А.Берзинь. В лагере будущих моряков. - Советская Латвия. 1947, 27 июня. На узком канале у Бастионной горки тесно. 10 шестивесельных ялов стоят у пристани в ожидании приказа к отходу. Веселый строй нахимовцев в синих рабочих костюмах под оркестровую медь спускается из училища вниз, к пристани. Короткая команда – и ребята рассаживаются по шлюпкам. Это воспитанники 6 и 7 классов Рижского Нахимовского военно-морского училища. Закончив экзамены, они отправляются в летние лагеря, где уже три недели живут воспитанники младших классов. Десятимильный переход на веслах к лагерю – первая проба сил, своеобразный экзамен по военно-морской подготовке. Вот уже шлюпки с поднятыми на валек в знак салюта веслами пошли мимо пристани, на которой собрались провожающие и, осторожно идя по узкому городскому каналу, удаляются все дальше от училища. Потом – поворот, и один за другим ялы выходят на широкий синий простор Даугавы. Начинается настоящее плаванье. С флагманской шлюпки юный сигнальщик передает приказания. Его товарищи на других шлюпках внимательно принимают их.
– Держаться строго в кильватере! Командам снять верхнее платье, остаться в трусах! – звонко кричит сигнальщик Вова Мациевский. Командир шлюпки – офицер-воспитатель капитан Подкаминский отдает команду гребцам. Минута – и полуголые ребята наваливаются на весла. Это еще не море, но уже совсем по-морски легкая зыбь качает ялы. Ярко светит летнее солнце. Дружно ударяются о воду весла. Маленькая эскадра из десяти вымпелов плывет вниз по реке. Напрасно капитан Подкаминский М.С. спрашивает у гребцов: – Кто устал? Пусть подменится, отдохнет. Ребята обижаются: – Мы не устали. Не надо подмены. 14 часа дня. Ялы подходят к лагерному пирсу. Их встречают офицеры и младшие воспитанники. У входа на пирс, где находится бассейн для плавания и шлюпочная гавань, большими, издалека видными буквами написано: «В море – дома».
Слова адмирала С.О.Макарова на воротах летнего лагеря имели большое воспитательное значение. Нахимовцы строем следуют на занятия.
Невдалеке от пирса, окруженные зелеными кленами, мощными дубами, стройными соснами, строго по линейке стоят в два ряда палатки. С любовью и вкусом украшены дорожки и небольшие площадки у палаток. Чего только тут нет: и шлюпки под всеми парусами, и маяки, бросающие лучи света, и якоря, затейливо переплетенные с вензелем училища – буквой «Н», и военно-морские флаги... Все это сделано из разноцветных раковин, чистого речного песка, осколков кирпичей. Лагерь нахимовцев существует не только для отдыха. Ведь впереди месячный августовский отпуск. Главное в лагере – военно-морская практика: хождение на шлюпке на веслах и под парусами, плавание. Основная цель лагерного сбора – привить ребятам вкус к морской профессии, закрепить на практике знания по военно-морскому делу, полученные за время зимней учебы.
Ежедневно по нескольку часов проводятся шлюпочные учения под парусами и на веслах. Офицеры и старшины на руле, а маленькие моряки быстро и ловко ставят и рубят рангоут, держат шкоты парусов, внимательно слушают очередную команду: «К повороту! Поворот оверштаг!». Впередсмотрящий почти беспрерывно докладывает: – Справа по борту рыбачья лодка! Прямо по носу тральщик! Некоторые воспитанники младших классов не умели плавать. После трехнедельной учебы они все уже проплывают 25-метровый бассейн глубиной до 5 метров. Начальник физподготовки училища старший лейтенант Кружков Г.В. и его помощники много труда положили, чтобы оборудовать бассейн по всем правилам водного спорта: с двумя дорожками и щитами для прыжков. Маленький Рема Хризман из 4 класса плавать не умел. Он стоял на боне и долго с завистью глядел, как его сверстники – кто саженками, кто брасом, а кто просто «по-собачьи» – переплывал бассейн. А потом – решился и прыгнул в воду. Теперь он уже легко проплывает двадцатипятиметровку и глубоко убежден, что человек, не умеющий плавать, вообще не человек.
Нахимовец Ефрем Хризман. Окончил училище в 1953 году. Трагически погиб 19 мая 1965 г на строительстве ракетной базы под Мурманском.
На второй день пребывания в лагере проходило открытое комсомольское собрание 4-й роты. После краткого доклада командира роты один за другим выступали нахимовцы. Они говорили абсолютно конкретно, со свойственной ребятам прямотой. Они называли ребят, которым срочно надо научиться плавать, так сказать, ликвидировать «неграмотность по плаванию и элементы водобоязни», как выразился один четырнадцатилетний оратор. Комсомольцы решили помочь отстающим товарищам создать все условия для овладения искусством плавания. После собрания побежали на стадион – кто «поболеть», а кто принять непосредственное участие в первом футбольном матче лагерного сезона между командами 4-й роты. По темпераменту болельщиков этот матч, пожалуй, мог сравниться только с прошлогодней финальной встречей между тбилисским «Динамо» и московским «Спартаком». ...
Утреннее построение нахимовцев в летнем лагере перед началом занятий
Как прекрасна лагерная жизнь на зеленом острове Мангали! В семь часов утра горнист играет побудку. А впереди – до 10 вечера, сигнала отбоя, – длинный интересный день. Тут и морская практика, и купание у песчаного пляжа, и плавание в бассейне, и физподготовка, и зеленое поле стадиона, на котором к услугам ребят футбольные, волейбольные и баскетбольные площадки, турник, канат, привязанный к высокому дереву и палатка, в которой можно почитать увлекательную книгу. А в субботние и воскресные вечера – обязательно кино. В жаркие солнечные дни начальник лагерного сбора капитан 3-го ранга А.И. Ефремов, человек каким-то чудом успевающий быть одновременно во всех концах лагеря, отдает распоряжение: – Форма одежды – трусы и бескозырки. У ребят различные характеры, мало сходства в лицах. Но темные трусы, белые бескозырки, ровный бронзовый загар, ловкие подтянутые и крепкие голоногие фигуры делают их похожими друг на друга. После утренней физзарядки или дневной прогулки на шлюпках с аппетитом уничтожаются вкусные супы и жирные каши – изделия шеф-повара Антонины Михайловны Турченко. Во время завтраков и обедов Антонина Михайловна непременно выходит из камбуза в столовую. В ослепительно белом халате она прохаживается вдоль столовой, внимательно следит, чтобы весь суп был съеден, весь компот выпит. Словно заботливая мать, она подходит то к одному, то к другому мальчугану и спрашивает: – А ты, почему суп не доел? Невкусный? – Нет, очень вкусный, Антонина Михайловна, но я уже сыт. – Нет, так не годится. Что значит сыт? Ты должен быть здоровым. Бегаешь, небось, много. Надо все съесть. Видишь, как твой сосед управляется. Нет, нет и слушать не хочу. И первое, и второе – все съешь. Одним компотом сыт не будешь. Уже вечер. Закончились футбольные и волейбольные игры. Перед сном вымыты в реке ноги. Горнист скоро сыграет отбой. Но в палатках еще слышен шепот. Подводятся итоги матча. Все дружно сходятся на том, что Женя Кулаков из 7 класса играет здорово. Потом все засыпают. И только дневальный с серебряной боцманской дудкой на груди, и конечно, не в трусах, а в полном рабочем, обходит линейки. Лагерь затих до утра…
Часовой у знамени училища из числа нахимовцев старших классов в летнем лагере.
В Нахимовском училище приемные экзамены. - Советская молодежь. 1947, 16 июля.
Оживлённо в эти дни в Рижском нахимовском училище. В больших и светлых комнатах разместилось около 150 подростков, прибывших со всех концов Советского Союза. Сейчас у кандидатов в нахимовцы самый ответственный период – они сдают вступительные экзамены. Конкурс в этом году очень большой, и мальчики с утра до вечера ещё и ещё раз просматривают свои записи, книги, тетради. Вчера появились первые «счастливцы». Приказом начальника училища в училище зачислены рижанин Алексей Родин, москвич Анатолий Швыгин, ленинградец Евгений Павлов и другие. Все они по большинству предметов получили отметку «отлично». В ближайшие дни вновь принятые нахимовцы выедут в летний лагерь. Под руководством опытных преподавателей они будут там готовиться к предстоящим занятиям. Вступительные экзамены в училище продолжаются.
Нахимовец Швыгин Анатолий Сергеевич. Окончил училище в 1953 году с серебряной медалью.
В конце июня 1947 года из воспитанников, окончивших 4, 5 и 6 классы, был сформирован батальон для участия в параде в День физкультурника в Москве. Поездка в Москву не обошлась без происшествий. Из-за крушения впереди идущего товарного эшелона с сахаром наш поезд прибыл с опозданием на двое суток. Возникли проблемы с питанием: закончился выданный сухой паек. Пришлось довольствоваться только кипяченой водой. На вокзале столицы нас ожидали голубые «форды», на которых нас доставили в Лефортовские казармы, и, прежде всего, сытно накормили.
На этих американских машинах нахимовцев возили по Москве.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
27-28 апреля в НВМУ состоялись III Нахимовские образовательные открытые чтения, посвящённые 210-летию со Дня рождения адмирала Нахимова: «Военно-морское образование как эффективная система воспитания целостной личности».
Чтения были проведены при поддержке Морского совета при Правительстве Санкт-Петербурга, Центрального военно-морского музея, филиала ВУНЦ ВМФ имени Адмирала Флота Советского Союза Н.Г.Кузнецова «Военно-морского института - Морского корпуса Петра Великого», Благотворительного фонда содействия ветеранам «Честь», Международного Центра поддержки искусств.
Собравшихся приветствовал ансамбль сигналистов-барабанщиков. Руководитель оркестра училища Антон Кириллов.
Открыл чтения капитан 1 ранга, директор Нахимовского военно-морского училища Н.Н.Андреев.
Нахимовец 5 класса Михаил Захарченко исполнил композицию «Для подвига рождается любой». Муз. П.Кривенко, сл. Н.Прозоровой. Руководитель М.С.Бодрякова.
Участники и гости конференции познакомились с выставкой изобразительного и прикладного творчества нахимовцев «Память в образах».
С сообщением «Нравственные истоки личности Павла Степановича Нахимова» выступил потомок великого адмирала, выпускник Нахимовского училища 1958 года Александр Павлович Нахимов, действительный член Российского дворянского собрания.
У моряка нет трудного или легкого пути, есть один - славный путь. П.С.Нахимов Во второй день работы конференции работа была организована по секциям: «Морское дело как эффективная система воспитания жизнеспособной личности», «Воинское и духовно-нравственное воспитание в системе целостного развития личности», «Военно-морское образование как школа патриотизма», «Военно-морское образование - опыт «первооткрывательства».
Во второй половине дня гостям и участникам конференции были представлены творческие проекты НВМУ: журнал "Нахимовец" (Выпуск 4-ый. Тема: "Память Отечественной войны 1812 года" ), слайд-фильм "Сражение", "Лети, перышко" и сценическая миниатюра "Братья Нахимовы".
Участникам третьих Нахимовских образовательных чтений были вручены сертификаты.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
- У кого один-один? - продекламировал старшина трюмных Юла, потеснив противников и схватив пригоршню костяшек. - Фи, какой вы некультурный, товарищ Юла! Такие стишки в благородном обществе читать... - вступил Колчак. - Ничего подобного, товарищ замполит. Это пели девчата в Воздвиженке Приморской губернии, когда шли из клуба. А я только слушал, - возразил Юла, пряча костяшки от заглядываний противников. А в первом отсеке - матросская травля. Каждый с нетерпением ждет, стремясь не упустить очередь и ввернуть словцо. - И вот, братва, еду я в отпуск. Иду по вокзалу, подметаю пол клешами. А девки так и стреляют, - разбежался в сладостных воспоминаниях рулевой-сигнальщик Котя. - Да уж, стреляют. В такого конопатого, - подбросили реплику из-за торпеды. - Брысь! - отпарировал Котя. - На завистников не обращаю внимания. Стреляют. Иду, значит, а сам слегка «в балде». А тут патруль! Пехота. Во главе - старлей. Стой, говорит. Пройдемте, товарищ ефрейтор. Ну, я бы пошел. А тут - ефрейтор! А я ему в ответ: «Я не ефрейтор, а ! А это, если хотите знать, все равно, что сухопутный полковник». Старший патруля разобиделся: «Я покажу полковника! - Построжал: - Пройдемте». А солдаты меня за микитки, а девчата смотрят! Прыскают! Ну, не обидно? Я вырвался и... деру! А патруль за мной, вот-вот воротник оторвут. Кричу: «Не подходи, а то торпеду взорву!» А сам руку в кармане держу. Но подставили подножку, пересилили герои армии страхи, сгребли. Привели к помкоменданта. «Где, - говорит, - торпеда, которой ты хотел вокзал взорвать?!» Обыскали, нету. Ну, отсидел сутки. Получаю документы.
Смотрю в отпускной. А там: «Задержан за терроризм пассажиров. Грозился взорвать торпеду. При обыске торпеды не обнаружено». - Гы-гы-гы! Га-га-га! - заржали от удовольствия подводнички. - Ну, и загибать ты, брат, мастер! - Ну, как хотите, - притворно поджал губы Котя... - Центральный! Прослушан горизонт. Шумов кораблей нет. Рядом стая дельфинов и еще какая-то тварь. Треск и вопли - это доклад акустика. - Акустик! А ну-ка выведи на звуковой диапазон и дай на трансляцию, - скомандовал Неулыба. - Есть, на трансляцию. По отсекам разнеслась настоящая какофония - вопли, писки, улюлюканье, тональные рулады и хрусты. Море жило, как одесский Привоз. Явственно выделялась возбужденная болтовня близких дельфинов. - Между прочим, все понятно, - комментировал Неулыба. - Плывет семейка дельфинов. Вот пищат детки, им любопытно, что за ржавая штука плывет. А это папаша ворчит: «Подумаешь, и не такое видывали». А это мамочка: «Подальше, детки, оцарапаетесь об эту бяку». ...Прошли сутки спокойного, без противников и неожиданных вводных, плавания. Подводная лодка, выполнив погружение на гидрологический разрез, медленно всплывала с глубины 120 метров. Прослушав на глубине 30 метров горизонт и выполнив ритуальные действия по боевой тревоге, лодка всплывала под перископ. Подходило время выхода на опорный сеанс радиоприема. Неулыба, а он это любил - оглядывать переход из черной в светло-зеленую толщу воды, медленно поворачивал перископ. И вдруг почувствовал, как холодеет сердце и наливаются чугунной тяжестью ноги. Навстречу, прямо в зрачок перископа, хищным оскалом «лоб в лоб» сближалась, зловеще пошевеливая носовыми рулями, неизвестная подводная лодка. Тридцать, двадцать, десять метров. Еще мгновенье и... врежется в корпус. А в носу торпеды. Неулыба задеревенел, не в силах подать никакой команды, и с ужасом смотрел на приближающуюся смерть. Еще пара секунд, удар, скрежет, распорет корпус и тогда буль-буль! Даже, если не взорвутся торпеды. А под килем два километра. Поразительно четко просматривались волнорезы торпедных аппаратов и даже швы и заклепки, ракушки и волнующаяся борода водорослей.
Но... что-то неуловимо знакомое, как сон из детства. Боже! Да это своя же родная коломбина! Неулыба вытер пот и криво улыбнулся стоявшему рядом командиру Леве: - Ну, брат, и штука! Отражение от зеркальной поверхности моря. Полнейший штиль. За 20 лет такого не видел. Командир, ну тебя к аллаху, становись сам к перископу. Чуть в штаны не наложил. -Записать в вахтенный журнал. Всплыли на перископную глубину для сеанса связи. Горизонт чист. Облачность ноль. Штиль.
5
Подводная лодка скромненько и тихо вошла в бухту Витязь. Так приказано с берегового КП. Видимо, дальновидные начальники пришли к решению: подержать лодку в отдаленной бухте, дабы подводнички не выбросили по случаю прибытия в базу какую-либо «козу», вроде массовой пьянки в честь Великого Октября. На календаре было 6 ноября. Лодка стала на якорь. Тишь и спокойствие. Неулыбины полномочия кончились, за ним пригнан .
- Ну, бывай, командир, - тиснул Левину руку Неулыба и соскочил в соляровый дым торпедолова. Тот взревел и рванул на выход из бухты... Прошло двое суток. Отмытая и подчищенная от ржавчины и ракушек выше ватерлинии, но с изуродованной рубкой подводная лодка вошла в базу. Стихия, прозевав в чужих морях, настигла-таки лодку, и на последнем, пустяковом по понятию подводников, прибрежном 20-мильном переходе обрушилась ураганным напором и искорежила до неузнаваемости мостик лодки. Торжественных построений не было. Оркестров и поросят тоже не было. Заурядный, рядовой поход завершен... Команда потопала в казарму, собирать бельишко - и в баню. Высшая радость пропахшего всеми мыслимыми запахами и протухшего подводника. А Лева и Неулыба пошли стряпать срочное донесение за поход. Состряпали. - На, командир, тащи к своему любимому комбригу. Пусть порадуется, — закончил шифровку в адрес комфлота Неулыба. - Дерзай. Потей. Процедура представления шифрованного донесения иерархична: сочиняет командир лодки, докладывает комбриг, подписывает командир эскадры. Прочитав проект донесения, комбриг Пся крев взревел и ринулся к командиру эскадры. Тот взорвался: Губанова ко мне!
Неулыба прибыл, козырнул: «. Вот он я!» Насупился и молчал, ждал, когда начальство произнесет свою коронную фразу: - Вы, е-к-л-м-н, что тут наворотили?! Провал! Лежка на грунте! На бывшем минном поле! С ядерным оружием на борту! Кто вам дал такое право?! Раскомандовался! Под трибунал захотел? - метал громы и адмиральские грохоты Мишка Квакин. - Докладываю, - начал со спланированным спокойствием Неулыба. - Подводная лодка была подготовлена к походу с грубейшими нарушениями РБС. В походе имели место аварийные поломки, которые были бы выявлены, если бы контрольный выход лодки не был выполнен с преступной халатностью. А за это несут ответственность командир бригады и его штаб. Лодка ложилась на грунт вынужденно. Без вертикального руля еще никогда и никто не плавал. И потом в боевых документах нигде не сказано, что лодке со спецоружием запрещена покладка на грунт. И если на то пошло, я поставлю вопрос о назначении специальной комиссии и расследовании всех обстоятельств: и предпоходовой подготовки, и наших действий в походе. Опасаюсь, что под трибунал пойдет кое-кто из здесь присутствующих. Так, товарищ комбриг? - заглянул в налитые кровью глаза Душкевича Неулыба. Пся крев грыз свисающий ус. Комиссии не было. Трибунала тоже. Перебрав все наставления, адмирал уяснил: запрещение покладок на грунт касалось только атомных лодок. Сор из избы выносить не принято. Лодка в базе. Флагмех Черма способен устранить все мыслимые и немыслимые неисправности. Через неделю в штабную комнатушку Неулыбы пришли офицеры, затоптались у двери: приглашаем в обмыть плавание. Желательно с супругой.
- Ладно, ребятки. Спасибо за приглашение. Приду, - скупо улыбнулся Неулыба... Шумело застолье. Разрумянившиеся жены и побуревшие в некотором поддатии офицеры смеялись и пели. Лева и Колчак, зацентровав стол, орлиными взорами окидывали общество. Все были братья, все были сестры. Неулыбина супруга, компанейская дама, пыталась овладеть вниманием и перевести его на геологическую романтику:
А путь и далек и долог, И нельзя повернуть нам назад...
Неулыба молчал. В присутствии молодых женщин он всегда чувствовал себя мешком. - Внимание! Внимание! Дамы и господа! Прошу внимания! - встал и застучал по фужеру Симпатенок. - Дорогие вы мои друзья! Дорогие и милые женщины! Вы можете пить за что угодно, это ваша воля. Но я предлагаю поднять тост за наших ветеранов-подводников, за нашего командира, который своим мужеством и хладнокровием показал нам, какими надо быть в чрезвычайной обстановке... А еще я предлагаю поднять тост за нашего учителя, того человека, благодаря которому мы остались живы и сидим за этим застольем. Того, кто вывел нашу подводную лодку из критических положений. Который своей волей привел лодку в базу. Пьем вот это вино! Зал притих. Неулыба закряхтел, опустил лицо и полез за носовым платком. И ему стало вдруг страшно. Он мысленно представил этих молодых симпатюшек, раскрасневшихся и блестящих глазами жен (бабенок, как выражались подводники), представил их в ином обличье - черном, захлебнувшихся в беспамятстве. И вспомнил чьи-то стихи:
Подводному отдали кораблю Дань местные народные умельцы. А женам их собрали по рублю, Так на Руси сбирали погорельцам...
. Застолье всплеснулось вновь. И восторженные бабеночки полезли к Леве и Неулыбе. С рюмками и... целоваться. Как принято на Руси. И Неулыба ушел прочь от застолья на берег моря. А море шумело... Под шум моря текут воспоминания. О людях, которых, может быть, уже нет. О событиях, которые не повторятся. О делах, когда-то ярких, но повыцветших, забытых и живущим уже неинтересных. Кроме моря. Которое помнит все.
ЭПИЛОГ
А море шумело. Тяжелые и мерные волны накатывались на осклизлые глыбы мола и, приглушенно рыча, отступали назад. И набрасывались с новой силой. Так же, как год, и сто, и тысячу лет назад, Только в те времена не было ни мола, ни набережной, ни города. Ни там и там загорающихся огней. А были, наверное, одни косматые пращуры с непременными дубинами, которые, опасливо озираясь, выходили на полусогнутых во-он из той пещеры на берег, хватали и с хрустом пожирали моллюсков. Ибо вечный голод не располагал к блаженной дремоте. Или тащили собранную добычу в расщелину и, щурясь от дыма, терпеливо ждали, когда от жара начнут трещать и распадаться створки невероятно вкусных раковин. Древние умели ждать. Море всегда было и враждебной, и кормящей стихией. А неуютно и холодно было во все времена. Осень. Набирающий силу норд-вест вовсю гулял и гудел уже где-то там, а здесь, ослабленный мысами, пока что вел себя благопристойно. И только временами норовил врезать хорошей порцией секущих соленых брызг. Как говорят, «в морду». Зябко и вон той, приткнувшейся у парапета, фигурке. Ежится вполоборота к ветру и прибою, но не уходит. Что ее держит? Попытка ли под шум волн «воспарить душой» и вымучить пару поэтических строк? Или ожидание затерявшегося в мрачных просторах любимого, единственного? Или просто отчаяние одиночества? Кто узнает? Наверное, так надо. Пусть померзнет, помокнет. Зато уйдет с очищенной и приобщенной к вечному простору душой. Таково уж свойство моря... Возвращаясь в этот город, Неулыба всегда стремился сюда, к морю. На набережную. Посидеть у клокочущей воды. Вдохнуть соленого и холодного воздуха. Послушать извечный шум волн. Представить, как они накатывались на этот берег тысячелетия назад. Присутствие людей мешает. Их место там, на освещенных улицах, в квартирах и ресторанах. Под шум волн текут воспоминания. О людях, которых, может быть, уже нет. О событиях, которые не повторятся. О делах, когда-то ярких, но повыцветших, забытых и живущим уже неинтересных. Кроме моря. Которое помнит все.
. : "Были в ВМФ такие адмиралы и офицеры: Голосов Рудольф Александрович, Берзин Альфред Семенович, Штыров Анатолий Тихонович, Громов Борис Иванович, Давыдович Борис Глебович; капитаны 1 ранга Храптович Альберт Иванович, Семенов Аркадий Иванович, Вдовин Виктор Владимирович, Гонтарев Валерий Павлович, Людмирский Исаак Иосифович, Гнатусин Федор Иванович - проживающие ныне в Москве и Санкт-Петербурге, Обнинске, Владивостоке. Они не стали Командующими флотами и командирами соединений по одной причине: называли вещи своими именами, вызывающими дискомфорт у начальников, были профессионалами с большой буквы, уважали людей, горячо болели за флот."
Императрица Александра Фёдоровна подошла к нему. Он разгладил усы, гордость имени Императрицы Александры Фёдоровны (старшей), и затаил дыхание. Августейшей особе нравилась её охрана, уланы все как на подбор, но этот вахмистр запомнился ей ещё с прошлого года, когда она ввела в правило на Пасху христосоваться с командным составом её Уланского полка. Она видела, как высокий красивый младший чин замер, очарованный её величием и красотой. Она любила робость в мужчинах, но у этого, внешне оробевшего, в глазах не было страха, наоборот, она видела, она чувствовала, что с этим героем опасно было бы остаться наедине, более того, она ощущала будто какое-то поле притягивает её к нему. Поэтому она и запомнила его. "Как зовут тебя, герой?" - "Афанасий, Ваше Величество!" - "Христос Воскрес!" - "Воистину Воскрес!" Александра Фёдоровна ласково с удовольствием трижды поцеловала улана, пошла дальше, а он всё ещё вдыхал аромат её духов и медленно приходил в себя. Это был мой дедушка, Афанасий Степанович Касатонов, основатель известной морской династии Касатоновых.
Его сын, адмирал Флота, Герой Советского Союза, Владимир Афанасьевич, 1910 года рождения, единственный в СССР адмирал, который командовал всеми флотами – Балтийским, Черноморским, Северным, а на Тихоокеанском флоте был первым заместителем командующего, начальником штаба флота. Внук, Игорь Владимирович, стал трёхзвёздным адмиралом, был первым заместителем командующего Северным флотом, командовал Черноморским флотом в самое тяжёлое время раздела флота с Украиной. Оба этих адмирала, отец и сын, закончили морскую службу в Москве, в должности Первого заместителя Главнокомандующего Военно-морским Флотом СССР и России соответственно. Добрая дюжина морских офицеров, потомков Афанасия Степановича, честно служили и сегодня служат Родине, в том числе его правнук, Володя Касатонов, контр-адмирал, командир атомного ракетного крейсера "Пётр Великий", флагманского корабля Северного Флота.
Но вернёмся к молодому улану Касатонову, в трагический 1914 год. Слова царицы насчёт героя оказались пророческими. Через год, когда они последний, третий раз, похристосовались, началась война с германцами, первая мировая война. Афанасий Степанович воевал в полковой разведке. Проявил недюжинные способности в добывании вражеских "языков". Каждый поход через линию фронта заканчивался для него успешно. Когда ходили другие разведчики, были неудачи, гибли люди. Ему же везло. "Незнающий страха",- говорили о нём. Да, он был смел, но смелость его была результатом тонкого расчёта, предусмотрительности и глубокого знания обстановки. Немногословный и уравновешенный, он имел природный ум и развитую практическую смекалку. Видимо, как гласит семейная легенда, далёкие цыганские корни, когда его предки ловко воровали лошадей и безнаказанно уходили от погони, проснулись в нём в суровых условиях военного времени. Командующий русской армией, вручая ему третий Георгиевский крест, золотой, и видя два серебряных на груди стройного кавалериста, высказал пожелание улану стать полным кавалером ордена святого Георгия. Скоро такой случай представился. Готовилось наступление. Согласно диспозиции уланский полк занял своё место в широкой лощине. Офицерский состав был вызван на последний перед боем инструктаж, но в это время немцы начали убийственный огонь по лощине. Немецкая разведка не дремала. Люди, лошади, взрывы снарядов, стоны, крики, рёв животных. И никаких команд. Вахмистр Касатонов Афанасий Степанович, нарушая все воинские уставы и субординацию, громко скомандовал: “Полк, рысью за мной, марш!” И увёл весь полк из утверждённого диспозицией места в безопасный лесок за близлежащими холмами. Он, вахмистр эскадрона, в сложной боевой обстановке не растерялся и, взяв на себя невероятную ответственность, спас элитный полк. А немцы ещё долго долбили лощину, в которой недавно находились уланы. За этот подвиг ему вручили золотой Георгиевский крест с бантами.
Полный Георгиевский кавалер, ! Но самой лучшей наградой для фронтовика был отпуск домой, в город Новый Петергоф, под Петербургом, где квартировал уланский полк в мирное время. Здесь вахмистр Касатонов имел квартиру при казарме. Квартира состояла из огромной комнаты (свыше сорока метров) и кухни. Высокие потолки (метров пять) и каменные полы. Я, младший внук Афанасия Степановича, хорошо помню казармы Уланского полка, потому что там в сороковые-пятидесятые годы двадцатого века находился городской кинотеатр. Настолько качественно строили наши предки, что казармы выдержали две мировые войны, гражданскую войну, послевоенные разрухи, и долгое время служили жителям Петродворца (так стал называться Новый Петергоф после Великой Отечественной войны) местом, где они познавали важнейшее из всех искусств – кино. Дни, проведённые дома на побывке, остались в памяти у Афанасия Степановича, как самые лучшие дни его жизни. И не столько потому, что офицеры первыми отдавали ему воинскую честь, у него не было тщеславия, а прежде всего потому, что он полностью отдался семейным заботам и делам. Моему отцу, Фёдору Афанасьевичу, в 1916 году было три года; будущему Адмиралу Флота, Владимиру Афанасьевичу, шесть лет. Старшему сыну, Василию, было уже тринадцать лет, он был опорой матери и во всём помогал ей по хозяйству и, наконец, единственной дочери, Софье, было четыре года. Раньше люди были без комплексов. Полный Георгиевский кавалер, имея хорошую крестьянскую закалку, и поскольку дело было в начале лета, взял в руки лопату и привёл в порядок огород, с которого кормилась вся большая семья.
Моя бабушка, Матрёна Фёдоровна, часто вспоминала, что помощь деда спасла семью от голода, который ощущался уже с конца 1916 года. Через девять месяцев после отъезда героя на фронт в семье Касатоновых в марте 1917 года родился ещё один сын, Яков. Первая мировая война продолжалась. Если “на Западном фронте без перемен,” то на Восточном - неудачи преследовали русские армии. Военные запасы истощились, резервов не было, а в стране началась революция. Армии разваливались, солдаты бросали оружие и уходили домой. Удача перестала сопутствовать и вахмистру Касатонову. В феврале 1918 года он получил тяжёлую контузию и, мне кажется, воспользовался этим, чтобы демобилизоваться из армии “по чистой.” Его беспокоила обстановка дома. Боевой фронтовик, прибыв домой, быстро разобрался в обстановке. Вместо неотапливаемых и запущенных казарм семья переехала жить в дом бывшего домовладельца Волкова, в квартиру из четырёх тёплых и уютных комнат, где были все удобства – водопровод, канализация, электрическое освещение. Он быстро устроился на работу в гарнизонные склады, а затем в земельный отдел Городского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, где проработал много лет. Неоднократно избирался депутатом Горсовета. Царские награды, полученные им в боях, пришлось спрятать. Время было такое, что за них можно было поплатиться головой. В стране свирепствовал голод. Афанасий Степанович привлёк всю семью, как сказали бы сейчас, к подсобному хозяйству. Картофеля и овощей собирали со своего огорода на весь год. Потом появилась корова, надо было пасти её, заготавливать сено, ухаживать за ней. Часть этих обязанностей была поручена детям. Выжили. Сами себе чинили обувь, валенки. Верхнюю одежду носили от старшего к младшему до полного износа. Постепенно семья выбилась из нужды. Но жили экономно. Помню по рассказам бабушки, мясо она готовила только по выходным дням. В будние дни суп заправлялся луком, поджаренным на подсолнечном масле.
С 1929 года Афанасий Степанович стал работать уполномоченным в Ленинградской конторе Главвторчермета, где он проработал до 1955 года. Дети росли, поочерёдно уходили из дома, заводили свои семьи. Жизнь, однако, готовила новое испытание – началась война. Уже 17 сентября 1941 года немцы заняли Петергоф. На следующий день в квартиру пришли немецкий офицер с автоматчиком и переводчик. Офицер распорядился, чтобы хозяева покинули Петергоф. “ Дня на два, пока не возьмём Ленинград.” Только через долгих четыре года возвратились они в Петергоф. Несколько месяцев после выселения скитались в окрестных районах, пока не осели на несколько военных лет в маленькой деревушке Замошье, насчитывающей 12-14 домов в Осьминском районе. В конце лета 1945 года с огромными трудностями с помощью своих сыновей вернулся Афанасий Степанович в родной город, верный своей крестьянской жилке, выкопав картошку и овощи со своего огорода в Замошье. Всё было в развалинах, не сохранился и их дом. Усилиями своего сына, контр-адмирала Владимира Касатонова, он получил возможность жить на чердаке двухэтажного дома. Сразу же пошёл работать на старое место – в контору Вторчермета, благо ржавого металла после войны имелось повсюду в большом количестве. Я помню стволы немецких пушек, валявшиеся на берегу Финского залива, длиною в 20 мальчишеских шагов. Из этих дальнобойных орудий немцы обстреливали корабли, курсирующие в период блокады между Ленинградом и Кронштадтом. Помню страшные развалины Большого Петергофского дворца, который был подожжён перед приходом немцев местным милиционером. Меня поразило, что ограда балконов в некоторых местах сохранила позолоту. Золото и ржавое железо, искарёженное огненной пыткой!
Моя семья в 1941 году.
Поскольку из всей большой семьи Афанасия Степановича погиб в годы войны только мой отец, Фёдор Афанасьевич, поэтому к нам с братом Виктором дедушка с бабушкой относились особенно внимательно. Дедушка помогал нашей матери деньгами. Каждое лето во время каникул мы жили у них на чердаке. Местом наших игр были Верхний и Нижний парки Петродворца. В Нижний парк осенью 1941 года был высажен матросский десант. Все погибли. С трёхлинейкой против немецких танков – слишком неравный бой. После войны мы, мальчишки, нашли тетрадь одного десантника, там были посмертные стихи: “Живые, пойте о нас!” Теперь я понимаю, какие парни погибли. В парках в чаши фонтанов я учился плавать. Дважды тонул, но плавать научился. И, когда на Севере упал за борт подводной лодки в ледяные воды Баренцева моря, умение хорошо плавать спасло мне жизнь. Дедушка любил пошутить со мной. Спрашивал, бывало: “Когда вырастешь большой, купишь мне торт?”- “Да, конечно, куплю.” Но, так и не купил. Он умер в возрасте 88-ми лет после неудачной операции аппендицита. Последние 18 лет он жил один (бабушка умерла в 1950 году). Сам готовил, очень любил похлёбку из кефира и чёрного хлеба. Сам ухаживал за собой. У него всю жизнь были красивые уланские усы, которыми он очень гордился. Дети приглашали его к себе жить, но он говорил, что не хочет никого стеснять. Работал у себя во Вторчермете до 75-летнего возраста. Все послевоенные годы был на общественной работе в правлении парков Петродворца. Пользовался в городе большим авторитетом, со всеми здоровался, все его знали. До конца жизни к своим детям обращался на “Вы”, что меня, мальчишку, чрезвычайно удивляло. У него всегда были в кармане конфеты и он с удовольствием угощал всех встречных детей. В 1967 году наша большая семья собралась в Ленинграде, у Софьи Афанасьевны отмечали юбилей Якова Афанасьевича. Был и дедушка Афанасий Степанович. Неожиданно появился Адмирал Флота Касатонов Владимир Афанасьевич; адмирал Чурсин Серафим Евгеньевич, большой друг семьи Касатоновых; сын Владимира Афанасьевича Игорь, в то время капитан-лейтенант. Дети обращались с отцом очень уважительно. И, хотя Афанасию Степановичу было уже 87 лет, он вёл себя за общим праздничным столом очень культурно и интеллигентно. Откушав понемногу всё, что положено, выпил рюмочку кагора, напился чаю и, поблагодарив всех, стал собираться домой. Адмирал Флота еле уговорил отца подождать военную машину, на которой он отвезёт его домой. На прощание я сфотографировал дедушку. Это была последняя фотография. Он сидит задумавшись, видимо, вспоминая свою жизнь. И на лице у него спокойствие и уверенность, что жизнь прожита не зря. Похоронили Афанасия Степановича на , в Петербурге, рядом с бабушкой, с которой он прожил почти 50 лет. В эту же могилу позже захоронен после кремации прах его дочери Софьи Афанасьевны и сына Якова Афанасьевича. В прошлом году мы с братом похоронили там нашу маму, которая совершила подвиг, сохранив нам жизнь в годы блокады Ленинграда. А поскольку наш отец пропал без вести и не было его могилы и места, где можно было поклониться ему, брат вмонтировал в поминальную доску с фотографиями родственников, находящихся в вечном покое, фотографию отца, Фёдора Афанасьевича. И теперь, когда я бываю в Петербурге, мы ходим с ним на могилу нашей семьи, нашего клана. На могилу, где дети воссоединились с родителями, а жена с мужем, которого она ждала с войны 60 лет, так и не дождалась.
Спите спокойно! Мы вас помним и любим. Пусть земля будет вам пухом!
Продолжение следует. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Неулыба не спал, спорил сам с собой. Во-первых, отсутствие сил в районе - это тоже «результат». Значит, то, что предполагала разведка флота, - пока домысел. Крупные силы Китая еще не выросли из детских пеленок, не вышли в открытое море. Разве это не факт? Факт... Кое-что есть! С голоду не умрем, троечку получим. А район, ранее практически неизученный район? До предела мутная вода, в которой корпус лодки на перископной глубине не рассмотреть с воздуха даже в ясную погоду? А приповерхностный звуковой канал и приповерхностная рефракция, при которых обнаруживается всякая самодвижущаяся посудина даже под берегом, на диких расстояниях? Это не факт? А неожиданные сильные придонные течения и плитняки вместо ожидаемого ила? Значит, в этих местах и мин не выставить и опасность подрыва минимальна. Факт. Однако морские коммуникации супостата расположены под берегом, на еще большем мелководье. А как там действовать лодкам? Выходит, подводничкам придется возвращаться к тактике и оружию периода второй мировой войны? А такого оружия уже и нет! Но это пусть уже вожди думают. Только толково и грамотно все это изложить в отчете за поход, вот задачка. Подсунем начальникам проблемку - пусть думают, ежели головы не протухли... От этих мыслительных выводов Неулыба повеселел и даже заулыбался про себя. Есть трудодни!.. Неулыба еще не знал, что этот утлый опыт похода будет обобщен в виде военного реферата «Тактические рекомендации по боевым действиям подводных лодок в мелководных районах» и этот реферат примет скандальный характер в высоких штабах. Что следствием этого будет скандальная двусторонняя игра на картах, в которой на стороне «синих» будет действовать Академия Генерального штаба, а на стороне «красных» — доблестный ВМФ.
И что на этой игре маршал поставит флоту «двойку» за незнание района и принципов вооруженной борьбы в этих морях. А первопричина будет проста: на флоте «отчет» Неулыбы и Левы будет подшит непрочтенным, а в Генштаб подсунет «матерьяльчик» все тот же начштаба Циннель, который к этому времени получит место на кафедре военно-морского искусства в Академии Генштаба и будет участвовать в игре советником на стороне «синих». И что разъяренный Главком ВМФ пошлет своего зама адмирала Касатонова на ТОФ с единственной целью - найти, кто выдал материал «лампасам», то есть генералам. И что Касатонов устроит «бой в посудной лавке». Не знал еще Неулыба и того, что на основе обобщения опыта этого и других походов дизельных лодок он впоследствии сообразит сотворить знаменитый «букварь подводника», который будет внутриштабным порядком разослан на бригады подводных лодок как практические рекомендации для действий на боевой службе и при соприкосновениях с вероятными противниками в море. И что этот «букварь», невзирая на его секретный гриф, будет уворован на другие, западные, флоты - Балтийский и Черноморский. Лишь спустя много лет Неулыба совершенно случайно узнает, что иронически названный «букварем» талмуд свыше 20 лет будут изучать и копировать . Они долго будут упорствовать в своем мнении - «это рождено в море», а значит то, что нужно. Всего этого Неулыба не знал. И не мог знать...
- Все вниз! Стоп дизель! Срочное погружение! - пружиной подбросили Неулыбу команды вахтенного офицера с мостика. Он жестом показал вахтенному центрального поста - «кнопку ревуна не нажимать» - и вылетел на мостик. - В чем дело? - Самолет, товарищ капитан 1-го ранга! Огни слева 100, - единым духом выпалил вахтенный офицер Степан. - Идет прямо на нас. Неулыба увидел мигающие огни летящего на средней высоте самолета. Зеленый, красный, мигающий хвостовой. - Работа самолетной РЛС? - В круговом режиме. - Отставить срочное! - приказал Неулыба. - Самолету не мешать. - Как? - остолбенело уставился на Неулыбу вахтенный офицер. - Во-первых, поздно. Во-вторых, не торопись механически выполнять статьи наставления. Ибо наставления пишут в кабинетах чиновники. Анализ, быстрый анализ. Где мы находимся? В районе, где от островов, скал и рыбаков сам черт ногу сломит, так? И как раз на трассе Сеул - Окинава, так? Самолет с огнями на средней высоте, так? А как работает патрульный противолодочный самолет? Использует РЛС «в однообзоре» или «в секторном режиме», летит обязательно на малой высоте, так? Вывод? А вывод такой: самолет транспортный, летят господа американские советнички из Кореи на Окинаву. И то, что под ними, хоть целая бригада лодок, им «до феньки». Не так ли? - Наверно, так, - неуверенно пробормотал в темноте Степан, опасливо озираясь на приближающиеся огни. с гулом прошел над лодкой.
- Вот так, дорогой. Механическое выполнение статей наставления так же опасно, как и невыполнение. Усек? - Усек! - хмыкнул Степан, а сзади внезапно захихикал невидимый сигнальщик. Неулыба неодобрительно бросил в темноту: - Ржать будете в базе! Наблюдать за морем! - Есть, наблюдать за морем и воздухом! Снова ночь. Туман. Подводная лодка, глухо пофыркивая дизелем, следовала в пролив. Ходовая вахта мостика напряженно вглядывалась и вслушивалась в сырую темь, непрерывно смахивая оседающую мокрядь. Неуютно вахте. Там, в отсеках, - спокойный отсечный мир, просто не думающий об окружающих опасностях. А на мостике очень даже неуютно. Акустик через динамик связи непрерывно взбадривает вахту: и справа, и слева, и вообще по горизонту - шумы сейнеров. И на большом удалении, и совсем близко. А сейнеров не видно. Проклятый туман! Можно врезаться в борт, велика опасность влезть в сети. А радиолокацию использовать не дозволено. Таково боевое распоряжение на поход. Вот тут и попрыгаешь на мостике, как на сковородке. Неуютно на мостике. Штормик бы что ли, баллов на шесть-семь! Командир Лева, основательно отсырев, деликатно намекнул через динамик связи Неулыбе: не худо бы подмениться, чайку хватануть. Неулыба понял: «дошел» командир - накинул альпак, нахлобучил пилотку и полез в темноту мостика. В слепящей после центрального поста темноте привычно вспрыгнул на правое крыло, облокотился на поручень и... полетел за борт. Но дюжие руки хватанули Неулыбу за альпаковые штаны и рванули назад.
- Нельзя так пугать народ, товарищ капитан 1-го ранга! Искупаться соизволили? - это дюжие руки и голос невидимого Колчака. - Тут малость того, кусочек борта отвалился... Неулыба, кривя улыбкой, нащупал сапогами спасительное железо мостика и шумно выдохнул: - Н-да! Спасибочки, робятки! - Не успели предупредить. Уж очень вы моторно выскочили, - наперебой загалдели на мостике. - А штанишки ништо, крепкие! Что значит наш, советский, материал! Вахтенный офицер! Впредь на мостик без штанов никого не выпускать! - Есть, без штанов не выпускать. Неулыба не обиделся: - Дайте сигарету, черти полосатые! Трактористы несчастные! - Это можно. Сигарету всегда пожалуйста. Боцман, немедленно протянуть страховочный трос! - с ноткой заявки на извинение пробасил Лева. - Ну, как тут обстановка? - перевел разговор Неулыба. - Как у арапа. Бой в Крыму, все в дыму, ничего не видно. Туман, рыбаков полно. И все гудят. - Лучше бы объявить тревогу, командир. Перейдите на моторы. РЛС, высокое - на подогрев. - Есть, тревогу. РЛС - на подогрев. Внизу, стоп дизель, левый мотор малый вперед, - согласно командовал Лева. Ясно: облегчить работу акустикам...
. - Прошу разрешения на мостик! Командир группы ОСНАЗ, - появился в люке невидимый разведчик. - Товарищ командир. Японская подводная лодка доносит на базу: прибыла в район, ждет обеспечение... - Координаты? - спросил Лева. - По координатам, сзади нас, миль двадцать. - Какое требует обеспечение? - Кроме Сасебо держит связь с авиабазой Ивакуни. Следовательно, ждет самолет «Нептун». - Хорошо. То есть ничего хорошего, - срезюмировал Лева. - О появлении самолета на связи с лодкой немедленно доложить. - Товарищ капитан 1-го ранга, погружаться? - А зачем? - возразил Неулыба. - Погружаться - последнее дело. Под водой запутаем обстановку. Тут и наверху - каша. Самолет будет молотить радиолокацией. Наша отметка для него: сейнер. Вот если исчезнет отметка, скажет - подо мной бяка. Сойдем за сейнер в тумане. Вот от лодки надо подальше... Через 30 минут командир группы ОСНАЗ доложил снизу: - Самолет «Нептун» вошел в радиосвязь с авиабазой Ивакуни и лодкой. - Доклад принят. Штурман, рассчитать на скорость 200 миль в час, когда самолет будет над нами. - Есть штурман. Докладываю. Самолет прибудет в наш район через... 44 минуты. - Спасибо, штурман. ! Внимательно наблюдать появление самолетной РЛС в секторном режиме.
- Есть, наблюдать... - и через 30 минут. Мостик! - Прямо по курсу, работа РЛС АПС-20, сигнал средний... - Доклад принят. Теперь посмотрим, как этот самурай разберется в обстановке. Для него по курсу - куча засветок. Погрузимся - засветка исчезла. Непременно, гад, заинтересуется. Подтянуть кальсоны, отцы-командиры! - посоветовал Неулыба. Над лодкой басовито прогудел самолет. - Давай, родимый, давай! Я думаю так, когда туманчик будет послабее, перейдем на дизель? - засоветовался Лева. - Правильно думаешь, командир. К рассвету туман поредчал. На горизонте открылись такие облегчительные зубцы оконечности Цусимы. Подводная лодка вышла из пролива. Впереди - свое, холодное, но родное, чистое и глубоководное море. Неулыба прогнал командира спать, пошел в простор моря. Здесь уж сам черт не страшен. На востоке занималась свежая заря, в сторону Кореи густела ночь. - Огни корабля справа 60, дистанция 60! - доклад сигнальщика. Впрочем, и вахтенный офицер Симпатенок, и Неулыба увидели огни одновременно. Вот он, миленький. А мы волновались, почему отсутствует дозор? Неужели, пока плавали, у японцев прошла конференция по разоружению? Ан ты, голубчик, за островами шарил. Иди, родной, иди! Неулыба по силуэту определил: корабль старого проекта, радиолокация и акустика - старая американская дрянь. Слабоват кораблик. А погружаться в это чистое раннее утро не хотелось. Видимо, родное море, родной свежий утренник создавали ощущение близости дома. Ясно определив, что СКР обнаружил отметку-цель и начал сближение, Неулыба приказал изменить курс лодки в тень корейского берега. СКР остановился, лодка вновь легла на курс норд-ост. заволновался и повернул на подводную лодку.
«Вот туточки мы с тобой поиграем», - подумал Неулыба и скомандовал погружение. СКР обнаружил исчезновение цели и бросился в точку погружения. Лодка привела СКР за корму и ушла под слой скачка. СКР остановился. Лодка подвсплыла под перископ. Побаловались бы мы с тобой. Только домой поспешать надо: подводная лодка ушла на глубину. Боевой расчет центрального поста с полуулыбками следил за возней и бормотней Неулыбы у перископа. Все было ясно: игра с супостатом. Но эта игра была игрой сильнейшего и импонировала отсечному народу. В отсеках - размеренный быт. Топчется кок у камбуза, намеревается удивить подводную братию каким-то особенным тортом по случаю возвращения в Японское море. В старшинской кают-компании режутся в шпоньку - особый вид игры в домино. Только что под торжествующие вопли противников высажен замполит Колчак с напарником: - Оп-ля! Обжулили, братцы! - с притворным возмущением вылез из-за стола Колчак.
С неба звездочка упала Прямо милому в штаны. Ничего, потерпит милый, Лишь бы не было войны!
