– база торпедных катеров Северного флота. Была построена в период Великой Отечественной войны и передана флоту в мае 1944 года. Посёлок для семей офицеров, затерянный среди высоких скал, состоял из десятка щитовых финских домиков. Обширная бухта в глубине губы Долгая Западная, предназначенная для сотни боевых катеров, была надёжно защищена с моря от штормового северного ветра массивным островом Кильдин. Плавпричалы, у которых базировались две бригады деревянных торпедных катеров 183 проекта, равномерно распределены по периметру южной стороны бухты. Бригады входили в состав 51 дивизии, которой командовал контр-адмирал Марковский. Дополнением к вышеприведенным рассказам может послужить и воспоминание (в стихах ) другого свидетеля событий середины 1950-х годов 20 века.
Сказание о Долгой губе
Кирносов Алексей, выпускник ЛВМПУ, Северный флот, 1951 г.
На старости лет выпал жребий возобновить контакты с целой группой бывших нахимовцев. Этими ребятами оказались Сергей Карасёв, Николай Верюжский (он, правда, окончил Нахимовское на год позже меня) и Владимир Гриневич. Возобновил я контакты с ними пока только виртуально через сайт в Интернете «Одноклассники». А подтолкнула меня к этому Катя Жатова. Она связалась с ними и своим поступком очень обрадовала меня. С большим вниманием прочитал подборку материалов, подготовленную бывшими нахимовцами-питонами. С огромным интересом ознакомился с повестью В.Ф. Касатонова «Его поглотило море» о гибели дизель-электрической ракетной подводной лодки 613-ого проекта, переоборудованной из обычной торпедной путём установки на палубе в кормовой части двух контейнеров для пуска крылатых ракет. Лодка затонула в то время, когда я ещё служил на флоте. О причинах её гибели ходило много легенд, и только сейчас я узнал ориентировочную причину трагедии. С другими материалами тоже ознакомился с интересом, но они посвящены повседневной боевой деятельности лодок, о которой я знал по собственному опыту... О моей первой жене. Женой она стала случайно, приближалось окончание училища. Это означало, что жизнь без жены снова ждёт казарменная. Приём пищи в столовой, отдых на железной койке в кубрике, то есть в комнате казарменного типа. Многие из нас до конца не осознавали, но понимали, что, только женившись, можно избавиться от сверх надоевшего быта в казарме. Поэтому многие выпускники интуитивно чувствовали, что только семейная жизнь может внести в неё новые штрихи. Не понимали мы, что выбор подруги должен быть тщательным и разумным. Ничего этого я не сделал, взял в жёны, как вскоре выяснилось, похотливую бабу со смазливой рожицей, которая служила приманкой для блудливых и непорядочных мужиков, а таких во флоте сверх достаточно. Убедился я в этом очень скоро.
Таким мужиком оказался выпускник нашего курса Пузаков Геннадий Петрович. Его служба, так же как и у меня началась в бригаде дизельных подводных лодок в Усть-Двинске – пригороде Риги. Жильё, то есть комнату в коммунальной квартире получили не только в одном доме, но и в одном подъезде Генка на втором этаже, а я на первом. В жёны Генка взял ещё в курсантские годы жительницу Риги Алевтину, которую называл Алькой. Она, не стесняясь, рассказывала своим подругам о блудливых похождениях своего мужа и демонстрировала женщинам фотографии похорон младенца, рождённого, по словам Пузаковой, любовницей Геннадия и умершего от какой-то болезни. Генка с гордостью хвастался, что сожительствует с младшей сестрой жены. О том, что Пузаков клеится к Светке, я долго не догадывался. Просветил меня в этом мой сосед по квартире заместитель командира подводной лодки по политической части нашей бригады Юрий Толмачёв, который оказался случайным свидетелем похода в ночное время Светки в Пузаковскую квартиру и задержавшуюся там очень надолго. Служебная карьера у Пузакова шла успешно. Его назначили старпомом на новостроящуюся подводную лодку, которая после ввода в строй ушла на постоянное базирование в Петропавловск-Камчатский. Всё шло к тому, что он сможет повторить карьеру Геннадия Хватова, то есть войти в элиту командного состава Тихоокеанского флота. Но судьба сложилась иначе. Завершилась служба у Геннадия трагически. После очередных загулов мужа в Петропавловске-Камчатском его жена повесилась в туалете. Начальники не простили ему этого происшествия и назначили со значительным понижением в должности - командиром роты в учебный отряд на острове Русский во Владивостоке. Не сумел любитель клубнички дослужиться даже до звания капитана первого ранга, хотя командиром лодки всё-таки стал.
У меня же возник вопрос: «Что делать мне?» На руках у меня двое малолетних детей. В советское время во флоте разводы считались грехом, который препятствовал нормальной карьере. Я принял самое простое решение – перестал хранить верность Светке, соблюдая при этом осторожность. Не повторять же опыт Геннадия! Всевышний покарал блудницу. Когда мы находились в Токио, у Светы в недоступной для операции части головного мозга появилась опухоль, которая оказалась злокачественной. Послом Советского Союза в Токио в то время был очень влиятельный потомственный дипломат. Когда ему доложили о сложившейся ситуации, он, не задумываясь, принял решение отправить нас в Москву самолётом через Северный полюс. В то время нормальной воздушной линии между Москвой и Токио не было, билет же через полюс стоил дорого, но Трояновский без всяких консультаций с МИДом отправил нас в Москву самолётом. В Главном клиническом военном операцию по удалению опухоли сделали, но завершилась она смертью пациентки. В 34 года я стал вдовцом, имея на руках двух малолетних детей – четырёх и девяти лет...
В Эстонии я до этого бывал в столице и в её пригороде Палдиски. Этот городок впоследствии стал учебным центром для подводников. Во время поездки мне удалось ещё раз посмотреть почти все республики, в те годы входившие в состав Советского Союза. Больше всего меня поразило состояние кладбищ в Эстонии. Элитное кладбище Свято-Данилова монастыря выглядит не таким уж ухоженным. В пригороде Таллина Палдиски в бригаде малых подводных лодок в течение шести месяцев я проходил стажировку после сдачи государственных экзаменов. Могу твёрдо сказать, что Эстония недолюбливала Россию больше, чем Латвия, хотя в целом население воспринимало русских людей, даже одетых в военную форму, вполне лояльно. Свою оценку поведения эстонцев я могу дать только в тех сферах, которые сам видел или чувствовал. В первую очередь русскоязычное население общалось с местными жителями через розничную торговлю и места досуга, которые посещали все слои населения – кинотеатры, театры, танцевальные клубы. Сегодня их называют, как мне кажется, дискотеки. Начну не с магазинов, а с погостов. Сейчас очень модно ругать правящую элиту Эстонии за перезахоронение останков погибших при освобождении столицы республики Таллина и перенос памятника погибшим героям. А что здесь плохого? Убрать мавзолей с саркофагом Ленина с Красной площади и не устраивать кладбище рядом с Кремлёвской стеной – это хорошо! А почему-то аналогичное деяние только рангом пониже для Эстонии - кощунство? «Что можно богам, то нельзя быкам!» Ну, хоть кроха серого вещества у крикунов имеется? Меня удивляет, что эстонцы не ответили аналогично. Замечу, кстати, что у эстонцев рядовое кладбище под Таллинном содержится не хуже, а, возможно, и лучше нашего погоста у кремлёвской стены.
А уж коли я начал философствовать с магазинов, то замечу, что здесь прекрасно понимали, лишний клиент - это дополнительный доход. Могу заметить, что когда мы путешествовали по Прибалтике и пересекали Таллин, позавтракать заехали в кафе на западной окраине города. Меня потрясло, что почти всё местные посетители заказывали себе на завтрак приличную порцию вина. Употреблять спиртное, особенно в ранние утренние часы, их русские что ли научили? Теперь о дискотеках. Матросские клубы и дома офицеров молодые девицы-эстонки почему-то не посещали. В отличие от латышек эстонки проводили время только со своими парнями в местных танцевальных клубах. Сразу отмечу, что латышки весьма охотно веселились с офицерами Военно-морского флота СССР. После танцев они довольно навязчиво затаскивали своих партнёров к себе на квартиру. Не менее целенаправленно латышки цеплялись к морским офицерам в ресторанах. Аналогичная картина наблюдалась и других общественных местах – в транспорте, на улицах, пляжах и т.п. Весьма охотно латышки шли замуж за офицеров. Фамилии моих коллег, совершивших такой шаг, в памяти почему-то не остались. Могу только сказать, что мои знакомые женского пола, обладавшие заметным латышским акцентом, высказывали сожаление, когда узнавали, что у их собеседника штамп о регистрации брака в паспорте уже имеется. Латвия, где я прожил, неся службу в Военно-морском флоте, более десяти лет особых новшеств мне не открыла. Но всё равно я увидел то, что для меня оказалось интересным. Сдачу молока государству они осуществляли, оставляя около ворот свого дома наполненный этим продуктом бидон, а работники колхозов или совхозов приезжали и забирали товар. Отношение к русскоязычному населению в целом было хорошим. Во всяком случае, проявления вражды к нам мы ни разу не видели. О том, как меня и моего приятеля Геннадия Пузакова исколошматили латышские парни-нацианалисты, я подробно рассказал в «Воспоминаниях».
Если Эстонию и Латвию, как мне казалось, я знал неплохо, то Литва в большей степени, чем их соседи, недолюбливала советскую власть. Сейчас мне понятно, что все три республики примерно одинаково относились к России. Впрочем, это теперь не имеет никакого значения. Все три прибалтийские республики уже давно не просто самостоятельные, но и являются членами НАТО. Отдельно необходимо сказать о той части Прибалтики, которая до победы Советского Союза в Великой Отечественной войне, была осиным гнездом фашистской Германии — это о Восточной Пруссии. Мне часто приходилось посещать Калининград – у немцев Кёнигсберг – и Балтийск – у немцев Пиллау. В этой части Прибалтики советские лидеры поместили Главный штаб Краснознамённого Балтийского флота (КБФ) – Калининград - и главную базу Балтийского флота – Балтийск. О Калининграде. Кёнигсберг немцы построили на века. Даже особняки для обитания офицерского состава возводились добротно и со всеми удобствами. В одном из таких особняков обитал выпускник нашего курса Юра Щёткин. До него в этом домике проживал его отец, служивший в Военно-морском флоте. Разница всё же была. У немцев в таком проживала одна семья, и дом являлся её собственностью, а советским офицерам давали только один этаж.
Хороши были и многоквартирные дома, да только ... восстановить их было тяжеловато. Но приехавшие на постоянное жительство в Пруссию россияне селились в разрушенные почти до основания дома. Как они это терпели, понять трудно. А восстанавливать разрушенный город новые хозяева не торопились. Даже собор, где размещается могила известного германского философа Иммануила Канта, основоположника немецкой классической философии, восстановили только в наши дни. В чём причина такой медлительности, можно только гадать. Мне кажется, что советская власть просто не верила в то, что эти земли станут русскими навсегда, а власть не хотела зря тратить ни ресурсы, ни свою энергию. Возможно, я ошибаюсь, но другой причины я не вижу. В этом городе я, как ребёнок, любил заглядывать в зоопарк. Он практически не был разрушен при взятии города нашими войсками. Когда я приезжал в Калининград в командировки, такие экскурсии были весьма приятными и полезными для того, чтобы убить свободное время. Пиллау при его взятии нашими войсками почти не пострадал, во всяком случае, ни разрушенных домов, ни изуродованных причалов я не видел. Нашей лодке довольно часто приходилось по разным причинам посещать эту базу Военно-морского флота СССР, например для демонстрации техники военно-морского флота выпускникам Академии Генерального штаба или для рассредоточения боевого состава ВМФ в период кризисных ситуаций, возникавших в мире довольно часто. Яркий пример такой ситуации Карибский кризис 1962-ого года.
Личный состав подводной лодки С-174, в центре снимка её командир капитан 2-ого ранга Виктор Петрович Каширин, слева в первом ряду- капитан-лейтенант Николай Георгиевич Вечеслов.
Необходимо отметить, что немцы прекрасно спланировали и построили эту военно-морскую базу. Она располагала удобным входом для кораблей любого класса и прекрасно размещенными причалами. Ещё одна особенность состояла в том, что на одном из причалов располагался ресторан, который имел и символическое морское название - «Золотой якорь». Ресторан обладал необходимым ассортиментом крепких напитков, а повара владели прекрасным мастерством в приготовлении всех видов блюд... В период Карибского кризиса наа Балтийском флоте все боеготовые субмарины были выведены на боевые позиции, На нашей лодке в море вышел командир бригады капитан 1-го ранга Кабанов Иван Петрович. Климатические условия на Балтике ни для техники, ни для личного состава проблемой не являются. Пришлось, правда, заходить в Балтийск для погрузки торпеды с ядерной боеголовкой. Но сделать это заставила не погода, просто никто не предвидел, что нужно быть готовым вести боевые действия реально. Мне выйти в море пришлось даже с направлением на стационарное лечение в госпиталь. В море пришлось проболтаться около месяца. Всевышний помиловал, с жизнью не захотели расставаться верховные правители обеих сверхдержав. Ядерной катастрофы не произошло. За всю мою не очень короткую жизнь это была самая серьёзная угроза возникновения ядерной катастрофы.
Капитан-лейтенант Н.Г. Вечеслов проверяет готовность радиоаппаратуры к работе в боевых условиях.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Октябрь 1956 года. Около 3-х часов ночи, эсминец проекта 56 ходом в 30 узлов летит в Кронштадт для докования, а затем на ремонт в завод. Настроение у всех благодушное. К утру будем на швартовых, а сейчас эсминец входит в Финский залив. Корабль ведёт старпом, командир в отпуске. На мостике старпом, вахтенный офицер, рулевой и дублёр вахтенного офицера, мичман-стажёр. Приборы мерцают зеленоватым не слепящим светом, и вдруг полнейшая темнота. Командир к аварийному машинному телеграфу – телеграф не работает, хотя обязан работать. Вахтенный офицер жмёт на тангенту авральной сигнализации, ударяет варежкой сразу по всем кнопкам коммутатора общесудовой трансляции – никакой реакции. Общесудовая телефония также не работает. Все забывают о существовании безбатарейной телефонной связи с ПЭЖом. Рассыльного, который дремал в посту распределения целей, посылают в ПЭЖ с приказом застопорить машины, рулевого с приказом боцманской команде отдать якорь, мичмана-стажёра - поднять матросов БЧ-3 и организовать аварийное управление рулём. Весь этот ужас продолжался в течение 20 минут. За это время корабль катился неизвестно куда, постепенно замедляя ход. Наконец, отдали якорь и стали разбираться. Место потеряно, гирокомпас вышел из меридиана. Причина всего этого веселья, как всегда, была до смешного банальна. Работала носовая электростанция. При переходе с одного дизеля на другой неправильно была подготовлена коммутация цепей и сработала защита. В кормовой электростанции вахта просто и крепко спала, надеясь, что когда будет нужно, её разбудит телефонный звонок. Вероятно, так и было бы, но электрик, в заведывании которого находились аккумуляторы группы аварийного питания, днём решил почистить батареи. Во время работы отсоединил клеммы и забыл их подключить.
«Сименс» - «Сталинград».
Отшвартовались мы рядом с трофейным немецким эсминцем типа «ЗЭТ». С виду староват, поизносился, 4 152 мм пушки, но длина стволов в половину от наших на крейсерах. Торпедных аппаратов 2 и каждый в 4 трубы. Вдруг я (мичман-стажер) получаю от командира БЧ настоятельную рекомендацию посмотреть торпедную часть на соседе. Захожу я в центральный торпедный пост и вижу знакомые даже по внешнему исполнению приборы. Только покраска потёртая и явно много повидала. В этот период за последний писк научной мысли нашего приборостроения выдавался комплекс приборов для торпедной стрельбы с названием «Сталинград». Так вот вижу я этот самый «Сталинград» только с шильдиками фирмы «Сименс» и сделан он около 20 лет тому назад. И ещё одна непонятка меня ожидала. В ответ на моё замечание, что магнитные усилители надёжнее ламповых, старшина торпедного поста вытащил из панели стеклянную радиолампу и бросил её в стальную переборку. К моему удивлению лампа осталась цела и даже в рабочем состоянии, что продемонстрировал старшина поста, установив лампу в панель и включив усилитель.
Контр-адмирал - начальник Балтийского ВВМУ подводного плавания в г. Калининграде (10.1956.-04.1961). Сын, Богданович Виктор Абрамович, окончил ЛНВМУ в 1952 году с серебряной медалью, в 1956-м - Высшее военно-морское училище инженеров оружия, минно-торпедный факультет. Проходил службу на флоте. Работал в научно- исследовательских и испытательных подразделениях в области разработок новой техники флота. Капитан 2 ранга запаса. Кандидат технических наук.
Заявка.
В плавучем доке Кронштадтского судоремонтного завода стояли крейсер и эсминец. Все свои потребности корабли удовлетворяли через завод по заранее поданным заявкам. Однажды утром к трапу крейсера работник завода привёл верховую лошадь под седлом и сообщил вахтенному офицеру о выполнении очередной заявки. Весь день командование крейсера искало шутника, а матросы подкармливали лошадь горбушками.
Мне показалось, что я вижу море, подбитый катер, людей, плывущих к берегу в темноте... Значит, они, если живы, на земле, захваченной врагом. Если живы!.. Я не мог представить себе отца не живым. Его теплые, сильные руки вытаскивали меня из постели, когда он приезжал из Кронштадта. Он крепко обнимал меня, когда мы сидели с ним по вечерам на диване, и рассказывал мне о дальних походах. А как он заразительно хохотал, представляя медведя-озорника, члена корабельного экипажа! Я впился глазами в газету. Слезы мешали читать. В ней не было страшного слова «погиб». Нет, не может быть, нет, его не могли убить, его не убили! «Рындин, выбиваясь из сил, старался спасти свой катер... Когда катер пошел ко дну, оставшиеся в живых устремились к берегу...» Оставшиеся в живых. А отец? Он-то жив или нет? Капитан первого ранга сказал вестовому: «Пусть начальник клуба снимет в ленинской каюте газету». Вот о какой газете шла речь! Он не хотел, чтобы я прочитал заметку...
Глава девятая. ВСТРЕЧА
Спотыкаясь, я поднялся по трапу на палубу и наткнулся на Андрея Филипповича. Я постарался взять себя в руки. Он моих слез не заметил. — Скучаешь? — спросил он. — Пойди, погуляй, пока не стемнело. Не опоздай к ужину... Пропускать во всякое время, — приказал он матросу у трапа. О недавнем дожде напоминали лишь капельки на голых ветвях да глубокие лужи. Над болотом клубился туман. Намокшие ивы купали ветви в реке. Каркали, отряхиваясь, вороны. Небо стало розовым, в мелких лиловых облачках. Дома в деревне стояли высоко над землей, на столбах. Переплывая в ялике речку, пели матросы. «Прощай, любимый город...» — затягивал тенор. «Уходим завтра в море...» — вторил ему баритон.
Грузинский дом на столбах (около 1940 г.).
На краю деревни несколько мужчин убирали сети. Я спросил: — Скажите, пожалуйста, где дом Ираклия Гамбашидзе? — А зачем тебе, бичико, Ираклий? Я сказал, что мне нужно видеть тетю Кэто, у которой живет Антонина, внучка художника. — Иди в третий дом по улице, — ответили мне. Большая собака с обрезанными ушами вышла из ворот, обнюхала мои брюки и повиляла обрубком хвоста. Я уже собирался было крикнуть: «Тетя Кэто!», как у калитки появилась русоволосая девочка в синей юбке и серой вязаной кофточке. Я сразу узнал ее. — Антонина! Она остановилась и сморщила лоб. — Не помнишь? Мы смотрели с тобой «Кота в сапогах»! В Ленинграде! — Да, помню, на Моховой, в ТЮЗе! Но откуда ты взялся? — Я вчера приехал. Ты знаешь, я в Тбилиси видел твоего деда. И он просил передать, что скучает и пришлет за тобой Тамару. — Тамару? Ты был под горой ?
— Да, Мы с мамой были у Шалвы Христофоровича. Какой он замечательный художник! Как жаль, что он больше не может рисовать. — Да, он стал плохо видеть. — Нам врач оказал — он ослеп. — Ты что-то путаешь! — Он получил... — Что? — Нет, ничего. Я вовремя спохватился. Чуть было не оказал: «Он получил извещение». Рыбаки что-то нам закричали. Кажется, подзывали к себе. — Пойдем куда-нибудь, — сказал я. Не до них было мне... Мы свернули на кладбище. Юркая змейка выползла из-под белой плиты. Я отпрыгнул. — Это уж, ты не бойся, — успокоила Антонина. Болотная птица низко пролетела над нами, чуть не задев меня крыльями. — Так он ослеп? — спросила вдруг девочка. — Нет, он не мог ослепнуть!
Я пробормотал, сжав кулаки: — Когда я вырасту, я фашистам за все отомщу! — За что? — За все! Она подняла заплаканное лицо: — Тебя Никитой зовут? — Да. Ты запомнила? Никита Рындин... — Рындин? Дядя Георгий ведь тоже Рындин! — Это мой папа. — Папа твой? — Да. — Значит, твой папа — дядя Георгий? — переспросила она. Положив руки мне на плечи и уткнувшись мне в грудь головой, она отчаянно заплакала. «Знает», — понял я. Не помню, сколько мы так простояли под мокрою ивою. Когда я опомнился, то с удивлением заметил, что кругом все затихло. Матросы больше не пели. Замолкли на кладбище птицы. Ветер стих. Ветви не шевелились, и камыши перестали шуршать. Где-то далеко, в облаках, захрипело: «Ух-ух!» — Слышишь? — спросила шепотом Антонина, словно боясь, что ее могут услышать там, в небе. — Слышу! Уж я-то хорошо знал этот мерзкий хрип «»!
Мы стояли среди могил и крестов. Ну, сейчас им покажут зенитки! Зенитки молчали. Почему? В Ленинграде, лишь только приближались к городу «юнкерсы», все начинало греметь и в небе клубились разрывы. — Вот так же они прилетали к нам в Ленинград, — шепнула мне Антонина. — Да, каждый день! Из-за дерева с оглушительным ревом вылетел огромный самолет. — Ложись! Я столкнул Антонину в канаву и сам лег прямо в воду. Что же зенитки молчат? Ведь он сбросит бомбы... Самолет медленно полз над нами. Он скрылся за кладбищем. За ним прополз второй, третий... пятый... десятый... Они гудели, ревели и, наконец, пропали вдали. Тогда я понял: фашисты не знают, что здесь скрываются катера... И они полетели в другое место. Потому-то и не стреляли наши! Словно в ответ вдали загремело. Один за другим слышались глухие удары, и при каждом ударе в небе будто вспыхивал лист бумаги. Бомбили город. В городе была мама! Мало пережила она в Ленинграде! Наконец, все затихло. Вымокшие и грязные, мы вылезли из канавы. В небе, подобно фейерверку, сверкали разрывы зениток. — Ты приехал один? — спросила Антонина. — Нет, с мамой. — А где твоя мама? — Там, — показал я туда, где бомбили. — Ой, как там страшно, должно быть! — воскликнула Антонина. — У тебя есть мама... — сказала она. — А вот я свою мамочку никогда не увижу... Я ждала, ждала ее в Ленинграде на Шамшевой, и вдруг пришел старый седой командир. «Девочка, — сказал он, — тебе нельзя больше здесь одной оставаться. Пойдем со мной, я отправлю тебя к отцу, к деду». Я пошла с ним...
Она замолчала. Наверное, перед ее глазами встал холодный, пустой Ленинград, и разбитые дома, и улицы в снежных сугробах, тот путь, по которому Антонина шла с уводившим ее с Шамшевой улицы старым командиром. — Летчик укутал меня в меховую шубу, и мы полетели. Мама, мамочка! Если бы ты была тут, со мной! — А ты где живешь? — спросила она погодя. — На корабле, — ответил я с гордостью. — Видала, стоит в кустах? — Где жил папа мой... и твой... дядя Георгий? — Да. И я стрелять обучусь и управлять катером. Как Фрол... — Как кто? — Один мальчик. Он на катере рулевым. Он спас и катер и командира. И я пойду в море и буду стрелять по фашистам. — Как я хотела бы быть не девочкой, мальчиком! — воскликнула Антонина. — Зачем? — Я бы тоже пошла на !
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В достоверности не уверен, но вроде был такой случай, в группе политзанятий на крейсере, которую вёл политработник. Матрос его спросил, зачем перед началом стрельб главного калибра делается холостой выстрел. Политработник подумал и сказал, что, вероятно, по той причине, что из пушек давно не стреляли и длинные стволы под своей тяжестью от этого сгибаются. Стреляют холостым зарядом для выпрямления ствола.
Выстрел холостым зарядом из орудий больших калибров производят для снятия смазки и прогрева ствола, чем убирают ошибки в баллистике.
Стрельба с молотком.
На эскадренном миноносце проекта 30-бис для стрельбы по самолётам была установлена башенная 85 мм спаренная установка. Возможно, в своё время она была последним писком артиллерийской моды, но к тому времени, когда попала на корабль, с ней было больше мучений, чем толку. У комендоров есть такое понятие как стрельба на пониженной высоте. Это когда самолёт летит, положим, на высоте 8000 метров, а снаряд при стрельбе по этому самолёту разрывается на высоте 4000 метров. По тому, как дымы от разрывов располагаются относительно цели, производят оценку успешности стрельбы. Выполняется такая стрельба. На крыше башни сидит корабельный комсомолец (молодой политработник, освобождённый секретарь комсомольской организации корабля), с молотком в руках. Самолёт на боевом галсе, но его ёщё не видно. Все шарят по голубому, без облачка, небу. Наконец самолёт видят все, но визирно-дальномерный пост его не видит. Открывается люк ВДП, из люка высовывается старшина и кричит старшине торпедного аппарата: «ГДЕ?» Старшина торпедного аппарата указывает рукой в сторону самолёта и кричит: «ВОН!» Башенка ВДП разворачивается в нужном направлении и начинает следить за самолётом. На башенке стоит оптический визир и допотопный радиодальномер. По проводам в пункт управления зенитным огнём (ПУАЗО) пошли гулять электрончики. ПУАЗО выработало данные для наведения башни и, получив эти данные, башня развернулась для стрельбы. И тут оказалось, что электрончики заблудились и самолёт идёт на корабль с правого борта, а башня развернулась на левый борт. Именно для этого случая на крыше башни и сидел комсомолец. Один удар по крыше молотком и в башне понимают, что башня развёрнута не в ту сторону. Пару секунд и башня развёрнута на правый борт, и начинает щупать небо стволами орудий. Комсомолец, убедившись, стволы смотрят в нужном направлении, стучит по крыше башни молотком три раза, после чего башня начинает выплёвывать в небо залп за залпом.
