Радиометрист Перезвонов встал в позу опытного оратора; Никита не знал, что Перезвонов выступает на всех собраниях. Но другие знали. По кубрику прошелестел легкий смешок. А Перезвонов взывал:
— Товарищи! Я считаю, что доводы Супрунова абсолютно несостоятельны. Любовь не предусмотрена Корабельным уставом. А в Дисциплинарном уставе что-нибудь сказано о любви? Нет! Любовь — она противопоказана службе. Моряк, увязший в этом неподобающем чувстве, плохо служит. Случай с Супруновым нас заставляет насторожиться. Наша комсомольская организация мало, да, слишком мало уделяла внимания вопросам любви моряка и матросской дружбы. Да, и дружбы. Как дружить? Мы не знаем! И насчет любви нет ясного, четкого представления: как должен любить матрос, как должен любить старшина, какой должна быть любовь комсомольца... Мы должны обменяться опытом с комсомольскими коллективами других кораблей и сегодня же выработать решение, осуждающее...
— Что осуждающее? — перебил Перезвонова, к великому удовольствию Никиты, маленький Матвеичев.
— Любовь! — выкрикнул сбитый с толку радиометрист.
— Загнул! — пробасил Глоба.
Засмеялись.
Перезвонов, сам того не подозревая, увел собрание в сторону от Супрунова. Даже Глоба забыл про Супрунова, увлекшись ответом:
— Недавно вот тоже читали нам лекцию, в виде профилактики видно. Лектор, сухонький такой, глиста в очках, так прямо и говорил: «Чурайся женского пола, не доведет тебя женский пол до добра». Примерчики приводил, как из-за плохих девиц матросы под суд попадают. Допустим, и попадали... те, что с червоточинкой, со слабинкой матросы. Ну, а тот, кто себя соблюдает — не попадет. Вот вы рассудите, товарищ старший лейтенант,— обратился Глоба к Бочкареву, непререкаемому авторитету в его глазах,— матрос монах или нет? Нет, не монах, и кубрик — не келья. А девицы — все до одной разве плохи? Не верю я ни тому лектору, ни тем более Перезвонову. Много есть на свете хороших девчат, и остерегаться их нечего: подругами могут быть, а глядишь, и чем большим моряка осчастливят. Я, к примеру, девчат не чураюсь...
— Знаем! — дружно подтвердили с разных сторон.
— А только и не мечусь я, как Супрунов, с одной на другую. Ошибка не в том, как тут заявлял Перезвонов, что мы не знаем, какой должна быть любовь моряка. Какой она должна быть, мы отлично все знаем и понимаем...
По кубрику прошел одобрительный гул.
— Ошибка наша в другом,—продолжал Глоба.— Ошибка в том, что Супрунову поверили. «Я люблю», «я люблю», а сам любовь выше службы поставил... Правильно я понимаю, товарищ старший лейтенант?,
И он уставил большие добрые, как у ребенка, глаза на своего командира.
Бочкарев подтвердил, что ничего зазорного нет, если матрос дружит с девушкой. Разве девушек мало хороших? Одна эстонка во время войны скрывала на хуторе трех раненых матросов; гитлеровцы ее пытали, но она матросов не выдала. Другая спасла моряка от неминуемой смерти, перевезла через море, в бурю, в челне, к партизанам... Ну, как таких девушек не любить?
— Когда человек всей душой любит — девушку, невесту, жену, он сам становится лучше и чище. Ему хочется лучше служить. Я не о скоропалительной любви говорю, о любви на день-два, той, что и на любовь не похожа,— оглянулся Бочкарев на Супрунова. — Я о большой, настоящей, чистой любви. Если любовь помогает службе, помогает расти — она хороша и нужна!
В первый раз в жизни Никита слышал, чтобы о любви так беседовал командир с подчиненными. Сколько пришлось ему слышать о том, что любовь мешает службе и делу, что любовь — зло, а знакомство на берегу с девушкой — чуть ли не нарушение устава!
Ему захотелось разгромить Супрунова, поспорить с сухарем и начетчиком Перезвоновым, найти общий язык с коллективом, в который он только вступил. Он вспомнил слова начальника училища перед выпуском: «Заходите почаще в , найдите с матросами общий язык. Поймет вас матрос и полюбит — он за вас душу отдаст».
Ну что ж? Он сейчас без обиняков выскажет все, что он думает. Поймут его или нет? Возможно, поймут...
— Я не согласен с товарищем Перезвоновым,— сказал он, загораясь, как бывало загорался на комсомольских собраниях в училище.— Я до смерти боюсь равнодушных сердец. Тут говорили о дружбе. Флотская дружба не на словах сильна, а на деле. Верный друг — он относится к тебе строже, чем ко всем остальным. У меня тоже есть друг — Фрол Живцов. Мы не спускали друг другу ошибок. Никогда не сказал бы он как Супрунов Глобе: «Никита, покрой меня». И меня он никогда не покроет. Зато я знаю, что Фрол меня не покинет в бою. Если смоет меня волной за борт, Фрол без раздумья кинется за мной в море. А когда Фролу бывало трудно учиться, я ему помогал. Дружба - это соревнование. Ты помогаешь товарищу и радуешься, если товарищ опережает тебя...
— Правильно,— подтвердил Бочкарев. И Никита за это был ему благодарен. Он возбужденно сказал Супрунову:
— Дружба, Супрунов, не товар. Глоба дружил с вами некупленой дружбой. А вы потеряли и дружбу его, и любовь...
— Да, и любовь, хотя товарищ Перезвонов категорически восстает против всякой любви. А вот я — люблю,— с задором бросил Никита.— Люблю, хотя Перезвонов и осуждает любовь. Ведь мы все живые же люди, а не монахи, как правильно сказал Глоба...
В кубрике одобрительно зашумели. «Поняли», — радостно подумал Никита.
— Но любовь, как бы велика она ни была, я никогда не поставлю над службой. («Правильно!») Супрунов оправдывает нарушение службы любовью. Неверно. Любя, стараешься лучше служить, чтобы любимая могла тобою гордиться...
В кубрике было тихо, так тихо, что было слышно, как шумит ветер в прибрежных соснах и плещет у борта вода.
— А товарищ Перезвонов и любовь хочет уложить в рамки очередного мероприятия,— заключил Бочкарев, когда Никита закончил, раскрасневшийся и счастливый.— Ох, прямо страшно!
Грянул смех, да какой! Переборки пошатнулись, казалось...
— Однако хороша ,— сказал Бочкарев Никите, когда они поднялись на палубу. Разъяснило, светили две желтые луны — одна в небе, другая — в светлых волнах. Висели крупные звезды.— В такую бы ночь — да в море! Ничего, не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра выйдем. Готовьтесь, штурман, готовьтесь. Мы ведь с вами оба, кажется, не любим засиживаться в портах. Ну, желаю спокойной ночи и добрых снов. Обживайте каюту.
И Бочкарев дружески пожал ему руку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПРОШЛО ТРИ НЕДЕЛИ
Мыльников запоздал: ушел в море «обеспечивать» Коркина. Нора нервничала: перепреет обед. Она любила кормить мужа вкусно, чтобы его не потянуло ни в ресторан, ни к знакомым.
Круглый стол был накрыт на два прибора, украшен розовыми астрами в похожей на бочонок хрустальной вазочке; тускло поблескивало на скатерти серебро. Нора еще раз взглянула на себя в зеркало и осталась довольна: она выглядела очень свежо и молодо в отлично сшитом красном шерстяном платье. Темнело. Пришлось зажечь свет в . А он все не шел.
Очевидно, здесь придется прожить еще год или два. Ну что ж! Против рожна, говорят, не попрешь. Поживем, пока не представится случай взлететь да вспорхнуть — в Москву, в крайнем случае в Ленинград! Виктор — не чета всем другим. Он хорошо образован, знает три языка, может добиться и поста атташе при посольстве, конечно, в какой-нибудь мелкой стране — в крупные посылают капитанов первого ранга. Она, Нора, тоже окончила институт иностранных языков и может отлично устроиться при посольстве. До сих пор ей предлагали такие неинтересные должности. Корректора в издательстве литературы на иностранных языках, гида в «Интуристе»... Нет, вы подумайте — гида! Обслуживать иностранных туристов! Унизительно! А отец отказался устроить получше. Ну и отцы пошли нынче! Тогда она вышла замуж. Годы-то уходили, и она потеряла было надежду. Но тут подвернулся Мыльников. Он показался ей подходящим. Виктор может далеко пойти; она создаст ему обстановку, окружит его вниманием и любовью. Она не виновата, что Виктор до сих пор не сдвигает гор. Ничего, его время наступит...
Здесь, в этом городе, ей предложили работать в школе учительницей. Чего захотели! Долбить с малышами немецкую или французскую грамматику! Да она и не вынесет постоянного общения с горланящей мелюзгой. Или Крамской как-то выразил желание побеседовать с женами, и они вдвоем с Бурлаком принялись убеждать, что безделье к добру не приводит. Обратились к ней персонально — вы, мол, Нора Аркадьевна, окончили институт иностранных языков, не согласитесь ли обучать языкам молодых офицеров? Нет, нет и нет,— отказала она наотрез. Этого еще не хватало! Терять драгоценное время на какого-нибудь там Коркина или Ляпунова! «Вы — жена офицера; вам не хочется быть общественницей?» — спросил ядовито начальник политотдела.— «Я участвую в драмкружке,— осадила его в тот раз Нора. — По-вашему, драмкружок — не общественная работа?» И неприятный разговор был закончен. Нет, она не из тех, которые могут торчать целый день на работе, а потом сломя голову бежать в магазин за продуктами и торопиться домой, чтобы наспех покормить мужа.
Скучать? Она не скучает. Она целый день занята. Вот сегодня, например, ей с утра сообщили, что в универмаг привезли из Таллина восхитительный трикотаж. Если бы она работала, она бы его нипочем не поймала! Потом надо было зайти в кафе, повидаться с женой архитектора Раудсеппа — та принесла ей новый модный парижский журнал, целый час они обсуждали фасоны. В кино днем показывали потрясающий фильм — неужели она могла пропустить такой случай? Администратор, тощий эстонец, устроил ей пропуск — не пришлось стоять в очереди. А вечером у них соберутся гости, нечто вроде литературно-музыкального вечера. Она наденет новое платье, широкое, словно колокол, сшитое из клетчатой хрустящей тафты...
...А сколько сокровеннейших тайн поверяют ей все эти простушки! На каждую тайну уходит же час-другой времени! Она стала поверенной в сердечных делах, от нее ждут совета. Подполковница Сидоренкова, например, ужасно огорчена, что она увядает; ну как ей не увядать? Женщине за сорок, семья из пяти человек, сама моет полы и стирает, да еще в библиотеке торчит на работе. В библиотеке — это еще ничего, а вот жена лейтенанта Прокофьева — вы подумайте только — буфетчица! Жена офицера — буфетчица в клубе, но это же невозможно! Ей могут и на чай предложить! Бросаются на любую работу! Одна — бреет в парикмахерской! Другая — выбивает чеки в продовольственном магазине! Нет! Это — не для нее. Не для Норы. Она была, есть и будет женой офицера. Жена — это тоже профессия.
Довольная , который, бесспорно, получит распространение в гарнизоне, Нора взглянула в окно.
— Ага, малютка, идешь! Ну что ж, иди, расскажи, я послушаю.
Нора очень приветливо встретила Люду.
— Девочка, да ты вся расцвела, тебя не узнать! — поцеловала она воздух возле Людочкиного уха. — Ну, входи, входи, моего дома нет, мы можем поболтать без свидетелей.
— А моего уже две недели, как нет, — отозвалась Люда довольно весело; она скинула плащ и поправила перед зеркалом кудри.
— Но ты, кажется, не огорчена вовсе? — спросила значительно Нора.
— Да не-ет... не особенно,— протянула Люда и закраснелась, как девочка, которую уличили в краже конфет.
— О-о! — продолжала Нора допрос, упиваясь доверенной ей тайной. — Значит, он... значит, ты... значит, вы... постоянно встречаетесь?
— Да, — потупилась Люда.
— Тайком? — захлебнулась Нора. — Да чего ты стоишь? Ты садись, ты рассказывай. Хочешь ликера?
Нору чужие дела интересовали не меньше, чем свои собственные. Недаром она знала все, что творилось во всех семьях всего гарнизона и даже в городе, почти у всех местных жителей. Теперь ей представлялась возможность до конца вытянуть еще одну сокровенную тайну. Роман хоть и очень глупой, молодой и неопытной, но все же замужней женщины с молодым москвичом! О-о! Нора сегодня же все запишет в дневник, который тщательно прячет от Виктора.
— Ну, говори, говори!
Она вся дрожала от нетерпения.
— Вы где встречаетесь? В парке? Не холодно? И никто вас не видел? Твое счастье. Здесь все такие страшные , мигом узнает твой простачок. А простачки — они страшно опасны. Ты знаешь, у нас в Ленинграде один такой, как твой Вася, стрелял в жену. Уж-жас! К счастью, он не попал, промахнулся. Ну, говори же скорей, говори! Дальше, дальше... Ты в него влюблена?
— Он мне ужасно до чего нравится...
— Поздравляю. Ты — настоящая женщина. Если женщина привязана к мужу, как к печке, ее нельзя уважать.
Ну, а он? Он?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
