В то время (что само по себе уже удивительно, ибо в самом Петропавловске-Камчатском действовали еще собачьи «такси») существовал авиамаршрут Камчатка-Магадан-Охотск-Хабаровск и далее до Москвы на самолетах Ил-14 примерно с 14-ю посадками. Авиарейсы считались ежесуточными, а фактически выполнялись 1-2 раза в неделю, ибо авиация жестко зависела от погоды, а погоды по трассе были далеки от курортных. Одним из таких рейсов выбрался с Камчатки и ступил на Колымскую землю Сун. В форме флотского лейтенанта, с запасным полушубком (за неимением походных одежд) и тощим чемоданишком, в котором были пачка галет, пара носков и две пачки «Памира», бритва, мыло и полотенце). Больше обогащать свой багаж Суну было нечем. На «десятом» километре от Магадана значился «аэропорт», представляющий собой одноэтажный деревянный барак, где в единой «зале» кучковались транзитчики с огромными ркжзаками-сидорами и раскрепощенные «джентльмены удачи» с острыми глазами и отсутствием всякого багажа. В зале - захлопнутые амбразуры-окошки и полная освобожденность от каких-либо скамей. Потерянный в человеческом месиве Сун безнадежно толокся у окошек-амбразур, перечитывал надписи и совался к людям: «Скажите, где эта Хандыга?» Люди пожимали плечами: «Увы, не знаем». - Э-э, друг! Это в Якутии. Туда только самолетом «Дальстроя», - надоумил, наконец, Суна один из знатоков «Территории», хмурый транзитный дядя. - Вон, видишь окошко? Туда и толчись.
Сун деликатно поскребся в . Дверца окошка открылась и чья-то физиономия, неразличимая в темноте амбразуры, буркнула: «Чего надо?» - Извините за беспокойство, - Сун был искательно вежлив. - Скажите, можно ли до Хандыги самолетом? - Можно, - обрадовала физиономия. - А как бы мне... на ближайший рейс? - и Сун с готовностью начал совать документы в окошко. - Как будет рейс, объявим, - ответствовало окошко. - Сидите, ждите. Вызовем. Сун обрадовался: рейс будет! Он «учтен» и должен ждать. Места в зале не было. И Сун вышел, подобно другим улегся на траве, чутко улавливая хрипы репродуктора диспетчерской. Время шло, солнцу надоело крутиться по небу и оно заскользило за гребни дальних гор. Сун забеспокоился: не прозевать бы! И снова пробрался к заветному окошку: - Извиняюсь. А когда рейс на Хандыгу? - А это когда геологи дадут заявку, тогда и будет, - ответствовал голос. - А на сегодня... заявок не было? - с замиранием сердца спросил Сун. - На сегодня не было. - А часто они, эти заявки? - А когда как. Обычно раз в три недели, - и окошко захлопнулось. Сун похолодел: ждать три недели?! Пока Сун скреб в затылке, в зале пошло шевеление, народ хлынул на выход. -А ну! Закрывается. Выметайсь! - и высоченный старик каторжного вида с огромной суковатой дубиной выгнал людей, уселся на ящик перед дверьми «аэропорта». - Закрыто. Кому не ясно? Могу вразумить! И убедительно пошевеливал дубиной.
Н.И.Штырова накануне выпуска из института. 1952 г.
Сун снова оказался на природе. Наплывали блеклые сумерки, и Сун рванул к автобусной остановке: пока не стемнело - поближе к советской власти, в Магадан, в какую-нибудь гостиницу. На центральной площади Магадана, окруженной домами номенклатурного стиля «пятилетка в три года», шмыгали какие-то быстрые личности. Сун тоскливо бродил по часовой и против часовой стрелки, пока не узрел: гостиница «Магадан»! Вот что мне надо! Гостиница защищалась от мира массивной окованной дверью. Сун постучал. Тихо. Сун забарабанил. Глухо. Сун начал лягать дверь ботинком: ночь гналась за Суном по пятам. - Что надо? - заорал из-за двери прокуренный бабий голос. - Мест нету! Кому не ясно? - Пустите. Я командированный. Я пролетом, - жалобным речитативом заныл Сун, - мне негде ночевать! - У нас карантин. Дифтерия. Понял? - прокричали за дверью. - А куда же мне? - А куда хошь! Хоть в яму! - и голос исчез.
. Унылый Сун поплелся вдоль молчащих домов. Ресторан «Север». Открыт! Сун вошел, сунул швейцару чемоданчик и полушубок и поплелся в зал. Огляделся и с просительным «можно?» подсел к одному из столиков. За столиком трое - майор с голубыми просветами и двое приблатненных с бритвенными взглядами. На деревянном помосте квартет со скрипкой наигрывает «Очи черные, очи страстные». «Хорошо-то как играют!» - мелькнуло в голове Суна. - Что будем? - подплыла дебелая официантка. - Мне, пожалуйста, чего-нибудь мясного. С картошечкой, - искательно выдохнул Сун и храбро добавил, - и для сугреву граммов сто водочки. - Картошечки не держим. Власть не завезла, - заявила суровая тетка. - Пшенка. Шампанское. -Тогда пшенки. И шампанского, - капитулировал Сун. - Деньги. - Но сначала... принесите заказ! - удивился Сун. - Деньги вперед! - отрезала официантка. Сун вытащил деньги, отсчитал сорок рублей. Подумал, и еще три. Официантка выставила бутылку шампанского и швырнула тарелку с кашей. Сун взял бутылку и под внимательными взорами майора и быстроглазых начал ковырять пробку. Пробка не поддавалась. Сун пыжился. - А ну, дай! - не выдержал один из урковатых, сгреб бутылку, мгновенным неуловимым движением выбил пробку, налил в кружку себе, однодельцу, подумал и плеснул остаток в кружку Суна.
Сун молча сжевывал . В швейцарской Сун обратился к майору: «Скажите, куда бы пристроиться на ночь?» Втайне он надеялся: офицер офицера не оставит. - Куда? - переспросил майор, засовываясь в шинель. - Рекомендую обратиться в горотдел милиции. Это налево за углом. Будьте здоровы. Сун поблагодарил и припустил рысцой за угол. Вот она, вывеска «НКВД СССР. Магаданское областное управление милиции». Одноэтажное деревянное здание сквозного коридорного типа. Двери открыты. Освещено. Сун вошел. Справа и слева все двери открыты, в кабинетах все шкафы и сейфы - настежь. Яркое освещение. И могильная тишина. Людей нет. Это могло означать только одно: сама милиция на ночь смывалась прочь. Все двери и дверцы открыты специально для бандитов, ибо закрытая дверь немедленно вызывает рефлекс - «вспороть и взломать!». Взламывать же открытое, конечно, глупо. Суна от такой картины начала бить крупная дрожь, и он опрометью выскочил из управления милиции в белесую ночь. Поплелся снова на автобусную остановку, ибо другого места в городе он не знал. Набрел на кучку таких же мыкающихся бедолаг, примеченных в аэропорту.
- Знаете? Говорят, на 8-м километре какая-то транзитка... - Поедем в транзитку! - обрадовался Сун. Транзитка - понятие чисто колымское: в конечных пунктах трассы - это приспособленные под ночлежки путешествующих транзитчиков освобожденные от заключенных лагеря; 208 на промежуточных остановках - забегаловки, где есть баки с кипятком, где можно согреться и запить свой харч. Транзитка на 8-м километре также представляла собой группу бараков, обнесенных высоченным забором с колючей проволокой и открытыми воротами. В транзитке требовалось предъявить документ, любой - от паспорта до бумажки, удостоверяющей, что ты из «вольняшек», то есть не беглый и не шатающийся бродяга. Ибо, как объясняли, амнистированным зэкам надлежало в течение трех суток выместись на «материк». Застрявших безжалостно загоняли обратно в лагеря. Плата за ночлег смехотворная - один рубль. Зато транзитчик получал место на нарах и (о, высшее достижение «Территории»!) одну простыню. Сухо, светло, без клопов, но с кипятком. Сун огляделся: вокруг сплошь из «командированных» - решил он и успокоился. И по-молодому заснул. И вдруг... среди ночи - «тра-та-та! ух! тра-та-та! ух!». Где-то рядом рвали тишину пулеметы и резкие, как удар кнута, выстрелы винтовок. Попутчики и Сун встревоженно крутили головами. И снова - ночь. И тишина. Наутро, сдав простыню и нацепив рюкзаки, транзитчики столпились у автобусной остановки. Знатоки объяснили: Суну соваться в аэропорт - дело дохлое, лучше добираться по трассе до Берелеха, а там... как повезет. На попутных, значит...
- А далеко это? - с замиранием спросил знатоков Сун. - Далеко ли? По колымским меркам пустяки: до Берелеха - шестьсот, до Сусумана - этак триста, до Аркагалы - еще триста, а там по якутской трассе - тысчонки две... Но ты, парень, не робей. Доберешься, - заверили приунывшего Суна бывалые люди. И Сун, вздохнув, решил - для начала ехать до Берелеха. Ибо оставаться здесь было еще страшнее, чем страшности впереди. Автобус ходко рычал на широченной, на четыре ряда, с плавными заворотами утрамбованной дресвяной трассе. «Лучше, чем под Москвой» - подумал Сун, а вслух обратился к соседу-попутчику, важноватому дяде управленческого типа. - «Дорожка-то, а?» - Колымская трасса. Знаменитая колымская трасса. На людских костях лежит. Летом - до Усть-Неры, а по зимнику - аж до самого Ледовитого океана. - Н-да! А ночью что за стрельба была? - А это побег, - равнодушно объяснил попутчик, как о чем-то обыденном. - Там рядом лагерь для особых. Которым амнистии не видать, как своих ушей. Вот они и... Там все отработано, брат, четко. Среди глубокой ночи разом отворяются двери всех бараков и лавой на ограждение. А охрана тоже не лыком шита. Не проспала. И без всяких предупреждений - из пулеметов. А лава также молча, без единого крика - по баракам и... спят. Отработано четко. - А трупы? А раненые? - А это тоже отработано. К утру все тишь да гладь. И божья благодать. Нет, тут все четко. - А другие были... побеги? - не унимался Сун. - Я, что? Все могу знать? Были, конечно. А вот на днях в Нагаевском порту стрельба была... слыхал?
. - Нет. Я только вчера прилетел с Камчатки. А что за стрельба? - А вот такая, - понизил голос словоохотливый попутчик, - такая. Нагрузили на пароход амнистяшек, под завязку. Рейс в порт Ванино, а там - на материк, гуляй, братва! Два трюма мужиков, один трюм «зэчек». Плывут Охотским морем. А матросня судовая начала нырять в женский трюм, выманивать на энто дело, за консерву или, как водится, за спиртяжку. А зэки в ревность: не трожь наших баб! Сначала - за грудки, потом - за ножи. Одним словом, порешили всю команду, что ли. Оставили старика-капитана. Куда дальше? Приказали: «Веди в Японию!» А пока шла резня, успели отстучать радио: «На борту большая кровь!» Ну... пароход перехватили то ли погранкорабли, то ли ваш Морфлот, завернули обратно в Нагаево. А там, прямо на причале - энкаведешники и расстреляли сразу человек триста. А остальных - обратно в бараки. И вся любовь. Но... за что купил, за то и продаю. Я этого не говорил. Ясно? - Ясно. Н-ничего себе! - не нашелся, что сказать, Сун. - А вы, извиняюсь, кто будете? - Кто я? - усмехнулся важноватый дядя. - А я, молодой человек, инженер-прораб Оротуканской экспедиции. Дорогу ведем, золотишко в шурфах бьем. Тем зэков кормим. А иначе, за что ж кормить-то их? Кто не работает, тот не ест, слыхал? У нас все на нормах. Выработка. Дашь норму - пайка, не дашь - полпайки. Вот так...
В соответствии с заданием отряд вышел из Владивостока, через несколько дней зашли на Камчатку, в Петропавловск, затем в бухту Провидения, где капитаном порта был Беломестнов, выпускник ТОВВМУ, уволенный из ВМФ как ЖЖС (жертва Женевского совещания), после которого Вооруженные силы сократили на 1200000 человек (так мне сказали в пароходстве). Он показал моржовый член, который я впервые увидел, и подарил связку «золотого корня». К сожалению, капитан Беломестнов ушёл из жизни. Его именем назван рейдовый буксир. После получения указания Штаба морских операций Восточного района Арктики мы продолжили переход. Из-за ледовой защиты оконечностей ПЛ имела осадку более 10 метров, и маршрут был проложен через пролив Санникова, где отряд стал под проводку , который, в один из дней, напоровшись на стамуху (льдину севшую на мель), внезапно остановился.
Пришлось резко отвернуть, дать полный ход назад. Одновременно, по нашей просьбе, ледокол дал полный ход и струёй от работавших винтов помог отвернуть, избежать столкновения. В этот момент произошла трагикомическая коллизия. Замполит зачитывал материалы политинформации по корабельной трансляции, непосредственно из центрального поста. Управление двигателями осуществлялось с мостика по той же трансляции, поскольку в рубке не было машинных телеграфов. После случившегося я запретил проводить подобные мероприятия из центрального поста и дал указание давать информацию только из кают- компании. Через некоторое время ко мне подошёл этот политработник и заявил, что, за срыв политинформации, подаст на меня жалобу Члену Военного Совета, начальнику Политуправления флота. Я ответил, можете подать и в ООН. Затем пригласил его в кают-компанию и продемонстрировал, как можно давать информацию необходимую личному составу через микрофон магнитофона, подключив его к радиоприёмнику «Волна-К», не мешая управлению кораблём. Как всегда, я контролировал приём пищи личным составом, для чего посетил столовую личного состава и был удивлён тем, что котлеты делали только офицерам, гуляш - мичманам, а матросам – кашу с подливкой. Потребовал, чтобы всем готовили одинаково, тем более, что камбуз на лодке был великолепным. Этот же политработник, ранее служивший на надводных кораблях, вместе со старпомом, пришли ко мне с раскрытым корабельным уставом, где говорилось о раздельном приготовлении пищи матросам и офицерам. Поскольку на подводных лодках подобное не практиковалось, я подтвердил своё указание, а командир корабля со мною согласился.
К тому времени ледовая обстановка осложнилась. В море «братцев Лаптевых», как писал В.Конецкий, напоролся на льдину и затонул лесовоз «». Штаб морских операций предложил следовать в район ожидания в заливе Буор-Хая, недалеко от Тикси. Мы стали на якорь на десятиметровой изобате. В Арктике - особые экологические требования, мусор за борт не выбрасывается, а сжигается в специальной печи. Затопили печку. Вдруг прилетел пограничный вертолёт, Он увидел подводную лодку, стоящую на якоре и сразу догадался, что это американская. Сделал решительную попытку совершить посадку на палубу, утопил печку, но увидел флаг, решительные знаки членов экипажа и, вероятно, услышав, что ему кричат на трёх языках - русском, командном и матерном, всё понял, поднялся и улетел. Больше не прилетал. Я на буксире отправился в порт Тикси, ознакомился на гидрометеостанции с ледовой обстановкой и встретился с капитаном-наставником, который прибыл для нашего инструктажа. За это время буксир залился водой, мы вернулись к лодке, помыли людей. На следующий день завершили пополнение запасов. Получив распоряжение штаба морских операций, вышли в море. У ледовой кромки встретились с группой ледоколов во главе с «Арктикой». Нас взял «на усы» «Капитан Сорокин», и мы продолжили движение. С трудом форсировали ледовую перемычку, динамический крен достигал 45 градусов и более. Ледоколу было очень трудно управляться. Относительно узкий корпус лодки выполнял роль вертикального руля огромной площади. Вышли на чистую воду, прошли Карские ворота. У горла Белого моря отпустили буксир, который продолжил переход самостоятельно. Через несколько дней вошли в Мотовский залив, Ура-губу, ошвартовались у причала Видяево. Нас встречали с оркестром, командир эскадры контр-адмирал Г.В.Егоров, командир бригады капитан 1 ранга Баринов, офицеры штаба. Я прибыл в Североморск, доложил начальнику штаба флота, вице-адмиралу В.Н.Поникаровскому, который высоко оценил наши действия.
Егоров Геннадий Васильевич. - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
Это был, вероятно, последний в моей жизни выход в море на подводной лодке. В этом году исполнилось 55 лет с тех пор, как я, будучи курсантом, вступил на палубу подводного корабля.
9. Эпилог
В своё время М.И.Калинин говорил, что командир должен обладать двумя качествами – хорошо знать своё дело и быть хорошим человеком. Командир обязан знать свой корабль, его устройство, особенности управления в различных условиях, организацию связи, морской и океанский театр, оружие и его применение, силы, средства и тактику вероятного противника. Он должен знать и любить людей. Учить их, доверять им. Требовать точной и, главное, правдивой информации. Не бояться доложить своим начальникам правду, порой нелицеприятную. За все годы службы я не потерял ни одного человека. Молодые офицеры, которые со мной служили, в большинстве своём стали командирами кораблей, соединений, специалистами высокого класса, педагогами и учёными. К словам командира всегда прислушиваются. Однажды, когда мы проводили доковый ремонт в Росте, пригороде Мурманска, ко мне подошёл один из молодых офицеров. Попросил отпустить его к семье, побыть с ребёнком, поскольку жена хотела прервать нежелательную беременность. Мне удалось убедить его, что не следует этого делать. Через 16 лет мы встретились. На его плечах были погоны с двумя «тяжёлыми звёздами». Я спросил его, как младшенькая? Он мне ответил, что они с женой всё время вспоминают меня, поскольку не представляют себе, как они раньше жили без этой девочки. Помню, когда служил на «С-297», увидел плачущего матроса Николая Сандакова, из деревни . На вопрос о причине, тот ответил, что маму «громом ударило», а необходимого лекарства нет. С первым катером я умчался из Ягельной в Полярный, купил и отправил лекарство его маме. Она выздоровела.
Я постарался назвать имена многих своих сослуживцев, но это далеко не полный список. Безусловно, люди имели недостатки, в том числе и я. Но, как говорил Александр Довженко, безупречная муха - это муха, боец с недостатками - это боец. Командир постоянно несёт тяжёлый груз ответственности за подчинённых ему людей. Посчитайте, сколько страниц Корабельного устава посвящено перечислению обязанностей командира. Но и отдыхать он должен уметь. Контр-адмирал Н.И.Горшков, бывший блестящим командиром одной из подводных лодок, мастером торпедной стрельбы, прекрасным моряком, был популярен среди подводников флота. Участник многих дальних походах, он был хорошим организатором. Оркестр одного из мурманских ресторанов, при входе в зал Николая Ивановича, немедленно исполнял романс «Ямщик, не гони лошадей». Он рано ушёл из жизни.
Командиры соединений, базировавшихся на Кольский полуостров. Крайний справа командир 42-й бригады ПЛ капитан 1 ранга Н.И.Горшков. С 1963 г. по 1978 гг. Николай Иванович служил в 4-й эскадре ПЛ СФ, был командиром Б-105 пр.641, начальником штаба 69-й бригады ПЛ (фото предоставил В.Г.Потехин). - Краснознаменное ордена Ушакова 1-ой степени соединение подводных лодок Северного флота, Спецвыпуск альманаха Тайфун, СПб 2003 г.
Отец и сын Моховы. - Н.Черкашин. Черная эскадра. - М.: КУМ-ПРЕСС, 2003.
Сын капитан-лейтенанта Н.К.Мохова, командира ПЛ Балтийского флота, погибшего в 1942 году, сорокапятилетний комбриг Игорёк Мохов (тбилисский нахимовец 1956 г.), которого я знал 28 лет, с курсантских времён, прошедший неимоверную нагрузку многомесячных походов, скончался на боевом посту. , Иван Добрецов, Виктор Малярчук, Валерий Кондрашов, Вилен Лободенко, Николай Натненков, Михаил Лузин, Женя Шеховец, Геннадий Семёнов, Юрий Хорин, Юрий Фомичёв, Борис Веселов, Алексей Перепеч, Анатолий Белобров, Геннадий Цумаров, Анатолий Бегеба, Михаил Козюлин, Коля Павлинов, Толя Широченков, Боря Синюхин, Володя Голубь, Валерий Деев, Феликс Ольбинский, Анатолий Миньков, Василий Архипов, Алик Крестовский (ленинградский нахимовец 1952 г.), Игорь Юнаков (ленинградский нахимовец 1952 г.), Василий Андриевский, Михаил Крастелев, Владимир Акимов, Пётр Романенко, Сергей Егоров, Петя Каленич, Борис Николаев, Валера Колотко, Генри Токарев (ленинградский нахимовец 1953 г.), Геннадий Емелин (рижский нахимовец 1950 г., вице-адмирал), Женя Фалютинский, Николай Баранов, Александр Петелин, Николай Ямщиков, Иван Жуйко, Георгий Лазарев, Володя Булгаков, Володя Мочалов, Гена Гвадзабия, Гена Шабунов, Гена Еркин, Рустэм и Джемал Зайдулины и множество подводников, которых я знал, ходивших в боевые походы в мирные дни, выполнили последний манёвр - погрузились навечно в сырую землю. Многие сгинули в пучине вместе со своим кораблём. Об этих людях мало пишут в газетах, они незаметно служат и незаметно уходят из жизни. Региональная общественная организация ветеранов- подводников нашего города, её комиссия по увековечению памяти погибших в составе Г.Гавриленко, И.Каутского, Ф.Дмитриева и других издала три погибших с 1904 года.
О героях войны пишут очень мало. На слуху одна или две фамилии. А ведь воевали и прославились с первого дня войны очень многие герои. Некоторые не были отмечены советскими наградами, например , командовавший «Щ-408», экипаж которой повторил подвиг «Варяга», был посмертно награждён лишь Королём Великобритании Георгом V Орденом Британской империи 5 степени. Я считаю своим долгом напомнить имена.
: , А.С.Кононенко, Б.С.Капицына, И.В.Сивориновского, А.Т.Чабаненко, П.З.Шелганцева и всех членов экипажей подводных лодок сражавшихся в годы войны.
Подводники, морские лётчики, катерники, экипажи надводных кораблей, силы всех флотов нанесли сокрушительный удар по врагу. Победа далась страшной ценой. От вражеских мин, торпед, снарядов и бомб погибли на Балтике - 38, на Севере - 23, на Чёрном море - 25, на Тихом океане – 4 подводные лодки. Свыше 220 офицеров командовали подводными лодками, из них 99 погибли или умерли от ран. Более половины из этого списка навечно остались в море, многих из оставшихся в живых я имел честь знать лично, учился и служил под их командованием. Подводники, пришедшие на смену своим отцам и братьям, выполнившим до конца свой долг перед Родиной в годы Великой Отечественной войны, с честью продолжили их святое дело, выполнили и продолжают выполнять их заветы.
Мы с братом Евгением, как и многие дети моряков, поступили в Военно-морское училище, после его окончания служили на Северном флоте, стали командирами океанских подводных лодок, капитанами 1 ранга. Район нашего плавания захватывал Балтийское, Чёрное и Средиземное моря, Атлантический, Северный Ледовитый и Тихий океаны. Продолжительность пребывания в море колебалась от 1 до 13 месяцев.
На подводных лодках служил сын моего брата Владимир, он - капитан 1 ранга, окончил Военно-морскую Академию с золотой медалью, стал кандидатом наук, участвовал в походе на полюс атомохода «Екатеринбург», награждён орденом «За военные заслуги». Мы не искали иного жизненного пути, потому что видели в отце и членах экипажа «Л-3» достойный пример для подражания. В 201-й школе Фрунзенского района Санкт-Петербурга с 1972 года работает музей боевой славы гвардейской подводной лодки «Л-3», с галереей портретов членов экипажа прославленного корабля, их личными вещами, документами и другими материалами. Ежегодно, в середине апреля, отмечается «День последнего залпа». В гости к детям приходят ветераны-подводники, их дети и внуки.
Хочу извиниться за то, что не смог назвать имена всех достойных упоминания. Возможно, за годы службы я кого-либо обидел, огорчил, был несправедлив, прошу простить, не держать зла.
Капитан 1 ранга в отставке М.В.Коновалов. 2011 год.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Хитрый Сун, дабы не учинять каютную попойку, скрыл, что шестого марта у него день рождения, а пятого отпросился у начальства - в Питер, якобы в гидрографию за картами. У лейтенанта Суна была подлая мыслишка: денежки есть, ресторан «Вулкан» к лейтенантским услугам - вот уж погуляем! Какую-нибудь, если подфартит, дефицитную шалую Дуньку найдем... И тут... как обухом по голове: умер Сталин! Нехорошо умер - перед Суновским днем рождения. Не мог подождать! Нехорошо, ибо вояж за картами и тайный замысел Суна накрывались самым жестоким образом. Лодочные команды под вой мартовской пурги выстроились на траурный митинг. Шапки долой. Промерзших ушей герои глубин не замечали. На глазах - слезы, на сердцах -камень. Впереди маячил черный обрыв - как дальше без вождя-то жить?!! Подводники через подвывание ветра слушали охриплый репродуктор: выступали «верные ученики» Ленина-Сталина - Маленков, Берия, Молотов. Явственно слышалось, как Молотов сдерживал рыдания. Умер Сталин... И это был один из самых черных дней в куцей биографии Суна. Жить дальше становилось страшно. Но оставалась одна надежда: страна, народ, партия. Партия не даст погибнуть... И Сун подал заявление - «».
А жизнь шла. Раны утраты медленно, но зарубцовывались. Мало-помалу дробились и незаметно уплывали льды. Бухта очищалась. Наступали тихие и ясные, беспурговые дни. В бухту набивалась рыба, настолько плотно, что стояла сплошной массой меж корпусов подводных лодок: черпай хоть ведром, хоть сапогом. В один из таких дней поступила внезапная команда -«всем штурманам - на торпедолов!». И торпедолов, воняя соляровым дымом, понес штурманят на внешний рейд, где нетерпеливо пофыркивали дизелями две субмарины, гордость подводного флота - новенькие «сталинцы» С-23 и С-24 со стремительными и хищными силуэтами. Предстоял «морской праздник» - штурманский поход на Командорские острова. Приняв на борт командование и кучку лейтенантов, лодки, самые быстроходные в то время, рванули на выход в океан. Покачиваясь на пологой океанской зыби, третьим днем обе субмарины пришли на рейд Никольский острова Беринга. Сун в числе других толпился на барбете С-24 и ошеломленно разглядывал угрюмый всхолмленный, покрытый проплешинами снега берег с редкой цепочкой неказистых строений, приземистым памятником знаменитому мореплавателю, окружающие рейд клыкастые скалы и всплывающих там и сям сивучей. Подошел ржавый рейдовый буксиришко; морские начальники сошли с лодок, с ними - наиболее настырные; прочим из «зеленых» мест не досталось. Оставался бинокль. Сун заинтересованно крутил окуляры, когда мимо лодки прочухал моторный баркас, доверху нагруженный птичьими яйцами. Совсем как на какой-нибудь речке Таволожке, где крестьяне возят сено с островов в деревню.
. Возвратившиеся с острова Беринга взахлеб рассказывали: встретившее моряков островное общество открыло клуб и немедленно потребовало - «танцы!» Это в три часа дня-то. На острове около 500 жителей, из них 150 погранцов, остальные - «вольные», потомки «братьев-славян» и алеутов. Последний пароход приходил к ним аж восемь месяцев тому назад, в сентябре, привез только муку и десятка полтора кинолент. Муку аборигены быстренько переделали на пельмени и шаньги (а может, и бражку), одним словом, слопали. Киноленты прокрутили за три дня, сначала вперед, потом спереду-назад; надоело. В поселке - масса безвольерных голубых песцов, больше, чем в богатой деревне кур, и эти линяющие облезлые твари нахально лезли в карманы прибывших и ухитрялись уворовать все - от носовых платков до папирос и спичечных коробков. Только держись за карманы. Как сказали аборигены, на острове до 3000 диких оленей, и островитяне выбивают их только в рамках приплода, спасаясь от цинги свежим мясом, квашеной черемшой вкупе с рыбой и птицей. Грибов и ягодников (осенью) - море, косой коси. А деревьев и даже кустарников нет. И солнце - два-три дня в году. В поселковом магазинчике на полках одни банки с крабами и рулоны сверхдефицитного на материке «бостона», завезенного сюда глупыми снабженцами. Зато ни одной бутылки спиртного. Все давно выхлебано. Под вечер, приняв неблагоприятный метеопрогноз, субмарины покинули коварный рейд и легли курсом на Камчатку.
Всю последующую ночь Сун торчал под козырьком мостика и таращил глаза на величественное и грозное явление природы - вулкана Ключевская сопка. Когда столб огня поднимался на высоту до трех, а сверкающая молниями туча свыше пяти километров над раскаленным кратером с потоками огненных лав. Вся эта картина хорошо просматривалась на расстоянии до 100 морских миль. Прошел ясный и тихий май, настал серый и дождливый июнь. Несмотря на рыки и потуги грозных начальников, подводные «щуки» упорно цеплялись за плавказарму и не желали плавать, кряхтя и жалуясь на многочисленные недуги и старческие язвы. В один из глухих вечеров в стойбище лейтенантов ворвался возбужденный дежурный по бригаде Удавка Толстый и выпалил: - Ой, братцы! Что я слышал?! Братцы навострились: «Выкладывай, что ты там слышал?» - Пошел я, братцы, проверять лодки. Залез в одну, раздолбал вахту, чтоб «служба раем не казалась», полез в другую. Смотрю: радиорубка не опечатана! Ага! Грубейшее нарушение. Я р-раз за дверь! А там сидит лопух, нацепил наушники, вражьи голоса слушает. Я его - цоп за плечо: «Попался, гад!» А тот вскочил, руки трясутся: это ж верный трибунал! Я его вышвырнул, сам нацепил наушники и на ту же волну... Передает «» и что передает, вот что, буквально: «В ближайшие дни в Советской России произойдут важнейшие события. Либо Маленков свернет шею Берии, либо наоборот, Берия свернет шею Маленкову».
Удавка смотрел на однокашников; лейтенанты на Удавку, а потом взорвались: «Какая наглая ложь! Клепать на наше правительство! Вот сволочи!». Через двое суток Камчатку потрясло известие - «Берия - враг народа!», «Партия сплотилась под знаменем Ленина-Сталина!». Подводнички притихли: такие штуки ошеломляют, бьют наповал. Между прочим, в это же самое время в Петропавловске, в политотделе Камчатской флотилии, разыгрался шторм-спектакль. Начальник политотдела собрал своих политарбайтеров, числом до 30 человек, на какое-то инструктивное совещание и по устоявшейся традиции для начала приступил к раздеванию нерадивых, наливаясь благородным малиновым гневом. Внезапный телефонный звонок кого-то из равных, армейских. - Окунев, слушаю. - Петр Васильевич. Там у тебя за спиной портрет Берии висит. - Висит, - не врубился Окунев. - А что? - Снимай скорее! Враг народа! - и абонент повесил трубку. Сидящие притихли. Уши топориком. Начальник политического отдела импульсивно подпрыгнул, вскочил на стул, рванул портрет Лаврентия и ринулся из кабинета. И вдруг... остановился в дверях, прижимая портрет к животу и с ужасом озирая сидящих: «а вдруг провокация?!» Он побелел, лицо покрыл крупный пот. А присутствующие воззрились на начальника. За срыв портрета... да чьего ! Что могло быть ужаснее, если «не враг народа, а злая шутка?» Хуже, чем расстрел!
К счастью (а может, к досаде кое-кого из присутствующих), звонок оказался не провокацией. Как же рвал себе волосы на известном месте начальник политотдела, оставшись один, за этот рефлексивный подскок и рывок! Оценивая все происшедшее в тот памятный 1953 год почти 40 лет спустя, давно поседевший Сун задавал, отбрасывал и снова задавал себе сакраментальный вопрос: «Неужели всесильный тогда шеф советской карательной системы Лаврентий Берия не был осведомлен о хитром и зловещем предсказании "Голоса Америки", переданного в широковещательных каналах? Чушь». Если не знал («не доложили», о чем болтает Америка), выходит - грош цена всем его зловещим службам! Чепуха, такое исключается. А если знал? Выходит, схватка кремлевских гигантов прошла совсем по другому сценарию, нежели тот, что преподнесен народу Никитой Хрущевым, этаким простачком с бородавкой на носу. А ежели так, то опубликованный в прессе водевиль с внезапным арестом Лаврентия на заседании Президиума ЦК КПСС (со спрятанными за дверью маршалами) - «липа»? Настолько ли наивен был Берия, чтоб попасться как «кур во щи»? Но выходит, врали все - и Хрущев, и Жуков, и Конев и никому ранее неизвестный контр-адмирал Зуб! Тогда из черного шитья вылезают белые нитки: и не вывезен Берия в машине Жуковым из Кремля, и не спрятан в московской комендатуре ВВС, и не расстрелян по приговору Военной коллегии спустя 5 месяцев (аж в декабре 1953), а уничтожен каким-то другим способом и объявлен «врагом народа» после смерти, а не после ареста. Если так, то врали все - и кремлевские политики, и легендарные маршалы, и подсобные «свидетели». Если и судили, то подставную «куклу»? Наводит на размышления свидетельство сына Берии в книге «», в которой он утверждает, что 12 июня он, подъезжая к дому, видел, как из подъезда выносили тело, прикрытое простыней...
А время шло. Сун, окунувшись в бездну корабельных хлопот, безуспешно пытался подготовить свою матчасть к плаванию. Но ржавая субмарина плавать категорически отказывалась. И однажды Сун получил телеграмму из неведомой Хан-дыги: «Родился сын. Мать тяжелом состоянии. Аввакумовы». Сун ошеломленно вертел телеграмму - выходит, он теперь отец! И подарила ему сына молодая гордячка, с которой они расстались так холодно в дождливый ноябрь в славном граде Владивостоке. «Нет. Сына не брошу. Так, как бросили меня четверть века назад. Хватит разбрасывать сирот по белу свету» - била в виски кровь. А где эта Хандыга? На карте Колымы Сун ее не нашел. - Дуй в Магадан. Там подскажут, - решили лейтенанты. И Сун отправился по начальству с телеграммой в потном кулаке. Милостивое начальство определило: на путешествие - один месяц. - Возьми пистолет. Мало ли что? - предложил старпом Генка Пижон. - Места-то какие! - А, - отмахнулся Сун, собирая шмутки в тощий рюкзак. Шмуток оказалось: зимний полушубок (ибо другого у лейтенанта ничего не было), полотенце и две пачки «Памира».
ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ КОЛЫМА
Почти все знают, что златоносная Колыма была главной и наиболее мрачной «провинцией» ГУЛАГа. Но мало кто знает, что первые геологи-изыскатели (не поисковики) ступили на эту неприютную землю в 1939 году. Именно тогда и был заложен порт Нагаево. А уже в ближайшие 2-3 года на Колыме был развернут огромный по территории и масштабам главный филиал ГУЛАГа, именуемый «Дальстроем» НКВД. Молчаливое царство «Территория» (названное так талантливым писателем-геологом О.Куваевым) под эгидой Главного управления Северо-восточных лагерей простиралось от Красноярска до Певека. И в этом проявилось огромное преимущество планового социалистического метода хозяйствования. «Территория» давала стране большое золото и пробивала дороги к Ледовитому океану. Но, как теперь стало ясно, вожди партии и правительства не успели завершить грандиозные предначертания и оставили эту задачу следующим поколениям и грядущим незадачливым правителям. Сколько же там было лагерей, сколько доставлено и осталось там «зэков», сколько трудилось «вольняшек» и охранного аппарата - дело архивной статистики. Во всяком случае гораздо больше, чем на Беломорканале или в Воркуте. В июне 1953 года (как в кинофильме «Холодное лето 1953-го») якобы по распоряжению Л.Берия, а официально по указу Председателя Верховного Совета СССР К.Ворошилова была объявлена Большая Амнистия, под которую подпадали все, кроме пресловутой «статьи 58», и лавина зэков всех категорий, в основном уголовников, хлынула в Магадан.
Настоящая глава есть описание всего увиденного лейтенантом флота российского Суном, пробиравшимся на попутных к месту рождения сына по путаному маршруту Магадан - Атка - Палатка - Мякит - Берелех - Сусуман -Ягодный - Адылах - Индигирка - Прижим - Хандыга (нижнее течение Алдана).
Осенью 1949 года в соответствии с распоряжениями начальника Главного штаба ВМФ и командующего Балтийского флота дал указание, и Рижскому нахимовскому военно-морскому училищу была передана шхуна «Амбра», парусно-моторное судно финской постройки. Циркуляром НГШ ВМФ шхуна «Амбра» была переименована в учебно-парусное судно (УПС) «Лавена», на котором нахимовцам старших классов уже в следующем 1950 году предстояло проходить летнюю практику.
Два грузовых трюма переоборудовали под кубрики. Вскоре "Лавена" была переименована в "Нахимовец". Шхуна имела три мачты высотой более 30-ти метров. Фок-мачта имела прямоугольный парус, остальные мачты были вооружены косыми парусами. К бушприту шли три кливера. Общая площадь парусов составляла свыше 700 кв.метров. Водоизмещение - 625 тонн. Дизель мощностью 225 лошадиных сил. Скорость хода - до 8 узлов.
С.Банк. Рецензия на кинофильм «Счастливого плавания». - Советская молодежь. 1949, 29 октября.
Постановщики кинофильма и актёры сумели создать лирическую, волнующую повесть о дружбе и чести, о преемственности славных морских традиций, о самом молодом племени советских военных моряков и об их прекрасных воспитателях. Хороши в фильме морские кадры: гонки, парусные походы, корабли на рейде – всё это снято так красиво и увлекательно, что молодые зрители чувствуют ещё большую любовь к морю и морской профессии. Сценарий фильма А.Попова, режиссер-постановщик Н.Лебедев, оператор В.Левитин, композиторы В.Соловьев-Седой и Л.Ходжа-Эйпатов. Производство киностудии Ленфильм. 1949 год.
Военный парад и демонстрация трудящихся на Красной площади. - Советская молодежь. 1949, 10 ноября.
7 ноября 1949 года в Москве на Красной площади состоялся традиционный военный парад, в котором приняли участие рижские нахимовцы. Принимает парад Министр Вооруженных сил Союза ССР Маршал Советского Союза А.М.Василевский. Командующий парадом – командующий Московским военным округом генерал-полковник Артемьев. Маршал Василевский заканчивает свою речь словами «Слава нашему великому вождю, вдохновителю и организатору наших побед, дорогому и любимому товарищу Сталину. Ура!». Во время торжественного марша колонн врывается рокот авиационных моторов. И два парада сливаются в один: на земле и в воздухе. Сталинская авиация проносится над Красной площадью, символизируя нерушимое взаимодействие наземных и воздушных войск Советской Армии, взаимодействие, делающее её непобедимой на земле, на воде и в воздухе. Низко над Красной площадью проходит флагманский воздушный корабль с эскортом истребителей.
Его ведёт командующий воздушным парадом гвардии . За флагманом пролетают тяжёлые бомбардировщики…. Торжественный марш войск, проходивший в пешем строю, замыкают самые юные участники парада – суворовцы и нахимовцы.
Из приказа начальника училища от 16 ноября 1949 г.
1 ноября 1949 года произошел возмутительный случай рукоприкладства со стороны помощника офицера-воспитателя старшины 1 статьи Утробина Г.Н. по отношению к воспитаннику Гриневичу В.В. Воспитанник 8 класса Гриневич, выходя из строя, держал руки в карманах. Помощник офицера-воспитателя старшина 1 статьи Утробин вместо замечания ударил Гриневича ногой. При этом возмутительном случае присутствовал и.о. командира роты капитан-лейтенант Свирский П.М., который проявил полную бездеятельность, не предотвратил этого позорного случая, и никак не реагировал на совершившийся факт. Этот случай говорит, что капитан-лейтенант Свирский своим бездействием не предотвратил случай рукоприкладства.
На снимках Владимир Гриневич и Николай Симонов.
Примечание. В приказе капитан-лейтенанту Свирскому П.М. за бездействие и допущение разнузданности старшины объявлено 5 суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте. Старшина 1 статьи Утробин Геннадий Николаевич был разжалован до старшего матроса и направлен для прохождения дальнейшей службы в Таллиннский флотский экипаж. Училище лишилось одного из лучших и опытнейших помощников офицера-воспитателя, ранее служившего верой и правдой в этой роте с 1945 года. Воспитанник Гриневич В.В. был отчислен за неуспеваемость после окончания 8 класса в 1950 году. Начальник училища капитан 1 ранга Безпальчев К.А. и далее применял суровые меры наказания за рукоприкладство. Так, в приказе начальника училища от 13 мая 1950 года за рукоприкладство был отстранен от должности старшины 6 роты и уволен с военной службы мичман Сенин Алексей Иванович.
12 ноября выпускная рота воспитанников (командир роты майор Сиротин М.А.) показала свою художественную самодеятельность для остальных рот, вернувшихся с парада на Красной площади в Москве. В приказе начальника училища отмечено: «Даю общую оценку ротной самодеятельности «Отлично». Достигнут рекордный охват роты участием в художественной самодеятельности - 78 % от списочного состава. Приказываю: всем ротам брать пример с нашего выпускного курса». Рота награждена переходящим призом – картиной за первое место в смотре-конкурсе художественной самодеятельности.
Дар латышского народа великому Сталину. - Советская молодежь. 1949, 18 декабря.
…На днях латышские художники закончили работу над драгоценным ларцом – подарком лучшему другу латышского народа дорогому товарищу Сталину – к 70-летию со дня рождения. При изготовлении подарка, который будет установлен в зале Музея революции в Москве (Советская молодежь, 3 декабря 1949 г.), использовалась чеканка серебра, позолоченный бюст Сталина, скульптурные портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.
20 декабря 1949 года. Состоялось торжественное собрание личного состава Рижского Нахимовского училища, посвященное 70-летию со дня рождения И.В.Сталина. (ЦВМА, ф.1183, Исторический журнал).
«С днём рождения дорогой товарищ Сталин И.В.» Картина.
Л.Викторов. Забота великой Родины. - Советская молодежь. 1949, 29 декабря.
Джим Паттерсон …Счастье молодости, радость настоящей дружбы нашел в нашей стране и негритянский юноша Джим Паттерсон, который учится сейчас в Рижском Нахимовском училище. Как небо от земли отличается судьба комсомольца Джима от судьбы его сверстников, живущих в Америке, африканских колониях Великобритании, от судьбы всех негров, влачащих на себе ярмо капиталистического рабства. На примере его жизни видна великая сила советской демократии, сила сталинской дружбы народов, отеческая забота советского государства о нашей молодёжи…. Может быть, со временем в жизни Джима Паттерсона будут события и ярче, и значительнее, но сейчас юноша живёт во власти впечатлений, вынесенных от недавней поездки в Москву. Вместе с группой воспитанников он принимал участие в праздничном параде на Красной площади, был участником Октябрьских торжеств в столице. -Вы любите Москву? – спросили мы у Джима. – Как же мне её не любить, - ответил он. – Ведь я родился в Москве. Всем, что есть у меня хорошего в жизни, я обязан Москве, Советской Родине. Юноша рассказал о виденном в столице, и глаза его загораются восторгом. Он вспоминает, какое величественное зрелище представляет собой торжественный марш советских войск мимо Мавзолея, демонстрация трудящихся Москвы, какое воодушевление охватило воспитанников Нахимовского училища, когда они проходили мимо трибуны…. Столица гостеприимно встретила нахимовцев. Воспитанники побывали в филиале Большого театра, на спектакле в МХАТе, посетили музей Ленина и Политехнический музей… В Москве Джима пригласили выступить по радио и рассказать о своей жизни и учёбе. Теперь со всех концов Советского Союза стали приходить Джиму письма от юношей и девушек, предлагающих ему свою дружбу. (На снимке в газете Джим читает своим одноклассникам одно из таких писем).
Курсант Высшего Военно-морского училища подводного плавания Джемс Ллойдович Паттерсон. - Новости дня, 1955 год № 18.
Примечание. Воспоминания Хризмана Исаака Яковлевича (15.05.2010 г.): «Уточняю сведения о Джиме Паттерсоне, выпускнике РНВМУ. Учился с ним в одном классе с 1945 по 1951г. Затем в 1-ом Балтийском ВВМ училище с !951 по !955 г. С его слов знаю, что его отец Ллойд Паттерсон в начале 1930-х эмигрировал из США в Советский Союз. Работал на радио. Вещал на англоязычные страны. Умер от контузии, полученной при бомбежке Москвы в 1941 году. Ллойд Паттерсон в России женился на русской Араловой Вере Ипполитовне. У них родилось трое детей. Старший Джим, второй - Джунь и мдадший - Том. Джунь погиб в автокатастрофе в 1959 г. Мать Джима известный художник.. В 90 -е годы выехала за рубеж с целью организации выставок своих картин. Вместе с ней выехали и её сыновья. Семья обосновалась в США, где проживали родственники ее мужа Ллойда Паттерсона. Джим в США активно работал, сотрудничая с разными издательствами и очень ценился как переводчик. Кроме того, в США было издано его четыре книги. Умер 2003 г от пневмонии . В 2009 г. мать Джима, Вера Ипполитовна, была жива. Ей было 97 лет».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Перед выходом на показательный прорыв в базу Папа Хер заключил пари с соперниками-командирами, что всплывет не где-нибудь, а подле борта флагманской плавбазы «Саратов». И вот, в назначенное время «Ч», когда подводная лодка должна была всплыть, эта самая плавбаза с адмиралом на мостике и отцами-командирами на полубаке вдруг подозрительно задрожала, а стоящие у ее борта подводные лодки задергались - между ними и бортом плавбазы с противным скрежетом вылезла рубка подводной лодки. В аккурат на том месте, где перед выходом стояла Щ-108. От адмирала Папа Хер получил головомойку, а пари выиграл. Но это было «до того», а теперь передовая в дивизии подводная лодка Щ-108 допускалась к зачетно-показательной артстрельбе АС-Ч по морской цели (буксируемому щиту). И бравые подводники уже заготовили банку с киноварью, готовые намалевать на лодочной рубке красную звезду с цифрой «2». В эти дни восхождения Удавки Толстого к артиллерийской славе льда в бухте Тарья еще не было, установилась прохладная, но тихая и ясная золотая осень, и на водной глади в разноцветном ее величии отражались желто-багровые дерева. От сознания собственной значимости Удавка Толстый важнел, обзавелся металлом в голосе и перестал узнавать припоздавших однокашников. В одно распогожее и распрекрасное утро на простор бухты на смотр показательной артстрельбы вышла орава торпедоловов и катеров со всеми дивизионными и бригадными начальниками, флагспецами и командирами лодок. У островка Камень Хлебалкин по зеркальной глади прогуливался, отчаянно дымя, буксир с плавщитом.
От плавказармы отошла ПЛ Щ-108, на мостике которой с биноклем на шее восстоял каменным идолом командир Папа Хер. А на самом высоком месте, возле тумб перископов - величественный лейтенант Удавка в новеньком «комби», с новенькой повязкой «рцы» и выкрашенным серебрином мегафоном. За полмили улавливался запах «Шипра». Под сотней наблюдающих глаз и десятками биноклей субмарина легла на боевой курс, развернула свои 45-мм пушчонки на левый траверз и изготовилась. На штыревой антенне поднят флаг «Наш». Бухта налилась голубизной и замерла. Удавка поднес к суровым глазам бинокль и показательно прокричал в мегафон: - номер один зарядить! Цель справа девяносто! Прицел двадцать! По щиту! И, выждав величественную паузу, дал историческую команду: - Огонь!
«Бумм!» - дым рассеялся, а... пушки нет! Удавка и командир Папа Хер обалдело смотрели на носовой барбет, где только что красовалась «сорокопятка». А разинувшие рты комендоры тоже растерянно смотрели друг на друга... Разбирательной комиссией установлено: за день до показательной стрельбы на подводную лодку прибыл флагарт дивизии кап-два Муханов - осмотрел матчасть. И, увидев у станины пушки пятнышко ржавчины, налился благородным негодованием: «Орудие ржавое! Немедленно навести порядок! Иначе - отстранение от стрельбы!» Артрасчет отвинтил болты крепежа, приподнял ломами станину и начал счищать ржавчину с поддона. А тут... кину-ха! Старшины бросились в кино, наказав молодым - «вычистить!» А тем тоже в кинуху охота, а фильма не какая-нибудь, а «»! Про героя Кузнецова. Ну, и быстренько заляпали ржавчину суриком, посадили станину на болты, прихватили гайками на одну нитку резьбы, снова наляпали суриком и тоже рванули на «фильму».
В результате при выстреле орудие сорвало гайки, прихваченные на «живую нитку», и улетело за борт. По счастью, артрасчет не пострадал: орудие было развернуто на курсовой угол «лево 90». Удавка же Толстый получил 10 суток ареста, после чего стал демократично здороваться с однокашниками. Таким образом, пушка раз и навсегда избавила будущего флотоводца от сладкой отравы собственного величия. На сей раз общество лейтенантов-«декабристов» раздвоилось: вкусившие цивилизации «западники» (т.е. выпускники ленинградского ВВМУ им. М.В.Фрунзе и бакинского «без имени») отправились на сопку - выть на восход луны; не избалованные цивилизацией «восточники» (из ТОВВМУ им. С.О.Макарова) развалились на койках и занялись сладостной травлей - «промывкой мозгов». Для начала установили: не ныть, себя не выхвалять, о женщинах похабно не выражаться, про начальство - можно и даже поощряется. Если врать, то правдоподобно. Перебрали прозвища любимых отцов-командиров «Щук». Щ-107 - Бандита (Бадигин) - мужик ничего, но вид зверюжный; Щ-108 - единогласно - Папа Хер (Керов) - шкурник и матерюга; Щ-109 - Насос (Бекаревич) - сосет спиртягу, как откачивающий насос; Щ-110 - Рачила (Речнов) - похож на рака с усами, неизвестно кем принесено из Марчеканского судоремзавода в Магадане; Щ-111 - Пузырь (Штылев) - за страсть жрать жареные рыбьи пузыри; Щ-112 - Индюга (Индыков) - по созвучию и медвежью походку; Щ-113 - Саня Касаня (Касаткин) - за то, что при покладке лодки на грунт сел на подводный гейзер. Перевернули пластинку. Первым начал скулеж «забредший на огонек» и алчущий сочувствующего общества второгодок Сашка Купец (Купцов): он наиболее яро обивал пороги кабинет-кают командования дивизии, требуя семейное жилье. Озверевшие от натиска женатиков начальники нашли-таки выход - приказали строить жилой восемнадцатиквартирный дом самому Купцу, твердо обещая ему самолучшую квартиру, а для этого выделили и ресурс - дюжину матросов из хозвзвода бербазы и собачью упряжку. Кирпич и известку обещано с началом навигации доставлять из Владивостока, а ему строго указано - строить экономно и рачительно: ибо один - это 25 рубликов! А государева казна тоща.
Пока же времени не терять, разгребать сугробы и вытаивать котлован. Получив в лоб такое решение-приказание, штурман-подводник и тоскующий семьянин Саша взвыл по-волчьи, схватился за голову и взалкал сочувствующего общества. Но собравшиеся лейтенанты воплей Сашиной души не восприняли: хватит жалоб, женатикам выкручиваться самим. А Сашке Купцу смотреть в будущее с верой и надеждой. Вторым выступил заядлый свистун и жизнелюб Сашка Шляпа. Он на вдохновенном суперкаприччио поведал обществу, как «один лейтенант собаке язык откусил». Шел-де лейтенант в пургу из ресторана-кабака под хорошей мухой на родной корабль и жаловался сам себе: получку вытряхнул, «шмару» не подцепил, а впереди матросы, портянки и вахты-дежурства. И жалко было лейтенанту самого себя до слез. И заблудился. Оставалось одно: ложиться в снег и замерзать. Под вой пурги. И наткнулся на собачью будку, а в ней - пес. Лейтенант- «песинька! песинька!» - влез в будку и начал обнимать собаку и горько жаловаться ей на свою распроклятую службу. А та в знак сочувствия начала лизать лейтенанта в нос. А тот обнял и... откусил собаке язык. - Врешь! - не поверило общество. - Вот те крест, не вру! - обиделся Сашка Шляпа. - Да это, если хотите знать, мой кореш Федька был. Я с ним в самоволку в подготе ходил! Насчет самоволки - это в знак непреложной убедительности: самовольщики-де врать не могут. - Мало ли с кем и куда ты ходил!.. - и общество лишило Шляпу слова.
Третий, Генка Пижон, поведал обществу, как однажды глухим вечером проводил он институтскую симпатию Зинку с танцев и возвращался в училище. А под мостом напоролся на троих урок. Те: «А ну, дай прикурить!» Это значит: сейчас раздевать будут. А Генка-рыцарь нащупал в кармане деревянный фальш-пистолет (купленный на бакинской Кубинке под «настоящий»), достал, сунул в ствол окурок «беломорины» и выставил: «Нате, прикуривайте!» И урки, вежливо подняв кепочки, растворились... - И ты врешь! - взревело общество. - Откуда у тебя «беломорина»? Ты ж не куришь! Генка Пижон обиделся. А дальше посыпались желающие выдать «свое», заветное, неповторимое. Удивить и вызвать восхищение: «Ну, брат!..» - Дай, я! Нет, дай, я расскажу! Моя очередь! В разгар «травли» в лейтенантское узилище без стука припожаловал дежурный по дивизии (sic!) лейтенант Удавка Тонкий. При полном параде - шинель, снаряжение, пистолет, повязка. Удавка впервые заступил на столь высокое дежурство и оттого был преисполнен собственной значимости. Удавке Тонкому тоже захотелось ввернуть свое острое словцо. - Да пошел ты! - отмахнулось общество. - Давай, топай, службу правь! Удавка засопел: крепко обиделся. Вышел за дверь, поправил снаряжение и постучал. Официально постучал!
- Товарищи офицеры! Как предупреждаю - в рабочее время валяться на койках запрещено. Я требую - разойтись и приступить к исполнению своих служебных обязанностей. В противном случае буду вынужден доложить по инстанции... - Доложить?! - привскочили аборигены. - Ах ты, козявка! Схватили Удавку Тонкого, повалили на стол, прямо при снаряжении сдернули штаны и начали разряжать свои авторучки на Удавкино мужское хозяйство: - На! Иди, докладывай! Донельзя оскорбленный Удавка Тонкий надел штаны, поправил атрибуты власти и выскочил в коридор: «Я вам покажу!» И, пылая жаркой местью, помчался в штаб дивизии и настрочил рапорт об оскорблении чернилами при исполнении. А чтоб рапорт не затерялся, присобачил сверху гриф «».
Наутро ржала вся дивизия численностью в 17 подводных лодок и кучу всевозможных береговых служб; секретчики не преминули раззвонить по всему гарнизону о столь пакостном насилии над дежурным лицом. Старлей Сашка Купец ныл не зря: одной из главных неразрешимых проблем в заснеженной Тарье была проблема офицерского жилья. С момента окончания победоносной войны прошло аж 6 лет; политработники уже не могли сбивать нытиков неотразимым нокдауном: «жалуетесь? а как на фронте?». Фронта не было. Но и глупые лейтенанты, как назло, перли на флот косяками с плаксивыми и зевластыми Катьками, Дуньками и Верками. Начальство хваталось за головы и разражалось бурным негодованием. Куда их девать? Обратного, на материк, пути по зиме не было. А единственный в бухте Ягодной жилдом для молодоженов был переполнен сверх меры. В конце концов временный выход был найден: на береговой базе все матросы сметены в один кубрик с четырехъярусными нарами; освобожденный второй разделен на закутки высоченными занавесками, в каждом закутке - солдатская койка, тумбочка с электроплиткой, под койкой - ящик с картошкой и шлепанцы. Остальное имущество - в общей каптерке. Форменный курятник. Женатикам-лейтенантам разрешалось посещать своих «курочек» до 23:00, после чего дежурная служба безжалостно вытряхивала лиц мужеска пола вон. Во избежание аморальных явлений. Но та часть Зинок и Катек, что имела глупость прибыть с ревущими и сопливыми чадами, в порыве отчаянности обосновалась в закутках плавказармы «Теодор Нетте», отодвинув холостеж-лейтенантов на запасные рубежи и загнав матросов в трюмные кубрики. Но, подумайте, какая может быть военно-морская служба, если матросы бегают по тревогам сквозь развешанные по проходам мокрые комбинашки и лифчики? Спотыкаясь о ночные горшки? Ужасть! Такое безобразие продолжалось до той поры, пока на Камчатку и в Тарью не прибыл замглавкома ВМФ адмирал Н.Басистый (на флотском языке - Дубина). Замглавкома был муж крутой и приказал: всех Катек и Зинок с плавказармы ВЫСЕЛИТЬ! Куда? А хоть на снег.
Исполнительные отцы-флотоводцы выполняли приказание с военной четкостью: на трапе выставлен патруль с жестким приказанием - бабенок на берег спущать, с берега на ПКЗ не впущать. Таким образом, к исходу дня все офицерские Зинки и Катьки, коим позарез требовалось в рыбкооповские лавчонки, оказались на снегу. Шум, слезы, крики. К счастью, замглавкома вскорости убыл в Петропавловск. И Дуньки штурмом взяли плавказарму. Нашлись, кто побойчее, и сотворили коллективное письмо самому И.Сталину. Командование и политическое руководство Камчатской флотилии письмо перехватило и спрятало под сукно. Но... жжется! И посылать страшно, и не посылать... страшно! Вот тогда и родилась идея строить в Тарье жилой восемнадцатиквартирный дом и отрапортовать: «Дорогой товарищ Сталин! Да, проблема существует, но меры уже приняты...» И был строителем назначен самый горластый семьелюбивый штурман с подводной лодки старлей Сашка Купцов: «Громче всех орешь, вот ты и строй!» Хитрое начальство убивало сразу двух зайцев: и о принятых мерах оперативно доложено, и когда дом будет построен, их, начальников, на Камчатке и след простынет. Забегая вперед, правды ради следует отметить: Сашка Купцов построил-таки злополучный дом и обещанное жилье в нем получил... в виде выгородки возле кочегарки. Так жили-служили подводные лейтенанты, запечатанные в снежном мирке далекой Тарьи (слово «тарья» на французском языке - «могила»). Исправно будили матросов, осуществляли переходы на вмерзшие во льды субмарины - разгонять с лодочных палуб нахально огрызающихся нерп и поднимать гордый военно-морской флаг. Подкармливали «своих» каютных крыс, постепенно привыкая (и к бомбежке человек может привыкнуть), когда те шуровали под одеялами и под подушками. Лейтенанты знали, здоровых крысы не трогают, но профилактики ради держали лампочки включенными прямо над сопящими носами, чтоб подружки по обмишулке не прыгали на лицо будущим флотоводцам. И спали здоровым, храповым сном.
Газет не было; главный официоз - «» - поступала спустя 3 недели. Журналов тоже не было. Но радио было, и военморы помалу научались проникать в смысл явлений за голосом московских дикторов.
