— Он сказал, что успел переговорить с комдивом, и комдив с ним совершенно согласен. «Неужели вы, — сказал мне Беспощадный, — не патриот своего корабля? И небольшую потасовку будете выставлять напоказ? Подумайте, что получится: подведут под инцидент базу, придадут окраску, раздуют в событие. Ведь это, — сказал Беспощадный, — подорвет и мой авторитет, и авторитет вашего командира, подорвет достоинство и моего, и вашего экипажа. Мы должны сохранять свой престиж...»
— Проще говоря, предложил вам очковтирательство?
— Я так не расценил...
— А как же назвать предложение скрыть истинную картину? Неужели вы не поняли, Барышев, что беспощадновская борьба за честь корабля — ненастоящая, он хочет умолчать о недостатках, скрыть их от общественности... Да они же выплывут снова, обязательно выплывут, и уже с такой силой, что все кругом ахнут: «Как же так? Все было распрекрасно у вас, глаз радовало, а, оказывается, вы скрывали... Очковтиратели— вот вы кто!»
—Не мало ли будет, если мы припишем к отчету о выполнении плана всего двадцать процентов?
— Достаточно, а то подумают, что это явное очковтирательство.
Рис. М. Черемных. -
— Не подумал. Раскаиваюсь.
— Будете строго наказаны.
— Но Беспощадный...
— Тоже в конце концов потерпит поражение. Вы помните его выступление? «Предпочитаю политику поощрений». Не поощрений — замазывания! Он скрывает чепе. А чему нас учили в Нахимовском? Помните? Быть правдивым и честным, даже если правда горька как полынь. Как вы не понимаете, что теряете доверие людей?.. Уважать вас не станут, Барышев...
И уже совсем другим тоном добавил:
— Эх, Игнаша, Игнаша!.. Не ожидал от тебя...
— Что же делать? — спросил, отчаявшись, Игнаша.
— Исправлять положение. Пришлите ко мне драчунов.
6
Драчуны вошли робко. Стояли перед командиром смущенные, отводили глаза. Даже с Черноуса слетело его всегдашнее пижонство. Как видно, коллектив уже дал понять, за кого их считают.
— Ну? Так как же это у вас все получилось? — спросил Ростислав строго.
— Насмехались над нами, — переминаясь с ноги на ногу, сказал Небогаткин. — «Эй, вы, зайцы во хмелю!» Вот мы и не выдержали.
— Но ведь было над чем посмеяться?
— Да было-то, оно, пожалуй, было.
— День рождения праздновали?
Помялись.
— А скажите-ка, Черноус, чем отметили день вашего рождения на корабле? Ну?
— Товарищ старший лейтенант поздравил от вашего имени, — опуская глаза, сказал Черноус. — Пирог кок испек...
— С чем пирог?
— С джемом.
— Одного мало вам показалось? Сладкий пирог запивали спиртом? Вы понимаете, что вы пьянкой и дракой зачеркнули все достижения — не только свои, но и ваших товарищей? Вам не стыдно?
Помолчали.
— Да уж что говорить... — сказал Черноус.
— Так вот, знайте. До сих пор у нас были в карточках одни поощрения. Вы добились того, что заносятся первые три взыскания. Первые за весь год. Идите и подумайте, особенно вы, Черноус. Все виноваты, но вы — всему заводила!
Они ушли, удрученные. Как видно, хотели что-то сказать, — может быть, покаяться? Хотели, но не решились?
7
Все было так хорошо — лучше не надо, и вдруг эта бессмысленная, возмутительная драка, которую к тому же еще попытались скрыть! Эх, слабохарактерный у меня, оказывается, помощничек! «Беспощадный мне посоветовал». Тоже советчик нашелся! «Я прикажу — и рта не раскроют. Да они и сами не лыком шиты», — вспомнил Ростислав откровения Беспощадного. Значит, случись у него на корабле еще что похуже — тоже смолчат? А может, не раз уже были чепе у Беспощадного? Да, он маху не даст, на все пойдет, чтобы удержаться на высоте положения! Но мои тоже хороши! Знал людей, мне казалось. Черноус как-то разглагольствовал: «При коммунизме водку будут выдавать по потребностям». Если даже это и шутка, то скверная. А если не шутка? Если это — легкомысленнейшее отношение к будущему? Тогда вдвойне мерзко! И я, Ростислав Крамской, не мог их воспитать. И не умею распознать людей вовремя. Этот сукин сын Черноус совсем недавно на комсомольском диспуте распинался: «Какое счастье вдыхать запах родной земли, которая тебя вскормила, вспоила. Сознавать, что ты семимильными шагами идешь к ». Краснобай! Такие речи — и пьянство плюс хулиганство! А папаша Черноус тоже хорош! Прислал на флот спирт!
Ростислав написал гневное письмо отцу Черноуса: «Вы были когда-нибудь комсомольцем? Думаю, были. Служили в армии или на флоте? Наверное, служили. Я убежден, что служили вы безупречно, иначе не занимали бы нынче высокого положения. Вы — коммунист, как и я. Я командир и воспитатель вашего сына, и только поэтому я, младший по возрасту, считаю себя вправе сделать вам замечание. Вы портите своего сына. Вашему сыну, грубому нарушителю воинского порядка, поблажки не будет. Он будет строго наказан, вдвойне строго потому, что считался отличником, — теперь этого звания будет лишен. Не знаю, чьей вины здесь больше — вашей или моей. По всей видимости, моей. Но и с вас я вины не снимаю, — во всяком случае, за грелку со спиртом. Подумали ли вы, прежде чем сделать подобный подарок? Я уже вам писал, что щедрые денежные переводы приносят лишь вред. Не вам разъяснять, что на флоте моряк полностью всем обеспечен и что спирт не является предметом первой необходимости.
Надеюсь, мое письмо заставит вас призадуматься».
Он перечитал его. Резко? Да. Но я командир и отвечаю за своих подчиненных... Черноус и его приятели в один день свели на нет все, что завоевал коллектив в течение долгих месяцев.
8
«Так. Теперь надо пойти доложить комдиву. Неприятно? Конечно. Мне неприятно, а Игнаше попадет больше всех. Скрыл чепе. Обманул. Может быть, выгородить друга, сказать, что он мне докладывал? Он выглядел таким несчастным, когда сидел у меня, совсем как, бывало, в кабинете начальника Нахимовского училища, когда начальник отчитывал его за проказы. Бедняга, он старательный парень, его подавил Беспощадный своим апломбом. Соврать комдиву? «Но тогда, — скажет комдив, — почему вы докладываете только сегодня? Почему не доложил Барышев вовремя?»
Начальники Нахимовского училища в своем кабинете: Бачков Николай Мефодьевич, (1961-1963 гг.) и Грищенко Григорий Евтеевич, (1949-1961 гг.)
Игнаша мой друг по Нахимовскому, по училищу имени Фрунзе. Мы вместе, бок о бок прожили много лет. Допустимо покрывать друга?»
Ростислав задумался.
Недавно он видел в театре, в Таллине, новую пьесу. Смотреть было интересно, героем был такой же командир корабля, как он сам. Но чем дальше продолжался спектакль, тем больше Ростислав спорил с героем пьесы: «Я бы так поступил? Нет! Платонов покрывал своего однокашника по училищу, нарушавшего нормы флотской жизни; шел на обман; больше того, пользуясь своим авторитетом и любовью команды, заставлял лжесвидетельствовать подчиненного ему старшину. Ну куда все это годится? Неужели Платонов так хорош, как пытается убедить меня в этом автор? — протестовал в душе Ростислав. — Нет, я бы не поступил, как Платонов. Платонов для меня — не пример. Больше того, мне хочется с ним поспорить, крепко поспорить, спросить: как же вы, отличный командир отличного корабля, поступаете так, как не свойственно офицеру, я хочу сказать, настоящему офицеру флота? И зачем вы стараетесь уверить меня и других молодых офицеров, и не только офицеров, всю молодежь, что именно вы поступаете правильно и вам следует подражать?»
Ростислав, продолжая спор, забывал, что дело идет о пьесе, о выдуманных автором героях, спорил не с автором пьесы, нет, он спорил с Платоновым, ибо, возможно, где-нибудь существует и невыдуманный Платонов, и он поступает, как Платонов из пьесы.
«Нет, вы не правы, — продолжал рассуждать Ростислав, словно Платонов служил на соседнем с ним корабле. — Отзывчивым сердце командира может быть и должно, но не в ущерб долгу. Я люблю, уважаю и поддерживаю своих подчиненных. Но с нерадивых обязан взыскивать! Да, обязан! И в первую очередь — с лучшего друга... Он поймет — и останется другом... Можно помочь ему снова встать на ноги, но лгать, кривить душой — нельзя! Если он не повинуется долгу, потерял честь и совесть, оттолкнул руку помощи — о таком нечего и жалеть!»
Ростиславу показалось, что Платонов насмешливо улыбается и называет его службистом. «Что ж? Каждый из нас должен любить свою службу. Правда, не так, как Сухов. С утра до ночи на кораблях и на пирсе только и слышишь его резкий голос: «У меня в дивизионе», «в моем дивизионе», «я лично требую». Сухов, по его убеждению, подтягивает, а на самом деле нервирует и выбивает людей из колеи. Его не уважают. «Сухарь идет», — говорят. Вечно придирается, и чаще к тем, кто ни в чем не виноват, а попадется на глаза. А при начальстве рапортует: «Полный порядок, изумительный народ». «Каждый заслуживает быть кандидатом технических наук», — убеждал он как-то корреспондента. Или же любит повторять: «Сюда я переброшен волей партии с другого отличного дивизиона. Человек я скромный, заслугами не хвастаюсь, а только надеюсь и этот дивизион вывести в передовые».
Не люблю я, когда Сухов выходит с нами в море. У меня губа начинает дергаться. Нет, не буду я Суховым! Но и с вас не возьму примера, Платонов! Не по сердцу мне ваши поступки! Вы со мной спорите? Ну что же, поспорим!»
Вдруг Ростислав очнулся. Он был один. Голос Платонова доносился из громкоговорителя. Передавали ту пьесу.
— А, чтоб тебя!
Ростислав вытащил вилку.
...А как поступил бы отец? Разумеется, не так, как Платонов!
Отец всю жизнь превыше всего ценил закон флотской службы. И никто не мог заставить его поступить против чести и совести офицера.
. Трое однокурсников военно-морского училища встретились спустя много лет на Северном флоте. Их судьбы сложились по-разному. Один из них стал командиром крейсера, а у двух других - сложные личные проблемы. В этих обстоятельствах каждый ведет себя по-разному, раскрываясь иногда не с самой лучшей стороны. О подлинной ценности человеческих отношений, об ответственности друг перед другом повествует этот фильм.
Старший лейтенант Мыльников (Ростислав знал его еще в училище) чуть было не погубил корабль и заслуживал самого сурового наказания. Суд чести, под который отец его отдал, постановил просить об увольнении виновного с флота. Но за Мыльникова стали ходатайствовать крупные начальники (его мамаша развила бурную деятельность). Отцу «советовали» не утверждать решение суда чести. Отец ответил: «А как бы, по-вашему, поступил в данном случае Ленин?» Один из начальников был страшно разгневан. И все же судьба подонка (иным не считали Мыльникова товарищи) была решена по совести и чести. Его выгнали с флота. Зато в другой раз один молодой офицер в соединении отца совершил незначительный проступок, но начальник невзлюбил его и хотел от него избавиться. Он сказал отцу, председателю суда чести: «Я убежден, что вы вынесете решение о его увольнении с флота». — «Я этого не сделаю, — ответил отец. — Мы будем судить по чести и совести». И офицер остался в строю.
Вот и теперь: будь на моем месте отец... как поступил бы он? Как Платонов? Думаю, нет. И мое решение он бы одобрил.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
