... Все было, и серое море Разносы и тошнота... Все было, а здесь, на воле Невиданная красота... Такие большие и чудные Что просто не верю глазам Смеются, зовут меня в тундру Ромашки! Позвольте, мадам... Так много... красивые, белые В веночках больших лепестков С почтеньем... тихонько, несмело Я их вынимаю их мхов... Букетик в нагрудном кармане А ну-ка, попробуй отнять! И с песней о д'Артаньяне Вновь продолжаю шагать...
... Тысячу раз - разлука Тысячу раз - любовь Какие... старые звуки.. И (надо же!) слышу вновь... И что за напасть такая? Книжки не греют... глушь... Письма не обещают... Люди - скука и чушь... Наверно, старею, к черту... Как Нельсон блюю в баллон. И створы родного порта Манят как сабельный звон... Тревоги, невзгоды, ветры... Нервов пучок - в утиль И хочется видеть верный Адмиралтейский шпиль... Пройтись по старым аллеям Ветку рукой достать... Здравствуй, сказать Психее И вспоминать, вспоминать... О добром фрегате старом О Грее и о Сольвейг О море, о ветре яром В вантах гнущихся рей... О старых друзьях-бродягах Про наш священный союз Где верят в интербригады Погибаю, но не сдаюсь! Сигнал аварийной тревоги... Отсек, сгоревший до тла... Какие же нам дороги Готовит Вечность - Судьба?
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Во второй половине ноября 1957 года, покинув гостеприимную Камчатку, две подводные лодки: «С-221» и за ней в пяти кабельтовых наша «С-222», взяли курс на Владивосток. Первые сутки пути от Авачинского залива до Первого Курильского пролива, т.е. ворот в Охотское море прошли спокойно. И никому из нас в голову не приходило, что Тихий океан готовит нам суровое испытание. Приметив нас своим бескрайним оком ещё в Беринговом проливе, он справедливо решил удостовериться, те ли это пришли в его владения, кому можно доверить свои воды. И теперь, стоило нам отойти подальше от спасительных берегов Авачинского залива, как он приступил к осуществлению своего коварного замысла. Из-за далёкой Японии через Цусимский пролив уже мчался обширный циклон, называемый в этих краях тайфуном. Перед ним стояла задача навалиться на нас, когда мы основательно втянемся в просторы северной части Охотского моря, а из восточных далей океана уже спешил не менее грозный его собрат, который должен, перевалив, через Курильскую гряду в районе островов Итуруп и Уруп, нанести по нам завершающий удар на подходе к Сахалину. И вот охота началась. Уже на подходе к мысу Лопатка нас начало покачивать, а миновав пролив уже далеко за полночь начался настоящий шторм. В 4 часа утра я должен был заступить на вахту на мостике. Но за час до этого я проснулся в своей каюте и больше уже не мог уснуть. Лодку сильно раскачивало, поскрипывали деревянные перегородки кают, дребезжала посуда в шкафу кают-компании. Стук дизеля то явственно слышался, то замирал, и в это же время вздрагивал весь корпус. Привычные для уха звуки рождали знакомую картину в мозгу. Это громадная волна накрывает лодку и проносится по всей её длине от носа до кормы. Достоверность этой картины подтверждает шум воды, низвергающейся в центральный пост, через рубочные люки. Сна уже нет и не будет. Надо вставать. Обув сапоги, я снял с вешалки канадку и, нахлобучив на голову пилотку, распахнул дверь. Даже здесь во втором отсеке палуба была мокрая. Это натекла вода с тех, кто проходил здесь, приняв холодный душ на мостике или под рубочным люком. Тусклый свет подволочных плафонов придавал всей обстановке отсека зловещий вид. Надевая канадку на ходу, я двинулся к переборочному люку в центральный пост широко расставляя ноги и упираясь руками в переборки кают. Всего-то надо пройти три метра коридора, но пройти их нелегко. Палуба поднимается перед тобой, и идти приходится как в гору, прилагая большие усилия. И вдруг ты уже оказываешься спускающимся с горы и, не удержавшись, бежишь вперед с вытянутыми руками и упираешься в переборку. Открыв её, я буквально ввалился в центральный пост как раз в тот момент когда сверху из люка свалилась очередная порция водопада.
Возле перископа стоял весь мокрый Свешников, а с кормы к нему шел боцман с бухтой троса в руках. Не торопись, старпом, – сказал командир. Бери конец. Привяжешь им на мостике и себя и рулевого. Да покрепче, а то унесёт вас как морковки с грядки. Стоять будем по два часа. Больше не выдержать После смены сразу в пятый отсек. Всё мокрое с себя на горячий дизель, а сухое там уже приготовлено будет. Получив такой инструктаж, я, как барсук из норы, полез наверх, перекрывая своим телом свободный поток воздуха, устремленный сверху для дыхания дизелям, отчего у всех внизу, как обычно, заложило уши. Не успел я и голову высунуть на мостик, как получил ещё порцию холодной воды, часть которой попала и за шею под одежду. Ну, к этому нам не привыкать, попав в сапоги, вода там согреется. Сменяемый мною вахтенный офицер, доложив обстановку, вместе с очередной порцией воды скрылся в рубочном люке. За ним туда нырнул и сменившийся рулевой. А мы вместе с новым рулевым, привязавшись к тумбе магнитного компаса, встали по своим местам. Он под козырьком у руля, а я на левой подножке у переговорки. Длина моего троса позволяла в нужный момент тоже укрыться под козырьком. Сигнальщиков в этот раз выставлять не стали. Ни к чему они при таком разгуле стихии. Не с кем сейчас сигналами обмениваться, да и зачем лишним человеком рисковать. Картина, открывшаяся моему взору, предназначалась не для слабонервных. Жутковатая она была. По небу низко над головой с юго-востока на северо-запад неслись косматые клочья белесых туч, а в разрывах между ними чернело небо, усыпанное колючими холодными искорками звезд. Вокруг, куда доставал взгляд, как призраки, одетые в саван, бесновались волны и бесформенными пенными горами двигались на нас. Периодически одна из них вдруг вырастала перед нами прямо по носу и, угрожающе покачивая необъятными плечами, стремительно обрушивалась на корпус лодки и ударяла по нему, как молотом. Резко вздрогнув, лодка ныряла под неё и, задрав потом к небу нос, выныривала за спиной этого чудовища. Перед этим я успевал спрыгнуть с подножки и броситься под козырек мостика, чтобы рядом с рулевым вцепиться в тумбу магнитного компаса. Прокатившись по козырьку, вода каскадом падала вниз за нашими спинами, обдавая нас холодными брызгами, а водоворот под нашими ногами, поднимаясь, порой доходил нам до пояса и, как в воронку, уходил в проход под ограждение рубки, часть себя заплеснув через люк рубки. Отряхнувшись, как собака, я снова вскакивал на подножку и, окинув взглядом эту преисподнюю, убеждался, что никаких изменений вокруг не произошло. Те же половецкие пляски волн, сопровождаемые теми же истошно-горестными воплями ветра. Иногда далеко впереди то слева, то справа по носу мелькал огонек. Это был ходовой гакобортный огонь «С-221», которую так же, как и нас, полоскало в этой бескрайней посудомойке. Очень не скучно было на вахте. Не прошло и половины её, а мы с рулевым были уже мокрые до нитки, и нас уже по два раза вывернуло наизнанку. Сказалась потеря привычки к подобной качке.
Там раньше во льдах море так не плескалось. Льды не давали. Но пришёл конец этой порции наших мучений и мы, сдав вахту прибывшей смене, ушли вниз, чтобы набраться сил к следующей такой порции. Шатаясь как пьяные, проследовали мы через третий и четвёртый отсеки и открыли дверь в дышащий жаром и солярным смрадом, наполненный оглушительным грохотом дизелей пятый отсек. Стоящий там с красными глазами и позеленевшим от приступов тошноты лицом вахтенный моторист посмотрел на нас мокрых с ног до головы с большой завистью. Мы же, продрогшие донельзя, в свою очередь, позавидовали ему. Как говорится, каждому своё. Когда мы переоделись в сухое, а мокрую одежду положили для просушки на горячий корпус дизеля, из соседнего четвёртого отсека послышался какой-то шум и множество голосов. Из-за дизельного грохота разобрать можно было только матерные слова и выражения. Поскольку в нашей команде этот вид ораторского искусства не процветал, я понял, что произошло что-то неординарное и, на ходу заканчивая переодевание, бросился к переборке и распахнул дверь в почему-то наполненный клубами пара 4-й отсек. Открывшаяся картина напоминала охоту неандертальцев на мамонта, происходивщую многие тысячелетия назад. В роли неандертальцев выступал личный состав отсека во главе с командиром моторный группы, а мамонта изображал электрокамбуз, который сорвался с креплений и, видно, опьянённый полученной свободой, двигался по отсеку, круша всё, что попадалось на его пути, а наскакивающих на него со всех сторон матросов с верёвками и деревянными брусьями в руках пытался придавить, да ещё брызгался налево и направо кипятком из стоящих на нём баков. Убегавшие от него, оскальзываясь на мокрой палубе, иной раз падали, но не духом, а только телом. Пока его успели только обесточить, чтобы он хоть электротоком не угрожал, теперь оставалось повязать, пока он не разгромил весь отсек. Побоище длилось минут пятнадцать и, наконец, озверевший камбуз был побеждён. Человеческий разум ещё раз продемонстрировал свое превосходство над безмозглой железякой, поставив её на место и в прямом, и с переносном смысле. С помощью аварийных брусьев, клиньев и раздвижных упоров камбуз был придвинут на свое штатное место и надежно закреплён. Все участники инцидента, размазывая кровь и сопли, расходились по своим делам, делясь друг с другом примерами ловкости и бесстрашия. Пошли и мы с рулевым чуток соснуть после ночных водных процедур. Только вот завтрак из-за безответственности электрокамбуза сильно задержался, да и не нужен он был практически никому. Из-за несусветной качки у большинства даже просто вид и запах пищи вызывал отвращение. Только наиболее стойкие отважились погрызть какой-нибудь сухарик, да чаю горячего выпить, и то без сахара. К обеду же, не теряющийся ни в каких условиях, наш замполит Алексей Иванович вместе с коком и парой добровольцев ухитрились сварить картошку в мундире и приготовить чай, крепкий, как чифирь на зоне. И этим все были довольны.
Добравшись после описанного события до своей каюты, я, не снимая сапог, провалился в глубокий сон, как в обморок, во время которого мне снилось, что все мы как горошины насыпаны в громадную погремушку. А эту погремушку схватил громадный, пускающий слюни младенец, и, гыгыкая в идиотском восторге, трясет ей изо всех сил. Потом я проснулся от того, что кто-то не удержавшись на ногах от качки, всем телом шарахнулся в дверь каюты. Но сразу опять уснул, спал без сновидений и проснулся только через три часа, когда вахтенный второго отсека разбудил меня на следующую вахту. И одиссея наша продолжалась в том же духе. Правда, было несколько часов блаженства, когда море несколько притушило свой разгул, но когда, обогнув Сахалин, мы шли по проливу Лаперуза, волны и ветер вновь раскрутили свою свистопляску. Похоже, за нас принялся второй циклон. На этот раз вахта на мостике стояла не только привязанная верёвками, но ещё и в резиновых комбинезонах от химкомплектов. Теперь, конечно, мы мокли меньше, но полностью сухими из воды всё-таки не выходили. А «С-221» мы больше ни разу нигде не видели, так же, как, вероятно, и она нас. Разбросало нас море кого куда попало, и продирались лодки сквозь ненастье каждая в своём одиночестве. Но дошли всё-таки обе в целости и сохранности, к удовольствию и нашему и его – Тихого океана. Думаю, он убедился, что мы достойны служить на его просторах. Не помню толком, как шли мы по Золотому рогу, как входили в базу бригады строящихся и ремонтирующихся подводных лодок на Мальцевской переправе, как швартовались. Тогда при температуре более сорока градусов я был в полубессознательном состоянии и действовал как автомат. Не помню, кто привел меня в санчасть, где дежурный врач вызвал скорую помощь и меня увезли в Военно-морской госпиталь на Луговой. Очнулся я только на другой день поздно утром и увидел Алексей Ивановича, который навестил меня, принёс необходимые мне мои личные вещи и пожелал скорого выздоровления.
В госпитале я пролежал дней двенадцать. Была у меня просто сильная простуда, последствия которой усугубила хроническая ангина, которая гнездилась во мне ещё с детства. Но, благодаря врачам и стойкости организма, всё у меня поправилось. Так что однажды я затворил за своей спиной дверь госпиталя и с удовольствием глотнул уже морозного свежего воздуха. Куда теперь? Конечно на свою лодку, в часть. Мне уже объяснили, должен сесть на трамвай № 1 и ехать до остановки «Мальцевская». Там перейти на другую сторону улицы, пройти по переулку в сторону бухты Золотой Рог, и будет слева КПП в ту самую часть. Спустился я с сопки, где госпиталь стоит, пропетлял по улочкам между деревянными бараками, спрашивая прохожих, и оказался на площади у трамвайной остановки. Сел в трамвай и поехал, с интересом разглядывая незнакомую обстановку, пробегающую за окнами. Вот и «Мальцевская» сейчас будет. А куда торопиться? – подумал я. Проеду-ка до конечной остановки, с городом ознакомлюсь, а оттуда на том же трамвае обратно. А лучше всего оттуда пешком пройду. Дорога-то теперь известна. Пешком лучше город рассмотреть будет. И вообще давно я пешком не ходил. А я всегда любил много ходить, ещё пацаном я мог отмахать играючи верст 15-20, и ни в одном глазу. Помнится и по пустыне Кара-Кум хаживал однажды по дурости, а ещё в заполярье по тундре да по сопкам бывало не мало отмахать сподобился. А тут город внове, цивилизация какая-никакая, новые люди. Отчего же не прогуляться, коль ноги сами просят того. Тем более и для здоровья полезно. Здоровье-то мне ещё вон как понадобится. Так я рассуждал, проезжая на позванивающем трамвае мимо остановки «Мальцевская», и настроение мое поднималось, как тесто на дрожжах. И чувствовался прилив сил. И вообще был я как восторженный идиот. Знать, перележал лишку без привычки. Невольно подумалось: не так ли почувствовал бы себя волк или медведь, если бы перед ним открыли дверь из клетки зоопарка на волю. А ещё, конечно, мысль зародилась: по пути куда-нибудь зайти и чего-нибудь веселящего проглотить. А почему бы и нет? Всё-таки не мешало бы как-то отметить прибытие на новое место. Только вот последнее ли это новое место? Что-то похоже, этим новым местам у меня и конца не будет. И тут мне уже стало невтерпёж ехать, и, не отдавая себе отчёта, я на очередной остановке вышел из трамвая. Глянул на яркое зимнее солнышко и синие небо, достал из кармана пачку Беломора, закурил и, вдруг, услышал до боли знакомый голос, вопросивший удивленно: «Володя, ты !?». Повернул голову на голос и увидел подходящего ко мне капитан-лейтенанта.
И сразу узнал его и обрадовался, да так, что сердце заколотилось как после быстрого бега. Потому, что это был Вася Золотов мой односельчанин, с которым мы летом 1948 года выехали в город Оренбург в областной военкомат на медкомиссию, потом колесили на «500-весёлых» поездах и расстались в Балашове, потому что мой путь был в Севастополь, а его – в Баку. А потом мы встречались в своём селе, приезжая туда в отпуска. И это с ним мы ходили однажды на ту несуразную охоту на уток на каменную гору. Мы крепко обнялись и после коротких вопросов и ответов о том, как каждый из нас тут оказался, сразу решили, что не гоже двум, уважающим себя каплеям делиться воспоминаниями и выражать братские чувства при всем честном народе посреди улицы. И затопали в ближайший ресторан. Долго там мы сидели, делясь воспоминаниями. Пили, курили, говорили, кроме друг друга не видя никого и ничего, потому что кроме нас и образов, воскрешаемых в нашей памяти, для нас ничего не существовало сейчас. Каждый из нас коротко рассказал другому свой путь за время разлуки. Я узнал, что Вася с самого начала служил на Тихоокеанском флоте. Дослужившись два года назад до старшего помощника командира эскадренного миноносца, он по хрущёвскому сокращению численности крупных надводных кораблей, был списан на берег, и теперь служит командиром учебного цикла в Учебном отряде на острове Русский. О многом мы переговорили, о многом вспомнили, но пора было закругляться. Обоим пора в свои части, и мы расстались. Я поехал на Мальцевскую, а он на катер, который ждёт его, чтобы доставить на остров Русский.
Когда я прибыл к своим, все, кроме Алексея Ивановича, уже спали. Немного поговорив, и мы улеглись. Только я долго ещё не спал и не только по причине впечатлений от встречи с другом юности. Меня в дебри размышлений увела одна мысль, которая периодически возникала в последнее время. И вот опять возник и начал мучить вопрос о том, как и почему случаются абсолютно невероятные и необъяснимые совпадения. Часто случаются совпадения, на этот счёт сомнения нет ни у никого. И практически нет таких людей, которые с совпадениями не сталкивались бы. Но совпадение совпадению рознь. К примеру, роняет человек шляпу, и надо же, падает она как раз в единственную лужу на всём данном тротуаре. В таком совпадении какой-то потусторонний смысл искать просто смешно. Но есть совпадения, которых, по сути сопутствующих обстоятельств, никак быть не должно, но вопреки всему, вопреки всякой логике они случаются. Такое бывает не у всех и не часто. У меня же такое почему-то случалось и до этого случая немало, и после было. Сейчас об этом случае. Ведь если бы я не заболел, то не попал бы в госпиталь, значит не ехал бы сегодня по этой улице. Мало того, я совершенно случайно сошёл именно на той остановке и в то время, когда к этой же остановке шёл Вася Золотов. Если бы я сошёл на Мальцевской, как должно было быть, или доехал бы до конечной, как потом решил, то не встретился я бы с ним. Но я самым неожиданным образом, не строя никаких планов, как говорится – спонтанно, сошел именно тут. А с другой стороны, Вася, если следовать логике тоже, то есть в это самое время, на этой самой остановке никак быть не должен был. Во-первых, он в этот день должен был с утра заступить на дежурство, но вдруг случилось так, что на его дежурство попросился один сослуживец, чтобы не дежурить в предстоящее воскресенье, которое было ему нужно позарез. И всё равно Вася не собирался в этот день ехать в город, так как у него были дела на острове. Но начальник учебного отряда послал его туда вместо себя на какое-то мероприятие в Доме офицеров. После окончания этого мероприятия Вася сразу пошёл на пристань, чтобы вернуться на свой остров, где у него были важные дела. Но по непредвиденным обстоятельствам это ему не удалось. Катера почему-то не оказалось, и ему сказали, что он будет не раньше двадцати четырёх часов. И, всё равно, Вася никоим образом не собирался идти на ту остановку, а пошёл в универмаг, чтобы купить электробритву. Однако в трамвае он встретил знакомого, с которым заболтался и проехал остановку у универмага и сошёл на той, к которой в это время с другой стороны подъезжал я. И получается, что в нашу с ним судьбу вмешались какие-то силы, которые путали наши планы и намерения и столкнули нас в одном месте в одно время. И большое им за это спасибо. И напоследок, чтобы закончить эту скользкую потустороннюю тему, замечу, что для меня эта цепь случайностей началась ещё в Полярном, когда я враз решил перейти на «С-222», отправляющуюся на ТОФ, а для Васи - в тот момент, когда его списали с эсминца и направили служить в Учебный отряд на Русский остров.
Вот о чём я думал в тот раз, засыпая в своей койке на новом месте, то есть на третьем этаже второй казармы Владивостокской бригады ремонтирующихся подводных лодок. Впереди был совершенно новый этап моей длинной нескучной дороги. Воистину длинной и запутанной она оказалась от небольшой уральской речушки Юшатырки через Чёрное, Каспийское, Баренцево и Карское моря, море Лаптевых, Восточно-Сибирское, Чукотское, Берингово, Охотское и вот, теперь Японское море.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
... А где-то шорох пожелтевших листьев И дождь стучит по зонтикам прохожих И продолжаем по земле нестись мы Такие близкие... и не похожие И ты... в заботах трудных (не отбросить их!) И я... в турбинном гуле, уносящийся Лишь ветры зыбкий след наш позаносят Да чайки над волнами раскричатся Разлуки хуже жажды иссушающей Невзгоды вдвое горше и опаснее А мы с тобою - все же не желающие Чужими стать, слезливыми, хлюпастыми... А вьюги все метут, неугомонные Да волны под винтами дико пенятся И мы с тобой по-прежнему влюбленные Все ходим - ходим, да никак не женимся
Сергей Сиделев ... Зачем просить чего-то у других... Иль у Судьбы, иль у сквалыги - случая. Не лучше ль крепко сжать сердца свои Не сожалея, не скуля, не мучаясь... Шагать, скрепя зубами от тоски Желать, сидя в снегах своей Гремихи Прикосновения твоей руки Иль встречи на аллее тихой... А осень веет свежестью в лицо Березки горным хрусталем желтеют Скользит нога, ступая на крыльцо И ночи все длиннее и темнее... Травинку сонную в зубах зажав Смотрю, грустя, как тундра пламенеет Уходит лето, на Семи ветрах... И край далекий снова суровеет
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Экипаж пла «К-38» после завоевания приза Главнокомандующего ВМФ, командир капитан 1 ранга Е.Д.Чернов.
«Нет выше счастья, чем борьба с врагами. И нет бойцов - подводников смелей. И нет нам тверже почвы под ногами, Чем палубы подводных кораблей.»
Герой Советского Союза И. И. Фисанович
ЕД – так про себя мы звали Евгения Дмитриевича на 1 флотилии атомных подводных лодок КСФ. Именно Краснознаменного, ибо деятели разных рангов быстро убрали из названий частей, соединений, кораблей, училищ названия орденов СССР, полученные ими за заслуги перед Родиной, пытаясь вычеркнуть геройские подвиги военных моряков в различные периоды нашей истории. А ныне пытаются развалить, как всегда, до основания армию и флот, не соображая, что «а потом» не будет. Менеджеры разной окраски, окружив себя генералами в юбках, «строят» новую армию – это уже было в истории России, последствия – самые печальные. Ну, да ладно, не будем о грустном. Ныне мы счастливы, что наш старший Товарищ, Командир, Командующий – умный и справедливый, грамотный и требовательный, строгий и жесткий (когда это требовалось), способный защитить своих подчиненных, отмечает свое 80-летие. Мне довелось неоднократно выходить вместе с Евгением Дмитриевичем в море – с лейтенанта, при испытании головной подводной лодки «К-123», капитан-лейтенантом на глубоководное погружение пл «К-278», будучи ВРИо флагманского штурмана, и до старпома пл «К-432». Мы все ловили каждое его слово, ибо в них были опыт замечательного командира Чернова и предыдущих поколений подводников. Мы учимся у Евгения Дмитриевича стойкости и честности, все эти «редиски», которые попадаются на нашем пути, его мизинца не стоят. «Варяг», пытавшийся управлять нашим объединением, уже забыт «как класс», не вспоминается даже его имя – не за что. Имя же Человека, на долю которого выпало управлять Первой флотилией в самые сложные годы «Холодной войны на море» будет жить вечно! Этот Человек – Евгений Дмитриевич Чернов! Мы поздравляем Вас, Евгений Дмитриевич, с 80-летием! Здоровья, долгих-долгих лет жизни, пусть Вам светит солнце и сопутствует удача!
Порошин Василий Алексеевич, Рыков Валентин Павлович, Чернов Евгений Дмитриевич, Моцак Михаил Васильевич.
Все мы уже привыкли плавать во льдах, тереть на ветру уши и считать медведей. Внизу в отсеках было тепло и не скучно. Кругом, справа и слева, внизу и вверху знакомые наизусть маховики, циферблаты и сплетения трубопроводов и кабелей. Вокруг знакомые до мелочей лица и голоса. Я не помню ни одного случая даже разногласий, не то что ссор или неприязней. Все были как члены одной большой семьи, погруженной в серьёзные заботы. Харч вполне сносный. Правда ничего свежего. Сухари, галеты, каши, супы из консервов и сушёных овощей, компоты, какао со сгущёнкой, 50 грамм красного вина в обед через день. Курево под завязку. Вот только одно «но». Нечего было читать. А чтение, оказалось, для нашего тогдашнего советского человека, как обязательная еда или сон.
За долгий путь мы всё прочитали, что было. Многие начали перечитывать книги заново. Я уже от корки до корки прочитал ту самую «Прикладную гляциологию», которую мне Свешников когда-то порекомендовал. Оказалось, стоящая книга. В ней я узнал все, что на тот момент было известно о льдах, и потом в будущем эти знания мне пригодились. Много позже, когда я плавал в богатом на льды Охотском море в качестве командира подводной лодки, я не только использовал эти знания, но и открыл практически кое-что новое. Я убедился, что прочность льда в различных направлениях различна, что она ориентирована в зависимости от меридиана в момент замерзания, и это можно использовать. Страдания в тисках информационного голода помог нам облегчить доктор Аниканов. Он предложил нам почитать его медицинские книги. У него их было запасено много, так как он готовился поступать в академию. Я особенно зачитался психиатрией, три довольно толстых тома. Там меня поразила одна не очень приятная истина. Я узнал, что свихнуться с ума очень просто любому человеку, если с детства не приучить себя к преодолению жизненных невзгод и не закалять волю.
Фильмы мы тоже все пересмотрели и уже начали повторно прокручивать наиболее полюбившиеся. Это привело к тому, что все стали изъясняться между собой цитатами, репликами и просто фразами и словами из фильмов. Следуя примеру замполита Алексея Ивановича, я, как и он, частенько захаживал в тот или иной отсек, где заводил разговоры с матросами и старшинами. Говорили, как говорится, за жизнь и вообще обо всём интересном. Бывало рассевшись на ящиках с инструментами или просто на чём попало или на палубе, собеседники рассказывали и выслушивали множество жизненных историй. И, конечно, всё свободное время по столам стучали костяшки домино. Стоя у скал Чаунской губы, затеяли однажды рыбалку с бортов лодки самодельными удочками, но ничего не поймали. Только тюленей насмешили, которые постоянно плавали вокруг лодок, разглядывая нас чёрными любопытными глазами. Особенно тюлени любили слушать музыку, которая порой лилась из палубных динамиков судовой трансляции плавбаз. В таких случаях они собирались у их бортов, наверное, со всей губы. У Алексея Ивановича была толстая книга с описанием всего арктического побережья страны. Там была вся хронология открытий этих земель, морей, проливов и островов. А также сведения о первооткрывателях. Постоянно кто-нибудь из офицеров зачитывал всё относящееся к тем местам, мимо которых мы проходили, по судовой трансляции. Это было интересно для ума и сердца каждого из нас. Издавна для обозначения очень далёкого места существует выражение – это мол там, куда Макар телят не гонял. Так вот , наш штурман Виталий Ленинцев сделал открытие, что такое место вовсе не вымысел, а существует в действительности. На переход был получен большой атлас карт всего арктического побережья, и Ленинцев с лупой в руке долгое время разглядывал все эти карты. И когда мы стояли здесь в Чаунской губе, он с торжественным видом вошёл в кают-компанию, положил на стол одну из карт и торжественно заявил: «Вот тут находится то самое место, куда Макар телят не гонял. Вернее, то место, куда он их загнал, но дальше него уже не гонял».
Мы все, кто там был, с удивлением сгрудились у стола, разглядывая то место, куда штурман ткнул пальцем. Удивились ещё больше, когда среди труднопроизносимых чукотских названий явственно рассмотрели название: «Макаров ручей» а рядом «Озеро Телячье». После этого все долго пожимали штурману руку и поздравляли с открытием. Только что спустившись с мостика, подошёл командир, заинтересованный, чем это мы так развеселились. Выслушав объяснения, пожевал усы и в раздумье сказал: «Что-то в этом кроется, а скорее всего – чушь собачья». И ушёл в каюту. Я тогда, конечно, ни минуты не сомневался в том, что это вовсе не тот Макар и телята не те. Обдумав сказанное командиром, с первой частью сказанного согласился полностью, то есть с тем, что в этом что-то кроется, а со второй, то есть с тем, что это чушь собачья, – нет. Потом в свободные часы я долго думал о том, что это за Макар такой? Ну, допустим, когда-то давно занесла судьба русского человека, какого-то Макара в эти дикие места. Может быть он был исследователь-первооткрыватель, может быть купец-промышленник а то и беглый каторжанин. Жил, жил он на этом ручье, да помер. А может и не помер вовсе, а просто надоело ему тут жить, он и ушёл. И кто-то потом назвал ручей его именем. А причём здесь телята? Почему озеро названо телячьим? Ну, Макара может занести куда угодно. Был бы сам Макар, и было бы место, где его ещё нет. А вот телят в этих местах отродясь не водилось и сейчас не водится. Долго мне ещё вспоминался этот Макар и его телята. И сейчас, вспоминая те времена я, естественно, снова вспомнил и непутёвого Макара, и его шалопутных телят. И пришёл, наконец, к окончательному выводу. Да, там действительно был Макар, человек, который был чем-то знаменит среди здешних людей, поэтому его именем и назвали ручей. А озеро телячьим он назвал сам, потому что был он человек бывалый и по характеру ироничный. Зная эту известную поговорку, он, однажды, размышляя о своей нелёгкой судьбе, которая занесла его в эти дикие места, вспомнил её, и шутки ради, назвал так соседнее озеро. Однако размышления о Макаре вызвали у меня раздумья вообще о тех людях, чьими именами испещрена карта всего арктического побережья. Что это за люди, которые отдали кто часть своей жизни, а кто и всю жизнь этим неприветливым необжитым местам. Их имена запечатлены в названиях островов, проливов, мысов, бухт и скал с мелями и банками. И большинство из них уже никто не помнит. Кто они были, откуда пришли и куда подевались? А главное зачем это все? Зачем они сюда приходили, а многие и остались в этой холодной каменистой земле? Не затем же, чтобы просто дать свое имя какому-нибудь месту? И обогатиться здесь они никак не могли, потому – что если бы обогатились, то тогда бы их уж точно знали и помнили бы. Нет, вряд ли они искали богатства или славы.
Я думаю, это были просто люди, которые или не знали, или не верили, что произошли от обезьяны. Они или верили в то, что действительно являют собой образ и подобие бога и поэтому обязаны свершить достойное этому, или же не сомневались, что человек есть венец творения природы, её хозяин, хранитель и преобразователь. Они не могли мириться с тем, что чего-то ещё не видели, чего-то ещё не знают. И шли, чтобы всё узнать, всё увидеть своими глазами и рассказать об этом другим, заинтересовать их и позвать за собой. Чтобы они оторвали глаза свои и руки от привычных кормушек, очнулись и заинтересовались тоже, что же это вокруг нас. Вот это да! А мы и не знали. Ведь не хлебом единым жив человек. Настоящий, конечно. Ведь сказал же кто-то давным-давно: «Человек есть жемчужина в раковине бытия и лучшая часть всего сущего».
7.
Выйдя из Чаунской губы мы, к своему огорчению увидели, что льды нас уже поджидают. Но мы всё равно заторопились в пролив Лонга. Во время переговоров по нашей внутриэскадренной связи комбриг оповестил всех, что к нашему счастью закрытие этого пролива приостановлено юго-восточными штормовыми ветрами, поэтому есть надежда прорваться. И мы шли опять сквозь льды, временами останавливаясь, затёртые ими, временами делали скоростные рывки, выходя на чистую воду. Полярная ночь увеличивала свою продолжительность с каждым днём, и в пролив мы втягивались уже в кромешной тьме, иногда озаряемой северным сиянием. Я, стоя на мостике, при его свете пытался рассмотреть остров Врангеля, который должен быть в носовом секторе по левому борту, но он был далеко, и это мне не удалось. Когда в 4 часа перед рассветом на мостик поднялся Свешников, чтобы сменить меня, мы уже миновали мыс Биллингса и оставили его позади. А это значит, что прошли уже половину пролива. Командир был в приподнятом настроении и даже продекламировал – « и какой же русский не любит быстрой езды», увидев, что мы идём отнюдь не черепашьей походкой, как обычно во льдах. А когда я лучше присмотрелся к нему, то убедился, что он немного пригубил чего-то. Но я его сейчас прекрасно понимал и вовсе не осуждал, потому что в последнее время он был в подавленном состоянии, видимо, опасаясь, что и на этот раз придётся возвращаться назад или зазимовать в Певеке. Ведь в прошлом году как раз на этом месте льды не пустили лодки дальше на восток. Но сейчас это, похоже, не предвиделось.
Командир отпустил меня вниз поспать, а там меня поджидал ещё один сюрприз. Когда в своей каюте-шкафчике я уже разделся для сна, то есть скинул канадку и снял сапоги, в дверь постучали. Открыв её, я увидел перед собой механика Ивановского, который загадочно улыбаясь, держал в одной руке стакан с чем-то подозрительно знакомым и по виду и по запаху, а в другой – ржаной сухарь. На мой недоумённый взгляд он вполголоса сказал: «Владимир Павлович, с победой! Прорвались мы, наконец, это уже точно. Поздравляю вас с победой над Арктикой, вы с честью прошли этот экзамен!». Признаюсь, меня очень тронули эти слова, но что-то мешало мне до конца расслабиться, даже какая-то дурацкая мысль невнятно промелькнула, уж не провокация ли это. Дело в том, что хоть механик и нравился мне, как хороший моряк и добросовестный офицер, но очень уж он был по поступкам официален, а по характеру интеллигентен. Я от него даже ни разу ни одного матерного слова не слышал, не говоря уже о словосочетании. А потом на этой лодке ко всякого рода фуршетам бытовала большая опаска. Штурман Ленинцев потому и носит погоны младшего лейтенанта, что год назад по причине того, что таится сейчас в стакане у механика, ему, вместо очередного звания «старший лейтенант», присвоили «младшего лейтенанта» Но Ивановский смотрел на меня так непритворно искренне, что я поблагодарил его, высказав только предложение, а не лучше ли нам вдвоём по братски разделить это. Но механик извинился и сказал, что рад бы, но не имеет права, так как находится на вахте. Механик вежливо затворил дверь, я опять растроганно посмотрел на призывно колышущуюся в стакане жидкость и отправил её внутрь своего организма, после чего мои мозги, как и положено, просветлели и я, наконец, понял что это сделано с ведома командира. Конечно же, он оценил мою службу, обрадован нашим общим успехом, но как ответственный старший начальник, не мог предложить мне это сам, так как понимал, что такие вещи не всегда понимаются правильно. Наконец, прошли мы пролив Лонга, устав сопротивляться, льды расступились и мы вырвались на просторы Чукотского моря. По этому случаю в ближайший обед всему личному составу было налито по целому стакану вина. И менее, чем через полмесяца, мы подошли к Берингову проливу. Тут мы распрощались с отважными ледоколами, которые , наверное, облегчённо вздохнув, повернули назад за новым караваном каких-то судов, который вошёл в Чаунскую губу, когда мы оттуда выходили.
Наш вояж по арктическим морям благополучно закончился. Во время него мы так ни разу и не пустили в дело ни топоры, ни пилы, ни подрывные заряды. Вот шесты мы применяли не раз, особенно в проливе Вилькицкого. Ими мы отталкивали льдины, которые пытались навалиться на корму. А ещё, чтобы оградить гребные винты от повреждения, мы в таких случаях заглубляли корму, создавая дифферент в её сторону. Для отталкивания льдин шестами на кормовую надстройку из подвахтенной смены направлялась команда из шести человек. На такую работу все шли с удовольствием, так как получали возможность побывать на свежем воздухе и отдохнуть от грохота в отсеках, создаваемого трением и ударами льдин о корпус. А потом на лодке всегда ощущается недостаток движения. Когда лодка возвращается из автономки, то сойдя на берег и сделав всего сотню шагов, подводник уже начинает ощущать усталость в ногах, а иногда и одышку А тут мы все уже три месяца без нормальных движений, в основном по трапам как обезьяны карабкаемся, да, согнувшись в три погибели, через переборочные люки из отсека в отсек ныряем. Так что размяться на свежем воздухе на относительно просторной кормовой надстройке – одно удовольствие. Но всё теперь позади. До свидания, Арктика! Здравствуй Тихий океан, будь к нам таким же милостивым, каким было Баренцево море. Были мы североморцами, потом стали полярниками; теперь мы – тихоокеанцы. Берингов пролив прошли и обогнули мыс Дежнева без помех. И тут расстались с крейсером и эсминцами. Помигав нам на прощание прожекторами, они во всю мощь своих турбин устремились вперёд и менее, чем через час уже пропали за горизонтом. Когда мы, оставшиеся, проходили безымянный пролив между мысом Чукотским и островом Святого Лаврентия, принадлежащим США, над нами несколько раз пролетали их самолёты типа «Нептун».
Через сутки мы повернули вправо и вошли в Анадырский залив. Транспорт, шедший до этого с нами, тоже попрощался и пошёл прямо в Анадырь, а мы ещё свернули вправо и вошли в большую бухту Проведения. Было уже начали октября, поэтому эта бухта встретила нас небольшим снежным бураном. Но он скоро кончился, засияло солнце, и мы встали на якоря у чукотского поселка Урэлык. Простояли там трое суток, и за это время произошло два события. Первое. Это запуск первого искусственного спутника земли, о чём мы узнали однажды утром, а второе, это прибытие адмирала Щедрина на эскадренном миноносце, который побывал на всех наших лодках и плавбазах. Он поздравил нас с прибытием на Тихоокеанский флот, осведомился о нашем всестороннем состоянии, сказал, что нас ждет торжественная встреча на Камчатке и убыл. Немного погодя и мы, убрав якоря в клюзы, снова вышли на морской простор и направились теперь уже на Камчатку, до которой предстояло пройти ещё более тысячи миль. Так что долго мы ещё раскачивались на крутой тихоокеанской зыби, миновали Командорские острова, покрасовавшись перед стадами тюленей, и, наконец, вошли в просторный Авачинский залив, в котором справа раскинулся город Петропавловск-Камчатский, а слева нас ожидала бухта Крашенинникова, где базировалось соединение подводных лодок. Когда мы входили в базу, а это было раннее утро, там на всех лодках стоящих у пирсов и причалов был построен личный состав и играл оркестр. После постановки на швартовы наши командиры убыли в штаб, а мы все остальные занялись обустройством. В течение дня все экипажи перемылись в банях и привели себя в полный порядок. А вечером, когда местные экипажи уже поужинали, мы в полном составе, строями во главе со своими командирами в парадной форме под звуки оркестра прибыли в большую-пребольшую столовую на торжественный ужин. Там всё было как в сказке. Море света и цветов. Столы, накрытые белыми как снег скатертями, уставлены закусками и напитками. Там и салаты и холодцы и лимонад. И даже бутылки с водкой, правда, в умеренном количестве. Но главное, от чего мы не могли оторвать своих глаз, это хлеб. На больших блюдах возвышались пирамиды из ломтей белого и чёрного свежего, ароматного, сразу видно, что с хрустящими корочками, хлеба. Как же давно мы его не видели.
Все мы расселись на свои места. Всем было налито по четверти стакана и начались торжественные выступления. Выступил командир соединения, выступил начальник политотдела. Потом выступил наш комбриг Тёмин, и, наконец, командир соединения провозгласил главный тост, мы заглотнули то, что было в стаканах, и начали закусывать, конечно же, сначала хлебом, и насели в основном на него. Не прошло и десяти минут, как хлебницы опустели. Притворяясь невозмутимыми, официантки поставили новые хлебницы, наполненные этими божественными ломтями, но через десять минут и они опустели И в третий раз, уже с трудом притворяясь невозмутимыми, официантки накрыли столы хлебом. После этого всем налили ещё по четверти стакана и стали разносить и наваристый борщ, и отбивные. Водку мы, конечно, выпили, и опять с удовольствием закусили хлебом, а вот ни к борщу, ни к отбивным у большинства у нас ни симпатии никакой, ни сил уже не проявилось. Все наелись хлеба. До чего же он был вкусный! Потом начали разносить чай с пирожными, начались опять выступления, а половина народа за столами начала клевать носами. Потом все разошлись по своим кораблям, и скоро вся наша бригада спала мертвецким сном, потому что ничего больше не стучало, не шуршало и не качалось На другой день с утра началось переселение на отведённую для нас плавказарму, в качестве которой был большой дореволюционный грузопассажирский пароход «Чукотка». Там мы прожили три недели, за которые привели свои лодки в полный порядок, и перенесли эпидемию гриппа. Потом нашей лодке и ещё двум была поставлена задача: следовать на Дальзавод в город Владивосток, там провести средний ремонт, после чего следовать, куда потом скажут, чтобы стать в консервацию. Итак, снова в плавание, правда на этот раз небольшое, всего-то какие-то две с небольшим тысячи миль. Моя дорога, которая меня однажды выбрала, продолжается.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru