Эсминец республиканцев «Сискар»
Уходили и другие корабли. Интернировался во Францию эсминец «Хосе Луис Диес». Эсминец «Сискар» был потоплен при прорыве Гибралтара и попытке пройти в Картахену.
Наиболее активной, мобилизующей и действующей силой была коммунистическая партия под руководством генерального секретаря Долорес Ибаррури, которой в то время было 42 года. Вспомним, что в 1936 году в кортесы было выбрано 17 коммунистов (правда, было еще 88 социалистов и 159 республиканцев).
Партия составляла немалую силу, но еще не имела большого опыта. Создалась она в 1920 году после Великой Октябрьской социалистической революции в России. Было в ней тогда 300 тысяч человек. Многие тысячи коммунистов отдали свои жизни в борьбе против диктатора Франко. Многие были брошены в тюрьмы, обречены на изгнание. Единственным на руководящей должности в республиканском флоте находился коммунист Педро Прадо, активный организатор подавления мятежа на кораблях; он был членом Центрального комитета флота, впоследствии назначен начальником Главного военно-морского штаба. Но, к сожалению, слишком поздно. Это был преданный и верный боец с фашизмом. Высокого роста, стройный, он постоянно курил одну сигарету за другой. Горячая южно-испанская натура заставляла его постоянно общаться и оповещать собеседника обо всем происходящем вокруг, о делах и решениях в республиканском флоте. Он знал свое дело.
Война — слишком серьезная вещь, чтобы ее можно было полностью доверять генералам, ранее служившим свергнутому революцией режиму. Гражданская война — тем более. Морским и авиационным министром в Испании был социалист . Он пользовался большим авторитетом, имел достаточный опыт в политических и дипломатических общениях и делах. Он никогда раньше не соприкасался с авиацией и флотом, но опирался на хороших советников и подчинял стратегию военного дела политике. В этом был резон, но жизнь говорила и о том, что политическая игра все-таки в нем преобладала. Так, в сентября 1936 года он послал весь республиканский флот на север страны. Цель — обеспечение своего престижа на очередных выборах. Не советуясь с командующим флотом, неожиданно направил боевые корабли из Картахены в Барселону. Опять же, чтобы укрепить свои политические позиции.
В происходящей в Испании борьбе много было нерациональных решений.
Хочу обратиться и к противоположной стороне этой борьбы. Кроме большого военного преимущества на стороне Франко и так называемой «пятой колонны», название которой родилось со слов одного из фашистских генералов при штурме Мадрида, фашистские организаторы не только жестоко расправлялись с противником, но и применяли многочисленные террористические действия против активных республиканских борцов и, в первую очередь, коммунистов. Организовывались провокационные поджоги церквей и монастырей. Обвинялись безбожники-марксисты и другие деятели республиканской стороны. У меня на подводной лодке случались неповиновения и странное поведение офицеров, штурмана, торпедиста, боцмана; были и диверсионные взрывы, поджоги, порча оборудования, аккумуляторной батареи, было запланировано покушение на меня.
Уже десятые сутки мы находились вдали от берегов Испании. Погода стояла чудесная. Днем ослепительно светило южное солнце, приятной прохладой ласкал легкий океанский ветер. Подводная лодка все время находилась в надводном положении, так как ремонт горизонтальных рулей возможен был только в порту. С погодой нам везло, но нельзя было исключить возможность шторма.
Хихон молчал, и что там происходило — нам было неизвестно. А ведь наше прибытие в порт могло бы внести кое-какое успокоение в напряженную обстановку, сложившуюся в борьбе с наступающим противником. В случае необходимости мы могли бы взять на борт людей, руководящих обороной города.
В один из дней радист сообщил мне, что связь с Хихоном восстановлена и дон Валентине одобряет наше возвращение в порт. Срочно изменили курс и пошли к Хихону. Мысли разные: как ремонтироваться, как говорить с командующим по поводу последних событий.
Вдруг, а было уже темно, мне докладывает сигнальщик: «Вижу подводную лодку!» Даю срочную команду по уклонению. Предполагаю, что это немецкая лодка, а по предписанию я не имею права применять оружие. Противник же совершил несколько мгновенных и быстрых атак. Скорость, как мне показалось, была у лодки большой, и, в конце концов, мы установили, что это быстроходный катер, вооруженный тяжелой артиллерией.
Что делать? Уклоняться в надводном положении, хотя скорость у нас немалая — 16 узлов — не так-то просто. Настойчивость катера начинала раздражать. Дал команду на погружение. Меняя плавучесть лодки за счет откачки или приема воды в среднюю группу цистерн и уравнительную, мы пробыли под водой длительное время. В отсеках лодки стало душно. Пора было всплывать. Бывалым подводникам хорошо знакомо необычное чувство, охватывающее при открытии рубочного люка и выходе на мостик. Прохладный и свежий морской воздух заполняет легкие, голова слегка кружится, появляется радость освобождения от железных границ и от охватывающей со всех сторон толщи воды. Небо все в звездах, тишина, и никого вокруг.
Но трудности ждали нас впереди. Чтобы прорваться к Хихону, нужно было преодолеть вражескую морскую блокаду и минированную зону при входе в порт. А у нас повреждены рули, разболтаны механизмы. Нужно ремонтироваться, нужно показать всем, что единственная подводная лодка — наша и она боеспособна и продолжает бороться против фашизма.
Мой помощник и штурман убедительно советовали мне уйти подальше в море, сославшись на то, что противник оповещен о нашем месте пребывания. Команда да и мои энергичные помощники Вальдес и Паоло, измотанные нашим болтанием на поверхности без дела, заметно приуныли. Я решил, как командир боевого корабля, срочно идти к Хихону под покровом ночи. Мое решение было встречено молча, без энтузиазма. Но приказ командира есть руководство к действию.
Я решил прорываться в подводном положении, всплывая каждые 40 минут. Напряженность последних дней и большая трудность управления кораблем с неисправными горизонтальными рулями под водой сильно действовали на нервы. Я не спал двое суток и был изрядно измотан. Случались моменты, когда перед глазами появлялась розово-серая пелена. Сон старался взять верх и притормаживал мысли и сознание. Приходилось сражаться с собой изо всех сил.
В надводном положении нам опять не повезло. Несколько раз мы подверглись атаке торпедных катеров. Погрузились у самого Хихона, пошли на глубине 30 метров.
Вдруг прибежал вахтенный офицер и доложил, что за бортом лодки раздается неприятный металлический скрежет. Я понял, что мы слышим шум от стальных минрепов — тросов, на которых держатся мины. Волнение страшное, но надо держаться. Спокойно говорю, что, мол, очевидно размотался наш швартовый трос.
Мне казалось, что минное заграждение должно было появиться не ранее, чем через полтора часа. Наступили томительные минуты молчания и тишины на корабле. Сам я находился в рубке. Рядом маленький иллюминатор с толстым стеклом. Вдруг резкий удар лодки обо что-то жесткое выбросил меня на палубу. В чем дело? Оказалось — просчеты во времени и пути. Мы коснулись грунта у берегов порта. Глубина — 26 метров. Я с легкостью поднялся, радуясь случившемуся.
Наконец-то мы пришли, и все злоключения остались позади. Немедленно подаю команду о всплытии. Подводная лодка всплыла в четырехстах метрах от уже наведенных на нас пушек береговой батареи. Хорошо, что Паоло не растерялся и стал размахивать на мостике лилово-желто-красным флагом республики.
Мы вернулись в Хихон 15 октября 1937 года. Положение было тяжелым. Противник вплотную подошел к городу, не хватало патронов и снарядов для отражения натиска, и только благодаря горстке храбрецов сдерживались яростные атаки. По улицам и в порту много народу. Изможденные заполняли улицы и дороги.
Наша задача была — срочный ремонт корабля. Однако шла война, и частые налеты вражеской авиации заставляли нас отражать атаки трехдюймовой зенитной пушкой, а части команды приходилось прятаться в бомбоубежище. Авиации не хватало на все разрозненные участки боевых действий.
Ранним утром 17 октября я встретил Паоло. Вид его не радовал. Глаза воспаленные, осунувшееся и утомленное лицо. Мы упорно работали в тревожной обстановке и старались поскорее наладить все на корабле. Но как назло в небе опять показались «юнкерсы». Паоло бросился к нашей маломощной зенитке.
На этот раз нам не повезло, две бомбы взорвались между пирсом и бортом лодки и кораблю был нанесен смертельный удар. Прочный корпус был поврежден. Механизмы сорваны со своих мест, аккумуляторная батарея полностью разрушена, дизель сместился с фундамента. Да и все остальное уже никуда не годилось.
Так произошло смертельное ранение последнего на северном флоте подводного корабля республики. Нужно было окончательно решить его судьбу и постараться, чтобы корабль не оказался в плену у фашистов.
По законам республики я не мог затопить корабль без его осмотра специальной комиссией и признания его негодности к плаванию. Это нужно было срочно доложить командующему и решительно действовать. Бои шли в окрестностях Хихона. Ночью я с трудом раздобыл машину и поехал к дону Валентино. Ехать нужно было около 20 километров по извилистой и поврежденной дороге. Мой шофер, лихой и экспансивный парень, под непрестанным воем сирены мчался на большой скорости. Несколько раз мы застревали в ямах, с ревом выбирались на дорогу. Вот, наконец, штаб. Командующий встретил меня в халате, заспанный и недовольный. Излагая суть дела, я настаиваю на затоплении корабля. Он говорит, что не собирается нарушать законы республики, что сейчас все спят и нужно ждать до завтра. Я почувствовал, что он боится взять на себя какую-либо ответственность.
Приглашаю его для осмотра корабля, но он, вспомнив ужас бомбежки, которая яростнее в порту, чем здесь, дает мне понять, что я должен уйти. Я понял, что ничего не добьюсь, и мы помчались обратно в порт. С утра опять продолжалась бомбардировка города, порта и кораблей. Летчики опускались совсем низко и вели интенсивную пулеметную стрельбу. Начались пожары, дым покрывал всю территорию порта.
Связи со штабом не было. Не было и ожидаемой комиссии. Поехал я опять в штаб, собрал комиссию и привел на корабль. Акт о непригодности корабля составили сразу, но без подписи командующего он недействителен.
Опять стою перед доном Валентино. Прочитав акт, он возвращает его мне, садится в кресло и говорит, что без уведомления министра он не может подписать. В сердцах оставляю на столе акт и молча ухожу. В создавшихся условиях разговоры и доказательства ни к чему.
Мое чувство ответственности за подводную лодку категорически не позволяет, чтобы поврежденная лодка досталась противнику. Вечером командующий флотом послал телеграмму министру с просьбой разрешить затопить в море подводную лодку С6. Поздно вечером министр прислал разрешение. Эта ночь на 21 октября была последней до взятия Хихона. В 23.30 после снятия с корабля пушки мы вместе с семью верными матросами, комиссаром и Вальдесом вывели подводную лодку малым буксиром в море на глубину — 100 метров.
Весь порт пылал. Горящая нефть распространялась по воде. С моря были видны черные развалины строений и береговых сооружений. С нами шел небольшой катер.
Мы отошли от Хихона уже более 3 миль. На мостике подводной лодки находился я один, группа из семи человек была в отсеках корабля. Дал команду: «Открыть кингстоны и клапана вентиляции». Все уже на катере, а я стою на тонущем корабле и думаю, что погибать плохо, а не на советском корабле еще хуже. Командир по нашему корабельному уставу должен уходить с тонущего корабля последним. Выдерживаю еще некоторое время. Мне уже кричат. Корма лодки под водой, смотрю под ноги — вода приближается к открытому рубочному люку. Улучив момент, прыгаю на катер. Через несколько секунд лодка проваливается на глубину, оставляя на поверхности небольшой пенящийся бурун. Мы делаем три круга вокруг этого места, и в прощальной тишине я крикнул:
— Viva Republica!
81
В ответ на мои слова три раза прозвучало торжественное и громкое:
— Viva Republica!
Так мы расстались с нашим боевым кораблем, с последней республиканской подводной лодкой.
Впоследствии я в справочнике (он у меня сохранился и до настоящего времени) прочитал: «С6 sunk at Gijion» («С6 потоплена в Хихоне»).
Так я оказался без корабля в осажденном порту, и мне необходимо было подумать о команде и о себе.
Наши советники уже улетели из Хихона. Я прибыл к дону Валентино и обратился по поводу судьбы своего бывшего экипажа. Он был весьма удивлен — его не интересовала участь матросов. После моих настойчивых уговоров он все же обратился к губернатору с просьбой о посадке команды на британский пароход. В три часа ночи я распрощался с матросами и офицерами бывшего корабля и с горячими борцами за Республику — комиссаром Паоло и Вальдесом, которые стали мне родными. Проводил их на пароход, а сам с Аркадием Васильевичем Крученых, будущим контр-адмиралом, преподавателем Академии Генерального штаба, на спортивном самолете улетел во Францию.
Прощай, Испания, прощайте верные и преданные республике борцы!
После я узнал, что британский пароход с беженцами был захвачен крейсером «Альмиранте Сервера» и отведен к порту Ривадетусельа. Войти в порт не было возможности, так как был отлив. Стали ждать прилива. На пароходе начались беспорядки, слышались выстрелы. С «Альмиранте Серверы» расстреливали плывущих с парохода республиканцев. Мои моряки при выходе корабля в море заменили многих членов команды и капитана, которые приняли изрядные дозы спиртного и заснули. Радио на корабле не было, и после похмелья капитан не смог сообщить о пленении в эфир.
Но, к счастью, случилось так, что к порту случайно подошел британский крейсер и потребовал, под угрозой обстрела, освободить пароход. Таким образом, все для моих моряков-подводников обошлось хорошо, и они, попав в Бордо, вернулись в районы республиканской Испании.
Продолжение следует
