Неисполнение перечисленных правил и обязанностей вследствие форс-мажорных обстоятельств тяжким грузом легло на командирские плечи, и Николай Иванович, обычно спокойный и рассудительный, добрейшей души человек, которого любила вся команда, начал терять терпение. В ход пошли эксперименты с отсечными аварийными фонарями и слаботочными переносными светильниками, но и эти, как сейчас говорят, нетрадиционные методы положительных результатов не дали. Тем временем лодка все ближе подходила к посту, и последней нашей надеждой избежать масштабного скандала оставалось то, что фантомом, невидимкой, а также призраком нам удастся тихо проскользнуть на рейд. Ну, должны же быть на посту разгильдяи, которые либо спят на вахте, либо «бьют козла»! Но и эта надежда через несколько минут рухнула - пост начал мигать в нашу сторону прожектором: точка, тире, точка, тире... давая знак вызова на связь. Последний гвоздь в командирское терпение вбил минер, который, вылезая из люка на мостик, со свету в потемках боднул командира в спину и доложил, что запас сигнальных ракет израсходован на торпедных стрельбах полностью, после чего, не разобравшись в настроениях руководства добавил, что зато остались два КСП красного цвета. Т.е. два контрольно-сигнальных патрона, которые выбрасывают красную ракету, но только при выстреле из-под воды. Использовать в надводном положении лодки технически невозможно. Стало ясно, что даже просто обозначить себя нам окончательно нечем. И гром таки грянул: _ Что с огнями?! Что с прожекторами?! Где ракеты?! Балаган! Публичный дом! Немедленно исправить огни! Штурманского электрика вниз! Наказать! Штурман! Механик!!! Мы притихли. А поскольку с десяток минут назад перед входом на рейд был остановлен дизель, и лодка шла под электромоторами, на мостике стояла полнейшая тишина, посреди которой до нас донеслось негромкое ворчание спускавшегося в люк Черникова:
- Огня, кричат, огня... - цитировал он из басни . Сообразив, что его слышат, он на одних руках по поручням трапа канул вниз. Да так резво, что мокрая командирская рукавица настигла его только на уровне нижнего рубочного люка. На этом можно было бы поставить точку, но уж для завершения дела скажу, что на траверзе поста в разрыве дождя лодку осветил мощный луч прожектора. Он обшарил корпус, задержался на ограждении рубки, где полутораметровыми цифрами был выведен бортовой номер, постоял несколько секунд и погас. Прекратил вызов и сигнальный прожектор поста. Мы стали на якорь, включив вместо якорных огней аварийные буи на постоянную, а затем разнесли переноски. Часть ходовых огней восстановили времянками. Ввели в строй прожектор. За ночь, перемигиваясь с постом, наш сигнальщик выяснил, что «вели» они нас от самого всплытия с помощью радиолокационной станции и тоже пребывали в напряжении, пока не прочитали бортовой номер. Здесь поняли, что «темним» мы не от хорошей жизни, и оперативному дежурному пошел обычный доклад. Матросская солидарность! После ухода Черникова на «гражданку» наши пути не соприкасались, и я даже забыл (и все-таки склероз) его имя и отчество. Но совместную с Черниковым службу на «С-43» вспоминаю с теплотой и благодарностью за его честный матросский труд. И еще за то, что именно благодаря его тонкой шутке тот день остался в памяти, а не стерся наряду со многими (чего уж греха таить) днями ничем не примечательных бесцветных будней. Так что добрый совет - не изведите флотского шутника, а то и вспомнить будет нечего.
Глава IV. ПОЛЯРНИНСКИЕ ПОТЕШКИ
Хохмы. Каламбурчики.
В середине 50-х годов прошлого столетия в столице северных подводников - городе Полярном, единственным местом культурного отдыха, не считая столовой-ресторана с народным названием «Ягодка», был Дом офицеров флота или по-свойски . Фильмы, концерты, танцы, встречи с интересными людьми, словом - все виды проведения досуга концентрировались в этом небольшом и чрезвычайно уютном здании. Кроме того, в каждой афише было упомянуто, что «работает буфет», и вот это очень привлекало флотскую офицерскую молодежь. Тем более, что засидевшихся, в том случае если они не буянили, иногда отвозили к дверям КПП дивизии дежурной машиной. Ну а в случае, если буянили, сами понимаете— к дверям гарнизонной гауптвахты. В один из воскресных дней, свободных от дежурства по бригаде, куда нас - холостяков засовывали неотвратимо и вне всякой очереди, мы с нашим минером Володей Семеновым двинули в культурный центр. Перед ДОФом, где согласно телефонному звонку намечалось мероприятие, висела афиша: «Вечер отдыха офицеров и их семей. Сегодня в программе: концерт самодеятельности, танцы, викторины, шарады, шутки». А внизу какими-то остряками красным карандашом было добавлено: «хохмы» и другим почерком: «каламбурчики». Нештатные добавления так нас развеселили, что возникла необходимость это дело «обмыть».
Шота Абашидзе
Начальником штаба нашей Краснознаменной ордена Ушакова дивизии подводных лодок в те годы был капитан 1 ранга И.С.Кабо. Вызвал как-то он к себе для беседы о личной дисциплинированности старшего помощника командира подводной лодки «С-101» (легендарного «бомбоулавливателя» - как ее окрестили еще в годы Отечественной войны) Шоту Ираклиевича Абашидзе. Шота был человек неординарный, как говорят «яркая индивидуальность». Гордый, бескомпромиссный, в общении прямой, кристально честный, добрый, непредсказуемый, хулиганистый и при всем при этом поэт и бильярдист.
. Делать нечего, пошагал он к начальнику. Пришел. Ждет в коридоре перед кабинетом. Минут через 5 решил постучать. Никто не отзывается. Заглянул - кабинет пуст. После этого родился стих (в исполнении самого Абашидзе):
Захажю я в кабинет, В кабинете Каби нет. Где же Каба - Наш начальник шьтаба?
Познакомился я с Шотой Ираклиевичем поближе уже в 1958 году, когда пришел на Пала-губский судоремонтный завод для навигационного ремонта. Шота в то время командовал СБР-ом - судном безобмоточного размагничивания кораблей. Стояли наши корабли у одного причала, через корпус один от другого. Помню, как поутру он кричал мне на плавказарму: - Вадим! Приходи ко мне на чай! Я пропадаю один в моем саркофаге! Саркофагом он называл свой СБР. Крепкая фронтовая дружба связывала его с дважды Героем Советского Союза Виктором Николаевичем Леоновым. И когда Леонов приезжал на встречи с личным составом Полярнинского гарнизона, он всегда находил Шоту Ираклиевича и жил только у него.
Коктейлизация
Известно, что вследствие ряда климатических особенностей город Полярный не сеет и не пашет. Вся съестная и питейная продукция, по крайней мере в середине 30-х годов, туда попадала Кольским заливом из Мурманска. При этом харч появлялся в магазине «залпами». Если привозили, к примеру, морского окуня холодного копчения, то из магазина народ тащил его охапками, а торговля им в Циркульном магазине продолжалась три-четыре дня, не переставая, так как больше никакой «живности» не было. Закусывать этим окунем уже на третий день было просто невмоготу. Откуда же мне было знать, что придет такое время, когда за охапку такого копченого окушка я отдам полцарства. А еще привозили баржами аргентинскую баранину, где каждая туша была аккуратно зашита в полосатую обертку, сильно напоминающую матросскую тельняшку. И тому подобная экзотика... Теперь подошла очередь рассказать о спиртном. Придет сегодня, скажем, буксир с шампанским - и тут же поступает на прилавок (почему-то шампанского даже в те времена было немерено). Через недельку-другую приходит баржа с питьевым спиртом (водкой нас баловали реже) - и тоже сразу в продажу. А шампанского-то уже нет - выпили. Так, естественным образом, происходила борьба с какой бы то ни было коктейлизацией, на первый взгляд, совершенно не совместимых по своим свойствам напитков. Например, спирта и шампанского. Иногда эти бутылки встречались, и тогда снобы творили коктейль «срочное погружение». Я однажды попробовал это пойло и зарекся — после первого стакана заснул и пропустил всю пьянку. Однако и питьевой спирт, и флотское «шило» оказывается, разводили по-разному. Я лично склонялся к варианту - пол-литра спирта на 0,7 литра чистейшей озерной воды из озера Арно, и тогда, как указывал великий русский ученый Менделеев, получается обыкновенная классическая водка.
Но вот когда я готовился к свадьбе с кредитным инспектором Полярнинского отделения госбанка - Еликанидой Алексеевной Алферьевой и опрашивал будущих гостей, как, мол, разводить, то некоторые хрипло отвечали: «По широте». Много позже я узнал, что есть еще один замечательный способ, который практиковал мой добрый товарищ Владимир Ваганов. Сейчас он работает прообразом самого себя в паскуднейшем американском фильме об аварии атомного реактора на головной атомной ракетной подводной лодке «К-19». Он действительно был старшим помощником командира этой лодки Николая Затеева, но этим фактом и заканчивается правда об аварии, остальное - бред. Так вот Владимир лил воду в стакан со спиртом примерно пополам, затем засовывал в этот стакан оторванный с полей газеты «Правда» чистый кусок бумаги, затем ладошкой несколько раз хлопал по ободу стакана и заявлял присутствующим, что только так можно удалить из смеси эфирные масла и тяжелые фракции. Утверждалось, что легкие компоненты уходят в атмосферу, тяжелые - в газету. Годится для этого, по его словам, единственно только газета «Правда». Пил с отвращением.
Комрид Паргамон
Мою следующую историю рассказал мне наш флагмансюй механик - мой хороший товарищ Георгий Михайлович Буйнов, так что за достоверность вполне могу поручиться. Дело происходило на утреннем докладе у командира нашей бригады ПЛ капитана 1 ранга Гришина. Присутствовали командиры подводных лодок и флагманские специалисты бригады. Среди текущих вопросов боеготовности, технического состояния, хозяйственных стоял вопрос о совершенно недопустимом поведении командира ПЛ Ивана Паргамона, который в нетрезвом состоянии сопротивлялся патрулю, когда его пытались задержать, буянил и даже толкнул (!) начальника патруля.
Контр-адмирал Иван Николаевич Паргамон. - Краснознаменное ордена Ушакова 1-ой степени соединение подводных лодок Северного флота, Спецвыпуск альманаха Тайфун, СПб 2003 г.
Обсудив текущие вопросы, комбриг взялся за Паргамона: - Комрид Паргамон... Здесь необходимо дать пояснение. Шел 1956 год. Наблюдалось некоторое потепление в отношениях с Англией, наши корабли зачастили на Туманный Альбион с визитами, и в моду вошло изучение английского языка всеми флотскими офицерами от мала до велика. Ну, в самом деле, нельзя же повторять казус великого Ивана Жуйко, который перегоняя союзные подводные лодки из Англии к нам на Север и заночевав у гостеприимной английской лэди, на ее приглашение: «Ту уош, пли-и-из» ответил, что у русских офицеров вшей нет. - Комрид Паргамон, вхен ду ю ду... Что должно было означать: «Где Вы были...», а как называются по-аглицки дни недели, он, черт возьми, забыл. -. .. в среду? Иван - высокий, сильный, несколько своеобразный, юмористичный человек - докладывает: - Товарищ комбриг, я знаю, о чем Вы говорите... Я вообще пью мало... Ну так, грамм сто... Но после этого становлюсь другим человеком, и вот этот другой напивается как свинья... Виноват. На этом вопрос был исчерпан, и утренний доклад закончился.
Посвящается памяти , моряка, писателя, однокашника по училищу подводного плавания.
Когда Василий прибыл на подводную лодку «С-338» вторым штурманом, он с некоторым недоумением обнаружил, что попал в «уголок Дурова», как он сам определил ситуацию. Командир лодки Орлов, замполит Жаворонков, минёр Козлов. Даже доктор, одессит, интеллектуал, человек, который каждый раз перед приёмом пищи протирал руки спиртом, распространяя в кают-компании приятный аромат, заглушающий запах тройного одеколона и солярки, активно внедряемый кителем механика, и тот оказался – Филин. А когда по корабельной трансляции объявили, что мичману Баранову срочно прибыть к механику, а вестовому матросу Медведю накрывать стол в кают-компании, Вася Маслёнкин понял, что жизнь играет с ним фуги Баха. Старпом Соболевский (!), осмотрев молодого офицера со всех сторон, сделал замечание – клапан кармана должен ровнее лежать на кармане и значок об окончании училища должен быть более вертикален. Старпом был максималист. Он чётко поставил задачу лейтенанту Маслёнкину – совместно со штурманом старшим лейтенантом Тавотовым вывести штурманскую боевую часть в лучшую на бригаде подводных лодок. А сейчас приказал срочно направляться на плавбазу, к которой была пришвартована лодка, на репетицию хора мальчиков, ибо через час смотр художественной самодеятельности. Когда через час раздвинули занавес, бригада, собранная на смотр в приказном порядке (кто не представит самодеятельность, завтра заступит в караул на гауптвахте), и комиссия из высоких штабных политработников - ахнули. На сцене стоял «Хор мальчиков» - весь офицерский состав подводной лодки «С- 338» во главе с командиром, в этом и заключалась главная изюминка старпома, поразить комиссию чёткой организацией. В центре - штурман Саша Тавотов с гармошкой. «Мальчики» на бис исполнили гимн ПЛ «С-338» «Ребята настоящие…» из кинофильма «Исправленному верить». А когда замполит Жаворонков просолировал на ломаном украинском языке «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ подвыла», зрители не могли сдержать эмоции, они заулыбались. Но затем, когда три матроса во главе со старшиной команды мотористов Барановым в трусах, тельняшках и в яловых рабочих ботинках исполнили «Танец маленьких лебедей», бригада пришла в неистовство. Успех был полный. Командир Орлов, обнаруживший на сцене лишнего офицера, пригласил его вечером к себе в каюту – познакомиться. Когда в конце дня Маслёнкин доложил, что прибыл для дальнейшего прохождения службы, командир подошёл к умывальнику, вытащил графин, закреплённый по-походному на специальной полочке, и налил полстакана жидкости. Вася потянул носом, вспомнив эпизод из кинофильма «Кавказская пленница», и, как , но без улыбки спросил: «Спирт?».
«Аква вита», - поправил его командир. «Вода жизни», - перевёл про себя Вася с латинского. – «Разрешите разбавить?» «Немного, чтобы недолго мучиться». Добавив прямо из крана воды, Вася принял боевое крещение: первый раз в жизни выпил настоящего корабельного спирта. Командир оценил его подвиг и сказал, что первый зачёт он от него принял, остальные - согласно зачётному листу у старпома. Вечер прошёл у Васи как в тумане. Офицеры, возбуждённые удачей на смотре самодеятельности, много шутили и смеялись. Механик, Саша Забермах, насмешник и острослов (кто-то шепнул Васе его подпольную кличку «Забер Бонс», аналогично Билли Бонс из «Острова сокровищ» Стивенсона), в этот вечер был в ударе. Он доложил уважаемым офицерам, что с прибытием молодого штурмана впервые штурманская боевая часть нашей гвардейской «субмарины» укомплектована на редкость единодушным тандемом, какое удачное сочетание – штурман Тавотов Алекс ( в миру Александр) и младший штурман Маслёнкин Вася. Поскольку Вася для такого шикарного тандема звучит слишком просто, с сегодняшнего дня он будет называться «Васисуалий». Офицеры дружно выпили за присвоение Васи нового имени, воздержавшихся не было. В полудрёме Вася помнит, что Забермах, заливаясь соловьём, даже им позавидовал, мол, были бы вы механиками, цены бы вам не было с такими фамилиями – Тавотов и Маслёнкин. Лучшая пара на флоте! В течение полугода лейтенант Маслёнкин активно занимался и сдавал зачёты на допуск к самостоятельному управлению штурманской боевой частью. Флагманский штурман бригады попортил ему много крови, но зато теперь Василий был уверен в себе: маяки, полигоны, створы, рекомендованные курсы – всё выстроилось у него в голове в стройную систему и заложилось в долговременное запоминающее устройство. Самым трудным оказался зачёт по устройству подводной лодки. Механик Александр Андреевич Забермах каждый день ставил ему конкретную задачу и вечером не отпускал с лодки, пока Василий не давал ему правильный ответ. Однажды, воспользовавшись задержкой механика в штабе, Василий ушёл с корабля вместе с командой в 18 часов. Поужинал и только расслабился в своей каюте на плавбазе с книгой Виктора Конецкого, как прибежал матрос и передал приказание прибыть на лодку. Механик капитан-лейтенант Забермах по-отечески провёл с лейтенантом Маслёнкиным первое философское занятие. « Вы, сэр, Васисуалий, хотите служить по закону Ома. Восемнадцать часов - и Вы уже дома. Но на Флоте, а тем более для таких, как Вы, салажат, действует закон Бернулли, в восемнадцать часов пришёл домой, а в девятнадцать – вернули». А потом очень ласково приказал: «Доложите устройство подводного ».
Уже трижды сдавал Вася экзамен по устройству гальюна. Устройство секретное, потому что при неправильных действиях можно ненароком утопить подводный корабль, или же можно совершить меньшее преступление – выплеснуть содержимое унитаза на себя. Только на четвёртый раз Васе удалось «сходить в гальюн» без замечаний, совершив все необходимые 13 действий с клапанами и механизмами в строгой последовательности. Он почувствовал огромное облегчение, когда весь красный и мокрый вышел из гальюна и получил «зачёт» от механика… Вчера проводили штурмана Тавотова в отпуск. Железный принцип продолжал действовать на Флоте: «Солнце светит, зной палит, в отпуск едет замполит; а в дождливую пору отправляют всю финдру». Васисуалий Маслёнкин остался впервые за штурмана. Уже утром, после подъёма флага, он доложил старпому, что на основании изученных им архивов на подводной лодке «С-338» давно уже не производились работы по определению и уничтожению девиации магнитного компаса. А так как на последнем выходе на боевую службу в Северную Атлантику на лодке была оторвана волной дверь ограждения рубки, а затем своими силами поставлена в базе из металлолома, то нарушилось магнитное поле вокруг нактоуза магнитного компаса, вследствие чего компас показывает направление на Север, на 20 градусов отличающееся от показаний гирокомпаса. Старпом задумался. Он планировал себе скорое продвижение по службе. А так как приближалась сдача курсовой задачи, то всё должно быть приведено в соответствие с Корабельным Уставом. «Молодец, Маслёнкин, хорошо роет землю копытами!»,- подумал старпом, но вслух этого не сказал, ни к чему баловать подчинённых. У него был принцип: «Если матрос не наказан, он уже поощрён». «Готовьтесь, - сказал немногословный старпом. - Будете наказаны за то, что затянули с докладом». И даже несмотря на концовку фразы, Вася в душе пел и плясал. Девиация магнитного компаса – это целая наука.
Это музыка эпохи , когда деревянный корабль и магнитная стрелка сливались в танце маневрирования, в результате которого основное средство кораблевождения – магнитный компас, обузданный и прирученный дополнительными магнитами, показывал строго на «Север». На подводной лодке всё не так. Магнитный компас на полностью металлическом корабле может показывать только «погоду», если не знать «Теорию магнитного компаса» Хайнацкого. Вася знал её на «отлично», и хотел блеснуть своими знаниями. Как опытный подводник он уже понял: чтобы исключить вредное влияние корабельного металла, ограждение рубки подводной лодки делается из немагнитных материалов. Верхний рубочный люк вытачивается из бронзы. И герметичный нактоуз, где размещается картушка магнитного компаса и корректирующие магниты, также изготавливается из немагнитных сплавов. Механик Забермах, обнаружив буйную энергию Васисуалия и его штурманского электрика, матроса Скворцова (!), пытавшихся в ограждении рубки разобрать что-то неразбирающееся, проявил профессиональный интерес, ибо он нёс персональную ответственность за непотопляемость корабля. Вася с пафосом объяснил, какая благодать обрушится на их подводную лодку, у них, единственных на бригаде, будет отлично действующий магнитный компас. Механик смахнул слезу и, скучая, сказал, что стоит лодке погрузиться несколько раз на предельную глубину, её магнитное поле от страшных сжатий меняется. И девиация магнитного компаса вновь будет требовать определения и уничтожения. А так как магнитный компас – это запасное средство кораблевождения, то ему сейчас уделяется столько внимания, сколько он заслуживает, не больше. Вася задохнулся от гнева и гордо сказал, что если надо, то он ежедневно будет заниматься определением и уничтожением девиации магнитного компаса. Механик мудро промолчал, правда, вечером доктор Филин почему-то был к Васе более внимателен. Наконец, Васин день, который древние греки отметили бы белым камушком, настал. Море 1-2 балла. Ветер – штиль. Лодка прибыла в полигон. Вася крикнул в переговорное устройство, представляющее собой трубу, идущую по всей лодке и выходящую на мостик: «Внизу! Запишите. Начали уничтожение девиации. Хода и курсы переменные!».
"Подводные лодки 613 проекта". Серия "Боевые корабли мира", С-Пб, 2002 г.
Комбриг, находящийся на мостике, опытный подводник, любовался работой молодого штурмана. Сколько энергии, задора у этих ленинградских мальчишек, которые только вчера пришли на Флот. Воистину, на лейтенантах держится флот. Для этого лейтенанта сегодня праздник. Как старается. Лишь бы не перестарался, подумал многоопытный комбриг. Вася колдовал, Вася творил. Нактоуз, где размещается магнитный, компас разобран, регулировочные магниты оголены. Их много: продольные, поперечные. Они в своих каретках могут двигаться вверх, вниз, влево и вправо. Когда Вася увидел это хозяйство, он нервно задышал, и ему стало жарко. В теории Хайнацкого всё выглядело проще. Начали движение. На курсе корабля ноль градусов продольными магнитами он с трудом довёл девиацию до нуля. По лбу катились крупные капли пота. Приказал лечь на курс 180 градусов, поперечными магнитами уничтожил девиацию, как положено, наполовину. Такую же операцию повторил на курсах 90 и 270 градусов. Странно, а что делать с вертикальным магнитом? И, вообще, откуда он взялся. В Васиных конспектах его не было. Может быть, в этот день он был в патруле на Балтийском вокзале. На всякий случай покрутил маховик, каретка с магнитом поднялась на пять сантиметров. Теперь надо всё маневрирование повторить, чтобы быть уверенным в правильной работе магнитного компаса. Прошёл ещё час нервной и изматывающей работы. Тут у механика забарахлил дизель, врубили электромотор, режим движения нарушился, надо начинать всю процедуру с начала. Комбриг закурил очередную сигарету. Ему перестала нравиться работа молодого офицера. Он спустился в ограждение рубки проверить чистоту и порядок. Только легли на курс, показался «рыбак», который нахально шёл на пересечение курса. Наш курс менять нельзя, мы строго на зюйде, Вася колдует с поперечными магнитами.
Командир вдруг очнулся, когда до «» оставалось не более одного кабельтова. «Стоп оба дизеля. Оба полный назад!» Подводная лодка задрожала как загнанная лошадь. Полторы тысячи тонн тянули её по инерции вперёд, а винты, набирающие мощь, пытались заставить остановиться и идти назад. Василий с ужасом наблюдал, как лодка продолжает сближаться с рыбацким сейнером. Он этому виной. Он главный, кто отвечает сегодня за безопасность кораблевождения. Он увлёкся магнитами и потерял чувство опасности. Позор! У Васи впервые защемило сердце. Наконец, вспененная вода вдоль борта пошла вперёд, и лодка медленно-медленно, словно нехотя, начала двигаться назад. Комбриг снизу, из ограждения рубки крикнул: «Что случилось?» Командир не растерялся и чётко доложил: «Отрабатываем реверс, товарищ комбриг! Замечаний нет». «Молодцы, - похвалил комбриг, - наконец-то занялись делом». Вася посмотрел на командира, командир многозначительно на лейтенанта Маслёнкина и сказал сквозь зубы одно слово: «Заканчивайте». Вместе со штурманским электриком матросом Скворцовым Вася с трудом собрал нактоуз магнитного компаса. Появился комбриг. Приказал ложиться на створы для проверки результатов работы. Большего позора Василий никогда не испытывал – при пересечении створов разница между магнитным пеленгом и пеленгом по гирокомпасу составила 26 градусов. Комбриг махнул рукой на штурманскую службу гвардейской «С-338» и приказал командиру следовать с ним вниз для проверки службы в отсеках лодки.
Спускаясь в центральный пост, они услышали привычные каждому моряку удары костяшек и : «Шесть-шесть; пять-пять; рыба; козёл; с погонами…» Вахтенный матрос, который полдня тренировался, чтобы красиво встретить комбрига, растерялся, приложил руку к пилотке, замер и сказал шёпотом одно слово: «Здрасте». Комбриг побагровел, командир стушевался. «Дайте вахтенный журнал, что вы там записали за весь день? Читайте вслух сами свои каракули», - возмущённый комбриг вернул журнал вахтенному. Матрос, взбодрённый гневным командирским взглядом, громко на весь отсек зачитал: «Начали уничтожение авиации, хотя и курсы переменные!» Хохотали все, даже комбриг. Он поставил командиру за этот выход в море 2 балла. За отсутствие организации службы объявил всей лодке неделю «оргпериода» без схода на берег, прислал флагманских специалистов и по их докладам оказал «практическую помощь» в приказе по соединению. Через три дня выход в море повторили. Флагманский штурман за два часа уничтожил девиацию, объяснив Васе, что такое продольные и поперечные магниты. Оказывается, Вася по молодости их перепутал и делал всё наоборот. А Вася вошёл в историю. Теперь он назывался «Васисуалий Маслёнкин – Конан-разрушитель». А вся штурманская боевая часть – «терминаторы». Конечно, а как ещё, если они в море уничтожают авиацию, хотя и курсы переменные.
Январь 2004 года.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Таинственный покой. В такое утро потертая и ставшая уже ироничной фраза «суровая красота Севера» вдруг наполняется другим, неожиданным смыслом, и ты смотришь на эти уходящие вверх, в никуда, постепенно растворяющиеся в приподнятом тумане скалы так же, как в детстве смотрел на облака или круги на воде... В 8.00. начали приготовление к походу и погружению. Я сменил на вахте доктора, у которого что-то было недоделано, а у меня что на якоре, что на ходу - все крутится. Перед сверкой на вакуум на мостик вышел командир. Старшина команды трюмных задраил свое заведование №1 - верхний рубочный люк, загудел трубопровод вытяжной вентиляции, ухнула захлопка, все стихло, и после этого связь с прочным корпусом прекратилась. В это время на входе в губу распушились белые усы комфлотского ПСК, бывшего торпедным катером, и мы с сигнальщиком побежали в надстройку принимать концы, а командир - встречать. Катер еще вдалеке от нас сбросил ход и аккуратно, без спутной волны, подошел к борту. Как великолепно выглядел командующий! Ну, то, что сам он крупный, сильный человек с красивым мужественным лицом это само собой, но еще и форма одежды! На нем был комплект из коричневой, какой-то бархатистой кожи с меховой внутренностью и оторочкой, стыки и карманы на молниях, и при этом сидел как влитой. Просто здорово! Командующий отпустил катер, привычно поднялся на мостик, заслушал доклад командира, после чего нам с сигнальщиком было дано «добро» занять свои места по вахте.
Поскольку лодка вакуумировалась еще и для проверки герметичности межотсечных переборок, времени оказалось с избытком, и командующий с командиром беседовали. Николай Иванович очень как-то просто спросил о костюме, и командующий рассказал небольшую историю этого шикарного одеяния. Оказалось, что оно не более чем забракованная в результате испытаний спецодежда подводника. Разработчики привезли для приемки комиссией несколько комплектов. Все было ничего до тех пор, пока в одежду не всунули манекен и не поставили сначала под душ, а в другой раз бросили в воду. Здесь обнаружилось, что одежда не подтвердила временных параметров непромокаемости, ей дали «отлуп», тем более что по старым деньгам комплект стоил под несколько сотен. Вот один мало попорченный испытаниями комплект предприятие и подарило командующему. В назначенное время снялись с якоря и двинулись в точку погружения. Организация глубоководного погружения прежде отличалась надежностью и простотой. Никакой звукоподводной связи не было, поэтому не было и этой нынешней мучительной говорильни с руководителем на весь океан: «Первый, я второй (ну, это понятно, а вот дальше сообщение делалось совершенным длительной стойкости кодом, расшифровывая который, свихнулось не одно поколение заморских разведчиков), имею грунт сто!». А еще, не дай бог, гидрология плохая, теряешь связь, подвсплываешь, обгоняешь, отвлекаешь других от основной работы, забываешь, зачем пришел. А тогда пошел себе, погрузился, проверился, всплыл, донес... Погружение шло без приключений назначенными ступенями, вертикалыцик боцман Семен Выродов (будь ему земля пухом - погиб при взрыве на , куда перешел служить) вел как по нитке. Чуть зашли за рабочую глубину, повернули на обратный курс и пошли на предельную. Командующий тихо переговаривался с командиром, о чем - мне не слышно. Около двадцатой минуты пребывания на предельной глубине раздались громкий хлопок, шипение, свист, откуда-то полез водяной туман, животы поджались, глаза подокруглились, но все расшифровалось очень быстро - лопнул патрубок охлаждения гирокомпаса. В секунды перекрыли клапан, отсекли змеевик охлаждения, «пробоина» ликвидирована, идем дальше на той же глубине.
Ну и раз охлаждения на нет, его следует остановить, но перед этим надо скомандовать на вертикальный руль, держать курс по ГОНу, значит - по магнитному компасу, заключенному в герметический оптический нактоуз. Рулевой команду и курс принял, лег, как было приказано, и доложил. Закончили проверки. Командир всплытие особенно не затягивал, и минут через 10-15 мы были уже под перископом. По ходу всплытия командир скомандовал мне дать курс на Мотку, я быстро снял направление с карты, учел склонение, девиацию и доложил. Всплыв под перископ, командир осмотрел горизонт и подозвал меня. Я глянул в окуляр, потом а отсчет курсового угла, который равнялся нулю, и - обомлел. Мы шли прямо в Рыбачий и, судя по размерам камней, были уже недалеко от цели. Я бросился к эхолоту, командир скомандовал: «Лево на борт» и продул среднюю. До берега было кабельтов 15, как сообщил он с мостика. Я начал разбираться в случившемся и обнаружил изменение поправки магнитного компаса примерно на 20-25 градусов. Включили радиолокацию, определились по дистанциям. Командующий был на мостике, и с его разрешения я доложил обо всем командиру, упомянув, что девиацию уничтожили на выходе, и в чем причина такого большого отклонения, не знаю. Адмирал приказал разобраться до конца и при этом смотрел на меня с явным сочувствием. Позже мы поняли, что этот чудовищный скачок девиации произошел от резкого изменения магнитного состояния прочного корпуса с обжатием на предельной глубине. В общем, и компасы, и я глубоководное погружение не выдержали. Страдания мои были усугублены еще и тем, что сигнальщик забыл (а я тоже протабанил) убрать из ограждения рубки спасательный круг, и теперь он был сплющен до газетного листа. Стояла хорошая погода, море было , и было решено в Мотку не ходить. По УКВ подозвали к борту ПСК. Командующий, поблагодарив экипаж за успешно проведенный маневр, убыл в Североморск.
Иной спросит - а где же соль? Ну был, ну погружался... Да в том то и дело, что был и погружался, и командующий не проявлял недовольства, не подавляя своим авторитетом и интеллектом, не вмешивался в командирские дела. Не было и этих постоянных поучений, которыми частенько так щедро сорят вокруг старшие на борту. При всем этом каждый из нас чувствовал громадную силу за плечами и был уверен: в случае чего - выручит.
К вопросу об огнях
Дотошный мой коллега несомненно найдет в моем повествовании некоторые, на его взгляд, профессиональные неточности, поспешит сказать: «Э, старичок, это делается не так. Склероз.» И будет не прав. Тогда, в начале пятидесятых, инструкции, правила, да и сама организация службы на подводных лодках в той или иной степени отличались от нынешних. Скажем, на слуху ли у вас такая команда: «Артрасчетам в смежные отсеки!»? То-то. А между тем, если командир принял решение всплыть для артиллерийского боя, такая команда совершенно необходима. Во-первых, перед всплытием надо собрать весь орудийный расчет вместе и поближе к центральному посту, чтобы потом пулей вылететь наверх к местам по расписанию, ибо в дуэли на пушках борьба за первый залп - забота особая. Ну, а во-вторых, «в смежные», потому что если все сгрудились бы в центральном, там не то что ступить - повернуться было бы негде. Это вам не нынешние атомоходы со спортзалами и птичками. А стволы на первом десятке подводных лодок 613 проекта стояли приличные - 76-мм спаренная универсальная артустановка и 37-мм зенитный автомат. Вот теперь оцените, какой солидный объем информации содержится в короткой команде. Вообще, при хорошей организации службы лишних слов, а тем более лишних команд, не бывает.
. Что же касается пушек, то, ей-богу, лично меня всегда поражала инерционность нашей неуклюжей государственной и военной машины. Ну вот например. В конце 40-х годов начали строить подводные лодки (средние, 613 пр.) для противостояния мощи Соединенных Штатов на море, для борьбы с ударными соединениями боевых кораблей. Зачем же пушки-то было ставить? Для изничтожения американских линкоров с 12-дюймовыми орудиями и такой же броней? Однако ставили. Пока не прозрели. Но сегодня же совсем другое время и другая обстановка. Значительная доля угрозы переместилась в сторону мелких пакостей - морской разбой, браконьерство, контрабанда. Не применять же для противодействия ракетно-торпедное оружие! Чем же защитить наши гражданские суда вдали от родных берегов? Или государство будет мириться с тем, что их расстреливают и применяют к ним насильственные действия? Сдается мне, пора бы вспомнить о подводных лодках с их большой автономностью и дальностью плавания, неограниченной мореходностью, другими замечательными качествами, будь то дизельная или атомная подводная лодка. Так поставьте ей задачу, поставьте пушечно-пулеметное и, так сказать, миниракетное вооружение и пошлите на защиту российских государственных интересов в океанских районах земного шара. Или таковые имеют право на существование только для США? Однако, возвращаясь к теме, скажу, что на подводной лодке «С-43» все делалось по исстари заведенному порядку: по местам встали к всплытию, продули среднюю, всплыли в позиционное положение, командир - капитан 3 ранга Николай Иванович Царев отдраил верхний рубочный люк и поднялся на мостик, механик запустил дизель на продувание концевых групп цистерн главного балласта с ходом, а я, штурман, простуженно прохрипел на мостик курс в назначенную нам точку якорной стоянки, что красной тушью была обозначена на моей навигационной карте и находилась в губе Териберской. Всплыли мы, помню, около двадцати двух часов, а поскольку в середине сентября на Севере дневное светило восходит и заходит как у людей, повсюду вне прочного корпуса уже была ночь.
"Подводные лодки 613 проекта". Серия "Боевые корабли мира", С-Пб, 2002 г.
На мостик, гремя всем металлическим неудобьем большущего, сантиметров сорок в диаметре, тяжелого прожектора, поднялся сигнальщик. Нехорошее чувство появилось у меня, еще когда после всплытия командир, складывая рукоятки перископа, приказал включить ходовые огни. Во исполнение штурманский электрик привычно прощелкал переключателями, но ни одного огня не зажглось. Теперь он стоял перед открытой станцией ходовых огней и крутил меггер. Это такая штука, которой измеряют электрическое сопротивление сети. Штурманским электриком был у нас в ту пору матрос Черников, москвич, интеллектуал, он поначалу был на лодке вестовым. Была такая штатная единица, которая содержала кают-компанию, носила из 4-го харч, мыла посуду и помогала коку. Однако через некоторое время, когда Черников понял, что по возвращении домой на вопрос что делал на флоте, ответить будет непросто, он обратился ко мне с просьбой ходатайствовать перед командиром о разрешении ему готовиться к сдаче экзаменов на штурманского электрика и таким образом сменить военную специальность. «Добро» было получено, общеобразовательной подготовки ему хватало, так что после трех месяцев занятий со мной и в группе флагманского штурмана, а главное самостоятельно, Черников предстал перед комиссией соединения, сдал специальность на 4 балла, а остальное на 5, получил документ «по всей форме» и был готов принять боевой пост на любой лодке бригады. Флагманский же штурман дивизии, капитан 2 ранга Петренко, отнесся к молодому специалисту несколько скептически и со словами: «Ты его породил - ты его и плавай», включил Черникова в приказ к назначению штурманским электриком на нашу лодку, поскольку наш, верой и правдой отслуживший 5 лет, уходил в ДМБ. У меня, понятно, возражений не было. Вестовой-расстрига был хорошим парнем, служил исправно и дело свое знал. С мостика еще раз поступила команда включить ходовые огни и еще одна - включить прожектор. Черников врубил пакетник, доложил, и тут же его и меня командир вызвал на мостик. Наверху было ветрено, холодно, темно и облачно. Сыпала какая-то морось и вдобавок к резким порывам ветра то и дело ударял заряд дождя. Вообще, по-моему, на Севере это хорошая погода бывает «зарядами», а дожди, метели, шторма и туманы - это нормально и повседневно, так сказать, фон. Этот тип неофициально и точно назывался емким словом «клизма».
Ходовые огни не горели, прожектор не горел. В темноте не виден был даже носовой бурун. И только в круговерти дождя, чуть угадываясь, посылал свои проблески согласно штатной характеристике огонь Териберский. Сигнальщик уже выслушал от командира «критику» за то, что перед погружением, видимо, неплотно задраил электроразъем прожектора, в результате чего он затек, и теперь обиженный, нахохлившись сидел в своем «гнезде», зорко вглядываясь в горизонт, которого, впрочем, тоже не было видно. Да и не в сигнальщике было дело. Около года назад лодка прошла доковый ремонт, который для 35-го завода (это в Росте, Мурманск) был первым опытом докования лодок 613 проекта. Внимания забортному электрооборудованию уделено не было, а дополнительная ремонтная ведомость, которую мы подали вслед за типовой, была усечена почти полностью. Деньжат-то на флоте и тогда было не густо. Поплавали, поштормовали, поныряли, постреляли... Словом, потрясли корпус, вот оно и сказалось. Однако и нам, пусть в редкие периоды стоянки в базе, надо было по всем сомнительным узлам пролазить и прощупать. Что в силах - сделать самим, а что нет, обратиться за помощью к заводу. Благо «Красный Горн» рядом, в Пала-губе. Каков уж был бы результат наших усилий, неизвестно, но этих усилий мы не сделали. Так что, когда очередь воспитательной работы дошла до меня, выволочка была мне отпущена за вполне конкретные заслуги. Шло в ремонтных хлопотах время, корабль, хоть и неспешно, продвигался к Териберке и напряжение на мокром и темном главном командном пункте возрастало. Теперь самое время рассказать об истоках нашего, а более всех командирского беспокойства. Мало того, что находясь в море в темное время суток без положенных ходовых огней мы грубо нарушали правила предупреждения столкновения судов и создавали опасность для мореплавания, отсутствие прожектора лишало нас возможности показать себя и дать сигнал опознавания, что я, мол, свой, а не заморский, дежурным силам флота, контроль за исполнением чего являлся личной прямой и святой обязанностью командира. Как раз на Териберском мысу и находился один из постов наблюдения и связи, которому мы обязаны были соответствующим образом просигналить, иначе силы охраны водного района поднимались по тревоге для перехвата чужака. Со всеми вытекающими...
В сентябре 1959 года экипаж во главе со мной, прибыл, как мы думали, на стажировку в 7 дивизию подводных лодок. Впоследствии оказалось, что, поскольку работы по переоборудованию пл под ракеты задерживались на три года, нас переформировали в резервный экипаж и включили в состав 162 бригады ПЛ 7 дивизии ПЛ СФ. Мне в службе снова повезло. Я влился в замечательный командирский коллектив. Командирами подводных лодок были Юрий Калашников, Лев Куприянов, Валя Балабух, Борис Громов, Феликс Митрофанов, Валентин Постников, Гена Баранов, Жора Слюсарев. Они очень помогли моему становлению как командира. Самое главное, что наш командирский коллектив был очень дружен. Все праздники мы справляли вместе. Они бескорыстно делились со мной своим опытом, удачами и неудачами. После очередного автономного похода вторым командиром на ПЛ «С-264», 4 октября мы вернулись и прибыли для доклада в Полярный. Здесь меня ждали новости: умерла после операции в Москве моя мама и родился сын Андрей. Здесь же мне сообщили, что приказом Командующим флотом я назначен командиром «С-155». В апреле 1960 года Феликс Митрофанов был назначен командиром АПЛ, а меня назначили вместо него командиром «С-192».
На учениях в Норвежском море 1958 год.
Началась моя действительно командирская служба. К августу подводная лодка выполнила полный курс задач боевой подготовки и вошла в 1-ю линию уже под моим командованием. Все стрельбы я выполнил с отличными оценками. В ноябре подводные лодки «С-181», «С-285», «С-192» нашей бригады участвовали в призовых стрельбах на приз Главнокомандующего ВМФ. Правда, приз мы тогда не завоевали. Но моя атака была успешной, и опыт я получил хороший. В общем 1960-1961 годы прошли в интенсивной боевой подготовке. Никогда больше так много не приходилось стрелять практическими торпедами и «пузырями» по полноценным отрядам боевых кораблей. В декабре 1961 года подводная лодка встала в средний ремонт на МЗ-10 в г. Полярном. Командование дивизиона ремонтирующихся подводных лодок очень неохотно отпускало к семьям офицеров и мичманов, особенно командиров. Пришлось бороться за свои права. Как мы добирались до своих семей отдельный разговор. Я однажды добирался до поселка Урица, где жила моя семья, через Мурманск, на три дня застрял на Кильдине-Могильном из-за погоды, а другой раз - в Порту-Владимире на острове Шалим. Так прошло полтора года. В 1962 году вместе с личном составом эскадры мы пережили трагическую гибель пл «Б-37». Смерть наших товарищей на этой лодке и соседней пл «С-350» (командир - Олег Абрамов), участвовали в похоронах погибших. В июле 1963 года был закончен средний ремонт, и лодка вернулась к месту базирования в поселок Урица. В мае 1964 года вся наша 162 бригада заступила в боевое дежурство по флоту и попала под инспекцию Министерства Обороны с внезапным выходом в море. В целом, задачи были выполнены, мы получили положительную оценку за действия в море и за результаты инспекции. В этот период я первый раз лично встретился с Помощником Командующего флотом контр-адмиралом Кучером, которого у нас прозвали «сумасшедшим с ножичком» (Командующего Северным флотом адмирала В.А.Касатонова - «сумасшедший с бритвой») за их очень резкие, порой грубые и не всегда справедливые, на наш взгляд, расправы с командирами кораблей. Особенно это было характерно в первый период командования адмиралом Касатоновым Северным флотом. После адмирала Чабаненко это был резкий контраст.
Я тогда не думал, что мне через 14 лет придется тоже быть в шкуре Помощника Командующего и не менее щепетильно, придирчиво и строго действовать на этом посту. Сразу после инспекции я стал готовить экипаж и подводную лодку к первой моей самостоятельной автономке. В сентябре-октябре лодка выполняла задачи боевой службы уже со спецоружием на борту. В целом задачи боевой службы были выполнены, подводная лодка вернулась на базу исправной, экипаж получил хорошую морскую практику.
КОМАНДИР ОКЕАНСКОЙ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ
С приходом в базу я узнал о новом назначении на вновь строящуюся дизельэлектрическую океанскую подводную лодку «Б-25» 641 проекта.. Пришлось быстро сдать дела и убыть к новому месту службы в г. Полярный. Экипаж был уже сформирован, и необходимо было начать его подготовку. Подводная лодка должна была войти в состав 69 бригады 4 эскадры пл СФ. Командиром бригады был капитан I ранга В.Н.Агафонов, начальником штаба - капитан 1 ранга В.А.Архипов. Оба командовали бригадой во время Карибского кризиса. Началась напряженная боевая подготовка по слаживанию экипажа, сдачи задачи № 1 и № 2 КПЛ. Я должен был сдать на допуск к самостоятельному управлению пл 641 проекта. Лодки бригады активно участвовали в Карибском кризисе. Командиры кораблей охотно делились с нами опытом и своими впечатлениями об этой тяжелейшей эпопее. В начале декабря мы отправились в Ленинград. Прибыли в Ленинград в знакомое мне здание на проспекте Римского-Корсакова, в 39 бригаду строящихся и ремонтирующихся подводных лодок. Командовал бригадой капитан 1 ранга Папылев. На Адмиралтейском заводе мы познакомились со своей будущей «кормилицей». Она уже была спущена на воду и достраивалась. Началась размеренная жизнь. Личный состав участвовал и в работах, оказывал помощь заводчанам. Так прошел почти год. После торжественного подъема Военно-морского флага, торжественного обеда для экипажа и устранения всех замечаний заводом пл вышла в Лиепаю для подготовки к переходу на Северный флот. Переход на Север из Лиепаи совершали в группе с подводной лодкой 611 проекта. Старший перехода - командир 96 бригады капитан 1 ранга О.П.Шадрич. 1966 год прошел в очень интенсивной боевой подготовке. Подводная лодка вошла в число кораблей 1 линии, постоянной готовности. Еще в мае мне была поставлена задача подготовить подводную лодку и экипаж к сентябрю 1966 года к выполнению задач боевой службы в Средиземном море.
К этому времени офицерский состав и экипаж были хорошо подготовлены, и я был уверен в своих офицерах, мичманах и матросах. Командир БЧ-5 - капитан-лейтенант-инженер Валентин Янов - прекрасный специалист, мастер своего дела, отличный воспитатель. За ним я был, как за каменной стеной. Командир БЧ-1 - сын командира ПЛ, погибшего в годы войны, старший лейтенант Игорь Мохов. Дотошный, аккуратный, знающий специалист-штурман, который ни разу не подвел меня в море. В дальнейшем он был назначен командиром ПЛ и командиром бригады ПЛ. Отличный командир БЧ-III - старший лейтенант Евгений Шеховец. Начальник РТС - лейтенант Иванов - хороший специалист. Старший помощник командира - капитан 3 ранга Борис Сергеевич Синюхин, уже имевший опыт боевой службы в Средиземном море. Помощник командира - капитан лейтенант Борис Евтихиев - перспективный офицер. Заместитель командира по политической части — Александр Сергеевич Баранов - настоящий политработник, который действительно помогал мне своей работой, надежная опора командира. Под стать им были и остальные офицеры корабля. В целом экипаж был надежным.
БОЕВАЯ СЛУЖБА В СРЕДИЗЕМНОМ МОРЕ
В сентябре 1966 года, погрузив специальный боезапас, мы вышли в море. Переход был трудным. 70% плавания было с использованием РДП. Никогда больше мы столько под РДП не плавали. Решать вопросы скрытности в тот период очень помогала группа ОСНАЗ. Американские летчики в это время еще беседовали со своей базой в открытом режиме. Мы всегда знали, что самолет взлетел с авиабазы, куда направляется и когда садится. До Гибралтарского пролива шли около трех недель. Пролив проходили в подводном положении, предварительно надежно определив свое место. На подходе к проливу провели разведку, разобрались, как идут суда в пролив и обратно и использовали при движении их шумовой эффект. Форсировали пролив за 6 часов, используя глубинное течение. Правда, один раз оказались близко к африканскому побережью, что почувствовали по тому, что лодка плохо держала глубину на автоматическом режиме. Быстро подправили курс, и дальше все было благополучно. Весь октябрь месяц прошел в районе поиска пла. Имели три обнаружения пла, которые были подтверждены данными разведки. Время слежения колебалось от 12 до 25 минут. Обнаружение происходило, как правило, в ночное время, одно - в дневное время.
В начале ноября нам дали (а для меня это было впервые) деловой заход в порт Алжир. В порту Алжир провели около 6 суток. За это время привели в порядок материальную часть. Офицеры и личный состав отдохнули, по графику побывали на экскурсиях в городе ( на покупки нам впервые выдали валюту), в местном зоопарке. Командование отряда и командиры кораблей нанесли визиты мэру города, начальнику Генерального штаба страны, Командующему Алжирским флотом, послу СССР в Алжире Николаю Михайловичу Пегову. Деловой заход был завершен успешно. Все командиры кораблей были поощрены командиром отряда, а позднее и Главкомом ВМФ.
Практически мы выполнили основную часть поставленных задач на поход. Постепенно начали двигаться на выход из Средиземного моря. Я шел впереди, а пл «Б-103» на сутки хода сзади. Новый год встретили в море, в подводном положении. Все задачи похода были выполнены, подводная лодка получила отличную оценку. С приходом отчитался за поход, часть офицеров и личный состав отправил в дом отдыха. Командование сообщило, что я утвержден кандидатом для поступления в Академию. Новость меня обрадовала, так как по возрасту я уже был на грани. В марте 1967 года получил возможность отдохнуть, поехал в санаторий, понемногу готовился по математике.
По прибытии из отпуска снова понеслась боевая подготовка. В июне получил добро собираться к поступлению в . Отправил семью в Ленинград. Ждал прибытия командира эскадры контр-адмирала С.Егорова, который поехал к Командующему флотом, чтобы взять добро и на мой отъезд. Он прибыл поздно вечером. Мне было сказано, что Командующий отказал в убытии на учебу и приказал к августу готовиться на боевую службу. Эта новость меня не обрадовала, так как таяла последняя надежда поучиться, но ничего не поделаешь, надо выполнять приказ. Только потом я узнал, что Командующий такого решения не принимал, а это было вынужденное решение лично командира эскадры. Не было, кого можно было бы послать на это задание. А меня ждали в Академии до ноября и даже условно зачислили, с последующей сдачей экзаменов. Но я возвратился много позже. Начались трудности. Часть офицеров убыла к новому месту службы, пришли новые люди. Пришлось ускоренно отрабатывать экипаж. К заданному сроку уложились и в конце августа вышли на боевую службу. Первые две недели были заполнены учениями и тренировками. Только после этого я почувствовал уверенность в офицерах и экипаже. Переход был трудным. Гибралтар форсировал в подводном положении. Опыт уже был и трудностей он не представлял. В этот раз на боевой службе мне пришлось пробыть около 4-х месяцев. Имели обнаружения иностранных ПЛА, но хочется отметить несколько случаев контактов с противолодочными силами НАТО. К сожалению, объем статьи не позволяет этого. Во время очередного сеанса связи получил изменение дальнейшего плана действий. Мне было приказано следовать скрытно к заливу Манфредония для встречи с БПК. К назначенному времени подошел к точке встреча. Это было под утро, часов в пять. В перископ обнаружил корабль, силуэт которого мне был незнаком. Только подойдя ближе, разглядел, что это наш БПК 61 проекта. Я раньше не видел таких кораблей. Отсюда некоторая неуверенность.
Всплыли, обменялись опознавательными и позывными. Получили приказание швартоваться к танкеру «Десна». На танкере нас встретил командир нашей 96 бригады ПЛ СФ, штаб бригады. После встречи, соответствующего приветствия, инструктажа получили распоряжение готовиться к деловому заходу в порт Сплит Народной республики Югославия вместе с ПЛ «Б-21» нашей бригады, которой командовал мой товарищ Женя Мальков. Сначала экипаж помыли пресной водой на танкере, немного отдохнули от двухмесячного плавания. Дали нам двое суток на подготовку. В порт пошли в составе отряда кораблей: БПК 61 проекта, ЭМ УРО «Зоркий», ПЛ ПЛ «Б-25», «Б-21», танкер «Десна». От командира бригады я узнал, что назначен командиром 51.1 оперативной группы пл 51-го оперативного соединения подводных лодок. Поэтому на меня возложены все обязанности по организации и обеспечение захода лодок в Сплит. Началась целая неделя различных мероприятий. Для личного состава отдых, ревизия и ремонт механизмов, экскурсии по городу. Что касается нас, командиров кораблей, то это сплошные визиты и приемы. Мне даже предложили дать небольшой прием в честь военного атташе, офицеров связи югославов. С помощью командира БПК «Отрадный» Джемса Чулкова и, пошарив по сусекам подводных лодок, удалось выполнить эту задачу на должном уровне. Такой опыт мне очень пригодился в будущем, когда я командовал отрядами кораблей в иностранных портах.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Между тем время шло, лодка в перерывах между пунктами Курса боевой подготовки выполняла некоторые оставшиеся элементы приемных испытаний. Одним из таких было определение дальности связи на приемную рамочную антенну. Мы должны были идти к Новой Земле в район ее северной оконечности - мысу Панкратьеву и настолько близко, насколько позволят льды. Испытания заняли около недели. На обратном пути командиром было получено указание следовать на Иоканьгский рейд, куда уже вышли лодки Стратилатова и Жуйко с плавбазой «Печора». Когда мы пришли на рейд, там уже стояла на якоре плавбаза, и у ее борта были ошвартованы обе лодки. Оказалось, что на ней пришли все штурманы, чьи лодки были в ремонте или не участвовали в этом сбор-походе по другим причинам. И, само собой, на ней пришли как апофеоз штурманской профессии - флагштурман дивизии капитан 2 ранга Петренко и флагпггурманы всех трех бригад, среди которых был и наш Д.Э.Эрдман. По причине такого обилия штурманов, мероприятие называлось «штурманский сбор-поход». Хотя из года в год оно заканчивалось одним и тем же - ловлей бревен на Белом море. Как известно, Полярный расположен в зоне тундры, где каждая строительная лесина идет по цене редкоземельных элементов, так что строительство хозспособом шло беломорским плавающим лесом. В один из дней сбор-похода к «Печоре» подошел рабочий катер. Петренко собрал навигаторов, от флагманских до «подштюрманов», засунул всех в кормовой трюм, поставил задачу, после чего мы высыпали наверх и пошли изучать Иоканьгский навигационный театр. Рассказывал сам Петренко. Последним к ознакомлению было устье реки Иоканьги. На правом берегу - небольшой причал, связанный петляющей в сопках дорогой со старым, военного времени, аэродромом, который и сейчас, по словам Петренко, принимает малую авиацию. На левом располагался саамский рыболовецкий колхоз. Судя по составу плавсредств - богатый. Одних больших мотоботов я видел три корпуса, да еще несколько дор. На берегу отличные постройки, дома, холодильник. Все деревянное, но видать, добротное. «Вот здесь, - сказал Петренко, - должен быть плоский осушной камень. Смотрите внимательно.» Через минуту удар, толчок, нос катера полез куда-то вверх, некоторые навигаторы попадали, хорошо, что не за борт. Это мы сели на тот камень, о котором заботился Петренко. Что делать? Двигатель ревет полным назад, два отпорных крюка взяты «на укол», штурмана бегают с борта на борт, пытаясь раскачать катер - никакого толку. Идет отлив, крен и дифферент увеличиваются. Никто не берется спрогнозировать, что будет дальше. На берегу - ни одного мужика. Пришлось Петренко просить милых женщин о помощи. Наконец, одна из дам не спеша пошла к боту. Остальным, по-видимому, было недосуг. Рыбачка долго раскочегаривала дизелек, наконец он запыхтел, она сама же убрала швартовы и направила бот к нам на выручку. На вопрос «где же ваши мужики», она ответила на скверном русском, что все пьяные. Потом подошла кормой, приняла с катера конец, дала ход, обтянула буксир, мы дали полный назад, она тоже прибавила оборотов, и катер медленно, как бы нехотя, сполз с камня.
С тех пор прошло много лет, но как-то само собой получилось, что об этом случае даже с близкими друзьями мы никогда не заводили разговор. Стыдно... Хотя и поучительно. В октябре 1953 года я был назначен штурманом той же подводной лодки «С-43», а Николай Никодимыч - помощником командира. Закончился период моего штурманского младенчества. Широкая спина Конюшкова перестала быть моей защитой, а сам он из моего начальника стал моим другом, добрую память о котором я берегу.
Глава III. ПОЛЯРНИНСКИЕ РАССКАЗЫ
Единомышленники командующего
Апрельским утром 1953 года подводная лодка «С-43» под командованием капитана 3 ранга Николая Ивановича Царева швартовалась к одному из причалов Североморска. Лодки вообще-то в Североморск не ходили, так как здесь не базировались. Но на этот раз мы шли по личному приказанию командующего Северным флотом. Дело в том, что обновление состава подводного флота лодками нового 613 проекта на Севере было представлено двумя подводными лодками «С-43» и «С-44»> которые к началу 1953 года еще были в достройке и проходили испытания. Лодки были окутаны густым туманом секретности. Вооруженные карабинами вахтенные намертво закрывали вход непосвященным. Даже флагманские специалисты ходили на эти подлодки лишь по личному разрешению комбрига капитана 1 ранга Г.Ф.Макаренкова - командира-подводника военных лет, громившего фашистов здесь же, на Севере.
Макаренков Григорий Филиппович. - Новые корабли отличались от соседей необычным ограждением рубки, не вполне понятными выдвижными устройствами и четырьмя артиллерийскими стволами. Стройность легкого корпуса намекала на солидную скорость, а отсутствие развала форштевня говорило о том, что уж эти лодки не собираются коротать свой век преимущественно в надводном положении. Словом, Краснознаменная ордена Ушакова дивизия подводных лодок относилась к двум таинственным субмаринам с понятным любопытством и почтением. В марте мы были приняты в состав флота, подняли Военно-морской флаг, а командующий счел необходимым показать новейшую технику военному совету и высшему командному составу Северного флота. Вот по этой причине мы в то погожее утро подавали бросательные концы на североморский причал, на котором уже собралось порядка двадцати адмиралов и офицеров. Будучи тогда командиром кормовой швартовой команды, я было растерялся при виде многочисленных адмиральских звезд, однако швартовку, слава Богу, закончил удачно. Пока мы суетились в корме, командир БЧ-2-3 Анатолий Суров уже демонстрировал свое любимое заведование - пушки. На обширном барбете стояла спаренная 76-миллиметровая орудийная установка, а перед ограждением рубки 37-миллиметровый спаренный автомат. Установка была оборудована гидравлической системой горизонтального наведения, причем угловые скорости были совершенно потрясающими, и наводчики, перемигиваясь, фехтовали стволами. «Да, - сказал один из присутствующих генералов, — нам бы в войну такие пушки...» Вскоре, однако, старпом скомандовал: «Все вниз, » - и мы ссыпались по своим КП и БП.
Я стоял под нижним рубочным люком, поскольку из штурманской выгородки меня выдавил мой замечательный, неподражаемый шеф - командир БЧ-1-4 Николай Никодимович Конюшков, для того, чтобы подбить навигационный журнал. Он снимал с карты поворотные пеленги, иронически улыбался и зыркал на меня голубым глазом из-под нахимовского козырька своей абсолютно неуставной фуражки, давая понять, что салага-свидетель ему при этой операции ни к чему, да и незачем давать повод подчиненному усомниться в профессиональной непорочности начальника. Он был одним из лучших штурманов дивизии. Так вот, стою и слышу разговор командующего с командиром в боевой рубке: - Ты чего рубку не обживаешь? - Да не люблю командирский перископ, вибрирует очень. Зенитный лучше. Вот те на... В самом деле, рубка у нас была в запустении, а подноготная состояла в том, что командир наш, будучи мужчиной плотного телосложения, действительно не любил боевую рубку, но не столько потому, что вибрирует перископ, сколько потому, что тесно. Николая Ивановича при осмотре носовых углов и опускании перископа пару раз заклинивало, после чего он плюнул и стал пользоваться только зенитным, который поднимался из центрального поста. И надо же - усек командующий! Опыт, думал я. Только потом, уже будучи постарше, после того как пришлось встречаться с командующим в различной обстановке, а более всего участвовать в разборах тактических учений флота, которые он проводил с блеском, я понял, что одного опыта мало. Важно все: ум и характер, острота восприятия, конкретность мышления, способность смотреть и видеть. И нет мелочей! На тех же тактических разборах мы - кто с азартом, кто с трепетом - ждали, когда после необходимой сухой штабной фактуры адмирал возьмет у оператора указку и без всяких справочных шпаргалок, свободно оперируя цифрами, обстоятельствами, фактами и фамилиями (а знал он всех командиров боевого состава флота - феноменальной памяти человек!), начнет доносить до нас свое видение войны на море. Давал оценки, хвалил умелых командиров. Но и держись сделавший глупость - на тебя не накричат, даже не накажут, но ты долго будешь ходить персонажем из анекдота и еще пожалеешь, что тебя просто не наказали согласно Дисциплинарному уставу и на этом отпустили грехи.
Как обычно, после смотра все мы, офицеры подводной лодки (а было нас по штату одиннадцать, т.е. ровно столько, сколько на известной картине Ильи Ефимовича Репина , глядя на которую только и поймешь, как мы тянем флотскую лямку), были собраны в тесной кают-компании на подведение итогов смотра. Подводил командующий. Всех командиров и начальников он отпустил и беседовал с нами один. В общем-то никакого «разбора» не было. Командующий рассказал о перспективах развития флота и подводного судостроения, о замыслах на обновление методов боевого использования лодок в связи с их новыми тактико-техническими данными, о необходимости освоения нами, личным составом, лодочной техники и оружия, приемов борьбы за живучесть - опять-таки в связи с совершенствованием лодок - это и большая (200 метров!) глубина погружения, и наличие устройства для обеспечения работы дизеля под водой, и наличие системы гидравлики, и еще целый ряд новых, или усовершенствованных устройств. Он говорил о необходимости новых подходов к вопросам боевой подготовки, предупреждал о трудностях, которые всегда сопутствуют в освоении нового, когда опыта взять неоткуда, и добывается он своими боками. Причем все это не было адмиральским монологом. Он знал свой предмет и мог разговаривать в тесном общении, без трибуны. Мы отвечали на его вопросы и сами их задавали, докладывали свои соображения. Под конец адмирал отдельно обратился к нам - молодым лейтенантам. Расспросил, что мешает службе, указал на то, что программа подводного судостроения обширна, корабли будут поступать на флот в большом количестве, и вскоре подводные лодки станут основной ударной силой флота. Поэтому нужны командирские кадры, а в связи с этим нам не дается времени на раскачку, и уже сейчас, смолоду, надо готовиться стать к телеграфу. «Через пять лет, - заключил разговор командующий, - вы будете командовать подводными лодками. Я прослежу за вашей службой». Конечно, я был ошеломлен масштабом тех сведений и ориентировок, которые мне были только что преподаны. Со мной - молодым, еще не оперившимся, «группеном», как тогда называли командиров групп, разговаривали как с морским офицером. Мне поставили четкую задачу и обозначили перспективу.
Так командующий Северным флотом адмирал ковал единомышленников. Добавлю, что действительно через четыре года, в мае 1957 года, я был назначен командиром подводной лодки.
Глубоководное погружение
Нам, то есть экипажу подводной лодки «С-43», было запланировано погружение на предельную глубину. Будучи тогда командиром боевой части штурманской и связи, я знал, что погружаться на предельную глубину будет только одна наша лодка. Поэтому надо готовиться так, чтобы благополучно закончить мероприятие, и ни одна из инстанций и комиссий не «задробила» бы выход в море и не сорвала нам годовой план БП. Контролирующих органов в то время было несравненно меньше, чем сейчас, но они были. Командир лодки приказал, а командир электромеханической боевой части Владимир Отсон разработал план, где, в частности, мне предписывалось произвести подготовку и проверку штурманско-связных систем и устройств, обеспечивающих живучесть ПЛ. В общем, дня три-четыре мы ползали по настилам, трюмам и даже... подволокам: пробивали, подкручивали, ослабляли, проверяли, пополняли. Подошла очередь и чисто штурманских дел. Погружение было намечено проводить в Мотовском заливе (есть там такой симпатичный желоб), стало быть, нужен корректурный комплект карт, нужно уничтожить девиацию, проверить юстировку РЛС...
Подводная лодка «С-43». Штурман с сигнальщиком. Баренцево море, 1953 г.
Наконец, командир получил документы на погружение, поутру вызвал меня, дал «Ш», «Д» - точки начала перехода в район погружения, отправил делать предварительную прокладку и приказал к полудню представить ему. Карты были на лодке, и пока я отсчитывал ступеньки от старолодочного здания вниз, к причалам, меня не покидало чувство, как теперь говорят, дискомфорта. «Ш » не вызывала сомнений, а вот «Д »... Будто что-то не то. Ну, все правильно. Когда нанес точку на карту, она оказалась в губе Мотка, а, согласитесь, рисовать предварительную прокладку с курсами, скоростями, временами, расстояниями, поворотными пеленгами и дистанциями от Мотки до Эйны, ну просто неприлично. Достаточно положить две спички под почти прямым углом. Для уважающего себя штурмана... В общем, я, не торопясь, отсчитал ступеньки в обратном направлении и доложил командиру, что кем-то допущена ошибка. Николай Иванович поглядел, помолчал лишнюю секунду и сказал, что на глубоководное с нами пойдет командующий Северным флотом адмирал Чабаненко. Что после контрольного выхода пойдем в «Ш», «Д», откуда доложим о готовности и будем стоять на якоре, и за полчаса до съемки к нам на катере подойдет командующий, и что он (командир) собирался объявить об этом всему личному составу при построении на обед, но своей настырностью я вынудил его на ничем не оправданную индивидуальную беседу, и что я должен маршировать обратно и делать, что приказано. Прибыл я на лодку, чуть запыхавшись, и к обеду представил документы, которые командир позже использовал для постановки задачи офицерам и даже доклада командующему. Перед выходом в море на борт прибыл девиатор. Карт из гидрорайона я так и не получил, и мы отдали швартовы. Девиацию магнитного компаса делали здесь же, сразу после выхода из гавани. «Открутили», девиатор вручил мне таблицу, получил «спасибо», положенную выписку из вахтенного журнала, тараньку и галеты и сошел на катер. Следующим по плану у нас был полигон, где мы погрузились, удифферентовались, поныряли, насколько позволяла глубина, произвели необходимые проверки, всплыли и полным ходом пошли в Мотку, на якорь.
- чтобы пораньше начать подзарядку аккумуляторной батареи и окончить ее вентилирование поутру. На переходе поднялся на мостик старшина команды радиотелеграфистов мичман Хикалов и напомнил, что если будут еще донесения на берег, то надо сделать все сейчас, потому что из Мотки мы ничего не передадим и не получим. Действительно, сколько раз ни приходилось там бывать, сидишь как глухарь. Радиодыра. В задании же этот фактор не был учтен. Царев сразу все понял, вызвал на мостик шифровальщика, написал донесение, и мы все успели сделать нормально. Получили прогноз погоды. Якорную вахту несли командиры групп и доктор, поэтому я выспался даже лишку, несмотря на зарядку батареи. Обычно при зарядке, а следовательно, и при непрерывном ее вентилировании, во втором отсеке, где находятся спальные места офицеров, обитать, в особенности зимой, почти невозможно. Дутье, свист, холод, гром тележки в аккумуляторной яме, громкие переговоры электриков - где ж тут заснуть? Все натягивают на себя что могут, в том числе тайком и водолазное белье. У нас же этот вопрос был решен иначе. Еще в начале 1953-го нам выдали меховые спальные мешки из запасов военного времени (и, кстати, черного хрома кителя, которые мы носили с неописуемым форсом). Забравшись в такой мешок при любых отсечных ветродуях и забортных температурах, ты чувствовал только одно желание - не вылезать оттуда. До сих пор добрым словом вспоминаю за это бербазу и ее командира Инзарцева. После утреннего чая поднялся наверх осмотреться и покурить. Прогноз обещал ясный день, а фактическая погода это подтверждала, потому что в прогнозе значилось: «В начале срока туман, у берега приподнятый». Действительно был туман, действительно приподнятый. И вот почему я вспомнил об этом приподнятом тумане. Берега губы Мотка неинтересные. С запада плоские, с востока сопки, грязная приливно-отливная полоса. Иное дело мыс Териберский близ - солнышко рассеивает туман, и гранитные скалы открывают свое многоцветье, замысловатость линий и объемов. Нет резких светотеней.
