Несмотря на всю неблагоприятную обстановку, весь экипаж безропотно выполнял свой долг, на постах, где температура приближалась к 70 градусам, электрики, гидроакустики, даже при сокращённой продолжительности вахты, были вынуждены нести её с нашатырём из-за нередких случаев потери сознания. Тем временем, американскому эсминцу надоело крутиться вокруг неподвижной Б-36, и он начал взрывать сигнальные гранаты, очевидно, приглашая нас к всплытию.
У меня был опыт прослушивания взрывов гранат, имитировавших взрывы глубинных бомб, на совместных учениях С-178 и противолодочных кораблей Камчатской Военной Флотилии ТОФ, но взрывы американских гранат по интенсивности не выдерживали никакого сравнения с тем, что я слышал на ТОФе. Они гулко отражались на корпусе лодки, вызывая мигание лампочек и осыпание крошек пробковой изоляции с подволоков отсеков.
Когда Б-36 дала ход моторами, взрывы прекратились, а разрядка аккумуляторных батарей ускорилась, неизбежно приближая момент вынужденного всплытия. Наконец, этот момент наступил. На Б-36 был продут весь главный балласт сразу, как только эсминец прошел наш траверз и оставил лодку за кормой. Одновременно началась передача на ЦКП ВМФ радио о всплытии лодки и ее преследовании противолодочными силами США.
Прежде чем отдраить рубочный люк, через шахту вдувной вентиляции пришлось сравнять давление в отсеках с атмосферным. Это действие вызвало в отсеках шипение испарявшейся с палуб слякоти, на короткое время появление сиреневого тумана, с исчезновением которого палубы отсеков оказались совершенно сухими.
Люк отдраивал помощник командира капитан-лейтенант Анатолий Андреев. Прежде чем подняться на мостик, он через рубочный люк просунул радиоантенну «Штырь» с привязанным к ней военно-морским флагом СССР, а затем вышел на мостик, держа антенну с флагом высоко над рубкой.
Нахимовцы А.Андреев, Ю.Осипов и В.Кустарев на уроке ВМП. Двое из них стали командирами подводных лодок.
К этому моменту «Чарльз П.Сессил» приближался к лодке с её кормовых углов, а очень низко над рубкой чуть ли не задевая поднятый на штыре флаг, пролетел противолодочный самолёт базовой патрульной авиации ВМС США типа Нептун. На эсминце был поднят сигнал из четырёх флагов Свода сигналов, который мы долго не могли разобрать, пока не разглядели, что такие же флаги нарисованы на его боевой рубке. Тут мы догадались, что это международные позывные эсминца, которые он поднял на мачте в качестве представления при знакомстве.
Следующий сигнал из трёх флагов, поднятый эсминцем, я легко нашел в Международном трёхфлажном своде сигналов (МСС). Он означал запрос с эсминца: «Что случилось? Нужна ли помощь?» Содержание сигнала я доложил на мостик, где уже были командир и старпом Б-36, а в ответ услышал переданное приказание командира: «Не отвечать». Вероятно, он принял мой доклад за доклад от радистов.
После неоднократной передачи радиограммы на ЦКП ВМФ о вынужденном всплытии, мы получили все необходимые квитанции на радио, но никаких указаний не получали, пока не донесли об успешном отрыве от преследования и слежения. Плавание в сопровождении американского эсминца оказалось на редкость спокойным, и если бы не моральные терзания о проигрыше в своеобразной дуэли с ПЛС ВМС США, его можно было бы назвать комфортным.
На Б-36 непрерывно вентилировались отсеки свежим воздухом, шла полноценная зарядка аккумуляторной батареи, был удалён весь мусор и испорченные продукты, на верхней палубе перебирались оставшиеся овощи и шел ремонт отдельных механизмов. Трюмные ремонтировали верхнюю крышку устройства ВИПС, мотористы что-то делали с газоотводами дизелей, а я на мостике ремонтировал залитый водой пеленгаторный репитер гирокомпаса. Одновременно все, кто имел отношение к маневрированию подводной лодки, продумывали и разрабатывали план предстоящего отрыва от слежения. Б-36, продолжая зарядку аккумуляторной батареи, имела ход не более 4-х узлов.
Такая маленькая скорость для эсминца США была затруднительна, поэтому он постоянно маневрировал вдоль левого борта подводной лодки, не удаляясь от неё более чем на 5 кабельтов. После прохода вдоль корпуса Б-36 параллельным курсом на траверсном расстоянии от неё около 50 метров и удалившись от неё на 5 кабельтов, эсминец поворачивал влево на обратный курс и проходил контркурсом, не удаляясь от лодки далее 5 кабельтовых, после чего опять ложился на параллельный курс. Такое, я бы сказал деликатное маневрирование, соответствующее высокой морской культуре, продолжалось непрерывно до самого погружения Б-36.
Этого нельзя было сказать о действиях вертолётов и самолётов ВМС США. Они периодически пролетали над лодкой на очень малых высотах, выполняя телевизионную и фотосъёмку.
Незадолго до завершения всех необходимых мероприятий по подготовке Б-36 к длительному подводному плаванию, как всем нам показалось, представился удобный случай для осуществления погружения и отрыва от слежения. В вечерних сумерках показалось судно с огнями, дававшими возможность предположить, что это танкер. Когда танкер подошёл к нам на одну милю, эсминец направился к нему. Памятуя, каким не простым процессом в советском ВМФ, являлась приёмка топлива в море на ходу, командир дал команду «Приготовиться к погружению». Каково же было изумление всех подводников, когда ещё до выполнения этой команды на подводной лодке, эсминец отошел от танкера, а наша радиоразведка перехватила его донесение на берег о приёме с танкера 150 тонн топлива.
Закончив все работы, для выполнения которых было необходимо находиться в надводном положении, экипаж Б-36 встал перед необходимостью осуществить отрыв от слежения. Надо сказать, что к этому моменту возможность успешного отрыва значительно возросла. В отсеках установился нормальный микроклимат, всё, что требовало неотложного ремонта, было отремонтировано. После ремонта верхней крышки устройства ВИПС, лодка получила возможность выстреливать приборы помех корабельным гидроакустикам и погружаться до рабочей глубины 240 метров, а полностью заряженная аккумуляторная батарея позволяла использовать весь диапазон скоростей подводной лодки.
Но, пожалуй, самым главным фактором успеха в отрыве от слежения в кратчайший срок явилось решение командира корабля капитана 2 ранга Дубивко Алексея Федосеевича применить технический приём подавления гидролокатора эсминца, предложенный мичманом Панковым. Дело в том, что во время всего совместного плавания эсминец непрерывно работал радиолокатором и гидролокатором. Мичман Панков, определив частоту работы гидролокатора, заметил, что она входит в диапазон частот нашей станции гидроакустической связи «Свияга», и предложил настроить её на частоту гидролокатора эсминца, чтобы сделать его в нужный момент бесполезным с помощью непрерывного направленного сигнала Свияги.
Успешность выполнения маневра отрыва превзошла все ожидания. Практически с момента погружения Б-36 не смог ни на минуту установить с ней контакт. Маневр был начат, когда эсминец, следуя параллельным курсом, ушел на 2-3 кабельтова вперёд. Лодка экстренно погрузилась на ходу 12 узлов, пересекая кильватерную струю эсминца, выставила на глубине 60 метров из устройства ВИПС имитационный патрон, создавший из пузырьков облако, имитировавшее для гидролокатора корпус подводной лодки, затем, продолжая погружение до глубины 200 метров, привела эсминец за корму и начала быстро удаляться. Одновременно, когда эсминец дважды начинал работать в сторону лодки гидролокатором, акустики Б-36 подавляли сигналом «Свияги» его работу, и эсминец выключал свой гидролокатор. При третьем включении гидролокатор эсминца работал в круговом поиске, был достаточно далеко и не опасен для лодки, поэтому решили ему не мешать и продолжали увеличивать дистанцию.
Помня об опыте предыдущего неудачного отрыва от эсминца, временно потерявшего акустический контакт с Б-36, я был озабочен необходимостью в этот раз как можно быстрее и больше её увеличить. А у командира корабля, зашедшего ко мне в штурманскую рубку, появилось намерение экономить заряд аккумуляторной батареи, поэтому мне пришлось при докладах ему значительно занижать текущую дистанцию до эсминца, чтобы продолжать отрыв. В моем намерении мне помог помощник командира капитан-лейтенант Андреев, вошедший в рубку после командира. Перекрыв своим телом выход из рубки и закрыв дверь, он также высказал мнение о необходимости продолжать отрыв. Убедившись, что Б-36 отошла от места погружения не менее чем на 12 миль, я доложил командиру об этом расстоянии и высказал предположение о возможности сбавить скорость.
Эсминец ВМС США Чарльз П.Сесил. Последний взгляд с Б-36 на конвоира перед погружением. Расстаемся навсегда.
С этого момента у Б-36 никаких встреч с кораблями ВМС США до конца похода не было. Об отрыве от слежения было немедленно доложено на ЦКП ВМФ и получена квитанция о приёме нашего донесения. Через короткое время нам поступило указание по связи, но командир ждал радио с распоряжением по нашим дальнейшим действиям, а о них на корабле ничего не было известно. И только по прошествии более суток, получив очередную служебную радиограмму, шифровальщик пришел к радистам и заявил, что, судя по его показательным группам, радисты пропустили одну радиограмму. Оказалось, что после приёма указаний по связи вскоре пришло второе радио с той же показательной для радистов группой, что и радио с указаниями по связи. Считая, что это повторение первого радио, радисты не передали его шифровальщику, а отправили его в корзину. Таким образом, по вине передающего радиоцентра в Москве (и невнимательности радистов?) Б-36 более суток оставалась без управления с ЦКП.
Когда шифровальщик расшифровал извлеченную из корзины радиограмму, оказалось, что для Б-36 была назначена новая позиция, находившаяся в пятистах милях к северо-востоку направлении от нашего местонахождения, занять которую мы уже опаздывали. Пришлось всплыть и выполнять полученное приказание полным ходом.
К общему удивлению и удовольствию первые 400 миль этого перехода проходили при полном отсутствии противодействия со стороны противолодочных сил противника. В то же время в районе позиций, назначенных подводным лодкам 69-й бригады, наша радиоразведка зафиксировала наличие американского вертолётоносца «ТЕТИС-БЕЙ» с кораблями охранения и усиленное патрулирование района силами базовой противолодочной авиации. С приближением к своей позиции на 50-40 миль, мы прочувствовали их противодействие сполна. О нахождении в надводном положении не могло быть и речи из-за не прекращавшихся сигналов самолётных и корабельных радиолокаторов.
У офицеров корабля появилось предположение, что такая своевременная концентрация противолодочных сил в районах позиций, назначаемых для подводных лодок, невозможна без наличия шпиона в системе управления силами ВМФ СССР. И хотя многое объяснилось работой системы «СОСУС», о существовании которой, в том походе мы не знали, всё равно эти предположения развеялись не полностью. Если был Пеньковский, то могли быть и другие ему подобные.
Вскоре после занятия заданной позиции нас подстерегала ещё одна неприятность. 7-го ноября при попытке запустить левый дизель для работы на винт под РДП, в результате гидравлического удара, он был выведен из строя из-за попадания забортной воды в его цилиндры. В правом дизеле во всех цилиндрах также оказалась вода. Следовательно, до выполнения в походных условиях сложных, трудоёмких работ по вскрытию крышек и осмотру всех цилиндров с выяснением причин попадания воды в них и он был не работоспособен. В распоряжении командира Б-36 оставался только средний дизель, не приспособленный к работе под РДП. Значит, длительное пребывание Б-36 на позиции грозило полной разрядкой аккумуляторной батареи и неминуемым повторным всплытием среди противолодочных сил ВМС США.
В этой обстановке командир принял единственно правильное решение - приступить к вводу в строй правого дизеля, а на время работ выйти из района на 60 миль, с возвращением в него с окончанием работ. С удалением из района на 60 миль обнаружили сравнительно спокойную обстановку, позволявшую находиться ночью в надводном положении без хода, в дрейфе, а днём в подводном положении.
Ещё до окончания ревизии правого дизеля мы получили команду на возвращение в Сайда-губу. Возвращение проходило тоже в спокойной обстановке. Противолодочные силы вероятного противника отдыхали после разрешения Карибского кризиса, да и погода была неблагоприятной для интенсивных полётов авиации стран НАТО. Море изматывало нас качкой, а меня, как штурмана, невозможностью надёжно определить место корабля в связи с ненастной погодой без солнца и звёзд.
Практически весь переход был совершён в надводном положении. В начале перехода командир принял решение возвращаться под РДП, но после того как вахтенные офицеры пару раз показали ему обнаруженные в кормовом секторе неизвестные суда, которых акустики не слышали, решение изменил, и лодка всплыла в надводное положение. В штормовом море следование в надводном положении значительно надёжнее обеспечивало безопасность корабля.
Осталась одна общая забота о расходе топлива, которого по всем расчетам могло не хватить до родной базы. Для меня эта забота стоила самой большой невязки при определении места в океане за всю мою девятилетнюю службу на штурманских должностях. Перед определением места над моей головой двое суток стоял с логарифмической линейкой флагманский механик 69-й бригады капитан 2 ранга Любимов. Он сверял замеряемый расход топлива и сравнивал с пройденным расстоянием подводной лодкой за время замера расхода топлива. По результатам замеров принималось решение о запросе помощи в виде танкера для дозаправки топлива. Сложность моего положения заключалась в том, что зная из опыта, что гидравлические лаги при оголении носового штевня хватают воздух динамическим трубопроводом и дают заниженные показания скорости, я, испытывая психологическое давление, учитывал осреднённую лагом скорость 4 узла, которую он получал раскачиваясь в диапазоне от нуля до восьми узлов. При определении места невязка составила 67 миль точно вперёд по курсу, что свидетельствовало о фактической скорости, с которой двигался корабль - 5,4 узла. Не прибегая к каким-либо ухищрениям, я полностью занёс эту невязку в навигационный журнал и в отчёты о походе, считая её психологической.
На берег было отправлено радио о необходимости пополнения топлива, которого действительно не хватило. Но кто-то предложил остатки топлива, смешанного морской качкой в балластных цистернах с водой, перекачивать в расходный топливный бачок, из которого сливать отстоявшуюся воду и добавлять в бачок моторное масло. На этой смеси Б-36 вошла в Баренцево море, а вот уже в Кольский залив пришлось входить на моторах за счёт аккумуляторной батареи. Впрочем, танкер встретил нас в Норвежском море, но бушевавший шторм не дал никакой возможности принять от него топливо.
При возвращении было примечательное событие, находясь на мостике, я наблюдал за попыткой мотористов осмотреть трубопроводы дизелей в кормовой надстройке лодки. Моторист вышел на осмотр трубопроводов в сопровождении страхующего матроса и был надёжно обвязан бросательным концом. Но как только он дошел до середины кормовой надстройки, волна смыла его за борт, но, к счастью, следующая волна вернула его обратно с помощью поданного мотористу бросательного конца. Операция осмотра трубопроводов была немедленно прекращена, а я обратил внимание на старшего помощника командира капитана 3 ранга Копейкина Аркадия Александровича, руководившего этой операцией и сохранявшего спокойствие на всем её протяжении, как человек всё вовремя предусмотревший и ко всему подготовившийся.
Вообще он отличался хорошей выдержкой, умением сохранять спокойный тон в отношениях с подчиненными в любых ситуациях, не теряя чувство юмора и не упуская возможности розыгрыша. Я уже упоминал эпизод в тёмном жарком и душном отсеке, когда отчаявшемуся офицеру, требовавшему всплыть и дать бой, потому что в отсеках, по его мнению, люди гибнут, старпом спокойно ответил, что некоторые спасутся, чем успокоил офицера. Из розыгрышей в походе, мне запомнились два.
Первый коснулся офицера 6-го отдела, прикомандированного к нам на время перехода в кубинский порт с одной лишь целью, чтобы следить за целостностью французской проволоки, которой был опечатан торпедный аппарат с загруженной в него ядерной торпедой, и пломбы на ней. Капитан-лейтенант ревностно выполнял эту обязанность и регулярно проверял сохранность пломбы. Однажды после ночной командирской вахты Аркадий Александрович за завтраком как бы невзначай сказал, что не понимает, почему все так трясутся с этой торпедой, как мы убедились прошедшей ночью, осмотрев её, ничего в ней особенного нет. Офицер 6-го отдела побледнел, выскочил из-за стола и бросился в первый отсек к аппарату с торпедой проверять наличие пломбы.
Второй розыгрыш был достаточно корыстный, но оправданный необходимостью. В те часы, когда над Б-36 продолжал маневрировать американский эсминец и обстановка в отсеках по их обитаемости была экстремальной, единственным местом на корабле, где можно было забыться в полудрёме после вахты были окрашенные стеллажные торпеды в первом отсеке. На них постоянно лежали люди, сменившиеся с вахты. Но на подводных лодках были предусмотрены должности, не связанные с несением корабельных вахт в сменах, а, следовательно, имевшие больше возможностей в выборе времени и места для отдыха. К ним относилась и должность заместителя командира корабля по политической части, которую на Б-36 занимал капитан 3 ранга Сапаров. Сменившись с командирской вахты с небольшой задержкой, старпом вошел в первый отсек и обнаружил, что все места на торпедах заняты, в том числе и замполитом. Оценив обстановку, чтобы не поднимать людей, только что сменившихся с вахты Аркадий Александрович сказал Сапарову, что его вызывает командир в центральный пост.
Продолжение следует.
