Командир 339-й отдельной бригады строящихся, учебных и ремонтирующихся подводных лодок имени 50 лет СССР.
Я выражаю искреннее чувство признательности и благодарности своим коллегам по первому экипажу. Они обладали главным качеством - высочайшим гражданским мужеством!
Один из моментов приема К-123 от промышленности в Северодвинске. На переднем плане — командир 339-й отдельной бригады строящихся ПЛ контр-адмирал А.А.Шауров и старший помощник командира 32-го технического экипажа ПЛ капитан 2 ранга А.М.Ковалев. - Шестая дивизия подводных лодок Северного флота. Люди, корабли, события. - Санкт-Петербург, серия "На страже Отчизны", выпуск 1, 2003 г.
А.А.Шауров: По своему личному опыту руководителя учебным военно-морским заведением могу судить, что это профессия не из беззаботных. И я часто, очень часто вспоминаю Безпальчева, хотя и время и обстоятельства были другими и там, где это возможно, использовал богатый Батин опыт. Хотя и ангелом он не был, просто был живым человеком.
Из доклад контр-адмирала Шаурова Александра Алексеевича. Репино , 30 сентября 1995 года. То, что Вы собираетесь прочитать, можно назвать отчётом. Наш, с Серёжей Куликовым, отчёт перед своими однокашниками о проделанной работе в Архиве ВМФ в Гатчине. А оказались мы там с любезной помощью начальника Ленинградского Нахимовского училища контр-адмирала Малова Н.Н., который в ходе подготовки к празднованию 50-ти летнего юбилея создания Нахимовских училищ в мае 1994 г. предложил группе наших ребят (Куликову, Ассееву и Макшанчикову) ознакомиться с архивными документами... 114 человек, или 28% всех выпускников, за 8 лет существования училища ушли в гражданские или другие заведения, как, к примеру, выпускники 1950 года Апарин (Генри Тимофеевич) – в авиацию, Ассеев – в философию и т.п.
Дворцовые конюшни (казармы Кирасирского полка; ныне Центральный военно-морской архив) Ассеев Владимир Александрович ( 30.05.1932 ) - специалист по философским вопросам естествознания и методологии науки; доктор философских наук, профессор. Род. в г.Макеевка Донецкой обл. Окончил философский факультет ЛГУ (1955), аспирант (1967), докторантуру (1977). Преподавал философию в Ленинградском электротехническом институте, Пермском университете, Белгородском педагогическом институте. С 1972 по 1995 - на философский факультете ЛГУ (ныне СПбГУ); с 1995 - на кафедре философии С.-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов. Докторская диссертация посвящена философскому содержанию экстремальных принципов естествознания. В трудах Ассеев формулируется экстремальный принцип, согласно которому взаимосвязь и развитие систем и структур по определяющим их характеристикам имеют тенденцию осуществляться экстремальными путями и по экстремальным свойствам и состояниям. С использованием этого принципа показывается, что онтологическим основанием телеологического подхода в религии, философии и науке служит добиологическая, биологическая и социальная кооперация, регулирование и отбор в образовании равновесных и устойчивых систем и структур, существенным признаком которых является экстремальное состояние их определяющих характеристик. Именно такие системы, структуры и пути их эволюции обычно понимаются как целесообразные. Подобная интерпретация экстремальных принципов и понятия целесообразности позволяет полнее выявить их рациональный научный и философский смысл. В свою очередь данная интерпретация дает возможность преодолеть антиномичность в понимании оптимальности, сложившуюся между последователями Аристотеля ("золотая средина" ) и Лейбница (экстремум целевой функции). Согласно предложенному Ассеевым пониманию, оптимум определяется как такое состояние системы, которое экстремально по главной (целевой) характеристике и соответствует "золотой средине" (средине меры) по второстепенным характеристикам. В последних работах Ассеева на основе указанной интерпретации экстремальных принципов, раскрытия универсального характера понятий целесообразности, оптимальности и ряда др. синергетических и философских понятий показывает взаимодополнительность науки и религии, материализма и идеализма, рационализма и интуитивизма с точка зрения различных форм детерминации и на этой основе исследует возможные пути их интеграции в культуре XXI в.
Боднев Зиновий Григорьевич
На обороте фотографии Зиновий Григорьевич Боднев (справа), старпом, сделал для однокашника, командира ПЛ, В.В.Куренкова следующую запись: Когда будешь адмиралом, Витя, вспомни о былых совместных походах. 03.10.1967. (Из архива В.В.Куренкова, обработал А.В.Калинин.)
В 2005 году в Нью-Йорке Зиновий Боднев погиб в автомобильной катастрофе.
Венедиктов Алексей Николаевич
Из личных воспоминаний и сведений, предоставленных Селиным Владимиром Терентьевичем, капитаном 2 ранга, автором сайта "Советский подводник": Лейтенант Венедиктов Алексей Николаевич – погиб в 1956 году на ТОФе. Я учился с ним в одном классе в Тихоокеанском ВВМУ и Рижском ВВМУПП.
В юности Валентин Венедиктов прекрасный спортсмен, пловец, вырабатывал командирские навыки. В те же годы нашел свою "подругу моряка", о чем сообщил контр-адмирала Шауров в докладе "Рижское Нахимовское Военно-Морское училище (1945-1955)": "3 апреля проводился второй конкурс по такелажным работам. Общее второе место занял 32-й класс, где старшиной класса был Венедиктов Валентин. В физподготовке шлюпка также принимала участие, в т.н. комбинированную эстафету включались бег, плавание, гребля и парус. Победителей, к сожалению, архив также не дал. Но отдельные чемпионы в плавании отмечены: - Котловский – 100 м. брассом 1 мин.36 сек. 400 м. брассом 8 мин.34 сек. - Ростов - 100 м. кролем 1 мин.41 сек. - Венедиктов -100 м. брассом 1 мин.48 сек. В мае 1949 г. была сформирована спортивная команда для участия в 1-й спартакиаде Суворовских и Нахимовских училищ в Москве. От нашей роты участниками спартакиады были названы в различных видах спорта: Гузев, Маркин, Коваль, Мальков, Котловский, Певцов, Арнет, Ростов, оба Венедиктова, Макшанчиков, Витеев, Назаров, Светлаев, Смирнов, Друскин, Жарков. Кроме того, и две шлюпочные команды: шлюпка № 1 – капитан-лейтенант Сергеев, ст.1 ст. Стрельников, Куликов, Голубев, Жарнов, Вояковский, Опарин, Макшанчиков, Васильев Н., Иванов В.; шлюпка № 2 – капитан Кухарев, ст.1 ст. Шашков, Шауров, Московский, Ассеев, Ломоносов, Тужилкин, Венедиктов В., Зверев, Ершов. Спартакиада началась 12 июля 1949 г., когда она закончилась и с какими результатами -– архивы не отразили, даже приказа по этому поводу не было. Затронув «женскую» тему, хочу остановиться и отдать должное в низком поклоне и глубокой признательности тем подругам, которых смело можно включить в список личного состава нашей роты и считать их выпускницами 50-го года – это Нина Макшанчикова, это Римма Снопикова, это Юля Коновалова, это Гуля Венедиктова. Все они нашли своих избранников в нежном возрасте и в нужном месте – Рижском Нахимовском училище и мужественно несли и несут нелёгкую ношу «декабристок» ХХ века. Я не хочу обидеть или обойти стороной всех остальных наших подруг, но всё-таки они пришли к нам чуть позже, у них другие заслуги, но не пионерские!"
Штурман Венедиктов В.К. берет пеленг на маяк.
Пахари моря..., старпом В.К.Венедиктов и командир ПЛ.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Помощник командира дизельной подводной лодки С-140 Вандя был деятельным мужчиной: поспешал исполнять всякие, порой дурацкие инициативы, отчего хватал больше синяков и шишек, чем благодарностей. Известно, что ратная служба выработала некоторые практические принципы: не лезь, куда не просят, не высовывайся, когда не спрашивают, торопись медленно и, наконец, младший по чину всегда глупее старшего. Но!.. Неуемный Вандя лез, высовывался, торопился, свято веруя, что это железно укрепляет боеготовность флота, а в конкретном случае - его подводной лодки. Одним словом, Вандя относился к категории, которая на флоте именуется инициативный болван. Особенность обстановки на С-140 заключалась в следующем: командир, капитан-лейтенант Коля Ханев, упорно, но безуспешно боролся с оппозицией в лице старпома, капитана 3 ранга Вити Зайцева, по служебному происхождению - ленинградского хлыща. Старпом Витя считал себя обидно обойденным по службе и, как следствие, в упор не замечал командира Колю. Как известно, природа не терпит пустоты, и в силу этого инициативщик Вандя заодно со своими прихватывал и обязанности старпома: шуровал в казарме, строил команду на подъем флага, руководил приготовлениями лодки к бою и походу. В духе новых флотских веяний он старательно тащил на субмарину всякий передовой опыт, рождаемый как умниками, так и дураками. Это было достославное время, когда на Черноморском флоте в 1956 году перевернулся линкор «Новороссийск», а на всех флотах началась лихорадочная отработка борьбы за корабельную живучесть.
Май 1957 г. Носовая часть днища Деятельный Главный штаб погнал на флоты уйму сверхграмотных проверяющих: бдить и докладывать наверх - как базово-гарнизонные туземцы осуществляют выполнение строгих и наистрожайших директив. Об этом и пойдет дальше речь. Подводная лодка С-140 готовилась к выходу в море. Согласно плану выход предстоял заурядный - обеспечение учений погранкораблей в проливе Японец в качестве «противника». Известно, что погранцы оснащены хреновой акустикой, поэтому маневрирование субмарины под водой как лодки противника предполагалось весьма примитивным: погрузиться, сделать парочку галсов и... поставить птичку «вып.» (выполнено) в задании на выход. Накануне командир Ханев терся у оперативного дежурного: знакомился с обстановкой, корректировал списки и получал указания, старпом Витя демонстративно фрондировал и насыщался анекдотами на соседних пирсах, замполит Федоскин шмыгал среди политотдельцев, помощник командира Вандя вел приготовление лодки к бою и походу. На корабль прибыл представитель Главного штаба ВМФ капитан 2 ранга Дурдылло. Это был хлыщеватый военмор с печатью госозабоченности на физиономии. Он немедленно потребовал себе каюту. Свободной каюты не было, а посему до прибытия командира Вандя предложил представителю диванчик в кают-компании и парочку журналов «Огонек», мысленно послав столичного дядю куда подальше.
Завершив приготовление корабля и собрав положенные доклады, неугомонный Вандя использовал резерв времени и крутанул отсечные аварийные учения из не слишком сложных - действия аварийных партий в темноте. А с их окончанием он построил личный состав и начал разбор действий. И тут... возник представитель Москвы, отодвинул Вандю и начал: - Как представитель Главного штаба Военно-Морского Флота я считаю необходимым заявить: организация службы на подводной лодке низкая, порядка нет, учения проводятся с ленцой, через пень-колоду. Личный состав действует с развальцой. И это в то сложное время, когда враг не дремлет, грозит агрессией, а корабли должны быть готовы к выполнению своих задач в чрезвычайной обстановке. И вы должны отрабатывать способы действия в условиях, близких к гибельным. Подчеркиваю - близких к гибельным! И на учениях должна создаваться аварийная обстановка. А у вас? Никакого напряжения. Вялый примитив. Я сделал соответствующие выводы, о чем буду докладывать выше, вплоть до... - и он поднял вверх указательный палец. Вандя молча кусал губы, косился на неизвестно откуда свалившегося на лодку «кап-два» и мысленно вызверивался: «А тебя-то какой хер сюда принес? Подожди, мы еще создадим тебе обстановочку! Пальчики оближешь...» На лодку прибыл командир, за его спиной - старпом Витя. Подводная лодка отошла от пирса для дифферентовки. В назначенном районе погранкорабли побегали-побегали над маневрирующей на глубине подводной лодкой, застенчиво потюкали своими никудышными гидролокаторами и, выполнив формалюгу, убежали на привычное дело защиты голубых госграниц.
Обнаружив отсутствие кораблей, лодка всплыла и легла в дрейф. До окончания полигонного времени, когда лодка должна дать сигнал о всплытии и выходе из полигона, оставалось около четырех часов. На мостик лодки выполз весь корабельный синклит и, дымя цигарками, уставился в безмятежные просторы Амурского залива, осыпанные солнечными бликами. На физиономии корсаров глубин мало-помалу наплывала сонная одурь. Первым не выдержал бесцельного кайфа помощник Вандя: болтаться «просто так» ему показалось расточительным. - Товарищ командир! А ведь за нами должок - морское учение по борьбе за живучесть. В журнале боевой подготовки пусто. Разрешите проиграть? - М-м... - неуверенно протянул командир Коля. - А где план? Старпом, у нас есть план учения? - Там, в каюте. Еще на Северном флоте кучу планов накарябали. Пусть поищут, - сквозь зубы процедил старпом и стрельнул окурком за борт: он явно демонстрировал свое безразличие ко всей этой мышиной возне. Командир Коля осерчал и дал команду: - Спуститесь, помощник, вниз и просмотрите, есть ли подходящий план. - Командир, учтите, - очнулся и наставительно произнес московский представитель Дурдылло, - никаких там «комариных танцев при луне», никаких условностей. На войне, как на войне. Я буду контролировать... Помощник Вандя, механик Гапешко и «движок» (командир моторной группы) Гапенок спустились в офицерский отсек.
- Во, как раз подходит! - вытащил из папки план Вандя. - Смотри - разработан на СФ, утвержден на СФ. А нам что головы ломать? Посмотрим вводные... Ага! Пробоина в трюме центрального, пожар во второй аккумуляторной яме, замыкание на главной ходовой станции в шестом, пробоина в седьмом. При налете авиации и срочном погружении на глубину тридцать метров. Вот будет картинка! Берем, а? - толкнул Вандя механика. - Поучим подводничков! По фактуре, а? И этому... москвичу покажем, что за борьба за живучесть на настоящей подводной лодке, а? - Покажем, - буркнул флегматик Гапешко. - Значит, так, - разохотился помощник Вандя, - никаких условностей и халтур. Пробоину в центральном имитируем приемом воды через кингстон аварийного осушения трюма: вводную готовит доктор, делаем секретку. В четвертом - пожар в аккумуляторной яме, пучок ветоши поджигает замполит, да только не в яме, а под камбузом. Короткое замыкание главной ходовой станции в шестом - взрыв-пакетом в трюм, имитатор и контролер - командир группы Гапенок. В седьмом - пробоина в районе трюмной помпы; имитация - снятием крышки фильтра и открытием кингстона из «невозврат» на свободное положение. Там буду я. Я им задам обстановочку! Пусть заделывают по-настоящему, пусть попрыгают! (Это в адрес матросов 7-го отсека). Все! Готовим имитации, открытки и секретки... Ни флегматик Гапешко, ни холерик Вандя не задумались: а какие-такие идиоты разрабатывали и утверждали сей план на Северном флоте? - Товарищ командир! Учение готово. Посредники проинструктированы. Исходная обстановка: налет авиации, срочное погружение, на глубине тридцать метров лодка накрыта бомбами. Пробоины в третьем и седьмом, пожар во второй аккумуляторной яме, замыкание в главной ходовой станции в шестом, пробоина корпуса в седьмом, заклинивание привода кормовых горизонтальных рулей. Остальное - условно, без имитаций. Вот план. Учение отрабатывалось старым экипажем на Северном флоте.
Подводная лодка С-150 на параде в Амурском заливе. Слева направо: командир ПЛ С-150, капитан 3 ранга В.Я.Кириенко, офицеры Габитов и Крупов, крайний справа старпом капитан-лейтенант А.Т.Штыров. Июль 1958 г.
- А вводные? - усомнился командир Коля Ханев. - Не много ли накручено? Небось халтурили, товарищи северяне... - В выводах по учению сказано: отрабатывали на полную фактуру. Оценка «хор.» и роспись флагмеха, принято как зачетное. А мы что, хуже? - слегка приобиделся помощник Вандя. - Командир! Вы забываете, что на борту у вас представитель высокого штаба. И его задача - контролировать: фактура или халтура. Чтоб все отрабатывалось, как учила нас война, - с нажимом в голосе произнес капитан 2 ранга Дурдылло. - Ну ладно, - уговорился командир. - По местам! Готовность доложить! - Есть, готовность доложить! Помощник Вандя прибыл в седьмой отсек. В отсеке подводники, толкаясь и сопя, пилили аварийный брус, подгоняли упоры на крышку фильтра помпы. - Куд-да? Отставить! - рыкнул Вандя. - Будете пилить и стучать по аварийной тревоге. Никаких заранее! Ясно? - Ясно, - неуверенно забормотали отсечные герои. Но аварийный инструмент из рук не выпустили... «Та-та-та» - заквакал ревунный сигнал срочного погружения и по трансляции: «Воздушная тревога! Срочное погружение! Нырять на глубину тридцать метров!»
Подводная лодка С-141. Амурский залив. Лето 1962 г.
Когда стрелка глубиномера подползла к делению «30», помощник Вандя крутанул кингстон и завопил: - Пр-робоина на 109-м шпангоуте по пр-равому бор-рту! - Центральный! Пробоина в седьмом! - успел прокричать в переговорник старшина седьмого отсека. «Дзинь-дзинь-дзинь!» - зазвенела трансляция сигналом аварийной тревоги. Что было потом, помощник Вандя помнил сумбурно. В отсеке - оглушительный рев и непроглядный туман. Резко хлобыстнуло по ушам, грудная клетка вдавилась к позвоночнику, куда-то провалилось сердце, глаза полезли из орбит. Вандя пытался вздохнуть и не мог. Вода из «пробоины» встала дыбом и начала бить из подволока вниз, быстро затопляя отсек: по щиколотку, по колено, до пупка... Братья-подводники вместе с аварийным инструментом куда-то исчезли. «Все! Конец!» - успел подумать Вандя, схватившись за грудь. Появилось мучительное желание: выскочить, куда угодно, в шестой, на поверхность... Только выскочить! А вода уже поднималась до груди. «Вот сейчас лодка с дифферентом на корму пойдет вниз, врежется рулями и винтами в грунт и... подводная могила!» - мелькнуло в мозгу. Но герой-самотоп Вандя, видимо, не под лопухом был найден родной мамой. Собрав остатки самообладания, он нырнул в воду, нащупал маховик кингстона и перекрыл забортник. Когда он вынырнул, отхаркивая и выплевывая изо рта какую-то мазутную слизь, то к своему ужасу увидел: столб воды с ревом продолжал бить в подволок. Откуда вода? Еще одна дыра?!
В 1968 г. Багдасарьян "атаковал" американский линкор «New Jersey». Тогда Соединенные Штаты вели войну в Юго-Восточной Азии, отчаянно бомбили Индокитай, но и сами несли ощутимые потери в личном составе и самолетах от огня средств ПВО. Вот почему Пентагон принял решение попробовать обстреливать вьетнамские берега с моря. Для этой цели лучше всего подходили дальнобойные орудия старых линкоров, числившихся в резерве ВМС. В 1968 г. расконсервировали «New Jersey», и корабль взял курс на Тонкинский залив. — Я поймал его неподалеку от Гавайских островов, — поведал мне Багдасарьян. — Линкор шел полным ходом, но без охранения. Я прочно прилепился к нему, аккуратно прячась под килем дредноута. Его машины гремели так, что заглушали всё вокруг. Полагаю, он меня не обнаружил. Потом я получил задачу провести условную атаку на «New Jersey». Обстановка — идеальная, в полигоне редко такая случается. По всем правилам морского искусства совершил маневр и приготовился к удару. — И потопили бы? — Если бы был приказ, то да. «New Jersey» имеет мощное бронирование, однако попадания моих восьми ракет он не выдержал бы. Но атака была условной, хотя тогда мы готовились к выполнению любых приказов.
Другой эпизод на грани фола произошел у Багдасарьяна с американским кораблем в Японском море. — Вышли мы в полигон для учебных стрельб. Поднимаю перископ. Осматриваю горизонт. Глядь — рядом море пенит другой перископ. Значит, лодка американская. Тут и акустики ее уловили. Начали мы друг с другом в прятки играть. Замечу, мой анонимный коллега отлично владел обстановкой и поступил в тактическом плане очень грамотно. Он взял к берегу — в сторону наших территориальных вод. А дело происходило весной, когда с отвесных скал низвергаются потоки талой воды. Своим шумом они создают чудовищные помехи для гидроакустических станций. Но мы чужую субмарину не упустили. Пересекла она границу территориальных вод — по нашим законам я был обязан всеми средствами остановить нарушителя. А какие у меня средства? — Ракеты да торпеды. Отдаю команду: "Открыть крышки носовых торпедных аппаратов!". Поднимаю из-под воды антенну и докладываю командованию, что готов к атаке. Мне в ответ: "Подожди, мы Москву запросим". Так вечно ругаемая бюрократия спасла американцев и от моей души грех отвела. — Из-за того, что Борис всегда был готов рисковать, его без конца гоняли в океан. И на своей лодке, и на других, — грустно замечает Лариса Багдасарьян. — Я его редко видела дома и называла "разъездным капитаном". Все его ордена дорого стоили и ему, и мне. Словом, как у писателя Александра Малышкина, "мы были моряки, мы были капитаны — водители безумных кораблей". В 1969 г. Багдасарьян получил новое назначение — на Камчатку, где вступил в командование К-108 пр.675.
Специалист по "ревущим коровам"
Бьюл Балдерстон — всего на год моложе Багдасарьяна, но путь его к командирской должности на АПЛ был иным. Он вовсе не мечтал о карьере морского офицера. В детстве перенес тяжелую форму ревматизма. Однако справился с недугом. Стал хорошим спортсменом. Увлекался плаванием и легкой атлетикой. Бьюл изучал насекомых пустыни в университете штата Небраска, когда началась война в Корее. Подхваченный порывом патриотизма, записался во флот. Но попал в часть, которая занималась ликвидацией устаревших боеприпасов. Балдерстон и его супруга Ирэн посчитали эту работу слишком опасной, именно поэтому молодой офицер перевелся на дизельные субмарины. Война закончилась. Бьюл решил уже было совсем оставить флот и дальнейшую свою жизнь посвятить медицине. Он даже написал рапорт об увольнении, но не успел его подать, как нежданно-негаданно адмирал Хаймен Риковер рекомендовал Балдерстона для службы на новейших, только вступавших в строй АПЛ.
Тут следует пояснить, что значила такая рекомендация. Маленький, щуплый, если не сказать плюгавый, выходец из бедной еврейской семьи, эмигрировавшей из Польши в США, Хаймен Риковер был грозой и гордостью ВМС США. Он заслуженно носил звание "крестного отца" американского атомного подводного флота. Риковер действительно был "локомотивом" атомного подводного судостроения. Он вникал в мельчайшие детали, ссорился с подрядчиками — могущественными корпорациями, требуя от них неукоснительного соблюдения спецификационных требований при строительстве субмарин. Он лично отбирал командиров и офицеров для атомоходов. О его жестоких тестах ходили легенды. Адмирал мог задать самый нелепый вопрос и холодно наблюдал, как быстро офицер найдется с ответом. Или того пуще: сажал экзаменуемого на стул с подпиленной ножкой и, когда тот валился на пол, следил за реакцией жертвы — растеряется или нет? Риковера ненавидели и боялись. Им восхищались, у него учились. Школу Риковера прошли многие видные американские военные моряки и политические деятели, например будущий президент США Джимми Картер.
Поэтому рекомендацию Риковера Балдерстон воспринял как высшую награду, и более того — как знак свыше. Коллеги считали, что Бьюл — восходящая звезда американского подводного флота. Он быстро продвигался по служебной лестнице. Правда, в 1968 г, чуть было не случилась осечка. Атомная ПЛ "Скорпион" погибла в районе Азорских островов при переходе из военно-морской базы Рота (в Испании) в Норфолк. Балдерстон при строительстве этой лодки состоял наблюдающим офицером от ВМС. Во время расследования причин катастрофы Балдерстона затаскали по разного рода комиссиям, но никакой вины за ним выявлено не было. Именно в то время коммандер Бьюл Балдерстон готовил свою лодку «Тотог» (тотог— один из подвидов морского окуня) к дальним и опасным походам. Атомоход, герб которого венчал девиз "Бесшумная бдительность", унаследовал свое название от ДЭПЛ, во время Второй мировой войны поставившей в американском флоте рекорд по числу побед. Ее экипаж отправил на дно 26 японских судов и кораблей, в том числе две ПЛ. Имя обязывало. И Балдерстон делал все, чтобы его лодка не уронила чести предшественницы. Он был требовательным командиром, но вовсе не солдафоном. По свидетельству сослуживцев, на берегу, в нерабочее время, командир любил товарищеские застолья. Причем мог перепить любого члена экипажа. В то же время Балдерстон маниакально заботился о своем здоровье. Употреблял только кофе, не содержащий кофеина, перед каждым выходом в море на лодку грузили сверхнормативные запасы грецких орехов, которые Бьюл поглощал в больших количествах, поскольку считал, что те укрепляют сердечную мышцу и особенно полезны его организму. И еще Балдерстон отличался необыкновенно выразительной мимикой. Его густые брови словно летали по лицу. То вместе или порознь залезали на лоб. то. казалось, падали ниже носа. Так происходило всякий раз. когда командир был чем-то недоволен или крайне озабочен.
А забот хватало. «Тотог» отправлялась в поход на северо-восток Тихого океана — к советским берегам — для слежения за лодками типа "Эхо-II" с целью уточнения ТТХ "убийц авианосцев" и возможностей их ракетного оружия. Летом 1969 г. «Тотог» в первый раз подошла к Камчатке. Там тогда одна из русских лодок типа "Эхо-П" то ли проводила учебные стрельбы, то ли проходила испытания. Корабль Балдерстона буквально "приклеился" к ней. Работа была изнурительной. Дабы не обнаружить себя, периодически приходилось отключать все насосы, в том числе и те, что гнали воду для охлаждения реактора. На сверхмалой скорости 4800-тонную лодку трудно было удерживать на нужной глубине. Командирская вахта казалась нескончаемой. Балдерстон выполнил задание. Через перископ ему удалось заснять не только саму русскую лодку, но и старт ракет с нее. Акустики «Тотог» записали шумы "Эхо" в разных режимах надводного и подводного хода. По правде говоря, последняя задача относилась к разряду не особенно сложных. Советские атомоходы 1-го поколения отличались от американских высокой шумностью, но лодки пр.675 в этом смысле вообще не имели себе равных. К "пению" турбин и шипящему свисту винтов добавлялись гидродинамические шумы, образующиеся в районе газоотбойников ракетных пусковых установок. Восемь таких углублений в корпусе, где на высокой скорости образовывались завихрения водного потока, издавали звуки, похожие на рев. Вот почему американские моряки дали "убийцам авианосцев" второе, обидное имя — "ревущие коровы". За тот поход Балдерстон был удостоен одной из высших военных наград — медали "За заслуги". Он стал признанным охотником за "ревущими коровами". Экипаж отметил это событие тем, что неофициально переименовал лодку в "Ужасную Тотог", или сокращенно — "Ужасную Т".
В июне следующего года "Ужасная Т" отправилась через океан к Камчатке с аналогичной миссией.
Лариса молилась за его спасение
На АПЛ, которой командовал капитан I ранга Багдасарьян еще во время службы в Приморье, жила крыса. Моряки ее приручили и звали Машкой. Она обитала в центральном посту, однако своего присутствия людям не навязывала — обычно пряталась где-нибудь за магистралями. Впрочем, всякий раз, когда на корабле перед выходом в море проводилась проверка на герметичность, зверек неизменно появлялся. Как только давление в лодке падало и раздавалась команда "Слушать в отсеках", крыса выбегала из укрытия, садилась на задние лапы, а передними била себя по ушам. Мол, ребята, кончайте ваши игры, у меня перепопки лопнут.
Как-то лодка готовилась к очередному выходу на боевую службу. Провожать ее пришел командир дивизии контр-адмирал Владимир Яковлевич Корбан. Стояли они на пирсе с Багдасарьяном и беседовали, а на лодке проводилась проверка на герметичность. Наконец старпом доложил: "Подводная лодка к бою и походу готова. Машки нет". Корбан последнюю неуставную фразу не понял и потребовал разъяснений. "Это наш особый код", — коротко ответил Багдасарьян. у которого настроение заметно испортилось. — Не мог я уйти в дальнее плавание на корабле, с которого сбежала единственная крыса. — объяснял мне Багдасарьян. — Весь экипаж сразу узнал об исчезновении Машки и тоже приуныл. Ведь примета о бегстве крыс известна. Требовалось как-то задержать отход. Багдасарьян заявил адмиралу, что не готов к автономке, поскольку снабженцы не завезли на лодку положенного мешка чеснока. Корбану это не понравилось, но он распорядился чеснок доставить. А личный состав лодки упорно искал Машку. Но она куда-то запропастилась. И вот уже у сходни сбросили мешок с чесноком, а крысу не обнаружили. Тогда Багдасарьян нашел другой повод для отсрочки: сообщил командиру дивизии, что у него один блок мороженого мяса в холодильнике маркирован 1939 г. "Мы им всю команду в походе перетравим", — доказывал он адмиралу. Корбан рассвирепел, вызвал снабженца, распек его и приказал мясо заменить. Досталось и Багдасарьяну за привередливость и срыв боевого задания. Но Борис Суренович терпел. Тем временем лодку снова проверили на герметичность. Появился радостный старпом с рапортом: "Машка нашлась и гармонь на месте". "Что еще за гармонь?", — вспылил Владимир Яковлевич.
Как раз незадолго до описываемых событий баржу с четырьмя солдатами унесло в Тихий океан и долго болтало по волнам, пока их не подобрал американский авианосец «Kearsarge». Оголодавшим во время вынужденной одиссеи парням пришлось есть голенища сапог и меха гармошки. Вот и повелось у тихоокеанцев острить насчет гармони. Так на шуточной ноте и расстались. Лодка отвалила от пирса. А когда почти через три месяца вернулась, Корбан все-таки поинтересовался таинственным "кодом" с Машкой. Багдасарьян выложил все начистоту. Владимир Яковлевич на минуту задумался, а потом сказал: "Без этой крысы я тоже не вышел бы в море". Но тот выход с базы на Камчатке в полигон БП в Авачинском заливе К-108, которую моряки, дабы лишний раз не упоминать всуе секретный тактический номер, между собой называли "Черной Лялей" — по цвету корпуса и в честь популярной в те годы у тихоокеанцев песенки, не сопровождался никакими дурными предзнаменованиями. Он был плановым, рутинным, рассчитанным всего на трое суток. Через несколько дней Багдасарьян собирался отправиться в Ленинград в качестве слушателя ВМА. Понятно: настроение у офицера приподнятое. Ничто не предвещало беды. Экипаж сплаванный. Каждый понимал другого с полуслова. Погода отличная. Покинули базу 23 июня 1970 г. и сразу же приступили к отработке элементарных учебных задач: погружения, всплытия, маневрирования, выход в торпедные атаки и т.д.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
А дорога все шла, то пыльная по сухим взлобкам, то по галечным отмелям речек, то продиром сквозь кусты. На одной из таких полян машина оказалась среди сплошного ковра грибов-маслят. Некуда было наступить ногой, чтоб не раздавить два-три гриба. Набив с полдюжины белых куропаток и сдав их шеф-повару Мише, орудующему у костерка, Сун отправился побродить по зарослям. И всего в пятнадцати-двадцати метрах неожиданно вышел на озеро. В предзакатных пробивающихся сквозь кроны дерев лучах озеро выглядело каким-то светло-коричневым, но удивительно прозрачным. Берега не топкие, поросшие осокой и ивняком. Сун вышел на самый берег и, пораженный увиденным, разинул рот. Под самой поверхностью озера неспешно плавали какие-то одинаковые, каждая по локоть, рыбины. И эти рыбины с появлением Суна, а он на открытом берегу был хорошо виден, не скрылись в глуби, наоборот, сгрудились у берега и с любопытством уставились на Суна. А Сун, разинув рот, уставился на любопытных рыб. «Эх, уж не крючок! Хотя бы булавка!» - подумал Сун. Но ни крючков, ни булавок и ничего другого, из чего можно было бы сотворить крючок, у Суна не было. Сун плюнул от крайней досады и поплелся к костру.
Отужинав буржуйскими рябчиками без соли, на которых Сун уже не мог смотреть без отвращения, и запив благословенным чифиром, Челкаш и Сун тронулись в путь. У Суна давно перемешалось в голове - ночи, дни, счет числам и сколько в пути. Только Миша Челкаш, как заведенный механизм, дергал рычагами и выворачивал баранку, безошибочно угадывая в обманчивом свете фар куски дороги, рытвины и колдобины. Временами Сун косился на каменное лицо шофера и не мог понять, кто выносливей - человек или машина. Шофер Миша молчал, и от этого Сун все чаще впадал в сидячий бред. Со всякими «красными шапочками» и «серыми волками». В один из дней, когда машина выбралась на открытый пологий взгорбок, Миша Челкаш разомкнул, наконец, уста и спросил, мотнув головой куда-то вправо: - Видишь? - Чего, видишь? - не понял Сун. - А вон, на той горушке. Вдалеке, на одном из ярко освещенных с пролысинами гольцов Верхоянского хребта на фоне бледно-голубого неба угадывались две тоненькие мачты. - Ага, вижу. А что там? - Что, что... Ребята там. Радисты. Объект, одним словом. Меняются раз в полгода. Как-то я скис вот на этом самом месте. Один как гвоздь. Ковырялся, ковырялся в моторе. Без толку. Ну, думаю, надо людей. И полез я на эту самую гору. Чуешь? Шел-шел, лез-лез, полдня лез. Вылез. А у ребят - чепушка! Сидят, носы повесили. А дело такое. За день до этого прилетел самолет, сбросил на парашютах продукты. Сесть-то негде. А летчик, видать, не подрассчитал ветер, груза на парашютах упали по склону. А склоны-то, видишь, ого-го! Ну, пока ребятки добирались до грузов, а там медведи похозяйничали. Меж прочим, мишки алкаши почище всякого забулдыги. Спиртное страсть как уважают.
Ну, мишки надыбали ящики с бутылками спирта и пораскурочили. А потом... знаешь, как делают? Нет, пробки они не откупоривают. Берут бутылку в одну лапу, а другой — хы! и горлышко срезают, как бритвой. Как в джиу-джитсу. Ну и буль-буль. А закусывают как? Берет банку консервов, лапами как даванет! И в лепешку. А мясо, рыба ли там, что повылезло вокруг банки - раз! и вылизал. А банку - в кусты. Вот так и закусили. И пьяные ревут на всю тайгу. Мишек-то набралось будь-будь! А мешки с мукой им не понравились: распороли и разваляли по всей тайге. Вот так и остались мужички куковать. Харчи-то кончились. Жди теперь, когда еще прилетят. Да еще какой-нибудь чинуша взбрыкнет: «Лимиты! Норма! Не положено!» И шофер сердито сплюнул в сторону, где долженствовала быть Москва. Спустя двадцать лет, просматривая нашумевший фильм «Кто вы, доктор Зорге?», Сун внезапно вспомнил эту «горушку» в отрогах Верхоянского хребта и тоненькие ниточки мачт. Да, все сходилось: маломощный и торопливый передатчик группы Зорге не мог дотянуться до Москвы, а эта «горушка» как раз и обеспечивала идеальный радиоприем по частоте прохождения радиоволн и ретрансляцию туда, в западном направлении.
Поэтому кадры фильма, где под свист пурги люди, скрючившись у аппаратуры, терпеливо ловили торопливый радиосигнал, были все-таки гениальной догадкой режиссера этого фильма. Очень похоже, что это было именно так. Но то был 1941-й год! А теперь 1953-й. Ну и что? Других «сверчков» нет? Есть, родимые, есть. И дежурства продолжаются. На исходе дня полуторка спустилась в обширную долину с участком сравнительно сносной дороги и остановилась возле костра. У костра - четверо в одинаковой униформе. Рядом - оружие. Ясно: блок-пост на перехвате беглых шустриков. Они обменялись краткими приветствиями с шофером Мишей (видимо, знаком), бегло оценили Суна, явно не походившего на мальчиков из «контингента» и уткнулись в костер. А шофер Миша сотворил свой костерок, наскоро отужинал, чем Бог снабдил, наломал лапника, выбросил дерюжку и накрылся другой. А Суна предупредил: «Разбудишь завтра утром, как солнце встанет, твоя задача - чтоб комарье меня не сожрало». И заснул мертвецким сном. Впереди - самый трудный участок якутской трассы - зловещий Прижим. По сообщениям дядей с блок-засады с «той стороны» Прижима, встречных машин не ожидалось. Каким образом они это узнавали, было непонятно. Никаких проводов или раций Сун не узрел. Но уяснил, что при встрече на Прижиме двух машин одна сбрасывалась под обрыв. Ибо «карманов» там не было, а задний ход исключался. И Сун всю ночь добросовестно размахивал ветками, отгоняя от храпящего густющее комарье и гнус. И все думал о непонятном Прижиме. Наутро, с прожекторными вспышками первых лучей Сун расшуровал костерок, выставил котелок и заварил чифирь. Почуяв дым, Миша Челкаш вылез из-под дерюжки, зевнул пастью и дрыгнул всеми своими членами, пописал в кусты, подтянул портки и сел на корточки - чифирять. Какой-то там туалет, вроде умывания, Миша по всей видимости считал буржуазными предрассудками. Осмотрел мотор, попинал скаты, оглядел небо и выдохнул:
- Ну, в божью мать и в печенку! Поехали. Машина пошла на Прижим. На первой скорости. - Ты вот что. Дверца чтоб была открыта. Одна нога на подножке. Понял? Одна нога на подножке. Если что, соскочишь. Не дай Бог, чтоб осыпи. - Ясно, - пробормотал Сун. Машина, натужно подвывая, пошла на Прижим. Прижим оказался вырезанной ножом бульдозера, либо кайлами, узкой - в один борт дорогой вверх, над которой справа угрожающе нависали рыжие и рыхлые «щебнястые» щеки-склоны, слева - вниз, пропасть и где-то там внизу петляющее серебро реки. Справа кузов местами царапал склон, слева - наружный задний скат машины временами хватал воздух, а машина держалась на внутреннем скате. Шофер Миша, судорожно стиснув зубы, выворачивал баранку, стоя на левой подножке и зорко высматривая малейшие зацепы петляющей вверх дороги. Левой ногой Миша висел над пропастью. Мотор даже не ревел, а стонал, как израненное крупное животное. Из радиаторной закрутки выбивался пар. И шофер Миша все гнал и гнал машину на подъем, озирая то передние скаты, то еле угадываемую колею, то нависающие справа «щеки», грозившие обрушением осыпей. Ни вниз, ни назад шофер не смотрел. И только один раз зыркнул глазами в скукожившегося Суна и бросил, перекрывая рев мотора: - Там, внизу, участок Росомаха. Геологов там рысь порвала. Потому и прозвали. Внизу, по крайней мере на глуби пропасти в 300 метров серебрилась река и голубела густая таежная чащоба. И только в одном месте обозначилась плешь галечной косы. Должно быть, там. Сун вытянул шею, высматривая провальную глубь, и ежился, отпрянув на свою «внутреннюю» подножку, мимо которой нехотя проплывали осыпные вертикали.
А мотор стонал и всеми членами содрогал машину. Но Миша - молодец! Выдержал. И машина, привыкшая к диким просторам и невообразимым дорогам, тоже выдержала. Уже в сумерки (значит, машина поднималась по Прижиму весь день!) машина выкатилась на плоскую вершину Прижима и, всхлипывая мотором, остановилась. Шофер Миша вылез и мешком плюхнулся в траву. В полном изнеможении. А Сун присел рядом, наскреб в уголках карманов табачных крошек, свернул цигарку и сунул шоферу. - Погодь. Дай отойти, - пробормотал шофер. Вокруг стояла первозданная тишина. До звона в ушах тишина. Взошла рыжая луна и залила молочным светом ближние горы. И вершины дерев, от чего последние казались черными. Где-то нечистой силой ухнул и захохотал кто-то. Рядом шебуркнулась и пискнула полевка-мышь. В полной тишине мимо полулежащих прометнулась какая-то большая черная тень. И без единого звука скользнула в темь зарослей. - Что это? - вздрогнул Сун. - Наверняка рысь, - пробормотал Миша. - Что же, выходит, нас не видела? - Ну да. Видела. За добычей погналась. Тут их самое царство. Миша лежал около трех часов. На предложение Суна - костерок, чифирь - махнул рукой: «там, внизу».
Вниз шел пологий и длинный спуск. В последующем у Суна перемешалось все: время, пространство, явь и бред. Только шофер, как железный идол, молчал и орудовал рукоятками и баранкой. Временами, когда кончалась видимая дорога, по какому-то наитию лез в самую, казалось, непролазную чащу и через неожиданные ямы и промоины выбирался на очередной кусок дороги. Корявые ветки нахлестом били по кабине и продирались по крытому кузову. И снова, когда темь, сбегались к подсвету многочисленные зайцы и работали лапами, страшась окружающей темноты. И снова на дороге маячили то «Красная шапочка», то лешие, которые вблизи оказывались кустами и корежинами. Дальше дорога пошла низинами, выровнялась и уже не вихлялась, выгибаясь среди ровных лесов. Появились попутчики. В том числе две женщины. А на временных остановках, когда шофер отходил в кусты и затем снова ходил и пинал ногами скаты, неизвестно откуда появлялись остроглазые хмыри и, заглянув в кузов, деловито осведомлялись: - А это чьи? - на женщин. - А это наши. Врачи, - солидно брал их под защиту Сун. - А-а! - и хмыри так же внезапно исчезали в лесной непролази. Сун уже знал: врачи на Колыме неприкосновенны. Табу. Даже для бандитов. Таков закон «Территории». А машина трогалась дальше. И в один из вечеров, наконец, вползла в Хандыгу. Машина с баллонами сворачивала на базу, а Сун слез - расспрашивать, где экспедиция геологов. Редкие встречные с недоумением рассматривали Суна: весь покрытый пылью, он походил не на лейтенанта, а на грязного черта. Колымское путешествие лейтенанта Суна закончилось. Потом он вычислил, что добирался от Магадана до Хандыги девять суток. Обратно Сун с «заблудившейся» женой и грудным первенцем добирался самолетом «Дальстроя».
Н.И.Штырова вернулась с сыном
Для справки
Постановлением Совета Труда и Обороны от 15.11.1931 года №516 организован Гострест по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы -«Дальстрой». 4 марта 1938 года Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР №260 трест «Дальстрой» из подчинения СНК был передан в НКВД. Постановлением СНК СССР от 19.03.1941 территория деятельности «Дальстроя» увеличилась до 2,6 млн кв. км, затем по представлению МВД Президиум Верховного Совета СССР расширил территорию до 3 млн кв. км. В 1940 году на объектах «Дальстроя» работало 190,3 тыс. зэков. В 1941 из 176 665 зэков: 4 173 чел. - троцкистов, 306 чел. офицеров царской армии, 266 чел. - из числа крупной буржуазии, 215 офицеров Белой армии. 18 марта 1953 года, по представлению МВД, промпредприятия «Дальстроя» Постановлением Совета Министров СССР №832-370сс переданы в Министерство металлургической промышленности, а лагеря - Минюсту. В 1957 году на базе «Дальстроя» создан трест «Северовостокзолото». К концу 1953 года страна получила: 1 059,1 тонны химически чистого золота, 55 340 тонн олова, 2 187 тонн вольфрама, 363 тонны кобальта, более 100 тонн урана. С ноября 1945 года на «непрофильных» объектах трудилось 3 998 японских военнопленных, средняя зарплата которых равнялась 150 руб. в месяц (в 1949-м). К сентябрю 1949-го весь японский контингент был изъят из лагерей и по актам передачи передан представителям японских властей. 27 марта 1953 года по инициативе первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и министра МВД СССР Л.П.Берии Президиум Верховного Совета СССР издал Указ об амнистии, согласно которому получили свободу около 1,2 млн. человек (30% от всех «сидящих»), прекращены дела около 400 000 чел. С 20 мая 1953 года были сняты паспортные ограничения, т.е. разрешено вернуться к месту своего проживания тем, кто отбыл наказание (таковых только за 1943-1953 гг. насчитывалось 3,9 млн. чел.). В целях продовольственного обеспечения геологических партий, работавших в субарктических районах Якутии, продовольствие сбрасывалось с самолетов «Дальстроя» и ГВФ на парашютах (в т. ч. оливковое масло).
Мичман Б.Хромов в средствах защиты кожи и органов дыхания, с камерой Кюри от радиометра РВ-4 убыл в реакторный отсек для отбора проб воздуха по радиоактивным газам и аэрозолям. После его прибытия из реакторного отсека пробы воздуха по газам и аэрозолям были обсчитаны на пульте РВ-4 и расчет показал, что концентрация радиоактивных газов составляет 2500 ПДК и радиоактивных аэрозолей составляет 500 ПДК. О результатах радиационного контроля было доложено на Главный командный пункт командиру АПЛ. В своем докладе я предположил, что в технологических системах реакторов появились незначительные протечки и предложил в период поиска их снизить мощность реакторов до 5%. Для поиска протечки я предложил использовать «нештатное приспособление – резиновый шланг», подсоединенный к системе воздухозабора контроля газовой и аэрозольной активности в реакторном и в смежных с ним отсеках. По приказанию командира подводной лодки я вместе с начальником службы радиационной безопасности старшим лейтенантом В.Кимом и дозиметристом мичманом Б.Хромовым, надев средства защиты, убыл в реакторный отсек. На Центрально-дозиметрическом посту остался нести вахту мичман Л.Гурьев. По моему предложению Главный командный пункт остановил систему вентиляции реакторного отсека, которая работала по замкнутому циклу. В отсеке, надев шланг на трубопровод системы воздухозабора по контролю непроходного коридора 3-го этажа реакторного отсека и установив связь с Центрально-дозиметрическим постом, начали обследовать его. По докладу мичмана Гурьева концентрация радиоактивных газов, аэрозолей в непроходном коридоре сопоставима с замеренной ранее. Отсоединив шланг, присоединив его к трубопроводу системы воздухозабора по контролю проходного коридора 3-го этажа реакторного отсека и установив связь с центрально-дозиметрическим постом, начали обследовать коридор. По докладу мичмана Гурьева концентрация радиоактивных газов, аэрозолей в проходном коридоре сопоставима с замеренной ранее.
Если посмотреть на разрез энергетического отсека атомной подводной лодки, где всё заполнено техникой, в этом плотнейшем сплетении электрических кабелей, гидравлики и воздуховодов трудно представить себе человека, многие дни, недели и месяцы несущего службу в этих энергонапряжённых, пространственно стеснённых условиях. И, тем не менее, подводники исправно выполняют свою святую обязанность, защищая морские рубежи нашего Отечества. - PRoAtom - Ядерная энергетика и атомный подводный флот. В.А.Лебедев. Опустили шланг на второй, эпизодически посещаемый, этаж реакторного отсека, где находились электродвигатели главных и вспомогательных циркуляционных насосов 1-го контура, обратимые преобразователи и другие механизмы, а также трубопроводы 2-го и 3-го контуров. Сразу же получили доклад из ЦДП, что концентрация радиоактивных газов, аэрозолей резко возросла, по радиоактивным газам до 5000 ПДК, по радиоактивным аэрозолям до 1000 ПДК. Сделали вывод, что протечку теплоносителя надо искать на 2-ом эпизодически посещаемом этаже реакторного отсека. Согласно технологической схеме для смазки верхних подшипников, электродвигателей главных и вспомогательных циркуляционных насосов к ним через трубопровод подводилась вода 1-го контура. Так как вспомогательные циркуляционные насосы 1-го контура не работали, то начали обследование трубопровода, подводящего теплоноситель 1-го контура к подшипнику главного циркуляционного насоса левого борта. По докладу мичмана Гурьева концентрация радиоактивных газов, аэрозолей без изменений. Поднеся шланг к трубопроводу, подводящему теплоноситель 1-го контура к подшипнику главного циркуляционного насоса правого борта, получили доклад мичмана Гурьева о резком увеличении концентрации радиоактивных газов, аэрозолей, по радиоактивным газам до 11000 ПДК, по радиоактивным аэрозолям до 4000 ПДК. После визуального обследования трубопровода и места сварки обнаружил капельку воды, которая была снята «мазком» из ткани для дальнейшего обсчета. Обсчет «мазка» на радиометре КРАБ-2 дал ß-загрязненность более 50000 расп./см² мин. «Мазок» в дальнейшем был передан в Службу радиационной безопасности дивизии для исследования.
О проделанной работе по поиску источника повышения концентрации радиоактивных газов и аэрозолей было доложено командиру подводной лодки на главный командный пункт. Борис Михайлович приказал нам покинуть отсек и также принял решение: сбросить аварийную защиту реактора правого борта и перевести его в режим расхолаживания и включить систему вентиляции реакторного отсека в атмосферу. О радиационной обстановке на подводной лодке и принятых мерах по локализации и нормализации радиационной обстановки в реакторном отсеке была послана радиограмма в адрес командующего Тихоокеанского флота. В ответ мы получили радиограмму с приказом о возвращении в базу. При возвращении в базу на переходе морем по приказанию главного командного пункта личный состав отсеков произвел радиационное обследование поверхностей отсеков, приборов и механизмов подводной лодки. Радиационная загрязненность не была обнаружена, но все равно провели дезактивацию всех поверхностей. Радиационное обследование поверхностей 3-го этажа реакторного отсека произвел личный состав службы радиационной безопасности подводной лодки. Была обнаруженная ß-загрязненность около 500 расп./см² мин. в районе люка перехода на 2-ой этаж реакторного отсека. Личный состав реакторного отсека самостоятельно провел дезактивацию, загрязненность была ликвидирована. При входе в базу б. Павловского и швартовке к 4-му пирсу увидели, что нас встречает весь личный состав службы радиационной безопасности дивизии поднятый по тревоге: в средствах защиты органов дыхания и кожи, под командованием командира полковника В.Соколова. После швартовки к пирсу и приема питания электроэнергии с берега выход на пирс нам всем был запрещен до окончания радиационного обследования подводной лодки. Кроме этого, командир 1-го дивизиона капитан 3 ранга Б.Завьялов, командир реакторного отсека капитан-лейтенант Л.Гаврилов и вахтенный отсека (к сожалению Ф.И.О. не помню) были отправлены на санитарной машине в изолятор медсанчасти, где им прочистили желудки, напичкали таблетками, на стационарной установке провели обследование щитовидной железы на радиоактивный йод. Все обошлось хорошо. Через сутки наблюдения их отпустили домой.
Нагрудный знак "Служба РХБ защиты ТОФ ". Нагрудный значок "Долг и честь" РХБЗ. Командование службы радиационной безопасности дивизии были удивлены, что загрязненность поверхностей подводной лодки, кроме 2-го этажа реакторного отсека, отсутствует. Командование Тихоокеанского флота и 26-ой дивизии ожидали худшего, а обстановка на АПЛ еще раз подтвердила, что бдительное несение вахты, грамотные, своевременные, правильные действия личного состава АПЛ никогда не приведут к аварии с тяжелыми радиационными последствиями. Личный состав 4-го и 6-го отсеков, смежных с реакторным отеком, получил суточную дозу облучения, а аварийная партия, вместе со мной, получили по месячной дозе облучения. Приказом командира 26-ой дивизии всем участникам поиска источника повышения концентрации радиоактивных газов и аэрозолей на 2-м и 3-м этажах реакторного отсеков была объявлена благодарность. Микротрещина в месте сварки трубопровода охлаждения подшипника электродвигателя главного циркуляционного насоса реактора правого борта была устранена в конце июня 1972 года сварщиками Судоремонтного завода «Восток». В сентябре 1972 года я убыл с атомной подводной лодки на учебу в г. Ленинград на командный факультет 6-х Высших Специальных Офицерских ордена Ленина классов ВМФ, а через год после окончания учебы был назначен старшим помощником командира подводной лодки «К-59» 26-ой дивизии. В заключении я хочу привести слова Главнокомандующего ВМФ адмирал флота Советского Союза С.Горшков: «Нет аварийности оправданной и неизбежной, ее создают сами люди своей недисциплинированностью и безграмотными действиями». Из этих слов можно сделать вывод, если командование и офицерский состав корабля постоянно занимается политико-воспитательной работой, командирской, специальной и общей подготовкой, если весь экипаж будет отлично знать устройство корабля, то такой экипаж будет с уверенностью выходить в море для выполнения боевых задач. И вот такую уверенность давал всему экипажу командир атомной подводной лодки «К-122» капитан 1 ранга Борис Михайлович Мальков.
В ноябре 1973 года Борис Михайлович был назначен заместителем командира 26-ой дивизии подводных лодок Тихоокеанского флота, а в октябре 1975 года переведен в Москву, в Главный штаб ВМФ на должность старшего оперативного дежурного Центрального Командного пункта ВМФ, в феврале 1983 года ему было присвоено воинское звание «контр-адмирал». Борис Михайлович, мы подводники с атомной подводной лодки «К-122» Вами гордимся, потому что Вы наш «Учитель – человек с большой буквы». Вы отдавали каждому из нас частичку своей души!
Георгий: Служил в экипаже Малькова на К-122 в должности КГДУ. Хорошо помню торпедные стрельбы на приз Главкома осенью 1972 года. Длинный звонок оповещения о заклинке кормовых рулей на погружение, дифферент на нос. Я - командир 5 отсека – открываю согласно инструкции кормовую переборочную дверь и боцман пулей летит в девятый перекладывать рули вручную на всплытие. Потом в кают-компании замполит – Михайленко, пожалуй, единственный из замов которого вспоминаю с уважением, утешал командира: Ну и что, Борис Михайлович, что стрельбы сорвались, зато лодку спас, людей спас. Б.М.Малькова вспоминаю очень с большим уважением. Грамотный, требовательный и справедливый командир.
Шауров Александр Алексеевич. Штрихи биографии
Нахимовец, курсант. Парусно-моторная шхуна «Нахимовец», на которой воспитанники училища проходили морскую практику. (До 04.11.1950. - «Лавена» (б. финская шхуна «Амбра») нашла место в памяти и сердце подводника-адмирала.
И даже обрела новую жизнь в виде картины, подтвердив его художественные способности, многогранную талантливость.
Вице-адмирал Е.Д.Чернов: Однако энтузиазм у всех был высокий. Даже наш замполит Дорогов Михаил Кузьмич, решил получить допуск к самостоятельному управлению кораблём и начал сдавать экзамены и зачёты. Помощник командира капитан-лейтенант Шауров Александр Алексеевич, опытный подводник дизельных лодок, будучи прекрасным карикатуристом, изобразил замполита на ходовом мостике со штурвалом в руках. Подпись под рисунком была такая:
Все зачёты по плечу Замполиту Кузьмичу! Пройдёт неделя – Волнам назло Будет он водить судно!
В.М.Москалев. Кое-что о связи и связистах. - На службе отечеству: история выпуска ВВМУРЭ им. А.С.Попова 1971 г. - Санкт-Петербург: ВВМУРЭ, 2007.
У старпома поинтересовался, когда выходим, ответ последовал неопределенный. Такая неопределенность сохранялась пару дней, в итоге утром, около 6 утра, а ночевал я дома, раздался звонок. В дверях стоял водитель штабного УАЗика, который сообщил, что лодка уходит. Тревожный чемоданчик был наготове, прыгнул в машину, приезжаем на пирс, а лодка уже проходит боковые ворота. Опоздал на выход на боевую службу! Это — конец карьере, выговор по партийной линии, если не больше, и клеймо на служебной биографии, если она еще будет продолжаться. Я, уже не торопясь, сошел на пирс, дошел до его конца, было тихо, акватория подсвечивала разноцветными огоньками, и эти невеселые мысли крутились в голове. Прошла пара минут, слышу, кто-то сзади подходит, обернулся — начальник штаба дивизии, капитан 1 ранга Шауров, он знал меня еще по Гаджиево, с 1971 г., когда командовал экипажем первой лодки проекта 667А, «К-137». Я тогда был прикомандирован к его кораблю. «Ну, что, Москалев, на боевую службу опоздал?», — сказал он, но как-то без особой суровости в голосе. Я посмотрел на него удивленно, не шутит ли? Какие тут шутки, лодка там, а я здесь на пирсе, обернулся к выходу из базы, смотрю, приближаются пара огней, красный и зеленый. Подошел буксир, Шауров легонько толкнул в плечо. Нагнали лодку, к этому времени она уже вышла за острова, с рубки кинули конец, обвязали меня, и, крикнув в мегафон: «Принимайте представителя», — переправили мое тело вместе с чемоданчиком на борт субмарины.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru