На главную страницу


Вскормлённые с копья


  • Архив

    «   Июнь 2025   »
    Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
                1
    2 3 4 5 6 7 8
    9 10 11 12 13 14 15
    16 17 18 19 20 21 22
    23 24 25 26 27 28 29
    30            

Карибский кризис. Противостояние. Сборник воспоминаний участников событий 1962 года. Составитель контр-адмирал В.В.Наумов. Часть 20.



Штурманская рубка подводной лодки.

Вскоре на Б-36 прибыл новый командир рулевой группы, фактически младший штурман, лейтенант Вячеслав Маслов. Первое, что он увидел в штурманской рубке это лохматого и вспотевшего меня, заваленного ворохом карт. Восемь рулонов карт были только что доставлены гидрографией на корабль, и я, наивно, по их наличию пытался определить - куда же мы пойдем. Перечень карт обеспечивал нам путешествие в любые порты, бухты и гавани Атлантического океана. Место нового базирования определить не удалось, ясно стало только то, что 69 бригада дальше Атлантики не пойдёт.
В ночь на 30 сентября все четыре подводные лодки поочерёдно, в обстановке строжайшей секретности и усиленной охраны причала, в присутствии группы офицеров и генералов погрузили в торпедные аппараты по одной торпеде с ядерной боеголовкой и в придачу к ним по одному офицеру из 6 отдела флота в звании капитан-лейтенанта в качестве наблюдающего. Ближе к вечеру подводники 69 бригады были построены на причале около плавбазы «Дмитрий Галкин». Перед нами выступил первый заместитель Главкома ВМФ адмирал В.А.Фокин с пожеланием счастливого плавания в порт одной из дружественных стран. При этом предупредил, что, несмотря на мирную обстановку, надо быть готовыми к любому её изменению.
Сразу после построения на кораблях началось приготовление подводных лодок к бою походу и погружению. В ночь на 1-е октября Б-36 и остальные лодки бригады с интервалом около 30 минут стали отходить от пирса и начали переход к новому месту базирования. Перед выходом на все подводные лодки прибыло по одной группе ОСНАЗ для обеспечения ведения радиоразведки и радиоперехвата донесений иностранных противолодочных сил. Кроме того, на Б-36 в поход пошел флагманский механик бригады капитан 2 ранга Любимов.
После выхода из Кольского залива я обратился к командиру с вопросом, куда прокладывать курс. В ответ командир дал мне координаты начала и конца следующего курса и расстояние между ними. Так продолжалось до прохода Фареро-Исландского рубежа и выхода в Атлантический океан. С выходом в Атлантику по кораблю было объявлено, что мы идём в порт Мариэль на остров Куба для постоянного базирования и, что на подходе к порту нас встретит кубинский торпедный катер. Проход в порт назначения предписывался не кратчайшим путём через Флоридский пролив, а через пролив Кайкос между Багамскими островами и дальше по длинному узкому и извилистому Старому Багамскому каналу. Скрытный безаварийный проход по такому каналу представлялся, по меньшей мере, проблематичным, но было решено разобраться с этим вопросом на месте.
Уже в первые часы перехода расчёт средней скорости корабля на походе по заданным временным интервалам неприятно удивил командира. Вместо средней скорости 5-6 узлов, принятой на флоте для скрытного перехода дизель-электрических подводных лодок, для нас она оказалась назначенной 10 узлов. Если соблюдать скрытность и иметь запас времени для погружений при уклонении от противолодочных сил, то придется иметь скорость не менее 12 узлов, что в штормовом море потребует работы дизелей на полных ходах, то есть иметь очень напряженный и неблагоприятный режим работы главных двигателей.



Штормовая погода, сопровождавшая нас в Баренцевом и Норвежском морях, не покинула нас и в Северной Атлантике. Только удары волн стали мощнее, особенно при вынужденной скорости 12 узлов.
Появились первые потери: волны оторвали носовой аварийный буй и повредили верхнюю крышку устройства ВИПС. Во время очередного шторма эти же волны придавили к ограждению рубки, не увернувшегося от них вахтенного офицера капитан-лейтенанта Мухтарова и сломали ему два ребра, «освободив» его от несения вахты почти на две недели.
Как написал в отчёте в политорганы замполит корабля капитан 3 ранга Сапаров, травмированного офицера Мухтарова заменил на вахте коммунист Сапаров. Между прочим, и Мухтаров был коммунистом.
Мне, как штурману, погода не давала возможности уточнить счислимое место корабля путём астрономических наблюдений, а после отрыва от побережья Норвегии других способов определения места у нас в походе просто не было. В результате, после прохода Фареро-Исландского противолодочного рубежа, на всех четырёх кораблях, как я убедился после похода, была невязка около 13-18 миль назад по курсу, что свидетельствовало о наличии Северо-Атлантического течения, которое мы просто не знали, как учитывать, не имея на кораблях абсолютного лага.
Однако в каждом явлении есть не только отрицательное, но и положительное, так и в плохой погоде. В связи с плохой погодой, на всех трёх противолодочных рубежах нам не досаждала противолодочная авиация стран НАТО, что помогало почти соблюдать заданную среднюю скорость перехода. В свою очередь, если разведка стран НАТО обнаружила выход бригады из Кольского залива, то она рассчитывала на наш переход со средней скоростью 5-6 узлов и запаздывала с увеличением активности противолодочных сил на рубежах.
В Центральной Атлантике штормов не было, да и вероятный противник ещё не проявлял повышенной активности, что позволило проводить астрономическую обсервацию места не только в вечерние и утренние сумерки, но и групповые определения места по солнцу силами вахтенных офицеров и группой командования корабля под руководством командира.
Вскоре воздух и вода значительно потеплели. Мы вошли в субтропики, и во время ночной вахты я воспользовался тропическим ливнем, с удовольствием приняв душ на мостике, пользуясь мылом и мочалкой.



В утренние сумерки 23 октября Б-36 подошла к проливу Кайкос на расстояние около 25 миль и экипаж начал подготовку к форсированию пролива в подводном положении. Аккумуляторная батарея к тому моменту была полностью заряжена, оставалось только надёжно определить место, что и было сделано тремя наблюдателями по трём-четырём звёздам. Разведка обстановки свидетельствовала о наличии в районе пролива двух американских эсминцев, работавших радиолокаторами. Задержавшись на перископной глубине на сеанс связи, мы получили радиограмму, согласно которой Б-36 назначалась позиция юго-восточнее пролива Кайкос, куда мы и направились прочь от пролива.
Тем временем тактическая обстановка стала резко осложняться. Активность противолодочных сил ВМС США возросла невероятно. Авиация ПЛО так часто делала облёты акватории, что Б-36 потеряла возможность проводить полноценную зарядку АБ, да и подзарядка стала весьма проблематичным мероприятием. Вскоре наши радиоразведчики перехватили сообщения об объявлении президентом США Джоном Кеннеди морского «карантина» Кубы и о запрете всем военным кораблям приближаться к побережью США ближе, чем на 400 миль.
В добавление к авиации в пределах видимости стали появляться американские эсминцы в виде парных патрулей, непрерывно работающие своими радиолокаторами и гидролокаторами. В дневное время за счет прекрасной видимости можно было на большом удалении наблюдать за действиями эсминцев с обнаружением любых гражданских судов. Они быстро сближались с незнакомцем и после непродолжительной задержки около судна отходили от него, продолжая патрулирование. Судно же ложилось на обратный курс и удалялось от Кубы.



Лесовоз «Волголес» с советскими ракетами на борту в сопровождении американского эсминца возвращается на Родину. Карибское море, ноябрь 1962 г.

Действия противолодочных самолётов США стали более агрессивными. Имея предположение о возможном нахождении в районе подводной цели по данным радиолокационного контакта или же по данным неизвестной нам в те времена системы гидрофонов СОСУС, американские самолёты стали уточнять место подводных лодок с помощью гидроакустических буев системы ДЖУЛИ. В состав этой системы входили и взрывные устройства для уточнения места подлодки буями за счёт пеленгования отражения взрывной волны от её корпуса. Так как взрывы были весьма интенсивными, а с системой ДЖУЛИ мы тоже были незнакомы, то их появление первоначально вызвало некоторую озабоченность. Вскоре наше правильное предположение об их назначении подтвердилось перехваченным радиодонесением с самолета о координатах подводной лодки. Они отличались от счислимых координат на десять миль и на вопрос старпома, не наши ли это координаты, я ответил уклончиво. Но при очередном определении места убедился, что самолет передавал точнейшие координаты места Б-36, на тот момент, и их можно было принять для дальнейшего счисления места корабля, так как точность определения места у самолета США значительно превышала наши возможности.
Вскоре эта достаточно сложная для нас ситуация превратилась в экстремальную. Примерно через сутки, в наступившей темноте, командир принял решение подзарядить в течение ночи порядком разряженную за день аккумуляторную батарею на перископной глубине при работе дизелей в режиме РДП. Мы встали под РДП и легли на курс в восточном направлении. Спустя некоторое время, я вдруг вспомнил, что перед постановкой под РДП, в западном направлении наблюдалась слабая работа двух корабельных радиолокаторов, которые после нашего поворота оказались в кормовом секторе, затенённом для наблюдения в перископ шахтой РДП. Гидроакустическое наблюдение в этом секторе также невозможно, как из-за конструктивных особенностей, так и из-за грохота работающих дизелей. Учитывая возможность появления в затенённом секторе приближавшихся кораблей и нахождение Б-36 в центре позиции, я доложил командиру о времени поворота влево на 90 градусов по компасу. Командир согласился со словами: «Правильно, нечего нам идти в сторону позиции Шумкова, на Б-130 старые аккумуляторы, нельзя его подводить и привлекать за собой к нему противолодочные силы США».
С началом циркуляции последовал тревожный доклад акустиков о появлении сильных и быстро нараставших шумов винтов двух эсминцев. На Б-36 немедленно выполнили маневр срочного погружения, но, ещё до прихода на безопасную от таранного удара глубину, во всех отсеках подводники услышали над головами сильный свистящий шум работавших винтов эсминцев. Затем эсминцы начали ходить вокруг Б-36 по кругу с радиусом около 15-20 кабельтов со скоростью около 20 узлов, работая гидролокаторами на своих курсовых углах 90 градусов левого борта, двигаясь против часовой стрелки и смещая окружность, как бы набрасывая петли в сторону смещения подводной лодки из центра этого круга. Контакт поддерживался надёжно и не оставлял нам никаких шансов оторваться от слежения с нашей разряженной батареей.
Мы маневрировали на 3-4 узлах, выполняя апериодические изменения курса, слабо надеясь на возможное изменение обстановки или погоды. О присутствии эсминцев всё это время знал весь экипаж, прослушивая посылки гидролокаторов, которые звучно били по корпусу лодки и людским нервам, мешая отдыхать.



Эсминец ВМС США.

Примерно через сутки нас остался караулить при поддержке авиации ПЛО только эсминец радиолокационного дозора «Чарльз П.Сесил», прошедший переоборудование и модернизацию из эсминца типа Гиринг, построенного во время Второй Мировой войны. Приняли решение оторваться от слежения. Когда эсминец, продолжая описывать вокруг Б-36 круги против часовой стрелки, проходил траверз лодки по правому борту, Б-36, увеличив ход до 9 узлов повернула ему за корму, а эсминец, продолжая циркуляцию влево удалялся от лодки. По окончании циркуляции, обнаружив, что Б-36 вышла из круга, эсминец бросился за ней в погоню, неминуемо сокращая траверзное расстояние. Приведя подводную лодку на траверз своего левого борта, эсминец опять начал циркуляцию влево, а Б-36 снова повернула на 90 градусов вправо за корму эсминца, выйдя за пределы окружности, и стала быстро удаляться от эсминца, который, в свою очередь, продолжая циркуляцию, тоже отходил от лодки как минимум на диаметр своей циркуляции. К этому моменту акустики доложили командиру Б-36, что эсминец потерял контакт с лодкой и перешел на круговой поиск.
К сожалению, командир тут же воспользовался советом грамотнейшего акустика, инструктора 69 бригады подводных лодок мичмана Панкова. Он дал грамотный совет, с акустической точки зрения, повернуть носом на эсминец для уменьшения отражающей поверхности корпуса подводной лодки, но не учитывающий тот фактор, что, повернув на эсминец, Б-36 прекратит отрыв и сблизится с эсминцем, облегчив ему задачу поиска. Что и произошло.
Командир, доверившись авторитету мастера военного дела, возражений против такого маневра не послушал, и эсминец восстановил акустический контакт с Б-36. Эта попытка была последней возможностью оторваться от слежения, теперь наша аккумуляторная батарея больше трёх узлов не могла обеспечить. Оставалось надеяться только на чудо. Но тропических чудес в виде штормов и ураганов не появлялось, погода оставалась курортной, а батарея неминуемо разряжалась.



Шестой — электромоторный отсек.

Чтобы оттянуть приближавшуюся необходимость всплытия на поверхность, командир принял решение максимально сократить расход электроэнергии вплоть до остановки гребных электродвигателей и удержания необходимой глубины с помощью откачки и приёма необходимых порций воды в уравнительную цистерну с помощью главного осушительного насоса. И вот, в наступившей полутьме Б-36 зависла на глубине 70 метров без хода.
Неожиданно в центральном посту открылась кормовая переборочная дверь, и через неё буквально ввалился здоровый молодой мужчина в рваных трусах и в поту в чине капитан-лейтенанта в полуобморочном состоянии. «Где? Где командир?» - спросил прикомандированный к нам на поход офицер. «А что случилось ...?» тревожно среагировал на вопрос, выйдя из не менее полуобморочного состояния, старпом, находившийся на командирской вахте. Показывая рукой в корму, вошедший сказал: «Там, там люди гибнут, нужно всплыть и дать бой!» - «Ничего, некоторые спасутся» - сказал успокоившийся капитан 3 ранга Аркадий Копейкин. - «Да?», - спросил посетитель. - «Да!», - ответил старпом, и офицер удалился в корму.
Через короткое время из кормового 7 отсека в центральный пост поступила просьба прислать доктора. Оказалось, что офицер, добравшись до 7 отсека, взял с поддона под машинкой клапана вентиляции балластной цистерны кружку с накапавшей в неё гидравликой, приняв её за воду, и выпил. Люди в отсеке ахнули и испугались за здоровье офицера, а он испугался ещё больше. Первые слова, которые услышал от него капитан Виктор Буйневич: «Доктор я умру?» Буйневич сказал, что он не умрёт, а в отличие от остальных будет иметь меньше проблем с запором.
Нужно отметить, что к тому времени весь экипаж уже несколько суток не пользовался гальюном (туалетом). Вся жидкость уходила из организмов через поры кожи с потом, а пища в жару просто не лезла в горло, её буквально заталкивали в рот в небольших количествах с помощью сухого вина, выдававшегося каждому по норме 50 граммов в день. Так что заявление о том, что в отсеках люди гибнут, было не так уж далеко от действительности.



Посетитель музея - лодки проекта 641 в Калининграде: "Прогуливаясь" по подлодке постоянно думал о том, как тут жили моряки. Жутко как-то на душе.

Микроклимат в отсеках был близок к пределу возможности обитания. Температура в отсеках держалась в пределах от 40 до 65 градусов по Цельсию при высочайшей влажности, повышенном содержании углекислого газа и вредных испарений от топлива, масла, электролита в воздухе давно не вентилированных отсеков. Покрытые потом люди постоянно носили только тапки с обрезанными задниками и разорванные на лепестки разовые трусы, как набедренные повязки из пальмовых листьев у дикарей. Причём повязка из трусов была привилегией для офицеров и сверхсрочнослужащих, матросы и старшины срочной службы изготавливали повязки из разовых кальсон, выданных для них береговой базой вместо трусов.
Это не было модой, просто каждый лепесток одежды на теле создавал впечатление отдельной грелки, которых хотелось иметь поменьше. В этой атмосфере, под воздействием пота, синие разовые трусы и кальсоны стали линять и раскрасили тела подводников синими разводами.
В «боевую» раскраску свою лепту внесла потница, покрасившая тела подводников в красную крапинку.



Потница.

Продолжение следует.

«В морях твои дороги». И.Г.Всеволожский. С НАХИМОВСКИМ ПРИВЕТОМ. Часть 6.

И вдруг с криком: «Папа вернулся!» она, задев меня платьем, выбежала на лестницу.
— Что ты сказал ей, Никита? — спросил художник, приподнимаясь с кресла. — Ты ничего не сказал... Откуда она взяла? «Ты пришел не один, это папа вернулся...» Нет, неужели? Не может быть! — повторял он все громче.
— Шалва Христофорович, это правда! Дядя Серго вернулся! Он пришел к нам в училище и...
Я мог не продолжать, потому что со двора уже слышалось: «Папочка!.. Папа, папа!..»
Они поднимались по лестнице. Серго повторял:



— Антонина, моя дорогая, ну полно! А Антонина твердила:
— Я всегда знала, что ты вернешься!
И вот Серго вошел в комнату, а за ним — Антонина, такая счастливая...
— Это ты? — спросил Шалва Христофорович.
— Я, отец, — ответил капитан-лейтенант.
Он подошел к Шалве Христофоровичу, опустился перед ним на колени и прижался губами к руке старика
— Вот мы и снова все вместе! — сказал Серго. — Я говорил, что вернусь, — и вернулся...

Глава седьмая. ГДЕ ОНИ ПРОПАДАЛИ

Старый художник, закрыв глаза, застыл в своем кресле. Мы с Антониной забрались на тахту. Тамара то и дело вытирала концом передника слезы. Серго рассказывал:
— ...Когда мой катер пошел на дно, я поплыл за Георгием...
Отца ранило в руку, и он плыл с трудом. Серго помог ему выбраться па берег. По мокрым камням шарил прожектор.
— ...Несколько раз луч скользнул по нас, но мы были неподвижны, как камни...



Русьев не хотел уходить без друзей. Но лучи прожекторов скользили и по морю и накрыли, наконец, прыгавший на волне катер.
— «Уходи, уходи, Виталий!» — кричал я ему, как будто он мог в этом вое меня услышать. Катер рванулся и исчез в темноте. Трассирующие пули преследовали его по пятам...
Серго разорвал на себе рубаху и перевязал отцу руку. «Надо уносить ноги, скоро рассветет». Скалы были отвесные, скользкие, а отец мог цепляться за них лишь одной рукой. Они выбились из сил, пока очутились высоко над морем, в небольшом темном гроте, где шумел водопад. Отцу стало плохо: он потерял много крови. Серго посмотрел вниз и увидел передвигавшиеся светлые точки. Гитлеровцы обшаривали берег! Серго показалось, что он слышит собачий лай. Но светлые точки вскоре погасли. Когда наступил рассвет, перед Серго открылось пустынное море. Берег кишел солдатами.
— ...Георгий бредил так громко, что я опасался, как бы не услышали гитлеровцы. Очнулся он в полдень. «Уходи! — сказал Георгий. — Оставь меня, уходи!» Я ответил: «Не говори глупостей». Тогда он мне стал приказывать. Я сказал, что он может меня расстрелять, но это приказание я считаю незаконным. Тут Георгий опять впал в беспамятство и вспоминал Ленинград, жену и тебя, Никита. Я все прислушивался, не идет ли кто. Но никто не шел, только шумело море...
Серго не мог развести огня: не было спичек, да и дым от костра выдал бы их. И Серго целый день сидел рядом с отцом. А в это время Русьев докладывал обо всем, что случилось, капитану первого ранга. Капитан первого ранга разрешил Русьеву вернуться. И катер Русьева снова понесся к тем берегам, где остались в беде товарищи.
— ...Ночь тянулась томительно. Георгий спал, а я сидел у входа в грот, вглядываясь в темноту. Вдруг в море замелькал огонек. Может быть, мне это показалось?.. Нет, это был сигнал: кто-то с правильными промежутками зажигал карманный фонарик. Точка — тире, точка — точка — тире... Я прочел: «Где вы? Где вы? Я — Русьев, я пришел, отвечайте». Виталий пришел на выручку! «Георгий! Скорей, скорее вставай!» — «А? Что?» — «Виталий пришел за нами». — «Где?» — «У нас нет фонаря. Мне нечем ответить. Он уйдет, думая, что нас нет в живых». Георгий с трудом встал. Как он спустится вниз по острым и скользким скалам?.. «Скорей, скорей, Георгий! Сможешь ты плыть?» — «Попытаюсь...»
Дул резкий ветер. То и дело у них из-под ног вырывался камень и с грохотом скакал вниз. Тогда они замирали. Вокруг все молчало... Они поплывут туда, где Серго видел сигналы. Но сможет ли отец плыть? Далеко ли от берега катер? И как они дадут знать о себе Русьеву?.. Кричать? Не услышат ли крик на берегу гитлеровцы?.. Отец и Серго спускались все ниже, и море шумело совсем под ногами.



— ...Я снова увидел мелькающий огонек. «Смотри, Георгий! Ты видишь?» — «Вижу». — «Это Виталий». «Где вы? Где вы? Я пришел. Отвечайте», — сигналил Виталий. «Скорей, Георгий, скорей!» Но тут все загрохотало и все осветилось: берег, море и катер. Мы упали и остались лежать, а прожектора продолжали обшаривать берег...
Так и не удалось им в ту ночь добраться до катера. Русьев ушел. Он не знал, что его друзья были близко, почти в нескольких метрах! А теперь они снова карабкались наверх, в грот, обдирая руки и прижимаясь к скале всякий раз, когда их нащупывал луч прожектора.
— ...Я понял, что морем нам не уйти. У нас нет фонаря и, мы не можем ответить Русьеву, если он снова придет за нами. Фашисты настороже и катер к берегу не подпустят. Они заподозрят, что кто-то прячется в скалах. Надо уходить, и как можно скорее. Куда? В горы. Там мы найдем партизан, и они помогут нам выйти к морю...
Было холодно. Пошел снег. Они были голодны. Они ели корешки, которые находил Серго. Они шли день, другой, третий... Серго повторял: «Мы, Георгий, еще повоюем!» Лес становился все гуще, снег все сыпал и сыпал, и вдруг из-за дерева вышла девушка в полушубке. Так попали они в отряд партизана-севастопольца «дяди Кости».
— ...Дядя Костя был тоже моряк. Из Севастополя он ушел одним из последних, взорвав свою батарею. Та девушка, что нас повстречала, оказалась врачом и принялась лечить Георгию руку. Когда я сказал, что мы хотим выйти к морю и добраться до своих катеров, дядя Костя покачал головой: «Провести-то вас к морю можно, а толку что? Фашисты кишмя кишат по всему побережью. Пропадете ни за понюх табаку... Подлечитесь, и тут для вас найдется работа...»
О том, какая это была работа, Серго рассказал очень скупо. Но, наверное, можно было бы написать толстую книгу.
В Керчи были гитлеровцы, а на другом берегу пролива, на Чушке, — наши. Фашисты каждый день стреляли через пролив, а поезда подвозили им в Керчь снаряды. И вот четырем партизанам (среди них был отец и Серго) поручили взорвать такой поезд. Они вышли из леса. Шли открытой степью. Дошли до железнодорожного полотна. Когда вдали задымил паровоз, они заложили под рельс взрывчатку. Едва они отползли, произошел взрыв, и они увидели, как свалился под откос паровоз и как полезли друг на друга вагоны. Начался пожар, стали рваться снаряды и бомбы. Теперь надо было поскорее добраться до леса. Они бежали изо всех сил. Когда рассвело, они зарылись в забытый стог сена. Гитлеровцы, двигаясь цепью, обыскивали степь. Это называлось «прочесом». Кто-то подал команду — и в стог вонзились штыки. Отцу прокололи плечо, а Серго — ногу. Застони они — и они бы пропали. Но они только закусили губы до крови. И гитлеровцы пошли дальше. До вечера партизаны сидели в сене, а вечером добрались до леса.



Крымские партизаны.

Один раз отцу поручили связаться с подпольщиками в городе, и он, переодевшись в немецкую форму, ездил в Симферополь, занятый фашистами.
Каждый шаг мог ему стоить жизни.
А однажды они с Серго даже выкрали немецкого коменданта!..
Вот какая у них была работа! Это как раз тогда, когда я жил на корабле, и Русьев ходил за ними, и фашисты встречали его таким огнем, что можно было подумать — они ждали эскадру. Русьев решил, что отца и Серго нет в живых, и доложил капитану первого ранга. И тогда капитан первого ранга отдал мне письмо, а старший офицер разрешил другим офицерам занять за столом места отца и Серго Гурамишвили. Товарищи считали их погибшими. Но они были живы! Они истребляли врага. Недаром они, уходя, поклялись: «Пока сердце бьется в груди и в жилах течет кровь, мы будем беспощадно уничтожать фашистов».
Дядя Костя был ими доволен. Но они тосковали по своим катерам. Дядя Костя успокаивал их: «Скоро, скоро вернемся мы в Севастополь!»
Партизан в лесу становилось все больше. Теперь они смело выходили из леса, окружали и уничтожали фашистские гарнизоны. Много раз гитлеровское радио сообщало, что лес «прочесан» и партизан в Крыму больше не существует. А на другой же день взлетал на воздух новый поезд со снарядами, или взрывался новый мост под штабной машиной, или партизаны окружали деревню, в которой стоял вражеский гарнизон.



— ...Но вот, — продолжал Серго, — пришел тот счастливый день, когда наши орудия загремели на перешейке, а корабли подошли к крымским берегам. «Действовать!» — приказал начальник партизанского района. «Есть действовать!» — повторил приказ дядя Костя. Мы должны были выйти к морю и отбить у фашистов советских людей, которых они уводили...
Да, гитлеровцы пригнали в Крым много советских людей с Кубани и теперь гнали их к морю. Куда, зачем? Надо было спешить!.. Куда бы, в какое село ни входил отряд, его встречали пустые дома и виселицы. И везде были расклеены листовки: «Командующий немецкими войсками в Крыму скорее повесит сто тысяч русских, чем даст освободить их».
Чтобы добраться до моря, отряду надо было пройти через горы. Снег слепил глаза. Повсюду догорали дома, сторожки, лежали мертвые люди. Здесь прошли гитлеровцы к морю...
Как было страшно то, что рассказывал Серго! Он наткнулся на старого деда, лежавшего в снегу на повороте дороги. «Что с тобой, дед?» — «Умираю. Торопитесь, сынки! Повели всех к морю». — «Не уйдут от нас, диду, даем тебе черноморскую клятву!» — сказал дядя Костя.
Дорога круто шла вниз. Лес редел. Несло холодом из ущелий. Из-за туч выглянуло солнце. Вдруг скалы раздвинулись — и партизаны увидели море.
— ...Три буксира дымили у пирсов. Автоматчики загоняли на баржи женщин и ребятишек, отбирая у них мешки, узелки и кошелки и сбрасывая все в кучу. «Напрямик!» — приказал дядя Костя и спрыгнул с обрыва в колючий кустарник. Мы свалились им на головы, как лавина с гор. Гитлеровцы отступили под прикрытие барж, рассчитав, что мы, опасаясь задеть детей и женщин, стрелять не станем... Они очутились по пояс в воде. «Живьем бери гадов!» — закричал дядя Костя. Он поднялся во весь рост, за ним — другие... И тогда один фашист дал очередь по барже. Там находились женщины, дети... Умирать буду, этого не забуду. Стрелять в беззащитных! Пули жужжали вокруг, как шмели, но ни одна не задела дядю Костю. Он схватил стрелявшего в женщин гитлеровца, вдавил его в воду, выволок на песок...
Партизаны врукопашную били фашистов. Они не могли стрелять, а гитлеровцы стреляли из автоматов! По барже стали стрелять фашистские буксиры. «Сходи с баржи!» — скомандовал дядя Костя. Люди прыгали в воду.
— «Наши!» — вдруг закричал дядя Костя. «Наши? Где наши? Откуда?..» В бухту влетел серый катер. Торпедный катер, наш, понимаете? «Ура черноморцам!» Открыл пулеметный огонь! Я кинулся на пирс. «Здравствуй, чертушка Русьев!»
— Усыновитель? — спросил я быстро.
— Почему «усыновитель»?
— Да ведь он усыновил Фрола.



Партизаны в Ялте. 16 апреля 1944 г. — освобождение Ялты.

— Ну да, Виталий, конечно!.. «Куда держишь курс?» — спросили его мы с Георгием. «На Севастополь!» — ответил Виталий. «Бери нас с собой!» Он доставил нас в базу, мы получили катера и пошли освобождать Севастополь...

* * *

Я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, но когда пришел в кубрик, старался не обнаруживать перед всеми своего счастья. Я понимал, что, если буду слишком проявлять свою радость, это будет больно Фролу, Вове, Ивану Забегалову — ведь их отцы никогда не найдутся!
— Ты полетишь на самолете? — спросил Юра. — Счастливец!
А Фрол сначала сказал, что самолеты часто разбиваются и он предпочитает ходить на корабле или на катере, но тотчас добавил, что хотел меня попугать: он не видел ни одного угробившегося самолета, кроме тех фашистских, которых подбили наши, и сам бы с удовольствием полетел со мной повидать Русьева.
— Ты ему расскажи на словах, что Живцов идет еще не на самый полный, но двоек уже давно не хватает, — сказал он гордо.
В письме Фрола Русьеву не было ни одной ошибки.

* * *

Самолет был большой, зеленый, с красной звездой на хвосте и со звездами на крыльях. По узенькому отвесному трапу мы поднялись в просторную кабину. Едва мы сели, прошел мимо летчик; он захлопнул за собой дверцу. Что-то загудело, и самолет задрожал. Серго вытянул ноги, откинул голову и смотрел в потолок, нисколько не интересуясь тем, что мы сейчас оторвемся от земли. Он сидел так, как сидят в поезде или в трамвае.
— Дядя Серго, а когда мы полетим?



— А мы летим.
— Летим?..
Я увидел в окно убегавший куда-то в сторону серый вокзал, крохотные автобусы и распластавшиеся на выгоревшей траве самолеты.
Облака сдвинулись и затянули всю землю, и только изредка было видно что-то похожее на домики и на траву.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Карибский кризис. Противостояние. Сборник воспоминаний участников событий 1962 года. Составитель контр-адмирал В.В.Наумов. Часть 19.

Более 15 раз передавали радио о нашем всплытии, а когда нам подтвердили его получение, легче не стало – указаний или советов мы не получили ни одного. Командир принял решение – отрываться самостоятельно. И вот 1 ноября в полдень по местному времени при ярко светящем солнце эсминец проходит рядом с нами. Видим, на мостике только вахтенный офицер и негры-сигнальщики, все остальные, по-видимому, обедают. Наш командир при этом объявил боевую тревогу, перископы, поднятые на просушку, приказал не опускать, ходовой флаг и штыревую антенну не убирать, чтобы не насторожить наше сопровождение. Когда эсминец немного отошел и стал разворачиваться на обратный курс, было сыграно срочное погружение. В поднятый перископ, я успел увидеть растерянные физиономии негров-сигнальщиков и быстро опустил все выдвижные устройства, т.к. лодка набирала полный ход, подныривая под разворачивавшийся эсминец.
В упомянутых выше воспоминаниях американского гидроакустика написано про командира эсминца Роузера, увидевшего всплывшую советскую ПЛ: «Я думаю, никогда не позабуду выражения лица командира. Он просто сиял. Это был действительно момент триумфа для Роузера». О том, какое выражение лица было у него после нашего отрыва от эсминца, он в своих воспоминаниях не говорит. Но мы понимаем выражения лица нашего командира - дикая усталость и очередная седина на голове. Наш уход от американцев, однако, не помешал президенту США наградить и Роузера, и весь экипаж эсминца за их работу, а наш командир не услышал даже доброго слова от своего командования.



Легендарная Б-36 и ее командир Алексей Федосеевич Дубивко.

Получив доклад об отрыве, с ЦКП ВМФ нам назначили новый район, где нас поджидал очередной авианосец с кораблями сопровождения. Пришлось командиру новую точку перенести самостоятельно в другое место. А между делом стали уже думать о встрече праздника – очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Мы с доктором, Витей Буйневичем, составили меню, получив разрешение суп и компот приготовить на пресной воде. Коки обещали сделать необыкновенное второе из полугнилой картошки и языка, испечь для каждого отсека по торту. При смене вахты утром 7 ноября (в Москве был уже вечер) объявили приказ о поощрение личного состав, где были отмечены и наши многострадальные и героические коки – по 10 суток отпуска на родину. Все улеглись отдыхать до праздничного обеда.
Стою на вахте. Подходит замполит и спрашивает, почему коки не готовят обед? Вызвал доктора, попросил уточнить, что делают коки. Коки исчезли. Стали искать их в отсеках, обнаружили в седьмом. Через некоторое время доктор докладывает, что оба кока не способны что-либо делать, т.к. пьяны. Это была неожиданность, потому что ранее за ними такого не отмечалось. Старпом А.Копейкин снял меня с вахты со словами – не можешь организовать, готовь сам. Мы с доктором стали осматривать камбуз, думая, что же делать дальше. И нашли бак с брагой, которой, при нашей температуре в лодке, хватило бы свалить с ног целую команду. Пришлось втайне от командования и экипажа вылить его содержимое.
Зашли к скучающим в подводном положении мотористам, спросили, кто умеет готовить? Вызвался один специалист по манной каше, он варил ее своей младшей сестренке. Развели сухое молоко, засыпали крупу погуще, и я, довольный, ушел в центральный пост. Через какое-то время приходит доктор и докладывает, что каша сварилась, но ее можно только резать, такая она густая, переборщили с крупой. Пришлось идти с повинной головой к командиру и объявить, что на праздничный обед будут выдаваться любые продукты из провизионки по желанию. К вечернему чаю коки все же сделали нам праздничные торты. Ни у кого не поднялась рука их наказать или упрекнуть, зато шуток и подначек было предостаточно, особенно в мой адрес и «специалиста» по каше.
К сожалению, праздник был отмечен и неприятным сюрпризом, вышли из строя два бортовых дизеля. Вскоре получили приказание следовать в Сайда-губу. Штормило, хотя и меньше, чем по пути на Кубу. Но тот шторм вспоминали, когда убедились, что топлива на обратный путь может не хватить, растратили в тех штормовых условиях. Наконец, прошли широту Ленинграда, цвет неба, облаков изменился на знакомый и родной. Над головой прошли 2 самолета-разведчика с красными звездами, мы им позавидовали, через несколько часов они увидят свой дом и близких. А нам еще...



Блоки дизеля.

Часто захожу в 5-й отсек, чтобы как-то поддержать механиков, которые ворочают в штормовую погоду громадные тяжести, стараясь из 2-х дизелей собрать и запустить один. Танкер встретил нас недалеко от Нордкапа, но подойти и принять топливо не можем из-за шторма. Механики добавили в топливо все имеемые на лодке масла, дымим на весь горизонт, привлекая внимание патрульной авиации Норвегии и проходящих судов. Холодно стало, а теплой одежды нет даже для вахты — все сгнило.
Вот, наконец, и огни Цып-Наволока и Сеть-Наволока. На моторах дотянули до причала, где в темноте нас встречал только начальник штаба бригады капитан 2 ранга В.Архипов. Выгрузили торпеду со спецзарядом, экипаж отправили на плавбазу помыться. Не передать восторг и особые чувства, когда на тебя льется горячая пресная вода, смывая грязь, накопленную почти за 3 месяца. Офицерам разрешили сходить на катере в Полярный к семьям, а я остался дежурить по кораблю. Вот когда пригодилось письмо, которое я писал своей жене весь поход. Передал его жене через Владика Наумова, заставив ее проплакать всю ночь.
Отпустили меня домой на следующий день. Зашел в магазин купить шоколадки для ребенка, ведь наш шоколад на лодке стал не съедобен. Только после встречи я понял, сколько пришлось пережить нашим женам, спасибо им всем. Зашел в казарму и с удивлением узнал, что все наше имущество, вплоть до шуб, лыж и коньков было погружено в контейнеры и отправлено на Кубу. А экипаж весь раздет, нет ни рабочей, ни выходной одежды. На всех складах Северного флота стали собирать обмундирование, бывшее в употреблении. Когда одели экипаж, он стал походить на штрафную роту. А потом экипаж, по-видимому, впервые в истории подводного флота, стал собираться в санаторий в Евпаторию. Вместо формы всем выдали спортивные шерстяные костюмы и курточки, в них и отбыли.
Я остался с частью экипажа, получившего отпуска с выездом на родину, нести дежурство по кораблю и разбираться с хозяйством. Продуктов осталось очень много, но они все, вплоть до консервов и шоколада, были не пригодны для использования в пищу. Все пришлось списывать, с трудом получая заключения лабораторий флота.
В середине января на пирсе появились долгожданные контейнеры с нашим имуществом. В морозные дни мы их вскрыли, и перед взором предстали какая-то спрессованная масса. Контейнеры простояли на причале на Кубе в тропических условиях много дней. В присутствии офицеров тыла Северного флота мы топорами вырубали куски из этой массы и отправляли на свалку. К моменту возвращения экипажа, я поехал в отпуск.



Боевые корабли у причала в Полярном.

До сих пор офицеры и их семьи, которые прошли эти испытания, поддерживают дружеские отношения. Трудности породнили нас. С особой теплотой мы вспоминаем подвиг, иначе трудно назвать, нашего командира капитана 2 ранга Дубивко Алексея Федосеевича, проявившего мужество и выдержку в экстремальной ситуации, и наших старшин и матросов, которые показали себя истинными патриотами своей Родины. Жаль, что опыт похода был настолько засекречен, что не стал достоянием даже подводников 4-й эскадры, не говоря уже обо всём Военно-Морском Флоте. Почти на 2 года офицеры, оставшиеся служить на подводных лодках 4-й эскадры, были задержаны в званиях и в продвижении по службе. Но офицеры подводной лодки Б-36 продолжали честно служить и передавать свой опыт подчинённым и окружавшим их коллективам, проходя службу в частях ВМФ.
Командир капитан 2 ранга Дубивко Алексей Федосеевич командовал ракетными подводными лодками, закончил академические курсы, служил в оперативном управлении ГШ ВМФ, возглавлял смену боевого расчёта Воздушного Командного Пункта ГК ВМФ.
Старший помощник командира капитан 1 ранга Копейкин Аркадий Александрович командовал атомной ПЛ с крылатыми ракетами.
Зам. командира по политчасти капитан 1 ранга Сапаров Виктор Григорьевич работал в политотделе учебного центра в Обнинске.
Помощник командира капитан 1 ранга Андреев Анатолий Петрович, командовал подводными лодками на 4 эскадре ПЛ, служил в штабе Северного флота на командном пункте, возглавлял отдел подготовки матросов и старшин в ЛенВМБ.
Командир БЧ-1 контр-адмирал Наумов Владлен Васильевич командовал самым современным ракетоносцем, служил в должности зам. начальника ВВМУПП имени Ленинского Комсомола, после окончания Военно-морской академии - в Государственной приёмке ВМФ возглавлял комиссии, принимая новые корабли от промышленности.
Командир рулевой группы капитан 2 ранга Маслов Вячеслав Дмитриевич командовал подводными лодками.
Командир БЧ-3 капитан 1 ранга Мухтаров Аслан Азизович был флагманским специалистом подводных лодок.



Выпускники минно-торпедного факультета РВВМУПП Помигуев Александр Павлович и Мухтаров Аслан Азизович.

Начальник радиотехнической службы капитан 1 ранга Жуков Юрий Александрович проходил службу в 5 управлении ГШ ВМФ.
Командир БЧ-5 Потапов Анатолий Григорьевич обучал офицеров в учебном центре ВМФ.
Командир моторной группы БЧ-5 капитан 1 ранга Кобяков Герман Александрович длительное время служил на родной подводной лодке, а затем руководил кафедрой военно-морской подготовки Высшего мореходного училища.
Начальник мед.службы полковник м/с Буйневич Виктор Иванович возглавлял филиал санатория СФ «Аврора» в г. Хоста.
Командир группы ОСНАЗ капитан 1 ранга Аникин Радомир Серафимович служил в учебном центре ВМФ в г. Обнинск.
Специалист по атомному оружию капитан 1 ранга Помигуев Александр Павлович продолжал служить в спец.частях ВМФ.
Жизненный опыт, полученный в походе отразился и в дальнейшей жизни матросов и старшин, сделав их людьми, преданными интересам своей Родины.



Ветераны Б-36 с женами, которые нас ждали из похода.

Воспоминания бывшего штурмана подводной лодки «Б-36» контр-адмирала в отставке Наумова Владлена Васильевича об участии корабля в операции «Кама».



В марте 1962 года несколько подводных лодок 641 проекта из 211 бригады 4-й эскадры Северного флота в городе Полярном начали заблаговременно готовиться к непонятному для всех подводников походу неведомо куда. Б-36, первоначально, в связи с задержкой решения по испытанию прочного корпуса после его нестандартного вскрытия, никуда не готовилась. Однако, после трагедии 11 января 1962 года в Екатерининской гавани, когда от взрыва торпед в первом отсеке потерпела катастрофу Б-37 и после успешного завершения испытаний прочного корпуса на Б-36, она была назначена в поход вместо Б-37. К этому времени корабль прошел доковый ремонт и в январе-апреле отработал полный курс задач.
К началу сентября все офицеры, кроме командира БЧ-5 капитан-лейтенанта Кораблева, отгуляли очередной отпуск. В июне Б-36 включили в состав 69-й бригады, в которую также входили подводные лодки Б-4, Б-59 и Б-130 из состава 211-й бригады подводных лодок. Началась экстренная подготовка к походу на запад. Но куда именно, в какие страны и моря, где планировалось дальнейшее базирование подводных лодок - всё это держалось в строжайшей тайне. Ходили смутные слухи о Гане и Гвинее, но толком никакой ясности не было. Тем временем, на остававшиеся в Советском Союзе семьи были выписаны денежные аттестаты, а все подводные лодки бригады перебазировались в губу Сайда. Б-36 стала догонять остальные корабли бригады в пополнении ЗИПа и расходных материалов.
Хуже нет занятия, чем ждать и догонять. Не могу утверждать, что были трудности с пополнением ЗИПа в других боевых частях, но на мою заявку мне в гидрографии ответили, что всё уже давно выдано на другие корабли и ничего из мною затребованного на складах нет. Ранее на лодки 69-й бригады среди бытового технического оборудования предлагались к выдаче даже дополнительные холодильники, от которых пришлось отказаться, потому что холодильники марки ЗИЛ не пролезали в прочный корпус подводной лодки даже через съёмные листы для погрузки аккумуляторов. А на «догоняющую» Б-36 не хватило даже настольных электровентиляторов, так называемых «ушатиков».



В те времена на подводных лодках 641 проекта кондиционеров вообще не было. Поэтому мне пришлось в походе, спасаясь от жары и духоты, использовать один из запасных сельсинов к гирокомпасу, прикрепить к нему вырезанный из консервной банки пропеллер и обеспечить обдув в штурманской рубке.
Хуже всего для навигационного обеспечения явилось то, что корабль не имел на вооружении импульсно-фазовых приборов КПИ и КПФ, уже появившихся в ВМФ, для определения места кораблей по системе МАРШРУТ. Они давали возможность в этих же целях пользоваться американскими системами ЛОРАН, надежно работавшими в Атлантике и в местах предполагавшегося базирования 69-й бригады подводных лодок. Единственно возможным способом определения места в океане, как и у Колумба, оказались астрономические обсервации по звездам и солнцу. Наличие на корабле хорошо подготовленных трех наблюдателей (2 штурмана и помощник командира), проводивших одновременные замеры, позволяли иметь осредненное место с высокой точностью. Дополнительным контролем служило хоть и менее точное, но всё равно полезное осредненное место, полученное всеми вахтенными офицерами и командованием корабля путём обсервации по солнцу. К сожалению, все астрономические обсервации были возможны только в надводном положении, когда позволяла тактическая обстановка. С увеличением активности противолодочных сил ВМС США астрономические обсервации проводились крайне редко и с большим риском быть обнаруженными из-за понижения скрытности. Тем не менее, в течение всего похода удалось обеспечить необходимую точность плавания.
69-й бригадой командовал контр-адмирал Евсеев. Выступая перед бригадой, он говорил, что всему личному составу бригады предстоит гордиться службой в 69-й бригаде под его знамёнами, но перед самым выходом оказался недостаточно здоров и вместо него комбригом назначили капитана 1 ранга В.Н.Агафонова.
Из Сайда-губы все лодки бригады выполнили несколько однодневных выходов для проверки готовности кораблей к походу офицерами штаба.
Изредка офицеров отпускали к семьям в Полярный, а в иное свободное время, если оно появлялось, мы ходили по сопкам и ели чернику.



Штурман ПЛ Б-36 капитан-лейтенант Владлен Наумов. Сайда-губа. 1962 г. (ем чернику с куста)

На Б-36 очень ждали из отпуска командира БЧ-5 Владимира Кораблёва. Отец нашего механика в ответ на телеграмму комбрига с вызовом на службу ответил, что Володя отдыхает в санатории и с возвращением домой обязательно будет извещен о вызове. Кораблев, благодаря отцовской заботе, к выходу так и не прибыл, и вместо него в море пошел прикомандированный инженер капитан-лейтенант Анатолий Потапов, очень опытный инженер-механик. До похода он был за штатом после аварийного происшествия на Б-139. Незадолго до этих событий, Потапов в воскресное дежурство по живучести в 211 бригаде подводных лодок руководил тушением пожара, возникшего в первом отсеке на его ПЛ Б-139. Когда лодка отошла от пирса на середину Екатерининской гавани, с торпедного катера Командующего флотом, для предотвращения взрыва торпед, поступила команда затопить отсек, что Потапов и выполнил. В результате, изоляция электрооборудования отсека упала до нуля, и требовался большой ремонт. Так как выяснить, кто отдал приказ о затоплении отсека не удалось, Потапова отстранили от должности, а в связи с возникшей острой необходимостью восстановили, но уже на Б-36.
Появились новые люди и в моей боевой части. За неделю до выхода, в связи с трагикомическим происшествием, пришлось менять старшину команды рулевых-сигнальщиков. Когда старшина 1-й статьи Анищенко с группой матросов ехал в открытой машине по какой-то хозяйственной необходимости в сопки, он вдруг побледнел и повалился на бок, а из ягодицы пошла кровь. Оказалось, что вблизи дороги несколько офицеров с ракетных подводных лодок 629 проекта собрались на пикник, в ходе которого состязались в меткости стрельбы по консервной банке из малокалиберной винтовки. В результате Анищенко оказался в госпитале, а на Б-36 - другой боцман.

Продолжение следует.

«В морях твои дороги». И.Г.Всеволожский. С НАХИМОВСКИМ ПРИВЕТОМ. Часть 5.

Глава шестая. КАК МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ

После поездки в Гори не я один задумывался над тем, каков я есть и каким я должен быть на самом деле. Задумывались и другие. Бойцы поклялись, что будут воевать смело, умело, уверенно. А мы? Разве мы не бойцы? Мы носим матросскую форму. На наших бескозырках — матросские ленточки. Матросы высаживались на Малую землю. Им было нелегко. Еду и патроны им подвозили морем. С трех сторон были гитлеровцы. Враги старались сбросить их в море. И все же куниковцы держались. «Почему же мы не можем завоевать и удержать за собой первое место в училище?» — спросил как-то нас Кудряшов.
Командир роты Сурков обучал нас стрельбе из винтовки. Кудряшов каждый день занимался с нами гимнастикой, и если первое время мы натирали себе на руках мозоли, безуспешно пробуя влезть на полированную, скользкую мачту, или повисали мешком на кожаной «кобыле», пытаясь ее перепрыгнуть, то теперь многие стали ловкими и цепкими и мгновенно взбирались на мачту, легко перемахивали через «кобылу» и на руках подтягивались на трапы до самого потолка.



— Кто хочет заниматься боксом? — спросил однажды Протасов.
Конечно, вызвались все. Старшина повел нас в спортивный зал и с гордостью показал несколько пар толстокожих перчаток, лежавших на подоконнике.
Я видел бокс только в кино. Протасов рассказал, что занимался боксом еще до флота, а от своего эсминца «Отчаянный» участвовал в соревнованиях флота.
И он терпеливо принялся обучать нас приемам. Фрол петушился, наскакивал на Протасова и барабанил перчатками по его «репкой, словно налитой свинцом, груди. Старшина показывал, как надо обороняться: руки и локти его прикрывали голову, грудь и живот, и когда я наскакивал на него в азарте, я повсюду встречал препятствие, как будто у старшины было десять рук. Потом наступал Протасов, и как я ни выставлял вперед руки и локти, его меткие короткие удары настигали меня везде. И я чувствовал, что если бы старшина ударил хоть один раз в полную силу, я бы свалился с ног.
Однажды вечером, когда окна были раскрыты и терпкий запах тополей наполнял классы, я мечтал:
«Летом поеду на флот... А вдруг попаду на катера? Капитан первого ранга спросит: «Ну как, не посрамил нашего соединения, Рындин?» Я покажу отметки. «Молодец! — похвалит он. — Ты можешь сегодня же выйти в море». И вот я выхожу в море. Управлять катером нелегко, но вскоре я привыкаю и управляю не хуже Фрола. Мы мчимся в порт, занятый врагом. Перед нами — цепочка бонов. Катер делает рывок. «Торпеды, товсь!» Торпеды скользят к фашистскому кораблю. «Лево руля!» Позади взрыв. Попали! Огромная волна чуть не сшибает с ног. Снаряды падают с обоих бортов. «Вилка!» Я не теряюсь и вывожу катер из «вилки». Самолеты пикируют; бомбы воют. Я привожу катер в базу, докладываю капитану первого ранга, что задание выполнено. «Вот ты и получил боевое крещение! — говорит капитан первого ранга. — Ты такой же моряк, как и твой отец». И пожимает мне руку...



Атака торпедных катеров Г. Сотсков.

А дальше?
Нахимовское окончено. Я еду в высшее военно-морское училище. Мама живет в Ленинграде. По воскресеньям — я дома. Я изучаю высшую математику, астрономию. Товарищи приходят ко мне заниматься. Училище окончено — и с какой радостью я прикрепляю к кителю золотые погоны! Я получаю кортик. Настоящий кортик! Мама плачет: ведь я уезжаю. «Не плачь, ты же знаешь: дом моряка в море», — говорю я словами отца... Я снова на катерах. Капитан первого ранга постарел и стал адмиралом. «Хорошо, что ты прибыл именно к нам. Слышал? Война». — «С кем?» — «С теми, кто хочет поработить нашу Родину». Мне дают катер. Я с радостью иду в бой!
Тут вошел командир роты и сообщил, что мы скоро выедем в лагерь. Отличники поедут на флот во второй половине лета.

* * *

Радио объявило, что нашими войсками освобожден Севастополь. Фрол ходил именинником, его и Бунчикова все поздравляли.
Юра вспоминал:
— До войны отец меня всегда брал с собой в Севастополь. От вокзала бегали в город маленькие открытые трамвайчики, и так весело было на них ехать! Они звенели, как колокольчики... И в городе было больше лестниц, чем улиц. Бежишь наверх и считаешь ступеньки. Отец, бывало, уйдет по делам, а я иду на Приморский бульвар смотреть, как уходят корабли в море. Я все корабли знал: вот пошла «Червона Украина», вот «Красный Кавказ» снялся с бочки... Когда корабли уходили, я бежал на базар. Сколько было там рыбы! Рыба-игла, например, узкая, длинная, и зеленый хребет просвечивает. А потом еще камбала — плоская, широкая, как лепешка. И мидии — это такие моллюски в раковинах. Их варят с рисом и едят. А яблок, винограда, груш! Нагуляешься за день — и опять на бульвар. Корабли возвращаются. На верхних палубах выстраиваются команды. А вечера темные, и вдруг бухта засветится словно огоньками на елке — зелеными, красными, белыми... А на улицах — моряки, все в белом... Теперь там — одни развалины...
— Одни развалины, — подтвердил Бунчиков. — Но он снова наш, Севастополь!



Советские солдаты стреляют в воздух, отмечая освобождения Севастополя.

Да! В Севастополе снова наши, и Севастополь наш, и снова нашими стали его голубые бухты! И, наверное, одними из первых ворвались в бухту катера нашего с Фролом соединения! «Был бы жив отец, — думал я вечером, слушая салют, — и дядя Серго — и они были бы в Севастополе!»
Кудряшов и Николай Николаевич Сурков целый вечер рассказывали, как дрались севастопольцы с гитлеровцами; они горевали, что бомбы разрушили знаменитый Дом флота, изрыли воронками Приморский бульвар.
— Но теперь снова все восстановят, — говорил Сурков. — И Севастополь станет красивейшим городом, гордостью флота!

* * *

Дни шли за днями. Однажды Протасов приказал:
— Рындин, немедленно к адмиралу!
— Зачем он тебя вызывает? — обеспокоился Фрол. — Ты что-нибудь натворил? Держись, Кит! — Он ободряюще похлопал меня по плечу.
Я шел по коридору, обдумывая: в самом деле, зачем меня вызвал адмирал? Я замедлил шаг; перед кабинетом начальника постоял, не решаясь постучать. Наконец, я собрался с духом и осторожно стукнул.
— Войдите, — послышался знакомый спокойный голос.
Я отворил тяжелую дверь и ступил на ковер. Адмирал сидел за столом, а перед столом, спиною ко мне, стоял сухощавый офицер и что-то рассказывал адмиралу.
— По вашему приказанию воспитанник Рындин явился! — отрапортовал я, чувствуя, как непростительно дрожит голос.
Офицер, прервав на полуслове рассказ, обернулся. Где я видел его лицо? Почему оно мне так знакомо? И почему он на меня так пристально смотрит?..
— Никита? — спросил офицер.
— Отвечайте, — сказал адмирал.
— Никита.
— Очень рад тебя видеть!
Офицер подошел ко мне, обнял меня, заглянул в глаза. И вдруг я узнал его! Я не решался назвать его имя. А что, если я ошибаюсь?..



— Тебе от мамы письмо, — протянул он мне вчетверо сложенный листок.
Плохо слушавшимися пальцами я развернул письмо и прочел: «Никиток, мой родной! Спешу сообщить тебе большую-большую радость: папа вернулся...»
Все завертелось у меня перед глазами; я почувствовал, что куда-то проваливаюсь, скатываюсь, лечу...
Очнулся я на диване. Рядом со мной сидел Серго Гурамишвили (ну, конечно же, это был Серго!) и гладил меня по голове. Адмирал говорил улыбаясь:
— Сколько лет на свете живу, но не видал, чтобы от радости умирали.
— Дядя Серго? — спросил я.
— Ну да, Серго, разумеется! — просиял капитан-лейтенант. — Узнал?
Я вскочил:
— Папа где?
— В Севастополе. Я все расскажу по дороге. Товарищ адмирал разрешил тебе пойти со мной к Антонине. Вы ведь друзья? Мне твоя мама рассказывала... Завтра полетишь со мной в Севастополь.
Я готов был кинуться к адмиралу и расцеловать его. Но, вовремя вспомнив, что воспитаннику не полагается лезть с объятиями к начальнику, я сказал:
— Благодарю вас, товарищ контр-адмирал! Очень, очень благодарю вас!
Адмирал поздравил меня и сказал, чтобы я передал привет отцу. «Если он меня помнит», — добавил начальник.
— А теперь идите и одевайтесь, пойдете с капитан-лейтенантом.
Не чуя под собой ног, я побежал в класс.
— Ну что? — спросил Фрол тревожно. — Попало?
— Да нет! Мой отец жив!.. И Гурамишвили живой! Серго приехал из Севастополя и сидит в кабинете у адмирала!
— Да ну? Кит, не врешь? — не поверил своим ушам Фрол. — Где отец?
— В Севастополе! Я к нему на самолете лечу.



— Вот штука так штука!.. Эй, ребята! У Никиты отец нашелся! — закричал Фрол на весь класс.
Все обступили нас и принялись меня поздравлять. У них были такие радостные, приветливые и веселые лица! Пришли и Кудряшов и командир роты и тоже меня поздравляли. Один Бунчиков отошел в сторонку, сел на парту и опустил голову на руки.
— Бунчиков, что с вами? — спросил командир роты, сел рядом с Вовой на парту и стал гладить большой рукой по его коротко остриженной голове. — Ну, успокойся, милый, — в первый раз обращаясь к кому-либо из воспитанников на «ты», проговорил Николай Николаевич. — Ну, успокойся, Вова, не надо...
— Рындин, готовы? — вошел в класс Протасов. — Капитан-лейтенант вас ждет.
— Ты что, уже уезжаешь? — спросил Фрол.
— Нет. Мы идем к Антонине.
И я пошел в кубрик, мигом переоделся и выскочил в вестибюль, где терпеливо ждал меня Серго.
Как я был благодарен ему, что он зашел в училище прямо по пути с вокзала и взял меня с собой! Наверное, отец попросил его об этом, чтобы я узнал как можно скорее, что он жив. По дороге я рассказывал про Антонину и Шалву Христофоровича. Я сказал, что Антонина все время надеялась на его возвращение.
— А отец... совсем ничего не видит?
Услышав ответ, Серго задумался и молчал всю дорогу.
— Пойди ты вперед, Никита, — сказал он, когда мы вошли во двор знакомого дома.



Он отошел под каштан, а я позвонил.
— Открыто, входите! — крикнула из окна Тамара. — А, это ты, Никита? Иди к Антонине, она скучает.
Я поднялся по лестнице. Шалва Христофорович сидел у открытого окна.
— Кто пришел, Тамара?
— Это я, Шалва Христофорович.
— Никита? Входи, дорогой... Антонина, Никита пришел!
Антонина радостно закричала:
— Никита! Пойдем, я тебе покажу... Что-нибудь случилось? — вдруг спросила она с тревогой. — Ведь сегодня не воскресенье, почему тебя отпустили?
Я не знал, как сказать, что ее отец жив и вернулся.
— Ты один? Ты один пришел? — насторожилась она и вдруг закричала: — Нет, ты пришел не один!
Я никак не мог сообразить, почему она поняла, что я пришел не один.
— Никита, скажи, да скажи же!..

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Карибский кризис. Противостояние. Сборник воспоминаний участников событий 1962 года. Составитель контр-адмирал В.В.Наумов. Часть 18.

Воспоминания бывшего помощника командира подводной лодки «Б-36»капитана 1-го ранга в отставке Андреева Анатолия Петровича об участии корабля в операции «Кама» и предшествующем событии.



ЭТО БЫЛО НЕДАВНО, ЭТО БЫЛО ДАВНО

07.45. 11 января 1962 года иду по причалу г. Полярного ко 2-му пирсу, где стояла наша подлодка Б-36.
На 2-м причале в курилке сидят несколько офицеров и матросов с ПЛ Б-37, которая ночью грузила торпеды. Большинство из них я хорошо знаю, т.к. экипажи подводных лодок вместе строились в Ленинграде, переходили на север, а сейчас живут на одном этаже в казарме на «Шипке».
Часто члены наших команд переходили с повышением в должности с одной лодки на другую. Вот и сейчас вижу капитан-лейтенанта Колю Базуткина, который недавно перешел с должности командира БЧ-3 нашей лодки на должность помощника командира подлодки Б-37, а я стал помощником командира у себя на ПЛ и остро завидовал Коле, что он перешел на лодку, которой командовал любимец бригады, красивый, подтянутый и всегда спокойный капитан 2 ранга Анатолий Бегеба.



Экипаж подводной лодки Б-37. В центре – командир, капитан 2 ранга Анатолий Степанович Бегеба и старпом, капитан-лейтенант Арнольд Мкртычевич Симонян.

С Николаем мы должны были в этот день сдавать зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем, и он попросил меня, как бывшего штурмана, спуститься к ним в штурманскую рубку, помочь отобрать необходимые пособия. В рубке находился штурман Василий Тренькин, один из лучших и опытнейших специалистов бригады, и мы с ним быстро приготовили необходимое. Спустился в центральный пост капитан-лейтенант Арнольд Симонян, недавно ставший старпомом, объявил, что после проворачивания с корабля не сходить, т.к. будет перешвартовка, чтобы освободить место для погрузки боезапаса подводной лодке С-350, которая была головной среди подводных лодок 633 проекта и ночью пришла после ремонта с завода.
Уже началось проворачивание, часы показывали 8.10.
В центральном посту А.Симонян достал печать, чтобы оформить справку на морское довольствие радиометристу с ПЛ Б-38, который ходил с нами в море, а теперь готовился уволиться в запас.
Сходя с трапа подводной лодки, я поздоровался с капитаном 2 ранга А.Бегеба, который договаривался по телефону с оперативным дежурным о перешвартовке, помахал рукой знакомым офицерам из резервного экипажа (у них начались занятия по строевой подготовке) и помчался на 2-й пирс на свою лодку. Спустившись вниз, посмотрел на часы - 8.18., значит, не опоздал на проворачивание в электрическую, когда я должен был занять свое место на мостике. Старпом А.Копейкин, принимая доклады из отсеков, жестом показал мне «вылезай». В этот момент раздался глухой взрыв, как будто бы взорвалась у нас цистерна, и лодка закачалась. Я пулей вылетел наверх посмотреть, что случилось. Там была полная темнота на всех причалах и только в районе 3-го пирса и 2-го причала вырвалось откуда-то пламя. Наконец, робко загорелся первый луч прожектора с ПКЗ-82, который начал ощупывать акваторию. В его свете можно было увидеть корпус ПЛ С-350, рубку ПЛ Б-37, где из гусака системы РДП вырывались языки пламени, ее корма поднята, а вокруг корпуса плавали несколько человек. Появились лучи еще нескольких прожекторов с других подводных лодок, на всех кораблях играли сигнал боевой тревоги. На пирсе зазвонил телефон и вахтенный передал приказание: аварийной партии прибыть на 2-ой причал. Через несколько минут мы были в районе аварии.
От 2-го причала практически ничего не осталось. ПЛ Б-37 носовой частью была под водой, а корма висела на швартовых. На С-350 робко начал подниматься перископ и вращаться, кто-то осматривал обстановку вокруг. Первая аварийная партия прибыла на Б-37 и пыталась открыть аварийный люк 7-го отсека. Наконец, люк открыт, кто-то туда спустился, кого-то вынесли, и в это время оторвались швартовы и ПЛ легла на грунт. Рубка несколько приподнялась, и в наступающих сумерках стало видно, что у рубки был только «венчик» из оставшегося металла. В районе ушедшей под воду кормы людей из аварийной партии подбирал буксир. Были жертвы и среди них. В сумерках стал виден на склоне горы кусок надстройки, якорь с цепью и шпилем перелетели через казарму и лежали в садике. Баллоны воздуха высокого давления разлетелись по всему городу, наводя страх на жителей и принося в некоторые дома горе. К 11 часам жители всего Полярного собрались на сопках, откуда хорошо были видны масштабы трагедии, но никто не знал, кто погиб.



Книга памяти - Б-37

Удалось позвонить домой и сообщить, что у меня все в порядке, узнал, что в нашей комнате взрывной волной выбито окно, и жена с маленькой дочкой сидит у соседей.
К 12 часам сняли экипаж с ПЛ С-350. Я с радостью встретил Леву Егоренко, которого считали погибшим в первом отсеке, он рассказал, что на их ПЛ треснул прочный корпус и люди в 1-м и 2-м отсеках погибли.
Всего погибло 78 человек, среди них и Коля Базуткин, опеку над семьей которого возложили на меня. Нашему экипажу досталась нелегкая доля доставать погибших из отсеков, когда через 2 недели подняли лодку на понтоны, потом и обеспечивать похороны под руководством командира Б-37 капитан 2 ранга А.Бегебы, которого после взрыва нашли контуженным на причале, и нового замполита капитан-лейтенанта Лаптева - Героя Советского Союза. Встреча, обеспечение родственников в дни похорон для всего города и моряков 4 эскадры ПЛ были самыми тяжелыми днями в их жизни, днями, наполненными горем и слезами.
Все погибшие и фотографии не найденных моряков из первого и второго отсеков были похоронены в братской могиле на кладбище в губе Кислой в присутствии прибывших родственников.
Многочисленные комиссии, работавшие на нашей ПЛ, причину катастрофы не выявили. Память о замечательном дружном экипаже подводной лодки Б-37 всегда будет жить в сердцах подводников.



После похорон экипажа взорвавшейся лодки командование объявило, что наша ПЛ включается в состав 69 бригады вместо погибшей Б-37 для участия в операции «Кама». Мне, как помощнику командира, пришлось заниматься вопросами снабжения ПЛ. Первым признаком того, что поход ожидается куда-то в широты с жарким климатом, было получение тропического обмундирования – невиданные доселе нами панамы для военных южных округов, желтые рубашки с короткими рукавами и разовое белье, куда для офицеров вместо кальсон были включены трусы, хотя матросов это нововведении не коснулось и в дальнейшем они в походе ловко обрезали кальсоны, превратив в трусы. Штурман, капитан-лейтенант В.Наумов в это время получал со склада карты на все моря и океаны Мира, а механики «от души» пополняли ЗИП и часть приборов и оборудования с уже поднятой со дна погибшей ПЛ, которая восстановлению не подлежала.
В августе, для окончательной подготовки к походу, перебазировались в Сайда-губу, где тогда были только плавпричалы и ПКЗ для команд. Туда же перед выходом в море нам доставили хлеб и батоны «долгого хранения», а из курева – папиросы «Беломор» для офицеров, «Звездочка» - для старшин и сигареты «Жуковские» - для матросов. Все это окончательно забило все места не только вдоль бортов, но проходы и «шхеры» по всей ПЛ.
Для психологической разрядки офицерам разрешили короткие поездки к семьям в Полярный, а матросов группами водили в сопки, где они для развлечения собирали грибы, гоняли зайцев и другую живность. Учитывая, что было лето, а мы собирались по ряду признаков в южные края, на борт были взяты теплые вещи только для вахтенных офицеров и сигнальщиков.
Вот и неожиданность – поступила команда стать под погрузку торпеды с ядерной боеголовкой. Во время погрузки в ночное время никого наверх не выпускали. Загрузились, и вот теперь мы к выходу готовы. Ночью 1 октября вышли из Кольского залива и направились в неизвестность. В море командир вскрыл пакет и дал штурману первый курс в направлении к противолодочному рубежу Нордкап-Медвежий. Баренцево море проводило нас довольно спокойно, а Норвежское встретило крутой волной, которая, разбивалась о корпус, стекала с рубки и одежды вахтенных красивым святящимся каскадом.



Мы, тем временем, предполагали куда идем: в Албанию или Югославию, Алжир или Египет, может, в Анголу? И только на 10 сутки командир объявил всей команде – Куба, порт Мариэль. Все бросились к картам, лоциям и начали вспоминать почему-то английский язык, пока кто-то не сказал, что ведь там говорят на испанском. Атлантика встретила нас ураганным ветром и многометровыми волнами, за которыми от водяной пыли с мостика ничего не видно. Наверху только вахтенный офицер и сигнальщик, привязанные на страховочных поясах и одетые в химкомплекты. Рубочный люк задраен, связь только через переговорку, которая затыкалась от воды. Каждую волну приходится встречать отдельно, и когда одну из них вахтенный офицер – наш минер Алик Мухтаров – пропустил, ребра его не выдержали, и пришлось ему на время переместиться на свою койку. А в конце вахты, через 4 часа напряжения, спускаясь вниз, летишь через рубочный люк вместе со столбом воды. Правда, внизу тоже не сладко, а может быть и хуже, чем на мостике, из-за качки, запахов выхлопа дизелей, с камбуза и пр. В каютах и проходах сплошные завалы из ящиков и мешков с провизией на длительный срок плавания. Погрузиться и идти под водой не можем, т.к. приходится соблюдать и выдерживать жесткий график движения. И так ползем на 2-х дизелях, сохраняя «подвижную точку». По мере продвижения на юг, температура воды за бортом начинает постепенно повышаться. И после ее увеличения выше 20 в химкомплектах становится жарко, как в сауне. Пришлось слегка задержаться из-за необходимости сделать операцию аппендицита мичману Панкову, для чего погрузились на глубину 100 м, на которой ПЛ все же слегка покачивало. Все прошло благополучно, и команда отдохнула под водой. Но это заставило увеличить ход, что привело к потере части немагнитного ограждения рубки и носового аварийного буя. По мере приближения к берегам Америки возрастает напряжение, чаще приходиться погружаться от самолетных РЛС, иногда 2-3 раза за вахту. А океан по-прежнему седой, вода за бортом уже 22.



Появились тунцы и летающие рыбки, запахло экзотикой. Температура в лодке поднялась в самых прохладных отсеках до 35. Наконец, вышли и заняли позицию у пролива Кайкос. В отсеках температура поднялась до 57. Большая часть команды перебралась в самый «холодный» 1-й отсек, где всего +40. Над головой постоянно висит авиация, работают РЛС военных кораблей. А зарядка – это мука. Температура электролита за 30, зарядка идет медленно, а тут еще по несколько раз приходится прерывать ее из-за срочных погружений от сигналов РЛС. Остановка и пуск дизелей подымают температуру в 5-м отсеке - 60 градусов. Из-за большого расхода топлива ПЛ потяжелела, откачали все дополнительные запасы пресной воды, в уравнительных и дифферентных цистернах почти пусто. Введен строгий режим экономии пресной воды. Пища готовится на смеси пресной и забортной воды, в том числе и компот, пресная вода ручным насосом качается на камбуз и выдается в день по стакану на человека, в отсеках пользуются спросом стоящие мешки с солью, т.к. даже пот уже не соленый. Все покрылись потницей, доктор раскрасил нас как индейцев в синие и зеленые цвета. Несколько облегчает положение обтирание разбавленным спиртом, которое проводится 2 раза в сутки.
Вдали слышатся взрывы, что это значит, никто не знает; это потом стало ясно, что это взрывы гранат, используемых для систем обнаружения ПЛ. В отсеках скопились груды мусора и пищевых отходов. Отработанная регенерация не помещается ни в какие емкости, сваливается в жестяные банки из-под сухарей и поливается водой, выжимая из нее крохи кислорода, дышать почти нечем. Не выдерживает рефрижераторная установка холодильников. По рекомендации доктора запасы мяса и птицы полетели за борт. При очередном всплытии были выброшены за борт все подарки Минобороны: «Жуковские» сигареты, «Звездочка» и почти весь «Беломор», - курить почти не было возможности. Скоро туда же отправились хлеб и батоны «долгого» хранения, превратившиеся в труху. Вот тут мы добрым словом вспомнили подполковника из продслужбы Генштаба, который научил коков печь белый хлеб на нашем камбузе.



Это были самые приятные минуты, когда, идя на мостик на вахту в ночное время, берешь горячую буханку, внутрь закладываешь шмат масла и вместе с сигнальщиком с удовольствием ее съедаешь. Но такие минуты были коротки, потому что очередной сильный сигнал самолетной или корабельной РЛС загонял нас снова под воду. Очередное всплытие на зарядку 26 октября обошлось дорого. Всплыл под перископ, все было тихо, спросил у командира разрешения выбросить мусор, особенно накопившуюся регенерацию, но через несколько минут после продувания средней цистерны на «Накат» поступил очень сильный сигнал корабельной РЛС. Сыграл срочное погружение, ушел на глубину 25 м, но тут же заработала гидроакустика корабля в активном режиме и над головой загрохотали винты с такой силой, что все вжали головы в плечи. Ушли на глубину более 50 м, немного успокоились, но корабль зацепил нас, и меры, предпринятые командиром для уклонения, результата не принесли. Через какое-то время подошли еще 2 корабля, и на ПЛ в отсеках стало совсем невмоготу – к отсутствию воздуха, нестерпимой жаре и влажности добавились оглушающие резкие звуки посылок гидролокаторов (ГАС), которые особенно тяжело действовали на нервную систему и так измотанных людей.
В первые сутки такого режима давления на нас командир сделал несколько попыток оторваться, но, окруженные со всех сторон, при полузаряженных аккумуляторных батареях и невозможности уйти под слой скачка на глубину более 70 м, мы были бессильны. Хотя, как узнали позже, наши усилия были отмечены американцами. Вот что писал гидроакустик «Charles P.Cecil", «Конечно, он (командир ПЛ) был умный парень. У него был большой набор хитрых приемов, и он пытался их применить. Если бы служил на флоте 50 лет, не думаю, чтобы мне пришлось пережить напряжение, подобное этому» («Time magazine», June, 1963). Я полностью согласен с его словами, т.к. за последующие 15 лет службы на ПЛ подобного напряжения никогда больше не испытывал.
На третьи сутки нами были отключены все возможные электроприборы, кроме приборов сжигания водорода; давно не работал камбуз, перешли на электромотор экономхода и стали отходить от берега мористее. Еще через сутки, поняв наше положение, ушли 2 эсминца, оставив сопровождать нас одному. На пятые сутки без сна, без пищи (кроме компота и кое-каких консервов), измотанные жарой и нестерпимым зудом от всех болячек, в зловонном воздухе, в котором кислорода становилось все меньше, мы ждали решения командира. Наконец, 31 октября на рассвете, было принято решение на всплытие. В соответствии с записью в вахтенном журнале: плотность электролита 1,090 (почти вода), температура 42, в отсеках 40-50, углекислого газа и водорода более 2%, запас воздуха высокого давления – 130 кг/см2.
Всплыв на глубину 20 м, начали продувать среднюю, когда эсминец находился на кормовых курсовых углах в 5 кабельтовых и делал разворот. Лодка выскочила из-под воды, подняты перископы, видимости почти нет. Не сравняв давление с наружным, пытаемся открыть рубочный люк, но ни командиру, ни боцману с кувалдой не удается это сделать, слишком велико давление в прочном корпусе ПЛ. Идет доклад, что эсминец увеличил ход и идет к нам. Для тех, кто в центральном посту осознавал тогда наше положение, это были самые трагические мгновения – беспомощная слепая подлодка и надвигавшийся на нее эсминец. Что предпримет он, будет ли таран, применит ли оружие, какие имеет указания от командования? Да и все остальное – какая военная и политическая обстановка сложилась в последние 5 суток? А пока – открыт люк!



Мне суют в руки ходовой военно-морской флаг, и командир выталкивает меня наверх первым, вылезает сам под козырек ограждения и закрывает люк. Я выскочил на мостик в одних трусах, с полотенцем на шее и поднял над рубкой флаг – символ принадлежности к нашей Родине и ее ВМФ. Эсминец подходил с кормы с левого борта, до него оставалось несколько десятков метров. Низко над рубкой в это время пролетает противолодочный «Орион-ЗР» с открытой дверью, откуда нас фотографировали. Вдоль борта эсминца собралась вся команда, вахта оставалась, по-видимому, только у противолодочного вооружения. Бортовой номер эсминца и поднятые им сигнальные флаги передаю вниз штурману каплею В.Наумову, который быстро определил по справочникам, что это «Чарльз П.Сесил», запрашивает «Нужна ли помощь?» Командир приказал не отвечать, смене заступить по готовности №2. И потом в течение более 30 часов мы приводили себя в порядок: провентилировались и провели зарядку аккумуляторной батареи, освободились от мусора, начали приводить в порядок механизмы и оборудование. Ожили и люди, все побывавшие хоть немного на мостике, посмотрев на Карибское море, на южные звезды, кальмаров и летающих рыбок. Приготовили обед, испекли хлеб. Можно было услышать шутки и давно забытый смех.

Продолжение следует.
Страницы: Пред. | 1 | ... | 355 | 356 | 357 | 358 | 359 | ... | 863 | След.


Copyright © 1998-2025 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.