На главную страницу


Вскормлённые с копья - Сообщения за 2011 год


Флот это не только байки. Юрий Ткачев

Рассказывая о забавных случаях, происшедших во время моей долгой службы на Тихоокеанском флоте, о своих сослуживцах с которыми я ходил в море, пил разведённый спирт «за тех, кто в море», закусывая его неприхотливой флотской снедью, я всегда чувствовал свою нужность, причастность к настоящей мужской работе – Родину защищать.
Может быть, это и громко сказано, но это так.




ПРАВДА О НЫНЕШНЕЙ РОССИИ

Сейчас в России никто не хочет служить в армии и на флоте. Беседовал я со школьниками. Выпускники школ хотят учиться на юристов и менеджеров.
Да, и не нужны уже образованные военные нашей стране.
Родное государство уничтожает офицерский корпус, сокращая в массовом порядке всех тех, кто честно и праведно ему служил и, назначая им унизительную пенсию.
Сегодня я, ветеран ВМФ, ликвидатор радиационной аварии на атомной подводной лодке, на свою пенсию не могу поехать во Владивосток, проведать родных, встретиться с оставшимися в живых сослуживцами по спасательному отряду Тихоокеанского флота, положить цветы на могилки тех, кто погиб на спасательной операции или умер от переоблучения, когда тушил пожар на атомной подводной лодке.




Для поездки на Дальний Восток мне надо копить деньги на билеты целый год. Как же мне относиться к руководителю моего государства? Что делать? Снимать шапку и просить: «Подай, барин, нищему российскому офицеру в запасе, очень уж хотца проведать места, где почти треть века тянул военную лямку»? Позор моему правительству, моему государству, в котором нам, ветеранам, нет места.
Вот опять я вспомнил службу в бригаде спасательных судов во Владивостоке. Мои друзья и сослуживцы часто спрашивают, почему я не рассказываю о трагических случаях моей флотской службы?
Отвечаю: слишком ещё болит душа по погибшим товарищам.
Уже более пятнадцати лет я на «гражданке», но во снах продолжается моя военная жизнь. Я опять, на противопожарном катере, тушу пожар на каком-то рыболовецком судне, я вижу командира малого дивизиона своей спасательной бригады Володю Пустовита, ещё живого и добродушного великана. Вижу поднятых с глубины молодых солдат, утонувших вместе с БМП у мыса Клерка. А ещё я вижу пылающий малый ракетный кораблю «
Муссон» с моими дорогими ребятами на борту – сослуживцами по 165 бригаде ракетных катеров. Тогда в 1986 году спасти их было невозможно. Огненная белая стена горящего дюралюминия не дала подойти близко на спасателе. Загорелись бы сами. Водяная струя из лафетов не доставала до корабля. Офицеры, мичманы и матросы горели на глазах спасателей. Я их всех помню и никогда не забуду.



Вечная память, вам ребята.
Я постепенно буду рассказывать о тех трагических эпизодах своей службы в которых участвовал сам.
Начну с той незабываемой ядерной аварии в бухте Чажма.


ЧАЖМА

Наверное, об аварии в бухте Чажма никто бы и не узнал, если бы не публикация в двух номерах газеты «Труд» материала Е.Варшавской « Бухта Чажма. Неизвестная ядерная катастрофа».
Статья была опубликована в 1991 году через шесть лет после взрыва ядерного реактора на новейшей атомной подводной лодке 675 проекта с тактическим номером К-431.
Опубликована, потому что наступила эпоха гласности. До этого даже говорить вслух об этом печальном событии запрещалось. Мы давали подписку о неразглашении сведений о той ядерной аварии, а взрыв ядерного реактора было велено называть «хлопком». Типа, хлопнуло там что-то, но это так,… мелочи жизни.




Сейчас о той давней трагедии пишут многие, даже те, кто к ней не имеет отношения, наслушавшись «подробностей» от тех, кто не был на месте аварии, добавляют свои измышления. Бог им судья.
Я, в то время флагманский химик 34 бригады спасательных судов, принимал непосредственное участие в ликвидации последствий взрыва ядерного реактора с 12 августа по 26 августа 1985 года. Это была «моя» авария, как специалиста-химика. В самый пик спасательных работ, 13 августа в синей «хэбэшке» с клеймом «РБ», в резиновых бахилах и респиратором на лице, в зоне радиоактивного заражения, «отметил» своё 33-летие. Не каждый встречал «возраст Иисуса Христа» в такой обстановке!
Если кратко, то история ядерной аварии такова.
Атомоход стоял в судоремонтном заводе в бухте Чажма, под Владивостоком. Готовился на боевую службу. Одной из основных задач предпоходовой подготовки была замена отработанных плутониевых стержней в ядерном реакторе подводной лодки. Работы были успешно закончены в пятницу 9 августа, но на заключительном этапе – при проверке на герметичность ядерного отсека сжатым воздухом, тот не выдержал положенного давления и «потёк».
Работу по замене активной зоны делали высококвалифицированные специалисты, делали не в первый раз. Решили, что под крышку реакторного отсека попал электрод для сварки (по другим сведениям – болт). Отсоединение и подъем крышки для удаления постороннего предмета решили произвести на следующий день, в субботу 10 августа. Докладывать командованию флота о работе в выходной день они не стали.
Когда крышку отсоединили от корпуса лодки и начали с помощью крана плавмастерской, стоящей рядом с лодкой, поднимать крышку (медленно, стараясь не допустить перекоса, чтобы не зацепить компенсирующую решетку – иначе начнется цепная неуправляемая ядерная реакция и взрыв!), по акватории на полном ходу промчался торпедолов. Поднявшаяся волна качнула плавмастерскую с краном, произошел перекос крышки и компенсирующая решетка оказалась вытащенной на сверхкритический уровень. Пошла цепная реакция и взрыв реактора.
Многотонная крышка реактора взлетела на огромную высоту и упала у берега бухты, вонзившись ребром в морское дно, неподалёку от лодки. Так она там и торчала, пока мы работали на лодке.
Десять офицеров – специалистов перегрузочной команды мощным взрывом разбросало по акватории и береговой черте. Погибли они мгновенно. Через три - пять дней, их тела, одетые в химкомплекты, начали всплывать.
Я видел, как их цепляли крюком и на буксирном тросе доставляли на берег. Радиоактивный фон от погибших был такой, что близко подойти к ним было небезопасно.
При взрыве возник пожар в реакторном и смежных с ним, отсеках. В дежурстве по заливу Стрелок (Приморская флотилия) стоял наш противопожарный катер ПЖК-50. Он первым прибыл на место аварии и начал тушить пожар.




Пожарнодезактивационные катера (ПДК) по проекту 364 в 1977 году были переклассифицированы в противопожарные катера (ПЖК). - СПАСАТЕЛЬ ВМФ
Никто людям не сказал, что это не просто пожар, что в радиусе пятидесяти метров от горящей лодки радиационный фон несовместим с человеческой жизнью.
Гражданские мужики тушили пожар и облучались. На этот момент был пик мощности излучения за счёт короткоживущих изотопов.
Нигде и никто из авторов, написавших о Чажме, не упомянул о том, что впоследствии все члены экипажа "полтинника" либо умерли, либо стали инвалидами до конца жизни.
Скрывая правду, командование флота, в том числе начальник тыла флота капитан 1 ранга Гурьянов, в первый день аварии даже не оповестили химическую службу флота.
Меня, флагманского химика бригады, отправили туда через двое суток после аварии на спасательном судне «Машук». До этого говорили, что там просто пожар и его уже потушили.
Службы радиационной безопасности развернулись в Чажме только через трое суток. Вся территория завода была загрязнена радиоактивными веществами. Народ – рабочие и военные бродили, где хотели, пока СРБ не выставила посты дозиметрического контроля.
Моя работа заключалась в том, чтобы каждые четыре часа ходить на аварийную лодку, замерять уровень радиации и докладывать обстановку по команде. Эта информация шла в Москву. Зачем надо было облучать людей ради того, чтобы наносить на карту обстановки остаточную радиацию?




Схема радиационной аварии на СРЗ-30 в бухте Чажма 10 августа 1985 г. - Почему ядерная катастрофа в Приморье не предупредила Чернобыль? Вице-адмирал В.М.Храмцов. - Военно-технический альманах "Тайфун", № 16 (1999-04).

Москва, как сейчас, так и тогда, в советское время, людей не жалела. Спросите тех «яйцеголовых», зачем нас вообще посылали на лодку в первые трое суток, когда распадались короткоживущие изотопы и спад активности шёл по экспоненте? Да эвакуируйте вы людей, подождите две недели и приступайте к дезактивации! Диссертации они, видите ли, писали, научные доклады.
Вот только не пригодились нашим ученым их знания, полученные таким варварским путём, когда взорвался через 8 месяцев Чернобыль.
Вы знаете, как пахнет радиация? Ничем? Нет, она пахнет электричеством, когда где-нибудь искрят провода. Проникающая радиация разбивает молекулы кислорода на атомы, а атомы, соединяясь образуют либо озон, либо атомарный кислород, величайший окислитель.
Над лодкой стоял запах радиации, а мы с Юрой Астанковым в быстром темпе через каждый метр замеряли приборами мощность излучения. Он шёл по левому борту с кормы и до реакторного отсека, а я по правому. Дозиметрические приборы были разные, потом показания мы интерполировали, выдавали усреднённые цифры.
Через трое суток мне через начхима флота капитана 1 ранга Киселёва поступила команда – замерить для какого-то московского НИИ уровень радиации в реакторном отсеке. То есть спуститься туда аккуратно и померить. При этом Киселеву, судя по голосу, было стыдно давать мне такое распоряжение. Он, специалист, понимал, чем это мне грозит.
«Ну, ты же знаешь, как это сделать по-умному».
Знаю, конечно. Я заглянул на секунду в развороченный взрывом отсек.
Там в желтой воде, зацепившись за какую-то трубу, висела оторванная человеческая нога в резиновом зеленом бахиле.




Я выдвинул штангу датчика КДГ-1 (корабельный дозиметр гамма излучения) до упора, вывесил его над отсеком и взглянул на шкалу. Стрелка зашкалила. Переставив переключатель на верхний диапазон, снова замерил. Жуткая цифра! Смертельная разовая доза! А теперь бегом, на пункт санитарной обработки! Уже в каюте, рассчитал нужную цифру с учётом ослабления радиации слоем воды в отсеке и по телефону доложил цифру Киселёву. Тот - этим уродам в Москву. Уроды ахнули, ах, какие мы умные! – моя цифра точно совпала с их расчетной. А что тут удивительного? И я, и они, считали по одной и той же формуле.
17 августа подошёл из Владивостока ПЖК-48, привез наших водолазов. Командир спасательного отряда капитан 1 ранга Ю.А.Ситников поручил их встретить и разместить в каюте. Я их встретил в «чистой» зоне «Машука».
Огромные, мордатые мужики, привычные ко всему, притихли, увидев меня в защитной одежде и респираторе. Все - гражданские люди.
Печальная участь их была предрешена в верхних эшелонах власти.
Их доставили для того, чтобы они спустились под воду и завели стропы под аварийную лодку с целью дальнейшего крепления понтонов и буксировки её на дальний пирс. Об этом им сказали еще до отправки на «Машук».
- «Шило» взяли, ребятки? - спросил я у них. – Вода вокруг лодки радиоактивная, лечиться спиртиком придётся.
Оказалось, что запас водолазного сверхочищенного спирта у них был приличный.
- Сидите здесь и не высовывайтесь, кругом радиация, - сказал я, - вечером зайду на рюмку чаю.
Водолазы от такой жуткой обстановки совершенно оробели и только кивали головами.

Хочу упомянуть о пользе «шила» в некоторых экстремальных ситуациях. Спирт, или по-флотски – "шило", является отличным радиопротектором, то есть веществом выводящим радиоактивные изотопы – альфа- и бета-излучатели из организма.
Спирт нам доставлял лично главный врач-радиолог ТОФ полковник медицинской службы Абаскалов. Каждый день он вручал мне канистру «шила».
- Юра, это для всех кто ходит на лодку, - говорил мне этот благородный человек, - обязательно принимайте внутрь перед работой.
На лодку, кроме меня и моего коллеги - химика капитана 3 ранга Астанкова, ходила аварийно-спасательная группа под командованием лейтенанта Минакова. Непьющих я буквально заставлял выпить неразведенный спирт. Те, кто не мог физически его употреблять, впоследствии заболели лучевой болезнью в разных степенях.
Взял с собой на лодку ГГР – глубинный гамма-радиометр. Это такой цилиндр на длинном кабеле. Померил радиоактивность морской воды и доложил показания капитану 1 ранга Ситникову.
- Водолазов спускать под воду нельзя, иначе им гарантирована лучевая болезнь третьей степени, - сказал я ему, - пожалуйста, найдите другой способ заведения стропов под лодку.
И способ нашли.
Вечером в свой четырехчасовой перерыв я спустился вниз, к водолазам.
Принёс им тушенку, красной икры, хлеба.
- Наливай, ребята, - сказал я им, - ваше второе рождение будем отмечать!
Обрадовал их, что пока они не нужны.
- Но только без нужды никуда не ходите, а то ещё что-нибудь с вами надумают сделать, - добавил я.
В конце концов весь этот ад закончился. Полуразрушенную активную зону – источник радиации подняли плавкраном и поместили в стоящий на палубе плавкрана бетонный «саркофаг». Доброволец –крановщик весь обложенный свинцовыми пластинами и получивший в качестве аванса тридцать литров спирта, очень аккуратно справился со своей работой. Лодку приподняли на понтонах и утащили с завода.




"К-431" в бухте Павловского.

А мы, обрубив фонящие швартовые, на «Машуке» ушли во Владивосток. По пути провели полную дезактивацию судна.
Что было дальше? Останки погибших сожгли, пепел поместили в капсулу и захоронили на территории завода, поставив скромный памятник.
По словам бывшего командира АПЛ Виктора Жилина, в начале 1990-х в полном расцвете лет скончался генерал-майор медицинской службы Леонид Гришаев, принимавший активное участие на всех этапах ликвидации последствий взрыва. За ним в мир иной ушел полковник медслужбы Евгений Абаскалов и капитан 2 ранга Владимир Пустовит. Многие из бывших ликвидаторов страдают онкологическими заболеваниями, расстройствами центральной нервной системы и до сих пор доказывают в различных инстанциях свою принадлежность к подразделениям особого риска.
К слову сказать, я удостоверение ветерана подразделений особого риска получил случайно. В 1992 году я был в командировке во Владивостоке (к тому времени я служил в бригаде охраны водного района на Сахалине) и, прибыв в химическую службу флота, увидел у нового начхима флота капитана 1 ранга Даниляна, других офицеров управления такое вот удостоверение.
Их получило из рук председателя комитета подразделений особого риска Бенцианова все командование ТОФ. Выдано было всего 70 «корочек», дающих при увольнении в запас скромные льготы.
- Странно, - говорю Даниляну, - как-то я на аварии вас не наблюдал, да и остальных тоже. А у Юры Астанкова есть такой документ?
Даниляну ответить на это было нечего. А Юра, к тому времени уже по болезни с флота был комиссован и, конечно, ничего о выдаче удостоверений не знал.
- Ну, теперь тебе долго придется доказывать, что ты там был, - сказали мне в техническом управлении ТОФ.
Им поручили собрать списки на остальных ликвидаторов. Но, вопреки различным бюрократическим препонам, я собрал все бумаги, выписки из вахтенных журналов океанского спасательного судна «Машук» и т.п. и еще через три года уже в Сахалинском областном военкомате мне торжественно вручили заслуженное удостоверение. С момента ядерной аварии к тому времени прошло ровно 10 лет.




На фото: 2010 год, Тихорецк. После вручения мне памятной медали "60 лет подразделениям особого риска".

© Юрий Ткачев / Проза.ру - национальный сервер современной прозы

РОДОСЛОВНАЯ. Николай Верюжский, рижский нахимовец выпуска 1953 года. Кратко о своём детстве, родителях и родственниках. Часть 15.

Занятия в школах были отменены и возобновились только в ноябре, когда отпала опасность нашей эвакуации.
Однажды в мрачное раннее и дождливое утро я неожиданно проснулся от какого-то непрерывного, длительного и надвигающегося гула, в котором воедино сливалось блеяние, мычание, ржание, сопровождаемое топотом тысячи ног бегущих животных и зычными криками погонщиков. Я подбежал к окну и увидел поразившую меня картину: вся наша центральная городская улица была полностью заполнена огромным количеством животных, которые сплошной, казалось, нескончаемой лавиной, поднимая в воздух тучи пыли и грязи, спешно двигались в восточном направлении. Подобные прогоны скота периодически продолжались до поздней осени: надо было спасать колхозный и реквизированный у частных лиц скот, чтобы не достался неприятелю.
В Углич стали приезжать первые, вырвавшиеся из оккупированных противником территорий беженцы, которые рассказывали жуткие, трагические и леденящие душу невероятные для нормального понимания истории, и эвакуированные, главным образом из Ленинграда, в числе которых была известная писательница и мужественная женщина Ольга Фёдоровна Берггольц, написавшая ещё в 1932 году автобиографическую повесть «Углич», однако вскоре возвратившаяся в свой родной город в самые тяжелые дни блокады и посвятившая ряд своих произведений подвигу ленинградцев-защитников города.
После того, как в сентябре 1941 года переписка с папой прервалась, и направляемые в его адрес наши письма приходили с пометкой «доставить невозможно», неизвестность создавшегося положения вызывала душевное дополнительное беспокойство и мучительное переживание относительно его места нахождения и состояния здоровья.
В некоторые семьи возвращались изувеченные войной фронтовики. Помнится, что однажды поздней осенью к нам заходил красноармеец, назвавшийся Василием Уткиным, который, по его словам, призывался из соседней с городом деревни и оказался на фронте в одной части вместе с папой. Уткин сбивчиво, по-крестьянски рассказывал, что ему посчастливилось вырваться из окружения под Вязьмой, но каких-либо подробностей о папе он не смог пояснить. Во многие семьи стали приходить «похоронки» сообщения с фронта о погибших.




Похоронка. Аврин Александр Леонидович.

У нас никакого подсобного хозяйства не было, и семейный доход состоял только из заработка родителей. К концу 1941 года материальное положение в семье резко ухудшилось, что создало дополнительные житейские трудности.
Оказалось, что Постановление Совнаркома СССР № 1474 от 05 июня 1941 года «О пенсиях и пособиях лицам высшего, старшего и среднего начальствующего состава, лицам младшего начальствующего состава сверхсрочной службы и их семьям» в отношении нас, как отдельно взятой семьи, не может быть реализовано и мама не могла добиться в течение всей войны и ещё двух лет после войны права на получение пособия за ушедшего на фронт мужа, Верюжского Александра Николаевича. Требовалась бумага, доказывающая нахождение его на фронте.
Возможно, главной ошибкой было то, что папа по каким-то причинам не смог выслать, как обещал в своих письмах, этот злосчастный аттестат, явившийся основным препятствием к получению мамой пособия на несовершеннолетних детей, а также документ, подтверждающий его нахождение на фронте в рядах РККА.
Три года потребовалось на то, чтобы 22 августа 1944 года Угличский Районный военный комиссариат в своей справке подтвердил, что Верюжский Александр Николаевич действительно призван в ряды Красной Армии с 30 июня 1941 года. Но этого было ещё недостаточно, чтобы получать пособие.
На мамины запросы приходили лаконичные отрицательные ответы, некоторые из них сохранились. Я их привожу в качестве примера, подтверждающего существующий принцип отношения к людям и их проблемам, как к ненужному мусору. Кого беспокоит чужое горе, когда идёт война?

Третий отдел Центрального бюро Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии от 02 июня 1942 года даёт отписку:
«На Ваше письмо сообщаю, что сведений о местонахождении Верюжского А.Н. в настоящее время не имеется. В списках убитых, умерших от ран и пропавших без вести он не значится».

Четвёртый отдел Учётно-статистического управления Главного управления кадров Народного Комиссариата Обороны СССР от 13 декабря 1943 года пишет:
«На Ваше письмо сообщаю, что в Учётно-Статистическом Управлении ГУК НКО СССР сведений о местопребывании т. Верюжского Александра Николаевича не имеется».

Четвёртый отдел Четвёртого управления Главного управления кадров Народного Комиссариата Обороны СССР от 05 декабря 1944 года уведомляет:
«На Ваше письмо сообщаю, что сведений о местопребывании т. Верюжского Александра Николаевича в данное время в Четвёртом Управлении ГУК НКО СССР не имеется».




Война не закончена, пока не похоронен последний солдат. - Союз Поисковых Отрядов России

Как мы жили все эти годы войны? Если сказать плохо, то это, значит, ничего не сказать. Даже сейчас, порой, жалеешь, что Жукову не удалось уговорить Сталина подписать приказ о расстреле членов семей тех военнослужащих, судьба которых была неизвестна. Уж лучше бы расстреляли, чем тогда пришлось так мучиться и страдать. Что делать, когда жизнь ненавистна, но и смерть не радует?..
О чём рассказать и как написать о том времени?
Кто-то жил лучше, обеспеченнее. Кому-то повезло меньше, и нужно было приспосабливаться, чтобы выжить. Совершенно понятно, что, несмотря на объективно существующую стратификацию общества, тогда всем было плохо и трудно.
Мне же хочется рассказать только о моей маме, о своей семье, основываясь на личных ощущениях, переживаниях и воспоминаниях, оставшихся в памяти о тех годах.
Оценивая то время с позиций сегодняшнего дня, я с бесконечной благодарностью говорю о маме и восхищаюсь её твердостью духа, ее стоическому сопротивлению жизненным испытаниям, поставившей во главе семьи личное самообладание и жизненные силы на воспитание своих детей.
Привыкание к лишениям военного времени шло трудно, особенно для меня, я постоянно ныл, скулил и канючил, жалуясь на не проходящее чувство голода, и тем самым, естественно, ещё более расстраивал и терзал заботливое сердце мамы. Однажды даже её долготерпение, достигнув предела, не выдержало и, видимо, в каком-то нервном срыве она, всегда сдержанная, покладистая и тихая, вдруг, почти плача с душевным надрывом, воскликнула:
Ну, нет ничего! Режь меня на кусочки и ешь!
Я был потрясен её такими словами. Я не знал, что мне ответить маме, как поступить, как успокоить... Но точно помню, что с того дня я никогда больше не жаловался на голод, холод и другие неудобства, а даже старался подбодрить маму и оказывать по мере сил и возможности свою помощь.




Моя мама, Верюжская А.А. Углич. 1942 или 1943 г.

Наиболее трудным был зимний период, когда из-за недостатка дров, а чаще по причине их отсутствия, топить печку в течение нескольких дней и даже недель не удавалось, и в наших двух жилых комнатах температура чаще всего была ниже точки замерзания, почти сравниваясь с внешней температурой воздуха. На окнах образовывался толстый, много сантиметровый слой льда, а наружные каменные стены дома промерзали насквозь и вечером искрились отражённым леденящим светом от зажжённой керосиновой лампы. Вода в ведрах промерзала, чуть ли не до дна и даже в самоваре, разогреваемом утром, к вечеру уже плавали льдинки.
Иногда у нас появлялись дрова, обмененные по бартеру на рынке или купленные в «гортопе» по специальной разнарядке для учителей, тогда мама топила нашу лежанку. Однако, чтобы растопить печку надо было постараться проявить недюжинное мастерство: дрова, как правило, оказывались сырые, выделяя из себя потоки воды в процессе нагревания, долго шипели и никаким образом не хотели разгораться. Мама иногда с целью растопки использовала керосин, что, конечно же, было не безопасно. Возможно, она это делала специально для меня, чтобы показать так делать нельзя. Керосин, вспыхивая, выбрасывал из печки огненный язык пламени и тут же сгорал, а дрова, как и прежде, шипели и не разгорались. В конце концов, образовавшиеся головешки, полутлея-полугоря, превращались в горячую золу.




На ближайшем расстоянии от лежанки создавалась положительная температура, с обледеневших окон начинила стекать вода и стены, подтаивая, темнели. Комната постепенно наполнялась теплом и, разместившись на лежанке, появлялась возможность на некоторое время согреться. Возникало обманчивое впечатление полного уюта и блаженства.
Для того, чтобы каким-то образом сводить концы с концами, мама вынуждена была распродать или выменять на продукты питания, главным образом, на картошку значительную часть домашних вещей: мебель, одежду, посуду. К сожалению, у нас не было бриллиантов, золотых изделий и каких-либо драгоценностей, чтобы продажей таких ювелирных вещей заполучить подходящую сумму денег и поправить своё материальное положение. Помнится, была, правда, старинная монета в один золотой рубль, и ещё, кажется, семейная реликвия, с которой маме жалко было расставаться, серьги с какими-то камешками всё это, тем не менее, также было реализовано в обмен на картошку.
Кроме того, мама научилась из маленьких кусочков материи, подбирая их по размеру и по цвету, шить одеяла или покрывала, которые становились, пожалуй, произведениями искусства декоративного народного творчества. Такие покрывала, чтобы их сшить, требовали затраты большого количества времени, которого у мамы всегда не хватало. Выручала швейная машинка “Zinger”, которую каким-то чудом не конфисковали в период подготовки к эвакуации.
Занятия в школе занимали у мамы значительную часть времени, но и домашним заботам она уделяла большое внимание. На проверку тетрадей оставалась ночь.
Во время проведения учительских конференций или семинаров, чтобы не оставлять меня в промороженной квартире, мама иногда брала меня с собой. На этих мероприятиях, продолжавшихся до поздней ночи, мне было весьма скучно и тоскливо, ничего не понимая, томиться под бесконечную, как мне казалось, болтовню взрослых людей.
В слабо натопленном помещении Угличского Дома учителя, где, как правило, проходили такие заседания, все сидели в верхней одежде, не испытывая от этого какого-то неудобства: главное - не замерзнуть.




На таких мероприятиях, в перерывах между учительскими дебатами в буфете, что меня привлекало больше всего, иногда продавались микроскопических размеров ржаные булочки, и мама их покупала, закрепляя мой интерес к посещению подобных заседаний.
В течение каждой зимы мне регулярно приходилось болеть: свинка, ветрянка, скарлатина, корь. Своими болезнями я доставлял маме дополнительные заботы и хлопоты. Однако, к большому своему удивлению, не помню, чтобы в годы войны я болел какими-нибудь простудными заболеваниями.
С наступлением тёплых весенних дней настроение несколько улучшалось, но текущих проблем не уменьшалось. Наступала пора готовиться к весенним полевым работам.
Дело в том, что многие семьи не имели своих земельных участков по месту своего жительства, поэтому по ходатайству трудового коллектива и профсоюзной организации, желающим выделялись на загородных пустырях от одной до двух соток земли для посадки корнеплодов, прежде всего картофеля.
На целинных никогда не обрабатываемых пустующих полях нарезали соответствующие участки, где маме выделили в разных частях за территорией города две сотки. Под посадочный материал шла малюсенькая, похожая на крупный горох, картошка, которую мама умудрялась ещё разделить на несколько частей так, чтобы сохранить на них наибольшее количество глазков для прорастания. Подготовленная таким образом для посадки картошка расстилалась на бумагу и даже накрывалась чем-нибудь, чтобы, не дай бог, подмерзла, затем убиралась под диван или наши кровати в ожидании момента появления росточков.




Теперь-то я знаю по собственному опыту, что, значит, вскопать только небольшую грядку на глинистой земле, заросшей бурьяном. Как же тогда было физически тяжко маме, миниатюрной и хрупкой женщине, ослабленной и истощённой от постоянного недоедания, обременённой всевозможными другими нескончаемыми заботами, вскопать, посадить, затем несколько раз за лето прополоть, окучить, а осенью выкопать многострадальный картофельный урожай, принести на своих плечах мешки с картошкой домой, сохранить и постараться растянуть её расход, как только возможно на продолжительный срок. Бывало так, что сохранить картошку слишком долго не удавалось. Однако мама подмороженную и начинающую портиться картошку не выбрасывала, а каким-то способом перерабатывала в крахмал, который использовала для выпечки так называемых картофельных оладий.
По весне, как только с полей сходил снег, многие горожане, в том числе и мама, устремлялись на колхозные картофельные поля в надежде найти хотя бы несколько картофелин, пролежавших всю зиму в замерзшей земле, прошлогоднего случайно неубранного урожая. Если такому поиску сопутствовал успех, то найденный продукт из-за низкой кондиции в большинстве случаев не мог использоваться по прямому назначению, и поэтому чаще всего также шел на домашнюю переработку по получению картофельного крахмала.
В эти годы неоценимым подспорьем для всех оказались большие рыбные уловы. Волга - наше национальное богатство, как бы услышав «народный стон», в очередной тяжелый для народа исторический период откликнулась своими неиссякаемыми рыбными запасами. Рыбу ловили круглый год: зимой и летом кто только мог: вплавь на лодках или с берега и как только хотел: сетями, неводами, перемётами, удочками. Никаких ограничений тогда не было.
Созданные рыболовецкие бригады обеспечивали рыбой магазины, ларьки и лавочки, которые продавали, свежую живую рыбу летом, мороженую - зимой.
В городе была организована столовая, для работы в которой по обработке постоянно поступающей рыбы приглашались дополнительно к персоналу столовой желающие и за это они получали талоны на бесплатное питание. Для всех остальных, которых было предостаточно, жаждущих утолить свой голод и отобедать рыбным супом с котлетами из рыбы, цены были весьма доступные. Многие брали обеды на дом.




На втором этаже Торговых рядов в годы войны была организована столовая, в которой готовились в основном рыбные блюда.
Были случаи, когда мама, например, в зимние или летние каникулы, также подрабатывала в этой столовой в качестве обработчицы рыбы, получая для нас право на бесплатные рыбные обеды, о качестве которых практически никто не задумывался.
К слову говоря, рыбий запах и вкус рыбных котлет, как постоянно напоминающие голодные военные годы, так сильно въелся в мой организм, что на долгие годы приглушил всякий интерес к любой рыбной диете.
Даже летом, когда наступали летние каникулы, в погожие жаркие дни и в ненастье продолжалась борьба за выживание. Мама всегда находила необходимую и нужную работу. Когда созревали лесные дары: грибы-ягоды, а в ближайшем к городу лесном окружении на такое добро всегда был хороший урожай, мама, а иногда к ней присоединялась и Женя, ходили в лес и собирали ягоды (малину, чернику, голубику, бруснику, клюкву) и разные грибы. По возвращению домой, всё собранное тщательно сортировалось, взвешивалось и подготавливалось для продажи: деньги, хоть и маленькая сумма, всегда были востребованы в суровый зимний период. А когда погода не благоприятствовала походам в лес, то мама что-то шила, подшивала, реконструировала из старой одежды для использования самим или для обмена на продукты зимой. На моё удивление, например, мама сшила для меня летние матерчатые тапочки, подмётки которых были из скрученной верёвки. В этих тапочках я щеголял при посещении общественных мест: например, когда ходил в магазин приобрести нормированный по карточкам хлеб, чтобы в километровой очереди мне не отдавили босые ноги.
С наступлением осени всё трудоспособное население направляли на торфоразработку и уборку урожая в ближайшие и отдаленные от города колхозы. Ученики средних и старших классов вместе с учителями вместо учебных занятий неделями добывали торф или выкапывали картошку, брюкву, турнепс, но самой трудной работой была уборка льна, который не косили косой или серпом, а теребили, выдергивая мелкими щипками, чтобы не повредить стебли этого растения. Поскольку в такой работе требовалась большая аккуратность, поэтому на этот участок направлялись только женщины, которые голыми руками без перчаток и рукавиц не резкими движениями выдергивали небольшой пучок льна, легонько встряхивая и тормоша, укладывали на подготовленные валки с наименьшими изъянами так, чтобы не было «бороды», то есть без спутанных и скомканных стеблей.




Уборка льна в колхозе.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Задача - спасти! Юрий Ткачев

Не вдаваясь в точные архивные данные (если они, конечно, сохранились), я рассказываю о том, что пережил лично. Рассказываю с точки зрения непосредственного ликвидатора тех давних флотских аварий. Заранее прошу меня простить, если где-нибудь допущу неточность. Тем более прошло с тех пор достаточно много времени – более четверти века.
Сейчас, когда остается только вспоминать флотскую службу, память инстинктивно отбирает всё положительное, хорошее и весёлое.
Наверно, каждый человек стремится забыть те страшные и неприятные мгновения своей жизни, потому что положительные эмоции продлевают человеческую жизнь.
Хотя, какие могли быть тогда положительные эмоции у флотского спасателя? Вся его служба – постоянное ожидание сигнала тревоги.




Ночуя дома, я подскакиваю среди ночи от звонка в дверь. Это матрос – оповеститель. Ноги в руки и вперёд, в родимую бригаду. А там уже спасательный отряд «разводит пары» и готовится к выходу по одному из вариантов аварии – пожар, затопление корабля, не вышла на связь вовремя стратегическая «единичка».
Спасательный отряд Тихоокеанского флота (СО) – это компактная группа первого броска, состоящая из противопожарных кораблей и катеров, спасателей подводных лодок, водолазных судов. Состав спасательного отряда назначается приказом командующего флотом на неделю.
На борту одного из спасательных судов базируется походный штаб спасательного отряда – все офицеры: начальник походного штаба, специалист по водолазным работам, инженер по аварийно-спасательным работам, врач-физиолог.
Мне довелось служить в 34 бригаде спасательных судов ТОФ в должности флагманского специалиста-химика с 1979 по 1985 год, и, как минимум неделю в месяц, приходилось дежурить в качестве начальника походного штаба.
Готовность к выходу на аварию – летом 30 минут, зимой – 40. Пока идет подготовка кораблей к выходу в море, походный штаб должен выработать решение на ликвидацию аварии, а на переходе в точку аварии начальник походного штаба должен доложить командиру спасательного отряда свои предложения.
Чаще всего мы выходили на пожары, которые полыхали, как на военных кораблях, так и на гражданских судах – плавбазах, сухогрузах, танкерах.
Часто падали военные самолёты - тогда шло интенсивное освоение наших первых и последних тяжелых авианесущих крейсеров (ТАКР) «Минск» и «Новороссийск». Обычно пилоты погибали, а самолеты потом искали наши водолазные суда и тральщики.
Запомнился выход на спасение экипажа дизельной подводной лодки С-178. В октябре 1981 года она столкнулась с рефрижераторным судном и затонула на глубине около 30 метров прямо на входе в пролив Босфор Восточный, практически на виду всего Владивостока. Тогда, благодаря умелым действиям спасателей, большая часть экипажа была спасена.
Самоотверженно работали наши водолазные специалисты капитан 3 ранга А.Шеремет, капитан-лейтенант П.Алексейцев, врачи-физиологи - майор медицинской службы О.Васильев, капитаны медицинской службы И.Крамар, А.Морозов.




Памятник подводникам на Морском кладбище во Владивостоке. - Книга памяти подводников-тихоокеанцев.


Не могу забыть трагедию на крупных флотских учениях по высадке десанта. Его высаживали на необорудованное побережье в районе мыса Клерка, под Владивостоком. Это было в августе 1982 года. В числе средств десантирования впервые участвовали и десантные катера на воздушной подушке, только что поступившие на вооружение ТОФ.
Руководил учением командующий ТОФ адмирал В.Сидоров, на флагманском корабле находился прибывший на учение главком ВМФ С.Горшков.
Ночью отряд больших десантных кораблей вышел, следуя строго в кильватер друг другу, из бухты Владимира в район мыса Клерка. В целях маскировки на кораблях все огни были потушены, кроме гакобортных огоньков на юте. Шли практически в полной темноте. Замыкал колонну кораблей наш океанский спасатель «Машук» под командованием капитана второго ранга И.Кинчина.
Мы – походный штаб СО, - были готовы к разного рода чрезвычайным ситуациям и они не заставили себя ждать. Неожиданно небо впереди осветилось от десятков сигнальных ракет, по воде стали шарить лучи прожекторов. Немоту эфира взорвали встревоженные голоса командиров кораблей. Вся конспирация была нарушена ещё до начала десантной операции.
Быстро запросили обстановку и выяснили, что у десантного катера на воздушной подушке оторвалась аппарель (для непосвящённых – это опускаемый трап в носовой части десантного корабля).
Катер отработал «полный назад», когда внезапно, без ходовых огней, курс ему пересёк торпедный катер. Инерция движения была такова, что аппарель оторвалась и булькнула в воду, а находившаяся в трюме боевая машина пехоты (БМП) с 12 солдатами – десантниками затонула в море.




Учение было скомкано, недовольный главком Горшков улетел в Москву, а мы две недели занимались поиском и подъёмом тел погибших ребят, оружия и самой БМП. У некоторых находили письма, где они сообщали родным, что скоро вернутся домой. До «дембеля» многим из них оставалось меньше двух месяцев. Дома их уже ждали родители, невесты, друзья…
5 января 1984 года. Только, что вернулся домой с тушения крупного пожара на плавбазе «Василий Путинцев», горевшей в Дальзаводе. Не успел отмыть копоть с лица, привести себя в порядок и поужинать, как за мной приехал наш дежурный ПАЗик. В 165 бригаде ракетных катеров пожар! Это был, пожалуй, самый жуткий и памятный пожар на Тихоокеанском флоте. В бухте Большой Улисс заполыхал ракетный катер с боевыми ракетами на бот\рту. Загорелся и рядом стоящий, торпедный катер с полным боекомплектом артиллерийских снарядов. Чуть впереди от них по пирсу – малый ракетный корабль, стоящий тоже в боевом дежурстве.
Стало ясно – это ЧП флотского масштаба. Таких пожаров на ТОФ ещё никогда не было. На стенке у горящих катеров уже находились командующий ТОФ адмирал В.В.Сидоров, начальник штаба ТОФ вице-адмирал Г.А.Хватов, начальник поисково-спасательной службы ТОФ контр-адмирал Якимчик, масса военачальников рангом пониже.
Мне поставили задачу организовать разведку очага пожара на ракетном катере и доложить обстановку. На обоих катерах, кроме меня, нашей группы разведчиков пожара, вооружённых изолирующими противогазами ИП-6, личного состава военной пожарной команды и командира ракетного катера капитана 3 ранга Г.Заречнева никого не было.
Подошёл, взламывая лёд, спасатель «Жигули», из его лафетов мощными струями ударила вода по раскалённой палубе, по ракетным ангарам, по людям. Мороз сразу превратил мою шинель в ледовый панцирь.




Большой торпедный катер проекта "206М "Шторм". На катере был полный боекомплект 57 мм снарядов для АК-725 (спаренный артиллерийский комплекс).

Из-за опасности взрыва боеприпасов у рядом стоящего катера притопили корму где хранились артиллерийские снаряды. Ракетный продолжали тушить водой и пеной.
Люди работали на пределе физических и душевных сил. Не хотелось думать о том, что останется от нас, когда начнут взрываться ракеты. Топить ракетный катер не имело смысла: из-за малой глубины места стоянки, ангары всё равно остались бы над водой.
Пожар продолжался восемь часов и был ликвидирован в 4 часа утра. Только тогда мы, мокрые и обледенелые, покинули палубу катера. Когда я пришел в свою каюту на спасатель «Георгий Козьмин», едва хватило сил раздеться. Выпив почти стакан «шила», как на флоте называют спирт, рухнул на свою койку и проспал до 10 утра мертвым сном.
Я присутствовал на разборе происшествия в штабе флота с нами, спасателями, и командованием бригады катеров. Адмирал Сидоров спросил у командира бригады ракетных катеров « Сколько оставалось до взрыва, Солоненко?». Комбриг ответил, что по его расчетам 2-3 минуты. Ракетчики же удивлялись, почему они вообще не взорвались? Какое-то необъяснимое везение…

Светлая память жертвам всех флотских аварий. Мы, выжившие, будем вас помнить до конца жизни. Всегда моряки будут поднимать тост «За тех, кто в море!» и добавлять « Живых и мертвых!».


Офицеры – спасатели 34 бригады спасательных судов ТОФ. 1981 год.
 В первом ряду; А.Шеремет (дивизионный водолаз), В.Попов (помощник командира СС»Жигули») , Ю.Ситников (начальник штаба), Н.Макаров (командир бригады), И.Крамар, И.Кинчин (командир ОСС «Машук»), М.Штоник (командир СНПС «Георгий Козьмин»),
П.Чебыкин (офицер-политработник).
 Во втором ряду: Ю.Попов (командир СС «Жигули»), В.Быков (флагманский водолазный специалист), В.Пустовит (командир малого дивизиона), В.Лещенко (политработник), Ю.Ткачев (автор, флагманский химик), А.Кричко (командир ПЖС-209), офицер – начальник практики Дальрыбвтуза)

© Юрий Ткачев / Проза.ру - национальный сервер современной прозы

В.К.Грабарь."Пароль семнадцать". Часть 26.

Спиртное в магазинах по правилам запрещено было продавать лицам, не достигшим совершеннолетия, то есть 16-ти лет. Существовал ещё один искус, связанный с возрастным ограничением, это фильмы «до 16 лет...».



Сокращение несовершеннолетних

Если в детстве, когда в фильме встречалась любовная сцена, казалось, что зря на нее пленку тратили, то теперь ты уже жаждешь увидеть хоть что-то подобное. Но в те времена была категория фильмов, просмотр которых детям до 16 лет (время получения паспорта и возможности наниматься на работу) не разрешался. Это сейчас о сексе узнают еще в детском саду, а тогда «у нас секса не было». Секса в том испохабленном виде, какой он приобрел сейчас, тогда действительно не было, и любой намек на него: будь то слишком крепкий поцелуй или обнаженная выше колена нога, ставил фильм в разряд «Дети до 16 лет не допускаются».
Мы повзрослели раньше этого возраста. Поэтому стоящая на входе в кинотеатр контролёрша, ангел или дьявол в зависимости от того, как ты ей понравился, раздражала задолго до 16-ти. Физически мы выглядели по-разному, и каждый преодолевал этот возрастной барьер по-своему. У высоких первовзводников этот переход остался незамеченным, но никто так не ждал свой 16-й день рождения, как ребята из третьего взвода, на вид они выглядели моложе. И в день исполнения заветных 16-ти лет эти ребята с глубоким чувством удовлетворения могли себе сказать: «Свершилось!»
Да! Можно сказать, что стены училища не уберегли нас от соблазнов. Все препоны, заботливо расставленные вокруг нас, мы с успехом преодолевали. И все-таки существовал ряд нравственных норм, своеобразных табу, которые нельзя было приступить. Одно из них относилось к чужим вещам.


***



Треть россиян не знают ни одной заповеди... Из десяти заповедей, принятых в христианстве, наиболее известные среди россиян – «не убий» и «не укради»...

Нашими личными вещами в большинстве своем были те же казенные вещи, выданные в личное или индивидуальное пользование. Это форма, белье, учебники и прочее. Эти предметы были на виду у всех и не запирались. Зачем запирать, если у всех есть то же самое, что и у тебя? Чтобы различать их по принадлежности, все помечалось надписями, специальными бирками, тайными знаками. Однако сохранялось желание иметь и свое сокровенное. Прятали в основном вещи, которые не положено было иметь: еду, сигареты, деньги и прочее, или то, что других не касалось: фотографии и письма девчонок. Для их хранения самые хитрые (а это – единицы) пристраивали, где это возможно, второе дно. Мелочи, вроде полотенца, щетки и прочие предметы иной раз пропадали, но эти пропажи были, скорее, следствием небрежного отношения к вещам: своим и чужим.
Случаи воровства в памяти наших нахимовцев не сохранились. И все-таки в 1960 году, когда мы учились в 6-7-м классах, имели место несколько незначительных пропаж: в мае пропали тапочки у Воронкова, в июне – вазелин у Брыкина, а 13 октября – зажигалка у Попова. Пропажи мелкие, и о них не стоило бы говорить, если бы все эти вещи не оказались в одних руках. По нахимовским понятиям это были кражи, и вор должен быть изобличен и наказан. По мнению воспитателей, это как раз тот случай, когда требуется принятие всех возможных мер, чтобы предотвратить расправу. Воришек, обычно, сразу отчисляли. Так был отчислен Лебедь В.П. (теперь в роте остался только один Лебедь В.И. – полная противоположность первому).
Почему же все же такое случалось? Кражи в училище бывали в послевоенное время, и тогда это хоть как-то можно было объяснить. Но в то наше время, когда все вроде бы жили относительно благополучно!? А ведь кражи случались и до революции в кадетских корпусах.




Известный поэт Баратынский Евгений Абрамович был исключен в 1816 году из Пажеского корпуса за элементарное воровство. Поэтому интересен вопрос: почему случаются кражи в столь приличных заведениях? Может быть это детская зависть? Может быть доступность чужих вещей? Представление о личной собственности, когда твое и мое лежит рядом, наверное, искажается. Может, это было и не воровство вовсе, а свободное распоряжение чужими вещами.
Также сохранялось и желание в нашей суетной общей жизни сохранить участок личной территории, своего пространства, где бы можно было уединиться. Все места, где прятались вещи или прятались мы сами, назывались шхерами. Спрятаться – значит «зашхериться». Белогуб поясняет: «Стремление если не уединиться, то хотя бы на время исчезнуть из-под недремлющего ока наших воспитателей не исчезало и по мере взросления. В 10-11 классах очень было неплохо в теплое время сидеть на чердаке над актовым залом, из слухового окна вид открывался потрясающий. Когда эту «шхеру» обнаружили и на дверь повесили здоровенный амбарный замок, переместились в подвал в котельную. Что делали в «шхерах»? Курили, конечно, а в остальном - ничего предосудительного. Разговоры «за жизнь», о чем публично говорить не будешь, а держать чувства в себе мы еще не научились».


***



В итоге отрочество выглядит неким периодом, когда прощаешься с иллюзиями детства, начинаешь знакомиться с пороками взрослой жизни. Но, во-первых, не только они одни были в нашей тогдашней жизни, а во-вторых, вовсе не они определяли нашу судьбу. Из отчисленных, пожалуй, только Ерошкин, Заслонкин и В.П.Лебедь (не путать с В.И.Лебедем) пали жертвой порока. Причем, Ерошкин начинал хорошо и даже был председателем совета пионерского отряда. На этих ребят слишком большое влияние оказывала улица, что само по себе кажется странным, если речь идет о закрытом учреждении, но так было.
Из отчисленных в 7-м классе (1960–1961 гг.) преобладают ушедшие по здоровью: Сергей Машков, Иванов Виктор (язва), в августе проведен массовый отсев по зрению: Белоусов, Стародубцев, Иволгин, Проценко, Михотайкин, Листруков. А вот Жора Лиодт и Женя Фрейберг ушли по желанию. Два Васи - Семенов и Калашников и Владимир Григорьев (сын 1-го секретаря Молотовского райкома партии) получили переэкзаменовки.
Некоторые из отчисленных даже не запомнились, но с большинством из этих ребят было очень жалко расставаться. Летом 1962 ушел по здоровью Володя Миронов. Он дружил с Юрой Монаховым, оба были застенчивы и скромны. Оставшись без друга, Юра очень переживал. Сожалели и другие ребята. Восьмой класс вообще явился неким рубежом в судьбе многих. Очень много ребят в это время либо сами ушли, либо были отчислены.
Однажды в часы самоподготовки нас посетил с дружественным визитом когда-то покинувший стены училища Женя Фрейберг («Фрунсель»). Гость был нежданный. Он воспользовался всем известной тропой - через заборы бассейна водопроводной станции. Он удачно форсировал препятствия и прибыл к бывшим своим однокашникам. На беду его «засек» бдительный охранник, и наше общение с Евгением было непродолжительным. Он был выдворен из учебного корпуса с почетом через центральный выход.




Нахимовцы со своим воспитателем. Слева направо: В.В.Иванов, Е.Беляев, Э.А.Авраменко, В.Калашников, А.Мирошин, А.Сиренко, О.Осипов. 1963 год.

***

Из принятых к нам в роту в 1961 году была одна колоритная личность. Это Георгий Жимерин – сын министра энергетики. Весь прокуренный, в очках-линзах. Родители его прислали явно на перевоспитание, особо, наверное, не надеясь, что из него получится моряк, но вышел бы «просто» человек. Отец у Георгия - талантливый ученый и организатор государственного масштаба. В 1941 он осуществлял руководство демонтажом Днепро- и прочих ГЭС, расположенных на территории Украины. 15 лет он возглавлял Министерство электростанций (так раньше называлось Министерство энергетики). С 1957 года заместитель председателя Госплана РСФСР. Под его руководством была развёрнута работа по объединению энергосистем, которая завершилась созданием Единой европейской энергосистемы. В 1958 году Дмитрий Георгиевич вышел на пенсию, казалось, настало время для воспитания детей, но в 1961 он был назначен начальником отдела Государственного комитета Совета министров СССР по координации научно-исследовательских работ. И в октябре того же года он отправил сына в Нахимовское училище.
Сам Георгий – парень неплохой, и был принят нами как свой. Но все-таки он совершенно был неспособен соблюдать порядок, и в учебе отметился только тем, что однажды отстоял целый урок черчения на коленях перед Тимофеичем, выклянчивая себе троечку.




Урок черчения. Слева направо: В.Крылов, А.Т.Тимофеев, А.Сиренко, Л.Козловский. 1963 год.

Он пробыл в училище менее года и был отчислен. Родители, однако, прислали потом письмо командованию с благодарностью – сын, на их взгляд, в корне изменился в лучшую сторону.
В этом факте заключена вся парадоксальность ситуации: мы своими выкрутасами все время старались сделать так, чтобы было хуже, а все равно получалось, как лучше. Пока мы воспитывали Георгия, у его отца наметилось новое направление в деятельности: он стал Первым заместителем председателя Госкомитета по науке и технике, а в 1971 году при этом комитете он основал и стал Первым директором ВНИИПОУ – Всесоюзного научно-исследовательского института проблем организации и управления. Интересно, смог бы он стать директором, да еще членкором АН СССР, если бы не мы? Интересно было бы также знать, что стало с самим Георгием?


[1] ЦВВМА. Ф.903. Оп.16. Д.7. Л.294
[2] Подробнее см.: Сапанкевич Ю. Боевые годы ветерана// Советский моряк. 9 февраля 1968.


Глава 7. Корабельная практика



Первые дни на корабле. Слева направо: Б.Горелик, В.Строгов, В.Коновалов, В.В.Иванов, Е.Беляев, мичман И.Е.Лесничий, матрос крейсера, А.Мирошин, В.Виноградов, И.Задворнов, П.Евсевьев. 1962 год.

1961-1962 учебный год. Мы учимся в восьмом классе. Средний наш возраст 14-15 лет. В училище в это время было 486, а в следующем учебном году еще меньше – 472 нахимовца.
По исполнении 14 лет нахимовцев переводят на повышенную норму питания хлебом и почти автоматически принимают в Комсомол. Коля Петров, когда заполнял анкету, в графе «пол» написал – «деревянный». К маю 1961 года комсомольцами стали практически все нахимовцы 1946 года рождения и начала (январь, февраль) 1947-го. Всего – 13 человек. Комсомольцам, принятым в мае, билеты вручали у мавзолея Ленина. А через год – у памятника Зое Космодемьянской, по пути на Бородинское поле. Последним в роте был принят в Комсомол Боря Быханов.
Дела с учебой у нас обстояли по-прежнему неважно. По итогам 1-го полугодия рота занимает 5-е место. Из десяти двоечников училища пятеро – наши. В то время для хорошистов было введено дополнительное увольнение по средам, но воспользоваться этой возможностью могли не многие.
В соответствии с Законом "Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР" (1958 года), мы должны были оканчивать восьмилетнюю неполную среднюю общеобразовательную трудовую политехническую школу. Но мы были последними в истории училища, кто получил свидетельства об окончании не восьми, а семи классов. По идее, у нас должны быть переходные экзамены, но ничего подобного почти никто не помнит. Настоящим экзаменом для нас явилась первая корабельная практика.
Наши классы в это время выходили окнами на Большую Невку. Сверху мы наблюдали за корабельной жизнью на крейсере «Аврора». У крейсера стояли наши шлюпки, их по весне драили и красили, а летом на них ходили по Неве. Глубокой осенью мы наблюдали, как наши старшие товарищи грузили на «Аврору» уголь, 800 тонн без перерыва, день и ночь. А после они выскабливали деревянную палубу металлическими голиками. Вот такое представление у нас было о кораблях – из окна.




Крейсер "Аврора". Вид из окна класса. Фото 1964 года.

Продолжение следует.




Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Страницы истории Тбилисского Нахимовского училища в судьбах его выпускников. Часть 31.

Главным удовольствием лагерной жизни были ежедневные купания в море. Купания проводились два раза в день: утром, после физической зарядки, и днем, перед обедом. В жару иногда купались и третий раз — перед ужином. Купания проводились поротно, а процедура проведения этого мероприятия была во всех ротах одинаковой. Рота, одета по форме «трусы и бескозырка, босиком», приходила на свое место на пляже и выстраивалась в две шеренги повзводно. После этого звучали команды: «Первая шеренга — два шага вперед! Трусы и бескозырки снять! Первая шеренга — в воду! Вторая шеренга — в воду!» И голенькие пацаны или обнаженные юноши старших рот неслись в воду, и там начиналось нечто невообразимое, за чем внимательно следили стоявшие на берегу старшины. А на пляже двумя ровными рядами лежали уложенные на трусы бескозырки. На время купания к пляжу выводилась дежурная шлюпка — ее положение по отношению к береговой черте определяло допустимую зону купания. Самым сложным в проведении этого мероприятия был выход из воды. По команде «всем из воды!» каждый должен был преодолеть себя и стремглав кинуться к берегу, чтобы быстро выйти из воды. Сделать это удавалось не всем, и старшины безжалостно наказывали тех, кто явно филонил — их лишали очередного купания, а то и нескольких подряд.
Помимо «вольных» купаний несколько раз в неделю бывали уроки плавания, которые проходили в «ковше». На этих уроках нас сначала научили держаться на воде, затем — плавать брасом, а в старших ротах мы уже оттачивали свое умение и плавали на время. Периодически нам устраивали соревнования по плаванию. На первом этапе в них участвовали все без исключения, а на втором — те, кто был посильнее и оспаривал первенство роты и училища.
В первое лагерное лето я здорово «оморячился» — сходил в море на торпедном катере. Это событие могло бы закончиться для меня большими неприятностями, если бы не Юрочка Трутнев.
В то время в составе дивизиона, на территории которого располагался наш лагерь, были торпедные катера, похожие на те, которые снимались в моем судьбоносном кинофильме. Это были катера типа «Г-5», служба на которых была сопряжена с большим риском и требовала большого мужества. Катер имел два торпедных аппарата и зенитный пулемет для защиты от самолетов и катеров противника. Конструкция катера позволяла выстреливать торпеды только в направлении кормы, поэтому при атаке вражеского корабля катер должен был подойти к нему как можно ближе и развернуться, чтобы выпустить торпеду. Такое маневрирование вблизи чужого боевого корабля давало много шансов на то, чтобы самому быть подбитым или уничтоженным. Экипаж катера состоял из четырех человек: командир, боцман, моторист и стрелок-радист. У каждого из них было только одно свое определенное место, не допускавшее каких-либо перемещений на ходу, и моряки сидели на катере подобно летчикам в самолете. При выходе в атаку катер несся с огромной скоростью и «становился на редан» — его нос поднимался над водой, при этом из-под носовой оконечности по обеим бортам поднимались большие фонтаны воды. Зрелище идущего на редане катера было очень впечатляющим. На этих катерах служили лихие моряки.




Живя в лагере, мы регулярно могли видеть, как торпедные катера выходят из «ковша» в море и возвращаются с моря. Несмотря на запрет, мы частенько ходили туда, где катера стояли, чтобы поближе поглазеть на них, а многие командиры катеров с теплотой смотрели на пацанов в морской форме. Постепенно завязывались знакомства, и в конце концов произошло то, что должно было произойти: один из командиров предложил мне «сходить на часок» в море, а другой предложил это же моему другу Сашке Тележникову, с которым мы были в одном взводе. Мы с восторгом приняли это предложение, и в назначенный час, уже после ужина, пришли на пирс, с которого нас и взяли на катера. Мой командир посадил меня рядом с собой в его маленькой открытой рубке, защищаемой ветровым стеклом, надел на меня такой же, как у всех на катере, шлем, и катер, взревев мотором, пошел в открытое море. Катер ходил в море около часа, несколько раз становился на редан, и я испытывал чувства страха и восторга. А затем случилось непредвиденное: командиры катеров получили команду продолжить учение и идти в другой квадрат для выполнения каких-то задач. И вместо одного часа катера пробыли в море часа три и вернулись в базу, когда уже стемнело, а в нахимовском лагере произвели «отбой». Обалдевшие от впечатлений, мы с Сашкой тихонько подошли к нашей палатке в надежде незаметно пролезть в нее с задней стороны, но — нас давно уже ждал наш офицер-воспитатель. Пришлось честно рассказать ему о том, где мы были, а он, выслушав наши объяснения, сказал нам только: «Что же вы делаете со мной, мальчики?» И отправил нас спать. На следующий день он никак не наказал нас и никому не доложил о том, что с нами произошло.
Получилось так, что всю жизнь потом Сашка был одним из моих близких друзей. И много лет спустя мы с ним не раз добрыми словами вспоминали этот «неуставной» поступок Юрочки Трутнева.
Сходить в море на торпедном катере удалось еще нескольким ребятам из нашей роты, и их походы обошлись без происшествий. Но в конце концов нам было категорически запрещено появляться на той части территории, где стояли торпедные катера, а командование дивизиона приняло меры к тому, чтобы исключить появление там нахимовцев. Мое общение с торпедными катерами на этом и закончилось, а Сашка после окончания высшего училища служил на торпедных катерах.
Два лагерных месяца обычно пролетали незаметно, а в августе нахимовцы получали отпуск и разъезжались по домам. Круглые сироты получали путевки в различные пионерские лагеря, в том числе — в Артек.




Первые годы большая группа ленинградцев ездила в отпуск и обратно в училище под руководством старшины, который занимался доставанием билетов на поезда и следил за тем, чтобы мы не потерялись в дороге. А затем, повзрослев, мы ездили в отпуск уже самостоятельно. В тех поездках нам часто приходилось делать пересадку в Москве, и Ленинградский вокзал в те годы был нам хорошо знаком — там нам много раз приходилось подолгу «кантоваться» в ожидании поезда и даже ночевать на полу, подстелив бушлаты.
Каждый раз дома меня окружала материнская любовь и забота, а потом снова нужно было возвращаться в училище и снова втягиваться в училищную жизнь, став на одну роту старше.


От редакции.

Несмотря на сложную обстановку на фронтах, Страна изыскала ресурсы, чтобы обеспечить всем необходимым обмундированием нужных размеров весь контингент Училища. Многое просто пришлось шить заново по детским меркам.
Нормы довольствия воспитанникам были установлены по образцу подводников. К установленному сроку всё это было обеспечено и сосредоточено на складах училища. Прибывающие кандидаты направлялись поначалу в Кобулети и в первый лагерь в селе Кикеты (около курорта Сурами), где получали первые уроки морской этики и воинских правил поведения в различных условиях жизни – училище было закрытой воинской частью со всеми вытекающими обстоятельствами. Мальчиков приучали правильно носить флотскую форму, аккуратно укладывать на ночь, самостоятельно и всегда чистить обувь, обучали приёмам личной гигиены, сбережению обмундирования, правилам и нормам воинского общежития и взаимного уважения воспитанников и старших начальников. Здесь начинали обретать навыки уставной жизни и несения служебных нарядов. Это было всё то, что входит в курс молодого краснофлотца и что обеспечивает нормальное функционирование военно-морской части. Здесь же начинала зарождаться любовь к морской форме и гордость за принадлежность к славному Военно-Морскому Флоту!




Летний лагерь Тбилисского Нахимовского Училища в Кикетах (около курорта Сурами). Горнист трубит "подъем" после тихого часа. Фотография предоставлена Ириной Валентиновной Мартыновой, дочерью подполковника В.П.Николаенко.

Добрую память о лагере и военно-морской практике сохранили все выпускники, некоторым удалось записать свои впечатления, предоставим же им слово.

Воспоминания выпускника ТНВМУ 1953 года Курако Юрия Николаевича

По дороге жизни, часть третья.


Ежегодно после сдачи экзаменов мы оправлялись в летний лагерь на Черном море в Фальшивый Геленджик. Интересна история названия этого места. Во время русско-турецкой войны, чтобы обмануть турок, южнее Геленджика было обустроено место, очень похожее на сам Геленджик. Берег был выбран не случайно, он напоминал Геленджикскую бухту. Турки на самом деле приняли это место за Геленждик и устремились в эту бухту. Здесь и ждало их разочарование. Они попали под перекрестный огонь - русские корабли ударили с флангов, береговая артиллерия прямой наводкой помогала уничтожению вражеских кораблей. Турецкий флот, значительно превосходящий русскую эскадру по огневой мощи и более современной оснастке кораблей, был сожжен и разгромлен. Флагманский корабль турок поднял белый флаг и прекратил сопротивление. Командующий турецкого флота Осман-паша капитулировал и преподнес свою саблю русскому адмиралу в знак уважения к русскому флоту!



На снимках: 1. Воспитатель, старший лейтенант В. Мизонов с группой воспитанников училища. 2. Занятия нахимовцев. На уроке географии. Фото В. Попова. - «Известия» №230 от 27 сентября 1944 года.


В честь этого события это место и было названо Фальшивым Геленджиком. Море для нас было символом, связанным с флотом. И действительно, только там мы получили возможность приобщиться к морскому делу не теоретически, а на практике. Весь наш распорядок дня был выстроен с учетом практических занятий. Мы вязали узлы и плели кранцы, учились управлять парусами, ходили на шлюпках, изучали сигналы, передачу команд – полностью посвящали себя занятиям военно-морским делом.
Каждое воскресенье проводились соревнования между классами, подразделениями по различным видам спорта. Особенно радовались мы, когда устраивались соревнования по плаванию. На берегу был оборудован защищенный бассейн от волн. Там мы сдавали все нормы и успешно тренировались по плаванию. Здесь же нам показывали, какие существуют стили плавания. Многие ребята вообще плавать не умели. Но очень быстро стали осваивать этот вид спорта и даже показывать хорошие результаты.
Проводились и соревнования по гонкам на шлюпках. Можно сказать, что это было самым главным событием всех праздников на воде. Занятия и соревнования на шлюпках оставили самое большое, неизгладимое впечатление, которое запало на очень долго в нашей памяти. У каждого из нас за лето появлялись «трудовые» мозоли на руках от весел. Ими мы гордились и всегда показывали своим товарищам, как свидетельство высшего достижения в освоении морского дела.
Ежедневно несколько раз нас водили на море купаться. Если мне не изменяет память, то делалось это утром после зарядки, перед обедом и вечером после свободного времени перед ужином. Здесь уж мы давали волю своей энергии: Бултыхались, барахтались, плескались, игрались, брызгались иногда друг друга и притапливали. Зоркий глаз контролирующего сразу это замечал, и воспитатель
рукой показывал: прекрати или сейчас окажешься на берегу. Провинившиеся были и, когда другие купались, они сидели на бережку и с завистью смотрели, как друзья, товарищи отводят свою душу в водных процедурах.




Возвращение из шлюпочного похода с дачи писателя В.Г.Короленко в местечке Джанхот.


Когда мы стали постарше, организовывались на шлюпках морские переходы в Геленджик и Новороссийск. Этим походам всегда предшествовала серьезная подготовка. Мы прекрасно понимали, что с морем шутить нельзя, оно не прощает малейшие ошибки, поэтому воспринимали это очень нужным и необходимым для нас, будущих офицеров Флота. Даже в небольшом по длительности походе требовались закалка, сноровка, знания, практическое умение действовать слаженно и четко. Провожали в эти походы всем коллективом.
Так и переходила эта эстафета от старших к младшим, это была традиция и каждому хотелось достигнуть возраста, когда тебе могли доверить столь сложное дело и проводить в поход. В этих настоящих морских походах мужали и закаляли свой характер нахимовцы. В летнем лагере нахимовцы участвовали в соревнованиях, сдавали нормы БГТО, ГТО, а также получали спортивные разряды.
Так, я в лагере впервые показал 2-й разряд в плавании брассом и потом систематически улучшал результаты, совершенствовал свои усилия в этом виде плавания в спортивной секции, добившись звания чемпиона Нахимовских Училищ. Виктор Карякин - был самый быстрый бегун на 100 м., побеждал на всех соревнованиях и выиграл этот забег на спартакиаде НВМУ. А все начиналось с лагеря. Многие ребята именно там получили возможность раскрыть себя, как хороших будущих спортсменов, а в спортивных секциях продолжали совершенствовать свое мастерство.
У нас было большое футбольное поле, вокруг него и располагались палатки, в которых мы жили. Утром только прозвучит сигнал «Побудка», как мы тут же выбегаем и строимся на этом поле. Зарядка проводилась общая. Сначала под руководством физрука отрабатывали различные упражнения, дабы прийти в себя после такого крепкого сна, который может быть только на лоне природы. Потом начинали делать комплексы. По сложности они были разделены на три группы. Начиналась музыка, и мы знали, какой комплекс начинать. За длительное время мы так отработали слаженность и четкость, что даже выступали с показательными выступлениями.
В свободное время играли в футбол, волейбол и баскетбол. Здесь тоже были свои кумиры. И игры не только для участников, но и для зрителей проходили с огромным интересом и спортивным азартом. А сколько было обсуждений, переживаний, волнений из-за проигрыша своей команды. И, наоборот, – радость, и восторг от победы. Всплеск эмоций был настолько мощным, что старшим приходилось нас успокаивать!




После купания вдоль футбольного поля и баскетбольной площадки на обед ведет старшина В.Гузь. Фальшивый Геленджик 1947 г.


Лагерь стал спортивной базой, своего рода кузницей, где укреплялось наше здоровье после тяжелого и длительного учебного года. Черноморское побережье, чистый морской и горный воздух, теплый климат этому только способствовали.
Все имеет свое начало и конец. Приходит время и прощаться с беззаботной, спортивной, привольной лагерной жизнью. Впереди отпуск! Но не для всех это было желанным и ожидаемым временем. Просто потому, что многим некуда было ехать. Они продолжали оставаться в лагере. И, когда их товарищи покидали лагерь и уезжали, у многих на глазах были слезы!




По свидетельству Николая Дмитриевича Шестопёрова (выпуск 1950 года), в летнее время в начальные годы нахимовцев, не уехавших в летний отпуск, отправляли в многодневные экскурсионные поездки по городам Грузии. На набережной ставили палатки для ночёвки, либо проживали во флотских экипажах. На снимке прогулка в Городском парке пионеров г. Батуми. 1944-1946 годы. Фото предоставлено Ириной Валентиновной Мартыновой, дочерью подполковника В.П.Николаенко.


Фальшивый Геленджик. Аркадий Александров.



Если в Фальшивом Геленджике повернуться лицом к морю, то вправо, в восьми километрах, будет находиться Геленджик, а влево, в четырех-пяти км – Джанхот – местечко, где летом отдыхали дети в пионерских лагерях. В Фальшивом Геленджике располагался лагерь Тбилисского нахимовского военно-морского училища. Воспоминания о жизни и учебе в лагере, о солнце, море и обо всем, что связано с этим местом воспроизводятся памятью только в светлых тонах.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович

Страницы: Пред. | 1 | ... | 96 | 97 | 98 | 99 | 100 | ... | 125 | След.


Copyright © 1998-2025 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.