Вскоре, когда, до окончания зимних каникул оставалось ещё несколько дней, на заснеженный плац вывели тех немногих нахимовцев, которые пребывали на тот момент в училище, построили в каре и после зачтения приказа о нашем наказании под барабанный бой с мундиров срезали погоны. Я думал, что будет более унизительно и оскорбительно, что руки нам никто не подаст, что все отвернутся, будут зубоскалить, оскорблять и насмехаться. Но ничего этого не было. Даже в какой-то степени чувствовалась некоторая поддержка, дескать, не унывайте, ребята, ведь это случайность, крепитесь, не падайте духом. При зачтении приказа в строю возникло радостное оживление, когда величина наказания была определена пропорционально количеству употреблённого алкоголя. Кстати говоря, сладкую наливку никто из «питонов» не посчитал за серьёзное спиртное. Началась третья четверть 1952 учебного года. На отсутствие погон на наших мундирах практически никто не обращал внимания: ни учителя, ни возвратившиеся от отпуска нахимовцы. На шинелях и форменках погоны у нас сохранились, и наша форма одежды ничем не отличалась от всех остальных. Этот поучительный случай, пожалуй, остался только в нашей с Толей Маркиным памяти, а остальные «питоны» не то, чтобы когда-либо вспоминали, а даже вообще вскоре забыли об этом происшествии. Однако скажу следующее, что Анатолий Иванович Цветков иногда вспоминал о моём существовании и особенно в первое время вызывал меня к себе в кабинет и расспрашивал меня о делах учебных, поведении, тем самым показывая, что я у него нахожусь на контроле, под наблюдением. Письмо маме о случившемся он всё-таки написал, но оно не оказалось для неё неожиданным, потому что я успел ранее всё сообщить. Разумеется, моё письмо лишний раз расстроило маму, но было предупреждением и в какой-то степени подготовило её к получению официального послания. Прошло ещё несколько месяцев, шла четвёртая четверть. В очередной раз меня вызвали к Цветкову. Пришёл, доложил, всё как положено. Конечно, стою, как всегда, ровно, не шелохнусь, чувствую, что такая выправка ему нравится, а мне, запросто, трудно, что ли? Начальник училища начал разговор издалека, что, якобы, получил от моей мамы письмо, в котором она заверяет, что ничего подобного со мной никогда не произойдёт, благодарит, что не отчислили из училища, иначе ей одной без мужа, погибшего в первые месяцы войны на фронте, крайне трудно было бы воспитывать меня.
Мой папа Александр Николаевич Верюжский. Старший лейтенант. Фронт. 1941 год
Слушал я его, молчал и думал, куда он клонит? Не иначе, как разжалобить хочет, чтобы я нюни распустил, не дождётся. Мне не хотелось на эту тяжелейшую тему вести разговор. Бывают же удивительные стечения обстоятельств, думал я, что мой папа, Александр Николаевич Верюжский, старший лейтенант, мобилизованный 30 июня 1941 года в Красную Армию, был направлен в район города Вязьма Смоленской области и, судя по почтовым штемпелям всего лишь семи отправленных писем, дислоцировался в населённых пунктах Волочёк, Андреевское, Ленино, Холм-Жирковский. Внимательно рассматривая с мамой карту Смоленской области, к своему удивлению, я обнаружил, что названия этих перечисленных мест, как впоследствии выяснилось, непосредственно соседствуют с населённым пунктом Нахимовское, где находилось родовое поместье Нахимовых, в котором провёл свои детские годы будущий адмирал П.С.Нахимов.
Художник А.Тербушев. Родовое поместье Нахимовых в селе Волочек Смоленской губернии. Начало ХХ века. Строения не сохранились.
Значит, как я тогда думал, может даже не вдаваясь очень глубоко в осмысление данного факта, но, вполне возможно, принимая как за само по себе понятное явление, что папа защищал землю, где испокон веков жили Нахимовы, а я, естественно, сейчас стал нахимовцем и гордо несу его имя, а иначе и не могло быть по другому. Этими мыслями я, разумеется, не стал делиться с начальником училища. Вдруг снова примет мои откровения, за слабоволие, излишнюю эмоциональность или детское воображение.
Замечу, что очень важные сведения службы моего папы в Красной Армии летом 1941 года стали мне известны более чем через пятьдесят лет в результате моего поиска по архивным данным и другим сведениям. Я с большим трудом получил подтверждающие данные, что старший лейтенант Александр Николаевич Верюжский числился в составе штаба 2-го батальона 899-го стрелкового полка 248-ой стрелковой дивизии 24-ой армии, входящей с состав Резервного фронта. Огромная по численности группировка наших войск, защищавшая дальние подступы к Москве, оказавшись в так называемом "Смоленско-Вяземском котле", немецко-фашистскими войсками была окружена и почти полностью уничтожена. Выйти из окружения удалось не многим. Подробности того позорного поражения победоносной Красной Армии до сегодняшнего дня остаются, в достаточной степени, не раскрыты, не публикуются и не доступны для изучения и анализа. Попытки рассказать правду о событиях тех дней всячески скрываются или называются очернением и подрывом могущества нашей армии. Затем, как бы к слову, прервав мои воспоминания, капитан 1 ранга А.И.Цветков неожиданно сообщил, что к нему обратился один художник, обучающийся в Рижской Художественной Академии, с просьбой подыскать нахимовца в качестве натуры для его дипломной картины на военную тему. Далее Анатолий Иванович заключил, что он считает меня подходящим кандидатом и рекомендует встретиться с этим художником и лично обговорить все условия дальнейшего сотрудничества, за которое даже предусматривается небольшой гонорар.
Вот это штучки-дрючки, подумал я. Какой художник? Какая натура? Тут весна наступает, учебный год подходит к завершению, к параду надо готовиться в Москву едем. Зачем мне новые заботы в своё свободное время чуть ли не ежедневные походы совершать в Академию Художеств. Но и подводить Анатолия Ивановича не захотелось, рекомендовал всё-таки, значит, начал менять ко мне отношение в лучшую сторону. Организовали мне свободный выход в город, без всяких увольнительных, по личному указанию начальника училища. Стал я ходить в эту Академию, познакомился с художником, который оказался студентом выпускного курса, какой-то растрёпанный, кудлатый, длинный, худющий, мало похожий на студента. Может такие художники и должны быть? Осмотрел он меня со всех ракурсов и вроде бы остался доволен. Сбивчиво и путано пытался рассказать замысел своей картины, но у меня создалось впечатление, что он всё ещё находился в творческом поиске и толком сам не определился, как он видит свою картину. Каждый раз, когда я приходил на встречу, он всегда меня встречал в холле у входа, а затем уже вместе с ним поднимались по красивым мраморным лестницам на третий этаж.
В очередной раз, когда он обещал рассказать какие-то подробности о планах будущей работы, его в холле не оказалось. Ну, думаю, студент запамятовал о нашей встрече. Поднялся на третий этаж и по светлому и широкому коридору подошёл к известной двери. В коридоре было тихо и пустынно, и я не мог ни к кому обратиться, чтобы спросить о своём художнике. Оставалось действовать самостоятельно. Решительно открыв знакомую дверь, я вошёл в помещение и, заворожённый увиденным, обомлел, остолбенел, оцепенел, оторопел и на мгновение замер. Оказалось, что это достаточно больших размеров учебный класс или, лучше назвать, художественная мастерская, со стоящими полукругом мольбертами, около которых находились художники, самозабвенно и отвлечённо мазавшими по ним своими кисточками. Меня от неожиданности потрясло то, что предстало перед моими глазами это было прекрасно, изумительно и восхитительно: в центре этого помещения на возвышении в непринуждённой позе, как «Обнажённая маха» с картины Франсиско Гойя (1746-1828) или как "Даная" на известной картине Рембрандта Харменса ван Рейна (1606-1669) возлежала настоящая, живая, обнажённая молодая и красивая женщина, пышные чёрные волосы которой были разбросаны по плечам, как бы оттеняя белизну её нежной кожи. Боже, ты мой, это же настоящее чудо? Всё настоящее, реальное, а не камуфляж! Меня бросило в жар: то ли от находящейся у ног натурщицы горящей «буржуйки», топившейся дровами и создающей эффект камина, то ли от увиденного очаровательного откровения. На меня никто не обратил никакого внимания: каждый студент был углублён в своё любимое творчество, а преподаватель, переходя от одного мольберта к другому, делал негодующие и раздраженные замечания, что разве можно так примитивно изображать прекрасное женское тело. Мне, чтобы не мешать творческому процессу студентов, пришлось, к сожалению, покинуть художественную мастерскую.
Уже не жалея потраченного времени на поход в Академию, я простоял в коридоре в задумчивом восхищении, терпеливо ожидая своего художника, который, как только занятия закончились, вышел ко мне и стал извиняться, что у них перенесли занятия позднее из-за занятости натурщицы. Затем он пригласил меня зайти в учебный класс, где удобней, по его мнению, вести беседу. С его предложением я с радостью согласился. Слабая надежда увидеть всё, как было некоторое время тому назад, естественно, не осуществилась. На возвышении, где недавно располагалась натурщица, только осталась одиноко лежать единственная деталь реквизита лёгкая, прозрачная и узкая полоска светлой ткани, которой эта мадонна укрывала некоторые части своего тела. Как бы ни было интересно, заманчиво и любопытно посещать Художественную Академию, мне всё-таки пришлось отказаться от сотрудничества с художником по многим причинам. Во-первых, он, видимо, как творческий человек, оказался очень несобранным, рассеянным, разбросанным, часто меняющим свои намерения и планы. Во-вторых, будущая его картина не предусматривала портретное сходство для натуры, что, как я полагал, было бы интересно и для меня самого и моих близких и знакомых. Его же интересовала только общая композиция. В-третьих, оказавшееся самым главным, меня не только не вдохновила, но и совершенно была не приемлема сама тематика этой картины. Задумка его была следующая. Молодая «вдова» вместе с «сыном», роль которого отводилась мне, должны были в горестном состоянии стоять у могилы, погибшего на войне мужа и отца. На одной из очередных встреч в качестве этой самой «вдовы» он привёл молоденькую румяную весёлую женщину, ну почти мою ровесницу, которую я ни коим образом не мог представить в образе матери. Затем стал экспериментировать. Накинув на голову «вдовы» чёрную вуаль, располагал меня то справа, то слева, то в плотную, то поодаль от неё, заставлял наклониться, подняться, стать на колени, выпрямиться, держать бескозырку то в правой, то в левой руке и всё время приговаривал, чтобы мы делали по возможности самые грустными, печальные и трагические выражения своих лиц.
Художник-новатор то подходил близко, то удалялся на расстояние, заходил справа и слева, всматривался, прищуривался, наклонял свою голову по сторонам, размахивал руками, закидывая свои непокорные космы с лица за спину. Всё это представление мне изрядно надоело, и я с огромным желанием ждал, когда он перестанет дёргаться и кривляться перед нами. Наконец, успокоившись, предложил в ближайшее воскресенье поехать, как он выразился, «на натуру». Обратив внимание на мой вопросительный взгляд, стал уточнять, что он возьмёт фотоаппарат, и мы втроём отправимся на кладбище, где будем подбирать подходящее для будущей картины место, фотографируя при этом наиболее удачные ситуации. Такое экстравагантное предложение оказалось той последней каплей, которая переполнила, как говорят в таких случаях, чашу моего терпения заниматься таким художеством. На следующий день я прибыл к капитану 1 ранга А.И.Цветкову и твёрдо заявил об отказе ходить на «зарисовки», которые так и не начались. На этом близкое моё общение с высоким изобразительным искусством закончилось. Как мне помнится, вместо меня в Художественную Академию стал ходить Витя Турыгин из первого взвода, отличный парень, весёлый, энергичный, постоянный наш запевала на вечерних прогулках. Не знаю, как у него шли дела на этом поприще, и чем всё завершилась, просто не интересовался.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Многим известно о воспитаннике школы юнг Саше Ковалеве, но мы никогда не узнали бы о судьбе другого ее питомца — Саши Чаулина из Выксы Горьковской области, если бы не комиссар школы юнг капитан первого ранга, впоследствии председатель Всесоюзного совета ветеранов-юнг Сергей Шахов. Парень из Выксы стал на Соловках радистом и с разведывательной группой был заброшен на территорию Норвегии. Когда рация была повреждена, он остался прикрывать выходящих из окружения товарищей. Саша долго считался пропавшим без вести, пока к Шахову случайно не попали немецкие архивы. После пересылки документов в Горький выксунцы узнали о героической судьбе земляка. Теперь одна из улиц города носит его имя. А поэт Аркадий Чеботарев по просьбе следопытов написал балладу о юнге Саше Чаулине.
Северный флот. Всего за время войны на Северном флоте подводные лодки использовались 39 раз для высадки и съема разведывательно-диверсионных групп, из них 25 успешные. «С-15» (28.03.-11.04.1944) к-л. Васильев Г.К. 05.04.1944 Высадка и съем. 5 апреля в 0.13-2.15 в Окс-фьорде в точке 71.00 в.д./27.04 с.ш. провела замену двух разведывательных групп на берегу. У мыса Нордкин высадили группу из 2 разведчиков - Алексей Чемоданов и Александр Чаулин. С берега забрали 3 разведчиков из группы Сёдерстрема, высаженных в октябре 1943г. с «С-102». Оба разведчика в октябре 1944 г. погибли в бою с немцами.
Чугунов Евгений Иванович
И музыка останется с нами. Юрий ГРИПОВ Член творческого объединения «Композиторы Заполярья». - Полярная правда N 17 от 7 февраля 2007 г.
Памяти Евгения Чугунова Трудно быть объективным, когда приходится писать о человеке, которого, как кажется, хорошо знал, имел общие профессиональные интересы, дела, и с которым просто дружил. Ушел из жизни Евгений Иванович Чугунов. Болезнь оказалась сильней поддержки и заботы родных, близких и друзей. Он ушел, оставив нам продолжать дело, которому посвятил всю свою жизнь - музыку, работу на нелегком музыкальном поприще. Детство и юность его выпали на военные годы, когда горел разрушенный немецкими бомбежками Мурманск. А потом были Соловки. Школа юнг. После войны молодой матрос Северного флота, радист Евгений Чугунов участвует в рейдах по разминированию основных маршрутов и фарватеров на подходах к жизненно важным для страны портам Мурманск и Архангельск. За его плечами - 16 тысяч морских миль.
И музыка. Евгений Иванович мечтал стать музыкантом. Но для этого нужно было учиться. В 1960 году он поступает в Мурманское музыкальное училище. В те годы в области и за ее пределами был известен вокальный ансамбль «Атлантика», ставший впоследствии лауреатом Всесоюзного и Всероссийского фестивалей художественной самодеятельности. В репертуаре ансамбля была задорная песня «Сверкнуло солнце яркое» начинающего композитора Е. Чугунова. Но опыт показал, что мало знать только музыкальную грамоту, теорию и историю музыки. Необходимо владеть инструментом, знать основы композиции. В 1979 году Евгений Иванович поступает в Ленинградский государственный институт культуры. В 50 лет отец семейства, зрелый, уже повидавший на своем веку человек, получил, наконец, высшее музыкальное образование. Это какой же тягой к высотам профессии надо обладать? Другие ограничиваются малым. Он - нет. А затем - работа. Свои ученики. Много учеников. До конца жизни он получал от них письма: Уфа, Самара, Новосибирск, Белоруссия... И вот - встреча с состоявшимся уже профессионалом. Молодой красивый флотский офицер Георгий Каликин, согретый вниманием и заботой Александры Пахмутовой, известного на всю страну композитора. Член Союза композиторов СССР Г. А. Каликин на многие годы стал другом Евгения Ивановича. В совместной работе они пришли к выводу о необходимости объединить под одной «крышей» талантливых музыкантов, пытающихся писать музыку, которым нужны совет, помощь и поддержка друзей. А для этого нужны встречи, семинары, обмен опытом. И они на основе давно работавшей секции самодеятельных композиторов области создают творческое объединение «Композиторы Заполярья». Первым его председателем стал Евгений Чугунов. Сейчас объединение подходит к своему полувековому юбилею. С ростом известности стали проводиться творческие вечера. Произведения Евгения Чугунова звучат в концертных залах центра и области. Среди них есть настоящие жемчужины, это «Хороша была Танюша» на стихи С. Есенина, «У крыльца высокого» на стихи М. Исаковского. Написана «Саамская сюита», где использована характерная национальная ритмика, мелодика и гармония саамов. В 1987 году на II Всесоюзном фестивале народного творчества народный драматический театр Дворца культуры комбината «Североникель» показал инсценировку «Тот миг всего дороже» по произведениям Шекспира. Музыка к постановке - Евгения Чугунова. Какие теплые слова благодарности написали самодеятельные актеры и зрители на подаренной ему афише! А народным театром-студией «Отражение» Кольского районного Дома культуры разыгрывалась комедия - водевиль Ф.Соллогуба «Беда от нежного сердца». И этот спектакль дополняла чудесная музыка Чугунова. Евгений Иванович писал музыку и для областного театра кукол.
Последние годы жизни были освещены рампой профессиональной сцены. Он - артист драматического театра Краснознаменного Северного флота. Были интересные роли. Матросом или солдатом с гармонью в руках запомнился Евгений Иванович зрителям. Часто звучала со сцены им же написанная музыка о войне, о Родине и, конечно же, о любви. Накануне 70-летия Евгению Чугунову было вручено удостоверение члена Союза театральных деятелей, подписанное его председателем, народным артистом России Александром Калягиным. А областной Центр творчества и досуга комитета по культуре и искусству Мурманской области к юбилею композитора выпустил авторский сборник лучших песен Евгения Ивановича «В долгом рейсе». Во вступительном слове к сборнику музыковед Мурманской областной филармонии Светлана Бобрицкая отметила широту и разнообразие выразительных средств, которые использует композитор для раскрытия характера образов произведений - от строгих ритмов песен о Великой Отечественной войне до характерной искрометности песни на стихи Сергея Есенина «Хороша была Танюша». В жизни Евгений Иванович был добрейшим человеком. Таким он и останется в нашей памяти. И музыка. Его музыка звучала, звучит и будет звучать в концертных залах области. Это тоже память. В январе ему исполнилось бы семьдесят три года.
Чуликанов Вячеслав
Вячеслав Чуликанов - автор статьи о том, с кем вместе ел кашу военных лет, -
Впервые о своей юношеской попытке написать "об увиденном на войне целую книгу "Валентин Пикуль рассказал в статье "Близкое, родное", опубликованной 13 сентября 1959 года в центральной газете Министерства обороны "Советский флот". Почти два десятилетия спустя в автобиографии "Ночной полёт. О себе", включённой в книгу "Битва железных канлелров" (Л., 1977 г.), писатель назвал свою работу р о м а н о м "Курс на солнце". Однако даже критикам эта книга неизвестна. У историков литературы сложилось мнение, будто роман "Курс на солнце" существовал только в рукописи. Но это не совсем так. Для начала вернёмся к незабываемому маю 1945-го. Закончилась война. Победитель, бравый моряк, не один год провоевавший в составе экипажа эсминца "Грозный" в студёных водах суровой Арктики, уволен с флота. А ему свсего лишь — 17!
Незабываемые дни: свобода, родной Ленинград, радостные встречи с матерью, уцелевшими родственниками и друзьями детства. Воспоминания о погибшем любимом отце... Но как только праздничные события заслонились обычной будничной жизнью, возник насущнейший вопрос: что делать дальше? Ведь пять классов школы, курс морской подготовки в школе юнг на Соловках и трёхлетний опыт военно-корабельной службы для мирной жизни явно недостаточны. Что же предпринять? Идти в школу, в 6-й класс? Смешно... Однако отдадим должное фортуне: она весьма благосклонно отнеслась к Валентину, ибо в предыдущем, 1944 году на базе военно-морской спецшколы Наркомпроса сформировалось Ленинградское военно-морское подготовительное училище (для подготовки кандидатов в высшие военно-морские училища). Начальником его был назначен Н.Ю. Авраамов, который хорошо запомнил Валентина по блестящей учёбе в школе юнг. Будучи тогда её основателем и руководителем, удовлетворил просьбу круглого отличника, направил юнгу Пикуля служить на Северный флот (см. рассказ "Николаю Юрьевичу Авраамову"). Этим обстоятельством, а также хлопотами матери, Марии Константиновны, поступившей работать в учебно-лабораторный отдел училища, всё устроилось. В сентябре он стал курсантом и сел за парту вместе с мальчишками-семиклассниками, прошедшими к тому времени конкурсный отбор. Итак, всё вроде бы определилось. Вроде бы... Но! Спустя три учебные четверти, то есть в марте 1946-го, произошло чрезвычайное, с точки зрения матери и родственников, непоправимое событие: Валентин был отчислен за неуспеваемость. У Пикуля тогда появились другие интересы. Его увлекла притягательная атмосфера ленинградской богемной среды. Н а ч а л у же литературной биографии Пикуля способствовал совсем рядовой, казалось бы, случай. Вот как об этом рассказывал позже сам Валентин Саввич: "В конце 1945 года в Воениздате вышла книга которую одноклассник Жорка [это прозвище, а в действительности он Владимир] Спасский, начавший её читать, в раздражении бросил на пол. Я, увидев на её обложке рисунок с изображением того, как во время шторма на фоне северного сияния миноносец режет волну, заинтересовался, не про нас ли написано, и поднял её".
В статье "Родное, близкое" Пикуль описал свой первый позыв к сочинительству так: "...Я прочёл эту книгу, и она мне очень не понравилась. Морская жизнь — такая тревожная, полная опасностей и риска, требующая от людей безмерной любви к своему делу и почти романтической страсти к тяготам походных будней, — вот эта-то прекрасная жизнь выглядела на страницах книги какой-то сухой, нудной и неинтересной. И вот тогда-то впервые запала в голову мысль: а что если я сам попробую описать увиденное..." Так, завершив благополучно устроенный ему судьбой поход "из юнг в адмиралы", Пикуль покинул стены училища и ушёл "на вольные хлеба", сразу же приступив к написанию своего первого романа с претенциозным и романтическим названием "Курс на солнце". Вольные хлеба! Как привлекательно и заманчиво звучат эти слова! Но как коварна, а порой и губительная их суть! Ибо СВОБОДА, казавшаяся такой сладостной и желанной, оказывается мнимой. За ней почти сразу же следуют, намертво зажимая в своих объятиях, голод, холод, нищета и постоянные, тоскливо-мучительные поиски хотя бы минимального источника дохода. При этом (как водится!) все окружающие (мать, родственники, знакомые), мягко говоря, без восторга приняли свершившееся событие. Все, словно сговорившись, в один голос твердили, что стать писателем с 5 классами образования просто невозможно и что такое решение глупо и безрассудно, поскольку тем самым он губит свою судьбу. Однако фанатизму Пикуля не было предела: б у д у п и с а т е л е м! Потом он вспоминал, как дядя по материнской линии говорил ему: "Что ты тут сидишь, как дурак? Пойдём, я тебя на Лиговке в пивнуху буфетчиком определю. Парнишка ты с башкой, воевал чин чином, три медали имеешь — и года не пройдёт, как в директоры пивной выберешься... Чего ты тут мучаешься?" Жил я тогда, — вспоминал Валентин Саввич, — на чердаке большого дома и сильно нуждался. Помню, провёл всю ночь на промёрзлой кухне, изучая рецензию Катерли (писательница. — В.Ч.), и мучительно соображал, спрашивая себя: "Как же быть? Писать дальше или...
Уже в 1980-е годы Пикуль признавался мне, как худо ему было после войны. Он говорил: "Иду, бывало, на вечерние литературные занятия или в Публичку (денег на трамвай не было), а у меня голова кружится. С утра — ни маковой росинки во рту. Сяду, посижу где-нибудь, немного отдохну, восстановлюсь, опять пойду. И так — много раз..." Безусловно, были у Пикуля тогда многочисленные поиски работы и устройство на некоторые из них: пожарным, начальником секретной части, водолазом. Потом он, шутя, вспоминал, что собирался пойти даже в парашютисты: там вроде бы большого образования не требовалось... Много было вариантов, но все, как назло, не позволили заниматься одним лишь писательством... Был ещё один серьёзный поступок — женитьба, хотя по возрасту в загсе не расписывали. Тёща его тоже не поняла, заявила, что способна прокормить дочь, внучку, себя, а вот зятя — это вопрос. А Пикуль, между прочим, писал свой первый роман: 1946, 1947, 1948-й... годы — первый вариант, второй, третий... Летом 1948-го он даже заключил договор на будущую публикацию с редакцией журнала "Звезда", получил аванс в счёт гонорара, несколько поддержавший его материально. Однако в печать роман так и не пошёл! В конце концов рукописи были уничтожены, и Пикуль засел за четвёртый вариант, названный скромнее — Он вышел в свет через такие же мучительные пять лет, в начале 1954 года. Написанный в строгом соответствии с канонами соцреализма, идеологически выдержанный и стилистически выверенный, сотни раз переделанный и исправленный по рекомендациям (признавших наконец его одержимость) писателей-авторитетов и литконсультантов, отшлифованный редактурой этот свой роман Валентин Саввич очень не любил. "Это не мой роман. Пример тому, как не надо писать романы" — сколько таких инскриптов (дарственных надписей) оставил он позже на экземплярах прижизненных (1954, 1957 и 1961 годы) его изданий? Зато как критика жаловала! В 1950-х годах было опубликовано 11 больших рецензий, более половины из них — в центральной печати, почти все хвалебные.
Итак, первый личностный кризис Валентином Пикулем был преодолён. В результате к трём тысячам советских писателей в 1956 году добавился со своим единственным романом ещё один представитель пишущей братии. Система сделала своё дело. Вопрос можно было считать закрытым. Но тут в жизнь Пикуля ворвалась новая женщина — Вероника. Она стала его путеводной звездой. Без Вероники Пикуль вряд ли бы достиг таких вершин. Вполне возможно, что именно под влиянием Вероники писатель круто изменил свои творческие планы и обратился к истории.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Виталий Николаевич Ленинцев, выпускник I-го Балтийского Высшего Военно-Морского училища 1953 года. После окончания училища служил на командных должностях подводных лодок, в штабах соединений и объединений Военно-Морского флота. Этой службе он отдал 26 календарных лет своей жизни.
Ещё 26 лет – флоту гражданскому. Плавал на судах от 3-го помощника до капитана, преподавал Морскую практику и Судовождение в Кронштадтской мореходной школе. С июня 2001 года на пенсии.
В.Ленинцев. Про Вилю Певзнера.
Что такое евреи?
Впервые, словосочетание, вернее сочетание имени и фамилии ВИЛЯ ПЕВЗНЕР, я услышал в Ракушке, когда она была богом забытой дырой в двухстах милях от Владивостока. Тогда в Ракушке числилось: пять деревянных, аж в два этажа, бараков (с «удобствами» во дворе, разумеется), два каменных тоже двухэтажных «командирских» дома и ещё один дом, на первом этаже которого располагалась санчасть, а на втором – офицерское общежитие для холостяков. Архитектурный облик удачно добавляли с трёх сторон сопки, с четвёртой – море и … одинарный оклад.
Виля Певзнер был доктором, точнее начальником медслужбы одной из подводных лодок. Был Виля из интеллигентной семьи: мама – профессор философии, папа тоже доктор, но доктор физико-математических наук. Благодаря родительским генам, Виля был начитан, эрудирован и остроумен. И несмотря на свою национальность, исключительно чисто и грамотно, без всякого акцента, говорил по-русски. (Прошу это помнить!) В то время одно из главных мест в подготовке военнослужащих занимала марксистско-ленинская подготовка у офицеров и политические занятия у рядового и старшинского состава. В понедельник до обеда на всём протяжении СССР, от Калининграда до Берингова пролива и от Новой Земли до Кушки, встретить на улице военнослужащего, кроме патрулей и часовых, было невозможно. Все сидели за столами и на лекциях, семинарах и занятиях изучали классиков марксизма-ленинизма, звериное лицо англо-американского империализма и преимущества мировой системы социализма И, если на лекциях, украдкой, можно было заняться чем-нибудь срочным, а, изловчившись, даже поспать, то на семинарах туго приходилось тем, кто был не подготовлен… В группе младших офицеров «ракушанской» бригады подводных лодок семинары вёл морской подполковник, заместитель командира береговой базы по политической части, еврей по национальности с характерным акцентом. Проводить семинары он любил, старался опросить всех офицеров, но тем, кто слабо подготовился,«неуды» ставил безжалостно. Зная это, перед каждым семинаром офицеры окружали Певзнера: – Виля! Сделай что-нибудь! Нельзя «неуд» схлопотать! Время подошло звание получать, а с «неудом» сам знаешь, представление не напишут! Заручившись, что на первые вопросы семинара кто-то ответит (сами знаете, в каждой группе бывают три-четыре таких человека), Виля обещал, что что-нибудь придумает и, в назначенное время, семинар начинался.
Тема: «Англо-американский империализм – злейший враг социализма». «Знающие» офицеры отвечают, руководитель удовлетворённо кивает, первые два вопроса темы разобраны. – Итак, товарищи офицеры, – произносит подполковник с акцентом, – переходим к третьему вопросу. Кто жьилает ответить? Но это всё! «Знающих» больше нет, воцаряется могильная тишина. Подполковник начинает нервничать. Акцент увеличивается: –Товарьищи офицеры! Я втогой раз Вас спгашиваю, и кто жьилает ответить? А? … И где, я Вас спгашиваю, ваша активность? И где, в конце концов, ваша ответственность или хотя бы сознательность? Какая сознательность!?! Каждый, прижимая уши, старается слиться с плоскостью стола, лишь бы его не заметили, лишь бы его не спросили. – Ну, раз так, я уже вынужден пгинудительно спгашивать вас. Итак, отвечать будет, – взгляд в журнал, – товарьищ … И тогда раздавался «акцентированный» голос Вили: – Товарьищ подполковник! Я жьилаю ответить! – Товарьищ Певзнер! Ви что, опять семинар хотите согвать? Да-а? – Что Ви, товарьищ подполковник! Такая важьная тема! Я хочу ответить по существу! – Ну, хорошо, товарьищ Певзнер! Давайте! Только быстренько, быстренько! – Товарьищи офицеры! Товарьищ подполковник очень своевгеменно включил в план марксистско-ленинской подготовки такой важьный вопгос, как «Англо-американский империализм – злейший враг социализма». Очень, я Вам скажу, важьный вопгос! Действительно, подумайте ужье сами! Кому злейший враг англо-американский империализьм? Пгавильно! Конечно же социализьму! И таки именно поэтому социализьм всегда должен помнить, что его злейший враг – это Кстати, товарьищ подполковник! А что такое евреи? Это нация или нагодность?
– Товарьищ Певзнер! Во-перьвых, это к нашему семинару не относится, а, во-вторых, Иосиф Виссарионович Сталин в своём гениальном труде «Маиксизьм и вопгосы языкознания» чётко разъяснил, что это нация. – Товарьищ подполковник! Во-перьвых, товарищ Сталин конкретно про евреев ничего не сказал, и, во-втогых, как мне кажется, Ви ошибаетесь! И Виля, смешивая в кучу труды Энгельса, Библию, мамины знания и гениальный труд товарища Сталина начинал доказывать, что это народность. Все лежали! Два еврея спорят, что же такое евреи? Только один спорит самозабвенно, другой – поглядывая на часы. И когда время подходило, Виля радостно произносил: – Товарьищ подполковник! Я всё понял. Спасибо. Время перерыва! – Как? Ужье? Товарьищи офицеры! Быстренько, быстренько перекурим и пгодолжим! У нас вгемени уже мало!... После перерыва Виля встречал руководителя словами: – Товарьищ подполковник! Ви знаете, я во время перерыва подумал и пришёл к выводу, что Ви не пгавы! – и всё продолжалось. Благодаря своей эрудиции Виля настолько запутывал бедного подполковника, что тот, утирая с лица пот, запутавшись, начинал доказывать обратное, что евреи это народность и тогда Виля невозмутимо спорил, что это – нация. На семинарах Виля действительно был палочкой-выручалочкой. Только этот «еврейский вопрос» Виля обыгрывал месяцев пять, говоря на последующих семинарах, что у него было много времени подумать, много времени ещё раз глубоко изучить гениальный труд товарища Сталина, но в ходе изучения он не нашёл даже слова «евреи» – и всё начиналось сначала...
Проверка
Кстати, о марксистско-ленинской подготовке. В то время внезапные проверки проводились не только Штабом, но и Политуправлением флота. Вечером одного из воскресений на ракушанский «стадион» буквально свалились с неба (с помощью вертолёта) три капитана I ранга для проверки знания офицерами Истории ВКП(б). В понедельник все офицеры по числу проверяющих были разбиты на три группы: первая – командиры лодок и заместители командиров по политчасти, во главе с начальником политотдела бригады; вторая – офицеры штаба и старшие офицеры, во главе с начальником штаба и третья – младшие офицеры и заместитель начальника политотдела, капитан II ранга Го́рох (ударние на первом слоге). Я думаю, понятно, что вопли типа «Виля спасай!», «Не дай погибнуть!», как говорится, имели место быть. «Главное, чтобы семинар начался, – отвечал Виля, – а там посмотрим»…
База ТОФ "Ракушка" - 29 дивизия подводных лодок.
После приветствия, капитан I ранга, обращаясь к зам.начальника политотдела, проговорил: – Давайте так, Я сяду вон там в уголке, а Вы сами ставьте вопросы и сами спрашивайте, А я, затем, сделаю выводы. Такая система проверки Вас устраивает? – Так точно! – Ну, тогда давайте начнём. На поставленные вопросы три человека довольно сносно ответили и, на этом, поток желающих отвечать иссяк. Несмотря на призывы, показать свои знания, все упорно молчали. И тогда, из-за стола поднялся Виля Певзнер: – Товарищ капитан II ранга Горо́х! (с ударением на последнем слоге). Я желаю ответить! – Товарищ Певзнер! Вы, видимо, давно не заглядывали в Устав Внутренней службы? Там чёрным по белому написано, что при обращении к старшему военнослужащий произносит только его звание и, потом, мы же с Вами не первый год вместе служим! Пора бы запомнить, что моя фамилия не Горо́х, а Го́рох! – Виноват, товарищ капитан II ранга Го́рох! Я желаю ответить! – Прошу! Вопрос, как помнится, был связан с заключением Брестского мира. Об эрудиции Вили уже говорилось, отвечал он блестяще! Проверяющий капитан I ранга смотрел на него даже с удивлением и, вдруг, Виля незаметно перешёл на еврейский акцент: – И вот, товарьищ Ленин посылает Тгоцкого заключить Бгрестский мир. И что ви думаете товарьищи офицеры, делает Тгоцкий? Тгоцкий бьётся как го́рох об стенку, а мира не заключает!!! – Товарищ Певзнер! Видимо, как горо́х об стенку?
– Что Вы, товарищ капитан II ранга меня всё время путаете? Когда я говорю «го́рох», Вы говорите «горо́х», а когда я говорю «горо́х», Вы говорите «го́рох»! Я так не могу отвечать! Давайте сходим в библиотеку к Агнессе Павловне и выясним, в конце концов, как же произносится это слово! Продолжать проверку было невозможно! Офицеры корчились в конвульсиях, а в углу, прикрываясь блокнотом, рыдал проверяющий. И только капитан II ранга Го́рох стоял вытянувшись в струнку и шептал в религиозном экстазе: – Господи! Дай этому сукиному сыну сломать себе шею! Я так хочу стать начальником политотдела!... И стал! В одном из НИИ Министерства Обороны. Господь, видимо, прислушался к нему. Да и немудрено! Каждый, в те времена, должен был прислушиваться к словам не только работников Особого отдела, но и политработников…
«Вольно!»
За всё время своей службы Виля ни разу не опоздал на подъём Военно-Морского Флага! И тем удивительнее то, что, как правило, лодка уходила в море без него, и догонял Виля свой корабль или с помощью катера, обеспечивающего предвыходную дифферентовку, или на кораблях обеспечения, или на кораблях «противника». И сколько Виля получил за это взысканий – не счесть! И море-то он любил, но всё как-то так получалось: то проспит, то ещё что-нибудь, видно, на его роду было так написано… В тот раз назначенный командующим ТОФ, знакомился с соединениями и частями флота. Прибыв в Ракушку, адмирал объявил учебную боевую тревогу, а затем тревогу «Воздушная опасность! Подводным лодкам погрузиться!» В установленное нормативами время подводные лодки отскочили от пирсов, заняли точки рассредоточения и погрузились. Но, как всегда без Вили. Нет! Оповеститель Вилю разбудил, постучавшись в дверь его комнаты в общежитии, но Виля решил ещё подремать, – «только три минуточки», а в результате вновь заснул сном младенца. Когда же Виля проснулся и вспомнил про тревогу, он схватил авоську, заменявшую ему «тревожный чемоданчик» и бросился на пирс. Но,…пирс был пуст и лишь у соседнего стоял торпедный катер с работающими вхолостую моторами. Виля направился к зданию штаба, на втором этаже которого располагался оперативный дежурный: – Оперативный!!! Где моя лодка? Оперативный дежурный выглянул из окна: – Сгинь, Виля! Растворись! Здесь новый командующий флотом! А лодка – в точке. В Ольге! (Бухта Ольга находилась неподалеку и именно в ней была точка рассредоточения для лодки, на которой служил Виля). Виля почесал в затылке и зашагал к торпедному катеру. Так как катера базировались в соседней бухте, многих командиров подводники знали, ну, а уж Вилю знали все катерники. – Саш! А, Саш! – увидев знакомое лицо, обратился Виля к командиру катера, – забрось меня в Ольгу! Это же для тебя пара минут! Сделай! А?!? – Не могу, Виля! Никак не могу. Командующий решил посты НиС (наблюдения и связи) проверить, вот меня к вам и кинули. А ты у него попросись! А вдруг не откажет? – А что?! Это идея! – Виля отошёл к торцу пирса, закурил и стал ждать командующего.
Авоська и тапочки в кадр не попали...
Через несколько минут из-за угла штабного здания появилась процессия. Впереди – командующий, в полкорпуса от него командир бригады и начальник политотдела и, следом, офицеры штаба флота и бригады. Когда командир бригады и начальник политотдела увидели Вилю то комбриг остолбенел, а нач.ПО, взмахивая руками: – «Уйди отсюда! Уйди! Исчезни!» – чуть не выскочил из парадной формы. А остолбенеть было от чего. На Виле был рабочий китель с погонами уголком, как карточные домики, видавшая виды пилотка, сандалии на босу ногу и, в довершение, авоська в руках. Не обращая внимание на работу рук начальника политотдела, Виля строевым шагом подошёл к командующему, нахмурившемуся при его появлении: – Товарищ адмирал! Разрешите с Вами дойти до бухты Ольга?! – Зачем? – Там, в точке рассредоточения стоит моя лодка! – А Вы, почему здесь? И в таком виде? – Выполнял задание командира подводной лодки, товарищ адмирал! Виноват! Не успел переодеться! – Какое такое задание? – Особое, товарищ адмирал! Что ж! Большие начальники иногда любят играть в демократию. Изобразив уголками рта, что-то похожее на улыбку, командующий произнёс: – Прошу! – и сделал рукой приглашающий жест. Виля вскочил на палубу катера, вслед за ним, под громкое «Сми-рр-но!» на борт поднялся командующий и несколько офицеров и, взревев моторами, торпедный катер рванулся в море.
А теперь представьте, что происходило в Уже дали отбой всем тревогам, лодки всплыли, но «Добро» на возвращение в базу дано ещё не было. Погода стояла отличная, ярко светило солнце и, так как проверка совпала с воскресным днём, командир лодки, в ожидании приказания на возвращение, разрешил команде позагорать на верхней палубе, а сам остался в каюте изучать документы. Итак, разморенные жарой, до пояса раздетые подводники, нежатся на верхней палубе. На мостике, вахтенный офицер, в расстёгнутом кителе, сонно наблюдает за обстановкой, а разомлевший сигнальщик лениво посматривает в бинокль. На входе в бухту вдруг появляется какая-то точка. – Глянь-ка! – произносит вахтенный офицер, – чего это там так быстро движется? Сигнальщик медленно поворачивается вместе с биноклем и вдруг испуганно кричит: – Катер под Флагом командующего входит в бухту! – Че-го-о? А ну, дай сюда! – вахтенный офицер вырывает бинокль у сигнальщика и видит что тот прав! – «Все вниз!!!» – громко кричит вахтенный офицер, – Внизу! Доложите командиру – торпедный катер под Флагом командующего флотом следует к нашему борту! Командир выскакивает из каюты и, судорожно застёгивая крючки на воротнике нового кителя, бросается к трапу, по которому кучей сыпятся вниз моряки. – Задержаться! – кричит командир, – Задержаться! Какое там «задержаться»! Команда «Все вниз!» действует на подводников, как удар тока! Все мысли только о том, как быстрее скатиться вниз и занять боевой пост. Наконец командиру удаётся выбраться наверх и в это время в каскаде брызг катер подлетает к борту лодки. Кто-то прыгает на носовую надстройку и, приложив руку к головному убору, командир громко кричит: – Сми-и-р-но!!! – Вольно! Товарищ командир! – слышится ему голос Певзнера, – Вольно! И действительно, катер отскакивает, брызги опадают и командир видит на надстройке Вилю, приветственно махающего рукой. На всякий случай, не отнимая руки от головного убора, командир быстро осматривается. Кроме Вили никого нет. И тогда, опустив руку, он кричит в переговорку: – Старпом! Изолируйте от меня Певзнера!
До самого подхода к родному пирсу Виля просидел в седьмом отсеке. Правда, он и потом не хотел выходить из него, потому что по пирсу бегал начальник политотдела и кричал, чтобы ему немедленно, НЕ-МЕД-ЛЕН-НО доставили Певзнера!...
Новогодняя ночь
А попал Виля в Ракушку так. После окончания училища лейтенант Певзнер, как один из лучших выпускников, был направлен в Порт-Артурскую Военно-морскую базу начальником медслужбы подводной лодки. Весёлый, симпатичный, открытый для общения Виля сразу же пришёлся по душе всем офицерам и вскоре стал любимцем гарнизона. И вот, задолго до Нового года, Виля решил похохмить. Он написал письмо своей маме с просьбой прислать ему женские туфли 42-го размера (попробуйте такие достать в Китае!) и капроновые чулки, только-только входящие в моду. Незадолго до Нового года он взял напрокат в местном театре дамское вечернее платье и договорился с китайцем-парикмахером о парике и бритье за полтора часа до самой встречи. Всё это Виля держал в секрете, никому не рассказывая. Где в отдалённых гарнизонах встречают все праздники? В Доме офицеров, разумеется! Так и в этом случае. Были внесены деньги, готовились столы и вдруг, 30-го декабря, Виля «занемог». Он лежал в офицерском общежитии, стонал и причитал: – Ой, ребята! Я, наверное, завтра с вами пойти не смогу. Чем-то я отравился. Это дня на три! – Да ты что, Виля! Ты же сам доктор! Прими какое-нибудь лекарство! – Не-ет! Я себя знаю. Ничего не поможет!... Как офицеры относились к Виле свидетельствует то, что было решено: несколько человек, если Виля в Дом офицеров пойти не сможет, тоже останутся в общежитии, чтобы не оставлять в такую ночь Вилю одного. Виля с негодованием отверг это предложение и сказал, что насмерть обидится, если кто-нибудь останется, и что он с лихвой компенсирует всё в Старый Новый год. И вот наступил вечер 31-го декабря. Настояв на своём, как только все ушли в ДОФ, Виля вскочил и бросился к парикмахеру. Его побрили, подкрасили и надели на него парик. Вернувшись в общежитие, Виля натянул капроновые чулки, надел платье и туфли. Чем женская фигура отличается от мужской, Виля, как медик, знал. И вот, в разгар веселья в Доме офицеров появилась очаровательная незнакомка в полумаске. Холостяки взвыли! Но, на их несчастье, довольно большой чин – заместитель командира базы по Тылу, капитан I ранга, – жена и дочь которого по каким-то семейным делам находились в это время на «большой земле», тоже «холостяковал». Чин, проводив Старый год и уже встретив Новый, довольно изрядно принял на грудь и, растолкав лейтенантов, подошёл к «незнакомке»: – Р-разрешите? – и галантно протянув руку, каперанг пригласил Вилю на танец. – Пожалуйста, ответил Виля и они закружились в танце. Пара смотрелась. Хоть уже и грузноватый, но всё ещё достаточно стройный, высокий и здоровый кавалер и миниатюрная элегантная «дама». Женщины с завистью смотрели на её туалет, мужчины, особенно холостяки, ждали своей очереди пригласить даму на танец.
– А почему Вы – игриво, как ему казалось, произнёс Чин. – Новый год! Так интереснее! – шёпотом ответил Виля. – А Вы кто? – То есть? – также шёпотом переспросил Виля. – Ну-у…если Вы чья-нибудь жена, то почему без мужа? А, если вольнонаёмная, то почему я Вас не знаю? Все, направленные к нам на работу, проходят через меня. – Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. – А, почему Вы говорите шёпотом? Что мог ответить Виля, у которого был довольно низкий баритон? – Не хочу, чтобы Вы меня узнали. Может же женщина, хоть раз в году, позволить себе то, что хочется? Согласитесь, что после таких слов даже трезвый мужик возбудится, ну а уж поддавший!... – А что, если мы с Вами выпьем шампанского? – С удовольствием! Но только совсем немножко! – Тогда п-позвольте мне отойти на минутку! – произнёс Чин и на дрожащих от возбуждения ногах быстро удалился. Как оказалось, в то время, когда так и не узнанный Виля танцевал с другими, Чин разыскал начальника Дома офицеров и попросил его накрыть столик «на двоих», где-нибудь в укромном месте. Начальник ДОФ, с потрохами зависящий от начальника Тыла, организовал столик в своём кабинете. И, вновь растолкав «соперников»,каперанг подскочил к Виле: – Всё готово! Отдельный кабинет! П-пойдёмте! Виля, в этот праздник, не выпивший ещё ни рюмки, послав воздушный поцелуй погрустневшим холостякам, взял Чина под руку и они оказались в кабинете, где на столе среди закусок, красовались бутылка коньяка и шампанское. – Может быть коньячку? – усаживая Вилю, коварно произнёс Чин. – Ну, так и быть! Но, только полрюмочки! Выпили по первой, затем по второй. Выпили за Старый год, затем за Новый… Чин старательно подливал Виле. Да, я забыл сказать, что Виля, несмотря на свою миниатюрность, пил как лошадь. Поэтому очень быстро и коньяк, и шампанское кончились.
– А ч-что, если ещё чуть-чуть? – уже заплетающимся языком спросил Чин. – Ой! Ой! Ой! Вы меня споить хотите? – кокетливо погрозил «пальчиком» Виля, – а, впрочем… Новый год ведь раз в году бывает, верно? Но, только совсем чуть-чуть! Когда Чин вернулся ещё с одной бутылкой коньяка и бутылкой шампанского, Виля не обратил внимания, что он запер дверь на ключ и положил его в карман. Ещё раз выпили за Старый и Новый год, выпили за любовь, а когда и эти бутылки опустошились Чин, уставившись на Вилю осоловевшими глазами, попросил: – А можно я п-поцелую Ваш пальчик? – Ах, шалунишка! – томно прошептал Виля и, протянув Чину руку, добавил игриво, – просто даже не понимаю, и чего это Вы от меня хотите? Чин поцеловал пальчик, затем остальные, затем на другой руке и, уже дрожа всем телом, спросил: – А, м-можно в ш-шейку? И тут Виля, не имевший опыта общения с мужчинами в подобных ситуациях, допустил оплошность. Он легкомысленно наклонил голову и нечаянно подался к Чину. Тот, обхватив руками голову Вили, поцеловал его в «шейку» и, вдруг взревев, повалил на диван. – Что Вы делаете? – уже без всяких шуток закричал Виля. – Опомнитесь! Какое там «Опомнитесь!». Чин уже не владел собой. Не обращая внимания на изменившийся голос своей «дамы», он молча давил Вилю, сопел и, всё выше и выше задирая платье, добивался своего. Как Виля потом вспоминал, он в тот момент понял, что испытывает бедная женщина, когда её насилуют… Сопротивлялся Виля изо всех сил, но «насильник» был сильнее. И когда Виля понял, что вот-вот случится «непоправимое», он заорал: – Ладно! Я на всё согласна! Только я очень писать хочу! Выпустите меня, я вернусь обязательно! – Т-точно вернётесь? – переспросил переполненный желанием Чин. – Обязательно! – вновь переходя на томный шёпот, произнёс Виля. И, опустив глаза, ещё тише добавил, – Я тоже очень, очень хочу… Чин открыл дверь и Виля выскочил из кабинета. Пережив такой шок, он хотел только одного – перекурить! Быстрым шагом он направился в туалет. А теперь представьте, что испытали офицеры, находившиеся в это время в мужском туалете, когда, распахнув дверь, в него влетела та самая незнакомка с бегающими, от пережитого нервного стресса, глазами. Похлопав себя по привычке «по карманам» и вспомнив, что папиросы находятся в заднем кармане трусов (тогда на флоте выдавались и такие), Виля задрал платье, вытащил пачку и попросил оторопевших офицеров дать ему прикурить… Естественно, Виля был разоблачён. Он сбегал в общежитие, переоделся, и всю оставшуюся новогоднюю ночь за столиком, где сидел Виля, раздавался гомерический хохот, когда он вновь и вновь рассказывал, как ему удалось сберечь женскую честь.
Но, в последующие дни было не до смеха. Кончилась же эта история тем, что каперанга уволили в запас за … моральное разложение, а Вилю «сослали» в Ракушку.
Вместо эпилога
Служба у Вили не пошла. Вернее, сначала она пошла и лейтенант медицинской службы Певзнер довольно быстро стал капитаном, но затем, поняв, что практически дальнейшей перспективы у него нет, он начал «поддавать» и, также быстро, прошёл путь обратный – от капитана до лейтенанта, а затем и до младшего лейтенанта. Он неоднократно обращался по команде, чтобы его уволили в запас, писал рапорты, но в то время тех, кто хотел служить – сокращали, а тех, кто не хотел – служить заставляли. И, в конце концов, Виля написал рапорт Члену Военного совета – начальнику политуправления флота. Рапорт начинался так: – «Товарищ адмирал! Я, младший лейтенант медицинской службы Певзнер, по всей вероятности, так же как и Вы, серьёзно обеспокоен состоянием воинской дисциплины среди офицерского состава, вверенного Вам и Командующему Флота. Вот, например, я младший лейтенант Певзнер, несмотря на непродолжительный срок службы (семнадцать лет), уже имею два взыскания: выговор от командира подводной лодки и строгий выговор от командира бригады, если не считать тех восьмисот семидесяти четырёх суток, которые я провёл на гауптвахтах…» Член Военного совета вызвал Вилю к себе. Он долго доказывал ему, что служба на флоте не так тяжела, как почётна; что Виля принадлежит к славному отряду подводников, которыми гордится не только вся страна, но и он, Член Военного совета; что Виля своим защищает морские рубежи нашей необъятной Родины; что… Но Виля упорно стоял на своём.
И тогда адмирал выдал «коронный» аргумент: – Поймите, товарищ Певзнер! Вам же любой офицер может позавидовать! Какой у Вас рост может быть! Сейчас Вы всего-навсего младший лейтенант, а послужите хорошо, лейтенантом станете. А та-ам!... – Был я уже лейтенантом, товарищ адмирал! – Будете продолжать достойно служить – присвоят старшего лейтенанта! – И старшим лейтенантом, товарищ адмирал, я тоже был. – Капитана, в конце концов, получите!!! – И капитаном был… И Вилю уволили в запас. Он уехал в Москву, устроился мастером по ремонту теле- и радиоаппаратуры (!), потом работал закройщиком в ателье по пошиву женской одежды (видимо, пригодился Порт-Артурский опыт), а затем, следы его затерялись. А, жаль…
С глубочайшим уважением, подготы, а также нахимовцы Верюжский Н.А., Максимов В.В., Горлов О.А., Карасев С.В.
Интересную байку рассказал мне тот пан Тадеуш. Думаю, она имела реальные корни. Будто гуляет по окраине Луанды советский торгпред и слышит, что из ближайших зарослей кричит кто-то. Смотрит и не может разглядеть, что там, в темноте ещё больше темнеется, только зубы белеют. Наконец, выбегает на свет джентльмен с кольцом в ноздрях, в цветастых штанах и железнодорожном кителе на голом животе и кричит: - Манумазан бугван инкубу! Торгпред ему: - Говори по-русски, ты же московский университет окончил, вон значок у тебя. Тут джентльмен в ответ: – Ты чё, рязанская морда, плохую машину привёз? Совсем сломалась. Вон бегемот свидетель, он видел. Не едет она, клянусь баобабом. Пошёл торгпред с этим водилой разбираться, что там с машиной случилось. Видит, стоит самосвал, гружённый десятком копчёных летучих мышей, и бак у него пустой, бензин то есть кончился… Наша держава побольше Анголы, да и баек подобных придумывать вовсе не требуется, они сами родятся на каждом шагу. Сам своими глазами одну такую наблюдал. Во Владивостоке, на Дальзаводе, в начале шестидесятых. Крейсер там на металлолом резали. Не старый, вполне современный, боеспособный. Ещё полсотни лет прослужил бы.
Но не это главное. Когда уже были сняты и орудийные башни и весь рангоут, прибыла из Ленинграда бригада монтажников и наладчиков с каким-то новейшим оборудованием, которое раньше не успели на этот крейсер поставить. И вот, наконец, поставили. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Разделку корпуса крейсера приостановили, и те монтажники и наладчики развернули соцсоревнование по наибыстрейшему монтажу, испытанию и сдаче того оборудования. Уложились в срок, всё аккуратно сделали, обе стороны расписались в актах, и ленинградцы умчались восвояси. И после этого резка и разделка крейсера началась ещё большими темпами, чтобы упущенное из-за монтажа оборудования время наверстать. Между прочим, американцы, которых мы почем попало обогнать норовили, боевые корабли постройки даже времён первой мировой войны так не резали. Они просто устаревшее оборудование меняли. Думаю, всего сказанного вполне достаточно, чтобы сделать очевидный вывод. Если бы не заполошная кадриль, вызванная головокружением от свалившихся на наши головы невиданных возможностей, если бы не спешка безоглядная в создании условий для мировой революции, мы не только по мощи своего флота американцев обогнали бы, но и лет ещё через полсотни осуществили бы не спеша и в джунглях, и в тундрах и индустриализацию, и коллективизацию и плюс электрификацию, и не на бумагах и в отчётных докладах, а в действительности.
14.
А теперь пора сделать нечто, похожее на рекламную паузу. Но не так, как это принято сейчас, когда в разгар кинофильма, или концерта, или другой какой интересной передачи вдруг по всем телеканалам начинают мыть унитазы, вычёсывать перхоть, брить и мыть все легкодоступные места. А так, как было много раньше. Когда на эстраде или в концертном зале после череды вокально-танцевальных номеров, утомивших зрителей, выходил и своими шутками-прибаутками взбадривал публику, добавляя ей порцию бодрости и желание смотреть и слушать программу дальше.
Вот и я спохватился, не слишком ли огорчил читателя своими воспоминаниями о тяжком и неприглядном. И поэтому решил напомнить, что на нашем флоте при любых жизненных ненастьях происходили вовсе не страшные и не грустные, а наоборот, смешные и весёлые события, даже тогда, когда вроде бы и не до веселья было. Ну, вот хотя бы, что может быть весёлого в выполнении плана по сдаче металлолома? Ан нет. Бывает. Планы по сдаче металлолома в те нескучные времена спускались не только в трудовые коллективы и пионерские дружины. И воинские части тоже такие ответственные задачи имели, и не иметь - не могли. И вот командование четвёртой бригады подводных лодок, размещавшейся во Владивостоке по соседству с судоремонтным Дальзаводом, вспомнило, что у них такой план есть, и срок его выполнения истекает. И забеспокоилось, так как ещё в прошлом году имело нарекания за нерадивость в этом ответственном деле. Всё то командование в это время состояло из двух человек - заместителя командира бригады капитана 1 ранга Никитина Василия Ивановича и замначпо (фамилия не запомнилась). А комбриг, начальник штаба и начпо по каким-то причинам отсутствовали в данный момент. Василий Иванович решил дело не затягивать, а наоборот отличиться, обрадовав старшего начальника избавлением от надвигавшегося конфуза. Будучи решительным и находчивым, он смотался на Дальзавод и договорился с его администрацией о том, что личный состав бригады в ближайшее воскресение до обеда соберёт на территории завода и для себя и для завода. Обе стороны, уверенные в благополучном исходе, ударили по рукам.
Сказано – сделано. Вот и воскресение наступило, и матросы – вот они. Прошли КПП и весёлыми толпами, ведомые тоже весёлыми лейтенантами и мичманами, разбрелись по большой территории завода. Поскольку матросы торопились – кто в увольнение, кто просто позагорать, офицеры и мичмана торопились – кто в свои семьи, а кто без семьи – просто в город, а заводской персонал ещё до этого – в субботу так поторопился, что не спрятал надёжно то, что вовсе не является металлоломом, то план по сбору этого «металлолома» был выполнен не только в рекордное время, но и в рекордном количестве. В соответствии с временным ритмом воскресенье сменилось понедельником, и теперь уже рабочий класс, влившись бодрым потоком через КПП, рассыпался по своим объектам, чтобы приступить к работе. Только как работать-то? Где инструменты? Где заготовки? Всё в качестве металлолома оказалось вывезено. Хорошо хоть морские суда у стенки остались, видно сил не хватило и их вывезти. Сперва возникла тихая паника, но, поскольку наш народ и не такое переживал, из положения вышли. Что у себя все-таки отыскали, что у соседнего 178-го завода добыли, а для изготовления утраченных заготовок сверхурочные часы накинули. Но чтобы рабочих не обидеть, раскошелиться пришлось и бригаде подводных лодок: откуда-то, то ли из сэкономленного, то ли из притыренного, на завод доставили солидную которую заблаговременно разлили по ёмкостям, чтобы всем хватило и ещё на непредвиденное осталось.
Так что, это пока ещё не трагедия, а всего лишь прелюдия к ней. Сама трагедия произошла, когда появился её главный герой. А герой этот – Лёха Клевцов – бывший старшина 1 статьи и бывший боцман одной лодки, кажется Конюшковской бригады. Три года назад он отслужил срочную службу, демобилизовался, сначала осел в своём селе, расположенном справа за третьей сопкой, если от залива Стрелок идти на северо-запад, никуда не сворачивая. Но, прикипев душой к флоту, он вскорости устроился на работу опять боцманом на небольшой реликтовый сухогруз, размерами чуть побольше буксира. Тот сухогруз носил имя «Иман» и выполнял роль доставщика всяких грузов для нужд судоремонтных заводов в бухтах «Золотой Рог», «Диомид», «Улисс» и «Большой камень». Судьба распорядилась так, что на той злополучной неделе «Иман» стоял на швартовых у мыса Голдобин, что почти напротив Дальзавода на противоположной стороне бухты Золотой Рог. Лёха то ли просто решил навестить своих друзей на Дальзаводе, которых у него там было немерено, то ли почуял чего невнятное, но настойчиво манящее, только оказался он под вечер на Дальзаводе как раз к раздаче спирта. Поскольку этот Леха Клевцов был форменный парень-хват, то вернулся он оттуда на свое судно с хорошей добычей.
Так что ужин оставшейся на судне смены прошел по высшему классу. И поплясали, и песен попели, и отправились почивать. Старший смены – механик – сразу упал в своей каюте на койку и уснул глубоким сном. Младший самый – матрос-швартовщик – будучи не очень пьющим, занялся своим любимым делом, ловлей рыбы на блесну, для чего расположился на левом борту бака. Повариха со своей подругой, живущей там же на мысе Голдобина и пришедшей в гости, ушли мыться в судовую баню, тоже на левом борту, а Лёха прикрепил гамак к капроновому швартовому тросу, закреплённому на береговом кнехте, улёгся на свежем воздухе и тоже быстро отключился. День был жаркий августовский, и ночь душная наступила, как в тропиках. Над Золотым Рогом опустилась ласковая убаюкивающая тишина. Всё, способное шелохнуться, замерло. Но в этом мире от самого его сотворения всё устроено так, что самое ужасное и необычное случается как раз вот в такие благостные, располагающие к полному спокойствию часы. И беда, запланированная какими-то недобрыми силами, была уже совсем близко и только выбирала момент, приглядываясь почему-то к судовой бане, где осоловелые от выпитого и разомлевшие под струями тёплого душа блаженствовали и без умолку трещали две подруги. Время шло, мытьё кончать не хотелось. Но тут они заметили, что вода, почему-то не уходит в и они стоят в ней больше, чем по щиколотки. Тогда одна из них сняла с пожарного щита в тамбуре железный лом, засунула его в шпигат и начала пробивать затор.
Ну, до чего бабы дуры, разве можно так? Не случайно, видно, испокон веку молва бытует, что женщина на корабле – к несчастью. Даже если этот корабль всего лишь каботажного плавания. Судно старое, трубы все проржавели, прочность их снизилась. Так что случилось то, что и должно было случиться, и что было, видимо, в плане той беды. Лом пробил колено трубы, и вода пошла в нижнее помещение под палубой по левому борту. А судно и так стояло с небольшим креном как раз на левый борт. Итак, механик в своей каюте листает чередующиеся сны, матрос поймавший уже десяток рыбёшек, тоже сморился и задремал, притулившись к кнехту, Лёха в своем гамаке спит сном праведника, подруги продолжают блаженствовать под душем, вода больше не скапливается под ногами, она, крутясь и похрюкивая в водовороте, быстро уходит в шпигат, трюм заполняется, крен нарастает, пеньковые швартовы, будучи старыми и подгнившими, без треска распустились и порвались. Так что судно держится на одном толстом капроновом тросе, который растягивается как тетива древней катапульты и копит ударную энергию. Наконец пришли в движение стоящие на палубе ящики с тяжёлыми деталями, поползли к борту. Вот левый борт опустился в воду уже почти на метр, и забортная вода тихо начала вливаться в открытый иллюминатор каюты, где безмятежно спит механик.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
О замполите ПЛ "Б-69". Окончание. Указом (закрытым) Президиума Верховного Совета СССР от 19.03.1973. Пыхин Юрий Георгиевич, Шишкин Валерий Михайлович и Филипьев Юрий Петрович были удостоены звания Героя Советского Союза, что и было наглядно отражено замполитом и его добровольными помощниками. Секреты подлинной воспитательной работы на корабле достаточно просты: единство слова и дела, делай, как я...
Несколько слов о предшествующем и последующем описанному периодах боевого пути ПЛ "Б-69".
Командир ПЛ "Б-69" - капитан 2 ранга Очкас Михаил Силыч (1955-1958 гг.), выпускник выпуск минно-торпедного факультета ТОВВМУ 1941 года.
Летом 1957 года прошла текущий ремонт и докование на СРЗ-35 в поселке Роста. После ремонта перешла к месту постоянного базирования в Екатерининскую гавань (г. Полярный). Отработала полный курс боевой подготовки. Совершила 10 суточный переход к Новой Земле, на обратном пути с заходом в Гремиху на проведение торпедных стрельб. По прибытии в Полярный стала готовиться к автономному походу. Нашу лодку подготовили к дальнему походу, погрузили все, что надо и не надо, укомплектовали экипаж, назначали день отхода. Но получилось как всегда, поход отменили! Здесь я остановлюсь подробно. Команда была вся на борту лодки, лодка была подготовлен к бою и походу, вахта по готовности 2 стояла на местах, командир ходил по пирсу около тумбы с телефонами – ждал сигнала от оперативного дежурного Подводных Сил СФ.
На снимке офицеры ПЛ «Б-69»: Командир ЭНГ лейтенант Мелихов Герман Александрович, командир торпедной группы лейтенант Шевченко, командир БЧ-3 старший лейтенант Витеев Павел Алексеевич (выпускник Рижского Нахимовского училища 1950 г.), командир ПЛ капитан 2 ранга Очкас Михаил Силыч, помощник командира ПЛ старший лейтенант Расс Ростислав Петрович (выпускник Ленинградского Нахимовского училища 1949 г.), СПК капитан 3 ранга Писаревский, стажер капитан 3 ранга Деев, командир БЧ-5 инженер-лейтенант Веретенников.
Но «Добро» не было получено. Вместо этого на пирсе появилась комиссия штаба Северного Флота, проверила лодку на предмет готовности к дальнему походу и отменила выход. По какой причине не знаю. После этого мы заступили в так называемую готовность по флоту на месяц. Это значит: увольнения запрещены личному составу и офицерам. Все офицеры маялись дурью в каютах на береговой базе и пили казенный спирт (шило), так как на Северном Флоте был установлен «сухой закон» – это было еще одно идиотство. И что еще интересно, квартиры офицеров были в 5 минутах хода от причалов, где стояли наши субмарины, а нас не отпускали домой! В это время в автономном плавании были две подводные лодки : «Б-75» и «Б-77» ( командиры ПЛ капитан 2 ранга Илюхин М.И. и капитан 2 ранга Михайловский А.П.). Мы продолжали стоять в готовности. ПЛ «Б-75» дала радио, что кончилось топливо у берегов Норвегии, на траверзе мыса Нордкап. Нам объявили боевую тревогу и послали встретить ПЛ «Б-75» и передать топливо.
Офицеры ПЛ «Б-69»: командир БЧ-5 инженер-лейтенант Веретенников, капитан 2 ранга «Х», командир БЧ-3 старший лейтенант Витеев П., командир ПЛ капитан 2 ранга Очкас М.С., командир ЭНГ лейтенант Мелихов Г.А., капитан 3 ранга Дубейко, СПК капитан 3 ранга Писаревский, командир торпедной группы лейтенант Шевченко.
Как это сделать, никто не удосужился придумать. Встретились, но передать дизтопливо не получилось из-за сильной волны. Швартовка борт о борт исключалась, так как сильно штормило. Это примерно в тех координатах, где погибла атомная подлодка «Комсомолец». Взяли ПЛ «Б-75» на буксир, но завели почему-то пеньковый трос. Через некоторое время он оборвался. Командир ПЛ «Б-69» капитан 2 ранга Очкас М.С. послал на корму помощника командира ПЛ старшего лейтенанта Расса С. посмотреть, не намотался ли трос на винт ПЛ. Когда помощник был уже на корме, накатила огромная волна и смыла его за борт. Сыграли тревогу «Человек за бортом», но, увы, спасти помощника не удалось. Подняли на борт только его тело и то благодаря трем морякам: акустика Цибулько, рулевого-сигнальщика Чеблакова и одного моториста (фамилию не помню). Короче говоря, со спущенным флагом и трупом на борту прибыли в Полярный, где уже ждали «скорая помощь» и руководство Подводных Сил во главе с адмиралом Орлом А.Е. (Тот самый, которого матросы экипажа А.И.Маринеско называли "птичкой". См. ОЛЕГ СТРИЖАК - ) Три матроса за мужество и проявленный героизм были награждены медалью «За отвагу», по Флоту был выпущен агитлисток об их подвиге. Подходил к концу 1957 год. Сменился командир. Командиром стал капитан 3 ранга Власов.
Однокашник по Нахимовскому училищу и друг, капитан 1 ранга, командир АПЛ "К-19", "К-207", талантливый писатель-историк нашего подводного флота (книги "Возвращённые бездной", "Короли подплава", "Рыцари глубин") Эрик Александрович Ковалев сохранил и опубликовал строки Ростислава Расса.
Вчитайтесь и вдумайтесь, какой взгляд, какой язык, какой поэт вызревал в Ростиславе Петровиче Рассе.
Друг мой, вот в какую забрались даль мы, - В линзах перископа зеленеют пальмы! Участь наша чёртова. Трезвость сводит скулы, А из рода женского лишь одни акулы...
...Огненные черти прячутся в торпеде, Бронзовые кишки и мозги из меди... 1958 год отработка задач боевой подготовки. С 1956 года по 1963 год входила в состав 161 БПЛ СФ. 1964 год 15 сентября принята в ремонт с модернизацией на КМОЛЗ гор. Кронштадт. 1971 год 2 декабря перечислена в состав Краснознаменного Черноморского Флота для прохождения Государственных испытаний. 1972 год 17 июля перечислена в состав Ленинградской ВМБ.
Заключительный этап службы "Б-69" - 1987-1990 гг. - проиллюстрируем фотографиями из альбома
1977 год 3 августа присвоен новый тактический номер «БС-69» 1986 год с лета по осень совершила межфлотский переход по трассе Севморпути на Камчатку на буксире у Спасательного судна Министерства Морского Флота СССР. 1986 год 1 октября зачислена в состав КТОФа. 1987 год перебазирована в бухту Конюшкова, перечислена в состав 256 Отдельного Дивизиона ПЛ КТОФа.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
