На главную страницу


Вскормлённые с копья - Сообщения за 2011 год

  • Поиск

Страницы истории Тбилисского Нахимовского училища в судьбах его выпускников. Часть 54.

0
Вскормлённые с копья
29.05.201108:2429.05.2011 08:24:22
Ранним морозным январским утром наша агитбригада, состоявшая из восьми человек «артистов» и одного «лектора по распространению» высадилась из почтового поезда в районном центре Кириши. У каждого были лыжи и рюкзак с консервами и кое-какими вещами. Теперь, когда поселок Кириши стал известным промышленным городом, трудно себе представить, какая это была глухомань в те времена. Сам районный центр был по существу большой деревней. В райкоме комсомола, расположенном в большом двухэтажном деревянном доме вместе с еще какими-то организациями, нас встретили с радостью и предложили маршрут, пролегающий через несколько деревень, расположенных вблизи райцентра. После недолгой беседы мы распрощались с комсомольскими работниками, встали на лыжи, вышли за околицу районного центра и — окунулись в другой мир.
В течение нескольких дней мы шли на лыжах от деревни к деревне, поражаясь тому, что мы видели вокруг. Деревни были раскиданы среди лесов, в большинстве из них не было ни электричества, ни радио, ни магазинов, ни каких-либо других признаков цивилизации. Во время дневных переходов нас окружало сказочное безмолвие зимнего леса. За время пути мы не встретили ни одной машины, и только санный след указывал нам дорогу. Иногда он был едва заметен, а иногда дорога была полностью покрыта снегом: зимой по ней никто не ездил.
В каждой деревне приход нашей агитбригады был праздником. Везде нас встречали как дорогих гостей, устраивали на ночлег в наиболее приличных избах, кормили картошкой и квашеной капустой, а там, где существовали мужики, появлялся и самогон. Наши консервы воспринимались хозяйками как деликатесы, хлеб бывал не всегда, а спать приходилось на полу, не раздеваясь и укрываясь ватниками.
Никаких там клубов со сценами и в помине не было. Выступления агитбригады проходили в обычных крестьянских избах, освещаемых керосиновыми лампами, иногда — в «красных уголках», размещавшихся в таких же избах вместе с правлениями горе-колхозов. На концерт собиралось все население деревни, в основном — старики и старухи, гораздо реже встречались взрослые и дети. В горнице, где проходил концерт, битком набивался народ; «артистам» оставляли несколько квадратных метров свободной площади, на которых мы и «выступали». Еще в первой деревне мы сообразили, что лекции о политике партии и неизбежной победе коммунизма этому народу совершено не нужны, и потому стали начинать наши выступления непосредственно с художественной части, благо «лектор» был тоже нашим человеком и притом участвовал в концерте. Мы пели, плясали, читали стихи и рассказывали разные веселые хохмы. Старались изо всех сил, потому что видели, как радовались люди. Главным действующим лицом в концерте был аккордеонист Вадим Фирсов — высокий, цветущий, пышущий здоровьем и жизнерадостный парень. У него был отличный аккордеон, он хорошо играл на нем и к тому же красиво и бесподобно громко пел как лирические песни, так и разного рода деревенские частушки, от которых бабушки хохотали до слез.



С Е.И.Булюкиным и В.А.Фирсовым (справа)

Как-то раз, когда мы уже заканчивали свой вечерний концерт, приехали мужики из соседней деревни, которая лежала в стороне от нашего маршрута. Они стали так душевно просить нас сейчас же поехать с ними и дать концерт у них в деревне, что мы не могли отказать им. Нас посадили в две пары больших саней, и лошадки бодро побежали по лесной дороге. Обратно мы возвращались уже заполночь. Концерт прошел, как всегда, успешно. Хозяева, естественно, «угостили» нас, и мы, усталые и умиротворенные, укрытые крестьянскими тулупами, сидели в санях и любовались окружающим пейзажем: все вокруг было покрыто белым-белым снегом, а над головой на черном небе сияли ослепительно яркие звезды. И мы тихо разговаривали о том, какая вокруг потрясающая красота, и какая среди этой красоты жуткая бедность.
В этом агитпоходе я впервые задумался о том, что светлое будущее под названием коммунизм, к которому вела нас партия, наступит, по-видимому, еще очень не скоро. Не буду врать, эта мысль навела меня на глубокие раздумья о судьбах моей родины. Вернувшись из агитпохода, я окунулся в работу, которая мне нравилась, и принимал жизнь такой, какая она есть.
Через три месяца после начала моей трудовой деятельности я женился на девушке, за которой ухаживал, будучи курсантом. Аля в это время заканчивала электротехнический институт, называвшийся тогда «ЛЭТИ имени Ульянова (Ленина)». Церемония нашего бракосочетания проходила в недавно открывшемся Дворце бракосочетаний на набережной Красного Флота. Дворец производил очень сильное впечатление — там все было очень торжественно и необычно для советских граждан.



Когда родилась наша первая дочь — Марина, моя жена сполна хлебнула той «заботы», которую проявляло тогда советское государство о молодых матерях. Отпуск по беременности полагался только до шестимесячного возраста ребенка — дальше нужно было крутиться, как можешь. Места в детских яслях и садиках доставались с большим трудом, а дочка наша, как и многие ленинградские дети, постоянно болела (тогда это называли «простудами», понятие «аллергия» появилось позднее). Молодая мать крутилась среди бесконечных вызовов врача на дом, «больничных листов» по уходу за ребенком, которые на короткие сроки освобождали ее от работы, поиском и наймом нянек и других способов опеки ребенка в рабочее время. Несмотря на то, что я регулярно работал «сверхурочно», денег на жизнь нам постоянно не хватало.
Но, несмотря на бытовые проблемы, в жизни было много интересного -- началась недолгая «хрущевская оттепель». Стали появляться интересные книги, журналы и кинофильмы. Появились исполнители авторских песен (их тогда величали «бардами»), которые выступали в разных маленьких, неофициальных залах, битком набитых слушателями. Песни бардов как бы противопоставлялись официальным песням, они задевали душевные струны людей. Весь город заговорил о театре Товстоногова, и нам с женой время от времени как-то удавалось попадать на его спектакли, которые каждый раз производили на нас очень сильное впечатление.
В те годы был опубликован роман Константина Симонова «Живые и мертвые», который потряс меня впервые сказанной правдой о том, как и почему громили немцы наши войска в первые месяцы войны - эта тема была до той поры закрыта для печати. Книга была написана человеком, прошедшим всю войну, испытавшим и горечь поражения, и горечь потерь, и радость победы, человеком, которого знала вся страна. Успех книги у читателей был огромным. А потом появился «Один день Ивана Денисовича», и страна впервые узнала про Солженицына.



Люди свободно заговорили и о войне, и о сталинских репрессиях, и о всем том, что окружало их в жизни. Но потом «оттепель» закончилась, и со свободой разговоров опять стало сложнее — они переместились на кухни, где люди собирались «по интересам». Для одних людей «свободные» разговоры вечером на кухне стали главным делом в жизни, другие же относились к ним попроще: они судачили о текущей политике так же, как судачат о соседях, о родственниках и о бытовых проблемах, и с удовольствием пересказывали свежие политические анекдоты. Только вот о недавнем страшном прошлом страны и о прошедшей войне говорили всерьез. Людям предстоял еще долгий-долгий путь постепенного узнавания всей правды о войне и о том, что было до нее и после нее.
В конце второго года нашей семейной жизни я неожиданно получил на работе предложение о переходе в другой отдел, занимавшийся ракетным вооружением подводных лодок. Мне предложили заняться совершенно новым делом, связанным с отработкой новых ракетных комплексов, в том числе — с длительными командировками в районы проведения испытаний ракет.
Я был молод, энергичен и в меру честолюбив, недавно появившаяся ракетная техника была овеяна ореолом секретности и романтики, а длительные командировки сулили существенные дополнительные доходы, столь необходимые молодой семье, и я решил попробовать себя в новом деле.
Вскоре я приступил к работе в отделе вооружения, где сразу же был включен в группу обеспечения летно-конструкторских испытаний нового ракетного комплекса Д-4, создаваемого в конструкторском бюро В. П. Макеева, которое называлось тогда СКБ-385. Это был первый в нашей стране ракетный комплекс, обеспечивающий возможность запуска баллистических ракет из подводного положения подводной лодки. '
Программа летно-конструкторских испытаний предусматривала многократное проведение пусков ракет с подводной лодки проекта 629Б, спроектированной в ЦКБ-16 и специально предназначенной для проведения этих испытаний. Пуски ракет должны были производиться в акватории Баренцева моря, а экспедиция по проведению испытаний базировалась в Североморске. После недолгой подготовки я выехал в свою первую командировку на север.



Ракетная подводная лодка проекта 629Б

Первые поездки в новые места, как и первые шаги на новом поприще, запоминаются надолго.
Скорый поезд Ленинград-Мурманск быстро бежал среди заснеженных лесов Карелии. В вагоне было тепло, чисто и уютно, пассажиров было немного. Настроение у меня было приподнятое. Меховая куртка, которую мне выдали на работе перед отъездом в командировку, казалась мне шикарной одеждой, а лежавшие в кармане «командировочные» деньги придавали чувство уверенности в себе. Я думал о том, что ждет меня впереди, не имея ни малейшего представления о том, как это на самом деле будет.
Сумрачным зимним утром поезд пришел в Мурманск. Я вышел на привокзальную площадь, окаймленную большими снежными отвалами, и сел в автобус, направлявшийся в столицу Северного флота — город Североморск. Автобус довольно быстро прошел по заснеженным улицам Мурманска, вышел на североморское шоссе и через несколько километров остановился у контрольно-пропускного пункта, за которым начиналась «закрытая зона» Северного флота. После проверки документов, разрешавших пассажирам въезд в закрытую зону, автобус пополз по извилистой дороге, проходящей через сопки, расположенные вдоль берега Кольского залива. В те времена это была основная дорога, связывавшая Северный флот с Большой землей. Дорога была проложена только до Североморска, далее в любую из военно-морских баз можно было попасть водным путем.
Примерно через два часа автобус прибыл к месту назначения. Североморск был совсем небольшим городком, построенным на берегу Кольского залива на месте старинного рыбачьего поселка Ваенга. Небольшая центральная часть города была застроена невысокими каменными домами, имевшими симпатичный вид, на остальной территории располагались штабные здания и казармы различных воинских частей, а также деревянные жилые дома барачного типа, раскиданные по окружающим сопкам. В центральной части города находились стадион, кинотеатр, штаб Северного флота и Дом офицеров. Недалеко от центра вдоль береговой линии были расположены пирсы, у которых теснились эсминцы и другие боевые корабли — Североморск был главной базой надводных кораблей Северного флота.



Улицы города были хорошо расчищены силами матросов и сияли чистым белым снегом, автомобильного движения в центральной части города почти не было. Зимний Североморск выглядел очень привлекательно.
Спустя четверть часа после прибытия автобуса я поднялся по трапу на борт большого теплохода «Мария Ульянова», зафрахтованного на зимний период для размещения участников испытаний ракетного комплекса. После недолгого оформления документов я получил место в четырехместной каюте, где были размещены мои коллеги из бюро, приехавшие раньше, и я окунулся в комфорт, который в обычной жизни молодому инженеру был недоступен.
Лайнер блистал чистотой и порядком. Даже четырехместные каюты, в которых жили «нижние чины», то есть рядовые инженеры и техники, казались нам великолепными. Что уж говорить о двухместных и одноместных каютах, в которых размещались те, кто занимал более высокие ступени служебной лестницы. Приборка всех помещений осуществлялась ежедневно, регулярно менялось постельное белье, работали душевые. Все это было непривычно, но уж больно нравилось. А причиной такого сервиса было то обстоятельство, что с началом навигации лайнер должен был идти в заграничный рейс, и весь экипаж зимовал в полной готовности к предстоящим заманчивым плаваниям. Как уж удалось ракетчикам перехватить на зиму это чудо — об этом знали только посвященные.
Наша жизнь на прекрасном лайнере продолжалась недолго, но надолго осталась прекрасным воспоминанием. В начале мая «Мария Ульянова» отдала концы и ушла в прекрасные дали, о которых всю зиму мечтали моряки и стюардессы, а на ее место был поставлен старый неказистый пароход «Вологда», на котором нас встретил «нормальный» советский сервис. Нас распределили по тесным и грязным четырехместным каютам с двухъярусными койками и полчищами тараканов, привольно живущих среди магистральных трубопроводов и кабельных трасс, проходящих сквозь каюты. И мы жили там несколько месяцев, пока в городе не открылась наконец-то флотская гостиница «Ваенга», в которую и поселили всю экспедицию.



Но все эти перипетии быта имели тогда второстепенное значение, ибо главным и всеобъемлющим фактором жизни была работа.
Экспедицией назывался временный трудовой коллектив, созданный для проведения испытаний ракетного комплекса. В состав экспедиции входили специалисты от всех предприятий, участвующих в создании ракетного комплекса и подводной лодки, а также представители разных организаций Военно-морского флота, связанных с проведением испытаний. Каждый из участников экспедиции имел свои определенные функции и свою ответственность за выполнение закрепленных за ним работ и работоспособность «своей» техники, а экспедиция в целом обеспечивала выполнение всего комплекса работ, связанных с подготовкой и проведением пусков ракет и анализом телеметрической информации о прохождении пусков.
Подводная лодка, с которой проводились подводные пуски баллистических ракет, входила в состав одного из соединений Северного флота. Во время испытаний она базировалась в губе Окольной, расположенной на окраине Североморска.
Когда наша лодка впервые пришла в Североморск, по ее поводу возникло много острот и каламбуров, причиной которых были следующие обстоятельства. Бортовой номер лодки, который выписывается большими белыми цифрами на ограждении рубки и виден издалека, был «777» (К-142). В те времена одним из популярных в народе спиртных напитков был портвейн «три семерки», на этикетке которого красовались эти самые цифры.



Командир лодки носил фамилию Бочкин, а штурманом был Старкин. Как говорится, нарочно не придумаешь.
Командир подводной лодки капитан второго ранга Сергей Иванович Бочкин был молод, обаятелен и энергичен. Несмотря на все сложности и трудности, обусловленные проведением испытаний, руководимый им экипаж довольно быстро освоил специфику проводимых испытаний, хорошо выполнял свои функции при проведении пусков ракет и терпеливо переносил все неудобства, связанные с нахождением на борту корабля большого количества лишних людей при выходах в море — команда испытателей, обеспечивавших проведение пусков, была довольно большой. В ее состав входили ответственные представители предприятий — разработчиков составных частей ракетного комплекса и подводной лодки, стартовая команда, состоявшая из офицеров ракетного полигона, а также офицеры из других военно-морских организаций. Представители промышленности обеспечивали контроль за работой «своей» техники и принятие необходимых мер, если возникали какие-либо нештатные ситуации.
После прохождения определенной подготовки я был включен в состав команды испытателей и впервые вышел на лодке в море. Свой первый пуск я до сих пор помню со всеми подробностями.
Пуск проводился на стартовой позиции, расположенной у острова Кильдин. При подходе к стартовой позиции лодка легла на боевой курс и погрузилась на стартовую глубину. При движении в подводном положении в течение получаса выполнялись предварительные операции, связанные с работой навигационного комплекса и взаимодействием с обеспечивающим кораблем, на котором находилось руководство проведением пуска.
Наконец, началась предстартовая подготовка. Все испытатели находятся на своих определенных местах: стартовая команда работает на пультах, остальные наблюдают за действиями моряков и функционированием своих систем и аппаратуры. Мое место — на средней палубе ракетного отсека около пусковой шахты. Можно протянуть руку и положить ее на корпус шахты — там, совсем близко, стоит ракета, там сейчас соединятся горючее и окислитель, заработает мощный двигатель и огромная сила понесет ракету вверх. Все знают о потенциальной опасности и потому находятся в напряженном состоянии. Это потом, через десять-двенадцать пусков появится спокойная уверенность в безопасности старта, а сейчас каждый остро ощущает свое присутствие в небольшом замкнутом пространстве отсека, в центре которого находится стартующая ракета, отделенная от людей только металлической оболочкой корпуса ракетной шахты. В отсеке стоит тишина, на фоне которой четко идут доклады о выполняемых операциях.



БОЧКИН СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ. - ЦНИИ РТК - Энциклопедия космонавтики

Шахта заполняется водой, идет наддув баков ракеты, давление в шахте выравнивается с забортным, открывается крышка шахты, набраны готовности всех электрических цепей, получена готовность бортовой системы управления ракеты и вот — старт! Вопреки ожиданиям, слышен не очень сильный шум в шахте, затем — два несильных удара бугелей ракеты о направляющие пусковой установки и — мертвая тишина. Через несколько секунд по громкоговорящей связи из центрального поста приходит сообщение: «ракета вышла!». Взрыв эмоций, все жмут руки друг другу, оживленно делятся впечатлениями. Затем, после всплытия лодки в надводное положение, с обеспечивающего корабля приходит информация о том, что выход ракеты из-под воды и ее движение на начальном участке траектории полета прошли успешно. Остается ждать, когда придет сообщение с боевого поля о том, куда попала ракета.
Но это будет еще не скоро, об этом узнаем по приходе в базу, а пока объявляется «перекус».

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Вскормлённые с копья
29.05.201108:2429.05.2011 08:24:22
Просмотров:5620 Комментариев:0 0

В.П.Иванов. В двенадцать мальчишеских лет. Часть 2.

0
Вскормлённые с копья
28.05.201108:1028.05.2011 08:10:28
Как-то меня вызвал комиссар полка, сказал, что он едет на денек в Ленинград, и предложил мне навестить мать. Я быстро сбегал на батарею к отцу. Вдвоем собрали кое-что из еды, и мы тронулись в путь. Васильев высадил меня недалеко от дома, на Театральной площади, и велел вечером прибыть к нему на Петроградскую сторону, к 20 часам. Я помчался домой. Видимо, со стороны я производил странное впечатление. Маленький солдат в военной форме, с наганом, бежал в сапогах, подбитых подковами, по улице Союза Печатников. Вот и дом. Постучал. Никого нет. Увидела соседка, заохала, пошла на набережную канала Грибоедова за матерью, где та поливала грядки. И вот появилась мама. Я ее не узнал. Маленькая, сгорбленная, худая, с большим животом... Как уродует человека голод...
Счастливо провел я с матерью отведенное мне время. Помог ей на огороде, который она вместе с соседями разбила прямо около дома, на набережной. Странно все это выглядело. Центр города, проспект Римского-Корсакова и... огородцы. Но блокада заставила ленинградцев разбивать грядки и посреди улиц...
После войны я часто приезжал к своему старому дому. На месте бывших огородов теперь выросли большие деревья, и ничто не напоминает о том, что здесь было в войну. Только по большим щербинам в облицовке я узнал то место, где пережил первый артобстрел, увидел первого убитого.
...Вечером мама проводила меня на квартиру комиссара. Мы уехали в полк.



Блокада. Огород перед Исаакиевским собором.

* * *

Вскоре после этого я сопровождал полкового инженера в артиллерийские мастерские — получать отремонтированную гаубицу. Инженер, отправив бойцов на машине, усадил меня на свой мотоцикл. Сел я, как положено, на заднее сиденье, и мы поехали. Ноги мои до упорных педалей не доставали, и поэтому на первой же кочке я едва не вылетел из седла. Инженер чертыхнулся и велел крепко держаться за его шею. Но и это не помогло.
На неровной дороге я то и дело съезжал набок и на очередном ухабе не удержался и упал. И обидно, и больно, и в то же время смешно. А ехать-то надо. Не бросать же меня в лесу посреди дороги. Стали думать, как мне сделать упоры для ног. Придумали. Из веревки, которая случайно оказалось в сумке с инструментами, инженер полка связал что-то вроде стремян. Так и доехали. Обратный путь я проделал на машине с бойцами. Испытывать судьбу больше не хотелось.
Однажды нам объявили, что полк отводится на другие позиции. По «солдатскому телеграфу» стало известно, что с Карельского перешейка часть перебрасывают в район Невской Дубровки, что мы будем участвовать в наступлении по прорыву блокады. Бойцы и командиры ликовали. Наконец-то кончилось сидение в обороне, пора дать фрицам пинка и отбросить от Ленинграда!
В таком настроении мы в одну из ночей погрузились в машины, и большая колонна двинулась в путь. Рано утром ее обстреляли «мессершмитты». Бойцы залегли в кюветах и открыли по самолетам огонь из личного оружия. Расстрелял весь барабан своего револьвера и я. В те дни во фронтовой газете печатались стихи Твардовского о Василии Теркине, о том, как он сбил из винтовки самолет. А почему и я не могу случайно сбить из револьвера «мессер»? Да и орден очень хотелось получить...



Ведь не каждый день сбивают из винтовки самолет. А. Твардовский.

К вечеру прибыли на незнакомое место. Разжигать костры запретили. Поели сухарей. Меня вдруг вызвал командир полка подполковник Несветайло. Оказалось, что одно орудие на последнем этапе сбилось с дороги и его нужно найти. Несветайло спросил, хорошо ли я запомнил дорогу. Я сказал, что отлично помню все повороты, что у каждого из них что-нибудь запоминал. Стал ему перечислять, где лежала трубка от противогаза, где каска... Он перебил и сказал:
— Хорошо. Поедешь с водителем на мотоцикле и найдешь орудие. Нужно проводить его к месту расположения полка. Возьмите с собой на всякий случай канистру с бензином...
Машину с прицепленной к ней пушкой мы нашли на одной из развилок поздно ночью. Оказалось, что у артиллеристов кончился бензин и они дожидались утра, чтобы искать своих. Вот где пригодилось горючее, которое взяли по распоряжению подполковника.
Заправив машину, мы поехали в полк. К утру я доложил командиру полка, что его приказание выполнено.
— Спасибо, сынок! Будешь. представлен к медали, — сказал подполковник. — А сейчас присваиваю тебе звание «ефрейтор».
Так мне в одиннадцать лет было присвоено второе воинское звание. Я им очень гордился. У меня теперь были не пустые петлицы рядового, а красная полоска с медным треугольником. Медали же в тот раз я не получил. Уже после войны мне был вручен орден Отечественной войны II степени. В указе Президиума Верховного Совета СССР было сказано, что я награждаюсь «за отличия в боях с немецко-фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.».

* * *

Первое, что мы стали делать, прибыв в район Невской Дубровки, — это зарываться в землю. Уже на следующий день немцы произвели сильный огневой налет на наши позиции. Похоже, фашисты уже узнали, что подошла свежая часть.



Невская Дубровка. После артналета.

Перед самым артналетом я встретил воспитанника одного из маршевых стрелковых полков. Это был мальчик лет четырнадцати. Естественно, мы обрадовались друг другу, стали рассказывать о наших солдатских делах. Поговорили мы всего несколько минут, так как немцы начали сильный обстрел. Мой собеседник скатился в придорожную канаву, а я ползком добрался до вырытого для автомашины укрытия. Котлован еще не был готов, и машина стояла рядом. Собралось нас человек пять. Снаряды падали очень близко. Деревья, вывороченные взрывами, с треском рушились, осыпая нас сбитыми ветками.
Некоторые снаряды не разрывались, а уходили в болото с характерным булькающим звуком. Внезапно раздался не визг снаряда, а низкий рев. Взрыв! Нас тряхнуло, обсыпало комьями земли. Оказалось, снаряд угодил в стоявшую наверху машину.
Приполз какой-то младший лейтенант. Осколком снаряда ему оторвало кисть левой руки. Раненого перевязали.
Обстрел длился минут пятнадцать. Очень сильно досталось стоявшей в рощице зенитной батарее. Туда спешили санитары, там было много раненых. После обстрела встретиться с воспитанником из другой части мне так и не удалось.
Между тем земляные работы продолжались. Штатные землянки рыли километрах в двух от берега Невы, по которому проходила линия фронта. Передовой НП разместился недалеко от воды. Протянули связь. Вскоре в полк прибыл командир 70-й стрелковой дивизии полковник А.А.Краснов. Его дивизия готовилась форсировать Неву, и наш полк должен был обеспечить переправу артиллерийским огнем. Краснов мне очень понравился: молодой, стройный. Хорошо запомнился его адъютант — красивая девушка с петлицами младшего лейтенанта, в галифе и коверкотовой гимнастерке. Увидев меня, она заохала и стала угощать шоколадом. Эта встреча запомнилась еще и потому, что командир полка попросил меня отдать девушке ватник: был уже сентябрь, а ей с комдивом нужно было побывать в других частях. К счастью, мой ватник не пришелся ей впору. Девушка оказалась пошире и повыше меня. Почему «к счастью»? Потому что мне не хотелось ходить в шинели. В ватнике было теплее и удобнее.



Герой Советского Союза капитан Анатолий Андреевич Краснов в период Окружения Выборга после прорыва лини Маннергейма, в дальнейшем генерал-майор.

На другой день после «новоселья» я вместе с другими солдатами стал свидетелем ожесточенного воздушного боя.
По позициям полка наносили удар немецкие бомбардировщики. Их охраняли в небе четыре истребителя. Вдруг появилась пара наших И-16, или, как мы их называли, «ишаков». Стремительная атака — и один бомбардировщик, объятый пламенем, густо задымив, стал падать. В лесу раздался взрыв. В небе началась настоящая карусель. Один наш истребитель тоже вскоре задымил и ушел в сторону аэродрома. Остался один краснозвездный истребитель против четырех немецких. Двоих он под наши восторженные крики сбил, но и его подбили. С воем самолет героя устремился вниз и врезался в землю в полукилометре от нас. Мы кинулись к упавшему самолету, но подойти близко не смогли: машина горела, как костер. Мы стояли метрах в ста, и слезы текли у нас по щекам. На следующий день приехали летчики, товарищи погибшего. На месте сгоревшего самолета они нашли орден Красного Знамени. Летчики нам сказали, что пилот был капитаном, командиром их эскадрильи.

* * *

Вечером 25 сентября меня послали на передовой наблюдательный пункт полка. Часа в два ночи земля буквально задрожала от разрывов наших снарядов. Через головы бойцов летели на вражеский берег снаряды и мины. Но вот на фоне общей канонады послышалось низкое надрывное завывание, и тут же по ночному небу замельтешили огненные стрелы. На берегу, в который они впивались, возникла сплошная завеса огня. Такого я еще не видел!
Я не понял, что это за стрелы, но кто-то рядом восхищенно сказал:
— Ну вот и «катюши» заиграли!
И тогда мне стало понятно, что это и есть залпы знаменитых «катюш», о которых на фронте ходило столько легенд. Но увидеть «катюшу» вблизи, незачехленную, мне удалось только на одном из послевоенных парадов.



Залп «катюш». Снимок фронтового фотокорреспондента А. Шайхета. Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны II степени.

Да, в ту ночь «катюши» дали фашистам жару! Артподготовка длилась около часа. В стереотрубу левый берег Невы был виден как на ладони. Наши бойцы плыли через реку на больших просмоленных лодках. Несмотря на густые взрывы вокруг них, солдаты 70-й стрелковой дивизии форсировали Неву и завязали бой на левом берегу. Вскоре стала переправляться техника, полковая артиллерия. Стоял оглушительный грохот. Огонь вели и наши, и немецкие батареи. К полудню наш берег принялись обрабатывать «мессершмитты». Встав в круг, они поочередно, сваливаясь на крыло, обстреливали десант, роты, скопившиеся на переправе...
Очень часто выходила из строя связь с КП полка. На линию один за другим выходили связисты и связные. Настала и моя очередь. Вместе со мной пошел пожилой, легко раненный в голову красноармеец. Траншеи были залиты водой, и идти по ним было тяжело. Перебежками и по-пластунски мы двигались вдоль траншей. Немцы нас заметили и открыли минометный огонь. Со второго выстрела я понял, что нас взяли в вилку. Надо было прыгать в траншею. Раздался противный, леденящий душу вой мины. Я прыгнул и тут же услышал взрыв. В глазах вспыхнули огненные круги.
Очнулся, и первое, что почувствовал, — запах гари и дикий холод. Попробовал встать, но боль в руке, ноге и груди не дала даже пошевельнуться. Я лежал на дне траншеи в болотной воде. Вода от крови стала красноватой, бруствер в метре от меня был разворочен миной. Я понял, что спасся чудом. Пожилой связист не успел добежать до траншеи. Он лежал на бруствере, свесив ноги вниз. Грудь у него была разорвана осколками. Вскоре я снова потерял сознание. Не знаю, сколько я пробыл в воде. Очнулся, когда меня несли два санитара. Несли не на носилках, а на руках, как на стульчике. Мне стало страшно. Кругом продолжали рваться мины, снаряды, и я боялся, что санитаров убьют и меня некому будет спасти.
Принесли в медсанбат, перевязали. Через какое-то время прибежал старший батальонный комиссар. Слышу, он сокрушенно повторяет:
— Как же мы тебя не уберегли? Что я скажу Марии Павловне?



Фронтовой медсанбат (Владимир Лахно) / гражданская лирика

Затем меня вместе с другими ранеными повезли на машине в полевой госпиталь.
Очнулся я оттого, что кто-то на меня пристально смотрел. Передо мной сидел военный с одной шпалой в петлицах. На рукавах по золотой звезде. Старший политрук улыбнулся, сказал, что он комиссар госпиталя, сунул мне две шоколадные конфеты, сообщил, что наступление развивается успешно, и велел не волноваться.
Я не знал, что попытка прорвать блокаду в тот раз сорвалась, что полк наш понес большие потери...
На следующую ночь нас погрузили в санитарный поезд и повезли в стационарный госпиталь в Ленинград. Вначале меня поместили в больницу имени Володарского. Положили в большом зале. У меня сильно болели раны. Позвал медсестру, сказал, что очень болит грудь и рука. Сестричка меня осмотрела, успокоила: больно мне оттого, что бинты присохли к ранам. Я стал просить, чтобы меня быстрее перебинтовали. Прошло довольно много времени, когда подошла моя очередь на перевязку. Ведь я был не один, были раненные куда более тяжело. Подошел врач, стал разбинтовывать грудь и руку. Вдруг как дернет присохшие к ранам бинты, да так, что у меня от боли потемнело в глазах. Я невольно закричал. Военврач пояснил, что он мог бы отмачивать бинты, но самое правильное, хотя это и болезненно, оторвать марлю от ран, чтобы появилась кровь. Тогда не будет нагноения.
Не знаю, может быть, по теории оно и так, но я всегда просил потом на перевязках бинты мне отмачивать. До сих пор думаю, что, скорее всего, у врача на отмачивание просто не было времени. Слишком много скопилось раненых.
Вскоре меня погрузили на санитарную машину и повезли в другой госпиталь. На этот раз доставили на набережную Невы, недалеко от Финляндского вокзала.



ГАЗ-55 (М-55) — советский санитарный фургон на шасси грузовика ГАЗ-ММ/ ГАЗ-ММ-В. В течение 1938—1945 гг. на ГАЗе было произведено 9130 санитарных автомобилей ГАЗ-55.

В палате нас лежало двое. Я и парень-казах. Я тут же написал домой, и вот входит в палату заплаканная мама. Кое-как ее успокоили, пришел врач, объяснил, что я ранен в грудь и руку осколками мины, что опасаться за мою жизнь оснований нет. Мама сказала, что будет меня часто навещать. Однако через несколько дней мне объявили, что я в числе тяжелораненых буду эвакуирован в госпиталь на Большую землю. Никакие просьбы и слезы (не хочу, мол, уезжать из Ленинграда) не помогли.
В середине октября раненых погрузили ночью в санитарные машины и повезли на станцию. Уложили в санитарные теплушки, и мы поехали. Мы знали, что единственная дорога из блокированного Ленинграда — это через Ладожское озеро или по воздуху самолетом. Никто не говорил, куда нас везут. Я думал, что на аэродром. Однако утром мы прибыли на берег Ладожского озера, к причалу, где стояли корабли. На носилках нас стали доставлять на корабль. Стоял солнечный, но очень холодный день. Ладога бушевала. Пока меня переносили, я страшно замерз и зубы выстукивали дробь. Это я теперь думаю, что замерз, а тогда, может быть, дрожал и от страха. Шутка ли, беспомощный, весь забинтованный, да еще на корабле, да еще в шторм идти по необъятному морю. Я ведь Ладогу представлял себе как бескрайнее море.
Матросы положили меня не в трюм, а в выгородке около трубы. Я скоро согрелся. Пришел политрук, сказал, что корабль называется канонерская лодка «Чапаев», что идти нам часа три, что, если будут налетать немецкие самолеты, я не должен бояться, потому что «Чапаев» хорошо вооружен.
Ко мне подходили матросы. Кок сварил специально для меня сладкую рисовую кашу. И мне стало хорошо, тепло и спокойно. Матросы от меня не отходили.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Вскормлённые с копья
28.05.201108:1028.05.2011 08:10:28
Просмотров:6549 Комментариев:0 0

Последний звонок в Питонии. 25 мая 2011 года. Репортаж О.А.Горлова.

0
Вскормлённые с копья
27.05.201109:3527.05.2011 09:35:30
Для воспитанников третьей роты прозвучал Последний Звонок... Слово «последний» вызывает разные ассоциации: расставание, грусть, добрые напутствия. Последний звонок — символ окончания прекрасной школьной поры. И этот праздник останется в памяти навсегда.



В 09.15. на плацу Нахимовского училища выстроились нахимовцы с 5 по 11 классы для торжественного митинга в честь выпускников 2011 года.



3-я рота во главе со своим командиром, Андреем Геннадиевичем Балыбердиным.



Дождь - не помеха для выпускников. Впереди целая жизнь, в которой еще столько раз будут оцениваться умение оставаться человеком, знания, доброта, отношения с людьми, значительность избранной профессии. И оценки всего этого не раз будут посуровее школьных!



Не является помехой дождь и для младших, они ж нахимовцы, "питончики".



Ребят, покидающих стены родного училища, пришли поздравить педагоги...



Совещание со старшими офицерами рот после митинга



Командиры-воспитатели всегда рядом...



... во главе ли...



... в стороне ли...



... всегда вместе с воспитанниками...



Специально для торжественного поздравления были приглашены почетные гости училища - питон 1995 г.в., подводник капитан 2 ранга Иванов А.В. (слева) и трижды орденоносец подводник капитан 1 ранга Беляев И.В. (рядом с Ивановым)



Знаменная группа.



Не звонить, а склянки бить...



Тяжело на празднике - легко в бою...



Училище по случаю Праздника последнего звонка для 63-го выпуска построено...



Здравствуйте, товарищи выпускники!



Семиклассники. Есть время научиться не отвлекаться...



Под знамя смирно...



Поздравляет и напутствует исполняющий обязанности начальника училища капитан 1 ранга Сухинин Валерий Витальевич.



Надо сохранить для истории на видео...



И, конечно, все фиксируют и родители.



У микрофона Иванов Александр Викторович.



Капитан 1 ранга И.В.Беляев.



От лица выпускников слова признательности командирам и учителям высказали лучшие представители 63-го выпуска.



От педагогического коллектива успешной сдачи экзаменов, успехов в главном - в дальнейшей взрослой жизни пожелала Рытова Зульфия Хафизовна, учитель русского языка и литературы.



Цветы любимым учителям...



Пора, пора...



Прохождение торжественным маршем...



Воспитанники и воспитанницы...



Дорогие выпускники! От руководства, преподавателей и воспитателей Нахимовского военно-морского училища примите самые теплые и искренние поздравления. Славного пути, нахимовцы 63 выпуска!



Фото на память, в начале пути, счастливого плавания!
Вскормлённые с копья
27.05.201109:3527.05.2011 09:35:30
Просмотров:42451 Комментариев:19 0

Страницы истории Тбилисского Нахимовского училища в судьбах его выпускников. Часть 53.

0
Вскормлённые с копья
27.05.201109:1027.05.2011 09:10:47
Гарнизонная гауптвахта располагалась во дворе этого здания и была построена еще в царские времена (множество прекрасных дворцов после октябрьской революции было разорено и передано под различные учреждения, а гауптвахта сохранилась в первозданном виде). Архитектура этого учреждения преследовала цель доставлять арестованным и моральные, и физические неприятности. Камеры гауптвахты занимали два верхних этажа трехэтажного здания и выходили окнами во двор. Окна, естественно, были закрыты решетками. Снаружи вдоль окон проходили галереи, сделанные из металла, по которым производился развод часовых, охранявших гауптвахту и ее обитателей. Часовыми были такие же курсанты или солдаты, как и те, что сидели в камерах. На их долю выпала неприятная обязанность несения гарнизонной караульной службы именно на этом объекте. В комендатуре действовал суровый порядок: часовой, нарушивший какие-либо правила караульной службы, превращался в арестанта, не покидая комендатуры. Поэтому часовые старательно выполняли свои обязанности. Развод часовых по постам производился круглосуточно через каждые два часа. При разводе часовые должны были идти по металлическим настилам галерей строевым шагом, соответственно через каждые два часа, и днем, и ночью, в камерах стоял грохот, создаваемый ногами часовых.
Мичману было положено сидеть в «аристократической» камере для мичманов. Войдя в эту камеру, я увидел множество деревянных топчанов, обшитых дерматином, на которых сидели «аристократы» из разных высших училищ. Никаких неприятных фокусов по отношению ко вновь поступившему, какие бытовали в камерах у рядовых (я об этом знал по рассказам бывалых), у «аристократов» не было. Мы познакомились, и я присоединился к временному нетрудовому коллективу.
Специфика мичманской камеры заключалась в том, что ее обитателей, в отличие от всех других арестантов, на работы в город не вывозили, и они круглыми сутками сидели в своей камере, видя свет божий только через окно, закрытое решеткой. Но «сервис» в их камере был точно таким же, как и во всех других камерах: ничем не прикрытые топчаны, на которых спали в одежде, ничем не укрываясь, и яркие лампочки под потолком, которые светили всю ночь. Ну, и «музыкальное» сопровождение под окнами через каждые два часа. «Привилегия» в части вывоза на работы на самом деле лишала «аристократов» того единственного удовольствия, которое имели другие арестанты, проводя ежедневно несколько часов за пределами своих камер, на свежем воздухе. Мичманы же с раннего утра и до позднего вечера «случали языками», сидя на топчанах. Чего я только не наслушался за пять арестантских дней: и полезных знаний в разных областях техники, и разных рассказов о тупости строевых начальников, обладавших властью, но не имевших авторитета у подчиненных, и всевозможных курсантских «хохм», и разного курсантского фрондерства.



Тот несправедливый арест и пять суток, проведенных мною на «губе», навеяли на меня грустные мысли. Одиннадцать лет я готовился к тому, чтобы стать морским офицером. При этом я всегда думал, что главным для офицера должно быть служение делу, профессионализм, порядочность и честность, уважение к коллегам по службе и подчиненным, а дисциплина, как неотъемлемая часть службы, должна быть разумной, не попирающей человеческого достоинства. И вот на пороге офицерской службы в моей голове стали бродить мысли о том, что любой самодур, на погонах которого будет больше звезд, чем у тебя, сможет весьма существенно портить тебе и жизнь, и служебную карьеру, и ты будешь вынужден терпеть и подчиняться. Эти мысли пока еще были расплывчатыми, но оставляли неприятный осадок в душе (наверное, «слишком избаловали» нас в нахимовском обилием командиров, достойных уважения, а значит — и беспрекословного подчинения).
Но всякие новые мысли не мешали главному — работа над дипломным проектом целиком захватила меня. Мне нравился весь процесс проектирования: я с удовольствием делал трудоемкие расчеты по теории корабля, менее трудоемкие, но не менее важные расчеты по строительной механике, чертил большие чертежи общей компоновки подводной лодки и принципиальные схемы корабельных систем, делал всякие другие расчеты, которые требовались в задании на проектирование, и с удовольствием обсуждал технические вопросы с моим руководителем дипломного проекта. К концу разработки проекта во мне стало созревать большое желание заняться проектированием подводных лодок после окончания училища. Однако, проектирование велось в гражданских проектных организациях Министерства судостроительной промышленности, а военные корабелы могли стать только «наблюдающими» за проектированием (так официально назывались сотрудники военных представительств в проектных организациях). Правда, в предыдущие годы бывали случаи, когда отдельных выпускников училища направляли на работу в промышленность, сохраняя за ними офицерские звания, и они, занимаясь той или иной работой для флота, продолжали состоять на военной службе. Но это были единичные случаи.
Тем не менее, желание стать проектантом подводных лодок во мне созрело, а дальше все вдруг пошло, как по «щучьему велению». За месяц до окончания дипломного проектирования из управления кадров флота пришло сообщение о том, что один выпускник нашего факультета, имеющий «прописку» в Ленинграде, может быть направлен на работу в одно из ленинградских конструкторских бюро подводных лодок. (В условиях острого дефицита жилья наличие ленинградской «прописки» все послевоенные годы было необходимым условием для зачисления младших и средних офицеров в любые военно-морские учреждения, расположенные в Ленинграде). Желающий получить эту вакансию должен был подать рапорт.



Ших Анастасия, 11 лет «По щучьему велению» г.Новороссийск

По закону моя ленинградская «прописка» сохранялась за мной все годы моей учебы в военно-морских училищах, и я тут же написал соответствующий рапорт, который был отправлен в Москву. Оставалось ждать дальнейшего развития событий.
В конце июля началась защита дипломных проектов. По выпавшему мне жребию я защищался первым. Вполне понятно, что это мероприятие было сопряжено с большим волнением. Однако, защита дипломного проекта существенно отличалась от любого экзамена: здесь ты представляешь то, что хорошо знаешь — свой собственный проект, над которым работал четыре месяца. Ты сам обосновывал проектные решения, сам выполнял все расчеты и чертежи, и ты готов продемонстрировать все это высокой комиссии. А комиссия, по нашим меркам, действительно была высокая — ее возглавлял начальник отдела подводных лодок главного управления кораблестроения Военно-Морского флота. Я защитился успешно и получил «пятерку», которая завершила формирование моего «диплома с отличием».
И вот наступил день выпуска. Роты мичманов всех трех факультетов были построены в длинном внутреннем дворе Адмиралтейства. Перед каждой ротой были зачитаны приказы об окончании училища и присвоении званий инженер-лейтенантов, после чего нам вручили дипломы инженеров и офицерские кортики. Затем мы переоделись в парадную офицерскую форму, снова построились поротно и прошли парадным маршем перед трибуной с высокими гостями. И, наконец, началось главное действие — читка приказов о назначениях. Я стоял и с волнением слушал, ожидая своей участи. Во время этой процедуры некоторые молодые лейтенанты не могли сдержать своих эмоций и вскрикивали — кто от радости, кто от огорчения. Последним был зачитан приказ: инженер-лейтенанта Карпова направить в распоряжение Министерства судостроительной промышленности и уволить в запас по статье такой-то (статья была связана с начинавшимся крупным сокращением вооруженных сил). И тут я понял, что все происходившее со мной в течение трех последних месяцев — это судьба.
Отпраздновав окончание училища, молодые лейтенанты разъехались по домам в свой первый офицерский отпуск, а я занялся оформлением своего гражданского статуса.
В конце августа я проводил Жежеля, который уезжал служить на Дальний восток. Славка решил ехать во Владивосток поездом, «чтобы посмотреть всю страну». После одиннадцати лет планируемой и размеренной жизни в военно-морских училищах, расставаясь на вокзале, мы оба впервые не знали, что каждого из нас ждет впереди, и когда и как нам доведется встретиться снова.
После окончания училища Славка успешно продвигался по службе. После недолгой лейтенантской службы на эсминце он прошел переподготовку на подводника и несколько лет плавал на атомной подводной лодке, после чего служил в Техническом управлении Тихоокеанского флота, поднимаясь по ступеням должностной лестницы. Затем его перевели в Технический отдел Ленинградской военно-морской базы, и он закончил службу в должности начальника этого отдела. Выйдя в отставку, капитан первого ранга Жежель стал сотрудником Военно-морского музея, где увлекся историей российского флота и музейным делом. Все эти годы мы дружили и общались семьями.



В.М. Жежель

Не дожив до шестидесяти лет, Слава неожиданно для всех ушел из жизни. Незадолго до своей смерти он вдруг как-то очень настойчиво пригласил друзей приехать к нему в Военно-морской музей в назначенный день и час. Мы приехали вчетвером и через служебный вход прошли к нему в его рабочий кабинет. Обычно веселый, шутливый, любящий подначки и юмор, он в этот раз был каким-то очень серьезным. Он повел нас по запасникам музея, показывая много интересных вещей и сообщая нам разные малоизвестные сведения, связанные с историей российского флота. Нас доброжелательно пропускали в разные запасники музея — было видно, как уважительно относятся к нему коллеги. На прощание мы по очереди выпили водочки из подлинной чарки Петра Великого, доступ к которой в музее был строго ограничен. Уходя из музея, мы никак не подозревали того, что это была наша последняя встреча. А когда его вдруг не стало, я остро почувствовал, что в тот день он подсознательно навсегда прощался с нами. Провожая его в последний путь, я думал о том, как много воды утекло с того далекого дня в августе сорок восьмого года, когда мы одиннадцатилетними мальчишками впервые встретились в поезде, увозившем нас из Ленинграда в Тбилисское нахимовское училище, и как много общего связывало нас все эти годы.
Но вернемся в август пятьдесят девятого года, когда я провожал его на Дальний Восток, и все это было еще впереди.
Дождливым сентябрьским утром я переступил порог старинного серого здания на улице Гоголя, в котором размещалось Центральное конструкторское бюро ЦКБ-16, имевшее «открытое» наименование «организация почтовый ящик 901» (в те годы все «закрытые» предприятия, связанные с военной техникой, назывались «почтовыми ящиками»). ЦКБ-16 было одним из трех ленинградских конструкторских бюро, занимавшихся проектированием подводных лодок.
В кармане у меня лежал новенький диплом, удостоверявший мою квалификацию корабельного инженера по специальности «военное подводное кораблестроение», и направление Министерства судостроительной промышленности. Поскольку мое появление в бюро было соответствующим образом спланировано, оформление необходимых документов заняло немного времени, и уже через день был подписан приказ о моем зачислении в штат бюро на должность инженера. С того дня начался мой долгий путь в мире подводного кораблестроения.



"СПМБМ МАЛАХИТ"

ГОДЫ СТАНОВЛЕНИЯ

Первым местом моей работы стал сектор статики корабля, входивший в состав отдела общего проектирования подводной лодки, который в обиходе назывался проектным отделом. Сектор занимался расчетами теоретических элементов подводной лодки, характеризующих ее основополагающие качества - плавучесть, остойчивость и непотопляемость.
Сектор размещался в большой комнате с низким потолком, расположенной в надстроенном шестом этаже. Комната была битком забита большими рабочими столами, на которых стояли немецкие электромеханические вычислительные машины. Эти машины позволяли оперировать большими числами и производить все арифметические действия с высокой точностью, однако довольно сильно грохотали во время работы, создавая в комнате неприятный шумовой фон. С шумом приходилось мириться, так как эти машины были тогда «чудом вычислительной техники». Большинство советских инженеров, выполнявших какие-либо сложные и трудоемкие расчеты, гремели костяшками знаменитых отечественных «счетов», крутили ручки примитивных арифмометров и орудовали логарифмическими линейками.
Я пришел в сектор в самый разгар разработки эскизного проекта первой титановой атомной подводной лодки проекта 661. В бюро шла напряженная работа по поиску технических решений, обеспечивающих размещение крылатых ракет, построение корпуса из титановых сплавов и достижение рекордной скорости подводного хода 40 узлов. Прорабатывались десятки вариантов общей компоновки подводной лодки, что вызывало необходимость выполнения большого объема трудоемких расчетов по теории корабля. Поэтому расчетный сектор работал «сверхурочно», то есть до восьми — девяти часов вечера и без выходных дней. В те времена такого рода авралы были довольно обычным явлением. Люди относились к этому вполне лояльно, так как работа в сверхурочное время дополнительно оплачивалась, что обеспечивало разумное сочетание государственных и личных интересов. В последующие годы дополнительная оплата была отменена, появился «ненормированный рабочий день» и, соответственно, перестала существовать сверхурочная работа, за исключением отдельных ситуаций, которые регулировались другими способами.



В проектном отделе формировался образ будущего корабля: разрабатывался теоретический чертеж обводов прочного и легкого корпуса, выполнялись все расчеты статики, динамики и весовой нагрузки корабля, разрабатывались чертежи общего расположения корабля. Поэтому общение с коллегами из других секторов отдела, в особенности — со сверстниками, способствовало моему довольно быстрому вхождению в увлекательный мир проектирования подводных лодок, где все, что делалось, было строго засекречено.
Начальником проектного отдела был Василий Абрамович Коротич — немолодой человек с лицом, покрытым глубокими морщинами. Он имел типичный вид простого советского инженера-трудяги. Несмотря на большой практический опыт, Василий Абрамович был очень осторожным человеком, любил подолгу обсуждать возникающие технические вопросы и никогда не спешил принимать окончательное решение.
Характерной чертой Коротича был постоянно торчащий изо рта мундштук с дымящейся сигаретой. Он очень много курил, и его кабинет всегда был наполнен сизым табачным дымом. Изредка мне доводилось в конце рабочего дня попадать к нему в кабинет для участия в обсуждении каких-либо технических вопросов. Атмосфера насквозь прокуренной комнаты была настолько неприятна, что с той поры я навсегда сохранил резко отрицательное отношение к табачному дыму в рабочих помещениях. Тут следует заметить, что несколько лет спустя было официально установлено, что табачный дым, выпускаемый курильщиками, весьма вреден для некурящих соседей по комнате, в связи с чем во всех солидных проектных и научно-исследовательских организациях были введены запреты на курение в рабочих помещениях. Следствием этих запретов стали своеобразные «курительные клубы», возникшие в местах, специально отведенных для курения на лестничных площадках и в разного рода закутках. Эти клубы стали важными факторами общественной жизни: в них шел интенсивный обмен информацией по самым разным вопросам, а также обмен всевозможными сплетнями. В результате принятых нововведений некурящие граждане получили защиту для своего здоровья, но оказались лишенными такого удовольствия, как самая свежая информация на местные и другие темы; Увы, проблема курения со всеми ее аспектами — социальным, психологическим, медицинским, экономическим — и по сей день актуальна во всем мире.
Начальником ЦКБ-16 и главным конструктором основных проектов, разрабатываемых в бюро, был Николай Никитич Исанин, который со временем был признан одним из наиболее авторитетных деятелей подводного кораблестроения и стал академиком.



Дважды Герой Социалистического Труда Исанин Николай Никитич

Николай Никитич вместе с отцом нашей космонавтики С. П. Королевым вошел в историю советского подводного кораблестроения как зачинатель внедрения баллистических ракет на подводные лодки. Первый пуск королевской баллистической ракеты из надводного положения подводной лодки, а затем и первые подводные пуски были произведены с подводных лодок, главным конструктором которых был Исанин. С именем Исанина связана эпопея создания в нашей стране промышленности по производству титана и его широкого применения в подводном кораблестроении. Титановые подводные лодки создавались только в нашей стране.
Николай Никитич был первым в моей жизни крупным руководителем, которого мне довелось наблюдать вблизи и даже немного общаться с ним в деловой обстановке. Нельзя сказать, чтобы он был очень прост и доступен для подчиненных, какими были некоторые другие крупные руководители, с которыми потом свела меня жизнь. Но и высокомерным он тоже не был — скорее суховатым и жестковатым. Возможно, таким его воспринимали из-за его внешнего облика: сухая, поджарая фигура в строгом костюме; сухое, жесткое лицо, все в крупных морщинах; большие роговые очки и особая манера четко и немногословно выражать свои мысли.
Конструкторский состав бюро насчитывал более тысячи человек, распределенных по структурным подразделениям — специализациям, отделам и секторам.
В бюро было много молодых сотрудников — недавних выпускников кораблестроительного, военно-механического, политехнического и электротехнического институтов. Были и ребята, окончившие мою родную «дзержинку». Сверстников сближали общие производственные и другие интересы, а также одинаково низкий уровень материального благосостояния. Все стремились достичь определенных успехов в работе, все жили в «коммуналках», имели довольно низкую зарплату и молодых жен, и все в то время были жизнерадостными. В обеденные перерывы мы гурьбой бежали в столовую, чтобы перекусить в зависимости от имевшихся финансовых возможностей, а затем азартно резались в настольный теннис или шахматы. Мы горячо обсуждали разные производственные дела и некоторые политические события, с интересом слушали рассказы тех, кто уже побывал на заводах, строящих подводные лодки, с увлечением участвовали в разных спортивных соревнованиях и вместе со старшими товарищами дружно отмечали на работе великие революционные и другие праздники. Почти все сверстники были комсомольцами (некоторые уже состояли в партии), и нас, соответственно, привлекали к участию в разных «политических» мероприятиях.
Ярким впечатлением той поры остался в памяти агитпоход по деревням подшефного Киришского района, во время которого я впервые увидел реальную жизнь советской деревни. Агитпоходы были одной из форм комсомольской работы. Райком комсомола организовывал их с целью «разъяснения населению деревень политики партии» и укрепления его веры в недалекое светлое будущее, ну и какого-то развлечения людей.



Наши советские колхозы.  Федор Абрамов.  Василий Белов.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Фото:
Вскормлённые с копья
27.05.201109:1027.05.2011 09:10:47
Просмотров:6214 Комментариев:0 0

В.П.Иванов. В двенадцать мальчишеских лет. Часть 1.

0
Вскормлённые с копья
26.05.201108:3826.05.2011 08:38:58
Удивительная колоритная судьба - ее этапы стали темой художественных произведений В.П.Иванова.

Виктор Петрович Иванов родился 27 января 1931 года в Ленинграде. До войны закончил три класса средней школы. Во время войны пережил все ужасы ленинградской блокады. Умирающего от холода и голода его нашли и выходили бойцы гаубичного артиллерийского полка. Окрепнув и поправив здоровье, 14 марта 1942 года он в одиннадцатилетнем возрасте добровольно вступил в Красную Армию. Два года воевал на фронте. Был дважды ранен. На передовой нет безопасных должностей, и пули не разбирают где батареец. Все было как у всех фронтовиков: бои, ранения, госпитали, пересыльные пункты. Даже орден Отечественной войны получил он много лет спустя вместе с теми, кого из-за превратностей военной судьбы награды нашли не сразу. В 11 лет награжден медалью "За оборону Ленинграда", в 14 лет — "За победу над Германией". После войны — сын полка, воспитанник Ленинградского Нахимовского ВМУ. Затем — учеба в Высшей Военно-Морском училище им. Фрунзе, в Высших специальных офицерских классах, после чего — служба на кораблях Черноморского флота. Награжден орденом "Отечественной войны I и II степени", орденом "Красной Звезды", орденом государственной границы" и другие, более 30 медалей. Одним словом — удивительная колоритная судьба. И именно этапы этой судьбы он сделал темой своих художественных произведений.



Он автор многих книг: "Звездная атака", "Мое военное детство", "Наша армия", "Мальчишки в бескозырках", "Крайний на левом фланге", "Нахимовцы", "Вахта памяти", "Д-3 ныряет под лед", "Дороги жизни", "В двенадцать мальчишеских лет", "Кто вы, капитан Грибоедов", "Без права на ошибку" и других, повествующих о жизни и подвигах детей войны, о тяжелой правде фронтовых лет, о море и флоте. Произведения Виктора Петровича особые — их написал мальчишка военной поры, юный ефрейтор Витя Иванов. Его книги — это не только и не столько воспоминание о собственной жизни, сколько страницы исторической правды, летописи великой войны. Этим и сильны книги Виктора Иванова. Они правдивы и патриотичны. Если бы Виктор Петрович только рассказывал о своем боевом и жизненном пути детям, было бы очень интересно и полезно, но он, имея дар писателя, умеющего писать для юных, создает значимые для духовного воспитания произведения, которые с увлечением читают и дети, и взрослые. Герои его книг — пример преодоления трудностей, борьбы за справедливость и благородства души. Его книги удостоены таких литературных премий, как Премия имени А. Фадеева, имени Н.Островского, имени К.Симонова, имени В.Пикуля; премии Главкома ВМФ "Золотой кортик", премии "Победа".

Мы познакомим Вас с тремя произведениями Виктора Петровича, относящимися к фронтовому, нахимовскому периодам и годам курсантско-офицерской службы.

В.П.Иванов. В двенадцать мальчишеских лет. - Сб. На земле, в небесах и на море (Вып. 8). — М.: Воениздат, 1986.

В полк приехали ночью. Меня положили к раненым в медсанбат. Пришел комиссар полка Васильев, посмотрел на меня, горестно покачал головой. Наверное, выглядел я совсем не блестяще, а семья комиссара, как мне потом стало известно, тоже зимовала в Ленинграде.
На второй день пришел с позиции отец и меня едва узнал, а я подумал, что он очень постарел. Мы обнялись и расцеловались. Я сказал, что буду проситься к нему на батарею.
Несколько дней меня кормили буквально по ложке. Но один сердобольный солдат принес мне полный котелок каши, Я все съел, и мне стало очень худо. Едва отходили. Всем раненым и сестрам разъяснили, что я дистрофик, что кормить меня можно только небольшим порциями, иначе могу умереть.
Недели через две был уже на ногах. Сшили мне обмундирование, зачислили в полк приказом командира. 28 марта 1942 года я принял военную присягу. Вначале меня определили в тыл полка, в артмастерские. Потом пришел комиссар и сказал, что я назначен к нему ординарцем. Так я уехал с ним в расположение полкового штаба.
Меня определили в штабную батарею, командиром которой [227] был лейтенант Иван Петрович Герасименко, а комиссаром — старший политрук Иванов.
Лейтенант Герасименко при первой встрече сказал, что ординарец комиссара полка должен хорошо владеть оружием, потому, мол, первейшая моя задача — научиться стрелять. Но поскольку никакого личного оружия мне выдано не было, то я учился стрелять из пистолета комиссара батареи. Мы уходили в лес. Мишенью обычно служил листок курительной бумаги. На фронте выдавали книжечки с такой тонкой бумагой.



Курительная бумага.

От книжечки отрывали листок, в него насыпали табак и свертывали цигарку, или самокрутку, как ее чаще называли. Вот такой листок старший политрук прикреплял к дереву, и я в него стрелял. Пистолет ТТ штука тяжелая. А для одиннадцатилетнего пацана и подавно. Поэтому я клал пистолет для упора на левую руку. Поначалу меткость у меня, мягко говоря, была неважная. Потом стало получаться. Одно было худо: во время выстрела затвор резко подавался назад, а я так близко к лицу держал пистолет, что однажды раскровил себе губу. Посоветовавшись с командиром, комиссар батареи решил обучать меня стрельбе из нагана. Через некоторое время я уже бил без упора, держа револьвер в вытянутой руке.
На фронте мне довелось стрелять из разного оружия. И из винтовки, и из карабина. Но самая памятная стрельба — из противотанкового ружья. У нас в артиллерийском полку эти ружья только появились. На батареях создавались нештатные расчеты, и их обучали вести огонь. Как-то мне удалось побывать на одной такой тренировке. Красноармеец, первый номер расчета, стрелял по фанерной фигуре танка пока еще неважно. И когда в очередной раз крупнокалиберная пуля вспорола песок перед мишенью, руководитель занятий, старшина, окончательно растерялся. И тут дернуло меня попросить его дать мне выстрелить из ПТР. Старшина поинтересовался, приходилось ли мне стрелять раньше. Не моргнув глазом я ответил: «Два раза!» Лег я за длиннющее ружье на сошках, зарядил его, прицелился, нажал спусковой крючок. Раздался оглушительный выстрел, и больше я ничего не помнил: отдача отбросила меня далеко от приклада. Очнулся от отборной, но справедливой брани старшины. Больше я никогда не пробовал стрелять из противотанковых ружей.



В перерыве между боями

В конце апреля мне выдали личный наган. Я этим очень гордился и при поездках с комиссаром на батареи всегда держал руку на кобуре, как бы показывая всем, что готов немедленно стрелять, если Васильеву будет угрожать опасность. В редкие спокойные часы, когда он оставался в штабе, я шел в землянку штабной батареи, брал баян и играл. Собирались бойцы, командиры, вполголоса пели любимые песни. И это был для меня настоящий праздник.
В поездках с комиссаром полка мне приходилось бывать во всех подразделениях. Однажды ранним утром, когда я с комиссаром приехал на батарею, где служил отец, поступил приказ открыть огонь по скоплению гитлеровцев. Все четыре орудия немедленно были изготовлены к бою. Старший батальонный комиссар Васильев разрешил мне находиться у орудия, где наводчиком, или первым номером расчета, был мой отец.
— А ну, династия Ивановых, угостите-ка фашистов огоньком! — улыбнулся он.
Надо сказать, что огонек наш был горячий. Калибр гаубицы — сто пятьдесят два миллиметра. Это не шутка.
По команде расчет быстро зарядил орудие и был готов к открытию огня. Я взялся за спусковой шнур и стал ждать. Наконец командир огневого взвода крикнул:
— Первое!
И тут же командир нашего орудия гаркнул во все горло:
— Огонь!
Я дернул шнур. Раздался оглушительный грохот. Орудие слегка подпрыгнуло и встало на свое место. Ствол, откатившись назад, снова вернулся в исходное положение. Снаряд с устрашающим воем полетел на врага. Отец крикнул:
— Выстрел!
Это означало, что выстрел произведен без задержки.
Снова команда:
— Заряжай!
Подносчики подали очередной снаряд, заряжающий дослал его в казенник, и расчет стал ждать команды.



152-мм гаубица-пушка

В это же время стреляли поочередно второе, третье и четвертое орудия батареи.
Огонь длился минут пятнадцать. Я выпустил два снаряда. С передового наблюдательного пункта полка сообщили, что наши снаряды разорвались в гуще наступающего противника. Вражеская атака была сорвана. Так я начал мстить врагам за мой родной город, за мать, за ленинградцев, за их страдания и боль.
После стрельбы комиссар полка собрал батарейцев и рассказал, что на одном из участков 123-й стрелковой дивизии вражеские солдаты рано утром проникли в расположение нашего боевого охранения и частично его вырезали. Затем они пытались захватить первую линию траншей. Однако планы противника оказались сорванными. Потеряв десятки солдат убитыми и ранеными, он был вынужден убраться восвояси. Большую роль в этом сыграл точный огонь нашей батареи.
Через несколько дней в одном из номеров фронтовой газеты я прочитал стихи об этом бое. Говорилось в них и о товарищах, погибших в боевом охранении.

* * *

Вскоре комиссар полка взял меня в поездку к артиллерийским разведчикам на ПНП полка и на командный пункт пехотинцев. До этого на передовой я не бывал. Наблюдательный пункт был расположен метрах в шестистах от переднего края. На газике мы не доехали до него километра полтора. Дальше ехать было опасно. Оставшийся путь проделали где по ходам сообщения, где по открытому месту — перебежками. С непривычки было страшновато. Стояла темная ночь, шел дождь. Над передним краем постоянно вспыхивали осветительные ракеты. Встретил нас командир взвода артиллерийской разведки младший лейтенант Маркин, высокий, крепкий человек с орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу» на гимнастерке.
Пока комиссар полка решал с ним служебные дела, ребята с ПНП угостили меня крепким чаем и уложили на нары отдохнуть. Незаметно я заснул. Не знаю, сколько времени удалось поспать. Проснулся, когда комиссар Васильев, Маркин и еще один боец собрались уходить из землянки. Я вскочил с нар. Комиссар сказал, чтобы я отдыхал, а он часок побудет у пехотинцев. С трудом я уговорил его взять меня с собой. Маркин меня поддержал. По ходам сообщения, пригибаясь, а кое-где ползком, мы добрались до передних траншей. Они были настолько близко от вражеских окопов, что слышна была чужая речь. Дальше комиссар меня не пустил, а сам с Маркиным пополз вперед, в окопы боевого охранения. Пока он отсутствовал, солдаты-пехотинцы с интересом ко мне приглядывались, потом попросили рассказать о себе, о Ленинграде. Один из пожилых бойцов спросил, сколько мне лет. Когда я ответил, что одиннадцать, весело сказал: «Ну что ж, Суворов тоже начинал в твои годы. Быть тебе, видно, маршалом!» Вокруг рассмеялись. А мне стало от этого смеха как-то по-домашнему спокойно. Великое дело шутка на фронте!



100 ТВ: Видеоархив: «Василий Теркин. Книга про бойца».  А.Твардовский. Василий Теркин. Книга про бойца. (аудиокнига) - скачать

Вернулся комиссар. Обратный путь до машины мы проделали минут за сорок и сели в поджидавший нас газик. Рассвело. Дорога впереди обстреливалась из минометов. Нужно было бы переждать. Но у комиссара, видимо, были свои соображения, и он приказал шоферу проскочить открытую часть дороги на полном ходу. Когда мы выскочили на не прикрытую лесом дорогу, огонь сразу же усилился. Мне стало жутковато. В Ленинграде я часто попадал под обстрелы, но стреляли не в меня, а, как говорят артиллеристы, по площадям. Здесь же били именно по нашей машине. Уже когда мы проскочили открытую часть дороги и въехали в лес, недалеко от машины разорвалась мина. Нас оглушило, осколком пробило скат, машину занесло в кусты. Минут пять я ничего не слышал. Комиссар был бледен, но улыбался.
— С крещеньем тебя, малыш! — сказал он. — Но на передовую я тебя больше не пущу.
После этого случая комиссар отправил меня в тыл полка. Здесь, сам того не желая, я подвел и его, и командира. Части объезжал новый командующий фронтом генерал-лейтенант (впоследствии — Маршал Советского Союза) Л.А.Говоров. И надо же было мне попасться ему на глаза без одного сапога! Сапог был в ремонте, а я в ожидании починки увлеченно слушал рассказ красноармейца о пулемете, который тот установил на колесе от телеги; колесо вращалось на столбе, врытом в землю, и таким образом пулемет мог бить по самолетам. Вдруг красноармеец смолк, вскочил и вытянулся по стойке «смирно». Я оглянулся и увидел несколько генералов в сопровождении командира и комиссара полка. Бежать было уже поздно, и я вытянулся рядом с красноармейцем, пряча босую ногу. Генерал-лейтенант Говоров строго спросил меня, кто я такой. Я доложил. Не сказав мне ни слова, командующий отчитал командира полка за то, что его подчиненные появляются в расположении части в таком виде, затем добавил, что коль скоро я зачислен в полк, то должен быть одет по всей форме, а не ходить оборванцем.



Командующий Ленинградским фронтом генерал-полковник Говоров Л.А. (второй слева) осматривает выставку автомобилей. Ленинград. 1943.  Молчун с золотым сердцем. К 110-летию со дня рождения маршала Л. А. Говорова. Игорь ЛИСОЧКИН. - Санкт-Петербургские Ведомости. 22.02.2007.

После отъезда командующего меня вызвал новый командир полка подполковник Несветайло, как следует отругал и приказал отправляться в штабную батарею. Так я стал связным штаба полка. Штаб нашего полка располагался километрах в трех от передней линии окопов, а передовой наблюдательный пункт — в шестистах метрах. К ПНП вели траншеи. Когда обрывалась связь, телефонисты шли на линию устранять повреждение. Меня зачислили связистом, и это стало моей военной специальностью.

* * *

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Вскормлённые с копья
26.05.201108:3826.05.2011 08:38:58
Просмотров:7567 Комментариев:0 0
Страницы: Пред. | 1 | ... | 79 | 80 | 81 | 82 | 83 | ... | 125 | След.


Copyright © 1998-2025 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.