Когда я учился во втором классе, мама решила дать мне музыкальное образование и определила меня в музыкальную школу на Авлабаре. К музыке я относился хорошо. Мне очень хотелось научиться играть на пианино, но мне предложили для начала скрипку, ее легче и дешевле было купить. Скрепя сердцем я согласился пойти на скрипку. Так начались мои «хождения по мукам». До Авлабара надо было добираться пешком, со скрипкой в футляре и нотами в планшете. Каждый раз где-нибудь раздавалось вдогонку ехидное: «Скрипач-трепач!» Очень было обидно, особенно когда ехидничали девчонки. Как-то раз кто-то из маминых знакомых предложил брать для меня дополнительные уроки у очень опытной учительницы музыки, русской по национальности, профессиональной скрипачки, которая жила недалеко от нас в частном одноэтажном домике. Помню, занятия то и дело прерывал ее сынишка, забегая с улицы, то перекусить, то что-то найти, то о чем-то спросить. С обучением на скрипке я героически выдержал два сезона, но на большее меня не хватило. Так бесславно закончилась эта музыкальная история, о которой, может быть, не следовало и писать, если бы, не одно обстоятельство. Прошло лет пятнадцать с тех пор, а может и больше. Моя сестра Рита вышла замуж. За того самого мальчика, который отвлекал маму от занятий с учеником. Бывают в жизни такие совпадения! Я потом шутил: «Моя сестра вышла замуж за моего старого знакомого». Как тесен мир!
ЛАГОДЕХИ ДОВОЕННЫЙ
ДОМ, САД, ПЛАЦ, ЛЮДИ
До конца тридцатых годов в отчем для наших мам доме, построенном еще прадедом, проживала наша бабушка. Анна Петровна с сыном Артамоном, дочерью Анной Николаевной, ее мужем Леопольдом Иосифовичем Калишук и сыном Вовой. Один раз в год Тбилисские (столичные) гости: моя тетушка Елизавета Николаевна с дочерьми Нелей и Ритой, ну и конечно, мы - моя мама Евгения Николаевна и я приезжали в Лагодехи на все лето, и семья Михайловых увеличивалась вдвое. Участок был небольшой (не более 10-12 соток). Около дома вдоль балкона размещалась так называемая беседка (), обвитая виноградом сорта Изабелла (излюбленный среди русских лагодехцев). Беседка в летнее время служила столовой. Под ней стоял длинный стол, за которым размещалась вся семья и места хватало еще и на гостей. За этим же столом взрослые вечерами играли в лото, или резались в карты, а мы в это время перемещались на скамейку за калиткой и играли в свои игры: кольцо с места, фанты и другие.
В ближней к дому части участка размещались огород и пасека (около десяти ульев), а дальше сад. Тетя Аня, насколько я помню, работала в Лагодехском райисполкоме на разных должностях. В войну в отделе социального обеспечения населения, который выдавал хлебные карточки, поэтому была всем известна. Добрая, веселая, заводная, а главное справедливая, за что и была нашей любимицей. Со своими родителями мы могли покапризничать, но, если сказала тетя Аня, то всё безоговорочно выполнялось. С той же любовью мы относились и к нашей бабушке Анне Петровне. Наш дядя Артамон Николаевич, названный в честь прадеда, в те годы еще не был женат и был старше нас не более чем на 10-12 лет, поэтому в расчет как взрослый нами не принимался. На свою беду, он был заикой. Логопедов в Лагодехи тогда не держали. Образование по этой причине получил только начальное и работал молотобойцем в кузнице. Дядя Лёва относился к числу тех людей, о которых принято говорить «мастер на все руки». Всю жизнь проработал главным механиком районной МТС, а на досуге, будучи отменным музыкантом, сколотил Лагодехский духовой оркестр и был его постоянным дирижером и руководителем. Сам играл на флейте, кларнете и трубе. Спокойный, уравновешенный, немногословный, работящий - держал в полном порядке технику в МТС и всю домашнюю в придачу. Не случайно в войну ему безоговорочно дали бронь, хотя он и не просил. Если случались какие-либо аварии или неполадки с техникой на Герань заводе в «Табаксырье» и других предприятиях, дядя Лёва непременно привлекался для оказания технической помощи или консультаций. Помню, как во время войны он взял меня с собой на пуск небольшой сельской деривационной ГЭС (кажется Кабальской), строительство которой осуществлялось при его активным участии. Каждое раннее утро он садился на свой старенький велосипед и отправлялся на работу за 10 км. от Лагодехи. После войны он своими руками реанимировал трофейный мотоцикл с коляской и разъезжал на нем. Перед войной дядя Лева загорелся идеей построить действующую модель железной дороги, со всеми атрибутами: паровозом, вагонами, рельсами, станциями и т.п. Был намечен круговой маршрут по двору и саду старого дома, и мы долгое время обсуждали разные детали этой небывалой игрушки. Но помешала война. Дядя Лева, у себя в МТС сам вытачивал вечерами детали, но успел собрать только паровоз, который много лет покоился на чердаке уже нового дома. Жаль, если его выбросили. Модель была превосходной (длиной около 50-60 см с тендером) и могла служить доброй памятью золотым рукам дяди Левы и его доброму отношению к детям.
Калишуки. Сидят Паулина Эдуардовна, ее дети Леопольд и Мария, Анна Николаевна с Людой. На переднем плане Фатьма (Татьяна). Стоят Валерий Хржановский с сестрой и супругой.
Мать дяди Лёвы, Паулина Эдуардовна, жила через дом от Млокосевичей и, поэтому, именовалась нами, как «верхняя бабушка». К ней мы частенько заглядывали, отправляясь в заповедник, или как в семейный травмопункт. Бабушка в свое время получила среднее медицинское образование и была известным на нашей улице костоправом и лекарем. Врачевала нас от бесконечных ушибов, царапин, вывихов и пр. К ней каждое лето приезжали ее внуки из Тбилиси Нина и Валерий.
Валерий и Нина Хржановские.
Они были года на два-три старше нашего Вовы. Валерий Хржановский впоследствии окончил Тбилисский Университет. Получил так же музыкальное образование и одно время, уже после войны, несколько лет был директором Лагодехской русской школы. Между прочим, наша «верхняя бабушка» оказалась прямым потомком венгерского революционера Кошута. Венгры после войны приезжали в Союз и были по этому поводу публикации в нашей печати. Частенько нас навещали две наши тетушки из Калиновки, двоюродные сестры наших мам. Тетя Маня и тетя Катя (которую звали «Катыш»). Первая - внучка Петра Ивановича (брата нашего прадеда), а вторая - дочь Петра Артамоновича (брата нашего дедушки). Вот, пожалуй, и весь состав самых близких «действующих лиц», сыгравших наибольшую роль в нашем воспитании и становлении. Были еще и соседи, друзья, школа, но степень их влияния на нас не была доминирующей. Наш дом, который когда-то был первым от Закатальского шоссе, в те времена стал уже третьим, или даже четвертым. Хорошо помню первый дом Тандиловых у шоссе и дом Гаспаровых рядом с нами. Так же рядом жила еще семья Яловых, но их дома я не помню, возможно, Яловые арендовали жильё у Тандиловых. С западной стороны к нашим домам примыкал большой плац, в дальней стороне которого был склад военной части, а вся остальная территория фактически принадлежала нам - детворе из близлежащих домов. Здесь гоняли мяч, разыгрывались жмурки, ловитки, казаки-разбойники, лахти и пр. пр. Западнее «нашего» плаца был еще один плац, на котором в здании бывшей православной церкви располагался Лагодехский кинотеатр.
В первом доме жила подруга нашей тети Ани – Мери Тандилова с матерью, которую впоследствии парализовало. В цокольном этаже дома располагался магазинчик по продаже вина в разлив. Значительно позже еще одной достопримечательностью этого дома стала огромная магнолия, которая, когда цвела, привлекала всеобщее внимание своей красотой и ароматом (а не был ли причастен к этой экзотике уважаемый Млокосевич?) Детей у одинокой тети Мери не было, и нерастраченные материнские чувства доставались нам. Она любила с нами возиться и баловать нас. А баловать было чем. Она работала кассиром и контролером в упомянутом кинотеатре, и бесплатный проход на все дневные сеансы нам был открыт. Разумеется, только в первом ряду и с условием, что шума и возни не будет. В доме рядом с нами жила армянская семья Гаспаровых - родители и двое детей, старший из которых Владимир по кличке ТУЗ, был нашим сверстником и другом на протяжении всех этих лет. В семье Яловых было два сына, один Евгений, старше нашего Вовы где-то на два-три года, а второй Юра, старше меня на год. Все вместе мы составляли ядро нашей компании, которая постоянно «ошивалась» на плацу. Из Калиновки приходили Миша и Володя Жакобовы, Сапожниковы, Рая Квок (впоследствии вышла замуж за Юру Ялового). Позже к компании присоединялись Нина Погосова, Боря Иноземцев, Альберт Асриян и Лёня Копик (будущий муж нашей Нелли). Состав компании со временем менялся, но Михайловское ядро, в центре которого стоял наш Вова, оставалось неизменным. В сороковом году, когда «наш» плац был застроен, всё возрастающим народонаселением Лагодехи, центр ребячьей тусовки переместился на дальний плац около кинотеатра. Во второй и последний Михайловский дом Анна Петровна со всем семейством переехала где-то в 1940 году. Дом этот, на углу улиц Важа Пшавела и Робакидзе, строил Александр Артамонович, брат нашего дедушки. К тому времени в доме осталась одна баба Настя, сын которой (наш дядя) старый холостяк Владимир Александрович жил в г. Сухуми. Они уступили Анне Петровне две трети своего дома и половину земельного участка. Недолго раздумывая, наша бабуля продала старый дом и переехала со всем семейством к бабе Насте. И правильно сделала, старый дом стал ветшать, а у бабы Насти могли отобрать половину земельного участка. К тому же к восточной стороне нового участка примыкал надел с домом Федора Артамоновича, точнее его наследников.
БАЗАР, КУНАКИ
Базар – одно из самых памятных достопримечательностей тогдашнего Лагодехи. Он располагался с правой стороны Закатальского шоссе на въезде в город с запада, и функционировал только по воскресениям. В первой половине этого долгожданного дня депутация от каждой Лагодехской семьи непременно направлялась на базар. Шли как на праздник, нарядно одетые (людей посмотреть и себя показать), в сопровождении детишек или приехавших на побывку родственников. В этот день Закатальское шоссе становилось особо оживленным.
Одни к нему спускались из Лагодехи, а другие поднимались из Калиновки. Одни только шли на базар, а другие уже возвращались с полными сумками. Обменивались приветствиями и любезностями на ходу, а чаще останавливались и подолгу разговаривали. Это была своеобразная живая газета «Лагодехские новости», благодаря которой узнавались самые свежие новости, обсуждались значимые события и происшествия. Мы, детвора, любили сопровождать взрослых, особенно тетю Аню. Её все знали и любили за доброжелательный и веселый нрав. Теперь мы понимаем, что информационный дефицит в те времена существовал и пополнялся он, в большой степени, в эти базарные дни. Сам базар занимал достаточно большую площадь, огороженную легким забором, и располагал небольшим количеством прилавков. Основная торговля велась непосредственно из гужевого транспорта, с арб или повозок, которые беспорядочно располагались на базарной площади. Буйволы и лошади паслись в поле за забором. Поставщиками товаров были, как близлежащие грузинские села, так и более отдаленные азербайджанские и лезгинские. У кобахчельцев покупали молочные продукты, в том числе вкуснейшее белоснежное буйволиное масло, живых кур и индеек, арбузы, дыни, зелень. Лезгины привозили баранину, овечий сыр, выделанные козлиные и овечьи шкуры, ковровые изделия.
Иногородние продавцы приезжали накануне и останавливались на ночлег у Лагодехских кунаков. Наш дом, таким образом, посещали две семьи. Все знали, если у нас во дворе в субботу стоит арба и буйволы – значит приехали из Кобахчол, если лошади – то лезгины из Дагестана. Приехавших полагалось гостеприимно встретить, хорошо покормить и уложить спать. Особенно мне запомнились чаепития у самовара, из блюдец с сахаром вприкуску или медом и неторопливыми разговорами «за жизнь». Чай полагалось подливать до тех пор, пока гость не поставит свой стакан на блюдце вверх дном и при этом смачно рыгнет.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Не нравится такая работа старшему механику. — Задергают машину, опять все сальники парят, мотылевые обжимать нужно, дейдвуд уже жать больше некуда. Хоть бы дорогу поровней выбирали, а то прут напролом, того и гляди винт поломаем, — говорит он, — нагнувшись над открытым капотом машинного отделения, прислушиваясь к работе главной машины. — Тут «Малыгина» надо, а не «Шую».... Из рассказов и разговоров в кубрике, я уже знал, что «Малыгин» — ледокол, работающий в Карском море в ледовитые годы. — Вот это сила! Пять тысяч машина, четыре котла, одних кочегаров со старшинами больше двадцати человек; кто в топках работает — за углем в угольные ямы не лазят, специально по два штивалыцика на каждую вахту выходят — рассказывали мои напарники-кочегары. — Две кочегарки, а мусор на палубу подымать не надо. Мусорный элеватор имеется, раз-два и готово. А у нас? Да, у нас дело с удалением из кочегарки шлака после чистки топок, поставлено было примитивно. Наверно, так было еще на ноевом ковчеге. Мусор насыпался в кадки, которые потом через блок пеньковым концом подымались вручную на палубу и опоражнивались за борт. Делали это мы же, сами, кочегары, для чего приходилось на подвахту выходить и записывали нам за это полчаса, как сверхурочные. Неприятная это была работа. Особенно в штормовую погоду, когда по палубе вода гуляет. А когда кадку в кочегарке насыпаешь, смотри, чтобы она тебе на голову не сорвалась. При бортовой качке рискуешь вместе с кадкой за борт вылететь. Мусора набиралось каждую вахту 25-30 кадок, а когда трубки банили, да из-за перевала выгребали, то и до 40. И так мне захотелось «Малыгина» посмотреть, ведь я еще живого ледокола не видел.
Вот и цель нашего плавания. Приближался к нам первый в этом году транспорт АРКОСА «Леонид Красин». Встретив, мы должны провести его в Усть-Енисейский порт, где он разгрузится от товаров, привезенных в Сибирь из Англии, а у нас примет лес. Красивая это картина, когда среди льдов, поблескивающих на солнце, в легкой туманной дымке, обволакивающей среднюю надстройку корабля с четко вырисовывавшимися мачтами, кажущимися из-за тумана более высокими, чем они есть, бесшумно, как бы крадучись, наплывает на тебя никогда не виданное, чудесное изображение. Только сама природа может создать такое видение в изумительных красках, на глазах меняющихся нежных оттенков, волнующих и запоминающихся на всю жизнь, как что-то нереальное. Облако пара, вырвавшееся из гудка «Леонида Красина», являвшееся сигналом приветствия, как мазок непревзойденного художника, еще более усилило чарующее действие его появления среди ледяных торосов. Гудок разорвал тишину ледяного безмолвия, «Шуя», весело, с залихватским задором, ответила, радостно приветствуя дорогого гостя, и легла на обратный курс служить ему лоцманом. Все на палубе ждали этого момента. Настроение веселое, смех, шутки, рассказы: кто, когда и где плавал, на каких судах, что видел...
Особенно складно и весело «травили» старшина-матрос Коля Елисеев, да машинист Миша Мамонтов. Трудно только было отличить, что у них правда, что вымысел. Мне тоже пришлось за более чем четырехлетнюю службу в Красной Армии много чего испытать и повидать, но к морским транспортам это отношения не имело. И пока моя «морская» биография только начиналась — оставалось слушать и думать. А думать было о чем. Родился я в декабре 1906 года, т.е. еще и 18 лет не исполнилось, а за плечами военная служба с марта 1920 года, добровольная, в Красной Армии. Из армии вышел, имея звание военного шофера — окончил школу при Отдельной Учебной Автомотобригаде в Москве в 1923 году. Демобилизовался в мае 1924 года с твердым намерением уехать во Владивосток и плавать в морском торговом флоте. Приглашал меня туда немного раньше демобилизовавшийся мой сослуживец по армии в 78 Казанском полку и по автоотряду учебной бригады Костя Ткаченко. Был он рождения 1901 года и до призыва в армию плавал на судах Совторгфлота. У меня и документы были выписаны во Владивосток. В то время там была еще ДВР и воинское требование на проезд по железной дороге бригада выдала мне от Москвы до Читы (границы ДВР) и от Читы до Владивостока. По дороге в Омске, в купе, в котором я ехал, поместились военные моряки. Разговорились. Оказалось, что один из них Начальник Енисейской Лоцдистанции В.Е.Лысенко. Другой комиссар - Беттынь.
На этом записки Е. П. Желтовского о первом периоде работы в Арктике, к сожалению, прерываются. С окончанием навигации в ноябре 1925 года Е.П.Желтовский простился с «Шуей» и уехал во Владивосток.
Начинается новый этап жизненного пути Е.П.Желтовского.
В восточном секторе Арктики
И тут мне повезло. В газете «Дальневосточный моряк» в мае 1977 года под рубрикой «Летопись героических свершений» напечатаны воспоминания моряка-полярника Е.П. Желтовского, участника Ленских походов 1927, 1928-1929,1931-1932 и 1933 годов, Воспоминания называются: «Арктика и советский характер». Помещаю эту статью полностью, без сокращений и изменений, в ней чувствуется стиль повествования, как его понимал Е.П.Желтовский.
Советский ученый, исследователь Арктики профессор В.Ю.Визе, руководивший научной частью экспедиции в 1934 году на ледорезе «Федор Литке» при совершении сквозного провода Северным морским путем из Владивостока до Ленинграда (я был в составе экипажа ледореза третьим механиком), писал: «Полярные страны властно влекут к себе человека, раз побывавшего в них, даже если это пребывание было связано с тяжелыми лишениями». Так оно и есть: побывав впервые в Арктике в 1924 году, повидав ее чарующие красоты, я, никогда не ставивший себе задачи ее исследования и глубокого изучения, простой член экипажа — кочегар, машинист, механик, имея все возможности плавать в любой части света, стал моряком-полярником. В 1924 и 1925 годах мне удалось увидеть только часть Арктики, самые освоенные по тому времени ее районы в Карском море. Хотелось большего. Мне даже не объяснить, но тянуло на восток. Мечтая, я видел себя на Колыме, на Лене, на Челюскине. Никто не заставлял меня стать полярником, повторяю, передо мной, молодым парнем, были открыты все дороги. Но когда в 1926 году началась подготовка к походу парохода «Колыма» из Владивостока в устье реки Лена, я, плавая в то время в порты Японии и Китая на другом судне, попросился на «Колыму» и с замиранием сердца ждал решения своей судьбы. Мне повезло. Стармех «Колымы» Э.А.Фридвальд, у которого я совсем недолго был кочегаром первого класса на пароходе «Монгугай», включил меня в судовую роль, и конторе Совторгфлота ничего не оставалось, как перевести меня к нему.
Первый пароход ДМП «Монгугай», на котором плавал кочегаром Е.П. Желтовский (из архива Ю.Н. Трифонова).
Первая Ленская экспедиция
22 июня 1927 года пароход «Колыма» под командованием капитана П.Г.Миловзорова снялся из Владивостока. Это был первый от сотворения мира поход торгового корабля в устье реки Лена с Дальнего Востока. Готовились к рейсу основательно. Учитывалось, что в пути, среди тяжелых льдов, в почти совершенно не исследованных районах Ледовитого моря, «Колыму» могли встретить любые неожиданности, вплоть до гибели судна, зимовки во льдах, серьезных повреждений корпуса, винта, руля и т.д. Поэтому и рейс назывался: «Первый экспедиционный к устью реки Лены».
Пароход "Колыма", на котором плавал кочегаром, машинистом и вторым механиком Е.П.Желтовский (из архива Ю.Н.Трифонова)
Конечно, сам пароход «Колыма» к таким плаваниям не подходил ни по корпусу, ни по мощности машины, имевшей всего 800 л.с. До погрузки Ленского груза по существующей традиции во всех четырех трюмах парохода были установлены распоры из брусьев диаметром 200-300 мм. Бревна укладывались и крепились к шпангоутам вдоль бортов, как дополнительные стрингеры, по всей длине судна вертикально ставились такие же бревна, распиравшие верхнюю палубу и деки второго дна, а между этими бревнами с интервалами в полтора-два метра расклинивались поперечные бревна, упиравшиеся в бревна-стрингеры правого и левого бортов. Трюмы, таким образом, представляли собой пчелиные соты. Полезного места для размещения грузов было мало, тем более, что вдоль бортов при укладке грузов оставался свободный проход, чтобы в случае разрыва листов наружной обшивки судна при ледовых сжатиях иметь свободный доступ к пробоинам для быстрой заделки их судовыми средствами. Это устройство, а также наличие двухгодичного запаса для экипажа на случай зимовки значительно сократили емкость трюмов, и полезный груз «Колымы» составлял не более 500 тонн при самой тщательной штивке. Большое внимание было уделено нами приемке угля. Зная, что после Петропавловска-Камчатского пополнить его запасы нигде не удастся, забивались все уголки. Ползая на животах, мы, кочегары, руками укладывали в угольных ямах куски угля, засовывая их под полки шпангоутов и между бимсами, не оставляя ни дюйма свободного пространства. На переход до Петропавловска был принят в мешках, уложенных на верхней палубе, и пересыпался в расходные бункеры по мере расходования в топках котлов. Основные бункеры не распечатывались.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Корнилов Александр Васильевич родился в ноябре 1932 года в Ленинграде. Учился в ЛНВМУ с 1944 по 28 июня 1950 года. Ушел по состоянию здоровья. Позднее закончил ЛЭТИ им. В.И.Ульянова-Ленина.
Александр Васильевич остается настоящим питоном. Помнит, как летом 1946 года в нахимовском лагере должна была состояться встреча (костер) пяти рот нахимовцев с пионерами лагеря Северного флота из поселке Кауко-Лемпиеля (теперь Цвелодубово). Но встреча не состоялась. 12 девочек из делегации пионеров, которые первыми переправлялись к нам через озеро погибли, утонув вместе с катером и мотористом (все девочки 1932 года рождения). Девочек похоронили в поселке Цвелодубово в небольшом мемориальном ограждении, включающем также "Судя по всему, мемориал приводят в порядок в начале лета, скорее всего силами местной школы, но к середине он зарастает травой в человеческий рост. Училище могло бы взять шефство над этим захоронением, ведь гибель девочек связана с нашим лагерем и училищем. Для этого, скорее всего, достаточно в середине лета переправиться на шлюпках через озеро, навести порядок в захоронении, отдать почести. Это был бы данью уважения к родителям девочек, морякам Северного флота, ветеранам войны и к Истории Нашего училища."
Александр Васильевич сохранил и предоставил фото из личного архива, часть из них мы использовали в "Записках нахимовца" В.П.Иванова, а часть здесь, в обзоре выпуска 1950 года.
Нахимовцы военного набора жили наа Авроре. 1950 г.
На Авроре и учились.
Хранят сердечную память и благодарность своим учителям и воспитателям. У могилы Изачика
Кузнецов Виктор Николаевич
Дополним рассказ В.П.Иванова о его однокашнике, сыне Н.Г.Кузнецова Викторе. Предоставим слово Дмитрию Ивановичу Кузнецову, ученику 5 «Б» класса (02. 08. 1998 г.). :
"Если задать себе вопрос: а что же такое история страны? На мой взгляд, история страны - это множество историй отдельных семей с их успехами, проблемами и победами. Конечно, отдельные личности, как, например, Александр Невский или Пётр 1 оказывают больше влияние на ход истории, чем рядовые граждане, но в любом случае вклад каждого человека в историю своей Родины одинаково бесценен. При раскрытии данной темы мне очень повезло: в моей семье присутствуют как выдающиеся люди, так и рядовые граждане. На их примере я попробую понять значение семьи в истории нашей страны. Свой рассказ я хотел бы начать со своего прадедушки - Николая Герасимовича Кузнецова. Он родился 24 июля 1904 в деревне Медведки Архангельской области в крестьянской семье. С 15 лет он решил связать свою жизнь с флотом и поступить в Северо-Двинскую военную флотилию. В 1926 году окончил её с отличием, после этого поступил в военно-морскую академию. В 1932 году закончил её так же с отличием. Плавал на разных боевых кораблях по всем морям и океанам СССР. В 1939 году уже был командиром крейсера. С 1939 по 1948 годы возглавлял Военно-Морской Флот СССР. Он разработал систему оперативной готовности, которая позволила подготовить ВМФ СССР к Великой Отечественной Войне. В первый день войны флот не потерял ни одного военного корабля, ни одного самолёта морской авиации и встретил врага организованным огнём. Это по праву считается исторической заслугой моего прадедушки. По его предложениям в августе 1941 года авиация ВМФ бомбила Берлин.
Прадедушка был членом делегации СССР на Крымской и Потсдамской конференции, где участвовали так же США и Великобритания. Но в 1947 году прадедушка был разжалован до контр-адмирала и снят с работы. В 1953 году он был восстановлен в звании «Адмирал Флота Советского Союза», все предыдущие обвинения с него были сняты, и он был полностью реабилитирован. После восстановления в должности прадедушка принялся за разработку планов по обновлению военно–морского флота путем создания атомного надводного и подводного флота. Его предложения легли в основу создания существующего Военно–Морского флота России. В 1956 году прадедушка был уволен из армии без права на восстановление. Это был страшный удар для человека, посвятившего свою жизнь своей стране и ее флоту. «От службы во флоте я отстранен, но отстранить меня от службы флоту невозможно» - такими словами он определил свою цель в жизни. Им было написано 5 книг, свыше 100 статей о ВМФ, в его переводах вышли 3 книги английских и американских авторов по проблемам флота. Наконец, он был снова реабилитирован в 1988 году. Именем прадедушки назван современный боевой корабль, единственный авианосец в составе нашего флота – «Адмирал Флота Кузнецов». В прошлом году мне посчастливилось посетить этот корабль - это огромное впечатление. Я почувствовал гордость за своего прадедушку и счастье оттого, что я являюсь частью семьи с такой историей. Именем прадедушки названа Военно-Морская Академия в Санкт–Петербурге, улицы в Архангельке, Владивостоке, Котласе, подводный утес в Тихом океане, школы в Москве и Таре. На зданиях главного штаба ВМФ в Москве и Владивостоке размещены мемориальные доски.
Мой дедушка Кузнецов Виктор Николаевич продолжил морскую династию семьи. Он занимался разработкой вооружения на боевые корабли и подводные лодки, закончил службу в армии в звании капитана 1 ранга. Он награжден многими Государственными наградами. Разработанные с его участием вооружения до сих пор используются на ряде действующих боевых кораблей. Именно с дедушкой в прошлом году я посетил военно–морскую базу Северного флота – Мурманск. Мы с ним жили на авианесущем крейсере «Адмирал Кузнецов», встречались с офицерами и матросами, ветеранами флота. Я узнал много подробностей из жизни Николая Герасимовича. Мне было сложно поверить, что таким кораблем размером со стадион и высотой в шестнадцатиэтажный дом можно управлять. Другие члены моей семьи, конечно, не внесли столь большой вклад в историю нашей страны, но в истории нашей семьи их вклад неоценим. Моя бабушка работает в школе преподавателем фортепиано, зовут ее Наталья Ивановна. Учителем она работает уже более 43 лет. Много поколений детей обучались не только музыке у нее, но и приобщались к мировой культуре. Мой папа, Иван Викторович, закончил МГУ и в настоящий момент возглавляет юридическую службу одного из крупнейших международных банков. Моя мама, Ольга Николаевна, является дипломированным детским психологом и работает в нашей школе. В настоящий момент она занята воспитанием моей сестры. Я так подробно остановился на биографиях членов моей семьи, чтобы оценить вклад каждого из них в общее дело – благополучие и развитие нашей страны. Главное, что объединяет мою семью – это стремление работать честно по своему призванию. Я уверен, что если каждый человек будет честно работать на своем месте, то и история страны будет больше ярких страниц. Ведь история страны – это история ее граждан. Видя такие примеры, хочется быть достойным членом своей семьи, а это большая ответственность. Я буду прилагать максимум усилий, чтобы соответствовать моим родственникам. Всегда нужно извлекать уроки из истории своей семьи и стремиться достойно учиться и работать. И главное, к чему надо стремиться – это быть человеком. Достижение этой цели и является лучшим вкладом каждого в историю своей Родины."
Кузнецов Виктор Николаевич родился в 1932 году, учился в ЛНВМУ с 1945 по 1950 год. Закончил с серебряной медалью. Поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе, после образования ВВМУ инженеров оружия продолжил обучение в нем, которое и закончил. Кавалер двух боевых орденов, кандидат технических наук, он 33 года отдал службе на нашем славном флоте, продолжая дело своего отца.
Вислобоков Аркадий Иванович родился в 1931 году. Переведен из Куйбышевского подготовительного ВМАУ в 1948 году. Закончил ЛНВМУ с серебряной медалью и поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Семенов Борис Павлович родился в 1930 году в Ленинграде. Отец погиб. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Волегжанин Владимир Андреевич родился в 1931 году в Ленинграде (поселок Левашово). Отец умер при эвакуации. Братья - краснофлотец и партизан. Учился в ЛНВМУ с 1944 по 1950 год, не закончил.
(слева) получил орден Великая Победа – за отца (посмертно), награжден орденом Адмирала Кузнецова.
Кузьмин Александр Александрович
Кузьмин Александр Александрович родился в октябре 1932 года в Севастополе. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. О том, как сложилась его дальнейшая судьба, не знаем, знаем лишь что у истока "пути в моря" Саши Кузьмина стояли неординарные люди.
Его отец, - Александр Васильевич Кузьмин - автор воспоминаний
... «Маленькие корабли одерживают большие победы» — так говорили во время войны о наших торпедных катерах. Десятки вражеских транспортов, миноносцев, сторожевиков пошли на дно от ударов советских катерников. Вице-адмирал А. В. Кузьмин командовал бригадой торпедных катеров сначала на Севере, а затем на Балтийском море. Он пишет об отважных людях, которые на своих стремительных кораблях в любую погоду выходили в море, настигали и топили врага. Читатель узнает не только о подвигах, но и о том, как жили и учились моряки, как обретали опыт и мастерство молодые командиры...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
И вот настала очередь возрождения флота на Дальнем Востоке. Дальний Восток — океанская ширь, освоение Севера и много других интереснейших и заманчивых возможностей. В это время Валентин работал кочегаром на паровозе, рассказывал отец. Валентин говорит: иди, Женька, на паровоз — у нас аж шесть лампочек. Вот какие «соблазны» были в те далекие времена. Пришел Евгений Петрович в контору Совторгфлота и стал наниматься на работу. Позднее мне рассказывал : Смотрю, стоит паренек в гимнастерке, подвязанной шпагатом. На шпагате привязан кисет и торчит трубка. Спрашиваю - что умеешь делать? Отвечает - плавал на «Шуе» кочегаром. Я и взял паренька кочегаром. И потом не пожалел. Паренек работал как зверь, пар всегда был «на марке», а в свободное от вахты время все ходил в машинное отделение, интересовался. И на палубе всегда помогал, когда была стоянка. Плавал в Японию, в Китай. В то время РСФСР оказывал помощь Сун Ят-Сену — доставляли морем пулеметы, винтовки и прочее оружие. Плавая на пароходах, отец поступил во Владивостокскую мореходку: зимой учеба и работа в порту на портовом буксире, летом — в море. Для молодых читателей специально остановлюсь на судовой роли «кочегара». На флоте принято числить весь плавающий состав судна не по должностям, а по ролям. Например, роль капитана судна, роль механика и т.д. Так и роль кочегара исполнял конкретный моряк. И эта роль была не на последнем месте. Она хорошо оплачивалась и была уважаемой. От работы кочегара зависело многое, в частности, скорость судна. На больших пароходах с несколькими кочегарками количество кочегаров порой достигало половины всего экипажа.
Работа кочегара контролировалась по показаниям манометра, указывающего давление пара в котле. Для этого на манометре ставилась метка - марка. Если давление пара было в норме, то стрелка манометра была «на марке». Так и говорили: . А работа кочегара на судах начала прошлого века была, мягко говоря, не сахар. Уголек покидать целую вахту, выгрести шлак, поднять его наверх, поддерживать огонь в топке и, главное — держать «пар на марке». «О, если бы смог кто туда заглянуть — назвал кочегарку бы адом». Так красочно описал кочегарку Л.О.Утесов в известной песне. В то время единственным топливом, пригодным для паровых котлов на судне, был высококачественный каменный уголь, жирный, с малой зольностью. Бункеровка угля занимала достаточно много времени. После бункеровки судно было черным-черно от угольной пыли. Требовалась «помывка». И вот нашелся человек, который предложил перейти на жидкое топливо: нефть, мазут и прочее. Им оказался с 1911 года. К началу Первой мировой войны он перевел весь Британский флот на жидкое топливо. Результат ошеломляющий. Меньше дыма из труб, меньше количество кочегаров, ускорилась приемка топлива, увеличилась дальность плавания. А, главное, облегчился труд кочегаров. Но требование «пар на марке» осталось прежним.
Переход на жидкое топливо повлек за собой грандиозные изменения и в экономике, и в политике. Родился новый танкерный флот и так далее, и тому подобное. Дальнейшее совершенствование силовых установок привело к внедрению дизелей - родились теплоходы, а затем и атомоходы. Но во все времена понятие «честное исполнение своего долга» всегда присутствовало в отношениях между людьми и между делами. За долгие годы работы на флоте Евгению Петровичу приходилось трудиться в разных ролях-должностях и всегда он придерживался старого кочегарского правила: держать «пар на марке». Сохранились некоторые записи из воспоминаний Евгения Петровича о первых годах работы в Арктике. Они представляют известный интерес, поскольку позволяют оценить всю прелесть повествования и дают наиболее полное представление о жизни в Арктике в те далекие годы. Привожу полностью, без изменений и сокращений, все написанное Евгением Петровичем.
Впервые в Арктике
Яркое солнце горячими лучами заливает нагромождения ледяных торосов, отдельно плавающие льдины и огромные, почти ровные, ледяные поля, величаво покоящиеся на поверхности моря. Как ни всматривайся, ничего, кроме небольших разводий с темно-зеленоватой, а местами бурой водой, да иссиня белого покрова, испещренного глыбами обдутых ветрами голубых льдин, до самого горизонта не увидишь.
Август 1924 года. Мы в Карском море. Я - кочегар гидрографического судна «Шуя» Енисейской Лоцдистанции Управления безопасности кораблевождении у берегов Сибири. Сокращенно «Убеко— Сибирь». Еще в прошлом году это подразделение Рабоче-Крестьянского Красного Флота СССР имело более привлекательное наименование: «Карская экспедиция Северно-Ледовитого Океана», сохранившиеся на ленточках бескозырок старых моряков отряда. Но тогда я служил еще в Красной Армии и носил форму красноармейца и шлем. В ней я явился и на «Шую». И пока меня не нарядили моряком, команда ее, да и других кораблей отряда, не сговариваясь, звали меня обидным словом «крупа»... Теперь это позади. Нелегко давалось освоение тяжелой специальности кочегара. Пришлось здорово помучиться, пока не научился хорошо чистить топки и держать пар «на марке». Особое неудовольствие выражал мой сменщик, к приходу которого на вахту я должен был почистить одну из .
Получалось у меня плохо. Первое время на колосниковой решетке оставались приварившиеся ковриги шлака. — Черт паршивый — крестил он меня — и когда ты научишься? Долго я еще должен за тебя горбатиться? Еще раз испортишь топку, так и вахту принимать не буду. Все это перемежалось отборнейшими «морскими» терминами, так красиво вплетенными в его короткую речь, что обижаться не стоило. К тому же он был прав. А вот показать, научить не мог. — Сам учись — говорил он — меня никто не учил, сам дошел и ты доходи... И, подымаясь по скобтрапу из кочегарки на верхнюю палубу, сам, огорченный до крайности, я слышал в заключение: — А ругаться буду каждую вахту, пока толку из тебя не получится. Неожиданно взялся за меня старший машинист Шульц, несший одновременно со мной вахту в машине. — Ты не торопись — говорил он — сверни ломиком горящий уголь на одну сторону топки, да подбрось на него пару лопат свежего, а другая сторона пусть до шлака прогорит. Шлаку-то дай «подсохнуть». Как начнет из раскаленного темнеть да сереть, ломиком подломай, да гребком его, гребком из топки на себя и выгребай. Да, смотри, у перевала шлака не оставляй, а если прикипел, так ты через гребок ломиком как рычагом поорудуй. Помахивая в такт, соразмерно движению шатунов своей масленкой, с которой он подошел ко мне в кочегарку, Шульц продолжал. — Почистишь эту сторону, сгортуй на нее уголь с другой, подбрось пару лопат и дай на другой шлаку-то также подсохнуть, а потом подломай, да и выгребай. А как весь шлак выгребешь, тогда, что у тебя на почищенной стороне припасено, раздай по всей решетке, да свеженького уголька ровным слоем и подбрось. Видя, с каким вниманием я его слушаю, Шульц продолжал:
— А потом быстренько ломиком подломай, да не давай сырому углю на колосники просыпаться, дай всей заправке хорошенько , да гребком разровняй, да от бортов топки к середине, в кучу, и на себя к мертвой доске ее и подбери, дай разгореться и опять подбрось. Свернув папироску из махорки, Шульц поучал меня дальше. — Смотри, далеко в зад не забрасывай, а то как раз к перевалу и приваришь. Топку долго открытой не держи — котел простудишь, трубки потекут, а поддувало на время чистки закрывать надо, и для котла хорошо и тебе не так горячо будет. Поддувало держи чистым, следи, чтоб в нем светло было. А начнет темнеть, значит шлаком колосники завалило, тогда, если по времени вахты чистить еще рано, резаком прорежь меж колосников, посветлеет, значит, воздух в топку идет, а без воздуха, учти, гореть не будет и пар не удержишь. И, как видно, в заключение. — А чтоб тебе, пока научишься, полегче было, я, на время чистки топки, буду клапан-регулятор на машине чуточек прикрывать. Вот и будет у тебя пар на марке.... Больших способностей был человек, объяснял понятно и показывал ловко. И чурбаном надо было бы быть, чтоб не понять и не научиться, что и как делать. В свободное время, между делом, Шульц, можно сказать вручную, посвятил меня в котла, арматуры, гарнитуры, дал понятия о главной машине, механизмах, приводил примеры из практики, всякие морские случаи и как из трудных положений выходить.
Великое дело практика! То, что познавалось мной от Шульца и других соплавателей и крепко оседало в руках и в памяти, ни в каком университете я бы никогда не получил. Потом-то я узнал, что вся наша механическая сила и старший механик — все из кочегаров выросли, трудом да годами плавания, через огонь да медные трубы пройдя, настоящими знатоками стали. И старший механик Александров Алексей Александрович тоже без указаний и поучений не оставлял. Зайдет, бывало, в кочегарку специально за чисткой топок наблюдать и скажет: - Чего морду от топки воротишь? Жару боишься? А что в топке делается и не видишь? Привыкай, брат, привыкай. А ты мокрый, как лягушка, в ботинках пот хлюпает, голландка на груди того и гляди вспыхнет, под ногами гора раскаленного шлака, из топки выгребенного, плеснешь на нее ведро воды, пар и пыль шлаковая и глаза, и рот забивает. В особо жаркую вахту и на себя ведро выльешь, и привыкаешь... И научился, и привык, и, незаметно как-то, полноправным членом экипажа стал. Кочегаров было нас трое, и стояли мы по две четырехчасовые вахты в сутки. Поначалу, для быстрейшего освоения специальности, я еще одну вахту нес с другим кочегаром, но, благодаря Шульцу, продолжалось это недолго. Теперь частенько, сменившись с вахты, умытый, в чистом бушлате, с трубкой в зубах (какой же моряк без трубки), сидишь на решетках над котлом около дымовой трубы и блаженствуешь. Вахта прошла хорошо, парок на подрыве, стрелка манометра, как привязанная. Сменщик уже не ругается. Настроение куда лучше.
кружат за кормой, видишь — выбрасывает винт рыбешку. Местами на льдинах нерпы нежатся, на солнышке греются. Осторожные они звери, нет-нет поднимает нерпа голову, слушает. Чуть непонятное или незнакомое что, забегает, закрутится на своих коротеньких ластах и нырк в воду, только ее и видели. А посвистишь погромче, под водой услышит, любопытно ей, высунет голову, посмотрит и опять нырнет, показывая блестящую спинку. А то вдруг утки, стая громадная, перелеты у них, налетят как туча, слышно, как крылья посвистывают. Увидят нас и, как по команде поворотом «все вдруг», в сторону кинутся и из виду скроются. И совсем Арктика не мертвая. Столько живности, увидел бы кто из южан, наверняка завидно стало бы. Хозяина Арктики повидать бы. Вот и смотришь во все глаза то с одного, то с другого борта, ищешь его, хозяина, зная, что хоть и числится он белым, на самом деле на льду желтоватым пятном обнаруживается. Звенит машинный телеграф. Это с мостика командир в машину команду подает, с полного «вперед» — полный «назад» и опять «вперед». Кидается наша «Шуя» на лед. Вот, кажется, и разбила перемычку. ан нет, не легко поддается лед, да и машина у нас слабенькая - 350-400 сил всего. Не во льдах ей работать, а портовым буксиром. Но надо ведь. Никуда не денешься. И, оставляя за собой длинный хвост черного дыма, «Шуя» остервенело рвется вперед.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Жили мы на первом высоком этаже трехэтажного кирпичного дома №53 по улице Шаумяна. Дом имел в плане «Г» образную форму и выходил длинным фасадом с двумя подъездами на улицу Шаумяна, а коротким с одним подъездом в переулок, ведущий к больнице Арамянца. Со стороны двора дом имел подвалы, в которых располагались сараи жильцов. Все три этажа со двора опоясывали широкие открытые балконы, которыми могли пользоваться три или четыре семьи, проживающие в трехкомнатных коммунальных квартирах. Нашим балконом пользовались четыре семьи общей численностью 14 человек, половину из которых составляли дети. для нас был основным местом для игрищ.
ДВОР
Пока мы ходили в детский сад, наши детские игры проходили преимущественно на балконах, а с поступлением в школу переместились во двор. Наш дом был интернациональным, преимущественно русско-грузинским, и жили в нем семьи исключительно военнослужащих. Напротив нашего дома через двор стоял еще один такой же дом, заселенный «гражданскими», в большинстве армянской национальности и несколькими курдскими семьями. Двор у нас был общий на два дома. Все игры во дворе велись, как правило, на русском языке, но мы могли общаться на игровом и бытовом уровне на трех языках. Жили во дворе дружно. Я не помню ни одной драки. Боролись, возились, но все по-мирному. Малышей обижать и эксплуатировать было не принято, поэтому все возрастные группы играли в свои игры, не мешая друг другу. Двор был большой и места всем хватало. Мирному общению способствовало то, что мы были на виду у родителей. С балконов каждого дома двор просматривался как на ладони, и даже намек на ссору мгновенно пресекался родителями.
ИГРЫ
Сами игры многочисленные и разнообразные, достойны отдельного и многостраничного описания, но я ограничусь только кратким перечислением тех, которые особенно запомнились. Это были общеизвестные «жмурки», «ловитки», «казаки-разбойники», «лапта» и ее грузинская интерпретация «чилка-джохи», «орлянка» и «вышибалочка». Ну и, конечно, были силовые командные игры, такие как «Лахти», игра с поясными ремнями. Когда одна команда в круге охраняет лежащие на земле под ногами у игроков ремни, а другая, находясь вне круга, пытается выбить ударами своих ремней ремни противника за пределы круга.
Или такая веселая игра, как «длинный осёл». Игроки одной команды становится в цепочку, друг за другом, в позе буквы «Г», обхватив впереди стоящего за поясницу, создавая таким образом «осла» длиной от трех до пяти спин. Задача другой команды оседлать «осла», прыгая друг за другом с разбега от установленной черты. Заступ, или падение с «осла» - поражение. В этой игре многое зависело от первого прыгуна. Он должен был запрыгнуть как можно дальше, на первую спину, чтобы всем хватило места на «осле». Как жаль, что наши внуки с их телевизором и интернетом об этих играх и понятия не имеют.
СОСЕДИ
В нашей трехкомнатной секции, с входом со второго подъезда, располагались две семьи. Мы занимали одну комнату 24 м2 с окном и застекленной дверью, выходящими на балкон. Соседи, Нежурины - муж, жена и две дочери Лида и Люба, занимали две смежные комнаты с окнами на улицу Шаумяна. Нежурины прожили по соседству пару лет и уехали в Харьков, а на их место поселилась семья майора бомбардировочной авиации Захарова из Ленинграда (дядя Боря, его жена тетя Нина и дети наши сверстники Лева и Инна). Дядя Боря погиб в начале войны, а с его семьей мы делили трудности военного времени и послевоенных лет. Жили, как родственники.
Я и мой друг Толик Калинин
Через стенку от нас, также с окнами на общий балкон, но с входом из другого подъезда, жила семья Калининых - дядя Володя, подполковник интендантской службы, его жена тетя Дуся, дети Роза, Дора и Толик. Эта семья также стала для нас родной на всю жизнь. Еще одну комнату в квартире Калининых занимала семья военнослужащего Кобахидзе с женой и глухонемой от рождения дочкой.
БЕЗОТЦОВЩИНА
Наш класс. Я сижу на стуле, первый слева.
В 1937 году я поступил в 71-ю среднюю школу, которую достраивали, пока я ходил в детский сад, рядом с нами, дом № 55. Забор долго не ставили, поэтому ходили в школу, не выходя на улицу, из нашего двора в школьный. В школу я пришел, уже умея довольно бегло читать, сносно считать и даже немного писать. Забегая вперед, хочу сказать, что такой задел позволил мне на круглые пятерки проучиться четыре первых года, но и здорово помешал впоследствии. Когда начались настоящие трудности - потребовались внимание на уроках, усидчивость, упорство и другие качества, которых явно не хватало. Начало моей учебы в школе совпало с самой тяжелой для меня утратой в жизни, 21 октября, после непродолжительной болезни в возрасте 35 лет скончался мой папа. На маневрах в горах он застудил внутренности, открылось кровотечение, которое в госпитале не смогли остановить. Незадолго до этого папу повысили в должности, перевели на работу начальником отдела в штабе дивизии. Ожидалось повышение в звании и предоставление квартиры, о которой папа хлопотал последние два года. Похоронили папу со всеми воинскими почестями – с почетным караулом, оркестром, лафетом, запряженным в четверку лошадей и прощальным салютом на Петропавловском кладбище. А для нас с мамой начался совсем другой этап жизни, в котором мы стали постигать все «прелести» вдовства и безотцовщины. Маму, которая до того не работала, товарищи отца пристроили библиотекарем в управление военно-учебными заведениями ЗАКВО.
Мама на работе в библиотеке. 1938 год.
Мамина работа находилась на нашей улице, примерно на половине пути до Авлабара, где проживала мамина сестра Лиза и ее муж Ясон. Их девочки, мои двоюродные сестры Нелли и Рита, учились тоже в нашей новой школе. По утрам мама провожала меня в школу и бежала на работу. После занятий мы с сестренками пешком добирались до Авлабара. Тетя Лиза кормила нас обедом, и я оставался у них до утра, или, чаще всего, шел к маме на работу. Там делал уроки, а потом копался в книжных полках, или уютно устраивался в кресле и читал книги, которые подбирала мне мама. В конце рабочего дня мы отправлялись домой, и у меня оставалось еще немного времени, чтобы пообщаться с друзьями во дворе.
АВЛАБАР
Дом, где проживала тетя Лиза, находился в глубине двора напротив Армянского драматического театра. Сам дом и условия проживания в нем можно назвать типовыми. Так, или почти так, проживал старый Тбилиси. Это был трех этажный дом со сплошными балконами на фасаде и скрипучей деревянной лестницей, примыкающей с правой стороны фасада. На каждом этаже три больших комнаты и широкий проходной балкон вдоль этих комнат. Где-то была «система коридорная», а там «балконная». Первые две комнаты по ходу от лестницы занимали соседи, а последнюю - тетя Лиза. Им повезло, они получили разрешение отгородить и застеклить свою часть балкона. Таким образом, появилась еще одна комната, которая служила кухней-столовой.
Все удобства находились во дворе, где стояла уборная с одним «М» и одним «Ж» на всех, один водопроводный кран над бетонным корытом и мусорный ящик. Вот и все удобства! Наша семья, как и остальные, имела умывальник-рукомойник с раковиной над помойным ведром и, конечно же, ночной горшок. Таскание воды на третий этаж и унизительный вынос помоев входило в наши с сестренками обязанности. Пищу готовили на керосинках или примусах. Стирали в корыте на верху, а полоскали под краном во дворе. Сушилось белье на веревках, протянутых вдоль балконов. Купались раз в неделю в серных банях. Дом имел узкий маленький дворик, замощенный камнем, шириной около 15 метров и длиной не более 20 метром (на таком расстоянии стоял дом от ворот). Дворы соседних домов были отгорожены высокими кирпичными оградами или примыкающими строениями, а выход на улицу через калитку, которая закрывалась на ночь. Через один из соседних дворов располагался летний кинотеатр, и мы по звуку узнавали, какой идет фильм, и знали наперед, какие слова сейчас произнесут. Каково было тете Лизе в таких условиях растить своих детей, да еще заодно и меня безотцовщину? Одному Богу известно.
ДОБРО И ЗЛО
Из авлабарского периода жизни достойны внимания два эпизода. Первый эпизод связан с , а второй со страшными людьми. У дяди Ясона, заядлого охотника и рыбака, в доме всегда жили собаки. В то время у них жила собака породы пойнтер по кличке Леди. А во дворе жила общая дворняжка, тоже сука, по кличке Шарик. Почему так обозвали собаку, до сих пор не пойму. Леди встречалась с Шариком, когда ее выводили гулять, и они состояли в дружеских отношениях. Случилось так, что они примерно в одно время ощенились. Шариково потомство, кроме одного щенка, было, не медля, после рождения утоплено сторожем. А через несколько дней Леди ощенила четырех щенят, но сама, умерла. Мертвую Леди вынесли во двор, перед тем как вывезти на захоронение, и Шарик с ней попрощалась, обнюхав со всех сторон. Вечером у нас было много возни, связанной с попыткой накормить щенят. Соски в доме не оказалось, и кормили с тряпочки, которую окунали в молоко, щенята сосали плохо и все были очень расстроены. Рано утром мы проснулись от царапанья в дверь, повизгивания и лая. Это явилась Шарик, которая никогда раньше не взбиралась на третий этаж. Когда тетя Лиза открыла дверь, Шарик тут же кинулась к щенятам, облизала их с ног до головы и спокойно улеглась их кормить. С чем связан второй эпизод, не трудно догадаться, если сказать, что это произошло в конце 1937 года. Ночью громко залаяла Шарик, сверху её поддержала, живая тогда еще, Леди. Послышались голоса, каких-то людей и нашего дворника, который открывал калитку. Как потом выяснилось, весь дом уже не спал, все были озабочены только одним вопросом: «К кому?» И вот начался топот ног и скрип лестничных ступеней. Миновали первый этаж, затем второй. Дядя Ясон начинает лихорадочно одеваться, тетя Лиза что-то причитать, мы трое дружно реветь. Топот приближался к нашим дверям и раздается раздался стук в дверь… К нашим соседям… Утром мы узнали, что забрали главу соседской семьи. Мы не могли понять, как это может быть? Дядя Валико такой добрый, приветливый, обожающий жену и сына и вдруг – враг народа. Такие были времена. Кстати, в нашем с мамой доме ряды военнослужащих в то время заметно поредели.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
