Вскормлённые с копья - Сообщения за 2011 год

Литературу нам преподавал Клитин — пожилой, интеллигентный, очень образованный человек. Учиться у него было интересно. Он привил нам любовь к литературе, чтению. Клитин никогда не ограничивал свой рассказ программой, а давал нам значительно больше. Кстати, именно у него в свое время изучал литературу в школе Аркадий Райкин.



Владимир Васильевич Клитин - автор пособий для преподавателей, выдержавшего несколько изданий, которые и сегодня предлагаются в интернет-магазинах.

Хорошо запомнились уроки преподавателей математики Дымова Иллариона Эразмовича и майора Всеволода Львовича Базилевича, географии — Ивана Ивановича Миловидова, черчения — Михаила Дмитриевича Зыкова.
В училище большое внимание уделялось обучению танцам. Как и большинство других ребят, я до нахимовского мог плясать разве что барыню, да и то только хлопая ладонями по бокам.
Современный офицер, тем более морской, должен уметь танцевать. Причем не просто передвигаться и качаться в такт музыке, а именно красиво танцевать. Сегодня молодежь танцует вся и всё.
Владеешь чувством ритма (а некоторые и на это не обращают внимания), выходи на площадку, закатывай глаза, дергайся и кривляйся. Главное, чтобы с экстазом, до пота,— вот и все танцы.
В училище же нас учили, как теперь принято говорить, классическому танцу, в том числе и бальному. Начинали мы с основ балета. Учились выполнять классические позиции. Правильно приседать, вращаться. После этого переходили непосредственно к танцам. Первым был полонез. Этим танцем всегда открывались все наши балы. Затем учились танцевать вальс, медленный и быстрый фокстрот, танго. Вслед за ними пошли вальс-гавот, падекатр, молдовеняска, мазурка, медленный вальс, вальс-мазурка. Через несколько лет каждый из нас мог танцевать все, причем по всем правилам танцевального искусства. На уроках мы вальсировали друг с другом. На танцевальные балы в училище приглашались девочки из ближайших школ. Нашими бессменными преподавателями танцев в училище были супруги Алла Васильевна и Владимир Борисович Хавские. Их трудно переоценить. Им мы обязаны не только умением танцевать. Они воспитали в нас осанку, культуру танца, умение держать себя с партнершей. Просто это не давалось. К успеваемости по танцам были такие же жесткие требования, как и к любому другому предмету. Получил в четверти двойку— каникул лишаешься. В воскресные дни, когда в зале училища устраивались танцы, их руководителями, дирижерами были супруги.



Позднее, когда я был курсантом высшего училища, я много раз встречался с Хавскими в Доме культуры связи на улице Герцена, где работала моя мама. Там они тоже руководили танцевальными вечерами. Встречи с ними всегда были для меня праздником и радостью. И сейчас, когда я пишу о них, мне хочется от себя и от всех своих товарищей высказать им самые искренние чувства благодарности.
«Стильные» танцы мы тоже «выдавали». Каждый из нас мог прекрасно продемонстрировать любой танцевальный стиль, будь то берлино-американский или буги-вуги. Не в этом дело. Когда умеешь танцевать классические бальные танцы, любой стиль можно усвоить за несколько минут.
Чем больше мы взрослели, тем больше нас тянуло в танцзалы клубов и дворцов Ленинграда.
В отличие от Москвы, в Ленинграде было очень много прекрасных танцевальных залов. Самый, пожалуй, шикарный и почитаемый был Мраморный зал во Дворце культуры имени С.М.Кирова на Васильевском острове. В Мраморном играл прекрасный джаз-оркестр под управлением Понаровского. Зал делился на несколько небольших. И в каждом были свои завсегдатаи. Был и Нахимовский зал, где главенствовали мы, был зал, где танцевали курсанты мореходки. С ними мы дружили и поддерживали друг друга, если к нам приставали. На некоторое время Мраморный зал меня околдовал и закружил. Дело дошло до самовольных отлучек. Одни раз я даже ушел в ночь. Так как бал был ночной.



Понаровский Виталий Борисович (1927—1996 гг.) — музыкант. Заслуженный артист России (1991 г.). В 1957 г. окончил Ленинградскую консерваторию. С 1950 г. — в Ленгосэстраде. В 1964—1976 гг. руководил квартетом “Ритм”. В октябре 1976 г. создал Петербургский театр варьете. Дочь - певица Ирина Понаровская.

Я был признанным «стилягой». Ходил ленивой походкой. Поводил плечами на особый манер. Отчаянно жаргонил: «лабухи», «лабали», «чувихи»... Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы за меня не взялись Алла Васильевна и Владимир Борисович. На одном из уроков, когда вместо классического танца я изобразил нечто «стильное», они остановили музыку и спросили, что я танцую. Ухмыляясь, я ответил, что буги-вуги. Преподаватели рассмеялись и сказали, что это пародия на буги-вуги и если я думаю, что это красиво, то я глубоко ошибаюсь. Я пытался им возражать. Тогда Алла Васильевна и Владимир Борисович сказали:
— Хорошо, посмотри, как надо танцевать буги-вуги.
И к нашему изумлению, они под аккомпанемент рояля исполнили буги-вуги. Мы стояли, разинув рты. Это был прекрасный урок. Больше я не выкаблучивался, да и к Мраморному залу охладел. Как говорится, переболел.
На танцевальных вечерах в актовом зале всегда играл духовой оркестр училища. Дирижером был талантливый музыкант Ванштейн. Под его руководством оркестр не только играл прекрасные марши, но с таким же блеском исполнял классическую музыку, танцевальные мелодии. Долгие годы после нахимовского мы не порывали связей с оркестром. Уже учась в училище имени Фрунзе и отвечая на курсе за танцевальные вечера, я несколько раз обращался к Ванштейну с просьбой выделить оркестр на курсовой вечер. И он не отказывал. Оркестр играл изумительно. Один раз курсанты старших курсов сломали дверь в клуб, чтобы попасть к нам на танцы. Я гордо ходил среди танцующих и подсказывал оркестрантам, что нужно играть. Тогда любимой нашей вещью был «Караван» Эллингтона. Его исполняли обычно по нескольку раз.



Иосиф Вайнштейн :: близкие радости. Джаз-оркестр Иосифа Вайнштейна. Collection (5 CD)

Как-то после ночного бала меня вызвал к себе контр-адмирал А. Г. Ванифатьев, бывший в ту пору начальником училища, и спросил:
— Где ты отыскал этот оркестр? Я ему рассказал.
— Ну вот что, больше его не приглашай, а то все двери в клубе поломают. И вообще, ночных танцев не будем больше разрешать, а то всю ночь водят караван, — сказал он, улыбнувшись.



Ванифатьев Александр Герасимович 1906-1970.

Да, оркестр Вайнштейна играл его потрясающе. Такое я потом слышал только в исполнении оркестра Олега Лундстрема.
Танцы танцами. Но кроме них были занятия и поважнее. Морская подготовка, например. То, что этот предмет стал для нас самым любимым, — заслуга капитана третьего ранга Михаила Михайловича Рожкова. Впоследствии он был назначен начальником цикла военно-морской подготовки, а затем и первым заместителем начальника нахимовского училища.
В классе военно-морского дела мы изучали устройство шлюпки, корабля, флажный семафор, сигнальное дело. Михаил Михайлович Рожков, стройный, худощавый, выделялся своей подтянутостью, китель и фуражка сидели на нем молодцевато. Многое мы стремились перенять у Михаила Михайловича. И манеру говорить, и походку. У меня с Рожковым сложились весьма дружеские отношения, которые продолжались многие годы вплоть до кончины старого моряка.
Азы военно-морского дела мы постигали с изучения шестивесельной шлюпки и флажного семафора. Мне очень нравились новые слова, пришедшие будто из стивенсоновских романов: «анкерок», «румпель», «шкоты», «фалы»... Один раз, правда, эта любовь меня подвела. В классе висела электрифицированная схема шлюпки. Под каждым рисунком предмета был контакт. Называлась вещь, и нужно было специальным наконечником коснуться на рисунке контакта. Если ответ правильный — зажигалась лампочка. И вот мы с Феликсом Ивановым, проверяя друг друга, тыкали в схему электродом. Я ему назвал «тОпор». Феликс долго стоял в раздумье, перебирая глазами снаряжение шлюпки, но тОпора не находил. Я решил ему помочь. Четверть часа искал злополучный тОпор, и все бесполезно. Подозвали на помощь товарищей, те со смехом показали нам на обычный топОр. Все стало ясно. Мы настолько увлеклись морскими терминами, что обыкновенный топор прочли как тОпор и искали на схеме нечто необыкновенное.



Бойм Соломон Самсонович (1899 – 1978) «Сигнальщик» 1946

Очень нравился нам флажный семафор. После того как изучили все буквы, мы практически перестали друг с другом разговаривать нормально. Только жестами. Когда нельзя было махать руками, показывали значение букв на пальцах. Михаил Михайлович с самого начала сказал нам, что настоящий флотский офицер должен читать семафор не хуже сигнальщика. Потом, придя на первый свой корабль, я на собственном опыте убедился в справедливости его слов. И не раз поправлял сигнальщика.
Мало было изучить семафорную азбуку, надо было наращивать скорость приема и передачи. Когда «включалась скорость», читать становилось значительно труднее. Почему-то Михаил Михайлович решил, что я служил юнгой на флоте. И вот на одном из занятий, желая пристыдить тех, кто плохо знал семафор, он скомандовал:
—Воспитанник Иванов, примите семафор! Покажите, как надо это делать!
Я вскочил. Михаил Михайлович с неимоверной скоростью замахал мне сигнальными флажками. Половину я не разобрал, но каким-то шестым чувством составил всю фразу.
— Что я передал? — спросил Рожков.
— Воспитанник Иванов Виктор Петрович, — ответил я.
— Молодец, вот так надо знать флажный семафор! — сказал, обращаясь ко всем, Михаил Михайлович, и лукаво добавил: — Любая кронштадтская девушка знает семафор в совершенстве и назначает своему парню свидание, когда корабль стоит на рейде, с помощью флажков. Стыдно тем, кто перепутает место и время встречи!



Рожков Михаил Михайлович. Начальник цикла ВМП, в дальнейшем начальник учебного и строевого отдела, заместитель начальника училища.

Как «бывшего юнгу» Михаил Михайлович брал меня иногда на командирский катер. В один из летних дней сорок пятого года на Неве проводились шлюпочные гонки. Рожков был главным судьей. Меня он взял с собой в качестве секретаря. В нужное время на катере не оказалось матроса-моториста. Михаил Михайлович, как всегда быстрый на решения, приказал мне заводить и выруливать к сигнальным буям. Заводить-то я кинулся, а что толку... Откуда мне было знать, как запускается мотор. Рожков нетерпеливо смотрел на меня, поигрывая биноклем.
— Ну, что ты возишься?! Ведь ты же был на флоте мотористом?
Краснея, я признался, что ни мотористом, ни кем другим я на флоте не был, а служил в армии связистом. Но Рожков и тут остался верен себе:
— Был на флоте или не был, а чтобы устройство катера изучил и мог всегда заменить рулевого и моториста!
— Есть, товарищ капитан третьего ранга!— ответил я радостно.
И через некоторое время мог доложить Рожкову, что его приказание выполнено. Мне не раз потом доводилось ходить с Михаилом Михайловичем на катере и по Неве, и по Фонтанке, и у него не было случая упрекнуть меня.
Я был маленького роста и небольшого веса, и потому меня назначили старшиной шлюпки. Команда шлюпки, составленная из ребят нашего класса, много и упорно тренировалась. Мы завоевали приз училища.
Однажды мы сидели па занятиях. Вел урок наш любимый Михаил Михайлович. Вбежал рассыльный, что-то тихо ему доложил. Рожков твердым, как в бою, голосом скомандовал:
— Призовой шлюпке — в шлюпку! Какие-то посторонние люди фотографируют с лодки военный объект. Лодку догнать, взять на буксир и привести к пирсу!
Мы кинулись в шлюпку, гордые тем, что получили настоящее боевое задание. Я скомандовал:
— Весла па воду!



И мы помчались. Быстро догнали прогулочную лодку и с удивлением увидели в ней двух лейтенантов-медиков с девушками. Вежливо поздоровавшись, мы пригласили их следовать за нами на буксире. Лейтенантам, а это оказались выпускники военно-медицинской академии, и их спутницам ничего не оставалось делать, как подчиниться. Заперли их в отдельном помещении. Продержали бедолаг целый день. Даже особиста пригласили. В итоге засветили у них пленку и выпустили. Сейчас это кажется курьезом: ведь «военным объектом» была старая шхуна «Бактштаг», которая даже не могла выходить в море, а использовалась как склад спортивных принадлежностей. В один печальный день она легла от старости на борт—внутрь прорвалась вода. Но тогда были такие строгости. Даже не разрешалось фотографировать нас, нахимовцев идущих строем.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Характерной чертой Сергея Никитича была какая-то внутренняя потребность лично участвовать в материализации разрабатываемого проекта. Он месяцами жил в Северодвинске, участвуя в постройке каждого из своих головных кораблей. Бывали периоды, когда его невозможно было увидеть в бюро. В гостинице «Волна» у него был свой постоянный номер, который подолгу служил ему вторым домом, а на заводе его знали примерно так же, как знают своего директора или главного инженера. Его присутствие на заводе нравилось руководителям завода, так как оно позволяло достаточно быстро решать самые разнообразные вопросы, возникающие в ходе постройки кораблей. Оно также способствовало поддержанию хороших деловых отношений между заводом и «Рубином».
Во время ходовых и государственных испытаний головных ракетоносцев Сергей Никитич обычно сам выходил в море. Его присутствие на корабле благотворно влияло на командира нового корабля и всех участников испытаний. Поскольку в работе Государственных комиссий по приемке головных кораблей участвовало много разных моряков, Сергея Никитича хорошо знали на Северном флоте и в других военно-морских кругах.
Будучи очень известным человеком, увенчанным двумя звездами Героя и званиями генерального конструктора и академика, Сергей Никитич спокойно и достойно переносил многочисленные славословия в свой адрес на разных мероприятиях и банкетах. Его умение разряжать официальную обстановку удачными шутками или репликами всегда приятно действовало на окружающих. Он бывал бесподобен, когда в своей свободной манере выступал на совещаниях, собраниях и в застольях.



Лодка получилась уникальной. С.Н.Ковалев. - Атомная стратегия XXI № 31.

Как-то раз я вместе с ним направлялся в Северодвинск. На Архангельск в то время летали самолеты ТУ-134. В небольшом и довольно неудобном самолете наши места оказались с двух сторон прохода в последнем ряду первого салона, где кресла, припёртые к перегородке, не откидывались, а расстояние между ними и передними креслами было безобразно мало. Сидеть в этих креслах было очень неудобно. Сергей Никитич, имевший довольно грузную фигуру, с трудом втиснулся в свое кресло и застыл в явно неудобной позе. Я подумал, что академик, дважды Герой и лауреат разных премий не должен так сидеть в самолете, и сказал ему, что хочу обратиться к стюардессам, чтобы они устроили его более удобно. Однако, в ответ я услышал: «Не надо, не будем базарить. Переживем — не впервой». Не знаю, чего было больше в его словах — человеческой скромности, нежелания просить, не зная, удовлетворят ли его просьбу, или многолетней привычки спокойно переносить бытовые неудобства, выработанной при хождениях в море на испытаниях головных подводных ракетоносцев, когда бытовые условия на корабле, переполненном необходимыми людьми, очень далеки от нормальных.
Несмотря на свое весьма солидное служебное положение и немолодой уже возраст, Сергей Никитич был заядлым автомобилистом и гонял на своей черной «Волге», постоянно нарушая установленные ограничения по скорости. Не знаю, как часто его останавливали инспекторы ГАИ и как он выходил из этих ситуаций, но в кругу рубиновских автомобилистов, которых тогда было еще немного, время от времени ходили байки о его контактах с «гаишниками». Часто он пренебрегал закрепленной за ним служебной машиной и ездил по делам на своей, сидя за рулем. Один раз мне довелось проехать с ним по городу, и я воочию убедился в том, что ездит он очень быстро и при этом хорошо и уверенно водит машину.
В неформальной обстановке Сергей Никитич бывал очень интересным собеседником. В годы «перестройки» мне нередко доводилось разговаривать с ним на самые разные темы (обычно — в послеобеденное время, перед началом второй половины рабочего дня). Его обширная эрудиция и житейская мудрость делали эти беседы очень интересными для меня.
В семидесятых годах многих сотрудников «Рубина» охватило увлечение изготовлением картин, выполненных из наклеенной соломки. Некоторые умельцы достигли значительных успехов в своем творчестве — их произведения высоко котировались. Сергей Никитич тоже увлекся этим делом. Однажды в бюро была устроена большая выставка этих произведений, и работы Ковалева оказались на ней в числе лучших.



От байдарки до «Тайфуна». Подготовила Т.Девятова. - PRoAtom. 04.08.2009.

Через много лет, уже в преклонном возрасте, у Сергея Никитича открылся новый талант — он с большим успехом стал заниматься живописью. Но это произошло уже потом, в другом государстве.
Никакой, даже самый выдающийся, главный конструктор проекта сам по себе не может сотворить то, что представляет собой современная атомная подводная лодка. Главного конструктора проекта можно сравнить с дирижером большого симфонического оркестра: в разработке проекта подводной лодки участвует несколько сотен конструкторов, и он «дирижирует» творческой работой этого коллектива. Чем талантливей дирижер, тем выше творческий уровень исполняемого произведения, однако творческие достижения дирижера возможны только при работе с высокопрофессиональным оркестром. Точно так же и совершенный проект подводного корабля может быть разработан только тогда, когда есть хорошо организованный и высококвалифицированный коллектив конструкторов и талантливый главный конструктор проекта.



Блог Pilot’а » Вывод из Эллинга головного апкр проекта 955 «Борей» «Юрий Долгорукий»

Высокий профессионализм рубиновского «оркестра» складывался из высоких профессиональных качеств большого количества людей, занимавших разные должности в структуре бюро: главных конструкторов специализаций, начальников отделов и секторов, заместителей главных конструкторов проектов, ведущих специалистов и просто конструкторов разных категорий. Все они были связаны единой структурой и хорошо отлаженной системой взаимоотношений, которые обеспечивали качественное выполнение большого объема работ по всем четырем направлениям проектирования. В этой работе творчество и ремесло были неразрывно связаны между собой, и если творческий процесс проектирования можно было сравнить с работой симфонического оркестра, то вся производственная деятельность бюро была похожа на работу большого, хорошо отлаженного механизма.
Главным дирижером всего рубиновского «оркестра» и его руководителем был Игорь Дмитриевич Спасский.
Вступив в 1974 году в должность начальника и главного конструктора бюро, Игорь Дмитриевич в короткие сроки стал его признанным лидером — и формальным, и неформальным. Формальное признание заключалось в присвоении ему званий генерального конструктора, Героя и академика, а неформальное — в большом авторитете в коллективе, которым он руководил.



И.Д.Спасский в начале своего долгого пути руководства «Рубином». 1975 год

Прекрасно знающий то, чем он руководил, Игорь Дмитриевич был прост в общении, быстро воспринимал любую информацию, четко и понятно давал указания. Совещания в кабинете начальника бюро и его ежемесячные «оперативки» с участием большого круга должностных лиц всегда проходили деловито и в хорошем темпе. Мне не раз доводилось быть свидетелем его выступлений на «высоких» совещаниях в Министерстве — они всегда отличались четкостью, логичностью и культурой изложения мыслей. Довелось мне присутствовать и на более «высоких» совещаниях, где шли дебаты по принципиально важным вопросам дальнейшего развития средств борьбы на море, в которых шеф «Рубина» проявлял глубокое государственное мышление, увы, не свойственное некоторым высокопоставленным чиновникам.
Генеральный конструктор и начальник «Рубина» полностью владел обстановкой как в самом бюро, так и вокруг бюро. Все основные направления проектирования и постройки головных подводных лодок находились под его постоянным контролем, все основные технические решения принимались либо им лично, либо с его одобрения. В нем были сконцентрированы лучшие качества большого руководителя.
В течение пятнадцати лет я довольно часто, а временами — ежедневно, общался с этим, ныне широко известным, а в те времена — засекреченным, человеком. Мне нравилось работать под его руководством. Когда сам крутишься в череде событий и постоянно возникающих вопросов, требующих немедленного решения, когда твоя работа связана с десятками контактов с подчиненными, партнерами и многочисленными «начальниками» из Москвы, то начинаешь очень ценить то обстоятельство, что находишься в непосредственном подчинении у человека, чьи вызовы в свой кабинет не приводят тебя в трепет и не портят тебе настроения. При этом ты знаешь, что разговор пойдет по существу вопроса, и ты можешь свободно высказывать свое мнение, не боясь «не угодить», и можешь сам спокойно задавать любые вопросы, ожидая получить толковый и понятный ответ. В той среде, где я проработал много лет, «шефами» называли только тех начальников, которых глубоко уважали. Спасский был для меня шефом.
Иногда мне доводилось ездить с ним в служебные командировки, где помимо служебных дел бывали периоды свободного общения — в поезде, в гостинице, на улице. Он всегда вел себя просто, без намека на начальствующее положение, и в этой обстановке я чувствовал себя вполне свободно. При поездках в Москву или обратно он, заходя в купе, всегда закидывал свою подушку на багажную полку и спал без нее, уверяя меня, что спать так — гораздо удобнее и полезнее. И действительно, всегда хорошо спал в поезде, в отличие от меня. Несколько раз в разных городах (Москве, Киеве, Перми) мне доводилось часок-другой путешествовать с ним по городу и магазинам. Я, вроде бы, всегда любил ходить пешком, но он ходил так быстро, что я с трудом поспевал за ним — он вообще был крепок физически. А в магазинах он вел себя как обычный приезжий покупатель, и никому бы не пришло в голову, что это — генеральный конструктор, руководивший крупным конструкторским бюро.



Творцы советского стратегического подводного флота, генеральные конструкторы, академики С.Н.Ковалев и И.Д.Спасский

Мне импонировало то обстоятельство, что шеф мой окончил училище имени Дзержинского (на десять лет раньше меня), а до этого учился в военно-морской спецшколе, и у него был свой круг друзей из тех времен, дружба с которыми прошла через десятки лет (подробнее - Подготовительные училища ВМФ. Бакинское. Часть 7.). Его общение с ними было похоже на то, что было у меня с моими нахимовскими и курсантскими друзьями.



Игорь Дмитриевич постоянно увлекался разными новациями, не относящимися к основной производственной деятельности бюро. Прочтя как-то раз статью о том, что в странах Европы на крышах зданий строят теплицы и оранжереи, он загорелся идеей сделать такое у себя в «Рубине». Были найдены специалисты, разработан соответствующий проект, и на крыше одного из наших корпусов была построена большая оранжерея. Затем был найден агроном — энтузиаст выращивания овощей на гидропонике, и в течение нескольких лет по ночам наша крышная оранжерея сияла яркими огнями, вызывая жгучее любопытство прохожих — во всем Ленинграде не было ничего похожего, и непосвященным трудно было предположить, что там, в сиянии огней, выращивают огурцы. Зимой свежие огурцы были в «Рубине» изюминкой, а летом не знали, что с ними делать — производство их было совершенно нерентабельным.
Затем шеф увлекся идеей создания в «Рубине» своего спортивного комплекса. Строительство нового спортивного сооружения стоило огромных денег, и взять их было негде. Шеф поступил по-своему. Рядом со зданиями бюро стоял небольшой неказистый двухэтажный дом в виде буквы «П», с двориком посередине. В этом доме когда-то размещался вытрезвитель — под этим именем он и значился в среде наших сотрудников. Был куплен большой металлический ангар (их тогда только что стали выпускать) и установлен рядом со зданием «вытрезвителя». В ангаре был оборудован хороший спортзал для спортивных игр с качественным полом, отоплением, вентиляцией и освещением. А затем на месте дворика «вытрезвителя» методом народной стройки был выстроен плавательный бассейн. В помещениях первого этажа этого здания были оборудованы залы для тренажеров, раздевалки, сауна и комната отдыха, в результате чего «Рубин» обрел собственный спортивный комплекс, каких не было ни у одного из многочисленных ленинградских конструкторских бюро. Весь проект этого комплекса разрабатывался и реализовывался под личным руководством шефа — это было его «хобби». Он заряжал людей своим энтузиазмом, добывал в Министерстве какие-то небольшие деньги, необходимые для строительства и сам чуть ли не ежедневно бывал на стройке.



На Васильевском острове стоит в качестве музея и памятника подводная лодка «Декабрист», построенная по первому советскому проекту, разработанному в конструкторском бюро, которое со временем превратилось в «Рубин». Этот музей постоянно полон посетителей, в основном — детворы. И мало кто знает, что идея создания этого музея принадлежит Спасскому, а воплощение этой идей было осуществлено под его руководством. «Декабрист», построенный в начале тридцатых годов, доживал свой век в Кронштадтской гавани. Шеф «Рубина» увлек своей идеей Главкома ВМФ Чернавина, флот выделил «Рубину» деньги, а Спасский организовал выполнение всех работ по капитальному ремонту корабля, переоборудованию его под музей и постановке на постамент.
Однажды он сказал мне: «Настоящий руководитель должен думать о работе все то время, когда он не спит». Думаю, он так и жил в те годы.
Деловые качества и поведение руководителя всегда очень много значат для подчиненных — в те годы весь «Рубин» был увлечен своей работой. Для многих, кто работал в эти годы в «Рубине», это были счастливые годы, когда труд был в радость, когда дело, которым ты занимался, представлялось тебе весьма важным и нужным родной стране, а вокруг тебя работало много хороших людей, увлеченных общим делом и обладавших высоким профессионализмом. Чувство локтя и дух коллективизма создавали у людей хороший душевный настрой и помогали успешно преодолевать неизбежные в большом деле трудности.



"Жилось всегда трудно, но интересно".

С той поры прошло много лет. После развала Советского Союза Спасский прекрасно адаптировался к новым условиям жизни и преуспевает в бизнесе и общественно-полезной деятельности. Но я уже давным-давно никак с ним не связан.
В то время, как я осваивался в своей новой должности, на заводе в Николаеве шла постройка погружаемого стартового комплекса для отработки подводного старта ракет комплекса Д-19.
Постройка была завершена в установленные сроки, и объект был отбуксирован в Балаклаву. Пришла пора и мне отправляться на южный полигон для участия в отработке подводного старта новой ракеты. Там уже находилась наша группа обеспечения испытаний.
Когда погружаемый стартовый комплекс поступил в ведение полигона, то там, по старой привычке, его стали называть «стендом», так как ни полное название сооружения, ни сокращенное — ПСК, в процессе повседневной работы произносить было не удобно. Официальное название применялось только в официальных документах.
Когда я, осматривая построенное сооружение, первый раз заглянул в четырнадцатиметровую глубину пусковой ракетной шахты, у меня дух захватило. Потом привык — работая с новой техникой, быстро привыкаешь ко всему необычному.
Швартовные испытания корабельных систем и устройств стенда были проведены еще в Николаеве. Необходимо было провести пробное погружение стенда в Балаклавской бухте, совмещаемое с так называемой «вывеской» стенда — определением фактической величины его остаточной плавучести при полностью заполненных балластных цистернах. Эта величина была очень важным элементом проекта, так как ее расчетное значение обеспечивало нормальное «затягивание» стенда на стартовую глубину с помощью береговой тяговой лебедки, входящей в состав стартовой позиции.



Для проведения этой операции был выбран тихий погожий денек, когда вода в Балаклавской бухте стояла ровной гладью. Вообще-то в этой удивительной бухте почти не бывает волнения даже во время шторма на море, но нам нужна была идеально тихая вода для проведения необходимых замеров. Во второй половине дня, когда активная деятельность на обеих берегах бухты затихла, рейдовый катер медленно вывел наш стенд на середину бухты и отошел в сторону. Операцию проводила небольшая команда опытных рубиновцев и заводских мастеров.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович