Хэльми высвободилась из отцовских объятий и, сказав: «Я позову Лайне!» — исчезла за дверью.
— Лайне — ее подруга, они вместе едут в университет в Тарту, — пояснил Август.
— А вы помните, — спросил я, — как в Тбилиси, проезжая мимо своего дома, вы давали гудок — это значило: «Хэльми, спокойной ночи»?
— О-о, я больше не даю гудков! Я нынче — большая персона, — сообщил Август с нарочито важным видом. — Целый полковник, заместитель начальника службы...
Мы тотчас вытянулись перед железнодорожным полковником в положение «смирно», и все трое захохотали. А Хэльми, появившаяся в дверях со своей подругой, никак не могла понять, почему мы смеемся.
— Тере-тере! Здравствуйте, дядя Август! — присела Лайне, как школьница.
В белом, вышитом синими чайками, платье Лайне напоминала снежную королеву из ТЮЗовского спектакля. Ее нельзя было назвать очень красивой, но у нее был замечательный цвет лица — «кровь с молоком»; вьющиеся светлые волосы, зачесанные назад, открывали маленькие, розовые уши; когда она улыбалась, верхние, очень белые зубы немного выдавались вперед, но это ее не портило; особенно хороши были глаза, синевшие, словно васильки.
— Лайне — по-эстонски значит волна, — пояснила Хэльми. — Никита, ты все еще рисуешь? Тогда вы — товарищи. Лайне тоже художница.
— Ну, я совсем не художница. Я буду врачом, — возразила Лайне.
— И художницей! Пойдемте, я вам покажу! — и Хэльми потащила нас в свою комнату. На стене висело несколько акварелей, изображавших таллинские башни и рыбачьи суда в море.
— Хорошо, правда, Никита? — обняла Хэльми подругу. — О, вы не знаете Лайне! Летом она с рыбаками выходит в море, зимой бегает по лесу на лыжах, попробуй ее догони!
— В Тарту не будет моря, — сказала Лайне.
— Но зато будут лыжи!
Вдруг я увидел на стене свою фотографию — в парадном мундире.
— Хэльми! Я тебе не дарил фотографий.
— А я утащила у Антонины, — призналась Хэльми, ничуть не смутившись. — Мне хотелось, чтобы ты всегда был со мной, ведь ты — мой спаситель. Я тебе, Лайне, рассказывала — Никита спас меня, когда я тонула в Куре.
В ее глазах так и бегали чертенята.
— Вы в первый раз в Таллине? — спросила Лайне.
— В первый.
— Жаль, вы приехали рано. У нас будет певческий праздник. Тысячи певцов съезжаются в Таллин. Поет весь народ!
— И даже мы с Лайне и поем, и танцуем — в народных костюмах! — воскликнула Хэльми. — Вы когда уезжаете? — поинтересовалась она.
— Не уезжаем, уходим, — поправил Фрол. — А когда — это знает начальство. Сегодня мы до вечера с вами...
— Так что же вам показать?
— «Русалку»! — сказал Фрол.
— Конечно, «Русалку», — поддержал я. Я от отца слышал о замечательном памятнике русскому броненосцу.
— А город? — спросила Хэльми.
— И город посмотрим! Только сначала — «Русалку»...
— Великолепно, поедем к «Русалке»! — решила она. — Отец, мы уходим, придется тебе поскучать!
В переполненном открытом трамвайчике мы быстро добрались до большого тенистого парка; в пруду медленно и важно плавали два белых лебедя. Люди кормили их хлебом. Над головами шумели вековые дубы.
— Знаете, кто их сажал? Сам Петр, — поспешила сообщить Хэльми. — Ну, конечно, не все дубы он сажал, и другие сажали, — добавила она, заметив, что Фрол усмехнулся, — но если не веришь, Фрол, я тебе покажу его домик, он жил здесь, в Кадриорге; он любил Таллин; ходил на море, смотрел, как строят по его приказанию гавань... И, знаешь, в его домике все сохранилось, как было: и кровать, и шкафы, и посуда... Только гитлеровцы бюст Петра с собой утащили. А это —
, здесь музей, — показала она на красивое белое здание за высокой чугунной решеткой.
В конце широкой аллеи среди дубов, кленов и зеленых лужаек синело море.
— А вот и «Русалка»! — воскликнули девушки.
На выложенной из камня картушке компаса возвышалась розовая скала. Черный бронзовый ангел, подняв крест, указывал на море. Гранитная лестница вела к бронзовому барельефу, на котором был изображен броненосец «Русалка», боровшийся со штормом. Надпись поясняла: «Русалка» в день гибели». Памятник окружали невысокие столбики, соединенные якорными цепями; на каждом столбике, на чугунной доске блестящими медными буквами были увековечены имена и фамилии матросов — второй и первой статьи, комендоров и баталеров...
Белый как лунь старик в потертом флотском бушлате поднялся со скамьи под сиренью и подошел к нам, постукивая палкой о камни.
— Вы в первый раз тут, сынки?
— Да, в первый, папаша.
— Памятник народ на кровные денежки ставил. По всей Руси собирали. Матросы отдавали последние гроши... «Русалка» шла в Гельсингфорс, ее захватил в море шторм, и она пропала со всем экипажем. Долгое время ходили легенды: говорили, что сам черт утащил корабль в преисподнюю; через много лет броненосец нашли на дне моря. Читали, что тут написано? — протянул старый матрос к скале палку. — «Россияне не забывают своих мучеников-героев». И, как видите, вся команда поименована, от командира до кока...
— А в сорок первом году, — продолжал старый матрос, — вот тут, возле самой «Русалки» ленинградцы-курсанты оборону держали. Много их полегло, моряков, царствие им небесное...
— Наши, — сказал тихо Фрол.
— Храбрые были ребята... Вот здесь повсюду кровь была на камнях...
И старик снял изношенную матросскую фуражку...
* * *
Черные валуны, как моржи, лежали на прозрачной поверхности бухты.
Мы дошли берегом до яхт-клуба.
— Хотите, мы вас покатаем на яхте? — спросила Хэльми.
Вот это здорово! Нас, моряков, девчонки покатают на яхте!
— Ну что ж, катайте, — согласился снисходительно Фрол, с презрением взглянув на лакированное суденышко. Хэльми и Лайне ловко и уверенно подняли паруса. Фрол собирался вдоволь посмеяться; но, к его удивлению, девушки отлично ходили под парусами по ветру и против ветра и делали повороты. Мы ушли довольно далеко. Яхта скользила по сверкающей глади моря, волосы девушек и наши ленточки развевались.
— Видал? Мы ведь морячки, особенно Лайне! Ее отец — капитан порта! — похвастала Хэльми.
Наконец, девушки попросили доставить их к берегу. Фрол только этого и ждал. Он решил показать им «высший класс».
— Кит, — подмигнул он мне. — Прокатим-ка их с ветерком!
И мы показали такой класс хождения под парусами, что у меня даже дух захватило и начало гудеть в голове. Другие девушки умоляли бы высадить их поскорее на сушу, но наши морячки были в полном восторге.
Наконец, Фрол опытной рукой направил острый нос яхты в узкое русло речки, развернулся, спустил паруса, и мы ошвартовались у причала.
— Браво! — воскликнула Хэльми. — Вот что значит ходить под парусами с настоящими моряками!
— Но и вы хоть куда морячки, — галантно расшаркался Фрол.
— Неужели? — воскликнула польщенная Хэльми. Она знала, что Фрол скуп на похвалы.
— А теперь едем в город!
Автобус привез нас на площадь Победы; мы поднялись на Вышгород, в средневековые улицы, узкие, со старинными домами и фонарями, зашли посмотреть на гробницу Крузенштерна; над мраморной гробницей склонялись полуистлевшие, изорванные знамена и флаги, которые развевались на кораблях Крузенштерна во всех частях света... Потом мы прошли к высокой и толстой башне: в стену были влеплены ядра...
— Ну и войны же были! — усмехнулся Фрол. — Сейчас дать по этой башне прямой наводкой — ничего не останется!
— Ой-ой-ой, не надо! — схватила Фрола за руку Хэльми, — мы очень любим старушку!
По древней лестнице со стертыми каменными ступенями, минуя тяжелые чугунные ворота с кольцом, мы спустились в центр города. На лужайке, под каменной стеной, совсем как живая, пугливо озиралась бронзовая лань. К. ее ногам стекал по камням искрящийся водопад.
Хэльми провела нас к старой ратуше и показала железный ошейник и цепи в стене, которыми когда-то приковывали преступников. Потом мы прошли по улице Пикк до Морских ворот, где увидели приземистую круглую башню «Толстая Маргарита». Здесь был музей, во время войны превращенный гитлеровцами в тюрьму. В подземельях тогда томились советские люди...
Мы долго бродили по городу. На площади под кленами ребятишки кормили голубей хлебом. Мы тоже купили булки — и голуби клевали из рук, садились нам на плечи. Они были ручными. Потом мы сидели в сквере, где было много цветов, и вода из пасти морского чудовища стекала в чашу.
— А вы знаете, что сквер разбит на развалинах? — спросила нас Хэльми. — Мы разбирали камни и привозили землю. Мы хотим, чтобы у нас не осталось следов войны... Ты знаешь, Никита, мы сидим на том самом месте, где до войны стоял наш дом...
Да, здесь жило много людей, бомбы разрушили их жилища. Теперь за сквером белели новые здания, построенные за последние два-три года.
— Пока мы находились в Тбилиси, — говорила Хэльми, — Лайне со своим отцом скрывалась в лесу. Расскажи, Лайне!
Ее отец, Юхан Саар, капитан торгового судна, которое потопили фашисты, защищал Таллин, а потом ушел в партизаны. Он взял с собой Лайне. Раз в лесу она встретила голодного, облинявшего волка. Он стоял на снегу и щелкал зубами, и глаза у него светились, как два карманных фонарика! И волк почему-то не тронул девочку, повернулся и ушел в лес, махнув облезлым хвостом. Было так тихо, что слышалось, как падает сорвавшийся с ветки снег...
— Когда-нибудь — не теперь, после, — я напишу то, что запомнилось навсегда: лес, землянка, костер, часовой у сосны — и снег до самого моря... — сказала задумчиво девушка.
Начинало темнеть. Мы возвращались по кривой, узкой улице; дома словно держали на вытянутой руке старинные керосино-калильные фонари. Эти фонари сохраняются, хотя город давно залит электрическим светом.
Хэльми отперла своим ключом парадную дверь; темная лестница сразу же осветилась.
— Ты, Фрол, проводи Лайне и подожди Никиту внизу, — предложила Хэльми.
Я пожал руку девушки, выразившей надежду, что мы еще встретимся, и поднялся за Хэльми на третий этаж.
— Завтра утром зайдешь? — спросила она.
— Нет. Мы уйдем на рассвете.
— Когда же я увижу тебя?
— Не знаю, — ответил я с сожалением.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
