— Так это ваша «», товарищ капитан-лейтенант? — спросил Фрол.
— Моя.
— Значит, это вы четырнадцать кораблей потопили? — воскликнул Авдеенко.
— Стало быть, я, — улыбнулся Поприкашвили-старший.
— А вы еще много потопите, а? — совсем глупо спросил Бунчиков.
— Боюсь, что пока счет закрыт, — ответил Поприкашвили. — Это был последний фашистский корабль в Черном море.
Он подергал свою густую черную бороду, словно проверяя, крепко ли она держится.
— А вы расскажете, как потопили четырнадцатый корабль?
— Лучше я расскажу, как потопил первый. Вот эту самую «щуку» я получил за три месяца до войны, прямо с завода. Я сам поднимал на ней военно-морской флаг. Мы все полюбили наш новенький подводный корабль. Как, по-вашему, он хорош?
Мы единогласно одобрили его «».
— Вы думаете, мы в первый же день войны стали топить врага?.. Ничего подобного! Несколько суток мы ждали противника, а его все не было. До чего же нам было досадно! Вторая и третья позиции тоже не принесли нам военной удачи...
— Так никого и не потопили? — спросил Фрол.
— Были у меня нетерпеливые ребята, вроде тебя, — усмехнулся Поприкашвили. — Все спрашивали: неужели мы ничего не потопим? Пришлось им внушать, что умение ждать на войне так же необходимо, как и способность к стремительным действиям. Каждый день, проведенный в море без сигнала атаки, казался нам вычеркнутым из жизни. Мы говорили друг другу: «Может быть, завтра, наконец, встретим?» И вот мой помощник обнаружил у берега транспорт. Как только стемнело, мы всплыли. Перед носом лодки возвышался черный корпус большого корабля. Я произвел залп. Лодка вздрогнула. Я скомандовал: «Лево на борт!» Нельзя было терять ни секунды. Через полторы минуты я услышал взрыв. Когда мы всплыли, на месте транспорта поднимался столб дыма. С берега зашарили прожекторы. Мы скрылись, не замеченные противником. «С первой победой!» — поздравил меня командир соединения... И вот я четырнадцатый раз возвращаюсь в базу с рапортом о потоплении корабля, но слова «С первой победой!» остались для меня самой памятной, самой дорогой наградой!
— Еще о чем-нибудь расскажите! — попросил Фрол.
— Еще о чем-нибудь — в следующий раз, — засмеялся Поприкашвили.
— А мы можем осмотреть вашу «щуку»?
— Безусловно.
— Сегодня?
— Во всяком случае, не позже чем завтра утром. А теперь, прошу прощения, я должен идти к командиру соединения. Приглашаю вас всех на обед. У нас — жареный поросенок.
Фрол даже крякнул от удовольствия: он любил вкусно покушать. Одно, как видно, его огорчало: если разделить поросенка на всех, достанется каждому по крохотному кусочку!
* * *
Но оказался целой свиньей, пуда в полтора весом. Как и в какой печи умудрился зажарить целиком свинью рыжеусый кок — осталось навсегда его тайной.
«Именинники», в новых форменках, в орденах, встретили нас очень радушно и принялись усаживать за стол в шестом кубрике «Камы». Я с удивлением заметил, что все были усатыми. Правда, у одного усы росли хорошо, у другого — плохо. У молодого торпедиста, сидевшего слева от меня, усы были русые, шелковистые. У комендора с цыганским лицом, с черными глазами и с зашитой щекой, сидевшего от меня справа, — густые, пушистые, черные. У рыжего акустика, рядом с Фролом, были рыжие усики колечками. У боцмана, который сидел возле Илюши, усы были редкие, неопределенного цвета и росли, очевидно, медленно, потому что он то и дело не то вытягивал их, не то подкручивал. С Забегаловым сидел второй торпедист, с черными усиками, торчащими кверху, как стрелки. Словом, среди экипажа «щуки» не было ни одного безусого матроса...
Боцман огромным ножом разделил поросенка на аппетитные, сочные, хрустящие куски. Каждому досталось, кроме того, по большой ложке гречневой каши. Все с большим удовольствием принялись уничтожать праздничное блюдо. Хозяева подкладывали нам все новые куски, подшучивали над нами и предлагали завтра же вместе с ними «прогуляться на позицию».
— Не сдрейфите? — спрашивали они.
— Не сдрейфим, не беспокойтесь, — отвечал Фрол. — Вы лучше расскажите-ка нам, как вы транспорт топили.
— А что, расскажем, пожалуй? — подмигнув, спросил боцмана рыжий акустик.
— Расскажем. Как не рассказать таким славным ребятам!
— А вы как, травить будете или рассказывать правду? — спросил Фрол.
— Ого, да тебя не проведешь! — удивился боцман. — Ты, я вижу, бывалый.
— Он даже катер водил, — сообщил Илико.
— И в «вилку» попадал, — поторопился добавить Авдеенко.
— Как, даже в «вилку»? — заинтересовались артиллеристы. — Расскажи, расскажи!
Фролу пришлось рассказать. Расчувствовавшийся боцман положил Фролу на тарелку еще свинины и сказал:
— Нет, мы травить не будем. Мы расскажем про поросенка, который нам достался труднее всех. Он был пятым по счету. Ну, кто начнет?
— Скажите, товарищ боцман, — спросил я не выдержав, — почему у вас на «щуке» все до одного с усами?
Хозяева переглянулись и вдруг расхохотались. Хохот стоял такой, что, казалось, дрожит весь кубрик.
— Вопрос в самую точку! — давясь от смеха, сказал боцман. — А вы такую песню слыхали: «Давайте же, товарищи, в свободные часы отращивать, отращивать гвардейские усы», — пропел он. — Лодка у нас гвардейская? Гвардейская. Командир у нас с усами? С усами.
— Но ведь командир с усами и с бородой? — поправил я боцмана.
— А что мы можем поделать, если бороды не растут? — обиженно проговорил рыжий акустик, и опять все захохотали.
— Придется, значит, и нам с тобой, Кит, усы отращивать, — сказал Фрол, приведя в полный восторг подводников.
— Начинай, Чепчик, — сказал боцман, когда все перестали, наконец, хохотать.
Мой сосед, торпедист, по фамилии Чепчик, начал:
— Было это на второй год войны. Вышли мы на позицию...
— Днем находились под водой, — продолжал мой другой сосед, комендор, — а ночью всплывали подышать свежим воздухом. Мы, комендоры, с нетерпением ждали: ух, встретиться бы поскорее с врагом!
— А мы, торпедисты, не ждали? — обиделся торпедист.
— Ждали все, — примирил их боцман. — И вот, ровно в тринадцать ноль-ноль, штурман доложил командиру: «Входим в квадрат». Мы вошли во вражеский порт. В тринадцать десять вахтенный командир заметил в перископ танкер. Командир встал к перископу. Лодка легла на боевой курс...
— Мы все наблюдали за командиром, ждали команды, — продолжал торпедист. — Не отрываясь от перископа, он приказал: «Аппараты товсь!»
— Как только торпеды ушли из аппаратов, — подхватил боцман, — лодка быстро пошла на глубину. Ведь сразу же после взрыва «охотники» кинулись нас искать!..
— Мы услышали двойной взрыв, — сказал торпедист, — значит, в цель попали обе торпеды! Потопили танкер!..
— Тишина была мертвая, — вставил рыжий акустик. — Мы ведь знали, что «охотники» выслушивают нас гидрофонами...
— Все головы поднимались кверху, — продолжал боцман. — Мы слушали и даже шептаться не смели. Когда в одном из отсеков стала капать вода, нам показалось, что враг и это услышит. Я осторожно, на цыпочках, подошел и подложил кусок мягкой пакли...
— Тишина... Минуту, другую, третью... — не выдержал акустик. — Но вот — снова шум над кормою. Работали винты корабля. Послышались глухие, тяжелые взрывы: нас закидывали глубинными бомбами. Лодка вздрогнула, ее подбросило кверху. Мы все попадали. Лодку теперь так ударило, что из плафонов посыпались стекла. Свет погас...
— Век буду жить, а того, как нам пятый поросенок достался, никогда не забуду! — продолжал боцман. — Тихо-тихо кругом, будто в могиле, и вдруг слышу — вода журчит... просачивается в лодку... течет где-то! Неужели сдал корпус? Не может быть!.. А вода все журчит да журчит... Во входной люк просачивается! Поджали люк, стало снова тихо... Дело прошлое, теперь прямо скажу: понял я, что дело наше — труба. Фашист, он не оставит лодку, придет бомбить снова...
— Так и было, — продолжал рыжий акустик. — Через полчаса снова начал, да как! Бомбы рвались у бортов. И потом вдруг по борту заскрежещет...
— А что это было? — не выдержал Авдеенко.
— Фашист на якорь встал да зацепил нас якорной цепью — вот что было! — пояснил боцман. — Девять с половиной часов подряд он нас, проклятый, бомбил. Дышать стало нечем. И вдруг ровно в полночь стучит кто-то в лодку...
— Ой! — испуганно воскликнул Бунчиков.
— Стучит да стучит, — продолжал боцман. — А зачем стучит? Кто? Догадался я наконец: нас специальными приборами с носа до кормы простукивают. Промеривают, значит, наши размеры. Утром снова примутся за бомбежку. А может, решили, что прикончили нас, и собираются поднять лодку...
— А дышать-то уже совсем нечем было, — напомнил акустик.
— Мы на нашего командира дивились, — продолжал торпедист, — тяжело ему, как и нам, а лицо спокойное, будто знает, что и лодку и нас он выручит. Как посмотришь на него — и у тебя спокойнее на сердце...
— А он в это время задачу решал, — пояснил боцман. — И задача была вот какая: что если всплыть да фашиста обжулить? Другого-то выхода нету. Ослабеют люди. Не позже чем через час ослабеют. Тогда и механизмами управлять не смогут. И вот наш «батя» приказал шепотом: «Готовиться к всплытию. Артиллерийский расчет — ко мне!»
— Приходим мы к командиру, — продолжал комендор. — Дышим, как рыба на льду. «Как только лодка всплывет, — шепчет командир, — мигом люки отдраить, артиллерийский расчет выбегает на верхнюю палубу к пушкам, открывает огонь по врагу. Остальные забрасывают фашистов гранатами. Лодка должна прорваться!» И так уверенно все это «батя» шепчет!..
— Не прошло и минуты, как наша «щучка» оторвалась от грунта — и давай всплывать...
— Ну? Ну? — послышалось со всех концов стола.
— Лодка всплыла. Командир открыл люк. Сам — на мостик, за ним — остальные... И что мы видим? Темнота кругом. Один буй по корме светится, другой — по носу, а против рубки светится крестовина. Это, значит, фашист указывает, что лодку нащупал. Наша «щучка», оставив за собой сети, буй, крестовину и зазевавшихся фашистских «охотников», полным ходом пошла в открытое море... Ух, и дышали же мы!..
— И дышали же! — повторил акустик.
— Воздух был свежий, ночной, соленый! — с чувством сказал комендор.
— Одно слово — наш, черноморский! — подхватил торпедист.
— Давно мы так не дышали!
— А как домой торопились! Но только в базу мы нескоро пришли, через много часов.
— И нас как раз уже ждал пятый жареный поросенок, — заключил рассказ боцман.
— А фрицы и по сию пору не найдут нас на дне морском! И удивляются же, — засмеялся торпедист.
— Ну, а теперь отдыхать, дорогие гости! — скомандовал боцман, поглядывая на опустевшие блюда. — Отдых — дело святое.
Когда мы пришли в свою палубу и стали располагаться на отдых, все набросились на Илюшу:
— Ты что же про своего отца никогда ничего не рассказывал?
— А что я мог рассказать? — в свою очередь взъелся Илико. — Что я мог рассказать, я вас спрашиваю? К отцу пристанешь, бывало, а он тебе в ответ: «Вышли. Ждали. Дождались. Обратно в базу пришли». Вот и все.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
