Новоиспечённым курсантам выдавалась форма высшего военно-морского училища. Кроме этого, полагались проездные документы до города, в котором располагалось нужное высшее училище. Предварительно мы в течение месяца находились в отпуске и радовали родителей (у кого они были). Если в Рижском нахимовском начальник училища строго придерживался правил приема детей, у которых хотя бы один из родителей погиб на войне, то в Ленинградском были нахимовцы, устроенные по блату. Иногда это были дети высокопоставленных начальников, как, например, сын работника секретариата ЦК КПСС Н.Пегова. Иногда были блатные по другим причинам, а в детстве это быстро и просто замечается. В Севастополь из Ленинграда были направлены 12 бывших рижских нахимовцев и несколько ленинградских. Из Тбилиси получил направление нахимовец Вадик Бородулин, с которым мы вскоре познакомились и подружились. Вскоре эта команда миновала проходную ВВМУ им. Нахимова. Прибытие отмечали у дежурного офицера. Далее ни один из нас не попал в расположение (как это положено) роты нового набора. Не сговариваясь, мы собрались в освободившихся старых палатках. Новобранцев, к этому времени перевели в кубрики, и над ними тренировались (точнее измывались) будущие сержанты пехотной школы.
В наших палатках стояли металлические кровати без матрацев и одеял. Изнеженностью мы не страдали и решили продлить себе вольную жизнь, тем более, что в заброшенные палатки никто не заходил. Курсанты училища находились на практике или в отпусках, новобранцы под руководством будущих сержантов проходили курс молодого краснофлотца. Офицеры отдыхали. Мы стали налаживать быт, а организация у нас за шесть лет была достаточно отработана. Меня выбрали казначеем, и все сдали имеющуюся в карманах наличность. Сумма получилась очень даже небольшая с учетом окончания отпуска, но за свободу всегда надо платить. За каменным забором располагались двухэтажные дома семей офицеров училища, и при них действовали продуктовые и овощные палатки. Двое дневальных перелезали через забор, приобретали продукты и готовили на всех еду. Меню практически не менялось: помидоры, подсолнечное масло, белый хлеб, временами чай. После завтрака отправлялись купаться и загорать на море, на территорию соседней артиллерийской части, где до нас никому дела не было. Обед, он же ужин, был как у англичан, часов в пять. Такой распорядок у нас продолжался две недели. Наша рабочая одежда давно требовала стирки, хотя по дороге на море одежды на себе мы с каждым разом оставляли все меньше и меньше.
В таких живописных нарядах по дороге на обед нас застал заместитель начальника училища по строевой части капитан I ранга Хулга, бывший старпом с крейсера. Остановить нас ему не удалось, догнать – тоже. Правда, вскоре с помощью дежурного офицера он обнаружил нас в палатках. Гневу его не было предела – такого, по его словам, он еще не видел.
Уже через час мы были в распоряжении командира роты нового набора, капитана Гуськова. Похоже, его одолевали какие-то болезни, он был худой и желчный человек. И видно было, что наша компания ему не очень нравится, и это мы вскоре почувствовали на себе. А для начала он построил всю роту – новобранцев из пехотной школы младших командиров вместе с нами – по ранжиру, то бишь, по росту. И это была его тактическая ошибка. Все 12 рижских нахимовцев (тяжелое детство, безотцовщина, плохое питание) попали в мелкорослый четвертый взвод, и составили половину этого взвода. На следующий день четыре будущих сержанта, командующие четвертым взводом, с удивлением увидели, что среди их новобранцев половина носит бескозырки с ленточками, а на плечах погоны курсантов. Скоро они поняли, что командовать (верховодить) этим взводом совсем не просто, и попросили капитана Гуськова избавить их от курсантов. Командир роты Гуськов равномерно раскидал нахимовцев по всем взводам и решил, что теперь будущие сержанты справятся. Так я оказался на шкентеле (левом фланге) гренадеров первого взвода. Тут вскоре наступило время приема новобранцев в курсанты, и будущие сержанты с радостью покинули наше заведение. Мы тоже радовались этому прощанию.
Помимо усиленной строевой подготовки будущих курсантов понемногу приобщали и к морской практике. За время нашего двухнедельного отдыха новобранцев обучали гребле на катерах и баркасах. При нас началось обучение управлению парусами. Обучение проводил флотский мичман начальник водной станции. Взвод усаживался на баркас и на веслах выходил в море из Стрелецкой бухты. Первый на парусные занятия четвертый взвод сделал, когда в его составе еще присутствовали 12 рижских нахимовцев.
Мичман очень удивился, когда команда быстро и ловко поставила две мачты и подняла паруса, и спросил, откуда такие умельцы. Когда я рассказал ему, что мы нахимовцы и шесть лет ходили под парусами на разных судах, то мичман приказал сесть на руль, а сам расположился отдохнуть на сланях. В течение четырех часов мы катали новобранцев под парусом, и в конце пришли на водную станцию в Стрелецкой бухте. Позже я имел возможность неоднократно убедиться, что самое правильное обучение будущих офицеров парусному делу и другим необходимым флотским премудростям было в рижском нахимовском у Безпальчева. А сравнивать мне было с чем: Ленинградское нахимовское, Севастопольское и Калининградское высшие училища, и служба на Каспии. Большинство офицеров не умели, а некоторые и боялись по разным причинам выходить на шлюпке под парусом со своими матросами. Абсолютное большинство курсантов, с которыми я оканчивал училище, не умели вязать морские узлы и пользоваться флажным семафором. Такую же картину я наблюдал и среди офицеров. В Интернете мне приходилось читать домыслы какого-то автора, утверждавшего, что Безпальчев в Рижском нахимовском готовил барчуков и белоручек. Считаю своим долгом полностью не согласиться с мнением этого бессовестного вруна. Из пострадавших в войну пацанов, и часто хулиганов, капитан первого ранга Безпальчев воспитывал достойных людей, как он это понимал и умел, а умел и понимал он многое. Он неоднократно внушал нам, что знания основных положений Уставов поможет нам в дальнейшей службе, и позже – в воспитании подчиненных. Эти внушения большинство из нас старательно мотало на ус. Тех, кто пренебрегал этим советам, дополнительно учил боцман мичман Гуляев. Правда, мичман делал акцент на Корабельном Уставе, и учил, что каждый нормальный морской офицер должен знать Корабельный Устав, как «Отче наш...». Старания этих двух незаурядных педагогов не пропали даром, и часто выручали нас в годы службы.
. Н.А.Верюжский: в тот период капитан 2 ранга В.И.Великий был заместителем начальника штурманского факультета. А начальником - капитан 1 ранга Г.В.Вавилов.
Начинался новый учебный год в новом училище. Начальником нашего штурманского факультета был Герой Советского Союза (Героя получил в войну, будучи капитан-лейтенантом) капитан 2 ранга Великий. По заведенным порядкам, командирами взводов и отделений первого курса становились курсанты выпускного четвертого курса. Очевидно, здесь закладывались азы «дедовщины» в среде будущих офицеров, хотя и не все этим злоупотребляли. Командиром моего отделения был нормальный курсант, а вот командир взвода оказался из любителей поизмываться над подчиненными, и служба мне медом не казалась. Заставить меня пресмыкаться перед ним он не смог при всем его желании. Наряды он мне отпускал не жалея. Особенно ему нравилось заставлять меня драить ротный гальюн (туалет), когда он заступал дежурным по роте или факультету. Возражать было бесполезно. Когда рота отходила ко сну, я опрокидывал на кафельный пол два обреза (таза) воды и старательно наводил порядок. Мой садист, заступив дежурным по роте или факультету, имел право лечь спать через полтора часа после общего отбоя. За это время он раза три-четыре браковал мою работу, и я безропотно выливал два таза воды на кафельный пол туалета. Перед тем, как идти спать, он оценивал мою работу на удовлетворительно и разрешал мне по завершению идти спать. Тут он конечно ошибался. После его ухода я садился на подоконник и засекал время на час или два. Когда моего садиста навещали сладкие сны, я будил его, докладывал, что его приказание выполнено, и я прошу принять мою работу. Не могу дословно воспроизвести его слова, но очень скоро драить гальюн я перестал. А вскоре мой взводный, благодаря моей воспитательной работе, вообще перестал давать мне лишние наряды, и у нас началась нормальная служба.
Нахимовские университеты
Вообще «воспитательных» приемчиков было много. Один из них мне особенно запомнился. Мой комвзвода рядом с ботинками у ножки кровати ставил удобные тапочки, в которых он бежал умываться за час перед общей побудкой. Ночью тапочки прокалывались шилом и прикручивались к полу шурупами. Утром дневальный заранее будил всех командиров и мой садист, спросонья, сунув ноги в тапочки, хлопался носом в паркетный пол. Вскоре он понял, что ломать характеры дело хлопотное, а все мы будем офицерами. Эту задачку мы и решали общими усилиями, как могли.
В конце октября 27-го числа капитан Гуськов построил роту и скомандовал нахимовцам выйти из строя, и остаться дневальными и дежурными по роте. Дальше воспоминания идут со слов моего друга Бори Сиротина. Рота двинулась в Стрелецкую бухту, где была посажена на буксир, который должен был доставить молодых курсантов на легкий (бывший итальянский) крейсер «Керчь» для короткого ознакомления с корабельной службой.
Прохождение в Севастопольской бухте мимо боевых кораблей мероприятие торжественное и красивое. Курсанты не уставали ворочать головами по сторонам. Капитан буксира подогнал свое судно к трапу крейсера «Керчь» по левому борту, чем вызвал гнев вахтенного офицера, который кричал, что это адмиральский трап и буксиру надо перейти на правый борт. Капитан буксира игнорировал команды вахтенного офицера и выгрузил курсантов. На палубе оробевших курсантов встречали командир и замполит корабля. Командир крейсера приветствовал курсантов и пошутил, что их первый заход на борт военного корабля по адмиральскому трапу – это хороший знак, и быть им всем со временем адмиралами. Ни один из нашего выпуска, похоже, так и не стал адмиралом. После командира обучением морской корабельной службе стали заниматься старшины.
Роту разместили в носовом кубрике, где мы должны были провести ночь в подвесных койках. Дело это не совсем простое. К каждому взводу приставили усатого старшину, который начал обучать курсантов необходимым флотским премудростям. Осваивались три упражнения: 1 – как влезть в подвесную койку; 2 – как вылезти из нее без травм; 3 – как увязать пробковый матрац и подушку в аккуратный тюк длиной не более одного метра. На палубе кубрика стоял рундук, в который должны были поместиться три тюка. На рундуке спал счастливчик. Над каждым рундуком в два яруса размещались две подвесные койки похожие на гамаки. Процедуру залезть в подвесные койки освоили относительно быстро, а слезть и не упасть на палубу, было сложнее. Почти вся команда крейсера дружно хохотала над нашими попытками. Только отбой прервал бесплатное представление для команды крейсера. Многие курсанты даже не ходили ночью в туалет, чтобы не грохнуться в темноте с койки. Но к отбою система вылезания была освоена тройками по следующей схеме. На рундуке спал Витя Белов, на первом ярусе спал Саня Сидоркин, на втором – Боря Сиротин. Первым вставал Белов и с рундука помогал вылезти Сидоркину. Потом они вдвоем с рундука вынимали из койки Сиротина. Утром 28 октября на крейсере сыграли побудку, и опять толпа матросов собралась в носовой кубрик смотреть «цирк», но на этот раз большого удовольствия они не получили.
Дальше состоялось торжественное построение на . Позже сыграли команду «Корабль к бою и походу изготовить». Крейсер покинул свою стоянку и вышел в море. Поход проходил вдоль берегов Крыма. Вначале нами осваивались нижние помещения крейсера и только на траверзе Ялты пошли экскурсии на верхней палубе. У торпедного аппарата старшина экскурсовод спросил, у кого есть вопросы. Отличился курсант Стецюренко, который спросил, как торпеда стреляет по самолетам, чем очень насмешил старшину. У 37-мм зенитного автомата матрос делал приборку, и попросил курсантов отодвинуть автомат, чтобы прибрать под ним. Расторопный Саня Кубицкий схватился за станину и позвал всех помочь ему. Все расхохотались. На траверзе Алушты легли на обратный курс и после обеда все курсанты вольно шлялись по кораблю. Около 17 часов на траверзе мыса Херсонес легли в дрейф, чтобы пропустить в Севастополь флагман ЧФ линкор (тоже бывший итальянский) «Новороссийск», который возвращался в базу после артиллерийских стрельб. В Севастополь «Керчь» заходила уже в темноте, и прошла мимо впечатляющей громады «Новороссийска», который стоял на бочках у морского госпиталя. «Керчь» встала на бочку за сухим доком, и курсанты решили хорошенько рассмотреть флагман Черноморского флота утром. Никто не мог предположить, что этот боевой корабль нам больше не удастся увидеть никогда.
Подводный взрыв в носовой части линкора произошел в 1 час 30 минут 29 октября 1955 года. Судя по огромной пробоине, взрыв был страшной силы, но наши курсанты на «Керчи» его не слышали. В 5 часов утра они собрались на баке и могли наблюдать огромное днище перевернувшегося корабля, который почти 3 часа после взрыва находился на плаву. После завтрака к трапу правого борта подошел буксир и доставил курсантов нашей роты в Стрелецкую бухту. Длительное время трагическая гибель линкора и сотен моряков замалчивалась командованием Флота и руководством страны. Все это оказывало самое неблагоприятное влияние на состояние и поведение матросов и офицеров Черноморского флота. Тяжело переживали эту трагедию и жители Севастополя.
К моменту взрыва командир линкора находился в отпуске. Его обязанности исполнял старпом капитан 2 ранга Хуршудов, который вечером 28 октября сошел на берег, оставив старшим на корабле старпома капитана 3 ранга Сербулова. После взрыва линкор приобрел дифферент на нос, который все время увеличивался. Сербулов, выполняя распоряжение зам. начальника штаба флота капитана 1 ранга Овчарова, начал буксировку корабля кормой к берегу. Выполнению этого разумного мероприятия помешали славные адмиралы. К этому времени на борт тонущего корабля прибыла команда высших начальников ЧФ: командующий ЧФ вице-адмирал В.А.Пархоменко, нач. штаба ЧФ вице-адмирал С.Е.Чурсин, член военного Совета вице-адмирал Н.М.Кулаков, исполняющий обязанности командующего эскадрой контр-адмирал Н.И.Никольский, а также начальники особого отдела и прокуратуры. Перед этими специалистами стояли две задачи: 1 – спасать линкор (а значит свои шкуры и должности), 2 – провести немедленную эвакуацию не занятого в работах личного состава. Специалисты стали решать первую задачу. Вице-адмирал Пархоменко приостановил начатую буксировку и решил вести борьбу за живучесть корабля, который тонул. Когда Пархоменко понял бессмысленность своей затеи и отдал приказ о возобновлении буксировки, корабль уже прочно сидел носовой частью на грунте. Все это время на юте толпились около тысячи не занятых в спасательных работах моряков, которым не давали команды на эвакуацию. В результате более 600 моряков погибло, а около 200 было ранено и покалечено.
В годы войны пренебрежением к жизни подчиненных в большой степени отличались действия адмирала Трибуца на Балтике и адмирала Октябрьского (Иванова) на Черном море. Они не ценили личный состав и пытались, в первую очередь, спасать корабли, за гибель которых они могли иметь личные неприятности от Сталина. В Севастополе в 1955 г. даже траурные мероприятия не были должным образом проведены. Приближалась дата 7 ноября, город собирался посетить Хрущев, и никто не решился отменить празднование и парад. В результате гибели «Новороссийска» был снят с должности адмирал В.А.Пархоменко.
Чуть раньше Хрущев снял с должности и понизил в звании адмирала Флота и Главкома ВМФ СССР Н.Г.Кузнецова, поставив на его место адмирала Горшкова, который в течение 1954-1955 годов катал по Черному морю знатных иностранных гостей нашей страны. Н.Г.Кузнецов имел свои взгляды на перспективы развития и строительства флота после войны, которые расходились с взглядами Хрущева. «Большой стратег» Никита Сергеевич считал, что ракета, пущенная с подводной лодки (или даже с катера), способна поразить любой большой военный корабль. И поэтому, в силу своей уязвимости, большие корабли стране и флоту СССР не нужны. Имеющий свое мнение и отстаивающий свои взгляды Кузнецов, очень не нравился Хрущеву в отличие от покладистого Горшкова.
Еще во время Великой Отечественной войны в СССР было организовано три нахимовских училища для детей, чьи родители погибли в годы войны. В 1943 г. в городе Тбилиси, в 1944-в Ленинграде и в 1945-в Риге. В двух из этих училищ (в Риге и Ленинграде) мне пришлось проходить учебу и службу. Со временем я пришел к твердому убеждению, что организацию и порядок в любом коллективе или обществе определяет широко образованный и должным образом воспитанный руководитель, если при всем этом он в обязательном порядке является и личностью.
Такой личностью, на мой взгляд, всегда был выпускник Морского кадетского корпуса К.А.Безпальчев, который начал службу еще в царском флоте на Балтике и принимал непосредственное участие в I Мировой войне. В 1917 г. женился и в этом же году в России случились две революции, в результате которых настроенные разными революционерами матросы начали уничтожать своих офицеров. Тех, которых Дыбенко с матросами уничтожить не успели, новая власть мобилизовала на службу в Красном Флоте. С этого времени практически в среде нового офицерского корпуса новой власти исчезает по существу гордое и красивое выражение «Честь имею!». Этому способствовало ускоренное, массовое производство в офицеры лояльных новой власти представителей и существование в армии и на флоте института полит. комиссаров. Безпальчев получает назначение в Ладожско-Онежскую флотилию. Служит добросовестно и уже в 1923 г. он служит на ЧФ старшим помощником крейсера «Коминтерн», где встречает на своем корабле прибывшего на практику курсанта 2-го курса училища им. Фрунзе Н.Г.Кузнецова – будущего Главкома ВМФ СССР. В это время на Черноморском флоте по службе офицер Безпальчев многократно пересекается с новоиспеченными флотскими командирами, будущими известными сталинскими адмиралами. Среди них: В 1938 г. Юмашев становится командующим ЧФ, Кузнецов – командующим ТОФ, а Безпальчев арестован и только в 1940 г. восстановлен в кадрах. Служить ему дозволяется только в системе военно-морских учебных заведений. Такая судьба-злодейка. В 1945 г. Безпальчев назначен начальником Рижского нахимовского военно-морского училища. Если я довольно подробно описал, какую живописную, разношерстную толпу пацанов я встретил во дворе училища в 1949 г., то можно себе представить, что увидел он перед собой в 1945 г. Однако духом он, как личность, не пал и стал из этой толпы оборванцев ковать кадры для ВМФ СССР. Похоже, что образцом для себя в этой деятельности он взял порядки хорошо знакомого ему Морского кадетского корпуса, хотя на этой почве были у него конфликты с различными молодыми вышестоящими начальниками, включая и Главкома ВМФ Н.Г.Кузнецова. Продвижением в званиях его не баловали. Учебный год новый набор начал очень старательно. Все было ново и интересно. У начальника училища постоянно были две проблемы: непрогнозируемое поведение воспитанников и слабый состав (за редким исключением) офицеров-воспитателей, которых мы называли «накипь флота». То же относилось и к помощникам офицеров-воспитателей. Зато педагогов набирал сам Безпальчев и это были специалисты своего дела. Английский язык преподавал бывший военный переводчик майор Эльянов. Русский язык и литературу преподавала майор Панина.
Эльянов Давид Иосифович. Панина Надежда Венедиктовна
Замечательно преподавалась мореходная астрономия и другие предметы. К сожалению не запомнил фамилии и этих талантливых педагогов. Ботанику (тычинки и пестики) преподавала очень красивая молодая женщина А.Г.Демурчян. Предмет этот среди нас популярностью не пользовался, хотя было интересно узнавать данные о «флирте цветов» и другие ботанические подробности. Отказать красивому педагогу в освоении ее дисциплины было просто неприлично. Обучали нас грамотные мастера столярным, слесарным и фрезерным работам. Было где изготавливать красивые кортики из напильников и финки с красивыми наборными ручками. Эта продукция регулярно изымалась из наших тайников офицерами-воспитателями и передавалась начальнику училища. За чашкой чая, которую подавал к приему гл. старшина Волков, начальник училища со знанием дела оценивал продукцию каждого мастера и после такой беседы контрабандную продукцию мы больше не выпускали. Такой был талантливый педагог. Еще начальник училища своей властью ввел, не предусмотренные программой, уроки танцев, которые проводила красивая супружеская пара. Большая часть танцев носила просто экзотические для нас названия : па-дэ-грас, па-дэ-патенер, па-д-эспань, полька, мазурка, полонез, вальс. Можно не сомневаться, что репертуар танцев времен своей учебы в кадетском корпусе, определял начальник училища. (Н.А.Верюжский: В Риге с нами мучалась и переживала балерина Рижского театра оперы и балета, а затем пришел танцор из ансамбля Балтийского флота. Они не были мужем и женой)
Сам Безпальчев нашел замечательного военного дирижера духовому оркестру училища. В актовом зале, где на первых рядах сидели офицеры-воспитатели и сам начальник училища К.А.Безпальчев с супругой Еленой Тимофеевной, военный дирижер знакомил нас с музыкальными произведениями русских классиков. Освоение всех предметов шло успешно и благодаря материальному стимулу. Те, кто успевал плохо, не получали увольнительную в город, а это был очень важный стимул, хотя рижан в роте было не больше 10 человек. Отдельно хочется отметить и заслугу начальника училища в обеспечении нас очень хорошим питанием. Продукты никто не воровал. Больше того, начальник училища прилагал большие усилия в обучении нас правильному приему пищи. Для начала он обучил этому наших офицеров-воспитателей. За столом мы усаживались взводом (классом) в 25-30 человек и распределялись по бачкам (котлам) в 6 человек. Стараниями начальника училища на столе появились мельхиоровые кольца, в которые заправлялись салфетки. Офицеры-воспитатели, обученные Безпальчевым, демонстрировали нам, как пользоваться салфетками, ножом и вилкой. Кушать надо было не спеша и красиво.
Некоторые из нас часть этих уроков освоили на всю жизнь. Но не хлебом единым. В училище, благодаря стараниям и инициативе начальника училища, работали различные кружки и спортивные секции. Помню, получил приз за фото яхты на фоне закатного солнца. А став заниматься в секции борьбы, распрощался с вредной детской привычкой - курением. Правда другие вредные привычки приобрел в общении с новыми друзьями. Одним из таких друзей стал ленинградец Володя Сидоров. Оба его родителя погибли, сам он побывал среди партизан в Ленинградской области. Лиха хлебнул на полную катушку. Курил и пил все, включая водку. Когда нас стали отпускать в увольнение в город, я, естественно, пригласил его в гости к маме. Володе у нас понравилось, особенно дядя Ваня. Этот мой дядя, помимо всего прочего, умел к праздникам готовить вкусную и хмельную брагу. На праздники несколько семей нашего дома собирались в большой квартире Ивана Трофимовича и весело гуляли. В основном дружно пели старинные русские песни. Дядя Ваня был и первым запевалой. Володе Сидорову очень нравилась вся эта компания. При этом он успевал разжалобить мою сердобольную мать и выпросить у нее три рубля на очень нужные вещи. Далее на эти деньги покупалась бутылка водки, которую мы распивали (неудобно было показать Володе, что я слабак) под мостом городского канала. После такой дозы море нам было по колено и душа звала на подвиги. День склонялся к вечеру и улицы пустели. Подговорив встреченную группу нахимовцев, мы старинную пушку от сада Дома офицеров утащили по улице до здания МВД, где эту кавалькаду пытался задержать дежурный милиционер. До нахимовского училища нам было рукой подать и вскоре через забор мы были дома. Все доложили дежурному о возвращении из увольнения и легли спать. Пушку кто-то вернул на место, но колеса обоих пушек у сада Дома офицеров заклепали.
Если такие «шалости» творили младшие, то можно себе представить, что могли себе позволить нахимовцы старших рот. Некоторые успели понюхать пороху в войну и даже имели боевые награды. Среди них был известный на всю страну негр Джим Паттерсон. А не столь известные в стране, но известные всему училищу братья-близнецы Тихомировы устраивали преподавателям на занятиях такие фокусы, что легенды об этом сохранялись годами. Нашему любимому, несмотря ни на что, начальнику училища, имевшему прозвище «Батя», приходилось терпеть и переживать все эти непредсказуемые выходки своих питомцев. Но свою сверхзадачу по воспитанию доверенных ему нахимовцев он никогда не прекращал. К Новому году наша рота получила парадную форму, которую начальнику училища удавалось добывать из арсеналов еще царских времен. Фото в этой форме, где я с моим белорусским другом Ваней Дроздовым, хранится у меня до сих пор. Форма состояла из кителя со стоячим воротником и брюк из очень добротной черной шерсти. Брюки и китель были отделаны белым шерстяным кантом. На стоячем воротнике золотой нитью были вышиты два якоря, а на погонах также красиво вышиты буквы «Н» (времен царя Николая), которые с подачи начальника училища расшифровывались как «нахимовец». Спереди на кителе располагались два ряда блестящих медных пуговиц с якорями по шесть штук в ряд. Украшался фасад ярко начищенной медной бляхой с якорем. Сзади на кителе крепились еще четыре пуговицы. Чистить всю эту медь было большой морокой. Зато когда в такой форме, к которой еще добавлялись белые перчатки, три нахимовца, печатая шаг, вносили в учительскую женской школы (обучение в то время было раздельное) красиво написанное в кожаной папке приглашение на танцы, то учительницы вместе с директрисой впадали в легкий обморок. Про школьниц и говорить нечего.
Нахимовцы Виталий Минченко и Владимир Жиляев в парадных мундирах. Форма нахимовцев, существовавшая до конца 1940-х годов.
К воскресенью мы готовили к танцам актовый зал. Выносились из зала почти все стулья и натирался паркет. На танцы мы выходили в парадной форме, брюки наглажены, ботинки надраены до зеркального блеска, перчатки безукоризненной белизны. Учитель танцев присутствовал в обязательном порядке. Даму надо было пригласить на танец и вернуть обратно, как положено. Руки во время танца держать, где положено. За любое нарушение виновный попадал в красивый блокнот учителя танцев, а оттуда в блокнот командира роты. Увольнения в город такой нарушитель лишался автоматически. Так незаметно проходила зима и заканчивался учебный год, но учеба продолжалась. Младшие роты отправлялись в лагерь, старшие поротно практиковались на парусно-моторной, финской постройки, трехмачтовой деревянной шхуне с красивым названием «Нахимовец (Лавена)». В лагере для нас стояли такие же большие палатки, которые не текли. Шлюпки мы готовили известным порядком. Боцман мичман Гуляев старательно шлифовал наши знания морской практики. На всю жизнь запомнили флажной семафор. На уроках плавания осваивались различные стили.
Стрельбы из карабинов образца 1943 г. проводились на берегу Рижского залива. Гребные и парусные занятия на шлюпках уже были не в тягость. Аппетиты убавились и артели для дополнительного питания больше не создавались. Появилось больше свободного времени. А у меня появилось хобби. Лошадей я любил всегда, а тут появилась возможность проявить эту любовь на практике. Один из рыбаков, очевидно по договоренности с начальством, на своей лошади возил продукты с катера до камбуза, иногда выполнял и другие работы. Мое предложение помочь ему он принял с большой охотой. Лошадь я пригнал с пастбища и под присмотром и с консультацией хозяина запряг ее в телегу. Работы за этого хозяина на его лошади я выполнял часто и с удовольствием. После работы хозяин, который по-русски говорил с трудом, охотно разрешал мне отогнать лошадь на пастбище. Досадно было только, что лошадь была совсем не скаковая, а обычный битюг и заставить ее скакать было довольно трудно. Позже среди ребят я получил прозвище «моряк-подводник», но не обижался. Только много позже я понял, что любовь к лошади перешла ко мне с генами деда. Мой дед Трофим Жеглов в I Мировую войну был призван в армию. Русским языком он владел не очень справно, но скакать на коне хорошо умел с детства. Очевидно по этим причинам зачислен он был в Кабардинскую кавдивизию. Обучение владению саблей прошел успешно и отправлен на фронт. Воевал храбро, награжден двумя Георгиями и подучил русский язык.
С развалом страны и армии отправился георгиевский кавалер в родное село Кельдюшево. Очевидно, после его рассказов о службе в кабардинской дивизии, эта семья Жегловых получила надолго прозвище Габардиных. А тут началась Гражданская война и призвали Трофима Жеглова в Конармию к Буденному. Воевал он и тут храбро. В званиях не продвинулся, но две награды имел. Золотыми карманными часами, которые не шли, конармеец Т.Жеглов был награжден с выгравированной подписью Ворошилова. Позже, с такой же подписью, он получил в награду и массивный портсигар. Похоже, что обе награды были с погибших в войну белых офицеров. Все эти награды, как большую ценность, бабушка хранила за печкой и они сгорели во время пожара. Осталась только старая фотография, на которой запечатлен георгиевский кавалер Т.Жеглов со своим сослуживцем. Генная наследственность любви к лошадям проявилась и в обоих моих детях. В Отечественную войну 1941-1945 г деда по возрасту на фронт не призывали и он работал конюхом в колхозе. После войны было принято решение часть бракованных коней передать в помощь колхозам. Заставить строевых коней ходить в телеге очень не легко. Один из таких трофейных коней сильно ударил деда задними копытами в грудь и вскоре дед умер. В августе все нахимовцы отправлялись в отпуска. Как настоящим военным людям, нам выдавались проездные документы с правом бесплатного проезда по железной дороге. Выписал я себе проездной до станции Арзамас и разными попутками добрался до села Кельдюшево. Хотелось посмотреть родину родителей. Дом Жегловых-Габардиных в большом селе нашел быстро. В доме еще жива была моя бабушка и тетушка с тремя дочками, моими троюродными сестрами. Очевидно, из уважения к моему деду, принимали меня, очень молодого морячка, с соблюдением старых деревенских традиций. Почти каждый день надо было идти в гости в очередную семью, выслушивать тосты моим покойным деду и отцу, пить бражку. Помогла практика, полученная мной у моего друга Володи Сидорова. Мужчин в селе после войны осталось совсем мало и основной рабочей силой в колхозе были женщины. Горбатились они за жалкие трудодни с раннего утра до вечера. Ели картошку и хлеб с добавкой лебеды. Картину эту мне, городскому жителю, видеть было необычно и тяжело. Особенно тяжело было видеть, как партийные инструкторы силой отбирают у жителей последние продукты в счет налогов. Одного такого проходимца, залезшего к бабушке в погреб, я встречал наверху с топором в руках. Конечно, я был сопляком перед здоровым мужиком, но моя решительность и, надо полагать топор, заставили его оставить все в погребе и отступить, пообещав мне всяческие государственные кары. К моему счастью кар никаких не было. Мои рассказы в училище не произвели большого впечатления, т.к. большая часть нахимовцев проводила отпуск у родителей и родственников в деревне.
Стараниями нашего начальника училища морскую практику мы получали, как выяснилось со временем, в очень приличном объеме и с хорошим качеством. Шлюпочные парусные походы на шестивесельных ялах и десятивесельных катерах (на последних ставились две мачты и поднималось три паруса) проводились не только по рекам, но и с выходом в Рижский залив. Проводились эти походы и до города Елгавы, где мы давали концерт местной публике. На шхуне «Лавена» осуществлялись и дальние морские походы. Шхуна имела 300 тонн водоизмещения. Двигатель в 225 л.с. позволял ей двигаться со скоростью в 7 узлов, а с добавлением парусов при попутном ветре и все 10 узлов. Самое главное ее достоинство - район плавания неограниченный. Три мачты несли косые паруса, а на рее фок-мачты располагался и прямой парус. От бушприта к фок-мачте тянулись стаксель и два кливера. Шхуна могла с трудом вместить одну роту в свои два трюма-кубрика. Спали, где только можно, в том числе и в подвесных койках, которые днем крепились на верхней палубе. Утром, вместо зарядки, надо было долго бегать по вантам на мачты с одного борта на другой. Аппетит на свежем воздухе всегда был отменным, но не у всех. Когда штормило, то некоторые кушать в кубрике не могли и для них на палубе всегда стояла бочка с селедкой. Осуждения таким людям никогда не было. В пример ставился знаменитый адмирал Нельсон, который регулярно блевал во время шторма. Зайти после ночной вахты в кубрик было не просто – спертый воздух от большого количества людей в тесном помещении валил с ног. Тем приятнее было в конце похода сойти на берег. Походы на шхуне у нас были в Выборг, Таллин и Ленинград с заходом на базу подводных лодок на острове Лавенсаари. Почти каждый поход нас сопровождал наш капитан I ранга К.А.Безпальчев.
Примечание. Н.А.Верюжский: К.А.Безпальчев не мог сопровождать нахимовцев во время их плавания на шхуне. Ещё в середине 1951 года он приступил к формированию Балтийского ВВМУ. А в декабре 1951 года начальником Нахимовского училища стал капитан 1 ранга А.И.ЦВЕТКОВ.
Начальник Рижского Нахимовского училища капитан 1-го ранга К.А.Безпальчев среди личного состава шхуны "Нахимовец" ("Амбра", "Лавена";)
Он следил, чтобы мы максимально знакомились с морем и морской службой, лично знакомил нас с историей и культурой городов, которые мы посещали. В Выборге, помимо старинной крепости, находился живописный парк, созданный, очевидно, еще при Петре I, с красивым французским названием «Мон репо» (Мой отдых). Жители Таллина встречали нас не очень гостеприимно. Во время войны крейсер «Киров» вынужден был сделать несколько залпов по немецким танкам, обстреливающим наши суда на рейде. Впечатления от стрельбы главного калибра крейсера надолго остались в памяти жителей Таллина. В Питере, моем родном городе, после знакомства с многочисленными архитектурными памятниками, начальник училища сводил нас в Мариинский театр. Посещение базы подводных лодок оставило много впечатлений и дало пищу для многочисленных размышлений. Отношения молодого лейтенанта и капитана I ранга, командира дивизиона, были уважительными с соблюдением всех правил субординации, но без пренебрежения к младшим по званию, характерного для береговых офицеров и даже офицеров надводных кораблей (уважительному отношению к подчиненным всегда учил нас наш начальник училища). По договоренности командиров, наш рацион на камбузе пополнился аппетитными сухими пайками подводников. У многих матросов на подводных лодках срок службы на тот период насчитывал восемь лет.
Отдельным событием для нахимовцев было участие в военных парадах на Красной площади в Москве. В течение месяца мы жили в казармах на Красной Пресне и трамбовали асфальт, готовясь к параду. В это время наш Безпальчев всегда находил возможность свести нас в Большой театр. Лично мне довелось участвовать в парадах пять раз. На одном из них застал на трибуне Мавзолея И.В.Сталина, а в Мавзолей нас водили показать В.И.Ленина. Позже, на одном из очередных парадов, нам показывали в Мавзолее уже В.И.Ленина и И.В.Сталина вместе. Правительством страны или главкомом ВМФ СССР Н.Г.Кузнецовым в 1951 г. было принято решение организовать в Риге новое ВВМУ. Организовать и возглавить это высшее военно-морское училище было поручено известному специалисту капитану первого ранга К.А.Безпальчеву и он блестяще справился и с этой задачей. А наша жизнь в Рижском нахимовском училище год за годом шла по заведенному Безпальчевым порядку до 1953 г. В этом году 5 марта умер И.В.Сталин. Мы, нахимовцы, вместе со всей страной искренне скорбели по поводу смерти вождя. Сам я каждый день записывал в тетрадь бюллетени по состоянию здоровья Сталина. В верхах было принято решение расформировать РНВМУ. Две роты старших классов решено было отправить в г. Ленинград в состав ЛНВМУ. Так я снова оказался в своем родном городе. Многие порядки в ленинградском нахимовском училище, которым командовал капитан I ранга Грищенко, показались нам непривычными.
Грищенко Григорий Евтеевич
Перед началом учебного года мы узнали радостную вещь, что нашему любимому и уважаемому К.А.Безпальчеву было присвоено наконец давно заслуженное им звание контр-адмирал. С ленинградскими нахимовцами у нас все время шло соревнование во всем и, мне кажется, школа Безпальчева позволяла нам часто выходить победителями. Победителями мы были по качеству морской подготовки, знанию английского. По умению управлять парусной шлюпкой конкурентов у нас не было. Уступали мы ленинградцам в борьбе и гимнастике, но побеждали в боксе. В танцах ленинградские нахимовцы нам проигрывали полностью. Даже в такой детали, как парадная форма, мы выглядели предпочтительнее для ленинградских девочек, которые быстро уловили небольшую разницу в наших погонах. На наших были вышитые золотой ниткой старорежимные буквы «Н», а в городе Ленина золотое шитье было удалено и буква «Н» нарисована красной краской по шаблону. В училище работали спортивные секции, но такого целенаправленного приобщения к культуре не было. Положение спасало само пребывание в замечательном городе Ленинграде с богатой историей и культурой. Выпускные классы училища жили на легендарном крейсере «Аврора», который стоял у стенки, рядом со зданием учебного корпуса. В белые ночи мы с грустью наблюдали в иллюминаторы, как по набережной гуляли выпускники гражданских школ.
Знакомству с Ленинградом мне очень помогали коренные ленинградцы - родители моего друга-нахимовца Юры из Риги. В Риге его воспитывали бабушка с дедушкой, которые попали в эвакуацию из Ленинграда с военным авиационным училищем, как и мои родители. Рассказы старшего поколения наших родителей были мне очень интересны. Изучать свой город, в котором я родился, старался усиленно и с удовольствием. Побывал на улице Красного Курсанта и посмотрел дом, в котором я родился. С удовольствием общался со старым поколением коренных ленинградцев. Интересные и очень интеллигентные люди. Когда попал в Ленинград через двадцать лет, то пришлось отметить, что население города очень изменилось и не в лучшую сторону. Учеба в нахимовском училище подходила к концу. Нахимовцы, окончившие учебу успешно, направлялись в высшие училища, остальные - в средние военно-морские училища. Но первым заказчиком на нахимовцев было ВВМУ подводного плавания. Оттуда прибывала медицинская комиссия, специалисты которой проводили строгий отбор. Меня забраковала доктор, которая определяла способность различать запахи. Перед ней стоял набор маленьких пузырьков с различными растворами (запахами). Когда я очень неудачно определил запахи многих пузырьков, доктор подала мне в сердцах баночку, в которой она держала шпатели, и я очень уверенно определил, что там спирт. Эту комиссию я не прошел и был направлен в в город Севастополь.
Признаюсь направление меня устроило по трем причинам : Черное море теплее Балтийского, Севастополь - город герой, из нахимовского училища в училище Нахимова мне казалось хорошим предзнаменованием.
В новогодние праздники все спешат. Спешат сначала проводить Старый год, затем, достойно встретить Новый. В длинные новогодние каникулы надо успеть максимально отдохнуть, встретиться с друзьями, побывать в интересных местах.
А для многих ребят из детских домов Конаковского района Тверской области в это новогоднее время самым интересным местом стала водная база Косинского детского морского клуба в городе Конаково. Посреди вековых сосен, на берегу живописного залива Иваньковского водохранилища вырос первый корпус детского яхт-клуба, как по волшебству, появился стройный парапет набережной, застыли вмурованные в лед плавучие причалы, в полной готовности принять у себя парусный флот, когда наступит весна. И хотя работ по подготовке базы остается еще много, косинские моряки решили не ждать летней погоды и пригласили к себе в гости воспитанников местных детских домов.
На входе детей встречал настоящий Дед Мороз, который вместе со Снегурочкой и подарками приехал на мохнатых лошадках и маленьком пони. И тут же, добродушно предоставил свой «транспорт» всем желающим. Ребята постарше смогли даже пуститься в галоп, а малыши не слезали с пони. Накатавшись, начали дружно наряжать лесную красавицу – живую елку, заранее приготовленными игрушками, и лепить огромного снеговика.
Набегавшись на морозном воздухе, все дружно побежали в теплое помещение яхт-клуба. Дед Мороз так разогрелся, что сбросил шубу и оказался в тельняшке. Ну, так это же морской дед.
Пока проводились конкурсы, викторины и различные новогодние игры, на просторной застекленной веранде с теплым полом накрыли праздничные столы. Стволы корабельных сосен проходили сквозь крышу веранды и приветственно поскрипывали.
Изюминкой стола стал настоящий шоколадный фонтан, который извергал шоколадные струи, сбегающие в широкий поддон. Тут же вся детвора превратилась в шоколадных ваятелей. В ход пошло все, что было на столах: фрукты, печенье, даже жареный картофель.
Поздравить детей приехали и именитые гости из Управления по наркоконтролю Тверской области, представители УВД Города Конаково, члены Совета депутатов, корреспонденты местных СМИ. Пока дети развлекались, взрослые обсуждали важные вопросы по организации систематических занятий водными видами спорта на базе Конаковского яхт-клуба, привлечение местных организаций и специалистов, оказанию поддержки местной администрацией.
На прощание, каждый воспитанник детского дома получил подарок, а все дети дружно хором поблагодарили поваров за сказочный обед. Этот благотворительный праздник состоялся на личные пожертвования членов Косинского морского клуба. И хочется думать, что наша инициатива будет поддержана, и послужит началом систематическим занятиям детей и молодежи водными видами спорта на нашей базе в Конаково.
В летнее время для детей сотрудников училища, достигших 7 лет и старше, за счет сил и средств училища организовывались летние лагеря на взморье в районе станции Вецаки. В то время поезда туда еще не ходили. Детей и родителей по воскресеньям отправляли туда автотранспортом училища. Мне в ту пору уже исполнилось 11 лет и имелось законченное начальное образование, а знания – сила. Правда и без образования в голове моей всегда было достаточно много разных мыслей. Иногда даже интересных и необычных. Переход от мысли к действию в критические минуты у меня не задерживался. Как правило, эти качества в жизни мне очень помогали, хотя и не всегда. Перед отправкой в лагерь решил я, что буду поступать в нахимовское училище. Буду независимым, к тому же моряком. В роду один моряк был – дядя Коля. Мой дядя по матери. Во время краткой остановки его эшелона по дороге на фронт на станции Ишим, он сумел разыскать свою сестру без адреса в незнакомом городке. Нашу клееную из черной бумаги радиоточку он мгновенно успел обменять у соседей на бутылку водки. Обмыл встречу. Расцеловал маму, меня, мою сестренку и побежал защищать Родину. На поезд успел. Моряки мне определенно нравились. Навести справки о порядке поступления в нахимовское для человека с начальным образованием труда не составляет. В военкомате показал похоронку на отца. Мне сказали, что необходимо, помимо моего заявления, заявление от матери, что она не возражает. При этих условиях к осени мне пришлют повестку, а медкомиссию пройду в военкомате и получу направление в нахимовское, где надо будет сдавать экзамены. Написать заявление за мать и изобразить ее подпись для меня трудов не составило. Поблагодарив офицеров военкомата, я спокойно поехал в лагерь.
Лагерь располагался на берегу Рижского залива, в дюнах. Недалеко находились разбитые казематы береговой батареи. При желании можно было найти длинные макароны от пороховых зарядов. Если такую макаронину поджечь и наступить ногой, то она начинает с шипением носиться по песку. Несколько одновременно запущенных таким образом макарон расстраивали все построение отряда к ужасу наших воспитательниц. Время мы проводили весело и интересно, пока в один будний день мне не сообщили, что меня ищет моя мать, которая пешком пришла в Вецаки. Пешком к нам в лагерь никто не ходил. Мать плачет и показывает типовую с военных лет повестку из военкомата, по которой гражданин Жеглов Б.Е. обязан явиться 25 июля в военкомат, имея при себе ... Пришлось все объяснять матери и она, опять в слезах, пешком отправилась в обратную дорогу. Детский эгоизм это, конечно, плохо, но в воскресенье на машине училища я отправился в Ригу. Ждала меня, как говорят цыганки, новая дальняя дорога. В военкомате мне выдали направление в Рижское нахимовское военно-морское училище (РНВМУ), которое занимало большую территорию, на которой располагалась Пороховая башня, большое административное здание красного кирпича (актовый зал, кабинет начальника училища, камбуз, учебные классы), казармы Екаба (спальные кубрики) и огромный двор огороженный забором вдоль трамвайных путей.
Двор был заполнен штабелями дров для отопления и огромной толпой разномастно одетых пацанов, желающих стать нахимовцами. Из этой толпы надо было отобрать роту в сто человек, а желающих было в 5-6 раз больше. И начался отсев. Больше всего народу отсеялось на мандатной и медицинской комиссиях. Потом начались экзамены. Моему другу Юрчику пройти экзамены не удалось и позже он поступил в Рижскую мореходку. Имеющее большой опыт командование училища оставило 125 кандидатов, вместо 100 положенных. Отобранных постригли наголо, помыли и одели в старую матросскую робу. В качестве обуви мы получили больших размеров старые полуботиночки от черноморских моряков. Каждый получил настоящий флотский брезентовый мешок под названием «киса», куда складывался нехитрый личный скарб. Месяц до начала учебного года мы должны были провести в лагере, который располагался на берегу реки Булльупе на острове Даугавгривас. Фактически на острове была закрытая зона и из гражданских лиц там проживало только несколько семей рыбаков. Нас в лагерь доставили в шлюпках, которые буксировал малый военный катер. Этот катер из Риги в лагерь ходил регулярно и использовался для разных нужд. В лагере офицеры-воспитатели и их помощники старшины разместили нас в большущих зеленых палатках, где стояли двухярусные койки. В каждой палатке размещался взвод из 25 человек. По краям линейки палаток располагалось два караульных грибка, где мы несли круглосуточную охрану, получив на вооружение штык-нож. Служба началась. Питались мы на заброшенном хуторе, довольно далеко от лагеря, там располагался наш камбуз и холодная землянка для хранения продуктов. У этого объекта располагался еще один наш ночной пост. Ночной патруль из 2-х человек регулярно курсировал от лагеря к камбузу. Каждую ночь на дежурство заступало до 15 человек.
Остальных по утрам будил горн и надо было бежать на берег реки на зарядку. Умывание на берегу реки и строем с песней на камбуз на утренний чай. После завтрака 4 часа различных занятий: гребля и парус на шлюпках, подготовка шлюпок к покраске, покраска шлюпок, вязание морских узлов, флажной семафор, стрельба, физическая подготовка (кросс, плавание, работа на разных спортснарядах). Один час отдыха и с песней на камбуз обедать. После обеда положенный на флоте «адмиральский час» в койке. После адмиральского часа все занимаются личными делами по своему усмотрению до ужина. Это самое лучшее время в распорядке дня. После ужина политинформации и прочая дребедень. Завершает день вечерний чай и построение на вечернюю поверку. На вечерней поверке рота торжественно поет гимн Советского Союза и заслушивает информацию зам. начальника училища по строевой части полковника Карпецкого (Н.А.Верюжский: полковник КАРПЕЦКИЙ был представителем Главкомата по подготовке нашего училища к Московским парадам!!!
Должность зама по строевой части успешно выполнял капитан 3 ранга ЕФРЕМОВ Александр Иванович). О начальнике училища К.А.Безпальчеве в лагере среди кандидатов в нахимовцы ходят только слухи и легенды, как о Боге. Видеть его нам пока не дано. Все продумано в системе воспитания будущих служителей Флота. Месяц подготовки к посвящению в нахимовцы с непривычки тянется долго. Очень много новых впечатлений. Постоянно хочется кушать, хотя кормили в училище очень хорошо. Для решения этой проблемы создаются артели из 5-6 человек. Пара ловит рыбу, пара добывает картофель, пара разводит костер и кипятит воду в большой консервной банке. Соль и хлеб берутся на камбузе. Эта пища съедается перед официальным ужином. В котел может попасть и выпавший из гнезда вороненок. Занятия греблей требуют много калорий, а вальковое весло для двенадцатилетних пацанов совершенно тяжелое. Циклевание шлюпок осколками стекла перед покраской требует также много усилий. Некоторые пытаются сачковать и выполнять эту работу небрежно, но такие попытки решительно пресекаются боцманом мичманом Гуляевым с помощью короткого линька с узлом на конце. Жаловаться не положено. Мичман Гуляев всех на всю оставшуюся жизнь научил вязать основные морские узлы.
Плаванию обучает здоровенный старшина грузин. Взвод грузится на десятивесельный катер и старшина не умеющих плавать по очереди бросает за борт. Тонущих он цепляет отпорным крюком за трусы. Через месяц все умели уверенно держаться на воде. Но в конце месяца потихоньку наступает осень, а с ней дожди. Старые дырявые палатки текут, как решето. Выход находится скоро и просто. Обитатель верхней койки перебирается на нижнюю и спим вдвоем, укрывшись матрасом с верхней койки. Пока этот матрас промокнет, горнист уже играет подъем. На зарядке бегаем по лужам и мокрые с головы до ног. Днем выходит солнце, сушатся матрасы и все остальное. Жизнь становится лучше и веселее, но не для всех. На вечерних проверках перед строем зам. начальника училища все чаще начинает зачитывать суровым голосом перехваченные письма домашним с просьбой забрать обратно. С утра авторов этих писем катером отправляют в Ригу. Рота кандидатов к концу месяца сокращается почти до требуемого количества в 100 человек. Все выдержавшие испытания буксиром отправляются в Ригу.
В городе нам выдается новая форма, погоны и ленточка на бескозырку с надписью «Нахимовское училище». Перед началом учебного года начальник училища капитан I ранга Константин Александрович Безпальчев в актовом зале торжественно представляет всем новое пополнение. Четыре года совместной службы и учебы под командой этого замечательного командира, воспитателя и педагога навсегда останутся в памяти. В дальнейшем мне неоднократно приходилось сравнивать своих новых начальников с К.А.Безпальчевым и сравнение это было не в их пользу.
Командование училища - штаб разместилось на ул. Парковой в районе современного дома Москвы. Семьи сотрудников получали квартиры в пустующих домах. Разрушенных в войну зданий в было сравнительно мало. В 1941 г. части Красной Армии поспешно покидали Ригу, а в 1944 г. ее поспешно оставили немецкие войска и части Легиона СС из местного населения. С отступающими войсками Латвию покидало и большое количество гражданского населения, в разной степени сотрудничавшего с немецкими оккупационными властями. Пустующих квартир в Риге было достаточно много, в том числе и большое количество многокомнатных. Многодетные семьи получали отдельные квартиры, остальные распределялись по несколько семей в квартире. Моя мать, которая к этому времени работала портнихой в училище, получила совместно с молодой семьей супругов Рыбаковых, участников войны, общую квартиру на третьем этаже дома N 3 по ул. Марияс, позже переименованную в Суворова. Каждая семья занимала две комнаты. С этими соседями по коммунальной квартире теплые, душевные отношения остались на всю жизнь. Эта большая квартира до войны принадлежала зубному врачу – еврею. По доносу местных латышей эта семья была расстреляна и квартиру заняла латышская семья, бежавшая в конце войны. В этом доме в 1945 г. проживала только одна латышская семья, остальные квартиры были пустыми и позже были заселены работниками училища. Дом стоял в районе вокзала и по черной лестнице можно было спуститься во двор и выйти на ул. Меркеля. Возможностями проходного двора пользовались цыгане и разные проходимцы, обманывающие приезжих. Историю дома и его обитателей рассказывали взрослым две колоритные дворничихи, работающие в этой должности еще при Улманисе. Одну звали тетя Наташа, а вторую Луция Карловна. В доме они поддерживали настоящий немецкий порядок. Сверкали чистотой не только лестницы, но и двор, и тротуар в районе дома. Летом очень рано тротуары поливались водой из шланга. По этим чистым тротуарам народ спешил на работу. После войны многие жители в качестве обуви носили деревянные клумпы и по их стуку весь дом мог точно определять время.
Опоздание на работу строго каралось. Зимой снег с тротуаров и с проезжей части жестяными ваннами дворники завозили во двор. Луция Карловна зимой смело расхаживала босиком. На почве чистоты у нас пацанов с дворниками были частые конфликты, победителями из которых выходили всегда дворники. Луция Карловна была не только оригинальным, но и смелым человеком. Она смело критиковала советскую власть. После войны в Риге существовала карточная система почти на все продукты. Существовала карточная система и в годы немецкой оккупации. Луция Карловна отмечала, что у немцев, если написано в карточке джем, то дают джем. В советское время если у тебя в карточке написано масло, то могут дать и селедку. На приезжих пацанов большое влияние оказал внешний вид местных мальчиков, особенно старших классов. Они были одинаково хорошо одеты в шорты и гольфы до колен. Это произвело на нас неизгладимое впечатление. Мы все носили брюки, как правило, перелицованные от предыдущего поколения. Еще мы отметили, что все они были рослыми и, несмотря на прошедшую войну и оккупацию, хорошо упитанными. По-русски, в отличие от взрослых местных жителей, они почти не говорили и мы с ними не общались. Они были не интересны и это похоже было взаимно. Освоение и деление сфер влияния в городе шло между командами русских ребят. Наша территория Парковых заканчивалась на границе территории Московских, которым принадлежал весь Московский форштадт. Часто пограничные конфликты приводили к очень серьезным дракам.
Освоение своей территории шло постепенно и очень детально. Все дома в Риге имели печное отопление, дрова хранились в подвалах. При подробных исследованиях оказывалось, что подвалами можно проходить значительные районы, не выходя на поверхность. Это было таинственно и интересно. Временами ночью около нашего дома трещали выстрелы из шмайсера (в этом мы хорошо разбирались), которым отвечали выстрелы трехлинеек училищного патруля. В команде Парковых, как и в других подобных командах города, были представлены все возрасты с разными интересами. Если мы будущие первоклашки собирали осколки цветных витражей в разрушенных зданиях Дома Черноголовых и Церкви Петра, то наши старшие товарищи прошли за годы войны огонь и воду, и медные трубы и у них были другие интересы. Хотя из наших поисков, когда мы нашли у аптеки на ул. Ленина целую кипу пакетов с отпечатанным адресом Адольфа Гитлера штрассе, то и они узнали, что центральная улица молодого государства, которое целых двадцать лет для России было заграницей, в годы войны не называлась Свободой. Впрочем старших это похоже не очень и волновало. Среди них были лидеры, которые постепенно стали прибирать к рукам всю команду. Летом мы ежедневно и довольно организованно отдыхали на Заячьем острове посреди Даугавы. Жители этого острова связь с городом поддерживали с помощью маленького старого колесного пароходика, который отходил от Сенного рынка. Билеты продавались в будочках на рынке и на острове. Лишних денег у нас всегда не было. Приходилось выдумывать способ посадки на пароход. Продав все билеты, по расписанию кассир перекрывала цепью сходни и давала сигнал к отправлению. Капитан перекладывал руль и колесный пароход медленно отчаливал от причала. Тут мы гурьбой выскакивали из укрытия и летели к причалу, чтобы успеть прыгнуть на маленькую площадку у .
На острове надо было с площадки своевременно выпрыгнуть на причал, чтобы не поймал контролер. Дальше надо было идти на другой берег острова, где отличный песчаный пляж и чистая в то время вода. По пути проходили женский пляж, где загорали местные нудистки. Все-таки заграница. Женщины очень возмущались и приходилось обходить эту территорию на дистанции. Купались и загорали мы целый день. Коллективно читали книги Майн Рида и Фенимора Купера. Играли в индейцев. Игры носили и прикладной характер. Песком до боли натиралась кожа, чтобы была похожей на кожу индейцев. Над костром прижигали руки, имитируя пытки бледнолицых врагов. Стреляли из луков и бросали самодельные лассо. Успешно метали ножи. Ножи после войны были почти у всех, а вот топор для метания был один на всю компанию. Практически все возрасты научились плавать. И это очень пригодилось, т.к. на следующий год меры борьбы с зайцами на пароходе были усилены и приходилось раздеваться, сдавать одежду ребятам, которые плавали слабо и брали билет, а мы плыли через Даугаву и выплывали на остров почти у железнодорожного моста, где дежурила вооруженная охрана. Лето – замечательное время, но рябины на острове со временем начали краснеть и наши опытные старшие товарищи и командиры начали искать утепленное жилье на зиму. Помещение нашлось во дворе дома по ул. Меркеля, который через забор граничил со зданием Цирка. Располагалось оно над старым добротным гаражом, ворота которого были постоянно закрыты на два навесных замка, а влезть в это помещение можно было по приставной лестнице, которую мы всегда прятали или затаскивали наверх. Итак, у нас появился штаб. Старая мебель в то время выбрасывалась редко, но кое-что мы сумели туда натаскать. Осенью произошли два важных для меня события: начались гастроли в цирке и я поступил в школу. В было гораздо интереснее.
Попасть туда без билета можно было через наш забор и по аварийной лестнице через дверь, которая открывалась в конце каждого отделения для вентиляции помещения. По окончании представления мы все должны были перебираться на ул. Меркеля к выходам, через которые валом валила почтеннейшая публика под впечатлением замечательной игры артистов цирка. Нужно было воровать кошельки из карманов зазевавшихся зрителей. Дело это не простое и опасное. Попавшихся толпа лупит безжалостно. Криминальное обучение мы проходили под руководством своих старших товарищей. Обучение было жестокое, но результативное. После школы наши педагоги у здания цирка устраивали для новичков мастер-класс и практически демонстрировали, как доставать из карманов кошельки. Потом они отходили в сторону и наблюдали за нашими действиями. Если кто-то попадался и толпа начинала избиение, то старшие налетали стаей и отбивали пострадавшего. После завершения операции старшие выдавали малышам деньги на очень вкусное мороженное, которое продавалось тут же у цирка. Себе старшие покупали сигареты и водку и отправлялись отдыхать в штаб. Помимо цирка, аналогичные мероприятия проводились и у касс красивого кинотеатра Сплендид Палас. Отношение старших к младшим не всегда было спокойным и товарищеским. Некоторые старшие, очевидно, по складу характера, борзели и били младших без причины в свое удовольствие. Тут надо было проявить характер, иначе эти козлы могли избивать регулярно. Слава Богу, с характером у меня оказалось все в порядке. И хоть били меня иногда жестоко, но почти никогда такой старший не хотел бить меня второй раз. А потом и вообще перестали. Похоже, что я перешел на следующий курс уличного факультета. Позже по жизни эта учеба мне пригодилась.
Помимо криминальной учебы надо было учиться и в нормальной школе. Мать весь день была на работе, и для детей, подобных мне, существовали заведения под названием дневной детский дом. Там за нами следили, чтобы мы готовили школьные задания и вовремя отправлялись в школу. Дорога в 1-ю железнодорожную школу, где я учился, проходила мимо латышской школы. Если раньше мы с латышскими ребятами не конфликтовали, то теперь началось. В причины в то время мы не вникали. Великовозрастные латышские ребята нас с удовольствием били, а мы, как могли, сопротивлялись. Если кому-то удавалось пробиться к школе, то на помощь нам прибегали наши старшеклассники. Великовозрастные пуйки ("мальчуганы";) отступали в здание своей латышской школы и начинали обзываться из окон и из–за дверей. Но с матом в латышском языке есть определенные трудности, поэтому со временем они научились выражаться по-русски. Вначале они использовали две фразы: эй дирст (иди в задницу) и криеву цука (русская свинья). От второй фразы всех быстро отучили. По одежде вычислялись авторы и их караулили на всех углах хоть до ночи. После проведения воспитательной работы эта фраза практически больше не использовалась, а потом и драки постепенно прекратились, т.к по дороге в школу нас никто не задевал. После второго или третьего класса дневные детские дома прекратили свое существование, и пришлось делать уроки на дому и еще готовить себе еду перед школой, что совсем не нравилось. Пришлось мне объединиться в артель с моим другом Юрой, который жил на 5-м этаже в доме на Меркеля во дворе. А по брусчатой мостовой улицы Марияс (Суворова) ходил трамвай и поворачивал на Меркеля. Остановку он делал аккурат у моего дома N 3, и тогда в доме дребезжали окна и посуда в буфете. У Юрчика делать уроки было спокойнее и удобнее. Быстро справившись с уроками, мы отрезали в карманы по куску хлеба, брали каждый по бидону и спешили на центральный рынок. Молочный ряд мы обходили с разных сторон. Суешь тетушке крышку и она наливает туда для пробы молока. Отходишь в сторону и запиваешь свой кусок хлеба. Две-три крышки и можно считать, что пообедали.
Бегом домой, бидоны меняем на сумки с книгами и в школу. Передвигались в то время жители Риги в основном конным транспортом и можно было прицепиться по дороге в школу к фаэтону летом или легким санкам зимой. Но можно было и очень сильно получить кнутом от возницы. Бесплатный комфорт требовал жертв. Помимо обычной школы продолжалось и обучение в уличных университетах. Росло мастерство и еще быстрее росли аппетиты старших наставников. Правда, часть из них за это время успела перебраться из штаба прямо в тюрьму, но оставшиеся «держали базар» и строили свою младшую команду. Старшие товарищи в штабе пили уже не водку, а коньяк и закусывали копченой колбасой. В соседнем со штабом доме по ул. Меркеля в подвале располагался шикарный ресторан «Кавказ». Посетители гуляли поздно, а вентиляция в подвале была не очень. Поэтому официанты на ночь оставляли пару окон открытыми, тем более, что на всех окнах были красивые и прочные решетки. К тому же на противоположной стороне улицы располагался дорожный отдел милиции. Старшие товарищи решили пить и есть за счет ресторана, не тратя денег. Рэкет в то время не существовал – милиция работала четко и добросовестно, как заграницей. Еще засветло у решетки нужного окна садились двое старших бойцов и, т. к. через решетку они никак пролезть не могли, то милиция и переставала обращать на них внимание. А зря. Когда стемнело, подходил я со своими малыми габаритами. Надо было вытянуть руку и прижать к ней голову. Вторую руку плотно прижать к туловищу. И вот такой торпедой, головой вперед, два товарища просовывали меня сквозь ячейку решетки. Дальше через открытое окно надо спрыгнуть в зал и в кратчайшее время обнаружить заначки официантов, где они прячут деньги и свои левые бутылки коньяка. Все это через окно передается старшим товарищам. В последнюю очередь из подсобки берется несколько палок копченой колбасы. Дело сделано. Старшие товарищи аккуратно вытаскивают меня сквозь решетку и все отступаем в штаб. Там меня награждают палкой копченой колбасы, которую я не могу принести домой, иначе мать прибьет меня до смерти. Колбасу едим с Юрчиком дня три и за молоком на рынок не ходим. Раз в месяц мать на свою зарплату в 600 рублей (если я правильно помню) устраивала в доме праздник. Получив какое-то количество денег, я направлялся в интересный рыбный магазин за углом Суворова на Кирова (Элизабетес). Этот государственный теперь магазин содержал бывший его частный владелец. Какой там был порядок? А какой выбор рыбных продуктов? Стоишь растерянный и продавец спрашивает: «Что господин желает?». Упадешь – не встанешь. Хоть и пацану, но всегда продаст и посоветует качественный товар. Икру на бутерброд дома мы не мазали, а раскладывали поштучно, и начинался пир.
Надо отметить, что со временем блатная жизнь мне нравилась все меньше и меньше. Возможно, сказывалось и влияние нормальной школы, где меня со временем приняли в октябрята. Отход от блатной компании проходил тяжело. В системе «ниппель» существует только вход. В 1949 г. в моей жизни произошло очень много важных для меня событий. Я закончил 4-й класс, сдал первые в своей жизни экзамены, которые подтверждали законченное мной начальное образование. Мать очень радовалась моим успехам, т.к. сама она закончила в свое время только два класса, но письма отцу на фронт писала сама, хотя и не очень разборчиво. Дальше мне приходилось сдавать разные экзамены каждый год до 1966 г., но первые очень запомнились, тем более, что сдал я их довольно успешно. Вторым событием поделилась со мной моя мать. Она планировала вторично выйти замуж и спрашивала моего совета. Ее избранником был старшина дорожной милиции, бывший в войну артиллеристом, Антон Вегис. С дорожной милицией, располагавшейся рядом с домом, я уже раньше имел отношения, т.к. на чердаке одного из домов по ул. Меркеля в свое время нашел спрятанный кем–то пистолет ТТ и принес к себе в квартиру. Под нажимом старших пришлось отнести и сдать его в милицию. Мой потенциальный отчим носил форму, которая по рисункам напоминала мне форму городовых царского времени. Вполне возможно, что и брали ее из складов еще царских времен (Н.А.Верюжский: про царские склады и николаевские вензеля, конечно, фантазия, хотя и занятная). Черные суконные брюки заправлены в сапоги. На белой гимнастерке от шеи к правому боку располагался красный шнур, который крепился к нагану. На левом боку располагалась сабля. Как в такой сбруе можно было бегать по вагонам, преследуя разных нарушителей, для меня было большой загадкой. Но порядок на транспорте все же был. Будучи даже в те годы по житейски мудрым, я согласился, что матери нужно выходить замуж. Женщина она молодая и ей будет жить полегче, воспитывая мою сестру. Про себя я тут же решил, что жить с отчимом не буду, хотя еще не придумал, на что решиться. Хотелось облегчить жизнь матери. Правда, это не удалось, т.к. отчим прикидывался одиноким, хотя в г. Опочки у него была жена, которая бежала с немцами, оставив ему трех дочек с очень разными характерами. Вместо легкой жизни пришлось матери тянуть лямку по воспитанию всех четырех дочек.
