Старшина подтолкнул Алёшу:
— Командир взвода к нам идёт! Молодой офицер с румянцем на щеках обнял Алёшу за плечи.
— Поправился, Пантелеев? Вот и хорошо! Мы тебя уже несколько дней ждём. Семья у нас большая, весёлая — надеюсь, ты не соскучишься. Идём, покажу твоё место.
Они быстро прошли за спинами мальчиков почти в самый конец коридора.
— Здесь, — сказал офицер, — шестьдесят второй класс. Тут и будет твоё место. Сильвестров, потеснись вправо, а ты, Омельченко, влево: между вами встанет новенький.
Алёша, не глядя на своих соседей, шагнул и влился в общий строй. Стоявший по левую руку от него мальчик тотчас сказал свистящим шёпотом:
— Это не тебя ли я в приёмной начальника видел? И чего тебя приняли в училище? Тебе фланелевая идёт, как рыбке зонтик. Верно, Сильвестров?
Воспитанник справа от Алёши тотчас угодливо откликнулся:
— Точно!
— Разговорчики! — прогремел повелительный голос.— Сколько раз повторять: в строю не разговаривать. Омельченко, опять вы порядок нарушаете? Ро-ота-а, смирно!
В нахимовских училищах рота делится на 3 или 4 взвода, по 25 человек в каждом. Взвод в учебном отношении называется классом. Классы нумеруются так: первая цифра — номер роты, вторая — взвода. Таким образом, второй взвод третьей роты именуется 32-м классом, второй взвод шестой (самой младшей) роты — 62-м классом.
В коридоре появился пожилой офицер и неторопливо приблизился к строю.
— Товарищ капитан второго ранга, — отчётливо рапортовал дежурный, — шестая рота на чай построена.
— Здравствуйте, товарищи воспитанники! — поздоровался командир роты глуховатым баском.
Мгновенная тишина, затем обвал целой лавины звонких голосов:
— Здравия желаем, товарищ капитан 2 ранга! И сейчас же команда:
— На первый-второй рассчитайсь!
— Первый, — грохнуло на правом фланге.
— Второй, — подхватил чей-то пронзительный дискант.
— Первый...
— Второй...
Разноголосая перекличка, точно телеграмма по проводу, мчалась через длинный коридор, и Алёша не успел опомниться, как Сильвестров рявкнул: «Первый», — и толкнул его локтем, Алёша судорожно глотнул воздух. Наступила секундная пауза.
Начальник училища К.А.Безпальчев перед строем нахимовцев.
— Что там такое? — раздался голос командира роты. — Отчего заело? Алёша, сгорая со стыда, выдавил из себя:
— Второй!
Ему казалось, что он крикнул изо всех сил, но получился тонкий писк.
— Первый! — рявкнул Омельченко, и волна голосов покатилась дальше, пока не сменилась внезапной тишиной.
— Ряды-ы вздвой! — прозвучала команда. — Раз... Два... Три...
Воспитанники стояли уже в два ряда, и только Алёша растерянно топтался, силясь встать в затылок Сильвестрову.
— Тетёха... — просвистел насмешливый шёпот Омельченко.
— Брось, Вася! — примирительно сказал Сильвестров. — Ты не дрейфь, новенький, он всех задирает.
— Шагом арш! Раз-два... Раз-два... Спустились по широкой лестнице, прошли вестибюль, где возле свёрнутого знамени стоял навытяжку нахимовец, и вошли в огромную столовую. На стенах надписи: «1-я рота», «2-я рота»... Старшеклассники уже стояли у своих столов. Когда последние ряды достигли места, предназначенного для 6-й роты, строй сломался, и все быстро встали вдоль столов. По знаку дежурного офицера горнист протрубил сигнал: «Слу-у-шай все» — и все воспитанники приняли положение «смирно». Сейчас же горн сказал отрывистое: «Та-там», и все быстро расселись на скамьях. На каждом столе стояло десять приборов, подле каждого прибора лежала салфетка. Посередине возвышалась корзинка с хлебом, с краю стола — тарелка с ровными ломтиками масла, а рядом дымящееся блюдо.
— Опять варёное мясо с ячневой. Не терплю этого варева, — процедил Вася Омельченко, лениво расправляя свою салфетку.
— А тебе подай бифштекс по-гамбургски? — насмешливо проговорил светлоглазый рослый воспитанник, с двумя характерными дугами густых пушистых бровей.
Алёше указали место между этим мальчиком и Сильвестровым.
— Всегда здесь сидеть будете, — сказал ему Иван Капитоныч, обращавшийся к нему, как, впрочем, и к другим воспитанникам, то на «ты», то на «вы». — Кушайте чисто, закладывайте за воротник салфетку, чтобы фланелевую не запачкать. А кто же дежурный по столу? — вдруг повысил он голос. — Отчего не приступаете к раздаче?
— Ложка упала, товарищ старшина, за другой бегал, — ответил дежурный воспитанник и стал быстро накладывать на тарелки кашу и мясо из блюда.
Все ели быстро, с аппетитом, но Алёша не видел жадности у своих товарищей.
— Ещё осталось. Кто хочет добавочного? — спросил раздатчик.
— А вот новенький... Ему и дай,— сказал кто-то.
— Точно! Давай свою тарелку, Пантелеев. Да ты не стесняйся. Когда будешь раздатчиком, я у тебя тоже попрошу.
— Ого! — засмеялись вокруг. — Гляди, Пантелеев, он тогда один всё уничтожит... Но ты пока ешь! Вот ещё и масло осталось, Чаю налить тебе?
Алёша, смущённый и растроганный, отнекивался, но тем не менее ему пододвинули тарелку с маслом и вторично положили большую порцию мяса.
— Гефт, какой сегодня первый урок? — спросил Сильвестров, придвигая стакан с чаем. Мальчик с пушистыми бровями ответил:
— Арифметика.
— У меня задача не вышла, — нахмурившись, сказал Сильвестров. — У тебя, Яша, ответ получился?
— Получился. Что же ты, Гришак, на самоподготовке молчал?
— Он в это время «Смену» читал под партой, — подзадорил Омельченко. — А теперь жалится...
— Это оса жалится, а человек жалуется, — усмехнулся Гефт.
— А какая, ребята, мне задача в «Смене» попалась, — ввязался в разговор дежурный по столу: — деду вдвое больше лет, чем сыну и внуку вместе, а внук...
— Шестьдесят второй класс, поторапливайтесь с завтраком, — послышался голос старшины.
Разговоры прекратились; челюсти усиленно задвигались. Вася Омельченко, несмотря на пренебрежительный отзыв о завтраке, съел свою порцию одним из первых и, стараясь не привлекать к себе внимания, протянул тарелку за добавочной.
Старшие классы уже уходили из столовой. Следом за ними, быстро построившись по два, двинулись и младшие.
Лестница, коридор, классы...
— Пантелеев, ваше место будет здесь, — сказал старшина, показывая на парту у стены. — Сегодня вам выдадут учебники и тетрадки.
Алёша уселся на краешек парты и стал осматриваться.
Класс представлял собой высокую, в три больших окна, комнату, окрашенную в желтовато-белый цвет. На передней стене, за кафедрой, висела длинная чёрная доска; половина её была расчерчена в клетку, половина — в линейку. На других стенах географические карты и два плаката с лозунгами. Они гласили:
««Учиться хорошо и отлично — это самое главное патриотическое дело советских ребят».
«Воспитанники! Повторяйте в первую очередь то, что вы усвоили нетвёрдо».
Сосед по парте, худенький мальчик, с хитринкой во взгляде, толкнул Алёшу в бок.
— Ты что же молчишь? Коли вместе сидеть, давай поручкаемся. Меня звать Петей... Бурцев по фамилии. Может, слыхал?
Алёша смущённо пробормотал:
— Нет, не слыхал. Здравствуй, Петя.
Бурцев протянул свою руку, и в тот же миг с Алёшиных губ сорвалось невольное громкое «ай!» — Бурцев чем-то острым больно уколол его в ладонь.
— Ай — по-немецки яйцо, — усмехнулся Петя. — А ты не кричи: это я для знакомства, чтобы долго помнил меня.
— Бурцев, — произнёс кто-то сзади, — ты чего новенького обижаешь? Опять фокусничаешь? Против овец ты известный молодец. Извинись!
— Серёжа, да я же в шутку, — заюлил Бурцев.
— Знаю твои шутки. Извинись немедленно!
— От вредный, — с досадой пробормотал Петя. — Извини меня, новенький. Давай, покунакаемся с тобой. Корешки, значит, будем. У нас это так делается,— он согнул большой палец правой руки и зацепил Алёшин палец.
— Вот и готово! Будем дружить, — сказал он, но в голосе его не чувствовалось искренности.
Алёша обернулся и посмотрел на своего защитника. То был крепкий высокий мальчик, почти на голову выше всех остальных в классе, с зелёными, чуть раскосыми глазами и упрямым подбородком.
— Кто это? — вполголоса спросил Алёша у Бурцева.
— Виноградов Серёжка, — нехотя буркнул тот. — Он на катере в войну плавал, медаль Нахимова имеет. Тринадцать лет ему. Силён, чёрт,.. Его даже Омельченко боится.
— Встать! Смирно! — послышалась негромкая команда Ивана Капитоныча.
В класс торопливо вошёл плотный человек с тронутыми сединой густыми усами, в штатской одежде, свидетельствовавшей о том, что он был «вольнонаемным».
Воспитанники поднялись, дежурный, Яша Гефт, выступил вперёд и отрапортовал:
— Товарищ преподаватель! Шестьдесят второй класс собран на урок арифметики. Присутствуют двадцать четыре человека, отсутствуют двое — в лазарете.
Преподаватель кивнул головой и громко сказал:
— Здравствуйте, товарищи воспитанники.
— Здравия желаем, товарищ преподаватель, — грянул стройный хор голосов.
— Вольно! Садитесь!
Преподаватель подошёл к кафедре и положил на неё переплетённый в чёрный коленкор классный журнал.
Иван Капитоныч на цыпочках вышел из класса, плотно притворив за собой дверь.
