В старые времена в этих местах свирепствовала лихорадка, рассадником которой были мухи, вылупившиеся из личинок. Придумали оригинальный выход из этого положения. Из Южной Америки, кажется из Аргентины, завезли маленьких рыбок, которые поедали личинок будущих малярийных мух. Так была побеждена лихорадка, доставлявшая беды многим поколениям мингрелов. Вообще мингрелы, несмотря на коварный климат, люди очень здоровые. Тут все дело в спартанском воспитании детей с самого рождения. У дочери нашей хозяйки Нателлы младенец поначалу здорово ревел за стенкой, не давая спать. Ревел часами. Причем никто не брал его на руки и не баюкал. — Нателла, — как-то при встрече спросил я ее, — чего это вы маленького Мишу не успокаиваете, никогда не берете на руки? — А у нас это не принято. Ребенок должен лежать в своей кроватке и не привыкать к рукам. Дней через десять и плакать перестанет. Вы хоть раз нашу люльку видели? — Нет, а что в ней особенного? — Посмотрите и сами увидите. Пришли в комнату, где лежал малыш. Действительно, многое было необычно. Мальчик лежал голенький (если не считать короткой рубашечки) в самодельной деревянной кроватке, которую можно было качать с одного бока на другой. Под головой у малыша не было подушки. Не было и матрасика. Чистая кроватка, покрытая простынкой. Зато в кроватке было сделано отверстие, и ребенок справлял свои делишки в тазик, стоявший внизу. Удобно и гигиенично. Мальчик всегда был сухой. Не везде, наверное, это применимо. В средней полосе лежать так малышу холодно, а тут жара, практически нет зимы. Для борьбы с заболоченностью здесь были когда-то высажены . Считалось, что они обильно впитывают влагу. Однако позже выяснилось, что днем эвкалипты действительно потребляют много воды, зато ночью, как мощные насосы, отдают ее еще в большем количестве.
В этой местности не росли фруктовые деревья и кустарники, не было и знаменитой лозы. Виноград, груши и ягоды нам возили крестьяне со склонов гор. Как-то я поинтересовался у хозяйки: — Что же вы сеете на этой заливаемой водой земле? — Только кукурузу. Она любит воду. Еще выращиваем коконы шелкопряда. — Как это? — Пойдем в сарай, покажу. На специальных решетках, положенных одна на другую и напоминавших колодезный сруб, лежали зеленые ветки тутового дерева. Меж листьев виднелось множество . — Вот выкармливаем их, а завьют коконы, сдаем. — Кого, гусениц? — Нет, бичо, не их, а коконы, — рассмеялась хозяйка. — Гусеницы к этому времени превращаются в куколок. — А что дальше, Маргарита Артемьевна? — Куколка становится бабочкой и стремится улететь. Только мы не должны этого допускать, иначе бабочка попортит кокон. Ведь чтобы вылететь, она делает в нем отверстие ну и, конечно, портит кокон. А ведь шелковая нить должна быть целой. — Как же тогда уберечь ?
— Нужно сдать на предприятие кокон, пока куколка не стала бабочкой. А уж там паром или горячим воздухом убивают куколку, а с кокона сматывают шелковые нити. С любопытством глядел я, как гусеницы, поедая зелень, выделяли тончайшие нити, обматывая свое тело похожими на восьмерку петлями. — Вот видишь, это готовый кокон. — Хозяйка подала мне маленький бархатистый комочек, похожий на яйцо небольшой птички. — И какова же длина шелковой нити? — Больше километра. Причем это самый что ни на есть натуральный шелк. — Много приходится заготавливать зелени? — Да, гусеницы ее поедают быстро. Вот так я открыл для себя еще одно чудо живой природы.
* * *
Трудности нашего быта с лихвой окупались взаимовыручкой и крепкой дружбой, утвердившимися в гарнизоне. За продуктами нашим женам приходилось ездить в город, преодолевая несколько десятков километров на машине. Установилась традиция: едешь в город, привези продукты соседям. Если кто-нибудь болел, каждый считал своим долгом поделиться лекарством. По вечерам в присутствии многочисленных зрителей резались в волейбол. Все вместе в клубе смотрели привезенный из города фильм. В общем, все были на виду, жили как одна семья. В один из дней в кабинет дивизионных специалистов влетел рассыльный. — Товарищ старший лейтенант, там у входа в штаб ваша жена, просит выйти. — А что случилось? — Говорит, какая-то телеграмма... Выскочил на улицу. Растерянная Виктория сидела на лавочке, держа телеграмму в руке. — Что случилось? От кого телеграмма? — От твоей . Из Адлера.
Недавно писала, что хочет с соседкой по дому на месяц приехать в Адлер отдохнуть. Что же могло произойти? Дрожащими руками развернул телеграмму: «Мама тяжело заболела. Срочно приезжай. Клавдия Ивановна». Пошел к комдиву. Красовский прочел телеграмму, стал успокаивать: — Ну и что ты так переживаешь? Да ничего с ней не случилось. Просто захотела тебя увидеть, вот и отбила телеграмму. Даже не заверила у врача. — Не может моя мать на такое пойти, Владимир Александрович. — А ты не зарекайся. Сама не могла, так люди научили. Кто эта Клавдия Ивановна? — Соседка по лестничной клетке, подруга матери еще с блокадных лет. — Ну, ну... Вот вернешься, скажешь, кто из нас прав. А сейчас собирайся. Даю тебе трое суток, включая дорогу. И не опаздывай в часть. Если на самом деле что-то серьезное, дай телеграмму. Ну, иди. Вышел от комдива. Голова гудит от противоречивых чувств. Ночью в поезде не спал, курил в тамбуре и все думал: «Как там мама?» Вот и Адлер. Бегу по адресу: мать писала, что сняла комнату в доме железнодорожника. Толкнул калитку и увидел на крыльце... улыбающуюся маму. Кинулись друг к другу, обнялись. — Что случилось, мама? Ты уже поправилась? — Да я, сынок, и не болела, — ответила она смутившись. — А телеграмма? — Добрые люди посоветовали. Ты уж извини меня, старую, соскучилась по тебе. Вот и поддалась на уговоры. Особенно на твой приезд не рассчитывала, телеграмма-то не заверена. А ты приехал. Не знаю, как и передать, до чего я рада. А перед начальством извинись за меня. Поймут.
— Понять-то поймут, но больше так делать не нужно. У меня от этой телеграммы до сих пор голова как чурбан. И Виктория сама не своя. — Прости меня, сынок. Сбили с толку. — Ладно. Что случилось, то случилось. А я очень рад, что тебя увидел. Сейчас переоденусь — и айда на море. До позднего вечера пробыли мы на море, всласть накупались. Утром следующего дня на автобусе съездили в Сочи. Могли ли мы с мамой думать в блокаду, что когда-нибудь будем гулять среди празднично одетых людей по набережной одного из красивейших приморских городов... Вечером я уехал. Владимиру Александровичу Красовскому по прибытии в часть я все рассказал без утайки. — Ну, вот видишь, я оказался прав. А ты в панику. Слушай старших. А за правду спасибо. Рад, что повидал мать. Но в следующий раз отпущу только по заверенной телеграмме! — Следующего раза не будет, товарищ капитан второго ранга. — Дай-то бог!
* * *
Осенней ночью дивизион выходил на полигон для выполнения торпедных стрельб. В ожидании корабля-цели легли отдохнуть прямо на палубе. Обдуваемые теплым ночным ветром, разговорились с Трущелиным. — Мне нынче в академию поступать, — проговорил Борис. — И знаешь, Виктор, не представляю себя без дивизиона, без здешних мест. А какие у тебя планы? — Пока не знаю. Печень что-то начала сильно болеть. Как приду с моря, часа два здорово ноет. Наверное, от тряски. — Это у тебя блокада боком выходит. Подлечиться надо. — Да уж три раза был в Ессентуках. Врачи советуют перейти на берег. Думаю, пока еще рановато. — Давай пожуем ?
— Давай, хотя говорят, что она мне вредна. Посасывая соленые кусочки рыбы, мы еще долго делились друг с другом планами. С флагманского катера, осветив в темноте море, взвилась сигнальная ракета. Пора отдыха кончилась. — Заводи моторы! Над притихшим морем дружно взревели дизеля катеров. На экране радиолокационной станции белым зернышком засветилась цель. — Боевая тревога! По пеленгу... дистанция... обнаружена цель. Определить элементы движения цели, — передал по радио своим катерам команду Трущелин, для верности плотнее прижимая рукой ларингофоны. — Атакуем строем уступа! Задрав нос, катера понеслись к цели. На дистанции залпа, выпустив по кораблю торпеды, они помчались по их следу. На разборе капитан 2 ранга Красовский среди других похвалил и моих подчиненных: — Отмечаю хорошее знание техники радиометристами дивизиона. На переходе морем у «двести пятого» вышла из строя станция. Радиометрист Пантелеев мгновенно определил неисправность. Заломив мачту, в считанные минуты заменил клистрон, и станция снова заработала. Надеюсь, на призовых стрельбах дивизион не подкачает. Спасибо за службу!
* * *
...Прошло много лет. Приближалась двадцатая годовщина Победы советского народа над фашистской Германией. В канун праздника в часть, где я тогда служил, была передана телефонограмма, предписывающая мне прибыть в Москву в одно из управлений Министерства обороны. Обеспокоенный, я помчался к командиру узнать причину экстренного вызова. — Не беспокойтесь, — улыбаясь, сказал капитан 1 ранга. — Вас вызывают для вручения награды. Указом Президиума Верховного Совета СССР за боевые отличия в боях с немецко-фашистскими захватчиками вы награждены . Так что от души поздравляю.
Предательски дрогнули ресницы, в горле комок. В одно мгновение вспомнилось все. Блокада, бомбежки, артобстрелы, Дорога жизни, родной полк... И вот награда. Таким орденом гордится каждый фронтовик.
* * *
За час до назначенного времени я был в бюро пропусков в центре Москвы. Пропуска еще не выписывали, пришлось обождать. — Простите, товарищ полковник, — обратился я к немолодому офицеру, — вы тоже, наверное, приглашены для получения награды? Посмотрев на меня, полковник улыбнулся. — Не знаю, как вам, а нам действительно будут сегодня вручать награды. Вы еще молоды, и слово «тоже» к вам, наверно, не относится. В свою очередь, улыбнулся я. — Да нет, подходит. Я тоже ветеран войны, и мне сегодня тоже будет вручен орден Отечественной войны, — сказал я с гордостью. Полковник удивленно и уважительно посмотрел на меня. — А как же ты, — как равный равному сказал он, — успел повоевать? — Да вот так, был сыном полка. — Ну что ж, солдат, давай сядем в зале рядом. А потом был торжественный прием. Седой, известный еще с войны генерал вручал нам награды. Моему соседу вручили орден Красного Знамени. Подошел и мой черед. Волнуясь, держал я в руках красную коробочку с орденом. Серебро приятно оттягивало ладонь. «Какой он красивый, — подумал я. — И какой строгий, а вместе с тем простой». И еще невольно подумалось: «Пусть наши ордена, передаваясь по наследству от поколения к поколению, символизируют мирное небо и сияющие в нем звезды, так похожие на эти награды».
К 20-летию Победы был объявлен конкурс на лучший проект . 3 декабря 1966 года прах Неизвестного солдата, павшего в битве под Москвой в 1941 году и похороненного в братской могиле на 41-м км Ленинградского шоссе, был захоронен в Александровском саду у Кремлевской стены. Открытие мемориала состоялось 8 мая 1967 года. -
* * *
Я рассказал об офицерском становлении одного из ленинградских мальчишек, судьба которого была счастливой: он не умер от голода в блокаду, не погиб на фронте. Его судьба вовсе не уникальна. В ней, как в капле воды, преломилась жизнь многих моих ровесников — тех ребят, кто не успел на гражданскую, не успел в Испанию, не успел толком и на Великую Отечественную, но все же хлебнул лиха наравне со всеми «успевшими». Разумеется, большинство моих товарищей стали военными людьми, носили и по сию пору носят погоны — армейские, флотские, пограничные... И это закономерно, в этом общая примета поколения. Мы выжили. И наш долг — дать выжить тем, кто родился после нас. Время сделало нас пожизненными солдатами. У каждого в жизни своя звездная атака. У молодежи пятидесятых — целина, восьмидесятых — БАМ. Своя звездная атака и у героев, выполнявших интернациональный долг в Афганистане. Главное, что объединяет всех в этой атаке, — любовь к Родине, преданность своему народу. В этом — смысл жизни каждого.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Мой дед Григорий Иванович (дядя Гриша). Мой дед П.Г.Федотов. 1914 год.
Дочь Варвары Семёновны Ксения Ивановна (моя бабушка) училась в Первой Тифлисской Великой Княгини Ольги Фёдоровны женской гимназии, но после смерти отца учёбу пришлось оставить из-за нехватки денег. (У меня сохранилась квитанция об оплате учёбы в гимназии: двадцать семь царских рублей за полугодие с одного учащегося, а детей-то было трое!). В 18 лет Ксения Ивановна вышла замуж за железнодорожного чиновника, саратовского дворянина Павла Григорьевича Федотова. В 1915 году он, будучи в командировке, заболел тифом и умер в больнице родного города Саратова, оставив (по примеру своего покойного тестя) молодой вдове маленькую пенсию, двух сыновей и двух дочерей. В 1917 году "скончалась" и пенсия. Ксения Ивановна с большим трудом устроилась на работу воспитательницей в детском доме, а все четверо её детей стали воспитанниками этого же приюта. Потом были меньшевики. А в 1921 году наступила эра советской власти.
Молодая вдова Ксения Ивановна со своими детьми. Слева направо: Жора, Котик, Кетя, Лара. 1917 год.
Все четверо детей получили профессионально-техническое образование: Георгий (1906) стал токарем, Константин (1908) - слесарем, Екатерина (1912) - портнихой, Ларисса (1913) - маляром.
ДЕТСТВО
До школы
В результате вышеупомянутой комсомольской свадьбы в Тбилиси 19 августа 1931 года в 9 часов 30 минут (по местному времени) родился будущий кандидат в адмиралы Гиви Александрович Азрумелашвили. Менять уютную утробу матери на этот все ещё не благоустроенный мир мне было неприятно, но я, как мужчина (к тому же упорный белый баран по китайскому календарю и отважный лев по Зодиаку), стоически молчал. Молоденькая медсестра-акушерка считала, видимо, что все новорождённые должны громко плакать, высоко подняла меня одной рукой, а другой фамильярно шлёпнула меня по попке, причём довольно-таки чувствительно. Но я не заплакал, только хмыкнул от возмущения, приоткрыл правый глаз, прицелился и пустил струю на обидчицу. Все присутствующие от неожиданности ахнули, а потом стали надо мною смеяться. Мне вдруг стало стыдно за свой поступок, и я заплакал. Больше никогда в жизни я так не поступал. Повторять свои ошибки не в моих правилах. В детстве я в основном был паинькой и вырос в законопослушного гражданина, всю жизнь прилежно работал и, следуя пословице "век живи, век учись ...", постоянно чему-нибудь учился.
1931 год. На кепке отца.
В детстве моими любимыми игрушками были кубики (строительные и с алфавитом), большой деревянный линкор на колесиках и металлический конструктор. А ещё я любил шить своим мишкам и куклам штаны, рубашки, платья, подражая своей тёте Кете, которая, как вы уже знаете, была портнихой. Она обильно снабжала меня лоскутками материи и советами. Благодаря этому я рано овладел ножницами и иглой и до сих пор люблю шить себе: то брюки, то жилет, то ещё что-нибудь, было бы время. Когда в детском саду нас начали обучать вышиванию стежками и крестиком, все хвалили мои работы, и мне это льстило. Мой двоюродный брат Борис Георгиевич Федотов на два месяца (но без одного дня, как всегда подчёркивал он) младше меня. В детский сад нас водили в одну и ту же группу. Мы очень дружили и во всём соревновались, но в духе того времени, т.е., помогая друг другу, а не конкурируя. Он лучше меня рисовал лошадей, а человечки у меня получались красивее, но оба любили рисовать корабли и, хотя море видели только в кино и на картинках, мечтали быть моряками, что видно и по фотографиям.
1938 год. Тяга к морю появилась рано, сперва хотя бы к нарисованному.
1939 год. Я, Ксения Ивановна (наша Бабуля) и мои двоюродные братья Котик и Боря (тоже нахимовец).
1940 год. Боржоми. Я, Захар Алексеевич (Шакро-папа) и Мария Михайловна (Бабо).
Родители наши любили книги и много нам читали. В шесть лет я уже знал наизусть "Памятник" А.С.Пушкина, "Кушай тюрю, Яша..." Н.А.Некрасова и многие другие стихи и самостоятельно прочитал первую книжку. Это был рассказ А.П.Чехова "Каштанка". В оперу впервые повела меня тётя Кетя. Это была опера Джакомо Пуччини "Чио-Чио-Сан". Потом были "Русалка" А.С. Даргомыжского, "Кето и Коте" В.Долидзе и другие. Опера мне очень нравилась, но я поначалу возмущался, когда пели дуэтом, одновременно каждый свою партию, и говорил: "Что они перебивают друг друга? Это же некультурно! Неужели он не может помолчать, пока она поёт?" А в семь лет я возомнил себя поэтом. Дело было так. Мне попалась на глаза брошюра с батальными картинками "Шенграбен" Л.Н.Толстого. Прочитав её, я сочинил пару четверостиший, пересказывающих прочитанное, и весьма польщенный всеобщей похвалой, самонадеянно говорил, что, когда подрасту, всю книгу переведу в стихотворную форму, но, замечая при этом в голосе и во взглядах старших некоторую усмешку, думал про себя: "Они, похоже, сомневаются, но я им докажу".
Однако не прошло и года, как отец купил две толстенные книги, это был роман Л.Н.Толстого "Война и мир". Я понял беспочвенность своей амбиции и надолго перестал сочинять стишки. Решил стать архитектором и рисовал немыслимые дворцы и интерьеры. Чем больше вспоминаю детство, пытаясь описать что-то главное, тем более необъятной кажется мне эта тема. Одно воспоминание вызывает другое, и всё кажется важным или забавным, всему хочется уделить строчку. Вспоминаю, как я всерьёз отвечал на шуточные вопросы взрослых. Ответ мой часто начинался так: "Точно не знаю, но думаю, что...". И я объяснял: и откуда, по моему мнению, берутся дети; и почему Земля круглая; откуда взялось солнце, и почему оно не остывает, как все горячие вещи; и почему в море не выловят всех осьминогов, которые иногда нападают на водолазов, и т.д. и т.п., до бесконечности. И всему я давал свою детскую, но материалистическую трактовку. "Ну, и фантазер ты, Гивка!" - часто слышал я от взрослых. Единственное событие, которому я не мог дать объяснения, - это почему 14 июня 1937 года арестовали моего любимого дядю Котика. (Он дожил до реабилитации и погиб 20 августа 1955 г.).
Школа
1 сентября 1939 года в 9.00 я начал учёбу в тбилисской (русской) 26 средней школе, а за 2 часа 15 минут до этого началась Вторая Мировая война. Это событие никак не повлияло на занятия в школе, но взрослые, видимо, почувствовали. Помню, как отец по утрам боялся опоздать на работу. Время было суровое. В воздухе пахло грозой. Но люди жили более открыто, как-то более дружно, что ли, чаще ходили друг к другу в гости, чаще выходили всей семьёй просто погулять по набережной или в каком-нибудь парке. Все были почти одинаково бедны, но жизнь год от года заметно улучшалась, и это вселяло уверенность в завтрашнем дне и оптимизм.
Гордость моего детства, первенец плана ГОЭРЛО в Закавказье - ЗАГЭС им. В.И.Ленина. Памятник вандализирован.
Мы жили в однокомнатной квартире с удобствами во дворе. Комната была на втором этаже, вход с подъезда, так что во двор попасть было можно, лишь выйдя сперва на улицу. В школе я был отличником. Кое с кем из одноклассников я был знаком ещё с детского сада, но дружил с Лёвой Киселевым, моим вечным подопечным по арифметике и соседом через улицу. В нашем дворе сверстников у меня не было. 1 декабря 1939 гола родилась моя сестренка Инга, и я почти переселился к бабуле Ксении Ивановне. Школа была, как раз, на полпути к ней. Мои Федотовы жили в двухэтажном доме на углу проспекта Плеханова и улицы Жореса. На первом этаже были магазины, а второй этаж представлял собой одну большую коммунальную квартиру с длинным изогнутым тёмным коридором с изолированными комнатами по обе стороны. Коридор имел два выхода: один - через подъезд на улицу Жореса, другой - через двор на ту же улицу. Бабуля жила со своей матерью и дочкой в комнате с двумя окнами на проспект, а её сын со своей семьёй в комнате напротив с окном во двор. Семья дяди Жоры была большая: жена Александра Андреевна и сыновья: Боря (мой сверстник), Котик (1937г.р.) и Эдик (1935 г.р.). В доме бабушки я знал всех соседей и имел много друзей. В августе 1940 года у меня появилась ещё одна сестра, сводная. Это была двоюродная сестра моего отца Светлана (1932 г.р.), которая осиротела после того, как её отца Левана Моисеевича, убеждённого большевика, арестовали в октябре 1939 года, а болевшая туберкулёзом мать не прожила и года после ареста мужа. Мои родители удочерили Светлану. Тут я приведу любопытный эпизод, который мне известен со слов моего отца.
В Тбилиси шла партийная конференция, на которой в качестве представителя вышестоящих партийных органов присутствовал Л.П.Берия. Один карьерист, желая выслужиться, заявил с трибуны: "...мы ещё должны разобраться, почему присутствующий здесь коммунист Азрумелашвили приютил у себя дочь врага народа Левана Азрумелашвили..." Берия, не вставая, с места прервал оратора: "И правильно сделал. Запомните, сын не отвечает за отца". Света была умная девочка, но очень задумчивая и грустная. Я её очень жалел. Училась она на «отлично». В мае 1941 я закончил второй класс, а Света - первый, и мы принесли домой две похвальные грамоты. А через месяц началась Война. Отец мой в первый же день войны был призван в армию. Я гостил у своей Бабо (Марии Михайловны), а Света - у Бабули (Ксении Ивановны) и тети Кети. Бабо сразу же собралась и вместе со мной поспешила к нам домой. Там уже была и Ксения Ивановна, а мать принарядила сестрёнку Ингу, чтобы проводить папу, и мы все вместе направились к военкомату. По дороге Мария Михайловна предложила зайти к фотографу и сфотографироваться, что мы и сделали. Умна и дальновидна была моя Бабо.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
— Ничего, — засмеялся Красовский, — я тоже первое время не мог привыкнуть, даже не спал. А теперь, представьте, в отпуске не могу спать без этой музыки. Зато и река и море рядом, почти как на курорте. «Ничего себе курорт!» — едва не вырвалось у меня. — У нас большие планы, — продолжал комдив. — Получили рефулер, будем намывать песок. Через год-два всю территорию на метр засыплем, так что от болота и следа не останется. И мостки ликвидируем, и лягушек поубавится. Кстати, о лягушках. Сильнее квакают не те, что в болоте, а те, что живут на деревьях. Да, да, не удивляйтесь. Есть и такие. Значительно меньше своих болотных собратьев, ярко-зеленого цвета, а кричат, будь здоров. Ну да ладно. Сами все это увидите. А сейчас определяйтесь на постой. В офицерских домиках свободных комнат пока нет, так что придется снимать у местных. Комнату в деревне советую подыскать поближе к части, в доме, к которому протянуты электрические провода. Сейчас я вызову офицера, он вам поможет. Через минуту на пороге кабинета командира дивизиона появился невысокий черноволосый лейтенант. — Вот, познакомьтесь, наш связист лейтенант Михаил Ховрин. Помогите, Михаил Иванович, снять квартиру старшему лейтенанту. Назначен к нам специалистом РТС. — Снимем в лучшем виде, товарищ капитан второго ранга, — весело ответил Ховрин и, дружески меня обняв, повел на улицу. — Думаю, что искать особенно не придется, — сказал Михаил. — В нашем доме жил ваш предшественник. Правда, комнатка маловата, он холостяковал. Но, думаю, на первых порах вам подойдет. Соседями будем, — закончил Ховрин, ловко подхватывая чемоданы. — А ящик? — спросила Виктория растерянно. — Никуда он не убежит. Вначале снимем комнату, а потом на газике и его подброшу. Комната нам не понравилась. В ней не было окна. Его заменяла застекленная дверь. Сквозь щели в полу виднелась земля. Печки я тоже не обнаружил. — Вы тут пока посоветуйтесь, а потом скажете, — предложила хозяйка, заметив нашу нерешительность, и ушла на свою половину.
— Чего пригорюнились? — улыбнулся Михаил. — Нина! — позвал он жену. — Знакомься, ленинградцы, Виктор и Виктория, так сказать, победители. Смущает их наше соседство, не хотят селиться. — Да не соседство. Вы же видите: окна нет, печки тоже, в полу щели почти в палец, мебели кот наплакал, — сказала Виктория. — А зачем вам больше? Кровать есть, шкаф, стол. А окно не нужно, и так светло, зато нежарко. Что касается щелей, то это даже удобно: не нужно пепельницы. Бросил окурок, и он уже на земле. Сплошная экономия времени. Поживете, а к зиме переберемся в городок. Наверняка будет замена. Идет? — решительно спросил Михаил. — Ладно. — Мы с женой переглянулись. — Не хочется искать еще где-то. Да и не знаем мы здесь никого. — Вот и чудесно! Нина, помоги Виктории разобрать вещи, а я вечерком их ящик подкину. Ну что, новосел, пошли в штаб! И началась моя служба в дивизионе. Забот хватало. Катеров было много, на каждом — радиолокационная станция. Я отвечал за исправность радиотехники, учил радиометристов обслуживать станции, ремонтировать их. Кроме того, учил командиров катеров использовать станции в целях кораблевождения и в бою, с применением оружия. Со всеми офицерами у меня установились хорошие товарищеские отношения. Но больше всех сдружился с командиром первого звена капитан-лейтенантом Трущелиным. Как и я, Борис окончил училище имени Фрунзе. Был он настоящим асом торпедных атак. При выходах в море я старался попасть на его катер. Борис пользовался большим уважением и у Красовского. При появлении какой-нибудь комиссии звено Трущелина неизменно выходило в море. Комдив знал: Борис не подведет. Высокий, спортивного типа, с небольшими усиками, он пользовался благосклонностью женского пола городка, и Нине, жене Трущелина, приходилось быть начеку. Бывало, в море Борис с улыбкой говорил: — Опять вчера Нина отчудила. Приревновала к жене доктора. А я только поднес ей сумку с продуктами из магазина. — Рассказывай, Борис, ты ведь известный .
— Да клянусь тебе, никогда не изменял Нине. И действительно, после я убедился, что в дивизионе он был, пожалуй, самым преданным мужем и заботливым отцом.
* * *
Наши маленькие дюралевые катера не могли уходить далеко от базы. По сравнению со своими большими деревянными собратьями они имели ограниченность плавания и зависели от погоды, предназначались в основном для прибрежных действий. Не было на них кают командира и помощника, кубриков. Мал был и экипаж. И все же наши «малыши» представляли собой грозную силу. Вооруженные двумя торпедами, несколько меньшими по диаметру, чем на больших катерах, они могли потопить любой надводный корабль. Характерной их особенностью была высочайшая скорость: катер мог спокойно догнать собственную торпеду, выпущенную из аппарата.
Вскоре после моего назначения командир дивизиона поставил задачу: отработать вход в узкость по данным РЛС. Вышли в море всем дивизионом. Расположившись на корме флагманского катера, комдив со штабными специалистами придирчиво следил, как катера один за другим входили в устье реки. Пользоваться визуальными средствами было запрещено, разрешалось применять только данные радиолокации. Берега в этом районе низкие, хорошего радиолокационного контраста береговой черты не получалось. Радиометристу и командиру требовалось большое мастерство, чтобы по изображению на экране войти в узкость. Но предварительные тренировки сделали свое дело, и все катера благополучно выполнили задание. Остался флагманский. Комдив, довольный, сидел, нарушая правила, на леерном заграждении. — Не будем спешить, отдохнем маленько, Иван Степанович, — обратился он к дивизионному механику, — садись рядом. Что ты все в рубке? Расскажи что-нибудь. Механик, гигант килограммов под сто весом, улыбаясь, сказал: — Боюсь я, Владимир Александрович, с тобой садиться. Не выдержит цепочка нас обоих. — Выдержит. Садись, покурим. Сладко затянувшись, комдив раскрыл рот, чтобы что-то сказать севшему рядом механику. В то же мгновение раздался треск лопнувшей цепочки, и мы увидели мелькнувшие в воздухе ботинки комдива и механика. Оба оказались за бортом. Отфыркиваясь и чертыхаясь, комдив широкими саженками подплыл к борту, где его подхватили заботливые руки матросов.
— Не думал, Иван Степанович, что ты такой тяжелый, — говорил, скидывая с себя мокрую одежду, Красовский. — И зачем я тебя пригласил сесть рядом? — Я же предупреждал, Владимир Александрович, что оба не усидим. В тебе ведь тоже пудов шесть. Это нам наказание за нарушение корабельных правил. Командир дивизиона и механик были одногодками. Их связывала многолетняя совместная служба, скрепленная дружбой. — Ну ладно. Мы искупались. Пока будем сушиться, пусть и остальные искупаются. Катер лежал в дрейфе. Зелено-синее море было спокойно. Далеко на берегу, на горизонте, белели снежные шапки гор. И от этой красоты, от сознания, что вокруг тебя твои товарищи-единомышленники, сладко щемило в груди. Ярко светило солнце. На стопе в штормовой одежде было жарко. С удовольствием приняв приглашение комдива, я, раздевшись догола, прыгнул в изумрудную прохладу соленой воды. Освежившись, поднялся на борт. Вещи комдива и механика еще не просохли, и я, надев брюки и сапоги, остался в одной тельняшке. — Справа сорок, дистанция пять кабельтов, рыболовный сейнер! — раздался голос сигнальщика. Сейнер шел к нам. — Что ему надо? — недовольно пробурчал комдив, с трудом натягивая мокрую одежду. — На катере! — прозвучал голос, усиленный рупором. — Помощь не нужна? — Не нужна, — ответил Красовский рыбаку, стоявшему на мостике. В нем я узнал капитана из соседнего рыболовецкого совхоза. — А я смотрю, катер без хода, думаю, может, случилось что? Ну, коли все в порядке, отведайте свежей рыбки. Большая попалась нынче.
— Вы уж лучше рыбку сдайте на завод, план перевыполните, — ответил комдив. — Да в том-то и дело — не берут. Говорят, не хватает мощности для переработки. Ходили даже в Батуми, и там такая же картина. Придется вываливать в море. Так что берите. Я уже слышал, что рыбаки, не имея возможности сдавать рыбу на перерабатывающий завод, вынуждены выбрасывать ее в море. Даже статью в «Правде» читал в связи с этим. Говорилось в ней, в частности, о том, что на батумских пляжах стоит тяжелый запах мертвой рыбы. Ставился вопрос о срочном строительстве еще одного завода в этом районе. Но пока дело с места не сдвинулось. — Ну, раз некуда девать, возьмем, — сказал комдив. Рыбаки, подойдя к борту катера, передали нам два ящика крупной кефали. Поблагодарив за рыбу, мы направились в базу. Сойдя на стенку, Красовский, обращаясь к Трущелину, распорядился: — Борис Ильич, дайте команду, чтобы часть рыбы отнесли на камбуз матросам, а всю остальную пусть заберут офицеры и сверхсрочники. Взвалив на плечо здоровенную рыбину, я потащил ее домой. Всплеснув руками, Виктория запричитала: — Что же я с ней делать-то буду? У нас ведь и холодильника нет. — Не боись! Сразу всю свари, зажарь, потуши. Угостим Ховриных, хозяйку.
и
Хранить скоропортящиеся продукты у нас действительно было негде. С холодильником проблем не было. Они продавались свободно. Но... не было света. Мощности дивизионной передвижной электростанции не хватало, и свет в дома, где жили офицеры, давали только тогда, когда в море уходил весь дивизион и запускалась дополнительная электростанция, снабжавшая энергией береговых связистов. Только через год началось строительство линии электропередачи из Поти к нам по побережью. Мы с женой начали привыкать к здешнему климату. Тут круглый год стояла стопроцентная влажность. Если оставить соль открытой, через некоторое время она превратится в мокрое месиво. Да что там соль — не выдерживал даже фотоаппарат: у него отклеивалась шторка затвора. А хлопчатобумажный китель становился влажным. Мы уже не удивлялись здешним причудам. Например, вместо коров местные жители держали буйволов. Именно такое молоко мы и пили. Иногда доводилось наблюдать картину: везет буйвол телегу на громадных, грубо сколоченных, больше похожих на квадраты, колесах и вдруг останавливается как вкопанный. Ни понукания возничего, ни удары хворостиной на него не действуют. Встанет — и баста. Вначале, не зная, в чем тут дело, я советовал хозяину: — Зайди, геноцвали, спереди. Потяни за вожжи. — Нет, бичо, ничего не выйдет. Придется распрягать. Освободившись от сбруи, буйвол погружался в первую попавшуюся болотистую ямку и, с удовольствием искупавшись в грязной жиже, снова послушно подходил к .
Окончание следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
"У волка было пошлое прошлое, тощее настоящее и гнетущее грядущее..."
Шарль Перро. "Красная шапочка"
Подполковник Азрумелашвили Гиви Александрович окончил ТНВМУ в 1949 году, ВВМУ им. М.В.Фрунзе, 2-й, артиллерийский факультет – в 1953 году, учился вместе с ленинградскими нахимовцами. По окончании назначен командиром бронекатера 43-го гвардейского дивизиона бронекатеров Краснознаменной Дунайской флотилии. С расформированием флотилии, назначен командиром водолазного бота ВМ-78 4-го Краснознаменного Балтийского флота. В 1956 году в связи с сокращением армии и флота (1,2 миллиона человек) уволен в запас и поступил на службу в МВД. Окончил в 1957 году школу МВД. В 1966 году поступил в армейскую академию – Военно-инженерную академию им. В.В.Куйбышева, закончил её в 1970 году, фортификационный факультет и получил звание инженера-строителя. Получил воинское звание подполковника. В 1976 году по возрасту вышел второй раз в запас, но теперь, по армейской специальности. Ведущий инженер, старший инженер, инженер в научных учреждениях республики.
Автобиографии обычно начинают словами: "Я, имярек родился там-то такого-то числа, месяца и года...", а надо начинать с предков, так как наши родители, дедушки, бабушки с их наставлениями и рассказами о прошлом с самого раннего детства оказывают большое влияние на формирование личности и во многом определяют её характер и мироощущение, хотя, конечно же, жизнь вносит существенные коррективы.
Тифлис в начале XX века
ПРЕДКИ
Со стороны отца
Мой дед со стороны отца Георгий Моисеевич Азрумелашвили был сапожником, происходил из крепостных крестьян, но, как и его отец, родился в Тифлисе и считал себя коренным горожанином. Двадцати пяти лет отроду он женился на красавице Римсо Михайловне из близлежащей деревни Ахалсопели. Жили они в маленьком домике в рабочем поселке на окраине Тифлиса, в Нахаловке (строить жилье за железной дорогой не разрешалось, но рабочие не считались с запретом, отсюда и название посёлка; сейчас это центр города, но название сохранилось).
ПРЕДКИ
1908 год. Георгий Моисеевич и Римсо Михайловна.
Дед был знаком с большевистским агитатором Сосо, который был старше него на четыре года. Однажды, летом 1909 года Сосо, преследуемый жандармами, попросил Георгия, работавшего, как обычно, на улице у калитки своего двора, спрятать его. Дед, конечно же, не отказал знакомому парню, тем более сыну коллеги, завёл его во двор и спрятал в курятнике, накрыв огромной корзиной (годори) из-под винограда, и посадил сверху кур (вечерело, и куры уже засыпали). В руках хозяина куры быстро успокоились. Дед вышел на улицу собрать инструменты. Тут появились жандармы. Они вошли во двор, обыскали дом (всего-то комната и веранда). Кругом тишина и порядок. Заглянули в курятник, куры сразу же всполошились. Жандармы ушли ни с чем, а (в будущем великий вождь и учитель, родной и любимый, деспот и тиран) в этот раз избежал ареста. Зато Георгий Моисеевич по доносу сознательного соседа был арестован, посажен в тюрьму, осуждён за укрывательство и вместе с женой (тогда это разрешалось) и полугодовалым сыном был сослан в Сибирь, в поселок Туринск Тобольской губернии. Там он в совершенстве овладел русским языком со всеми сибирскими "давеча" и "однако". По дороге туда он сломал себе ногу, кость неправильно срослась, и он на всю жизнь стал инвалидом, сильно хромал.
1917 год. По возвращении из Сибири. Мои: бабушка Римсо, прабабушка Екатерина (Като), отец (справа) и дяди.
В марте 1917 года он с женой и тремя сыновьями Александром (1909), Андреем (1911) и Михаилом (1913) вернулся в родной город. Но радость возвращения была омрачена скоропостижной смертью Римсо, которая заболела ещё в Сибири и не перенесла тягот переезда. Дед, обременённый работой и тремя малолетними сыновьями, срочно женился на бедствующей вдове с двумя детьми (сыном и дочерью). Мой восьмилетний тогда отец был самым старшим из детей. Его младшего брата Михаила взяла на воспитание (и дала ему высшее образование) тётя, сестра его матери Мария Михайловна, которой самой-то было неполных семнадцать. Она была необыкновенно добрая и чрезвычайно умная женщина.
Тетя моего отца Мария Михайловна - моя любимая бабушка (Бабо).
Имея образование лишь несколько классов сельской (грузинской) школы, она весьма прилично говорила и писала по-русски, а её эрудиции и мудрости удивлялись все, кто её знал. Достаточно вспомнить невероятнейший факт, которому я был свидетелем. Муж ее, грузинский Захар Алексеевич, работавший поваром, летом 1939 года был арестован по обвинению в антисоветской пропаганде. (Стоя в очереди, которая обычно бывала за горячим грузинским хлебом, он матюгнулся в адрес правительства.) Так она написала в следственный комитет (сама!) такое аргументированное письмо, что Захара через несколько дней отпустили к великой радости детворы и к удивлению взрослых соседей их огромного двора. По тем временам - чудо. Но вернёмся в год 1923-й.
1924 г. Баку.
Отцу моему шёл пятнадцатый год, когда он, покинув семью отца и мачехи, отправился пешком из Тбилиси в Баку, чтобы поступить на подготовительные курсы Бакинской школы командиров РККА. Шёл он вдоль железной дороги, чтобы не сбиться с пути. Во время этого двухмесячного вояжа он встретил много добрых, хороших людей, которые давали ему приют и кормили. Научился понимать азербайджанский и всю жизнь очень тепло отзывался об азербайджанцах и любил их язык и песни. Проучившись в Баку почти два года, он вернулся в Тбилиси, так как его отец захворал, и семья нуждалась в помощи, и стал работать маляром на паровозовагоноремонтном заводе. Там он встретился с молодой работницей Лариссой Павловной Федотовой. В конце 1930-го состоялась их комсомольская свадьба. Моя мать Ларисса Павловна была дворянского происхождения.
Со стороны матери
Мой прадед Иван Адамия. 1900 год.
Её мама Ксения Ивановна была дочерью мелкопоместного грузинского дворянина Ивана Адамия, который на рубеже веков погиб в какой-то стычке с горцами, оставив своей вдове, донской казачке, Варваре Семеновне Адамия (Веропаевой) скромную пенсию, дочь и двух сыновей.
1941 год. Моя прабабушка Варвара Семеновна (Бабуся). Мой дед Сергей Иванович (дядя Сережа)
Старший брат Сергей Иванович окончил гимназию, в 1914 году попал на фронт, довоевался до чина капитана в должности командира пулемётной роты, а в 1917 году демобилизовался, вернулся в Тифлис и до самой смерти (1959 г.) работал главным администратором в театре им. Ш.Руставели. Младший - Григорий Иванович окончил Тифлисское реальное училище, в 1918 году стал красным командиром и всю жизнь был военным.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Стоя на мостике, мы с восхищением наблюдали, как морские пехотинцы с десантных катеров вместе с волнами прибоя врываются на берег. Откинулись носовые створки у десантных кораблей. Пошли по аппарелям в воду плавающие танки с нарисованными на бортах военно-морскими флагами. Ведя огонь на плаву, мощные броневые машины двинулись в район высадки. Тем временем к берегу приблизились два транспортных судна. Вплавь и по откинутым аппарелям пошли с них на плацдарм главные силы десанта — мотострелки. Им предстояло развить успех морских пехотинцев, перейти в наступление вглубь обороны «северных». Довольные возвращались мы в базу. В боевых листках и молниях назывались фамилии отличившихся матросов и старшин. К моей радости, среди них были и моряки радиотехнической службы, боевой части связи и наблюдения. Что же, не зря мы недосыпали в учебных походах, тренировались в стрельбе. Именно в таких учениях и проявляются слаженность и сплоченность подразделений корабля.
* * *
В конце лета меня вызвали в отдел кадров. — Вы когда-то выражали желание служить на торпедных катерах? — Так точно, — ответил я сидящему передо мной капитан-лейтенанту с безукоризненным пробором в волосах. Вопрос капитан-лейтенанта застал меня врасплох. Действительно, прибыв на , я просил назначить меня на торпедные катера. Но тогда такой возможности не было. С тех пор прошло почти два года, я привык к кораблю, к своим товарищам и не представлял себя на другом корабле.
— Время идет, пора уже думать о повышении по службе, — продолжал кадровик. — О вас хорошо отзываются в части, и мы решили предложить вам должность дивизионного специалиста РТС в одной из частей торпедных катеров. Как смотрите на такой перевод? — А куда придется ехать? — Служить будете далеко отсюда. На побережье Кавказа. Может быть, вам не хочется оставлять здесь квартиру? — Какая там квартира. Мы снимаем комнату в городе. — Ну, а там с жильем проще. Да и по службе это большое повышение. Ну как, согласны? У меня было двойственное чувство. С одной стороны, снова попаду на полюбившиеся мне торпедные катера, да еще дивизионным специалистом, а с другой — жаль расставаться с кораблем. Но все же первое притягивало к себе больше. — Согласен, товарищ капитан-лейтенант, — твердо ответил я. — Ну вот и прекрасно. Другого ответа мы не ожидали. Все-таки первая любовь всегда крепче. На корабле уже знали о моем переводе. Командир и другие офицеры поздравили меня с повышением. Через несколько дней состоялись теплые проводы. В последний раз стоял я в строю на подъеме флага. Перед тем как распустить матросов, Бандуров сказал: — Мы хотели, чтобы вы всегда помнили наш корабль, свой экипаж.
Сборы были недолги. Паром доставил меня и Викторию на рейд, где стояла «Победа». шел до Поти не спеша, только днем, отстаиваясь ночами в крупных курортных городах. Впервые я чувствовал себя пассажиром на судне. Развалившись в шезлонгах на верхней палубе, мы с интересом наблюдали, как кувыркались в воде дельфины. Вечерами гуляли по залитым ярким электрическим светом набережным Ялты, Сочи и Сухуми, любовались морем. — Вот и наша знаменитая Колхида, — с гордостью показывая на пологие берега, сказал попутчик-грузин. — И чем же она так знаменита? — спросила Виктория. — Девушка, о Колхиде можно рассказывать часами! Вы ведь знаете древнее предание о золотом руно? — Что-то читала, — неуверенно ответила Виктория. — Что-то — это мало. Свое название Колхида получила еще в начале первого тысячелетия до нашей эры. Представляете, тысячу лет до нашей эры! — разошелся грузин. — По преданию, дети греческого царя Афаманта , спасаясь от злой мачехи, сидя на золотошкуром баране, отправились морем к кавказским берегам. Пассажиры прекратили разговоры, невольно прислушиваясь к интересному рассказу. — Один только Фрикс добрался до здешних мест, — продолжал польщенный всеобщим вниманием знаток мифов. — Сестра его не удержалась на спине барана и утонула.
Достигнув этих берегов, Фрикс принес барана в жертву Зевсу, а снятое золотое руно подарил царю Колхиды Ээту. Позднее оно было похищено и увезено в Грецию аргонавтами под предводительством Ясона. По преданию, золото на Кавказе добывалось так: опускали шкуру барана в воду золотоносной реки, на шкуре оседали частицы золота. Руно, на которое оседало золото, очень ценилось. Теперь, наверно, друзья мои, вам понятно, почему в древности сюда плыли аргонавты за золотым руном? — закончил свой рассказ грузин. — Вы так много знаете, — сказала Виктория, — наверно, вы ученый? — Я преподаю историю в одной из школ Поти. — Спасибо за чудесную легенду. Таких подробностей я не знала. И все же место не очень красивое, — сказала Виктория. — Вы не на берег смотрите, а дальше, — не согласился попутчик. — Видите, как на горизонте блестят снегом горы? Это Большой Кавказский хребет. Горы на фоне голубого неба действительно выглядели впечатляюще. — А какие у нас пляжи! Нигде на всем побережье, кроме Болгарии, нет таких. Чистый песок, намытый морем. В Сочи, в Сухуми крупная галька, нельзя загорать без лежака, а у нас золотой песок и так — до самого Кобулети. Теплоход подошел к причалу. Ловкие грузчики сгрузили наш нехитрый скарб — два чемодана и ящик от ЗИПа, в котором мы везли постельные принадлежности и посуду. Оставив жену в порту, я пошел в комендатуру гарнизона узнать, как добраться до части. На наше счастье, туда после обеда шла машина с продуктами.
— Повезло вам, товарищ старший лейтенант, — сказал мичман с береговой базы части. — А то пришлось бы добираться рейсовым автобусом. Народу битком, простояли бы несколько десятков километров, а дороги у нас, сами увидите... Около трех часов грузовичок заехал за нами. Посадив Викторию в кабину, я с мичманом пристроился под натянутым тентом в кузове. Не таким я представлял себе Поти. В моем воображении этот город всегда утопал в субтропической зелени. А здесь асфальт да асфальт. — А где же пальмы, кипарисы, бамбуковые рощи? — несколько обескураженно спросил я мичмана. — Экзотикой мы не богаты, — усмехнулся попутчик. — Все это в изобилии в Батуми. А здесь болото было. У нас недаром говорят: «Какой-то черт построил Поти на болоте». Без асфальта здесь нельзя, дожди косяком идут. Поразил меня своими размерами мост через Риони. Неширокая речушка бежала внизу, натыкаясь на камни. Зачем такой длинный мост? Привыкший к широкому раздолью Невы, где мосты перекинуты через реку без всякого запаса, я снова спросил мичмана: — А мосты-то зачем такие громадные, ведь речка узкая? — Это она сейчас узкая, а когда дожди, с гор такой поток идет, что моста хватает только-только... Да, все здесь было непривычно. И к этому надо привыкать. Даже дома в селениях выглядели чудно: стояли они на высоких, более метра, сваях. Создавалось впечатление, что это — избушки на курьих ножках. — Скажите, мичман, это тоже ваша достопримечательность? — показал я на дома.
— Скоро привыкнете, сами будете в таком жить, — улыбнулся мичман. — Здесь иначе нельзя. Во время разлива под домами частенько стоит вода. Вот и поднимают их на двухметровую высоту. Наш грузовик, надсадно гудя мотором, медленно переваливался с одной колдобины на другую, то и дело ухая в глубокие лужи. Асфальт остался позади. «Не так я представлял себе Грузию», — снова подумал невольно. — Не успевают подсыхать, — словно угадав мои мысли, вздохнул мичман. — Ничего не поделаешь: дожди и болото кругом. Одно слово — Колхидская низменность. Вот наконец и селение, где мне предстояло служить. Все те же дома на курьих ножках. По улице разгуливали высокие, тощие, в черных пятнах свиньи, похожие, скорее, на дворняг. Мичман помог нам сгрузить вещи у дома, где размещался штаб части, и тепло с нами попрощался. Первое, что нас поразило, — кваканье лягушек. На все лады, как бы соревнуясь между собой, лягушки орали, создавая чудовищную какофонию. Было впечатление, что их несчетное число. — Ну вот, Виктория, — стараясь держаться как можно веселее, сказал я, — здесь нам и придется жить. Так что привыкай к этой музыке. — Ничего, привыкнем, — бодрилась жена. От штаба были проложены деревянные мостки к каждому дому. Их предназначение мне было уже понятно: по ним передвигались во время разлива горной реки. Неподалеку стояли, тесно прижавшись друг к другу, катера. Не те деревянные, на которых я служил на Балтике, а крепкие, из дюраля. Выслушав мой доклад, командир дивизиона капитан 2 ранга Красовский Владимир Александрович, седоволосый гигант с доброй улыбкой, сказал: — Ну и какое впечатление произвело на вас наше житье?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
