Я хотел бы, чтобы Грин дожил до наших дней. Партия вернула его миллионам читателей, и он увидел бы свои книги, зачитанные до дыр; увидел бы слушателей, прильнувших к приемникам, когда передавались вновь «Алые паруса», и зрителей, увидевших на сценах театров и на широком экране его героев.
В те же годы конъюнктурщики были в большой силе...
Ростислав отбросил журнал:
— Меня не переубедишь...
. Перейдите по ссылке и кликните на названии города, чтобы узнать о нём побольше.
Теплоход раскачивало, лампы подмигивали.
— Вчера, — продолжала девочка, — мы сидели и слушали Шестую симфонию Чайковского, ведь это же чудо, но один подполковник сказал, что он любит песни Лядовой, а Чайковский давно устарел. Он переключил приемник, и все промолчали. Это, по-вашему, правильно или нет?
Ростиславу понравилась не по возрасту умненькая девочка. Он узнал, что она едет с теткой — работником военторга — в Далекий порт. Мама с трудом ее отпустила — тетка очень просила, а то ей будет скучно одной на новом месте. Тетка лежит в каюте и прогнала ее от себя: «Мне ничего не надо, ох, и тебя мне не надо, ох, я совсем укачалась, я, наверное, умру».
— А меня не укачивает, — похвасталась девочка.
Ростислав узнал, что зовут ее Алей и что всю блокаду она прожила в Ленинграде и выжила, хотя почти все в их доме вымерли... Ростислав вспомнил, как они с Глебом и матерью вернулись из эвакуации на Васильевский: те ребята, что остались в их доме, умерли все до единого. Девочка выжила среди этого ужаса.
Гонг позвал к ужину. Ростислав спросил:
— Вы можете, Аля, есть?
— А почему же нет? — подняла она на него серо-голубые глаза.
— Тогда пойдемте в кают-компанию.
Он усадил ее рядом с собой, на место толстяка, который продолжал маяться в каюте. Столы были накрыты к ужину, и ужин был вкусный. Ростислав ухаживал за Алей, как будто ей не двенадцать лет, а семнадцать или восемнадцать. И Але нравилось, что он ухаживает за ней, как за взрослой, наливает ей квас, пододвигает сахар.
После ужина он спросил: «Не боитесь?» — и отворил дверь на палубу. Их обдало ветром и брызгами. Она, не задумываясь, шагнула через комингс.
— Ого!
— А я хотела бы стать морячкой. Жаль, девочек не берут в Нахимовское училище. Несправедливо, правда? Я перечитала всего Станюковича и все книги о моряках. Вы читали Киплинга — «Отважные моряки»? Это чудо!
Выпуск Нахимовского училища 2013 г.
— Ваш отец — моряк?
— О нет! Так жаль, но он был художником. Я хотела, чтобы он был моряком.
Ростиславу пришлось подхватить ее и поддержать — теплоход накренило.
— Идите-ка вниз, а то, чего доброго...
Проводив девочку до каюты, он пожелал ей спокойной ночи и пожал маленькую ручку.
«Занятная девчонка», — подумал, уходя к себе.
Толстяк испытывал все муки морской болезни. Ростислав взял его под мышки и уложил на койку.
— Где вы были? — стонущим голосом спросил он.
— Ужинал.
— И вы могли ужинать?
— Мог. А вы могли бы поосторожнее? — Ростислав отправился к умывальнику, вымыл руки и вычистил брюки.
— Мальчишка! — прорычал певец умирающим голосом.
На другое утро шторма как не бывало. Изумительно светило , все ожили, даже Алина тетка. Певец за завтраком жевал бифштекс. «Рига» шла Балтикой, слегка содрогаясь. На промытой палубе резвились детишки, отдыхали в шезлонгах мамаши, в курительной по-прежнему резались в преферанс и в «козла».
Аля встретила Ростислава, как друга. Ее вовсе не старая тетка кокетничала с нахимовцем, расспрашивала, бывал ли он раньше в Далеком и как там живется, — она ужасно не любит неизвестности, но перемену мест обожает. Новые знакомства, новые встречи. Хороший ли там клуб офицеров? Она ведь одинока, муж погиб на войне. Не прозябать же во вдовах! Тетка показалась Ростиславу мещанкой, но с Алей он подружился, сам удивляясь, что за дружба может быть у нахимовца, оканчивающего училище с двенадцатилетней, хотя и умненькой, девочкой.
Вечером в салоне певец пел, и пел много: арии Эскамильо, Демона, Риголетто, Жермона, романсы. Он распевался к выступлениям в Далеком. Потом начались танцы, и Ростислав, потанцевав с офицерскими женами, пригласил Алю. Она вспыхнула от удовольствия и положила на погончик детскую ручку.
А ночью кто-то коротко стукнул в дверь.
— Товарищ курсант, одевайтесь — и к капитану. Не будите соседа, — предупредил шепотом заглянувший в каюту матрос.
Ростислав оделся, как по тревоге, взбежал на мостик. Тут кроме капитана было несколько взволнованных офицеров из пассажиров. Капитан сообщил:
— На «Риге» пожар, команда борется с ним, но пока безуспешно. На помощь идут тральщики и «охотники» из Далекого. Подготовьте семьи, гражданских. Без паники выводите всех из кают. Я вижу, все вы воевали, — капитан оглядел офицеров, — исключая, пожалуй, нахимовца. Мы находимся на траверзе Черного мыса, и нас занесло на минное поле. Об этом знаем только мы с вами.
Ростислав прикинул в уме, на каком расстоянии от Далекого находится Черный мыс и сколько потребуется времени тральщикам и «охотникам», чтобы дойти до «Риги». Он понимал, что «Рига» не может отдать якорь — кто его знает, где мины; может быть, они уже под килем. Сердце усиленно застучало, глупо в конце концов умирать в мирное время, без подвига. Он позавидовал самообладанию капитана, закаленного в боях.
Уже сильно пахло дымом, и ядовитые струйки просачивались сквозь настил палубы. Легко сказать — «выводите без паники». Поднять ночью сонных ребят, убедить женщин, что большой опасности нет... Толстый певец, когда Ростислав сказал, чтобы он собрал чемодан — придется пересаживаться, — сразу понял, что дело неладно, и взвизгнул неожиданно тонким голосом: . — Тонем?!
— Не шумите. Собирайтесь и выходите на . Тот потянул носом и ахнул:
— Горим? Да не оставляйте меня! — вцепился он в Ростислава. — Помогите мне уложиться. Берите мой чемодан.
— Мне некогда.
— Ах, вы бросаете меня! Пожар, все пропало! Уходя, Ростислав услышал вопль:
— И такой талант должен погибнуть! О боже!
Без паники не обошлось. Пламя охватывало переборки, лизало ковры и линолеум, желтыми змейками взбиралось по толстым портьерам. Полуодетые люди отталкивали друг друга, лезли на трапы. Матери забывали в каютах детей. Матросы поливали из шлангов надстройки, палубу и слишком ретивых мужчин. Кто-то из пассажиров приказывал:
— Спускай шлюпки!
Капитан прокричал в мегафон:
— Отставить!
Люди все же кинулись к шлюпкам. Радиотрансляция сообщила:
— Назад! Кругом мины!
Певец метался по палубе в нелепо подвязанном спасательном поясе, не расставаясь со своим чемоданом.
Корабли подходили медленно в предрассветном тумане по красноватой от отсветов пожара волне. Развернувшись, подошел первый «охотник». Обезумевшие люди ринулись на трап. Он затрещал.
— Пустите, у меня же концерт! — расталкивал всех чемоданом .
Алина тетка вцепилась старой женщине в волосы, стараясь ее оттянуть от трапа. О племяннице она забыла.
Ростислав обходил каюты. Он силой выталкивал женщин, отказывавшихся уходить от своих вещей, выносил на руках ребятишек. Пожарные корабли обрушивали на надстройки толстые струи воды. Ростислав несколько раз тушил на себе бушлат, потом сбросил его, остался во фланелевке. Вынося на палубу отчаянно ревевшего мальчишку, он услышал приказ капитана:
— Крамской, спускайтесь на тральщик!
Он только отмахнулся. Переборки коридора пылали. Ростислав открывал каюты одну за другой. В одной он увидел девочку. Она лежала на коврике, и бойкий огонек лизал ее платье. Он схватил бедняжку, понес. На ходу, взглянув ей в лицо, узнал Алю. На воздухе она очнулась:
— А вещи? Тетя велела мне стеречь вещи. — Узнала его: — Это вы?
Он передал ее на подошедший к борту «охотник» и снова вернулся на «Ригу».
Наконец все каюты были проверены. Ростислав сошел на палубу тральщика обожженный, измученный и услышал одобрение капитана: «Крамской — молодец!» Это было дороже всяких наград.
Он свалился на палубе, заснул и проснулся только в Далеком, когда тральщик ошвартовался у стенки. Сонный, еще не понимая в чем дело, очутился в объятиях отца. Отец, сдерживая готовые вырваться слезы, говорил:
— Мне уже доложили, сынок, какой ты у меня молодчина.
Он отвез сына в госпиталь, где Ростиславу пришлось пролежать несколько дней. Кто-то приехал из газеты. Кто-то щелкал фотокамерой. Но отец, придя его навестить, сказал:
— Я попросил, сынок, газетчиков не называть твою фамилию и не помещать фотографию.
Ростислав с ним согласился. Он сделал то, что делали и другие; ну а если некоторые поддались панике и напролом лезли к трапу или пытались протолкнуть свою семью в шлюпку первой, им судья — собственная совесть.
Лежа в госпитале, Ростислав вспомнил Алю, ее запрокинутую головку с короткими светлыми волосами, личико в копоти, бессильно висящие тонкие руки. Вспомнил, как Аля очнулась на палубе, узнала его: «Это вы?» Как бережно передал он ее с рук на руки матросу с «охотника». Ему захотелось ее повидать. Но он не знал ни фамилии Али, ни фамилии ее тетки. В Далеком он так и не встретил их...
...Прошло много лет, и вот — она перед ним, уже не девочка с короткими волосами, и смотрит ему в глаза теми же серо-голубыми глазами, хотя в угоду моде сделано все, чтобы те, прежние, неповторимые глаза стали похожи на тысячи других девичьих глаз...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
