Штурманская практика. На шлюпочной палубе два курсанта тренируются в определении места по солнцу. Один работает с секстаном, а второй, Нурген, с секундомером и ЗКШ (записная книжка штурмана). Оба курсанта джигиты с Кавказа. Один, стоя, качает секстан, монотонно повторяя «Нурген товс! Нурген нол!», далее следует отсчёт секстана. После каждого измерения делает полшага вперёд, а на шлюпочной палубе нет леерного ограждения. Измерение высот заканчивается, когда нога попадает в ватервейс. Раздаётся «Нурген нооооол! Вай, вай вай!» и навигатор машет руками, балансируя у борта, а секстан летит за борт в точке, что находится примерно на половине пути от Англии до . Желающие могут поискать.
Пиши отчёт.
В училищах было принято периодически устаивать факультетские вечера. Подошла очередь отличиться артиллерийскому факультету. На такие вечера приглашался весь цвет девичества. Присутствовало начальство, курсанты с других факультетов. Организаторы вечера решили открыть вечер выстрелом из пушки. Сделать это нужно было в помещении клуба на сцене и не очень громко и эффектно. Лучшие умы факультета засели за решение этой задачи, выверили навеску пороха, произвели испытания и для этого действа притащили в клуб из павильона оружия 45 мм пушку. Нужно сказать, что в освоении артиллерийского дела немалое значение имеет составление отчётов по учебным стрельбам, особенно при стрельбах главным калибром. Дело это дорогое и на подготовку данных для пристрелки влияет множество факторов. В какой-то мере составление отчёта по стрельбе способствует пониманию всего процесса. В то же время для некоторых курсантов составление отчёта превращалось в муку мученскую. Открылся занавес, на сцене 45 мм корабельная пушка, около пушки расчёт и выступивший на край сцены конферансье зычным командным голосом объявляет об открытии вечера артиллерийского факультета. На завершении этой фразы должен произойти выстрел, но вместо выстрела из ствола орудия раздаётся звук, который обычно стесняются издавать в обществе. Зал замер и в этой тишине прозвучал чёткий голос «пиши отчёт», и ….. оглушительный хохот всего зала.
Первый раз в жизни я видел мальчика моих лет – настоящего матроса. Он сидел на койке в такой тесной каюте, что казалось в ней двоим разойтись невозможно. На синей фланелевке алел орден Красной Звезды и поблескивали две медали. Лицо мальчика было все в мелких веснушках. У него были огненно-рыжие волосы, оттопыренные уши и лихо сдвинутая набекрень бескозырка. Брюки были заправлены в такие большие сапоги, что, казалось, мальчик сам по себе, а ноги сами по себе или принадлежат другому. Он уставился на меня. — Вот так штука... — протянул он. — Ты откуда свалился? — Мне оказали, я буду с тобой жить. — Добро! — показал он на верхнюю койку. — Ты что, от родителей сбежал? — Почему? Я от родителей не бегал. — Правду говоришь? — А зачем мне врать? — Дай честное морское. — Но ведь я не моряк. — Оно и видно... — протянул мальчик, критически меня разглядывая. — Не воевал? — Нет. — Ну, садись, — предложил он снисходительно. — Куришь? — Не курю. Он презрительно свистнул, оторвал клочок газеты, достал из кармана кисет с табаком, скрутил цыгарку с палец толщиной, чиркнул о подошву сапога спичкой. — Ты что, вырасти хочешь? Я сел рядом с ним на койку. — За что ты получил орден? — спросил я.
— Мы высаживали и на обратном пути попали в «вилку». Командира ранило, ранило и Фокия Павловича, боцмана. Ну, я встал на место командира и рулил. Доставил катер в базу. — И командир жив? — Живой. Усыновитель мой, Виталий Дмитриевич Русьев. Учиться гонит. Только я не хочу. — Почему? — Не желаю, да и все тут. Я воевать хочу, а он меня тянет в Нахимовское. — Что это за Нахимовское? — Ничего-то ты, я вижу, не знаешь! Училище открывают. Наберут туда нашего брата, начнут драить. Усыновитель говорит: «Учись хорошо — станешь офицером». А я не хочу в училище. Книжки и тут читать можно. — Он показал томик «Морских рассказов» Станюковича. — Тебя как зовут? — Никитой. — А я — Фрол Живцов. Он придавил сапогом цыгарку и зашвырнул под койку. Потом приподнял подушку. Под подушкой лежал автомат. — Трофейный, — сказал Фрол. — Да ты не дрейфь, он сам не стреляет, — успокоил он меня. — Ты травить умеешь? — Что, что? — Ну, рассказывать небылицы.
Прообразом Фрола Живцова послужил Валерий Лялин. Валька и его командир Андрей Ефимович Черцов. -
— Нет, не умею. — Значит, тебе — грош цена. В дверь постучали. — Прошу в кают-компанию, — позвал вестовой. — Идем, — предложил я Фролу. — Мое место в кубрике, — буркнул он. — Иди уж, рубай с начальством. — Язык бы свой приунял, Живцов, — сказал матрос. — А я что? Я ничего, — пробурчал Фрол и отвернулся к иллюминатору, за которым в камышах шумел дождь.
Глава восьмая. БЕЗ ОТЦА
Корабль был старый, ветхий. Палуба поскрипывала под ногами, а двери, стоило их тронуть, распевали на разные голоса. Вестовой пояснил, что до войны этот пароход совершал почтово-пассажирские рейсы по черноморским портам, но в войну ни разу не выходил самостоятельно в море. На нем временно поселились моряки с торпедных катеров. — Бандура большая, места всем хватит, — заключил матрос, показывая на каюты, расположенные по обеим сторонам коридора. Кают-компания, в которую он меня привел, была тесная, низкая. На квадратных иллюминаторах висели красные занавески. Высокий курчавый капитан-лейтенант наигрывал что-то одним пальцем на стареньком пианино.
Когда я вошел, он захлопнул крышку, встал и протянул руку: — Рад познакомиться! Я старший помощник командира. Меня зовут Андреем Филипповичем. Вот твое место, — подвел он меня к столу и указал стул. — Сейчас все соберутся. Стол был накрыт на шестнадцать приборов. Один за другим стали собираться офицеры, и едва часы пробили двенадцать, как старший офицер пригласил всех к столу. Два стула остались почему-то незанятыми. Вошел композитор, повесил фуражку и хотел было сесть на один из свободных стульев, но Андрей Филиппович поспешно сказал: — Не сюда, пожалуйста! Вестовой! Дайте стул и прибор лейтенанту. Когда композитор уселся в конце стола, где было так тесно, что офицеры с трудом раздвинули стулья, Андрей Филиппович сказал: — Наши гости, прошу любить и жаловать: всем вам известный автор флотских песен и... — он сделал паузу, — Никита Рындин, сын нашего Юрия Никитича. Приехал из Ленинграда, да не прямым путем, а через Сибирь. — Вот это путешествие! — воскликнул старший лейтенант, который сидел от меня наискосок. Он встал и протянул мне через стол руку. Остальные тоже принялись здороваться; но мне почему-то показалось, что я появился не вовремя и мешаю им разговаривать. Только в конце обеда меня стали расспрашивать о Ленинграде. Потом начался разговор о налетах гитлеровцев, о том, как торпедный катер дрался один с тремя немецкими катерами, о шхуне, вчера потопленной фашистской подводной лодкой. Мне было трудно представить, что отсюда, из тихой речки, где рыбаки ловят рыбу, , на них сыплются бомбы и по ним бьют орудия.
Об отце никто не упомянул.
* * *
Каюта была заперта: Фрол ушел обедать и не оставил ключа. Я стал бродить по узким переходам. Фамилии офицеров, которым принадлежали каюты, были мне незнакомы. Но вот я увидел прикрепленную кнопкой узкую белую карточку: «Капитан 3-го ранга Рындин». Я подергал за ручку, но дверь была заперта. Соседняя каюта принадлежала капитан-лейтенанту Гурамишвили. Я толкнул какую-то дверь и очутился в читальне. На длинном столе покрытом кумачовой скатертью, лежали газеты и журналы а на стенах висели оперативные сводки Совинформбюро и газета «Катерник», написанная от руки. Под бешено несущимся катером я увидел стихи:
Врагу не давать ни минуты покоя! Фашистским мерзавцам за все отомстим: За землю родную, за море родное, За наш Севастополь, за солнечный Крым!
Я знал, что фашисты сделали с Севастополем. Они двести пятьдесят дней били по нему из орудий. Со всех сторон на город шли сотни танков. Фашисты бросали бомбы в корабли, которые увозили раненых. Когда наши, по приказу командования, оставили , в нем не осталось ни одного целого дома...
Я продолжал читать:
«КЛЯТВА»
«Идя на выполнение боевого задания, мы клянемся, что будем действовать решительно, смело, не щадя своей жизни для разгрома врага. Пока сердце бьется в груди и в жилах течет кровь, мы будем беспощадно истреблять гитлеровцев. Мы будем идти только вперед! Силы свои и кровь свою отдадим за счастье народа, за нашу любимую Родину.
Капитан 3-го ранга Рындин Капитан-лейтенант Гурамишвили Старший лейтенант Русьев»
Дальше шло описание : «Командир Рындин под ураганным огнем противника первым ворвался в порт. Крупнокалиберные немецкие пулеметы и автоматы обстреливали катер со всех сторон. Герои же потопили стоявшие в порту транспорт и две баржи. Уклоняясь от снарядов и мин, катер полным ходом вырвался из огненного кольца. Но вдруг он врезался в остатки бон. На винт намотался трос. Команда бросилась на корму освобождать винт. Враг, заметив стоящий без движения катер, открыл по нему прицельный огонь. Рулевое управление вышло из строя. Но герой-командир, капитан третьего ранга Рындин, выбиваясь из сил, старался спасти катер. Глядя на своего командира, мужественно боролся за жизнь корабля и весь экипаж. Освещая море ракетами, немцы засыпали катер снарядами. Работа подходила к концу, оставалось сбросить с винта последнее кольцо троса. В это время раздался взрыв. Катер пошел ко дну. Оставшиеся в живых моряки вплавь устремились к берегу. На помощь к ним ринулся катер Гурамишвили. Уже подобрали краснофлотца Бабаева, когда фашистские снаряды накрыли катер. Он стал тонуть. Последним спрыгнул в воду капитан-лейтенант Гурамишвили и поплыл к берегу. Старший лейтенант Русьев пытался подойти на помощь пловцам, но гитлеровцы открыли такой ураганный огонь, что ему не удалось этого сделать».
.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В военно-морское училище, сразу после выпуска из училища общевойсковых миномётчиков, назначили на должность заместителя командира роты лейтенанта. По какой причине это произошло, не известно. Сменил он родную зелёную форму на черную, армейские погоны на береговые флотские. По наивности, лейтенант решил, что этого достаточно. Вникать в особенности морской службы и терминологию не хотелось. Начал он начальствовать над курсантами второго курса, а известно, что на втором курсе парни считают себя моряками не хуже Нахимова или Нельсона. Пока нужно было водить роту на обед, на прогулку и тому подобное, всё было относительно гладко, правда, особых симпатий лейтенант не заработал. В мае месяце следующего года лейтенанта с полуротой курсантов отправили руководителем практики на флот. Полуроте выпал жребий практиковаться на крейсере. На следующее утро, после размещения, обычная процедура подъёма флага. Пятьдесят курсантов построились в две шеренги на шкафуте крейсера, прошёл церемониал подъёма флага, затем утренний осмотр личного состава. Всё это было лейтенанту знакомо. Если погода позволяет, на кораблях обычно расчехляют на дневное время оружие и технические средства. Так и случилось на этот раз. По корабельной трансляции прошла команда «Чехлы снять». Эта команда оказалась роковой для лейтенанта. Перед строем курсантов, он снял с головы фуражку и начал стаскивать с неё чехол. Строй курсантов не рухнул на палубу и не забился в конвульсиях только по той причине, что молодым парням уже внушили понятия о дисциплине и субординации. После этого представления все заядлые шутники крейсера считали своей обязанностью разыграть лейтенанта. Так после занятий курсантов астрономией, младший штурман, во время ужина в кают-компании, заметил лейтенанту, что курсанты во время занятий брали «крамбол» и «кофердам» которые нужно вернуть на место. На вечерней проверке лейтенант долго и упорно пытался выяснить, кто брал и куда делся крамбол и кофердам, а народ развлекался. Через пару недель лейтенант выдохся, вместо него прибыл руководить практикой один из преподавателей, а лейтенанта больше никто не видел.
– часть палубы и борта в районе клюзов, где ранее размещалась балка для завалки адмиралтейского якоря. – сухой отсек, разделяющий днищевые цистерны.
Вышка преткновения.
Не всякому мазохисту понравится в шесть часов утра вскакивать с нагретой койки по сигналу дудки или горна и по пояс раздетым, в любую погоду, делать годами физзарядку на шестнадцать счётов. Однажды на училищном плацу, где проводилась физзарядка, появилась деревянная вышка, вроде той, с которой прыгают в воду, только с ограждением и без трамплина. Во время очередной зарядки на эту вышку залез офицер строевого отдела и стал брать на карандаш тех курсантов, которые, по его мнению, не проявляли видимого энтузиазма при выполнении упражнений. Начались замечания, а замечание это угроза лишиться увольнения. Недалеко от плаца находился гальюн типа «сортир» примерно на 25-30 посадочных мест, этакое фундаментальное бетонное здание немецкой постройки, высотой около четырёх или пяти метров. Вот на крыше этого общественно полезного здания, однажды утром, очередной наблюдающий обнаружил вышку, с которой он должен был выявлять сачкующих курсантов. Об этом было доложено дежурному офицеру, который вызвал дежурный взвод и приказал снять вышку с крыши гальюна. Конечно, когда взвод стал снимать вышку, он её уронил и так неудачно, что она почти развалилась. Ну, если не совсем развалилась, то забираться на неё стало опасно. На упрёки дежурного офицера за плохо сделанную работу, командир взвода быстро подсчитал вес вышки и доказал что для этой работы нужно было вызывать автокран. Видимо, эта вышка не находила одобрения в руководстве, потому дознаваться, как попала на крышу гальюна не стали.
Я включил в повествование некоторые наиболее примечательные эпизоды из своей жизни, которые всплыли в моей памяти и не были включены в «Воспоминания». Хочу заранее попросить извинения у читателей за неточности, которые могут обнаружиться в моём рассказе, поскольку возможности использования справочной литературы в библиотеках, музеях, архивах и т п. у меня по состоянию здоровья не имеется. Хочу выразить особую благодарность средней дочери Николая Степановича моей тётке Ирине Николаевне Олениной, которая предоставила мне сведения о своём отце Николае Степановиче и моём прадеде Степане Николаевиче, которые я использовал при подготовке к печати повести Н.С. Вечеслова «Адмирал Святодуский». К сожалению, Ирина Николаевна ушла из жизни, и моя благодарность перестала представлять для неё интерес. Я огорчён, что не осталось в живых и её сыновей – Николая и Олега, для которых моя признательность могла бы иметь значение. Не могу не сказать огромное спасибо своей внучке Екатерине Жатовой за проделанную работу по иллюстрированию повести, тем более, что специального оборудования у нас нет.
Николай Георгиевич и Ольга Николаевна Вечесловы под опекой Екатерины Жатовой.
Глава первая. Старшее поколение Вечесловых
Семья Вечесловых происходит из старинного дворянского рода, известного ещё при Иване Грозном. Фамилия Вечесловых была занесена в 6-ю Российскую гербовую книгу. Отец Николая Степановича Степан Николаевич родился в Ростове Великом в 1834 году. В 1854 году он окончил Морской корпус и служил в военно-морском флоте. Во время Крымской войны участвовал в боевых действиях Балтийского флота против англо-французской эскадры, был награждён медалью на Георгиевской ленте за оборону Свеаборга. Для любознательных могу уточнить, что сейчас Свеаборг именуется Суоменлинна и принадлежит Финляндии, а до октябрьского переворота являлся военно-морской базой Российской империи. После выхода в отставку Степан Николаевич был избран Мировым судьёй. Мать Николая Степановича Надежда Владимировна, урождённая Филатьева, родилась в 1854 году в семье священника. Николай Степанович родился 7-ого августа 1880-го года в Ростове Великом. Он рано лишился отца, умершего в 1890 году. В семье было три сына – Владимир, Николай и Дмитрий – и шесть дочерей, из которых младшая Александра родилась уже после смерти отца.
(из книги Г.К. Старк "Моя жизнь", СПб, 2003 год). 38 - Николай Степанович Вечеслов.
Надежда Владимировна, оставшись вдовой со столькими детьми, не растерялась и сумела дать образование всем детям – сыновьям в Морском Кадетском корпусе, дочерям – в Смольном институте. Три из них окончили институт с шифром, все владели несколькими иностранными языками. По окончании Морского Кадетского корпуса Николай Степанович был направлен на Черноморский флот, где окончил электро-минные курсы, после чего был переведен на Балтийский флот, на миноносец «Бедовый» минным офицером.
Фото 1. Лейтенант флота Его императорского величества Николай Степанович Вечеслов
Я не завершил повествование о своём знаменитом деде Николае Степановиче. После освобождения из плена Н.С.Вечеслов продолжал служить на Балтийском флоте, он был назначен старшим офицером броненосца «Адмирал Грейг», где очень много сделал по организации службы наблюдения и связи. Им был создан учебник «Оптическая телеграфия на флоте». Октябрьский переворот застал капитана первого ранга Н.С.Вечеслова в Гельсингфорсе. Это шведское наименование столицы Финляндии Хельсинки. В этом городе матросы жестоко расправлялись с представителями царского флота, бесчеловечно обращавшимися с нижними чинами. Учитывая это, сослуживцы-матросы не отпускали Н.С.Вечеслова без сопровождения выходить в город, а он в то время был назначен флагманским интендантом военно-морских сил республики, а затем и инспектором Реввоенсовета республики. Финляндия перестала быть частью России. Знающему и опытному офицеру предлагали остаться и переехать в благополучную, в течение многих лет не знавшую войны Швецию. Но Родина звала Николая Степановича к себе. В мае 1918 года он откликнулся на её зов, и пароходом «Нарва» семья Вечесловых вернулась в Россию. После увольнения в запас в 1928 году Николай Степанович работал в госучреждении по организации в стране мобилизационной работы. В 1932-ом году капитан 1-го ранга Н.С.Вечеслов из-за удара оглоблей в грудь чего-то испугавшейся лошади на трамвайной остановке, заболел туберкулёзом и вынужден был оставить работу, получив инвалидность 1-ой группы. Болезнь у деда протекала очень тяжело, и все родные и близкие очень беспокоились за него. Два внука, родившиеся у старшей дочери Надежды и средней Ирины были названы в его честь – Николаями. Один из них, сын Надежды Николаевны в возрасте семидесяти пяти лет является автором этих строк. Одна примечательная деталь – в день пятидесятилетия Цусимского сражения в 1955-м году в Советском Союзе устроили большие торжества, как будто это было не горестное поражение, а величайшая победа. Николаю Степановичу была назначена персональная пенсия союзного значения. На одном из торжественных пионерских слётов он был принят в почётные пионеры, а фотография этого торжественного мероприятия была помещена в главном печатном органе Министерства обороны газете «Красная звезда».
Алексей Силыч Новиков-Прибой
Оставшись не у дел, Николай Степанович занялся литературной деятельностью, писал воспоминания, роман «Берег и море» о предыстории Цусимского поражения. В это же время он сблизился с писателем-цусимцем и много помогал ему в создании романов «» и «Бегство», т.к. Новиков-Прибой, а во время Цусимского сражения просто матрос Новиков, не мог знать подробностей об образе жизни и нравах командного состава. По оценкам литературоведов, редакций, издававших роман Алексея Силыча «Цусима» и моей лично как рядового читателя, Новиков-Прибой является вполне приличным писателем. Ему пришлось проделать колоссальную работу по сбору материалов о трагическом морском сражении. Благодаря его книге весь мир узнал о героическом подвиге моряков эскадры. В Советском Союзе стали воспринимать сражение как подвиг народа, а поражение приписывать «прогнившему царскому режиму». Возможно, что пышное празднование пятидесятилетия в 1955-ом году этой морской битвы с торжественными слётами пионеров и приглашением на них участников этого события, в том числе Николая Степановича, было осуществлено благодаря этой книге. Присуждение Николаю Степановичу персональной пенсии союзного значения тоже результат творчества А.С.Новикова-Прибоя.
Н.С.Вечеслов справа.
Старшему внуку Николая Степановича Николаю Георгиевичу Вечеслову Всевышний завещал не только стать моряком Военно-морского флота России, но и связать свою судьбу со Страной восходящего солнца. Разница в судьбе всё же была – внук попал в Японию не через попадание в плен к самураям, а путём зачисления в органы военной стратегической разведки. Он закончил факультет военно-дипломатической службы Военно-дипломатической академии Советской армии с японским языком и два года под крышей Министерства иностранных дел работал в Посольстве Советского Союза в Токио. Командование посчитало, что работа у Вечеслова проходит успешно, и было принято решение назначить молодого офицера вице-консулом в открывшееся консульство в Саппоро. Но Всевышний посчитал иначе. Из-за заболевания жены Вечеслова (мозговая опухоль) он был срочно отправлен в Москву, и на этом командировка в Японию прервалась. Владел ли Николай Степанович языком Страны восходящего солнца, мне не известно. Знаю только, что в его бумагах имелся русско-японский разговорник для допроса пленных. Внука же судьба заставила освоить этот труднейший язык в Военно-дипломатической академии для работы в Японии и в качестве дипломата, и работника резидентуры Глввного разведывательного управления. Жена Николая Степановича Татьяна Андреевна в девичестве тоже была Вечесловой, так что при вступлении в брак с Николаем Степановичем ей даже не пришлось менять фамилию. Её отец имел звание генерал-лейтенанта, захоронен он на Ваганьковском кладбище.
Юный нахимовец Коля Вечеслов.
Бабушка по матери очень по доброму относилась ко мне. Мне почему-то запомнился мой первый визит в форме нахимовца к Вечесловым - Николаю Степановичу и Татьяне Андреевне в первый мой отпуск из Нахимовского училища. Когда бабушка узнала, что я изучаю английский язык, спросила меня, конечно же, по-английски: «Do you speak English?» Я этой фразы не понял, Я уловил, что меня о чём-то спрашивают, но слово говорить по близкому созвучию я воспринял как свинья (спик – пик). Татьяна Андреевна деликатно промолчала, она перевела разговор на другую тему. Николай Степанович и Татьяна Андреевна были православными верующими, у них в комнате в одном из углов помещалась икона Девы Марии в чрезвычайно дорогом укладе. Сейчас эта икона хранится у вдовы Олега Олеговича Оленина Натальи Николаевны. Но больше, чем икона мне запомнились дни Пасхи. Бабушка пекла очень вкусные куличи, делала из творога с изюмом какое-то блюдо, которое, по-моему, называли пасхой. Визиты к старейшим представителям «большой семьи Вечесловых» в такие дни мне запомнились как светлые праздники с чрезвычайно вкусными угощениями.
Второе и третье поколение семьи Вечесловых: Георгий Андрианович, Надежда Николаевна, Николай, Дмитрий и Вероника в начале 1950-ых годов.
Как ни покажется странным, к клану большой семьи Вечесловых, по словам Татьяны Андреевны, относится известный советский биолог и селекционер Иван Владимирович Мичурин, автор более 300 сортов плодово-ягодных культур, почётный член Академии наук СССР, академик ВАСХНИЛ. Он разработал методы селекции плодово-ягодных растений, главным образом, методом отдалённой гибридизации – подбором растительных пар, преодолением нескрещиваемости. Мичурин проложил начало продвижению на север многих южных культур. О генеалогии принадлежности Ивана Владимировича к семье Вечесловых я не запомнил подробностей, в памяти сохранилось лишь гордость моей бабушки в том, что такой знаменитый человек является нашим родственником. Старший брат деда Владимир Степанович, будучи командиром отряда миноносцев, на Балтийском флоте, отличился в боях Первой мировой войны. За проявленную отвагу и воинское мастерство был награждён золотым георгиевским оружием. Его имя выбито золотыми буквами в Георгиевском зале Кремлёвского дворца. Он так же командовал крейсером «Громобой». В годы гражданской войны Владимир Степанович исполнял обязанности начальника Морского генерального штаба республики. и документы Владимира Степановича Вечеслова хранятся в Ростове Великом Ярославской области в музее заповеднике «Кремль». О судьбе младшего брата моего деда - Дмитрия Степановича я знаю очень мало. По образованию Дмитрий тоже был моряком, Он закончил Морской Кадетский корпус. Никакими сведениями о его служебной карьере я не располагаю. Известно мне только одно – после октябрьского переворота Дмитрий не перешёл на сторону большевиков, во время гражданской войны он сражался в рядах Белой гвардии. В связи с этим у меня возникает вопрос – почему в одной семье двое старших братьев перешли к большевикам, а младший остался верен присяге.
: Владимир, Дмитрий, Николай.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Сегодня премьер предстал перед телекамерами и полтора часа рассказывал очень интересные вещи. Среди всего прочего, он дважды посоветовал россиянам брать карандашик и считать, считать, считать. Собственно, не мудрствуя лукаво, я так и поступил, взяв за основу официальную статистику выступления нашего председателя правительства. И вот что у меня получилось.
Оказывается, в бюджете на каждого из нас предусмотрено всего по рублю в день на наше здоровье и по 80 копеек на образование. Для сравнения, в бюджет Министерства обороны от каждого из нас, россиян, отнимают 42 рубля в день. И я совсем не против этого — давно известно, что, если не кормить свою армию, то придется кормить чужую, но вот что меня заботит. Оказывается, что консолидированный бюджет здравоохранения и образования (т.е. формируемый не только из федерального, но и из региональных и муниципальных бюджетов) в два с половиной раза БОЛЬШЕ нашего оборонного бюджета, который на 100% формируется из федеральных средств. Это получается, что на здравоохранение и образование у нас тратится целых 60 и 40 рублей в день на душу населения, соответственно. Я бы в это поверил, если бы не знал, из чего формируются наши местные, особенно муниципальные бюджеты. Но даже если так, то посмотрим, много это или мало.
Среднестатистический россиянин тратит по своей инициативе 6-8 рублей в день на лекарства, причем, по разным оценкам, от 10 до 25% этих лекарств — чистейший воды контрафакт, но это для сегодняшних рассуждений не главное. Главное то, что федеральный бюджет тратит на наше здоровье, как минимум, в шесть раз меньше, чем мы сами на лекарства, пусть даже и сомнительного качества.
В реальной жизни, стоимость одного койко-дня в больнице стоит больше 5000 рублей в день, если считать по принципу «все включено». Это означает, что в условиях стационара на бюджетные деньги можно лечить только одного пятитысячного из нас, а мы не такая здоровая нация, чтобы нам этого было достаточно. К тому же, в своем стремлении не только лечить, но еще и делать деньги, современная медицина вольна выбирать лечение (например, дорогое лечение конечности или дешевая ампутация), тогда как забота о больном отходит на десятое место. Есть больницы, в которых зав. отделением получает 15 тысяч в месяц и вынужден подрабатывать, чтобы прокормить семью. Про санитарок и медсестер вообще можно не говорить. Их нищенское положение давно известно всем. Правда, премьер сказал, что эта задача решается и что к 2018 году….. И повеяло летом, налетел легкий ветерок и послышались соловьиные трели… А пока медсестра без трудового стажа получает в час столько же, сколько наша медсестра за суточное дежурство. Так велит рамочное соглашение, которое в США обязательно для всех, кто нанимает медсестер.
У меня нет статистических данных, свидетельствующих о состоянии дел в образовании, но слухи доходят разные. Тут и сумасшедшие предновогодние стотысячные премии учителям, и доплаты из фондов развития, формирующихся из средств богатых родителей, и честно признавшийся мне заведующий кафедрой одного из ведущих российских вузов, доктор наук, профессор, сказавший, что его зарплата составляет 22 тысячи рублей.
Врач, учитель, полицейский — в последние века российской истории именно эти три фигуры были символами империи. Создается впечатление, что нынешняя власть сознательно дискредитирует эти профессии, продолжая странным образом отрицать самое себя.
P,S. Д.А.Медведев: ”Я считаю, что Сердюков в качестве министра обороны работал весьма эффективно”. Это как же тогда работают другие министры, если на их фоне деятельность Сердюкова выглядит в глазах премьера столь достойно?
Есть кто живой? 04.09.2011.
Удивительное дело: мир, в котором мы продолжаем жить, давно уже не существует. Существует лишь иллюзия, умело поддерживаемый средствами массовой информации виртуальный образ, за которым уже давно пребывает совершенно иная действительность, терпеливо ждущая, когда же нам самим надоест этот грандиозный самообман. В Париже, в гостях у галла в первом поколении по фамилии Саркози собрались «друзья Ливии». Как водится между друзьями, стали делить. Диктатор Каддафи оказался человеком хозяйственным и в меру зажиточным, и раскулачивать его принялись сразу «60 друзей Оушена». Но настоящий «друг» так перепугался, что его обделят, что потребовал, чтобы следующий раз собирались у него, т.е., чтобы в Нью-Йорке и чтобы у президента в первом поколении. Помнится, в эпоху до политкорректности у одного негра-миллионера спросили, тяжело ли быть негром в Америке. И он ответил: «Негром я был тогда, когда был беден». Из этой полувековой давности ремарки совершенно ясно, чего больше всего боится американский президент. Он боится бедности. Именно поэтому на чужой территории за чужие деньги уничтожает свои устаревшие боеприпасы, и еще хочет что-нибудь заработать на такой утилизации. А чтобы всем было ясно, кто самый большой друг ливийского народа, то все его друзья отныне переименовываются из «друзей Ливии» в «ливийских друзей» с местом пребывания в Нью-Йорке. Теперь, наверное, политкорректность потребует, чтобы все политики носили значки с изображением ливийского зайца (это такой беленький с ушками) и словами «Я — ливийский друг». Пока толпа статистов в Триполи скачет перед камерами международных телекомпаний и храбро палит в воздух, кто-то грабит музей исторических ценностей и рушит то, что нельзя с собой унести. Одно слово: свобода! Можно было бы посокрушаться по поводу случайного стечения печальных для музея обстоятельств — ну, несовместима человеческая культура со свободой по-американски, которая, как кока-кола, должна быть везде одного качества, поэтому везде начинается с банального воровства. До этого американские солдаты, принесшие свободу иракскому народу, разграбили музей в Багдаде. В наши дни совершаются варварские преступления против человечества, происходит разграбление высших достижений человеческого духа, а в эти же самые дни посол президента в первом поколении, который боится бедности, произносит с трибуны древней Колывани, которая теперь тихий такой Таллинн (через два «н»!) речь, в которой возлагает равную ответственность за разжигание Второй мировой войны на Германию и СССР. Помнит ли этот карьерный дипломат о том, с какой искренностью американский народ помогал этой, как он утверждает, преступной державе под названием СССР, которой единственной оказалось под силу разгромить всю нацистскую нечисть? Эх, если бы тогдашним нацистам да сегодняшние американские СМИ, то и они бы слыли окончательными освободителями европейцев, отправляя их в газовые камеры и так привычно грабя национальные сокровища. Но тогдашние СМИ не были столь изобретательны, чтобы им поверили, будто немецкий штык несет свободу. А вот американский «томагавк», оказывается, несет. Утро не так далеко от нас отстоящего 19 ноября 2005 года уже принесло окончательную свободу 24 иракцам из города Хадита. Их расстрелял патруль морских пехотинцев, мстя за смерть своего командира отделения, погибшего на мине-ловушке. Как потом оказалось, мстили, в основном, детям, старикам и старухам. Среди жертв, способных носить оружие было только пятеро – таксист и четверо его пассажиров, остальные все дети и старики. В теле одного старика, который передвигался на инвалидной коляске, насчитали девять пуль. Бравые морпехи все свои убийства записали в жертвы злополучного взрыва мины и полгода жили спокойно, пока информация об этой бойне не дошла до журнала Time. Осужденных по этому делу пока нет, потеряли свои должности только комбат и пара его офицеров. Но вот что примечательно. На следствии один из молодых морпехов, участвовавших в этой бойне, только недавно прибыл из «учебки» и решил, что его вызывает следователь потому, что он что-то делал не так, как его учили. Поэтому, опережая вопросы следователя, он выпалил: «Я ничего не нарушил, я все делал так, как учили: один выстрел в грудь, другой — в голову!». И повторил для убедительности: «В грудь, в голову — все, как учили». После чего замолчал, довольный собой. Еще один морпех постарше рассказывал следователю, как мочился на голову одного из убитых пассажиров такси… Несовместимыми с американским идеалом свободы оказались пятилетняя Зейнаб, трехлетняя Айша, грудной младенец, их дедушки и бабушки. По словам еще одного морпеха, когда он ворвался в один из домов, в комнате дети стояли на коленях и молились. Но свобода оказалась превыше детских жизней и молитв Всевышнему. Сегодня тот же спецназ, почти полностью освободившийся от дел в Ливии, мутит воду в Сирии. Те же убийцы с доведенным до автоматизма навыком «в грудь, в голову», подстрекают толпы сирийцев, сеют панику одиночными выстрелами (опять же, в голову!) и профессионально изображают народный гнев. Тем временем, сенатор от Пскова в третьем поколении скачет по Ливии, чтобы убедиться, окончательно нас выкинули из этой страны или еще на что-нибудь можно надеяться, не замечая в своем иллюзорном мире, что нас уже выкидывают из Сирии. Но дело не в том, что нас откуда-то выкидывают. Мы и сами себя выкидываем из нашей собственной страны, позволяя полям зарастать лесом, дорогам разбиваться вдрызг, заводам превращаться в руины, а политикам врать. А дело в том, что, пока нам говорят о свином гриппе, коровьем бешенстве и других напастях современного мира, мы и не замечаем, что наше восприятие доведено до примитивных инстинктов, при которых преступление кажется благом, а пошлость искусством. Мы теряем человеческое. В нас уже убили высшее достижение человеческой цивилизации под названием коллективизм. Ни один человек на Западе не понимал и не понимает, что это такое, если даже ему объяснять это долго и по складам. Мы живем на развалинах, как после землетрясения. Господи, дай нам минуту тишины, чтобы успели мы крикнуть: «Есть кто живой?» — и услышать ответ.
