Никто не сомневается в том, что на нашей планете существует несколько цивилизаций, в чем-то отличных друг от друга. Поэтому бесчисленное количество авторов пишут, говорят, самовозвеличиваются, вдохновляются, нагло врут, фантазируют, призывают себе на помощь тени великих, чтобы в очередной раз попытаться ответить на один и тот же вопрос: чем западная цивилизация отличается от русской цивилизации?
Не буду перечислять то, что мне и вам давно известно, но скажу только одно: коренное различие наших цивилизаций заключается в том, что русская цивилизация никогда никого не грабила. Наша религия, культура, экономика и все прочее, что объединяется словом цивилизация, никогда на протяжении всей истории не строились на труде, богатстве, интеллектуальных и прочих ресурсах других цивилизаций. Тут я позволю себе краткий экскурс в историю.
Чтобы далеко не ходить, начнем с европейского Ренессанса и посмотрим, какие экономические процессы ему сопутствовали. Я не имею в виду обычную торговлю север — юг или восток — запад, на перекрестье которой оказались итальянские города, где потом расцвело искусство. Я даже не имею в виду такие инновационные проекты, как плавание Магеллана, которое, несмотря на потерю кораблей, в экономическом плане было отмечено 6000% прибыли. Мое внимание привлекли такие нечаянные ошибки, как, например, заблудившийся крестовый поход, который вместо того, чтобы вновь освобождать святые места, вдруг оказался на подступах к Константинополю, и город пал. Вполне даже христианский город, причем, даже далеко находившийся от Святой земли. Кто платил корабельщикам, кто подкупал лидеров похода и какой прибылью это обернулось тем, кому потом было чем платить и художникам, и скульпторам, и тем, кого мы сегодня назвали бы учеными. Получается, что в основе неожиданного для многих захлебывающихся восторженных искусствоведов итальянскому Ренессансу предшествовал самый банальный международный грабеж и разбой. Спрос на человеческий гений появился потому, что были деньги, которые некуда было девать, и требовался новый товар, который не заставил себя ждать. Испанский Ренессанс основывается на американском золоте и особенно серебре, которого было так много, что оно пошатнуло все европейские экономические устои. Об этом, только еще выходя на научную стезю, писал Карл Маркс.
Если шагнуть сразу в середину XIX века и позволить себе оказаться в Великобритании, то мы окажемся свидетелями весьма интересного общественного спора: спорили церковь и молодые люди, которые хотели, чтобы их воспринимали как ученых. Их критика была направлена против тех деятелей церкви, которые между своими основными церковными занятиями занимались наукой. Но у Великобритании уже было чем платить за новый товар в виде научных знаний, и возникает новая прослойка общества — ученые-профессионалы, которые за работу своей научной мысли получали твердое жалование. Эпоха энтузиастов типа Лавуазье, который вел научную деятельность на деньги, которые сам же и зарабатывал, закончилась. Научный труд стал востребованным товаром. Еще раньше промышленная революция произошла только потому, что Британия к тому времени сконцентрировала на своей территории огромные средства, поступавшие в ее казну из разных стран. Чтобы вы могли представить себе, что такое разбой и грабеж под патронажем государства, могу лишь напомнить, что когда королева Елизавета поднялась на борт корабля, принадлежавшего национальному герою англичан по имени Френсис Дрейк, то в трюмах лежало больше денег, чем во всей британской казне на тот момент. Королеве не оставалось ничего, как возвести пирата и убийцу в рыцарское достоинство: королеве хотелось денег.
Денег и сегодня хочется многим, и не только королям и королевам. В принципе, это нормальное желание, но самое неприятное в этом вопросе то, что больше всего денег хотят именно те, кто их выпускает. Вводная часть на этом заканчивается, а продолжение, рассказывающее о том, в каком финансовом мире мы живем, и как на него должна реагировать внешняя политика России, я надеюсь, обретет свой окончательный вид не позднее, чем завтра.
После службы на подводном флоте Воробьёв Ю.Н. устроился в гражданский флот, ходил в море. Не сложилась у него жизнь с первой женой. Они разошлись. Единственный в семье сын проживал у отца Юрия, в Запорожье. Спустя некоторое время Юрий Николаевич встретил женщину, с которой вступил во второй брак и прожил с ней более 27 лет. Встретились мы с Юрием Николаевичем впервые после расставания спустя 31 год в марте 1999 года. После этого мы с ним встречались практически ежемесячно. Если во время моей службы старпом Воробьёв Юрий Николаевич был для меня командиром, начальником и не более, то спустя десятилетия он стал мне старшим товарищем и другом. 06 мая 2005 года он отметил своё 72-летие. 9 мая мы с ним в 10 часов, поздравив друг друга с Днём Победы, договорились встретиться 12 мая. А в 16.00. прозвучал звонок от его жены Клары Максимовны, которая сообщила печальную весть, что в 14.00. скоропостижно скончался Юрий Николаевич. 9 мая 2009 года. День Памяти Юрия Николаевича. Поговорил с Кларой Максимовной. Вспомнили Юрия Николаевича. Она и пришедшие друзья сходили на могилу, посидели за столом. Проводив гостей, Клара Максимовна зашла в дом, прилегла на свою кровать и тихо умерла. Шёл ей 80-й год.
Да, возможно, капитан 2-го ранга Юрий Николаевич Воробьёв, старпом АПЛ К-27 "не хватал звёзд с неба" во время воинской службы. Не стремился к высоким должностям и званиям. Но хочу сказать, что он, а таких офицеров-подводников были десятки, тысячи, честно, добросовестно служил своему Отечеству, и, если надо, готов был отдать за него свою жизнь.
Глава 13. ПРИШЛА БЕДА НА ВСЕХ ОДНА
Присяге верны оставались в тот час И делали всё, что возможно, В бессмертье вступили вы, помня о нас, Хотя было всё очень сложно…
Т.Геращенко
В двадцатых числах мая далёкого 1968 года Запада сообщили, что в акватории Баренцева моря потерпела катастрофу советская атомная подводная лодка. Сообщения были одно "интереснее" другого. И то, что мы тонули, что потеряли более 44 человек экипажа от радиации, что на корабле был бунт, ну и много чего другого. Со стороны официальных лиц Советского Союза не последовало никаких комментариев. Да и не принято было тогда говорить об этом. Все трагедии и аварии на первых атомных лодках всячески скрывались и засекречивались на многие десятилетия. Хотя и сегодня, спустя 42 года после той аварии на моём корабле, нет официального подтверждения её со стороны руководства ВМФ России, как, кстати, и других трагических "ЧП" на АПЛ. Нет опубликованных списков моряков-подводников, которые переоблучились тогда на моём корабле. А это значит, что они НИКОГДА не получат компенсацию за потерю своего здоровья. По всей вероятности, чиновники ВМФ, Министерства Обороны России ждут, пока мы все вымрем, и проблема сама собой решится. Но вернусь к тем событиям, которые происходили на АПЛ К-27 24 мая 1968 года, участником которых мне, как члену экипажа, пришлось быть. До 1 мая был практически закончен весь мелкий ремонт на лодке, выход запланировали на 15 апреля 1968 года, но затем командование в очередной раз перенесли его на 21 мая в связи с указанием ФЭИ (Физико-энергетический институт имени А.И.Лейпунского) провести регенерацию сплава. И вот настал тот час, которого мы так долго ждали. Ведь все знали, что после контрольного пятидневного выхода в акваторию Баренцева моря, после возвращения в базу, экипаж несколько дней отдыхает и уходит в многосуточное кругосветное плавание (свыше 70 суток без всплытия).
В 1946 году вблизи станции Обнинское (Калужская область) для разработки ядерных реакторов основан . Ныне Государственный научный центр Российской Федерации — Физико-энергетический институт имени А.И.Лейпунского (ФГУП ГНЦ Российской Федерации — ФЭИ) — многопрофильная научная организация, ведущая комплексные исследования физико-технических проблем ядерной энергетики. 20 мая АПЛ оторвалась от коммуникаций и ночью 21 числа ушла в море, предварительно побывав на СБР (размагничивание корпуса). 22 мая экипаж приступил к испытанию уникальных ядерных реакторов с жидкометаллическим теплоносителем. В течение трёх суток реакторы испытывались на разных мощностях, при этом совершались многочисленные погружения и всплытия, скорость корабля командир доводил до максимальной. Нагрузки у моряков были колоссальные. Спали по три-четыре часа. Претензий со стороны науки к работе ядерных реакторов не было. И вот наступило 24 мая 1968 года. Утром в каюту командира лодки к Леонову зашли представители института. Он в это время играл с доктором Борисом Ефремовым в шахматы и был в хорошем расположении духа. Да и почему ему и не быть? Претензий к работе экипажа и ядерных установок не было. Наука попросила командира дать ещё определённое время на испытание ядерных реакторов. Время ведь до возвращения есть. И Леонов дал добро. В 09.27. АПЛ произвела срочное погружение. В 09.29. начались очередные испытания ППУ (паропроизводящей установки). Перед этим экипаж получил в который раз инструктаж с пульта. Подробности того, что происходило в эти часы на ГПУ реакторов, описал в своих воспоминаниях бывший командир реакторного отсека Матвей Офман, который был оператором левого борта в тот день. Как установила Правительственная комиссия, ядерная авария на корабле произошла в 11.35. Точное ли это время – судить не берусь. Но если это записано в Акте комиссии, будем исходить из этого времени. Что чувствовали мы в это время, когда произошла авария? Да ничего. Усталость, которая навалилась на всех после напряжённых суток. Кто-то нёс вахту, кто-то ходил по отсекам, кто-то "отдыхал" после смены. Напряжёнку мы увидели, когда к обеду началась беготня командира БЧ-5 Алексея Анатольевича Иванова, командира 1-го дивизиона Льва Пастухова и других офицеров с Пульта в центральный отсек.
При этом обратили внимание на поведение своего "бычка" (командира БЧ-5) Алексея Иванова. Он при прохождении отсеков всегда останавливался в каждом из них и уходил только после того, как пообщается с моряками, расспросит их о работе механизмов, о том какие есть вопросы. А здесь – пробегал с тревожным лицом, никому не задавая никаких вопросов, ничего не спрашивая. Это было не свойственно нашему командиру БЧ-5. Потом в отсек зашёл дозиметрист Лёша Фомин. Включив стационарный прибор, посмотрел, и мы заметили, как его лицо начало изменяться в выражении. Ничего не сказав, он быстро убежал в центральный отсек, где находилось всё командование. Потом мы узнаем, что все измерительные приборы просто зашкалило по всем радиоактивным излучениям, в том числе и по гамма. Как гласит запись командира Леонова, он в 12 часов получил доклад от начальника службы "Х", что на корабле все приборы показали высокий уровень радиации. На вопрос Леонова: "Много?", тот ответил: "Не знаю, много…" Не буду утомлять читателя подробностями того, что происходило на корабле до прихода его в базу (он может с этим ознакомиться в Приложении 1.). В 18 часов 24 мая 1968 года атомная подводная лодка вернулась в базу. Пирс, где обычно всегда стояла лодка, был пустой. Ревели и звенели, издавая тошнотворные звуки стационарные приборы по контролю радиоактивного фона в базе. Этот рёв был слышен и в посёлке Островном, и в самой Гремихе. Лодка прилично фонила, особенно в районе реакторного отсека. На рубке находились командир корабля Леонов, старпом Воробьёв и ещё ряд офицеров. На пирсе стояло несколько уазиков (наверно, прибыло начальство дивизии), машина скорой помощи. Леонов, после окончания швартовки корабля, дав указания старпому и помощнику, сошёл на берег, подошёл к командиру 17-й дивизии, о чём-то они переговорили, сели в уазик и уехали в сторону штаба.
Спустя годы в своей книге контр-адмирал Мормуль Н.Г. напишет, основываясь на присланных ему воспоминаниях бывшего начальника политотдела дивизии Поливанова, следующее: «Вслед за командиром на причал сошли замполит лодки Анисов В.В. и начальник медицинской службы майор Ефремов Б.И. Они доложили мне, что на лодке ненормальная обстановка, спецтрюмные едва ходят, больше лежат, травят. Короче, на лицо все признаки острой лучевой болезни.» Дальше бывший начальник политотдела 17-ой дивизии рассказывает, как всё было организовано. Все подводники, сошедшие с корабля, доставлялись автобусами в госпиталь, в помещения постоянного проживания. Что по прибытии АПЛ в базу, было принято решение немедленно личный состав с лодки убрать. Что посильную помощь оказывали корабельные врачи и в госпитале. Короче, организация по прибытии атомной подводной лодки, на которой произошла ядерная авария, если судить по воспоминаниям начальника политотдела, была на высшем уровне! Пусть это останется на совести политработника. А как же было на самом деле? Какая была организация? Из воспоминаний ст. 1-й статьи, шифровальщика (секретчика) на то время Николая Павловича Лабзуна:
«Леонов дал через меня телефонограмму командованию дивизии такого содержания: «Всплыли, идём на базу». О том, что произошла авария – ни слова. Если ты знаешь, нам добро на вход в базу не давали. Командир дивизии прислал указания – задержаться в районе острова Витте и ждать решения из Москвы. Я доложил Леонову содержание телефонограммы. В ответ услышал: «А, что будет, то и будет», и повёл АПЛ в базу. По прибытии я спросил командира: «Какие мои действия дальше?» В ответ: «Все в санпропускник». И сошёл на пирс. Пока я собирал документы, опечатывал рубку и вышел на верх, командира уже не было, он уехал с командиром дивизии контр-адмиралом Проскуновым. Отмывшись, мы произвольно, вне строя добирались до казармы (это около 2 км), навстречу выслали грузовик, который подбирал наших людей по дороге, некоторые сами уже не могли идти, им помогали сослуживцы. Часть подводников рвало на обочину дороги. По приходу в казарму я сразу же пошёл в штаб к своему флагманскому спецу капитану 3-го ранга Бородину Геннадию Ивановичу (хороший был мужик). Рассказал ему о том, что произошло на лодке и об оставленных там секретных документах. Геннадий Иванович говорит мне: «Подожди, Николай, сейчас будешь давать на шифровальной машине телеграмму в штаб Северного флота об аварии на К-27». Через 20 минут такая телеграмма ушла в Североморск. А утром 26 мая меня послали с автоматчиком на лодку, за секретными документами. Спустившись в центральный пульт, я увидел наших ребят без всяких средств защиты. Все были в парадной форме, как и я. (По всей вероятности, их не забыли, а просто нельзя было бросить работающие механизмы. Ждали смену. – авт.) Забрав тяжёлый железный сундук, и уже без мойки в санпропускнике, сел в машину и поехал в штаб. А спустя несколько часов нас начали партиями отправлять по госпиталям. Я сначала попал в Североморск, а потом в Ленинград. Заканчивая своё письмо, хочу сказать тебе, Слава, что, наверно, не стоит сильно ругать в книге Леонова.
Его самоуверенность, высокомерие, неумение или нежелание считаться с мнением подчинённых, возможно, и привели к таким тяжёлым последствиям. Но это было такое время. Он был человек той Системы, в которой мы жили и служили.» Когда Леонов уехал, свободные от вахты подводники стали выходить на пирс. Спецтрюмные и часть ребят действительно уже самостоятельно не могли выйти с лодки. Им помогали те, у кого были силы, посадили в машину, а значительная часть моряков после санобработки двинулась в сторону казарм. Многим было плохо. Добрались до кубрика, сил раздеться уже не хватило, так и ложились в койку. Встречаясь со старпомом Воробьёвым Юрием Николаевичем, мы часто говорили о том дне, когда лодка возвратилась на базу. Тогда он сказал, что на лодке остались только те, кто мог нести вахту, и там, где нельзя было оставить работающие механизмы без присмотра. В отсеках остались и продолжали вахту старшины Володя Газин, Иван Пыдорашко, Иван Панченко, Саша Миняев, мичман Иван Немченко, Виктор Котельников, Лёша Куст, Виктор Завизион, Виктор Тиняев, Виктор Балашов, Женя Уланов, офицеры Самарин Иван, Резник Владимир, Попельнух Григорий, Корбут Николай, Надточий Валерий и другие. Офицеры и мичманы, которые сошли на берег, получили, возможно, указание: "Немедленно, прежде чем уйти домой, посетить кубрик, проверить лично состояние моряков и, если что, – направлять их в местный госпиталь". Вечером автор книги оказался в госпитале. Поздно ночью нас, лежавших там, в госпитале, посетило начальство дивизии, но толком поговорить с моряками им не удалось, ибо все они были пьяны. Да-да – это был тот случай, когда морякам разрешали пить спирт, при этом дозы не очень-то и ограничивали. Вот и пили, сколько могли, закуски снабженцы подводникам не жалели... Ведь все думали, что спирт повышает сопротивляемость организма. Как потом скажет главный радиолог Министерства здравоохранения СССР : "Это была ошибка". Вот это и была вся помощь со стороны медицинского персонала военного госпиталя в Гремихе. Перед вылетом в Ленинград нас очень тщательно обследовали дозиметристы. Записав все данные и ничего не сказав, они исчезли. Наверное, полученные ими цифры пылятся в архивах и по-прежнему недоступны простым грешным.
Октябрь 1951 года. Мы уже совсем другой, более серьезный и солидный народ.
Под Крузенштерном.
Ноябрь 1951 года. Почему бы немного не похулиганить молодежи?
Хор.
Наступил 1952 год. Значок ГТО.
По-курсантски: дешево и здорово - водка и баклажанная икра.
Со второго семестра стали артиллеристами, как не посетить артиллерийский музей.
Начали практику на ЭМ пр. 30К "Сторожевой". Снято с мостика.
Вид на корму ЭМ с мостика.
Койка у иллюминатора, конечно, навевает курсантские мечты об отпуске.
Торпеду вытаскивают на палубу. А ведь не торпедолов.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
2010 год для подводников, служивших на К-27, стал юбилейным – 45 лет похода в Средиземное море. Проходят годы, десятилетия, уходят из жизни те, кто служил когда-то на уникальной подводной лодке К-27 с реактором на жидкометаллическом теплоносителе. Хочется верить, что память о тех, кто отдал годы службы на флоте, кто служил на атомной лодке К-27, останется на века. Наша Светлая Память всем ушедшим морякам-подводникам АПЛ К-27, честь, и уважение ныне живущим в различных городах, посёлках нашей когда-то Великой Родины, которую мы сообща защищали.
Ветераны-подводники: (слева направо): В.Домбровский. Г.Агафонов, В.Мазуренко, Ю.Воробьев (2002 г.).
Глава 11. РЕМОНТ И СНОВА В МОРЕ
Ремонт – это когда весь мир разобран на запчасти, и уже не верится, что когда-нибудь удастся всё восстановить в прежнем виде. Причём – всё равно, ремонтируется квартира, паровоз или корабль.
А.Реутов "Вымпел над клотиком"
В октябре 1965 года после того как АПЛ К-27 прибыла в Северодвинск на завод "Севмаш" экипаж начал проводить совместно со специалистами ревизию и ремонт оборудования ППУ атомной подводной лодки. Работы проводились не только в реакторном отсеке, но и в остальных тоже, в том числе и в турбогенераторном, где находился мой и моих товарищей посты согласно штатному расписанию. В конце января 1967 года в основном закончился ремонт и замена основного оборудования как в реакторном отсеке, так и по всему кораблю. Впереди предстояла перегрузка реакторов, замена отработанных активных зон. На то время это была уникальная операция. Потому что она, во-первых, проводилась в зимнее время, на плаву корабля у пирса цеха №42 завода. В операции был задействован плавучий кран грузоподъёмностью 100 тонн. Специально было спроектировано и оснащено хранилище для хранения отработавших выемных частей реакторов и специальное ремонтное судно, на котором размещалось оборудование. Перезагрузка зоны проводилась специальной командой во главе с капитаном 2-го ранга В.И.Кашиным. В неё были включены многие работники от ОКБ "Гидропресс". Ответственным работником от этого конструкторского бюро был заместитель Главного конструктора Г.А. Тачков. Сборкой активных зон, монтажом выемных частей, установкой механизмов занималась бригада от завода. Контроль за состоянием работы ядерных реакторов обеспечивала группа учёных, которой руководил Виталий Владимирович Новожилов.
Конечно, всё это происходило при активном участии членов экипажа АПЛ К-27. Но самая большая нагрузка и ответственность ложилась на командиров реакторного отсека двух экипажей капитан-лейтенантов Геннадия Агафонова, Влада Домбровского и их спецтрюмных Николая Логунова, Феликса Литвиненко, Валентина Ращупкина, Виктора Гриценко. 27 февраля 1967 года началась операция перегрузки правого реактора, 19 марта 1967 года – левого реактора. К этому времени правый реактор специалисты совместно со спецтрюмными вывели на минимально контролируемый уровень мощности. На левом борту мощность была выведена 6 апреля 1967 года. Эта дата стала окончанием операции по перегрузке активной зоны. Экипаж К-27 приступил первоначально к швартовым испытаниям, затем в августе начались ходовые. В начале сентября экипаж атомной подводной лодки вышел в Белое море для проведения глубоководных испытаний. Это одно из таких испытаний, которое запоминается на всю жизнь. АПЛ пришла в заданный район полигона и начала проводить погружение, останавливаясь через каждые 10 метров. По каштану во всех отсеках звучит команда: "Осмотреться в отсеках". Проверялась работа механизмов, надёжность соединения трубопроводов и различных систем. И так до критической глубины. Для нашего корабля она была чуть ниже 300 метров (при рабочей – в 240). Когда корабль начинает пересекать свою рабочую глубину и приближаться к критической, вот здесь, скажу прямо, испытываешь неприятные ощущения. Давление на корпус корабля огромное. В отсеке стоит треск, напоминающий сжимающий спелый арбуз. Кажется, что ещё немного и АПЛ не выдержит всего этого и развалится на части. Но всё обошлось. Продержавшись несколько минут на критической глубине, лодка по команде командира начала медленно всплывать на поверхность. Корабль и его экипаж успешно завершил глубоководные испытания и прибыл на свою стоянку в заводе.
Старшина команды спецтрюмный Ф. Литвиненко, спецтрюмный В. Ращупкин.
13 сентября 1967 года был подписан акт об окончании ремонтно-модернизационных работ и перегрузке реакторов. Атомная подводная лодка К-27 снова была в строю. Два дня экипаж усиленно занимался загрузкой провизии для автономного похода сроком более двух месяцев. Предстояло совершить поход вокруг земного шара без всплытия на поверхность. Попрощавшись с городом Северодвинск, который стал таким родным за время пребывания в нём, командир АПЛ капитан 1-го ранга Леонов Павел Фёдорович повел её в свою родную базу Гремиху. Туда же военным надводным кораблём ушли семьи офицеров и мичманов, а также молодые матросы, которые перед этим прибыли в экипаж. Шли первоначально в надводном положении. В отсеках шла обычная, рутинная работа и жизнь. Одни несли вахту, другие отдыхали на местах, отведённых для этого в первом и восьмом отсеках. А потом особенно молодым морякам пришлось испытать неприятные ощущения. Начался шторм. Лодку бросало как щепку. И началось у многих то, что и положено при такой качке – травля. Стоять на своем посту было просто невыносимо, не помогала и выданная таранька. Леонов П.Ф., узнав о состоянии моряков, первоначально объявил большую приборку, чтобы как-то отвлечь и взбодрить моряков, а потом дал команду на погружение. Приятный, надо сказать, момент. После погружения, через некоторое время состояние организма вошло в норму, и моряки продолжили выполнять свои обязанности. Через сутки, если мне не изменяет память, атомная подводная лодка пришвартовалась к своему пирсу в Гремихе. Родная база встретила нас пасмурной и дождливой погодой. Дул сильный прохладный ветер. Но снега ещё не было. В общем, нормальная для Гремихи погода. Для многих членов экипажа это было первое знакомство с этим суровым северным краем. От старших товарищей мы слышали много о нём, но хотелось увидеть воочию. И вот она перед нами – .
Первое письменное упоминание о поселении людей на нынешней территории ЗАТО г. Островной относится к 1611 году. С началом войны, 22 июня 1941 года, командующий Северным флотом контр-адмирал Арсений Григорьевич Головко подписал приказ о создании Иоканьгской военно-морской базы (ИВМБ), где ранее базировались пограничные корабли. В 1938 году Иоканьга была переименована в Гремиху, по названию ручья, вытекавшего из Ромбозера. С 1963 года Гремихский поселковый совет входил в состав пригородной зоны города Североморска.
Глава 12. СТАРШИЙ ПОМОЩНИК КОРАБЛЯ
Хочу рассказать уважаемым читателям ещё об одном из старпомов атомной подводной лодки К-27, под началом которого мне пришлось служить более года, и который был, когда произошла ядерная авария. Речь пойдёт о капитане 2-го ранга ВОРОБЬЁВЕ ЮРИИ НИКОЛАЕВИЧЕ. С ним экипаж встретился, когда он официально был назначен на корабль в октябре 1967 года. До этого, после ухода капитана 2-го ранга Умрыхина Геннадия Михайловича – летом 1966 года, корабль был без старпома. Были временщики, но долго они на корабле не задерживались. Исполнял обязанности старпома помощник командира корабля Валентин Милованов. Тогда долгое отсутствие старпома вызывало массу кривотолков среди моряков. Почему? Ведь в экипаже был офицер, помощник командира Милованов В.Н., который мог достойно занять эту должность. Думаю, что сейчас, спустя десятилетия, можно сказать, что этого не хотел лично командир корабля, капитан 1-го ранга Леонов Павел Фёдорович. Точнее сказать, он просто понимал, что Милованов В.Н. мог стать не только старпомом, но и командиром. Ему на данном этапе такой человек на этой должности был не нужен, по крайней мере, до завершения третьего боевого похода, на который командир возлагал большие надежды. И вот пришёл Воробьёв Ю.Н. Пришёл он с одной из дизельных лодок, где был старпомом. Данная лодка тоже базировалась в Гремихе, входила в 17-ю дивизию. Было Юрию Николаевичу на то время уже 34 года, носил звание капитана 2-го ранга. В его возрасте, его однокашники занимали уже должности командиров ДПЛ или старпомов АПЛ, или даже командиров. Почему так было с Воробьёвым? Вот что пишет в одном из своих писем в мой адрес, замполит АПЛ Божко Виталий Иосифович, который с Воробьёвым до его прихода на АПЛ, прослужил на дизельных лодках более 10 лет.
«За время, которое мне пришлось общаться с ним, это где-то около 10 лет, с 1959 по 1968 год, я к нему присматривался. Действительно, явного стремления к карьере у него не было, его устраивали вторые роли, где меньше было ответственности. Но служил он хорошо. Как специалист он был на лодке полностью на своём месте. Отличался аккуратностью, ответственностью за свои обязанности. Ему были присущи и черты воспитателя в работе с подчинёнными. Хотя скажу, что первоначально, когда он пришёл на лодку, у него проявлялись черты некой оригинальности. Возможно, это было связано с домашним воспитанием. Но в скорости он увидел, что в коллективе его не воспринимают, как нечто особенное, и он впоследствии вписался в команду и, как говорят, «обтёрся». В общем, хочу сказать, что «звёзд с неба» он не хватал, но был на своём месте в полной мере.» Здесь я хочу прервать цитирование письма Божко и коснуться вопроса "домашнего воспитания", о котором пишет замполит. В семье Воробьёвых было два сына: старший Николай и младший Юрий. Отец в 1930-х годах был уже видным учёным. Старший сын в 1943 году погиб на фронте. А в 1944 году умерла мать Юрия. Ему исполнилось 11 лет. В то время они проживали в Москве. Всю свою любовь отец направил на младшего сына. О военной карьере Юрия не шла речь, да и после гибели сына и не могла идти. Отец хотел, чтобы меньший сын, после окончания школы поступил в институт и пошёл по стопам отца. Но Юрий категорически отказался это сделать. Между отцом и сыном произошла серьёзная ссора. После школы Юрий, не предупредив семью, уехал в Севастополь и поступил в Севастопольское ВВМУ им. П.С.Нахимова.
Узнав об этом, отец поднял все свои связи, чтобы Юрия отчислили из училища, и тогда Юрий при начальнике училища заявил, что если это случиться, то отец навсегда потеряет сына. До самого окончания училища отец не общался с Юрием. И только после того, как он предстал перед ним в офицерской форме лейтенанта, с молодой красавицей женой Тамарой, сердце отца растаяло. Между ними восстановились тёплые, сердечные отношения, которые были до самой кончины Николая Марковича Воробьёва. После смерти Юрия его похоронили рядом с отцом. Сегодня в г. Запорожье, где похоронены отец и сын Воробьёвы, стоит один памятник на двоих с указанием имени учёного – отца и военного офицера-подводника – сына. Но вернёмся к тем далеким годам, когда пришёл Воробьёв на АПЛ К-27. Если быть объективным, то встретили его, конечно, холодно. Пришёл с дизельной лодки, опыта службы на атомных субмаринах нет. Не знаю, как сложилась бы служба Юрия Николаевича, если бы не ядерная авария. Потом лечение, отпуск. Судьба каждого офицера и сверхсрочника решалась индивидуально с учётом их здоровья и других обстоятельств. Одни ушли с подводного флота, другие рьяно боролись, чтобы на нём остаться и расти дальше. Юрий Николаевич был назначен на строящийся ракетный подводный корабль К-460 (пр. 667) на должность старпома. Потом командирские курсы. Он мог стать командиром большого корабля. Получить звание капитана 1-го ранга. Не стал, не получил. И на это были, думаю, веские причины. Не буду писать многое, скажу одно, когда наступило время стать командиром корабля (Юрию Николаевичу было уже под 40!) он отказался, сославшись на своё здоровье, аварию и возраст. К нему прислушались, он ушел с подводного флота. Спустя десятилетия, засиживаясь с ним до утра, мы говорили о многих вещах. В том числе и об его отказе от должности командира корабля.
И вот, что мне ответил Юрий Николаевич: «Знаешь, Слава, я мог, конечно, согласиться стать командиром, ведь став им, я получил бы звание капраза, но должность командира накладывала на меня огромную ответственность. А я, честно говоря, опыта командования таким кораблём не имел, да и служба на АПЛ имела короткое время. Я мог бы стать командиром на время её строительства, получить звание, а потом уйти по состоянию здоровья. Для этого были все возможности. Но как бы я потом себя, после этого чувствовал? Это попахивало уже трусостью. Этого не мог сделать, потому и ушёл. И, думаю, что сделал это правильно.» Лично мне добавить к сказанному старпомом нечего.
Наши ПЛ также несли боевое дежурство, стоя у пирса в одночасовой готовности к выходу. Некоторых командиров ответственно относиться к дежурству приходилось учить этому своеобразным способом. Например, на боевое дежурство заступила К-204 (капитан 1 ранга Е.В.Орсагош) Через два дня после заступления на дежурство я подошёл к 04.00 в штаб, где объявил учебную боевую тревогу штабу и К-204. Офицеры штаба прибыли все и сразу же были направлены для проверки К-204. На К-204 были выявлены следующие недочеты: семь человек совсем не прибыли, разового белья на лодке не оказалось, не хватало 1,5 т муки и ряда других продуктов. Командир лодки впал в полную растерянность. В конце концов я не сдержался сказал ему: "Теперь вы поняли, что такое 22 июня 1941 г. ровно в 04.00? Вот ваша готовность к войне. У вас готовность к выходу в море один чае, а сколько вам потребуется на выход фактически?!" После этого он стал играть тревоги через день, замечания быстро устранил, и в случае необходимости лодка была готова в установленное время.
Вручение корабельного торта командиру К-204 капитану 2 ранга Е.В.Орсагошу в день его рождения (позади командира — ЗКПЧ капитан 2 ранга Г.И.Самончик). Апрель 1982 г., Индийский океан, центральный пост АПЛ (фото предоставлено А.Ф.Копьевым). - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Боевая подготовка
Чтобы поддерживать дивизию в такой высокой боевой готовности, когда на БС почти каждый год находилось от 40% до 50% ПЛ (1978 г. — пять ПЛ, 1979 г. — пять ПЛ, 1980 г. — шесть ПЛ, 1981 г. — четыре ПЛ, 1982 г. — две ПЛ), необходимо было организовать интенсивную боевую подготовку ПЛ в базе и в море, которая включала в себя отработку курсовых задач, а также выполнение торпедной и ракетной стрельбы, что требовало от штаба дивизии максимальных усилий и четкой организации и исполнительности. Ежегодно каждый экипаж ПЛ должен был отработать курсовые задачи: Л-1, Л-2, Л-3 и СЛ. Задача Л-3, кроме других элементов, включала в себя торпедную и ракетную стрельбы. При наличии, например, 10 экипажей штабу и командованию дивизии приходилось принимать в год до 120 задач от ПЛ, из которых 80 приходилось принимать на выходах в море. Выполняли до 50 торпедных стрельб и до 10 ракетных стрельб, часть из которых с фактическим пуском ракет. Проводилось несколько тактических учений, которые требовали большого обеспечения надводными кораблями и авиацией. Всё это нужно было спланировать, организовать и неукоснительно выполнять. Самым трудным было организовать подготовку кораблей пр.675МК после ремонта с модернизацией в Приморье и их переход на Камчатку. Главной причиной была слабая подготовка личного состава, отсутствие опыта плавания, скрытые дефекты материальной части, некачественная укомплектованность личным составом. Привожу некоторые эпизоды подготовки ПЛ в Приморье для их перевода на Камчатку. По прибытии в Приморье я выяснил, что К-204 и К-116 стоят у пирса в 26-й ДиПЛ. На К-204 мы вышли в море, где отработали задачу Л-2 и после этого вернулись в базу, задачу Л-2 приняли с оценкой ''хорошо". Командир ПЛ капитан 1 ранга А.А.Чернышев в море мне понравился, ПЛ управлял уверенно и грамотно.
На следующий день мы приняли задачу Л-1 на с оценкой "хорошо". Позже на этой ПЛ начали ввод ГЭУ, чтобы далее идти на отработку задачи Л-2. При вводе ГЭУ была выявлена неисправность испарителя, начал греться подшипник правой турбины, не работали горизонтальные рули. После устранения этих неисправностей в 08.00 отошли от пирса. Командир ПЛ капитан 2 ранга Ю.Г.Шестак управлял ПЛ неуверенно. В данных условиях от пирса №2 ПЛ должна была выйти из бухты между волноломами на заднем ходу. Командир с управлением не справился, лодку на середине бухты развернуло лагом и в таком положении понесло на волноломы. В такой ситуации он совсем растерялся — ещё минута — и произошла бы навигационная авария. Я вступил в командование ПЛ, о чём сделал запись в вахтенном журнале. Быстро отдали якорь, якорь забрал, ПЛ остановилась в каких-то 100 м от волноломов, моторами я развернулся носом на выход, быстро выбрали якорь и вышли из бухты под электромоторами между волноломами. Плавание старшим на ПЛ после ремонта похоже на деятельность лётчика-испытателя. Начали отработку задачи Л-2 в районе БП. В начале выхода на глубине 50 м раздался стук в циркуляционном насосе правой турбины. Всплыли в надводное положение, вскрыли горловину и увидели доски толщиной 2 см и куски резины. Насос эти доски частично перемолол. То есть рабочие как работали, так всё и оставили в циркуляционной трассе. С доставанием досок провозились несколько часов. В конце концов задачу Л-2 отработали и приняли с оценкой "хорошо", после чего прибрежным фарватером начали движение в базу за кораблём-конвоиром, на этот раз это был тральщик. Я поднялся на мостик: видимость 40-50 м, густой туман. Запросил обстановку у радиометристов, которые доложили о наличии 15 целей. Шестак опять проявил беспечность: боевую тревогу не объявил, штурманскую вахту нёс командир электронавигационной группы лейтенант Еськов, БИП не работал. Пришлось ему напомнить о мероприятиях, которые он должен был организовать, вспомнить о столкновении К-56 с научно-исследовательским судном «Академик Берг».
.
После этого начали переход на Камчатку. На подходах к проливу Лаперуза нас встретил жестокий шторм. Моряков почти всех укачало, вместо обеда старший помощник командира принёс мне кусок колбасы и тараньку. При подходе к Камню Опасности ситуация сложилась следующая: командира ПЛ и командира БЧ-1 укачало, течение 6 уз, ПЛ понесло на Камень Опасности. В такой обстановке опять пришлось брать управление ПЛ на себя: приказал поднять штурмана, изменил курс на 40" на дрейф и увеличил ход — принятые меры позволили избежать опасности. В остальном переход прошел благополучно, и в назначенное время мы ошвартовались в б. Крашенинникова. Только мы пришли в базу, как командир дивизии сразу же меня послал старшим на выход на К-10 (с 273-м экипажем) на последоковые мероприятия. Вышли к м. Козак и начали дифферентовку. Пока дифферентовались, ПЛ снесло к устью реки Авача, командир БЧ-1 капитан 3 ранга Чирков место ПЛ не контролировал, и только после моего приказа определили место. До берега оставалось восемь кабельтов. Мой доклад командиру дивизии о результатах боевого похода (по поводу Чиркова) остался без внимания, командиру лодки было предложено "воспитывать и учить" Чиркова. И снова я был направлен в Приморье для подготовки К-204. Отвезли меня в аэропорт рано утром. Дождь, слякоть, небо в сплошных тучах. Несмотря на непогоду, самолёт взлетел и довольно скоро приземлился во Владивостоке, где меня ждала машина. Вот и бухта Павловского. У первого пирса — К-204. Выходили ночью. Командир лодки капитан 2 ранга Анатолий Алексеевич Чернышев рассказал мне о состоянии дел: четыре месяца ПЛ не плавала, а в основном перешвартовывалась от одного пирса к другому, экипаж утратил морские качества.
Капитан 1 ранга Анатолий Алексеевич Чернышев (в 1973-1975 гг., — командир К-175 пр.675МК, в 1975-1981 гг. - командир К-204 пр.675МК). - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Очень скоро я с этим столкнулся на практике. Когда мы пришли в район БП, я зашел в штурманскую рубку и нашел командира БЧ-1 капитан-лейтенанта Башкирова пьяным. Командир ПЛ мне рассказывал, что Башкиров алкоголик и хочет вылечиться, но напивается довольно часто. Командование 26-й ДиПЛ К-204 практически не занималась. Заместитель командира по политической части ПЛ обратился к начальнику политотдела 26-й ДиПЛ капитану 1 ранга Бычкову с просьбой, чтобы штаб и политотдел дивизии занялись их ПЛ. Тот ему в ответ: "Морские получаешь! За вредность получаешь! Чего тебе надо? Сиди и не рыпайся, занимайся партийно-политической работой! Пусть твой командир задает вопросы командиру дивизии капитану 1 ранга Хватову". Отношение Г.А.Хватова четко выразил 1-й заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Э.Н.Спиридонов по телефону: "Товарищ Хватов, я смотрю подводная лодка К-204 вам не нужна и, кажется, не нужна флоту". Далее пошли указания по подготовке ПЛ к переходу на Камчатку (я был свидетелем этого разговора).
. Первый день плавания показал, что экипаж утратил многие навыки после трехмесячного стояния у пирса. Только закончили дифферентовку, как сработала сигнализация из-за превышения допустимого уровня водорода (2,5%). Выяснилось, что при ремонте вахту несли безобразно и систему вентиляции аккумуляторной батареи собрали неправильно. С момента выхода начала барахлить связь. Первую радиограмму передали лишь с шестого раза, вторую с третьего раза, третью радиограмму передавали 27 раз и всё безрезультатно. Постоянно в ЦП болтовня и стояла ругань. Командир ПЛ отдаёт приказ командиру БЧ-5 включить преобразователь, тот ему отвечает: "Не буду". Приказы не выполнялись и не контролировались. Второй борт ГЭУ ввести мы не могли, так как испаритель работал плохо, питательной воды осталось 6 т и была тенденция к её уменьшению. Плавать с неотработанным экипажем чрезвычайно трудно, для этого требуется большое физическое и умственное напряжение. В тот момент экипаж К-204 представлял собой тройку из басни Крылова "Лебедь, рак и щука". Плавали на перископной глубине при видимости 80 каб. На перископе вёл наблюдение старший помощник. Он обнаружил японскую шхуну, дал команду радиометристам открыть вахту на радиолокационной станции и замерить дистанцию до шхуны. Радиометристы замерили и доложили: 40 каб. Я подошёл к перископу и увидел, что тут что-то не так, так как японская шхуна была от нас на небольшом расстоянии. Я дал радиометристам приказ разобраться, и тут же они обнаружили вторую цель, до которой расстояние было 10 каб. Таким образом, очевидно, что старший помощник и радиометристы вели наблюдение невнимательно и допустили опасное сближение с целью. В это время РЛС была обесточена и начался спор между командиром БЧ-5 и начальником РТС о том, кто виноват. Благодаря принятым мерам порядок был восстановлен, а с японской шхуной мы благополучно разошлись. Выяснились и другие обстоятельства: перископ изнутри был забрызган краской и отпотевал, что крайне затрудняло наблюдение.
На выходе АПЛ пр.675МК в полигон боевой подготовки. Приблизительно 1980 г. Слева направо: командир дивизии контр-адмирал А.С.Берзин, командир К-204 капитан 1 ранга А.А.Чернышев, заместитель начальника электромеханической службы по ГЭУ капитан 2 ранга И.Н.Михалевский. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Мы подходили к району, который нам было приказано занять. Начали передавать радиограмму о занятии района, передали 13 раз — квитанции нет. Вместо этого пришла радиограмма от оперативного дежурного флота: "Донесите своё место и действия". Мне было понятно, что из-за потери нами связи оперативный дежурный флота весьма обеспокоен и далее нам надлежало действовать быстро и эффективно, чтобы установить связь любыми путями. Я приказал немедленно следовать к м. Титова, и через находившийся там пост наблюдения передать радиограмму оперативному дежурному флота. За 10 миль начали вызывать пост прожектором, тот ответил, а потом на наш вызов не отвечал. Часа через два связались на УКВ с постом на м. Титова и с каким-то СКР. Через них передали, что находимся у м. Титова, лежим в дрейфе и устраняем неисправность средств связи. Десять часов радисты искали неисправность и наконец доложили о её устранении. Начали передавать радиограмму оперативному дежурному флота — квитанции нет. Передали ещё 10 раз, квитанции нет. Так плавать больше было невозможно, и я принял решение следовать в базу. Через пост мыса Поворотный мы передали оперативному дежурному флота, что следуем в базу по причине неисправности средств связи. За это время командир БЧ-1 капитан-лейтенант Башкиров напился до степени полной неподвижности, его унесли в гиропост и уложили спать.
После устранения неисправности средств связи, мы снова вышли в море для проведения торпедных стрельб, которые успешно провели. Подошла К-66 пр.659 (командир — капитан 2 ранга Г.М.Сизов, старший на борту—НШ 26-Й ДиПЛ капитан 1 ранга Ю.М.Самойлов, который в 1976 г. сменил меня на этой должности после окончания академии). Самойлов был назначен командиром К-94 в 1973 г., когда эта лодка стала на ремонт на СРЗ в п. Большой Камень, а в 1974 г. он поступил в академию, т.е. он в должности командира ПЛ не плавал, не швартовался, не стрелял. А сейчас он обучал командиров, как нужно плавать. Так как упражнение выполняла наша лодка, а К-66 нас обеспечивала, то я по УКВ дал инструктаж и задание командиру К-66 Сизову. Через несколько минут по УКВ меня вызвал Самойлов и начал меня "учить": "...Мы теряем время, у меня опыт проведения упражнений в этих районах, моё мнение...". Я жёстко ему ответил, чтобы он немедленно приступал к указанным действиям. В ответ: "...Ну вот, мы друг друга не понимаем...". Упражнение выполнили хорошо, и торпеду сразу нашли и подняли. По условиям стрельбы самоходный прибор помех нужно было выстреливать в надводном положении. К-66 начала маневрировать таким образом, что постоянно создавалась опасная ситуация. На мои приказания лечь в дрейф не реагировали. Самойлов болтал но УКВ и мешал работе. Выло такое впечатление, что ПЛ никто не управляет. Тогда я записал у себя в записной книжке, что Самойлов опасный человек и рано или поздно он сотворит какую-либо аварию или катастрофу. Несколько позже Самойлов стал командиром 26-й ДиПЛ, и мои опасения подтвердились.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
