— Ну вот и хорошо, что зашли. Люблю молодежь! Пришел, наконец! — обратился он к сыну. — Все воскресенья пропадает, домой глаз не кажет. Прошу вас, прошу, — пригласил он нас.
Вадим Платонович провел нас через столовую в кабинет. Повсюду — на письменном столе, на верстаке, столиках, полках — стояли модели фрегатов, корветов, крейсеров. Заметив, что мы заинтересовались большим портретом молодого флотского офицера, капитан первого ранга сказал:
— Мой старший. Курсантом защищал Таллин, у памятника «Русалке». Потом командовал катером. Погиб в море...
Старик тяжело вздохнул и перевел разговор на другое:
— Прошу знакомиться с моим хозяйством. Увенчанные славой корабли русского флота: «Азов», «», «Паллада», «Стерегущий», «Аврора», «Киров»...
Миниатюрные двойники кораблей были до мельчайших деталей похожи на оригиналы. На «Кирове» даже мелькал огонек — на клотике и в иллюминаторах горели огни.
— Трогайте, трогайте, разрешается, — подбадривал нас Вадим Платонович. — Пробовал приучать Платона. Нерадив, ленив, неспособен. Я же этим мастерством с малолетства занимаюсь. Вот и пригодилось: ведь больше никогда не бывать мне в море...
Я заметил, что левая рука Вадима Платоновича скрючена и он ею еле владеет. Сколько надо иметь силы воли, умения, чтобы одной рукой оснастить модель фрегата, выточить вращающееся орудие крейсера! Вадим Платонович бросил на меня быстрый и внимательный взгляд.
— Да-с, молодые люди, я не сдаюсь! Как видите, не теряю ни минуты, ни часа. Не на одном операционном столе лежал, а все не сгибаюсь. А почему? Да потому, что я знаю, что я еще нужен. Что бы делал такой отставной моряк, как я, в другой стране, где-нибудь, скажем, за океаном? Просил бы милостыню, да-с, молодые люди, просил бы. «Подайте бывшему моряку». Видел я на Западе, как ветераны двух войн, в орденах, стоят с коробкой спичек в руке на углу. Спичек никто не берет, все знают, что они — лишь для отвода глаз. Нищенствовать запрещено, торговать можно. И ждет моряк, когда подадут. Нет у него ни квартиры, ни работы, ни пенсии, ни надежд. Я же, хотя боли мучат и сердце пошаливает, черт бы его подрал, полон надежд на будущее. Поглядите мой план работы!
Он раскрыл альбом и стал показывать нам рисунки. Из дерева, полотна и меди он создаст новые модели для музеев и для домов флота.
Вадим Платонович, ловко управляясь здоровой рукой, показывал, как движутся орудия и броневые башни модели. Игнат со знанием дела принялся обсуждать с капитаном первого ранга мельчайшие детали. Они даже поспорили, после чего Вадим Платонович сказал: «А ведь вы правы, Игнат. Надо будет пересмотреть, переделать. Удивляюсь, как я сам не заметил». Потом они пустились в дискуссию о плавучести корабля.
— Товарищ капитан первого ранга, — спросил Фрол, — вы разрешите приходить помогать вам?
— А я и сам справляюсь, — подозрительно, словно боясь к себе жалости, ответил Вадим Платонович. — Вот если вы хотите поучиться, попрактиковаться...
— Да ведь я этого и хочу! — горячо воскликнул мой друг. — Я, товарищ капитан первого ранга, еще с капитаном первого ранга Горичем...
— С Зиновием Федоровичем?..
— Так точно... Мы с ним даже корветы строили. Конечно, не такие, как вы...
— Но, но, не привыкайте к подхалимству!
— Я не из подхалимства, — обиженно вскричал Фрол. — Как могли вы подумать?
— Знаю, знаю, — улыбаясь потрепал Вадим Платонович Фрола по плечу. — Понравились мои кораблики?
— Да еще как!
— Очень рад! Да-с, очень рад! Приходите, прошу, приходите! Все это в жизни моряку пригодится. А за Платошей моим, вас прошу, присматривайте, да в случае чего — головомойку ему! И покрепче этак, по-комсомольски, только это ему и поможет! Лоботряс! — вздохнул он, но посмотрел на своего нескладного сына с любовью. — Тот был другой, — взглянул старый моряк на портрет старшего сына. — Серьезный, вдумчивый, напористый, весь в деда, Платона Петровича. Дед-то Платона матросом был. Вы тоже из морской семьи, Рындин?
— Так точно.
— А ведь мы не в училище и не на корабле — «так точно». И, кстати, тут я вам не капитан первого ранга, а Вадим Платонович. Прошу к столу.
Мать Платона — Вера Павловна, пожилая, полная и седая женщина с усталым лицом, учительница одной из школ на Васильевском, разливала чай. Вадим Платонович занимал нас рассказами.
— Платон, звонят, отопри!
В столовую вошла дочь нашего адмирала. Розовощекая, оживленная, Люда поцеловала Веру Павловну: «Здравствуйте, тетя Вера, очень рада вас видеть»; Вадима Платоновича: «Папа соскучился, дядя Вадим, и просит, чтобы вы зашли», чмокнула Платошу и, взглянув на нас, вскочивших из-за стола, воскликнула радостно:
— Знакомые! Никита Рындин, не так ли? А вы — Фрол Живцов. — Потом пожала руку Игнату.
— Садись, Люда, чай пить, — предложила Вера Павловна.
— Некогда, тетя Вера! У меня, — взглянула она на крохотные часики на руке, — через полтора часа генеральная репетиция. На спектакль придете?
— Обязательно, — пообещал Вадим Платонович. — Как же не полюбоваться будущей Савиной!
— А я вовсе не Савина, не Ермолова, не Дузе, не Комиссаржевская, как вы изволите, дядя Вадим, иронизировать. Я — средняя актриса; но мне очень хочется быть хорошей актрисой. Даже больше того: превосходной актрисой, чтобы меня не могли упрекнуть, что я зря училась. Приходите в театр, — пригласила нас Люда, все же садясь за стол и придвигая к себе голубую чашку.
— Когда?
— В воскресенье.
— Я на футбол, мне в театр некогда, — отказался Платон.
— Одному — некогда. Что окажут другие?
— Я пойду, — решил Фрол. — А что мы увидим?
— «За тех, кто в море».
— Приду обязательно. Ты, Игнат?
— Если возможно.
— Конечно, приходите, Игнат. Я жду вас всех! И вас, Никита, конечно! Только не судите меня слишком строго, я еще очень молодая актриса...
Завязался разговор о театре — мы любили его, знали артистов, вспоминали любимые пьесы. Но лучше всех разбирался в Игнат, и это заметила Люда и так увлеклась разговором, что вдруг спохватилась: «ой, опоздаю!» — и убежала.
Мы тоже стали собираться домой. Я совсем забыл, что мама давно ждет нас на Кировском.
— Приходите, — приглашал нас Вадим Платонович. — Я очень рад, что у моего Платона есть, наконец, настоящие друзья (если б он знал, что мы не считаем себя друзьями Платона!). А то завел себе какую-то компанию, пропадает по воскресеньям, домой не заходит и, я боюсь, нахватает двоек.
— Подумаешь, нахватает! Всего две двойки и получил, — необдуманно брякнул Платоша.
Вадим Платонович от негодования побледнел:
— Да как же тебе не стыдно, Платон? Твой брат окончил училище в первом десятке, а ты не успел поступить — и уже...
Он огорченно махнул рукой.
— Не ожидал! Принес мне воскресный сюрприз!
Он попытался нам улыбнуться, прощаясь, но улыбка получилась жалкая.
— Не обращайте внимания. Идите, веселитесь и — не забывайте меня, старика.
— Будь у меня такой батя, — сказал Фрол, когда мы вышли на улицу, — я бы под землю скорее провалился, чем его двойками огорчать. Игнат, где, по-твоему, бывает Платон? Ты слышал, старик говорил — по воскресеньям домой не приходит, пропадает в какой-то компании?
— По-моему, эта компания — Бубенцов.
— Бубенцов, думаешь? Ну, погоди, разберемся.
* * *
— Я так беспокоилась, — тревожно сказала мама, когда мы пришли на . — Хотела звонить в училище.
Кукушка прокуковала пять. Стол был накрыт, мама ждала с двух часов, а я не потрудился предупредить, что иду к Вадиму Платоновичу.
— Мне казалось, что ты заболел и лежишь в лазарете или случилось что-нибудь...
Фрол взглянул на меня укоризненно. Его глаза говорили: «Эх, Кит! Что тебе стоило позвонить матери?»
— Мы были у Лузгина, у товарища, — сказал я сконфуженно.
— Ну, и хорошо... Вот только боюсь, что обед простыл! Да, ты знаешь, Никитушка, я от папы письмо получила! Вот прочти.
«Я днюю и ночую в море, — писал отец, — и вполне удовлетворен своей жизнью. Каждый день приносит новые радости».
В письме не было нежных слов, но все оно, от первой а до последней строки, дышало большой, настоящей любовью.
— Он фотографии свои прислал, Никиток, — вспомнила мама. — Куда же я их девала?
Она встала на стул и провела рукой по полке. Вдруг охнула.
— Что с тобой? — подбежал я к ней.
— Тут... кольнуло, — она приложила руку пониже груди. — Ничего, Никиток, вот уже и прошло все. Нашла...
На фотографии отец и Русьев стояли на пирсе.
— Придется, видно, все же ложиться в больницу, — вздохнула мама.
— Ты разве больна?
— Давно что-то покалывает.
— А вы знаете, в Ленинграде есть знаменитый профессор? — Фрол назвал фамилию. — Сходите к нему, Нина Павловна.
— Я схожу. Врачи советуют оперироваться...
Она привычным движением отмахнула со лба мягкие, как шелк, волосы.
— А я так не люблю и боюсь операций...
— Папа знает, что ты больна?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
