Затем полковник Кузьменко зачитал приказ о распределении всего нашего курса по учебным группам и в завершение, пожалуй, самое важное - объявил изучение основного иностранного языка для каждого слушателя пофамильно. Реакция на это объявление, прямо скажу, не у всех была однозначная: у одних глаза горели, и с лиц не сходила радостная улыбка, другие были суровы, сдержаны и сосредоточены, а у третьих – явная растерянность, неуверенность, удивление. Не трудно догадаться, кто и как из слушателей реагировал на распределение изучать, например, следующие иностранные языки: английский, французский, испанский, немецкий, норвежский, итальянский, греческий, турецкий, арабский, индонезийский, японский, китайский.
Вы правильно поняли, для меня, наверное, это был первый в жизни такой психологический стресс: я в это мгновение испытал глубокое разочарование, откровенное уныние, глубокую печаль и тревожную грусть. Жребий судьбы изучать китайский язык выпал, кроме меня, ещё на двух слушателей: Льва Михайловича Г. и Антона Николаевича В. – офицеров армейской закалки, серьёзных, смекалистых, целеустремлённых, порядочных, по характеру уравновешенных, без амбиций, хотя оба были старше меня по возрасту и по званию. В момент объявления этого приказа я никого из них не знал и не видел, какая у них реакция. По первым же дням нашего общения я понял, что это весьма надёжные, твёрдые, уверенные люди, без всяких панических и сомнительных настроений. Наши отношения сразу же сложились как деловые и ровные, без какой-либо фамильярности, развязности, навязчивости, претенциозности и конфликтности. Близких дружеских отношений, надо сказать, у нас не сформировалось, семьями мы не встречались ни в праздники, ни в повседневности, но заочно знали в целом общие сведения о семьях друг друга, спокойно и взвешенно обсуждали многие как учебные, так и житейские вопросы. Постепенно непредсказуемая тяжесть такого неожиданного известия проходила. Не впадая в панику и не предпринимая никаких мер об отказе от обучения, я решил идти дальше избранным путём. Более того, я даже позднее подумал, что мне, возможно, повезло. Так мой родственник, брат моей мамы Виталий Александрович Соколов (дядя Витя) знал в совершенстве полтора десятка европейских языков да ещё древнегреческий и латинский, но не имел никакого представления о восточных языках. Стало быть, как я тогда размышлял, изучение китайского языка, одного из сложных и древних языков мира, возможно, в какой-то мере приблизит меня к моему по-научному умному, высокообразованному и эрудированному родственнику. Вот какие честолюбивые мысли тогда приходили мне в голову. Значит, надо постигать эту чудовищную клинопись, которой около полутора миллиардов человек, что составляет почти одну четвёртую часть всего земного человечества, сами-то владеют не ахти как. По правде сказать, это «мёртвый язык», никогда не будет популярен, и не будет использоваться для межнационального общения. Успокоив себя такими мало убедительными, абстрактными и расплывчатыми мыслями, я стал настраивать себя на то, чтобы углубиться на три года в постижение иероглифики, словообразования, грамматики и, что самое непривычное для русского слуха, разговорной речи, которую, кроме как ругательной тарабарщиной, иначе не назовёшь.
На нашем курсе было несколько учебных групп, которые были сформированы по географическому расположению страны изучения. Самая многочисленная, пожалуй, по составу из всего курса наша группа относилась к изучению стран, условно говоря, Южного, Юго-Восточного и Восточного регионов Азии. Для каждого слушателя в общем смысле была определена страна предназначения, что в большинстве своём являлось главным для изучения того или иного языка. Ясное дело, слушатели, изучающие китайский язык, ориентировались на «свою» страну предназначения Китай, а для тех, кто постигал, например, премудрости японского языка, страной предназначения являлась Япония. Но в реальной жизни после окончания учёбы выпускники выполняли обязанности не только «в своих», но и в других регионах, исходя из сложившихся на каждый данный момент условий. К этой теме, возможно, мне придётся ещё возвратиться чуть позже. Сейчас, однако, продолжу рассказ о полковнике Кузьменко, который был доступен в общении для каждого слушателя, не оставлял без внимания любое событие на курсе, всё знал обо всех, советовал, инструктировал, беседовал, что называется, был в гуще масс. Возможно, у него, как и у каждого человека были свои недостатки, свои пристрастия, свои любимчики среди слушателей, но это, по большому счёту, не отражалось на общей атмосфере жизни и деятельности курса в течение всех трёх лет нашей учёбы. Помню, буквально в первые дни учёбы начальник курса вызвал меня к себе в кабинет на беседу. Разговор зашёл о том, о сём, что нравится, какие впечатления. Понятное дело, хотел, как показалось, знать моё мнение по поводу китайского языка, но напрямую об этом не стал спрашивать. Я тоже промолчал и не поднимал этот вопрос. В завершении беседы он вдруг спросил о том, не буду ли я возражать, если меня выдвинут для избрания партгрупоргом. Я не стал отказываться. На первом организационном партийном собрании группы меня избрали секретарём. В нашей группе оказалось шестнадцать бравых, весёлых и серьёзных, энергичных и образованных, деятельных и эрудированных, имеющих десятилетний опыт военной службы офицеров, каждый из которых в течение долгих последующих лет прошёл свой служебный путь, и у каждого было по-своему: и успехи, и трудности, и преодоления, и разочарования. Мы гордимся, что два наших сослуживца стали генералами. Мне думается, что не будет предосудительно назвать всю нашу группу по именам: Александр, Алексей, три Анатолия, Антон, два Владимира, Евгений, два Николая, Лев, Станислав, Юрий и Эдуард. Считаю, что нам посчастливилось почти всем составом группы встретиться в 1999 году (подумать только!) через тридцать лет после выпуска. Договорились, что будем теперь встречаться ежегодно на На встречу в ноябре 2001 года собралось половина выпускников нашей группы. А в 2007 году пришло лишь только шесть человек. И, тем не менее, считаю, что наша группа оказалась наиболее сплочённой и поддерживающей по мере сил и возможностей дружеские отношения до сегодняшних дней.
А тогда мы присматривались и привыкали друг к другу, знакомились, сдружались, создавали свой маленький коллектив, сохранив в своей основе приятельские взаимоотношения на последующие долголетия. В течение первого года обучения, как я помню, руководил и направлял партийную работу сам начальник курса полковник Кузьменко. Мне как партгрупоргу приходилось в первую очередь советоваться и получать указания о тематике очередных собраний от Григория Андреевича. В последующем, на втором и третьем курсах, в нашей группе группарторгами избирались Валентин Алексеевич и Алексей Павлович, а Владимир Иванович был бессменным секретарём партийного бюро всего курса. По штатному расписанию в помощь начальнику курса полагался замполит. За три года на этой должности промелькнуло, кажется, два или три случайных человека, которые даже фамилиями своими не запомнились. Какая помощь от таких помощников? Мне не известны конкретные сведения о предыдущей службе полковника Г.А.Кузьменко, кроме того, что он был участником Великой Отечественной войны, затем служил в частях разведки, находился в зарубежных командировках. В течение нескольких лет после окончания учёбы, приезжая в отпуск в Москву, я имел возможность не только поговорить с Григорием Андреевичем по телефону, но и лично встречаться, когда у него выдавалась такая возможность. Он интересовался моими служебными делами на Тихоокеанском флоте, куда я получил назначение. Но я не мог его порадовать своими успехами: реальная работа отсутствовала, ближайшей перспективы не было и, к сожалению, те знания, которые были приобретены во время учёбы, оставались не востребованными. Об этих гримасах жизни я расскажу в следующей главе своих воспоминаний. Последний раз я видел Кузьменко, когда он, возглавлял какой-то огромный К тому времени он уволился в запас и работал в Торгово-промышленной палате.
Начальником нашего факультета являлся очень опытный ещё с довоенным стажем разведчик генерал-майор Он был выше среднего роста, мощного телосложения, с короткой стрижкой «ёжиком» седых волос на крупной голове. От всей его такой монолитной фигуры непроизвольно исходило чувство правильности, твёрдости, уверенности, надёжности. По просьбе слушателей Виталий Александрович выступал перед нами и делился своими воспоминаниями о службе в разведке. Являясь участником Великой Отечественной войны, генерал Никольский занимался организацией агентурной разведки, заброской разведчиков и агентов в немецкий тыл, и выполнял разведывательные задания на уровне армейских и фронтовых операций, а также принимал участие в решении разведывательных задач Главного управления Генерального штаба РККА. После войны направлялся в зарубежные командировки. В одной из Скандинавских стран завербовал и в течение ряда лет имел на своём руководстве очень важного и ценного агента. Об этом факте в открытой печати было опубликовано несколько интереснейших сообщений. Наш курс генерал Никольский посещал не слишком часто, но всегда находил возможность пообщаться со слушателями в индивидуальном плане и выступить перед всеми с каким-либо важным сообщением, нацеливая нас на твёрдое усвоение изучаемого материала. Помню, как однажды, ориентируя нас на самостоятельную дальнейшую работу, начальник факультета высказал мысль, что мы должны готовить себя к разным назначениям. Например, кому-то предложат сразу служить в центральном аппарате Главного управления, другие будут работать в качестве сотрудников советских учреждений за рубежом, ктото вновь наденет военную форму, и будет служить в атташате, возможно, кого-то подберут для нелегальной работы, а некоторые могут оказаться в оперативной разведке. Все эти варианты дальнейшей перспективы службы мне, в основе, были понятны. Единственно, что меня не удовлетворяло – это вновь оказаться в оперативной разведке, специалистов для которой готовил другой (Третий) факультет, где обучение велось два года. Однако, так случилось в реальности, что сразу после выпуска я как раз и был назначен в оперативную агентурную разведку. Вот такая планида.
Генерал Никольский в 1968 году, когда мы уже учились на третьем курсе, ушёл в отставку, стал работать в Военном издательстве. Новым начальником факультета был назначен какой-то пехотный генерал, случайно попавший на эту должность и абсолютно ничем не запомнившийся. После увольнения с военной службы в 1986 году у меня с Виталием Александровичем Никольским произошла неожиданная встреча в помещении Воениздата, куда я приходил в поисках для себя работы. Узнав, что я уже нахожусь на пенсии, генерал был очень раздосадован, что так небрежно разбрасываются подготовленными специалистами. Хотя я напрямую не задавал ему вопрос о возможности трудоустройства, он сам упредил разговор на эту тему, сказав, что здесь у них в данный момент идёт повальное сокращение и он ничем не может помочь. Мне, однако, запомнилось его очень резкое высказывание по поводу появившегося тогда в печати гнусного пасквиля на нашу разведку, написанного предателем Резуном под названием «Аквариум». Виталий Александрович твёрдо заявил, что он в ответ на это очернительство и враньё напишет свою книгу, которую назовёт Так и было. Вскоре В.А.Никольский опубликовал своё произведение, где убедительно разоблачил мерзкого и гадкого предателя.
В процессе учёбы руководство Академии, как мне помнится, не беспокоило лишний раз своими приездами. При доведении до нас каких-то общих организационных указаний и распоряжений нам были известны фамилии многих начальников, но, скажем, публичного общения с ними не практиковалось. Возможно, кто-то из слушателей в индивидуальном плане добивался аудиенции с кем-либо из руководящего состава, но это были частные случаи, и о них широко не было известно. В годы моей учёбы начальниками Академии являлись опытнейшие военные разведчики, участники Великой Отечественной войны: до 1967 года генерал-лейтенант танковых войск Василий Ефимович Хлопов, а затем адмирал Леонид Константинович Бекренёв, биографии и жизненный путь каждого из них достоин отдельного и всестороннего освещения в нашей военной литературе.
Адмирал Леонид Константинович Бекренёв.
Мне особенно было лестно знать, что два последних года я учился под командованием Л.К.Бекренёва (1907 – 1997) – военно-морского офицера, прошедшего славный путь боевого командира и ответственного должностного лица, а именно: участника спасения экипажа ледокола «Челюскин», участника военных действий в гражданской войне на стороне республиканцев в Испании, командира эскадренных миноносцев «Железняков» и «Бойкий» на Черноморском флоте, начальника Разведки в годы войны Балтийского и Северного флотов, руководителя ряда высших должностей в Главном штабе ВМС и ГРУ ГШ ВС, а также Военно-морского атташе при посольстве СССР в США. Кстати говоря, четыре сына Арнольд, Евгений, Леонид, Виталий и внук Сергей адмирала Бекренёва окончили Нахимовское Военно-Морское училище.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Удивительная судьба у Николая Павловича Державина. И он - творец ее!
Этапы биографии.
На 66-й годовщине Нахимовского училища: "... я не первый нахимовец. Первым нахимовцем можно и нужно назвать Радия Зубкова, который во время Великой Отечественной войны был рулевым на эсминце, а потом он с золотой медалью окончил Ленинградское нахимовское военно-морское училище и его имя стоит первым, а потом он с золотой медалью окончил ВВМКУ им. М.В.Фрунзе и был флагманским штурманом Военно-морского флота Советского Союза. Вот это можно сказать - первый нахимовец. Я - нахимовец первого военного набора и первого выпуска, окончил тоже училище им. Фрунзе, служил на эсминце "Пламенный" командиром БЧ-3 и с этой должности по воле "великого преобразователя флота" Хрущева демобилизовался и 34 года, в общей сложности, отплавал на судах морфлота.
1-е сентября 2010 года. Державин Константин Павлович, начальник училища Андреев Николай Николаевич, нахимовец Карпов Дмитрий
В кабинете военно-морской подготовки. У истоков создания Нахимовского собрания. Лето 2010 года.
У истоков создания Нахимовского собрания. Продолжение. Осень 2010 года.
Только музеем или музеем - учебно-воспитательной базой будущих моряков и патриотов? Разъяснения 5-ому каналу ТВ.
Товарищи нахимовцы, дорогие питоны, читатели блога "Вскормленные с копья", моряки флота Российского! От имени первого военного набора и первого выпуска, от имени нашей первой роты, желаю вам побед и свершений!
Наши искренние поздравления и сердечные пожелания! Здоровья, счастья, благополучия!
По уходе в автономку особист, ЗКПЧ, доктор и примкнувший к ним представитель НИИ начали принимать душ по забортной воде в тамбур-шлюзе 7-го отсека на третий день после погружения.
Вода еще была +6, но ребята мужественно переносили трудности своей подводницкой службы. В один из приемов душа обратили внимание, что ЗКПЧ страшно кричал в тамбур-шлюзе (впрочем, как и все, потому что вода-то холодная и в тамбуре умещался один человек), и вышел с легко намоченной головой, а плавки были совершенно сухие. Сачканул, гад! В ответ на подлость ЗКПЧ ребята скрутили, вбросили его в тамбур-шлюз и врубили забортную воду на всю катушку. Из-за воплей зама была объявлена учебная тревога по поиску непонятных шумов, демаскирующих подводную лодку. Поскольку у ЗКПЧ была кличка Конь педальный и был он в плавках красного цвета, то вся эта история на лодке получила название «Купание Красного Коня».
Каждый год в Полярный ко Дню военно-морского флота России выезжает делегация Новосибирской области. Были сделаны памятные снимки. На левом - у памятника североморским героям-подводникам, потопившим во время войны 240 кораблей противника, зам.командира подлодки "Новосибирск", капитан III ранга Игорь Тимофеев, Борис Чистяков, Сергей Маньков, Борис Прилепский, командир подлодки "Новосибирск", капитан II ранга Альберт Сагитов и Александр Ильченко. На правом - Б. Чистяков и Б. Прилепский на подводной лодке "Новосибирск".
Щетинин Владимир
Детство окончилось внезапно, когда мы играли в Чапаева
В мае 1941 года я окончил четыре класса начальной школы, что находилась на углу набережной Фонтанки и улицы Пестеля в Ленинграде, с похвальной грамотой. Мой отец, Сергей Павлович Щетинин, работавший тогда редактором многотиражной газеты «Ждановец» на Северной верфи, отправил меня на летние каникулы в «свой» пионерский лагерь «Кировский городок», что находился в густых лесах под Лугой. До отъезда в пионерлагерь мы, пацаны, коротали время во дворе, где до темноты занимались играми: в «ножички», в «12 палочек», играли монетами, в пристенок и в биту, а также в лапту и волейбол, в «казаки-разбойники» и в прятки, крутились на турнике и хороводили с песнями... Один хор пел: «А мы просо сеяли, сеяли...» Другой: «А мы просо вытопчем, вытопчем...» Когда вечерело, открывались окна, из которых родители кричали: «Петька, иди домой ужинать. Уже поздно!» Или: «Вовка, иди домой, жрать будешь!» Жили дружно, делились всем, что прихватывали из дома: пирожками, печеньем. А сына дворничихи, которого почему-то все звали «тити-мама-папа», жившего в подворотне и всегда голодного, потчевали пирожками, бутербродами или фруктами, всем что бог пошлет. Но самыми азартными играми были «в Чапаева», «в белых и красных», «в войну». Сражались на палках, бросались врукопашную...
Шаг из детства
После поражения республиканской Испании мы все чаще воевали против «фашистов», которые олицетворяли зло, и горланили:
Внимание, внимание, На нас идет Германия! Германия нам нипочем - Ее развалим кирпичом!
В день отъезда в пионерлагерь дети собрались у трамвайного кольца на месте нынешней Комсомольской площади. Погода была жаркая. Все были в белых рубашках: младшие - со значками октябрят, старшие - в красных галстуках. На головах пилотки-испанки с кисточками, на ногах - сандалии. Вместо брюк, которые сейчас носят малолетки, у нас были трусы-шорты или брюки, за что нас называли американцами или графами. От Автово под барабан, с песнями пошли пешком к Балтийскому вокзалу. Там - по вагонам, поездом до Толмачево и через густой лес опять пешком добрались до голубых корпусов «Кировского городка». Наступили счастливые дни. Каждый день мы ходили в походы, пели у пионерских костров, играли в мяч, купались и загорали. Дисциплина была полувоенная - строгая. Например, курение рассматривалось как преступление; шум во время сна или «мертвого часа», опоздание в столовую или на пионерскую линейку, оскорбление девочек карались наказаниями вплоть до исключения из лагеря.
«Хорошо детворе ленинградской живется: Льются песни по тихой реке, На лугах и в лесах, в голубых корпусах, В нашем «Кировском городке»...
В воскресенье, как обычно - родительский день. 22 июня 1941 года мы ждали родителей из Ленинграда. Дети прибрали свои комнаты, подмели территорию лагеря, набрали букеты полевых цветов. Искупались в реке, причесались, оделись в парадную форму. Не успели пообедать, как горнисты протрубили большой сбор. На пионерской линейке нам объявили, что началась война с фашистами и лагерь переходит на военное положение. По окружности лагеря установили боевые посты, старшеклассникам выдали карабины «ТОЗ-8» и расставили по корпусам. Опустили шлагбаум у входа в лагерь, без знания пароля никто не мог к нам прийти. Приехавшие родители топтались у шлагбаума с надеждой, что их пропустят. Моя мать, обычно разговорчивая, тоже молча стояла в толпе за оградой. Увидев меня, она сунула мне пакет с гостинцами и заторопилась на поезд, сказав, что отец пошел в военкомат проситься на фронт добровольцем. Надо собрать вещи. Обескураженные дети разошлись по корпусам. Воцарилось необычное молчание. Ночью было не уснуть. А наутро нам сыграли подъем и вместо построения на линейку объявили тревогу и погнали в лес. На следующее утро - то же самое, только с нагрузкой. Пионервожатые заставляли нас брать с собой в поход одеяла, полотенце и подушку. В лесу научили ставить палатки, надевать противогазы, перевязывать раненых. Старшие ползали по-пластунски, бросали гранаты, учились штыковому бою...
Отступать некуда, но мы бежим
Фронт быстро приближался к Луге. Ленинградские женщины и добровольцы рыли окопы, создавая Лужский оборонительный рубеж. Возводили убежища в 150 км от Ленинграда. В конце июня поступило распоряжение властей: эвакуировать из города четыреста тысяч детей. Опустел и «Кировский городок». На поездах и автомашинах нас привезли в Ленинград и разместили в школах в районе Нарвских ворот. Здесь мы ждали эвакуации. Утром 5 июля построили и под барабанный бой повели к Витебскому вокзалу:
Старый барабанщик, старый барабанщик, Старый барабанщик долго спал. Вдруг проснулся, перевернулся, Всех фашистов разогнал!
Город принял грозный вид: в небе висели аэростаты, окна домов заклеивались крест накрест бумагой, чтобы при бомбежке не вылетели стекла. На улице было много военных и гражданских с противогазами. По дороге к Витебскому вокзалу некоторые дети сбежали домой. Часть расхватали родители. При посадке в поезд была толкучка. Мы с одноклассником Геней Креневым попали в один вагон. Поехали. Часто останавливались: ждали налетов фашистской авиации. Увидели многочисленные воронки от бомб вдоль насыпи на станциях, сгоревшие вагоны. Пионервожатый сказал, что удалось эвакуировать больше ста тысяч детей, но многие попали в немецкий плен. Мы не знали, что нас везут навстречу отступающей Красной Армии. Где-то за станцией Батецкая по пути к озеру Селигер поезд остановился. Впереди фашисты разбомбили эшелон с детьми. Все высыпали из вагонов и стали играть в войну. Дети есть дети. Внезапно паровоз гудками объявил воздушную тревогу. Мы побежали подальше от эшелона: кто в лес, кто в овраг или воронку. «Юнкерсы» сбрасывали бомбы и пикировали на эшелон. Вой, грохот, столбы земли и огня. На моих глазах разлетелся стог сена, в котором прятались дети. По ним стреляли пушки, строчили из пулеметов. Было много жертв. Убитых и раненых до темноты грузили на подводы местные колхозники. Ужас!!! Дальше путь поезду был отрезан. И ночью без сна через лес мы пошли к Селигеру вместе с обозами беженцев...
Ленинградцы на оборонительных работах близ Луги. Фото 1941 г.
Если бы не задержали «Блицкриг» на нам тоже пришлось бы оказаться в плену у фашистов. ...С рассвета, немного отдохнув на обочине дороги, мы, голодные и грязные, поплелись по пыльной дороге. С тех пор я путешествовал, оставаясь самим собой, без родительского присмотра. Дорога на Валдай была забита подводами и машинами с ранеными, а потные солдаты-красноармейцы обгоняли нас, детей, быстрыми шагами. У многих из них не было оружия. В деревнях вдоль дороги крестьяне выносили беженцам воду из колодцев, молоко, хлеб. Иногда ребятишкам доставались яблоки, помидоры, огурцы... Пионервожатые бросили нас и тикали самостоятельно. По дороге узнали, что немцы заняли Толмачево. В Валдае нас накормили горячей пищей и посоветовали бежать на восток к Ярославлю, Рыбинску, Москве, так как бои шли уже под Новгородом и враг скоро будет здесь, у озера Селигер. Пыльные и рваные мы добрались до железной дороги Москва-Ленинград. Генька куда-то исчез. Вдвоем с Пашкой Косяковым попробовали сесть в госпитальный поезд. Не удалось. Ночью тихо шлепал какой-то товарняк. Вскочили на подножку, поехали. Поезд тащился мимо Бологого, Угловки, Вишеры. Станции были разрушены. Поезда, лежащие на краю дороги, разбиты. Сквозь щели вагона замелькали названия: Любань, Колпино. Остановились на Ленинградской товарной и разбежались по домам. Генька - на Васильевский остров, я - на Фонтанку. Кто мог подумать, что враг у стен Ленинграда? У меня дома, в коммуналке, никого не было. Все эвакуировались или пошли на фронт. Мать с трехлетней сестрой Светланой направилась в Кировскую область, отец денно и нощно работал на заводе, не приходя домой. В доме было несколько ребят, тоже оказавшихся беспризорными. Мы провели рейд по пустым квартирам в поисках еды. Нашли картофельную муку, постное масло, какую-то крупу. Благодать! Буржуи! Восьмого сентября был страшный налет немецкой авиации. Первые бомбы упали на наш район, разрушили на заднем дворе конюшню и жилой дом, убив всех оставшихся жителей, в том числе моего одноклассника Володьку Минаева. Фашисты перерезали Октябрьскую железную дорогу, взяли Шлиссельбург. Ленинград оказался в блокаде. Связь с большой землей была только через Ладожское озеро, ее осуществляли корабли Ладожской флотилии и Северо-Западного речного пароходства...
Из блокады в юнги
...Снег выпал рано. Бродяги-беспризорники грелись у печек, топившихся обгорелыми после бомбежки досками. Каждый день хотелось есть и попить горячего. Узнав, что я в Ленинграде, батя приехал на машине домой и устроил меня в интернат, где были мальчишки и девчонки от 5 до 15 лет. У каждого была кличка. Дом был превращен в монастырь - ни выйти, ни войти. Перед дверьми дежурили сторожихи. В бомбоубежища нас гоняли все реже. Когда наступили крепкие морозы, и вовсе прекратили пускать на улицу. Кормили все хуже и хуже. К новому году давали по кусочку хлеба, чуть-чуть какой-то каши, заварухи. Чтобы не хныкать и скрыть боли в брюхе, все лежали, укрывшись потеплее чем попало. Ночью бегали большие черные крысы, которые могли загрызть малышей. Старшие кидали в крыс палки, ложки, камни. Однажды я проснулся, надел пальто, сунул руку в карман, а карман... исчез. Съели крысы. Видно, остались крошки от сухаря. Они съели эти крошки с карманом. Вскоре я ослеп. Загноились глаза. Спирту протереть глаза не было. Преподавательницы мне день-деньской оттирали глаза тряпкой, смоченной в горячей воде. В какой-то день зрение вернулось и я увидел свободные койки. Чарли Чаплин (прозвище) умер, Бутус тоже, а Доходягу увезли в больницу. В феврале 1942 года умер от голода дед, у тетки съели сына, моего двоюродного брата (нашли в снегу скелет). Батя ушел на фронт. Из интерната я несколько раз бежал - все хотел отыскать мать с сестрой в эвакуации. Возвращали. Все-таки удалось по Ладоге добраться до Большой земли, где я нашел на аэродроме близ Волховстроя дядю Мишу . Он был командиром эскадрильи. Дядя Миша направил меня в школу юнг речного пароходства, находившуюся на барже, притулившейся к берегу канала. Там были и голод, и драки. Анархия... Я снова сбежал и после прорыва блокады Ленинграда в теплушке добрался до Финляндского вокзала. Когда же выбежал из теплушки, то сразу попал в руки милиции. Милиционеры обозвали меня шпионом, наподдавали щелбанов, отчего вырос «толоконный лоб», как у попа из пушкинской сказки. Когда я сказал, что отец командир-политрук и служит на Пулковских высотах, меня вывели из камеры и посадили на лавку. Вскоре приехал отец в новой форме Красной Армии, в погонах со звездочками. На машине добрались домой, где я получил порцию широкого солдатского ремня, а на следующий день был уже у начальника кадров Балтийского экипажа мичмана Володина. Службу тянули наравне со взрослыми, даже суровее, потому что «салаг» в увольнение не пускали. Получив специальность рулевого-сигнальщика и по совместительству баталера на Соловецких островах (тогда это было мрачное место, ассоциирующееся со СЛОНом - соловецким лагерем особого назначения), я стал воевать... Сначала оказался на линкоре «Октябрьская Революция» вместе со своим другом Колей Корниловым...
Окончание следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В начале 1980-х на 1-й флотилии Северного флота прибыли для дальнейшего прохождения службы два однокашника по Севастопольскому ВВМИУ Александр и Владимир, оба из роты Максимыча. Александр на должность командира 1-го дивизиона электромеханической боевой части, а Владимир - оперуполномоченным особого отдела КГБ. Служили не тужили, в автономки вместе ходили, о том, что они однокашники, знал лишь очень ограниченный круг сослуживцев.
Однажды, переодеваясь на СРБ, Александр обнаружил на соседнем шкафчике записную книжку офицера, хозяином которой оказался минер, командир БЧ-3. Положив ее себе в карман с мыслью вернуть хозяину, Саня пошел на лодку. По пути на корабль в его голове созрел план шантажа хозяина записной книжки. Спустившись в прочный корпус, он позвонил минеру и сообщил ему, что вроде бы особист нашел его записную книжку и начал вести расследование по утере документа для служебного пользования. Минеру уж очень не хотелось гондурасить на Колыме (как он выражался - лучше колымить на Гондурасе) и он умолял Александра забрать записную книжку у своего друга однокашника-особиста и замять дело. Саня, не долго раздумывая, запросил три литра «шила» на утряску вопроса. Через десять минут трехлитровая банка спирта стояла на пульте ГЭУ, записная книжка офицера была вытащена из кармана и вручена хозяину. Минер затем долго сокрушался, какой же он чудак на букву «м»…
