— Чего?
— Что я позову
— Зови! Сядешь еще лет на десять в тюрьму за укрывательство человека из «свободного мира»!
— А если я все же их позову?
— Тогда я забуду, что ты мой брат, Яанус.
— Узнаю Яака! Помню, как ты на заборе повесил собаку. Из отцовского ружья перестрелял кошек во всем Кивиранде. Ты всегда был, Яак, живодером.
— Помолчи.
— Может быть, ты из тех, о которых нынче пишут в газетах? Из тех, кто были убийцами в Калеви-Лийва?
— Молчи, я тебе говорю!
— Хорошо. Помолчим и послушаем, что происходит за окнами.
По окну скользнул луч прожектора. Яак прижался к стене, боясь, что прожектор нащупает его.
— Если бы ты был здоров, — примирительно сказал Яак, — я бы, пожалуй, тебя взял с собой.
— В свой мир приглашаешь?
— Да.
— Мне и здесь хорошо. Без тебя, без зла, которое у тебя под жилеткой. Уходи из моего дома.
— Куда?
— В лес. Там твои друзья — волки.
— Я останусь.
— Уйдешь.
— Ты же видишь — шарит прожектор, — оглянулся Яак на окно. — Я уйду через час, через два. Ты меня никогда не увидишь. Наша мать...
— Не вспоминай ее, Яак.
— И отец...
— Не трогай отца.
— Ну тогда вот что... — звериный блеск появился в глазах человека из «
— Ты повесишь меня, как повесил собаку? Боюсь, что не справишься. Во мне девяносто восемь кило чистого веса. От сидячей жизни. Иди лучше спать. Да не проспи смотри: утром придет прибирать девчонка. Увидит, что появился чужак, мигом побежит на заставу. Нынче молодежь прыткая и догадливая. Ты не забыл, как пройти на чердак? Там стоят с лета койки, на них спали дачники. Но чтобы утром духу твоего не было — слышишь?
Пришелец оценивающе оглядывает комнату, неподвижно сидящего Желчного Старика, интересуется озабоченно:
— У тебя всегда по ночам горит лампа?
— Всегда.
— В этом не заподозрят ничего необычного?
— Нет.
Яак успокаивается:
— Ладно, Яанус. Лучше нам расстаться друзьями. Если кто-нибудь все же зайдет и спросит...
— Я скажу, что я один во всем доме. Ты все же мне брат...
— Родная кровь...
— Родная кровь. Иди отдыхай.
— А ты?
— Я отдыхаю в своем «кикитоле». Много мыслей приходит мне в голову в бессонные ночи. Спи.
Дверь скрипит. Слышно, как гость поднимается по лестнице. На полу остаются две лужицы — следы его ног. Яанус погружается в думы.
Яак ушел из Эстонии в Швецию во время войны... сказал, что не хочет жить с гитлеровцами... а вернулся от новых гитлеровцев, из Западного Берлина. Круг завершился. Яак в четырнадцать лет чуть не зарезал отца. В шестнадцать — бил мать. Родная кровь. Старший брат. Зачем он пришел? Убивать? Взрывать? Так же, как задержанные в прошлом году диверсанты? Пограничники их поймали на берегу, вот тут, рядом, чуть не под самыми окнами. Яак — эстонец? Нет, не эстонец. Он — враг, и да будет проклят эстонец, ему давший приют!
Луч прожектора снова скользит за окнами, бежит по бушующим черным волнам. Море уже почти под самыми окнами.
Пограничники обычно не заходят в дома, когда кого-нибудь ищут; они знают наперечет всех обитателей Кивиранда и убеждены, что ни один из них не даст приюта врагу. Они ищут нарушителей границы в густом лесу, среди бушующих сосен, на берегу, за огромными валунами. А этого, что скрывается там, наверху? Где его поймают?
Яанус Хаас смотрит на трепещущий огонек. Рука его медленно тянется к лампе. Руки у него сильные, не то что ноги. Желчный Старик, размахнувшись, со всей силой швыряет лампу под дверь, прикрывающую ход на чердак.
3
С колокольни старенькой кирки разносится по поселку тревожный набат. Дом Хааса пылает, как костер в Иванову ночь. Яануса, почти задохшегося от дыма, вытаскивают соседи и пограничники. За горящим домом, в кустах можжевельника, находят человека со сломанной ногой. Соседи узнают в нем исчезнувшего в годы оккупации Яака.
4
Светает. Шторм продолжается. Желто-бурые волны набрасываются на берег, разбиваются, оставляют клочья злобной пены; на середине бухты, словно отделенные чертой, бегут зеленые волны с белыми гребешками.
Где-то в густом можжевельнике скрывается загнанный враг. Ему не уйти, это ясно. Он расстрелял все патроны и потому молчит.
— Сдавайтесь! — командует Аистов. — Вы окружены.
Мудрый без команды, чего с ним никогда не бывало, стремительно ныряет в кусты. Сдавленный крик. Короткая вспышка взрыва освещает напряженные лица. «Граната»,— определяет Николай Николаевич.
— Мудрый! — зовет он.
Молчание.
Пограничники раздвигают густые черные заросли. При свете фонариков они видят обезображенный труп и рядом — спасшего их Мудрого. Мудрый с вырванным лбом лежит на боку, еще вздрагивая...
Почему мы не ставим памятников четвероногим героям?
Памятники служебным (пограничным, военным, розыскным) собакам установлены во многих городах мира.
5
Невесело в море в дозоре в темную ночь. В лицо Беспощадному дует ветер, дождь сечет щеки, корабль то ныряет в белую пену, то накрывается черной волной. Беспощадный смотрит туда, где прожекторы выхватывают участки клокочущего моря. В такой шторм трудно работать гидроакустикам, не говоря уж о мотористах. Вот и дождался Борис Арефьевич настоящего испытания — не учения, не игры со своей же подводной лодкой. Недавно ТАСС оповестил на весь мир:
«...За последний период времени имело место ряд нарушений морской государственной границы Союза ССР иностранными подводными лодками. При этом иностранные подводные лодки входили в советские территориальные воды в подводном положении, производили маневрирования и вели наблюдения с целью разведки...
...В связи с этим правительством Союза ССР даны инструкции Министерству обороны СССР впредь при обнаружении в советских территориальных водах иностранных подводных лодок, нарушивших государственную границу Союза ССР и находящихся в подводном положении, — принимать меры к уничтожению нарушителя».
И вот пограничники сообщили по радио, что предполагают у наших берегов
Беспощадный злится:
— Жаль, нет Сапетова, я отпустил его на неделю, а он, сукин сын, опоздал!
Кораблев доносит: «Эхо... пеленг... дистанция... курс...»
Беспощадный знает, что короткие доклады акустика превращаются на кальке у штурмана в прокладку курса подводной лодки.
«...тон — эхо — слегка выше... выше... много выше...» (значит, лодка делает поворот).
Кораблев держит лодку!
«Море не космос, лодка не ракета, никуда не денется, — сострил как-то Сапетов. Я выйду в атаку. Потоплю!»
Но почему замолчал Кораблев?
— Кораблев! Почему молчите? Докладывайте.
Беспощадный понял, что Кораблев упустил лодку. Она уходит...
В эту темную ночь лодка приходила не зря: она или высадила лазутчиков или производила разведку.
— Кораблев! Почему замолчали?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru