Светом благодарной памяти, светом любви нашей, светом скорби нашей пусть озарятся имена павших.
Вспомним, - 3 года 10 месяцев и еще 18 дней, 26 млн 452 тыс жизней унесла Великая Отечественная война.
Вспомним. Вспомним тех, кто бился с врагом на фронте, кто воевал в партизанских отрядах, кто страдал в фашистских концлагерях.
Вспомним тех, кто без сна и отдыха трудился в тылу.
Вспомним тех, кто дошел до Берлина и Праги, и кого сегодня нет с нами.
Вспомним о деревнях, сожженных дотла, о поселках, стертых с лица земли,
вспомним о сотнях городов разрушенных, но непокоренных, каждую улицу вспомним, каждый дом.
Солдат Великой Отечественной, ты на смерть стоял под Москвой и Сталинградом, вез хлеб в блокадный Ленинград, горел в танке под Прохоровкой.
Погибая, ты спасал миллионы жизней, и потерявший родных и близких в сталинских лагерях, принес свободу узникам Освенцима, Бухенвальда, Дахау.
Ты не вторгался в чужие пределы, не искал славы, ты защищал Отчизну, защищал свою семью.
Вспомним всех, кто положил свою жизнь на алтарь Победы.
Поклонимся им низко. Проходят годы, десятилетия, сменяются поколения, но разве можно предать забвению подвиг воинов, защитивших не только нашу жизнь, но и само звание ЧЕЛОВЕКА, которое хотел растоптать фашизм.
В день Великой Победы мы склоняем головы перед светлой памятью не вернувшихся с войны сыновей, дочерей, отцов, матерей, дедов, мужей, жен, братьев, сестер, однополчан, родных, друзей.
(Читает Игорь Кириллов)
Дорогие Боевые Друзья!
С Днем Великой Победы! К сожалению, по прошествии 70-лет приходится "с кулаками доказывать" - кто победил в той страшной войне народов... Тем значимее становится роль немногих оставшихся Ветеранов Войны и Нас - передающих их опыт, подвиги и традиции молодым поколениям... Счастья Вам и Мирного Неба над головой! Здоровья всем Ветеранам и Вашим Близким! В свою очередь, я передам сегодня поздравления от Питонов всех поколений Музею истории ВМФ в Северном Тушино (который мы отстояли, в том числе и ради таких
Праздников), а также всем гостям и юным морякам, которые придут на торжественные мероприятия по случаю 70-летия Великой Победы. С глубоким уважением, капитан 1 ранга Александр Кузиванов, ЛНВМУ-1971
Ребята, привет!
Поздравляю всех с Великим Праздником Победы! Нет в жизни россиян праздника ценнее, чем этот. Мирного вам неба, здоровья, бодрости духа. Вспомним отцов и дедов, которые ценою жизни добыли и подарили нам, их потомкам, этот Праздник. Вспомним блокадников и тружеников тыла. Вечная им память! Русь стояла, стоит и будет стоять на века!
Всех обнимаю. Ваш Серж.Мишин, ЛНВМУ-1971
С Великим Праздником! Только недавно стал осмысливать, что нас, в основном, воспитывали участники ВОВ. Вечная им память!
Сергей Ерасов, ЛНВМУ-1971
Здравствуйте, уважаемые друзья!
С огромным волнением поздравляю всех Вас с судьбоносным Праздником Великой Победы! Уже 70 лет сердце наполнено гордостью от того, что народ наш в очередной раз устоял перед чёрной силой и возвеличил русский дух в веках Славы и Свободы от любого захватчика! Доброго здоровья всем Вам, Вашим семьям, Вашим близким и жрузьям! Оптимизма, бодрости духа и уверенности в будущем России! Вперёд, Россия! Встань за Веру, Русская Земля!
Валентин Максимов, ТНВМУ-1952
С Днем Победы, дорогие однокашники "46-49-53" и наши многолетние друзья!
Мы хорошо помним будни военного времени: блокада Ленинграда, бомбежки Сталинграда и других городов и сел, эвакуация в разные уголки нашей большой страны... 9 мая 1945 года вспоминаем по-разному, но все мы знали, что это конец войне, это праздник и что начнется новая жизнь. Разными путями собрались мы в Ленинградском военно-морском подготовительном училище.
Нам всем необыкновенно повезло оказаться в подготии, где нас воспитывали и учили командиры - победители в Великой войне. Весь свой опыт и знания они передавали нам. Своей службой и своей жизнью мы оправдали их надежды и выполняем полученное наставление "Жизнь - Родине, сердце - даме, честь - никому!" У нас за плечами большая жизнь и сегодня мы поздравляем друг друга с 70летием Великой Победы!
70 лет - это целая жизнь, есть что вспомнить и о чем рассказать. Давайте сегодня помянем тех, кого уже нет рядом с нами. Вечная им память! А всем нам, подготам и первобалтам, всем нашим близким пожелать мира, здоровья и благополучия! Есть у нас прекрасная возможность общаться друг с другом и по телефону, и с помощью электронной почты, и по скайпу, а самое главное - общаться лично. До новых встреч у памятника "Стерегущий" на нашей традиционной "Второй субботе апреля"!
– Это еще не все,– продолжал Величко.– Зотов хранит в своем столе книги религиозного содержания. Я видел своими глазами большой том старинного издания, который назывался «Ад». А на переплете золотом выдавлено, что это книга божественная.
– Ты имеешь в виду «Божественную комедию» Данте?– спросил я. – Может, Данта... Может, и другого святого. Это тебе, Зотов, лучше знать. Картиночки в этой книжке сам знаешь какие – грешники, черти всякие и тому подобное. Странный дребезжащий звук долетел до моих ушей: хохотал начальник политотдела Косов. Дубонос с минуту смотрел на него недоуменно, потом и сам хмыкнул раза два. – Садись, Величко,– строго сказал Толя Замыко.– Зотов, займи свое место в президиуме. Собрание продолжается. – Нечего ему там делать,– с места сказал Ваня Руднев и поднялся.– Нечего, я говорю, делать в президиуме Зотову, если он так легко оттуда вылез. Мы ведь не дураки и знали, кого выбирать... Если Зотов после первых же слов Кима Величко из-за ложного самолюбия мог наплевать на наше доверие, значит, все правильно: вывести его из состава президиума. Выступление Руднева показалось мне неожиданным и не совсем справедливым, но, тем не менее, все проголосовали за его предложение и выставили меня из президиума. После собрания ко мне подошел Дубонос, долго листал «Божественную комедию» и хмурился, потом сказал: – Крест вы все же сдайте... Мало ли что могут подумать... Ясно? – Так точно, ясно,– сказал я, отдавая . Спорить мне не хотелось.
– Ну вот, так-то лучше. Пусть у меня в сейфе полежит до выпуска... А крестик-то ничего, художественный. Вы вот что, Зотов,– идите сейчас к начальнику политотдела, он зачем-то вызывал вас. Капитан второго ранга Косов встретил меня доброй усмешкой: – Ну, верующий, как дела в святом семействе? Значит, Данте почитываем? – Значит, почитываем. – А крест у тебя откуда? – Это католический крест. Мне его подарил один польский офицер. – Где же ты с ним встретился? – В сорок третьем году поляки у нас в деревне стояли. Тогда под Рязанью их части формировались, в лагере Сельцы. – А зачем же он тебе крест подарил? Или верующий был?
– Не знаю, при мне он никогда не молился... Когда поляки уходили на фронт, он поднял меня на руки и сказал: «Что тебе подарить, не знаю прямо». Потом снял серебряного орла с конфедератки и мне на шапку прицепил, а из кармана вот этот крест вынул и попросил сберечь до победы. Говорил, что этот крест – семейная реликвия. Только погиб этот поляк через три месяца... Виталий Лукшо его звали... Я много мог бы рассказать о поручике Виталии Лукшо. Я мог бы рассказать, как он вынес меня в мартовский сад, где у дощатого забора оседал ноздреватый снег и вода струилась по мокрой соломе крыши. Тогда было первое утро настоящей весны: по-весеннему шумели высоченные ветлы, отогревались и блестели полированные стволы молодых яблонь, квохтали куры, разгребая отмороженными ногами мусор, показавшийся из-под снега. И Виталий, старательно перевирая русские слова, рассказывал мне о какой-то другой весне, о непонятной и далекой Польше, о девочке Марте, белокурой дочке веселого поручика.
– Белосток далеко от Польши?– спросил я, сидя на его крепких руках. – О нет, это и есть Польша. – Там убили моего папку. Я почти не помнил отца и еще не совсем понимал, что значит «убить» или «умереть». Виталий ничего не ответил. Он просто поставил меня на землю и опять принялся стрелять из пистолета по консервным банкам, развешанным в конце сада на заборе. Прямо за забором начиналось гладкое, заметенное снегом поле, и польские офицеры, жившие у нас, часто стреляли в саду по консервным банкам и бутылкам. Пули пропадали где-то в пустынном снежном поле.
Мне было шесть лет, и я тоже стрелял. Стрелять из тяжелого автоматического пистолета я не мог: отдачей его вырывало, а руку заносило мне за плечо. Виталий заряжал мне наган одним патроном и придерживал его, пока я целился. С ординарцем Виталия, рябым длинноногим солдатом в обмотках и короткой шинели, мы стреляли даже из винтовки. Стрелял я сам, он только держал винтовку за ложу, чтобы смягчить удар по моему плечу. «Ну, давай, Вовка, пуляй богу в окошко»,– обычно говорил он, направляя ствол в небо. Я тянул за спусковой крючок, грохот забивал уши ватой – и я летел в сугроб от толчка приклада.
А однажды над деревней долго кружил на большой высоте немецкий самолет-разведчик. Все затаились и ждали. Немец спускался все ниже и ниже, и, наконец, пронесся над самыми крышами, полоснув из пулемета вдоль улицы. Тут началась бешеная стрельба. Зенитные пулеметы били прямо из дыр в соломенных крышах. Солдаты, выбежав из домов, часто передергивали затворы винтовок и посылали пулю за пулей в черные кресты на крыльях самолета. Виталий Лукшо дал две короткие очереди из автомата прямо с крыльца. Я не мог оставаться в стороне и, схватив наган, который считал почти своим, быстро набил барабан патронами прямо из ящика.
Когда самолет снова пошел вдоль деревни, но уже гораздо выше, чем в первый раз, я выпустил в него все семь пуль одну за другой, обеими руками подняв над головой наган... И самолет упал за деревней. Летчик был тяжело ранен – его куда-то увезли на «виллисе». А еще долго лежал в поле. Весной во время пахоты трактора объезжали его. Первое время я ходил смотреть на желтые покореженные крылья и сплющенный фонарь кабины из органического стекла, совал пальцы в пробоины, старался угадать, какая из них моя. Но все дырки были рваные – это поработал крупнокалиберный пулемет.
Мог бы я рассказать и о звездной февральской ночи, когда мы с Виталием ходили на охоту. Он повесил поверх белого полушубка маузер в деревянной кобуре, а мне выдал, как всегда, наган, но на этот раз с полным барабаном. Мы вышли из дома часов в десять вечера и сразу же за огородами увидели зайца. Луна светила вовсю – и заяц был виден как на ладони. Он стоял на задних лапах я шевелил ушами. – Стреляй,– шепнул я Виталию.– Заяц! – Где? – Вон, на нас смотрит. Виталий положил ствол маузера на согнутую руку – и один за другим прогремели три выстрела. – Стоит?– удивился он. Я вгляделся, и мне показалось, что заяц ехидно улыбается. – Стреляй!– крикнул я и пальнул из нагана.
Еще несколько выстрелов из маузера – и заяц наконец упал. Я подбежал, увязая в глубоком снегу, к тому месту, где только что замертво свалился заяц, и увидел изрытый пулями снег да срезанный под самый корень кустик полыни на бугорке. Виталий хорошо стрелял, ничего не скажешь... Но вряд ли все это было интересно начальнику политотдела. Ведь не для этого он вызвал меня, хотя сейчас уже отбой и все ложатся спать. – Вот какое дело, Зотов,– сказал наконец Косов и отвернулся к окну, будто увидел там нечто интересное – получил тут одно письмо... Впрочем, возьмите и ознакомьтесь. Тогда вам все сразу станет ясно,– официально закончил он и сел за стол, перебирая какие-то бумажки. Я взял протянутый Косовым розовый конверт и вытащил из него тоже розовый лист нелинованной бумаги. Аккуратные лиловые буковки заплясали перед глазами, разбегаясь в стороны, как муравьи.
отличала нарочитая аполитичность, определённый цинизм в суждениях, отрицательное (или безразличное) отношение к некоторым нормам советской морали. Стиляг выделяла из толпы яркая, часто нелепая, одежда, определённая манера разговора (особый сленг). Им был присущ повышенный интерес к западной музыке и танцам.
«Уважаемый товарищ начальник нахимовского училища! Пишет вам глубоко оскорбленная мать покинутой девушки. В выпускной роте есть у вас курсант Владимир Зотов, который вовсе не современный советский человек, а ярко выраженный тип стиляги, вроде прожигателя жизни Печорина из известного произведения М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени». Нет, не нашего времени герой Владимир Зотов. У него отсутствуют даже элементарные представления о чести. Он молод – этот современный Дон-Жуан. Что же будет с ним потом, если уже сейчас он топчет нежные девичьи сердца и отбрасывает их, как сорванные увядшие цветы.
Ему не место в нашем обществе, созидающем светлое здание коммунизма, а тем более в рядах славных советских офицеров, куда он стремится с единственной целью – получать деньги, не работая, и соблазнять доверчивых девушек блеском офицерских погон. Прошу строго наказать его за мою дочь...» Я положил письмо на край стола и замер, ожидая вопросов. – Ну, что вы на это скажете? – Ярко написано... Жаль, цитат из классиков нет. С цитатами было б совсем хорошо. И эпиграф неплохо бы... – Шутки шутками, а у меня такое впечатление, что у дочки этой мамаши чрезвычайное происшествие. Может быть, у нее будет ребенок? Я медленно и неотвратимо краснел: загорались уши, запылали щеки, вспотели ладони... «Какой ребенок?.. Почему у Лиды должен быть ребенок?» – Говорите прямо, Зотов, что вы там натворили?
– Я боялся даже взять ее под руку, когда мы гуляли. – Это правда? – Правда. – Чем же ты, Володя, вызвал гнев на свою голову? – Я дружил с этой девушкой и, может быть, злоупотреблял гостеприимством ее родителей. Но она видела во мне только будущего офицера... И она, и ее мать. Я не любил эту девушку, но понял это немножко поздно, перед самым отъездом из Риги. Поэтому и вышло так нехорошо, будто я уехал и забыл. С глаз долой – из сердца вон. Но это неправда... – Не оправдывайся, Володя. Я тебе верю... Этой гражданке я отвечу сам. Можешь идти, пора спать.
«ПИНГВИНО МЕРИТАС»
Длинный и невероятно худой, в поношенном кителе, похожий на футляр от виолончели, он вбегает в класс. Ни на кого не глядя, бросает на стол портфель и, переломившись пополам, начинает терзать его ржавые лязгающие замки. Вздрагивает хохолок над громадным белым лбом с неподвижной гладкой кожей. На кончике носа почему-то растут реденькие черные волоски. Помятые капитанские погоны свисают на впалую грудь. Он поднимает удивленные глаза и смотрит на стоящих навытяжку нахимовцев: – А-а-а... Здрас-сти, товарищи! – Здравия желаем, товарищ капитан!– грохочет класс. – Садитесь! Садитесь!– машет он руками и с треском раскрывает журнал. Это преподаватель литературы Геннадий Алексеевич Чердаков. Пятнадцать лет он носит мундир капитана административной службы Военно-Морских Сил, не продвигаясь ни на шаг по крутой лестнице чинов и рангов. Мы зовем его Пятнадцатилетним Капитаном.
Участники олимпиады по литературе. 1-й ряд. Харакка Анна Яковлевна, лаборантка кабинета литературы, Бечик Леонид Панфилович, майор, Полуботко Сергей Васильевич, подполковник, Чередников Геннадий Дмитриевич, Дубровина Наталья Владимировна, преподаватели русского языка и литературы. 2-й ряд. 3-й Бриус В.Я. 3-й ряд. 1. Воронецкий В., 2. Семериков Владимир Васильевич, 3. Степанов Юрий Вениаминович.
Р.Б.Семевский: Хорошо помню уроки по литературе Чередникова. В это время из программы школ по литературе были исключены такие поэты и писатели, как Есенин, Бурлюк, И. Северянин, а о других, например, о Булгакове мы вообще не слышали. Чередников читал нам по памяти многих из поэтов, включая и совсем позабытых – Сумарокова, например. А как он читал Маяковского! Наверное, не ошибусь, что почти всем нашим выпускникам он привил любовь к этому поэту, который для большинства, я знаю по разговорам со многими, был или безразличен или нелюбим.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Карасев Сергей Владимирович (КСВ) - архивариус, Горлов Олег Александрович (ОАГ) commander432@mail.ru, ВРИО архивариуса
В преддверии празднования 70-летия Победы в Великой Отечественной войне подготовил соревнование в морском двоеборье между командами Санкт-Петербурга и Москвы на Кубок адмирала П.С.Нахимова. Изначально было предложено принять участие в этих соревнованиях командам Суворовских военных, Нахимовского военно-морского училищ, кадетских корпусов, клубов юных моряков и патриотических клубов. Однако, в последний день из-за отсутствия транспорта команды суворовцев и нахимовцев прибыть на соревнования не смогли. Тем не менее, 5 мая 2015 года на базе водных видов спорта Косинского детского морского клуба соревнования все же состоялись с прибывшими командами кадетских корпусов и клубов юных моряков Москвы. Всего приняло участие 5 команд от , и Косинского морского клуба.
Соревнования в морском двоеборье включают гонку на четырехвесельных шлюпках на дистанцию 1 км с огибанием одного буя, а также соревнование по стрельбе из пневматического пистолета в тире клуба (дистанция 10 м). Надо сказать, что вид спорта – морское двоеборье, зародился как раз в Косинском морском клубе и успешно культивируется вот уже более 10 лет. Дважды в году в этом виде спорта на базе морского клуба проводятся соревнования на первенство Москвы среди учащейся молодежи под руководством Департамента образования.
На этот раз организаторы соревнования решили воспользоваться случаем присутствия в столице парадных батальонов Санкт-Петербургского Нахимовского военно-морского училища и Кронштадтского военно-морского кадетского корпуса с целью укрепления дружественных связей между воспитанниками Суворовских и Нахимовского училищ, кадетских корпусов и военно-патриотических клубов, улучшения организации работы по военно-патриотическому воспитанию и физическому развитию их воспитанников. В программу соревнований входит также экскурсия в клубный музей ботика Петра 1, общение с ветеранами-нахимовцами, а также праздничный обед.
Первое место в старшей группе заняла команда 2-го Московского кадетского корпуса МЧС, руководитель капитан 1 ранга (з) А.Ю.Халевин, первое место среди девочек заняла команда КЮМ «Дельфин» и первое место в младшей группе также заняла команда этого клуба, руководитель .
На торжественном построении в честь открытия соревнований с приветственным словом выступили ветераны-нахимовцы выпуска 1971 года Виталий Бондарь и Константин Королев.
оставляет в силе свое предложение ежегодно проводить такие соревнования и безвозмездно предоставляет свою базу для тренировок всем командам, желающим принять в них участие.
М.Г.Шадрин, Командор Косинского детского морского клуба выпускник ЛНВМУ 1971 года, капитан 1 ранга (з)
У окна негромко ссорятся две девочки. Им лет по четырнадцать – пятнадцать: – А Вася тоже может парусной шлюпкой управлять. Он сам мне рассказывал. – Это Васька-то белобрысый может?.. – Он не белобрысый, а белокурый. – Нет, белобрысый. – Белокурый! – Все равно белобрысый! – Понимаешь ты... Рыба! – Это я рыба?! – Ты рыба. – Сама ты... Знаешь кто? – Ну, скажи, кто? – Сама ты рыба... Девчонки расходятся в разные углы, как боксеры в перерыве между раундами. Ко мне подсаживается Пожилой. У него забинтована кисть левой руки: повредил слегка на угольном аврале. Пожилой хочет идти спать: танцевать хорошо, но завтра гарнизонные соревнования, надо быть в форме. – Послушай, Пожилой!– говорю я.– Будь другом хоть раз в жизни. Выручи – иду ко дну. – В чем дело?– настораживается Пожилой.
– Ты лучший танцор, Пожилой!– Тот утвердительно и самодовольно кивает головой.– Ты смелый, как лев!.. Как два десятка львов! И завтра ты разобьешь носы всем претендентам на первое место в полусреднем весе. – Очень может быть,– невозмутимо отвечает Пожилой.– Мне бы только поспать часов десять. – Пожилой! В зале сидит никем не замеченная Золушка. У нее хрустальные башмачки на кожимитовой подметке и глаза, испускающие световую энергию в виде голубых лучей... Если сегодня ее будет провожать домой какой-нибудь Цератодус, если он будет наизусть читать ей «Устав гарнизонной службы», если он очарует ее высокой романтикой строевых занятий и нарядов вне очереди, я положу голову на трамвайные рельсы. А ты, который мог спасти меня, будешь всю остальную жизнь каяться и худеть.
– Чего тебе надо?.. Только без трепа,– недовольно ворчит Пожилой и зевает. Я волоку его в зал, показываю издали сидящую у сцены девушку и шепчу на ухо: – Протанцуй с ней один раз, познакомь со мной и катись спать. Все остальное я беру на себя. Нет, Пожилой не пошел спать: он протанцевал один танец, потом второй – и уже не отходил от моей Золушки ни на шаг. Я посылал ему ненавидящие взгляды – он только ехидно усмехался. Наконец, я не выдержал, подошел к ним в перерыве между танцами и фальшиво удивился.
– Как?.. Ты еще здесь?– спросил я.– Нельзя же так злоупотреблять своим здоровьем, Витя! У тебя завтра соревнования, пора спать. Пожилой с отвращением посмотрел на меня и, повернувшись к девушке, сидевшей рядом и улыбавшейся, пробасил с убийственной снисходительностью: – Познакомься, Оля... Это, так сказать, наш поэт и вообще сочинитель. Зовут его Владимиром, как и Маяковского. На этом их сходство, по-моему, кончается. – Витя, почему ты такой злой?.. Я очень рада познакомиться с Володей, – она подала мне тонкую мягкую руку и назвала себя.– Ведь это вы сидели рядом со мной, правда? – Кажется, я, – небрежно ответил я и сел рядом с Ольгой с другой стороны. Пожилой меня явно ненавидел. «Ну, погоди – я тебе припомню «поэта, так сказать...»
Строевым шагом ходили по пустынным улицам Петроградской стороны роты первогодков. Со всех сторон забегал ретивый старшина и рявкал, прицеливаясь опытным глазом: – Ногу!.. Четче шаг! Вьюжные ветры метались над пустынной набережной, постепенно вырастали сугробы у гранитных парапетов, на той стороне Невы слабым заревом светились огни . Чуть слышно звякали трамваи на Кировском мосту. Из метели с тихим шелестом появлялись силуэты машин и так же тихо пропадали. Струйки снега извивались на обледеневшем асфальте.
Олю мы провожали вместе с Пожилым: он так и не ушел спать. Мы шли по мосту и вышучивали друг друга. Пожилому пришлось туго: я предсказал ему, что он скоро станет тренировочной грушей для боксеров-новичков, потому что легкомысленно не спит по ночам, и описал в ярких красках его завтрашнее поражение. Ольга смеялась, но к Пожилому обращалась на «ты», а ко мне на «вы». Я придумал на ходу оригинальный способ гаданья: если нам попадался фонарь или встречный прохожий, я вел Олю прямо на препятствие. Неминуемо она должна была выпустить руку одного из нас. Гаданье не принесло мне утешенья: Оля пять раз отцепилась от моей руки и только один раз от руки Пожилого. «Инстинкт. Его не обманешь,– сердито думал я.– Все ясно, все кончено».
Когда Оля отцепилась от меня в шестой раз, я пожелал ей спокойной ночи и пошел домой, на «Аврору». Пожилой нахально улыбнулся. Я стоял у гранита набережной, смотрел, как крупные снежинки мгновенно исчезают на черной полосе незамерзшей воды у берега. Пожилой вернулся что-то уж очень быстро, смущенно потоптался около меня и протянул помятый листок из записной книжки. – Вот... Дала телефон. Сказала, чтоб звонили только по воскресеньям. – Что ж ты так быстро? - Не велела провожать, села на трамвай и уехала. Расстроилась, что ты обиделся ни с того ни с сего... Кружится, кружится снег. Тонут в нем белые шары фонарей. Снег ложится на шапки, тает на лицах – и сбегают капли по щекам на холодные губы. Тяжелым броненосцем плывет по разливу белой мглы Петропавловка. Гудят мосты – и летит сквозь рваные тучи золотой фрегат на шпиле . Летит – и не может улететь.
Слышишь, свистит ветер в черных деревьях? Слышишь, идут корабли в морях, пробиваются самолеты в тумане, трещат ночные костры в горах? Слышишь, не спит чья-то мать, ходит по темной комнате, думает о сыне, ночующем где-то под звездами? Есть на свете бесконечное ледяное небо, промерзшая земля и холодом веющая вода океанов. Есть на свете люди, идущие по каменистым дорогам материков, плывущие в океане и летящие в черном небе. И в такие ночи этим людям хочется только одного: полежать у стреляющего угольками костра, послушать древнюю песню горящей хвои, вспомнить единственное лицо, на которое никогда не устанешь любоваться. Вспомнить и улыбнуться радостно, а может быть, и грустно. Это было на третий день после танцев. Мы сидели в траншее, стучали зубами и терли перчатками лиловые носы. Многие дремали, обняв карабины и сунув руки в рукава. Было тихо, только справа от нас, за лесом, ревела мотором быстроходная траншейная машина – ковыряла мерзлую землю. Да самодвижущиеся орудия постреливали мотоциклетными моторчиками, подтягиваясь на позиции. Верхом на стволах ехали наводчики, остальная орудийная прислуга ютилась на подпрыгивающих лафетах.
Проходили военные ученья всего округа. Я думал о том, что неплохо было бы развести костер, и почему-то представлял себе громадные пространства, запорошенные снегом. Представлял оцепеневшие во льду болота с торчащими над снежной целиной желтыми травами; стога с белыми макушками; обмерзшие толстым льдом срубы деревенских колодцев; ветер, бьющий в стекло кабины грузовика на знаменитых русских проселках, богатых колдобинами. Может быть, такому настроению способствовал вид ровного белого поля, расстилавшегося до самого горизонта? Может быть, это ветер слишком уж тоскливо свистел в сосновых сучьях над моей головой? Может быть, не нужно просто вспоминать Ольгу? Ведь на рассвете «противник» перейдет в наступление, а ученья проводятся в обстановке, «максимально приближенной к боевой», как сказано в приказе. Перед нашими траншеями было условное минное поле и несколько рядов колючей проволоки. Только танки с минными тралами могли провести наступающих через минное поле...
И танки появились. Они выползли из-за горизонта, выставив впереди себя громыхающие тралы, и направились прямо к нам, попыхивая пушками, как папиросками. За танками показалась цепь . Шли молча, не суетясь, соблюдая интервалы. Резким движением вскидывали автоматы – и короткие молнии вспышек ударяли нам в лица. Мы знали, что это идут наши, русские ребята, что их автоматы гремят вхолостую, что вся грандиозная панорама атаки – только театральное представление. И все же нам было не по себе. Хотелось спрятать голову, зарыться поглубже в землю...
Сокрушая барабанные перепонки, в игру вступили наши безоткатные орудия: тридцатиметровые хвосты пламени обугливали кору тревожно шумящих сосен. Грохот стоял невыносимый: мы сидели с открытыми ртами, чтобы не оглохнуть. Потом траншея опоясалась вспышками выстрелов, кто-то выругался, забивая в магазин перекосившуюся обойму холостых патронов. Все было как во сне: мы целились, стреляли, перезаряжали горячие карабины,– а цепь шла и шла, и ни один человек не упал. Танки расчистили проходы в минном поле и в колючей проволоке. Цепь наступающих сложилась, как гармошка, разбилась на три группы и ринулась в проходы тремя колоннами, прячась за танковой броней. Офицер-посредник бросил несколько взрывпакетов, обозначая массированный артиллерийский налет, но танки с воем пронеслись над нами и остановились только на пригорке в лесу. Наступающие ворвались в наши траншеи, отчаянно паля из автоматов и вопя охрипшими голосами. Черные и серые шинели перемешались. Дело чуть не дошло до рукопашной и штыкового боя...
Одним словом, мы сыграли вничью: обе стороны действовали правильно, как разъяснил посредник. Голубые автомашины с красными якорями на дверцах кабин увезли нас в Ленинград. Я сидел в кузове у заднего борта и, приподняв край хлопающего на ветру брезента, долго еще видел изрытое, истоптанное поле, отдыхающий в лесочке табунок легких танков, смешные треноги безоткатных орудий, черные стволы обожженных сосен и дымок полевой кухни.
УДАР ПО ВОЗДУХУ
Учебный класс окнами на Аврору, 2000-е годы
Ротное комсомольское собрание проводилось в классном помещении четвертого взвода, рядом с кабинетом Дубоноса. Тема была обычная: успеваемость и дисциплина. Толю Замыко и меня выбрали в президиум. Трудолюбивый Толя заскрипел пером, склонившись над протоколом. Комсорг нашей роты Игорь Суетов развязал тесемки на красной папке с надписью «К докладу». Он любил длинные обстоятельные доклады с цифровыми выкладками и далеко идущими выводами. Вот уже полтора года Игорь бессменный секретарь нашей организации, полтора года один раз в два месяца он читает свои усыпляющие доклады и полтора года в списке недисциплинированных, зачитываемом им, фигурирует моя фамилия. Даже когда я не имел в течение двух четвертей ни одного замечания, Игорь по инерции включил меня в черный список. Сегодня он был явно смущен: ведь я сижу в президиуме! Он долго листал отпечатанный на машинке доклад и наконец вычеркнул что-то в самом конце. Я не сомневался, что вычеркнута моя фамилия, и ехидно подмигнул Игорю. Он кисло улыбнулся в ответ.
Все шло своим чередом: Игорь прочитал доклад и долго перекладывал какие-то бумажки на столе. Толя записал в протоколе, что «после содержательного и глубокого доклада начались прения», я, бодро ставя галочки в списке, вызывал выступающих. Двоечники каялись и обещали подтянуться, если им помогут. За последним столом играли в «морской бой», старательно прикрываясь книгами. У батареи безмятежно спал Паутовский: он уже пообещал исправиться – и совесть его была чиста. Дубонос сидел прямо передо мной и подавал реплики по ходу собрания. Крючковатый, хищный нос, круглые немигающие глаза без ресниц, черные волосы, совершенно прямые и жестки,– до чего же он похож на старого ожиревшего и одряхлевшего орла, много повидавшего на своем веку и теперь с тоской вспоминающего небо, в которое ему не взлететь уже никогда. Может быть, именно в этом источник дубоносовой грубости, резкости и даже ненависти, сквозящей подчас в его круглых желтых глазах?.. Может быть, он завидует молодости? Завидует – и презирает ее с высоты своего грустного опыта?
Рядом с Дубоносом примостился боком в деревянном полукресле маленький и, как мне показалось, недовольный чем-то начальник политотдела, капитан второго ранга Косов. Он что-то писал в блокноте, и я видел только его лысую макушку в венчике белого пуха. Иногда на месте макушки появлялось широкоскулое лицо все в старческих мешочках и блестели льдинки пенсне на коротком толстом носу.
Капитан 1 ранга Григорий Васильевич Розанов - заместитель начальника училища по политической части Рижского (1945-1952 гг.), а после расформирования РНУ Ленинградского нахимовского училища (1954-1958 гг.).
И вдруг все лопнуло. Как дымок после выстрела, развеялась атмосфера сонливости и умиротворенности. Паутовский проснулся и звучно зевнул. Дубонос уперся в меня изучающим взглядом и еще больше стал похож на старого, облезлого, но все еще злого орла. Капитан второго ранга Косов захлопнул блокнот и приложил ладонь к сморщенному желтому уху, чтобы лучше слышать. Это Ким Величко сказал отчетливо и громко: – Я считаю, что комсомолец Зотов не по праву занимает место в президиуме... Он не достоин нашего доверия. Наступила тишина, напряженная, как последнее мгновенье перед командой: «Огонь!» Я пока еще ничего не понимал и совершенно автоматически встал из-за стола, учтиво предложил Киму занять мое место и сел в первом ряду, положив ногу на ногу. Тогда поднялся Толя Замыко и, с размаху воткнув перо в стол, потребовал у Кима объяснений. Ким вышел к столу:
– Ни для кого не секрет, что у Зотова имеется большой костяной крест с фигуркой распятого Иисуса Христа или, может быть, другого какого божества. Он неоднократно показывал его нам всем, да и сам частенько его рассматривал. Я не могу, конечно, утверждать, что Зотов в такие минуты молился в душе, не произнося слов. Но есть кое-какие фактики, заставляющие меня, как сознательного комсомольца, спросить прямо в лицо товарища Зотова: почему он разозлился, когда я подошел к нему и в шутливой форме предложил благословить меня перед контрольной по математике?.. Зотов посмотрел на меня с ненавистью и сказал: «Пошел прочь, дурак». Не является ли этот поступок Зотова прямой защитой религиозных предрассудков? Мне кажется, что Зотов не употребил свой крест для веселой шутки, потому что верит в бога... – Ну и чудак ты, Ким!– покрутил головой Толя, и даже всегда непроницаемое лицо Игоря Суетова растянулось в откровенной недоумевающей улыбке.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Карасев Сергей Владимирович (КСВ) - архивариус, Горлов Олег Александрович (ОАГ) commander432@mail.ru, ВРИО архивариуса
Наконец душа Серёжи прошла все мытарства (испытания) и 7 мая вновь была приведена на поклонение к Богу. Ангел хранитель представил списки добрых дел, которые намного перевесили грехи. В этот день его душа обрела вечный покой и окончательно перешла в вечную жизнь.
Друзья и родственники побывали на могиле Сергея Владимировича и возложили цветы.
Затем побывали на могиле однокашника - Владимира Новаковского, ушедшего из жизни 21 апреля 2013 года и на могиле своего командира роты Алексея Григорьевича Туманова, умершего 27 ноября 2011 года.
В семейной обстановке помянули Серёгу, его родителей, всех ушедших из жизни и снова вспоминали- вспоминали - каким он парнем был... Как не вспомнить строки В.А.Жуковского: О милых спутниках, Которые наш свет Своим присутствием Для нас животворили, Не говори с тоской: - Их нет, Но с благодарностию: - Были!
Рассмотрели золотую медаль за окончание Нахимовского училища, университетский ромбик, перебрали фотографии...
Благодаря Галине Петровне Грищенко мы с Сашей Пуськовым снова окунулись в мир английского языка, в частности, военного перевода времён нашего обучения в Питонии.
В наших последующих публикациях, конечно, мы вернёмся к этим книгам и напомним нашим читателям содержание этих книг, благодаря знаниям которых, мы стали военными переводчиками.
А сейчас ещё раз вспомним Сергея Владимировича Карасёва, нашего архивариуса. ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ВЕРНОМУ ДРУГУ И БРАТУ-ПИТОНУ!
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Горлов Олег Александрович (ОАГ) commander432@mail.ru, ВРИО архивариуса
_steams_through_the_Mediterranean_Sea.jpg)