Группа в составе меня, Паши Волкова, Толи Димуры, Валеры Гришина и старшого Анатолия Котляра, вооружившись ножами, верёвками, мешками для будущего мяса, двинулась на ферму. Перед этим, правда, когда получали от старпома задание, кто-то из нас попросил пистолет, чтобы эту задачу быстрее выполнить. Услышав это, старпом ответил: «Может вам ещё пулемёт дать?» После сказанного вопросов больше не последовало. Спустя полчаса прибыли на ферму, нам показали наших бурёнок. Долго совещались, как их довести до места экзекуции. Привязали верёвку за рога, обмотав зад жертвы, потащили её к большому валу, стоящему вблизи фермы, чтобы с его высоты нанести ей удар между рогов. Привели, а вот кто будет бить? Среди нас желающих не нашлось. После долгих уговоров согласился это сделать Анатолий Котляр – сверхсрочник и старший нашей группы. Он залез на валун, держа в руках секач для отбивки мяса и закрыв глаза, нанёс удар по рогам. Наша бурёнка от неожиданности подпрыгнула то ли от боли, то ли от страха, резко мотнула головой, развернулась и галопом побежала к ферме, оставив своих «палачей», лежащими на земле, разбегающимися во все стороны. И всё бы ничего, если бы бурёнка при убегании не оставила следы своего страха на земле, куда при падении угодил Толя Димура в своей кожаной канадке (канадки выдавались во время службы рассказчика всему экипажу от командира до матроса, потом их отобрали и оставили только офицерам, а впоследствии вообще заменили на тряпичные, как и гордость матросов – яловые сапоги – на совковую вечную керзуху).
Смех работающих рядом стройбатовцев, мат подводников долго разносились над сопками Гремихи. Но приказ надо было выполнять. Злость у нас после это была такая, что этих двух коров мы готовы были задавить собственными руками. И снова ферма. На вопросительные взгляды молоденьких доярок мы, опустив глаза объяснили, что вот мол корова оказалась , непонятливая, что надо бы её заменить. Но в ответ услышали: «Морячки, вы или берите, что вам выделили, или топайте в часть». Пришлось снова нашу бурёнку вести на лобное место. По дороге решили, что попросим привести приговор по отношению наших коров работающих стройбатовцев, пообещав им пару бутылок шила (спирта) и хорошей закуски. Возражений от них не последовало. Через несколько минут наши две бурёнки лежали на земле и ждали разделки. Приступая к данной операции, мы и не заметили, как вокруг нас собралось несколько гремитчан с авоськами в руках. А дальше всё пошло как по маслу… они нам водочку, мы им – всё, что было внутри коровок, включая копыта, головы, хвосты. Оставшееся мясо положили в мешки. Решив, что дело сделано, приступили к уничтожению того, что получили по бартеру с жителями Гремихи. Два часа трапезы было достаточны, чтобы один из моих товарищей начал доказывать всем сидящим, что никогда не видел коров, у которых две ноги. Это, наверно, такая северная порода. Прибывший мичман Бересневич после долгих уговоров заставил нас погрузить мешки с добытым мясом для экипажа лодки на плечи, и двинуться к камбузу. На следующий день подводники с удовольствием уничтожали добытое мясо, а мы, сидевшие с ними за столом с больной головой, думали только об одном – как опохмелиться… Через пару дней снова появилось в нашем рационе. Мясного «бунта» не получилось.»
А вот история из области «как моряки бражку варили… «Не знаю как сейчас, но тогда на первых атомных субмаринах спирта (шила) было вдоволь. Им не только протирали приборы КИП(а) и оборудование, но и решали многие вопросы, жизненно важные для корабля. Имея такое драгоценное зелье, матросы умудрялись на лодке, там где жили, делать бражку, благо компонентов для этого было достаточно (сгущёнка, фрукты, шоколад и т.д.). Приближался праздник 7-е ноября. Мы, старослужащие, решили к спирту добавить ещё и бражечки. Происходило это на плавбазе «Ямал» в г. Северодвинск, где недалеко стоял корабль, прибывший туда на ремонт. Задумали, заквасили. Встал вопрос, а куда спрятать фляжку от глаз командиров? Решили поставить в кладовку, где боцман держал всё своё снаряжение (на то время этим хозяйством распоряжался главстаршина БЧ-1 Андрей Ханицкий). Надеялись, что там её никто не найдёт. И вот, за день до праздника, старпом (Геннадий Умрихин) решил проверить состояние кубрика, спросить может, у кого из членов экипажа будут вопросы. Проходя мимо кладовки, он и стоящий возле него доктор Борис Ефремов услышали какой-то странный шум. После открытия, перед ними предстала картина – фляжка и сверху неё вращается с шипением (брага пёрла с неё) винт, которым прижималась крышка.
Старпом был человек с юмором, понимал, кто это сделал и для чего. Решил найти производителей этого напитка, но оригинальным способом. Попросил доктора принести ему касторки. После того как Ефремов принёс, он её (чуть ли не литр) залил во флягу, закрыл и попросил доктора докладывать вечером 7 ноября о всех моряках, которые к нему обратятся с проблемой – расстройства желудка. Прошли праздники, но доктор лодки так и остался без «работы». Никто к нему не обратился. Старпом, предполагая, чьих это рук дело, вызвал к себе главстаршин Андрея Ханицкого, меня, Пашку Волкова, Анатолия Димуру. И задал напрямик вопрос: «Ваша работа с брагой?» Мы отпираться не стали и признались, что это мы, действительно, заквасили в бидоне брагу. И с удовольствием на ноябрьские праздники оприходовали. «Ну и как? Ничего не почувствовали после этого?» – спросил старпом. «Ничего», – кажется ответил Толя Димура. Здесь уж пришло время удивляться Умрихину Г.М. Он поведал нам, что было им добавлено в брагу. Анатолий Димура только и смог ответить: «А я-то думал, почему она так гладко шла, а потом через час мой желудок выдавал странные звуки!» Учитывая «чистосердечное» признание подводников, старпом отпустил нас и вдогонку сказал: «Думал, что подводникам не страшны психологические и физические нагрузки. А вот теперь убедился ещё в одном – их желудкам не страшен никакой коктейль, даже бражка с касторкой!» "Был на К-27 классный замполит, капитан второго ранга Петухов, – вспоминает Григорий, – отличный мужик, для матросов и старшин, как отец родной". Раз в сутки лодка подвсплывала на перископную глубину. Можно было новости по радио послушать. Получить радиограммы от командования, передать короткий зашифрованный доклад – буквально одним импульсом. А потом Петухов проводил политинформацию – по "Каштану", по внутренней связи. А завершал её всегда напоминанием, что курить в отсеках нельзя, это может привести к пожарам. И концовка: передачу подготовил и вёл капитан 2-го ранга Петухов.
А зайдёшь в первый отсек – там дымом . – Ребята, кто курил? – Ну, кто?! Петухов! Фильтры очистки воздуха на лодках были хорошие, но с табачным дымом они не справлялись. А ведь пожар в отсеке –это самое страшное, что есть на подводной лодке. У подводников принято так: если в твоём отсеке авария, пожар, забортная вода поступает, то ты борешься с ней сам. Закрываешь люк на клинкет, блокируешь механизм специальным болтом, чтобы с той стороны не открыли, и борись. И если тебе при этом положено умереть – умри, но не дай погибнуть лодке. Это борьба за живучесть. А если по ту сторону люка, в аварийном отсеке, горит твой друг или брат, сожми сердце и делай то, что положено делать, не пытайся его спасти. В конце концов, кислород в отсеке выгорит, и пожар сам погаснет. А когда читаешь, что выгорело два, три отсека – это значит, что кто-то дрогнул, нарушил суровый закон подводников. Для экстремальных ситуаций в каждом отсеке на каждого подводника есть изолирующие противогазы, которые сами вырабатывают кислород для дыхания. В этих противогазах подводники борются с огнём. На каждого подводника имеются спасательные водолазные костюмы для всплытия с глубины – но, понятно, не с трёхсот метров. В каждом отсеке – неприкосновенный продуктовый набор. Единственный отсек, в котором ничего этого не было, реакторный – рабочее место Григория. Ни противогазы, ни НЗ хранить там нельзя было – очень скоро они стали бы радиоактивными, и осталось бы их только выбросить... Из этого похода моряки вернулись победителями. Это был первый поход советского корабля в режиме полной автономности. И это был мировой рекорд непрерывного пребывания под водой. Увы, сегодня об этом можно узнать даже не из всякого справочника... Возвращение в родной порт стало праздником. Построение на пирсе. Рапорт командующему Северным флотом. Пауза, чтобы помыться и переодеться. А затем застолье, во время которого за накрытыми столами собрались и офицеры, и матросы срочной службы – все вместе. Вместе под одним Богом ходили в море, вместе сели за столы. По принятому у подводников ритуалу к столу подали двух жареных поросят – по одному за каждый месяц плавания. Командиру БЧ-5 голова досталась, по чину, как говорится: командир движения – голова всему. А он на неё смотрит: "И что мне с ней делать?"
Преемственность. На столах вино, под столом водка. Потом отпуск, встреча с родителями, друзьями. Но прежде чем Григорий и его сослуживцы разъехались по отпускам, после первого похода полагалось полежать в госпитале. Сдать анализы. Брали медики и пробы костного мозга из грудины –шрамы от этих проб тоже по сей день украшают грудь Григория Ошаровича. "Они на нас диссертации защищали, –вспоминает Гриша, – но нам-то ничего не говорили: здоров, годен – весь разговор". Недельку полежали – всё, хватит, ребята, пора в строй. Зато и первый отпуск у меня был 97 суток. 45 суток сам отпуск, плюс 27 суток за вредность службы, плюс по 10 суток за каждый месяц в море. Я в Кировоград приехал, а отпуск всё не кончается, меня уже спрашивать начали: "Гриша, может, пока пойдёшь на завод поработать?.." Второй боевой поход атомной подводной лодки К-27, на этот раз в Средиземное море, начался летом 1965 года. В целом проходил он по тому же сценарию, как и первый поход. Только у Гибралтара лодка замерла на глубине в ожидании – кто её "проведёт"? Наконец, пристроившись под какое-то судно, под его прикрытием и под шум его винтов атомоход проскользнул в крепко охраняемый пролив. Войдя в зону учений американского 6-го флота, подлодка всплыла на перископную глубину и провела атаку. Собственно, это была фотоатака, чтобы по возвращении представить командованию отчёт о "потопленном" американском корабле. Сами американцы даже не заметили, что один из кораблей "потоплен". Лодку они засекли только после того, как она всплыла и пришвартовалась у советского крейсера "Михаил Кутузов". Натянули брезент на рубку, на корме и на носу, чтобы было невозможно идентифицировать её силуэт. Едва начало светать, появился американский самолёт-разведчик. Сначала казалось, пройдёт мимо. Но вдруг, начал снижаться. Радисты АПЛ, которые слушали американцев, потом рассказали, что пилоту объявил благодарность сам тогдашний министр обороны США Макнамара за обнаружение в Средиземном море советской атомной подводной лодки. И в течение двух суток американские самолёты, сменяя друг друга, кружили над нами на самых малых высотах. Мы отчётливо видели пилотов. Сидят в спасательных жилетах, улыбаются и снимают нас фото- и кинокамерами. "Очень мне хотелось, – рассказывает Григорий дальше, – посмотреть кино, которое они сняли: можете себе только представить, каким образом мы их "приветствовали" с палубы лодки.
А когда мы начали готовиться к погружению, американцы начали сбрасывать вокруг нас радиобуи с эхолотами, чтобы засечь направление отхода. А с "Михаила Кутузова" спустили катер и начали эти буи вылавливать. Те бросают, наши вылавливают. Несколько буев даже нам подарили. Интересные такие буйки – эхолот, антенна, а внизу два элемента питания, когда вырабатывают ресурс, растворяются в морской воде, и буй просто тонет. Уход лодки дал возможность американцам и нашим поиграть в "кошки–мышки". Американцы несколько раз обнаруживали лодку и садились на хвост. Наши уходили и, в свою очередь, садились на хвост американской лодке. В этой игре испытаниям подверглись не только тактико-технические характеристики корабля, но и боевое мастерство советских подводников. "Правда, однажды во время этих игр, – вспоминает Григорий Раина, – лодка едва не погибла: войдя в воды, на которые не было карт дна, оказалась в опасной близости от банки. То есть только для надводных кораблей это место было банкой, причём совершенно неопасной". Для подлодки это была гора, вырастающая со дна моря. И если бы АПЛ К-27 врезалась в неё на полном ходу, это был бы конец. "Даже если бы кто-то и уцелел в полузатопленных отсеках, нас бы всё равно не нашли и не спасли", – говорит Григорий Раина. Вне своих территориальных вод мы были смертниками: если что, то с концами – сверхсекретная лодка, у нас даже аварийные буи были заварены. В случае аварии они всплывают, обозначают положение лодки и обеспечивают радиосвязь. А я же их и заваривал. Мне ребята ещё говорили: "Ты, Гриша, как из похоронной команды..." Недаром были для нас крылатыми слова: "Только среди подводников существует такое братство: либо все побеждают, либо все погибают".
Григорий Раина, Андрей Ханицкий, Александр Осюков.
“Обдумывая человеческие поступки, я всегда начинаю не с того, чтобы смеяться, скорбеть или порицать, а с того, чтобы понять”.
Спиноза
Елена Андреевна . Сильный холодный ветер-сирокко порывами срывал последнюю листву с готовых к зимнему сну деревьев и пригоршнями бросал в окна вместе с дождевыми каплями. Дождь то монотонно стучал по металлическому карнизу подоконника, навевая тоску и печаль, то вдруг резко под напором ветра бил в стёкла, вызывая страх и заставляя вздрагивать. Вдали шумело море, неприветливое, не ласковое, всё в пене. Поздняя осень обрушилась на южный город. Хотелось плакать. И Елена Андреевна, ещё достаточно стройная, в меру привлекательная, но со следами осени на лице, плакала. Плакала молча, уткнувшись в подушку, лёжа в холодной кровати. Она в который раз оплакивала свою прошедшую молодость, свою неудавшуюся жизнь, своё одиночество. «Все мои беды от того, что я красивая. Сколько было мужчин! Да какие! Казалось, счастье будет вечным. У меня был мужской принцип: «От женщины одно лекарство – другая женщина». Я принимала лекарство в виде молодых красивых мужчин и чувствовала себя прекрасно. Но молодость прошла, красота стала увядать. Мужчины как-то перестали мелькать и даже, можно сказать, исчезли. Сын вырос шалопаем. А я одна. Многих любила, меня многие любили, но время пришло и я одна. Девчонки, страшнее меня в сто раз, все имеют семьи. Хорошие крепкие семьи. Их дети вышли в люди. Мои простенькие подруги со своими корявенькими мужьями счастливы. Они не одиноки. А я? Я, которая была украшением любой компании. Я, на которую засматривались все мужчины. Я выбирала самых красивых мужчин, и они были мои, когда только я захочу. Да, я разбивала семьи. Да, я уводила мужей от никчемных жён, которые не умели любить. А я умела. Я постигла это великое искусство. Не примитивный секс, а .
Блаженство быть вдвоём. Как они меня любили! Но не женились на мне. Те, за которых я бы пошла, не женились. Более того, некоторые возвращались к своим простушкам. Почему?.. Они боялись моей красоты. Я это поняла слишком поздно. Они не были готовы жить со мной. У меня слишком высокая для них планка. Мужчины больше всего на свете любят дома лежать на диване. Как шутливо, но очень верно говорил Жванецкий: «Если мужчина только ест, лежит на диване и смотрит телевизор, значит – ему с вами хорошо!» Мне этого мало. Я люблю украшать общество, люблю «тусоваться». Они не могли из-за лени соответствовать моим требованиям. И они бежали. Я им отдала свою молодость, красоту. А как хорошо было бы прижаться сейчас к одному из них и ощутить тепло человеческого тела в продуваемой насквозь квартире. Уже несколько последних лет мне хочется разделить с любимым человеком и горе, и радость. Я хочу дома после ужина сесть на диван с ногами, прижаться к мужчине и молча смотреть телевизор. Я хочу простого человеческого счастья. Но его нет. Почему? Уж кто-кто, а я-то достойна!» Елена Андреевна разрыдалась. Она не могла остановиться. Несправедливость корёжила её. Всё, что накопилось за годы одиночества, выплеснулось сейчас в эту тёмную, безлунную, осеннюю ночь под страшные завывания ветра. Она долга рыдала. Безутешно. Наконец, рыдания перешли во всхлипывания. Она остановилась. Слёзы очистили её. Ей стало легче. Она успокоилась. Надо просто жить и выполнять свои обязанности. Обессиленная, она уснула крепким сном…
Как хорошо начиналась её жизнь! Её отец, морской офицер, инженер-испытатель, красивый, аккуратный, подтянутый. сидела на нём как влитая. Отец сам подгонял брюки, рубашки, галстуки, он не любил расхлябанных людей. Сам стирал и гладил рубашки. Это его хобби. Он, казалось, в любой момент мог бы взойти на подиум и показать, в каком виде должны ходить моряки. Её отец излучал обаяние, с ним приятно было общаться. Он приучил её к чистоте и своим примером передал Елене любовь к одежде и внешнему виду. Мать души не чаяла в своей дочке. Она с детских лет говорила ей, что её Леночка самая красивая девочка во дворе, в детском саду, в школе, в городе. Эти семена очень бурно проросли в душе Елены - Прекрасной. Одевалась она изыскано. Следила за собой во всём, у неё на лице никогда не было печали, тяжёлой работы мысли. Она всегда была приветлива, улыбчива, что очень импонировало мужчинам. Когда она шла своей красивой королевской походкой, на неё нельзя было не оглянуться. Как щедро природа одарила её блестящими женскими достоинствами! Она рано вышла замуж, не задумываясь. За парня с гитарой. Это была ошибка. Но, когда тут же родился ребёнок, уже было поздно что-либо менять. Нет профессии, нет специальности. Нет денег. Да и тот, в брюках с гитарой, куда-то исчез. Осталась просто красивая молодая женщина с ребёнком. Хорошо хоть родители, убывая в другой город к новому месту службы отца, оставили ей квартиру. Отец умно настоял, чтобы она «пошла» служить на флот. В береговую морскую испытательную часть. Сначала матросом. Тогда это был самый правильный путь получить военную специальность и довольно приличное денежное содержание. Да, и на пенсию можно будет пойти через двадцать лет. Она впервые послушалась отца и её жизнь круто изменилась… Её направили служить на радиотехнический полигон. Она, самая красивая и обаятельная, оказалась в мужском коллективе. Как говорится, бросили в реку!
Сначала у неё возник маленький роман, лучше сказать романчик, с одним офицером среднего звена из своего отдела. Он помог ей постичь военную профессию, и она сдала все зачёты на «отлично». Но она его быстро «отшила», потому что стала заглядываться на самого командира части. Она решительно воспользовалась мужским принципом: «Любить, так королеву!» Как она поняла, наведя справки у женского персонала своей воинской части, сорокапятилетний приятной внешности командир на службе неподкупен. Некоторые женщины пытались приручить его к себе – безрезультатно. Женские чары не действуют. Мужик – кремень! Елена-Прекрасная поставила себе задачу – «забросить на него лассо». Чем труднее задача, тем приятнее будет победа. Она помнила мудрые слова Бриджит Бордо: «Не пойму, почему некоторые женщины стесняются раздеться перед доктором. Ведь он такой же мужчина, как все». Елена простодушно считала, что командир такой же мужчина, как все. Елена Андреевна к тому времени уже стала опытной женщиной, видимо, опыт хранился где-то на генном уровне. Возможно, в прошлой жизни она была одалиской или жрицей в древнегреческом храме. Конечно, никаких учебников она не листала, но жизнь ставила эротические задачи и откуда-то из подсознания она находила единственно правильные и коварные решения. Первое, что она поняла, не надо торопиться сдаваться. «Умей ждать!» Всё должно идти как бы естественно. Не спеша. Выдержать паузу, чтобы командир превратился в бычка с красными глазами. Скоро такая возможность представилась. Комиссия во главе с командиром прибыла в отдел для приёма курсовой задачи: «Готовность отдела проводить испытания». Елена Андреевна подготовилась. Флотская кремовая рубашка на её груди трещала. Для таких целей у неё имелся, приобретённый по случаю, французский бюстгальтер. Он был на два размера меньше, но очень сексуально подчёркивал «невероятные женские прелести». Кроме того, она умело переработала форменную юбку. И теперь как бы она ни села, закинув ногу на ногу, нельзя было оторвать глаз от её красивых бёдер. Искусство высшей пробы! Когда высокая комиссия вошла, все члены уставились на Лену. Когда она села, вся комиссия, заворожённая неземной картиной Рембрандта, разместилась вокруг неё. Елена Андреевна царила, не хватало только позолоченной рамки. Остальные двадцать человек в отделе не знали, что им делать. На них никто не обращал внимания. Лене задали несколько вопросов по её специальности, она удачно показала глубокие знания. Флагманский химик, похожий на преуспевающего футболиста из класса Б, как бы на посошок спросил про отравляющие вещества: «Что такое табун, зарин, заман?» И вся комиссия попалась в ловушку, подготовленную «дочерью коварного Талейрана». Из всего огромного курса «Защиты от оружия массового поражения» со слов отца Лена с детства знала только одно, что такое табун, зарин, заман. И она с потрясающим опломбом, глядя прямо в глаза командира, в которых уже начинали играть чёртики, чётко ответила: «Это этиловый эфир метилфторфосфиновой кислоты». Все, находящиеся в отделе, открыли рты. И комиссия, и сотрудники отдела, и начальник отдела. Никто этого не знал, а новичок матрос Лена знала! Командир сглотнул слюну и прохрипел: «Всё! Пошли отсюда. Всему отделу отличная оценка. Начальнику отдела объявляю благодарность! Вот так надо готовить отделы в сдаче курсовых задач». Все члены комиссии, уходя, смотрели только на Елену-Великую. Флагманский химик даже не вписался в дверь. Успех был полный! Лена стала в отделе национальным героем, и в дальнейшем ей многое прощалось. «Она у нас такая!» Командир страдал. Елена Андреевна произвела на него сильное впечатление, не только внешностью, но и глубиной своего ума. Как он сам говорил, ему понравился её мозг. Борис Михайлович, не понимая, что с ним происходит, подошёл к опасному возрасту, когда «».
Он, вопреки своей обычной осторожности, тоже поставил задачу познакомиться поближе с красивым матросом. Это не дело, что он её раньше не замечал! Он придумал. Как специалист по защите от оружия массового поражения матрос Елена была внезапно включена в состав комиссии, (штатный член комиссии заболел) и поедет сегодня в подчинённую воинскую часть на берегу моря, в сорока километрах от города, возле поселка Солнечная Долина. В выделенном микроавтобусе мест всем, как бы случайно, не хватило, и командир пригласил Елену в свою «Волгу». Полчаса поездки было достаточно, чтобы командир, надышавшись её французских ароматов, «закусил удила». Комиссия в темпе провела свою работу. Командир на удивление быстро провёл разбор. Оценки были поставлены высокие. Члены комиссии остались обедать, предвкушая продегустировать элитное вино «Чёрный доктор». Командир сказал, что очень занят, и что, если Елена Андреевна не возражает, он по пути отвезёт её домой. Комиссии не терпелось начать «коммунистический обед» (т.е. бесплатный), поэтому на «пасьянс» командира они не обратили внимания, даже поддержали его. Втолкнули Лену в машину и побежали в кают-компанию, где уже что-то булькало и позвякивало… Развязка приближалась. Тем лучше. Елена была начеку. Только не вспыхнуть раньше времени. Всё, что происходило, ей страшно нравилось. Адреналин будоражил кровь. Вот он азарт охотника. А «зверь-то» какой! Дух захватывает… Командир приказал водителю свернуть на пустынный дикий пляж. Тихий тёплый осенний день. Бархатный сезон. На море почти штиль. В Хрустальной бухте никого. Борис Михайлович вежливо и тактично пригласил Елену искупаться и погреться на горячем песке, пока водитель съездит на обед в воинскую часть и вернётся. Матрос-шофер быстро расстелил махровую простынь, вытащил пакеты с бутербродами и фруктами и укатил. Командир мгновенно разделся. Елена Андреевна с любопытством рассмотрела его. Он оказался стройным подтянутым спортивного склада мужчиной. Ей нравились такие. Она сбросила туфли и, верная правилу номер один, не торопила события. Она контролировала обстановку. Пока. Она сняла галстук и расстегнула несколько пуговиц форменный кремовой рубашки. Шея и верхняя часть груди красиво обнажились. Борис Михайлович испуганно замер, он не мог оторвать от неё глаз. Вот-вот откроется неземная красота Афродиты и Венеры, вместе взятая. Она, коварная, всё видела. Это её возбуждало. Елена, не спеша, расстегнула и лёгким движением ног сбросила юбку. Молочно-белые бёдра, чуть-чуть тронутые загаром, ослепили еле сдерживающего стон мужчину, лежащего возле её ног. Елена считала, белая женщина должна быть белой. Она знала пагубную роль загара и избегала его. Кроме того, она считала, что излишний загар притупляет чувственность. К удивлению Бориса Михайловича Елена оказалась в красных трусиках, резко контрастирующих на фоне белого тела. Женщина в деталях постигла науку обольщения! Не снимая полностью расстёгнутой рубашки, в невероятно сексуальной позе, она подняла руки и начала завязывать ленточкой волосы, чтобы не растрепались. Борис Михайлович в эти минуты понял, что такое жариться в преисподней на сковородке. Он уже не мог совладать со своей плотью. Елена-Премудрая и Великая, трижды Коварная, сделала какое-то движение и оказалась без рубашки и …без лифчика. Невинно скосив глаза, скромно сказала: «У меня же нет купальника». И тут же сбросила трусики. Капкан захлопнулся! Борис Михайлович, волевой энергичный командир, теряя сознание, находясь в нирване, в трансе, почувствовал, как она взяла его за руку, и они вошли в море. Потом он вошёл в неё… А черноморские волны ласково шуршали, набегая на берег и пряча голову в песок после всего, что им пришлось увидеть, пока они блуждали над бесстыдной пучиной …
Через год Елену Андреевну командир направил на учебу в школу мичманов. Ещё через год она была назначена на самостоятельную должность начальника отделения. Материальное положение её стабилизировалось. Как ей завидовали многие женщины в воинской части. Они её красиво называли – «приближенная к командиру». А Борис Михайлович потерял голову. Последняя любовь – самая сильная. Встречался с Леной дважды в неделю, иногда трижды. Иногда каждый день. Благословил её на развод с непутёвым мужем. Елена добилась развода. Обещал и даже хотел жениться. Казалось, вот она птица счастья, в руках. Однако, так устроена жизнь, что после белой полосы, всегда идёт чёрная. Дальше у неё пошли неприятности. Борис Михайлович слёг с инфарктом. (Все, кто знал тонкости, говорили: «Надорвался мужик»). Жена оказалась у него очень умная женщина. Сама врач. Вытащила мужа из болезни. Сказав сакраментальную фразу: «Борис, ты не прав», - развода не дала. И вообще, не придала особого значения его загулу. По крайней мере, внешне. После госпиталя Борис Михайлович затих, а тут подошло время увольняться в запас. «Финита ля комедия»… Елена Андреевна очень страдала. Крах всем её планам. Но вот прибыл новый командир, и она загорелась: «Чем ночь темней, тем ярче звёзды». Борьба обещала быть трудной. Ей нравился сам процесс достижения цели. В ней проснулся, на время затихший, азарт охотника. Вновь вспыхнул талант Женщины-Искусительницы. В каждой женщине он есть от природы, но у Елены Андреевны он был доведён до блистательных высот. Через полгода Владимир Владимирович, так звали нового командира, уже блаженствовал в квартире Елены-Прекрасной. Подпольно. До женитьбы дело не дошло. Через несколько лет их близкой дружбы Владимира Владимировича перевели с повышением на другое место службы. Опять крах…
Пришёл третий командир. Молодой офицер, она для него была уже не первой свежести. Правда, она сделала попытку, но получила грубый отказ. Как ни странно, новый командир очень любил лошадей. У него даже была своя живая лошадь где-то за городом. Наверно, поэтому он не обратил пристального внимания на Елену-Премудрую. Ей было обидно и жаль. «Меня на лошадь променял!» Пришлось вернуться к морякам рангом пониже. Тоже неплохо, но перспективы уже не те. Да и силы на исходе. Растрачены в тяжёлых боях…
Прошли годы. Оглядываясь на прожитую жизнь. Елена Андреевна часто задаёт себе есенинский вопрос: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..» Ей многие часто завидовали. А счастья, простого женского счастья, она так и не видела. Недаром в народе говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой!»
А какое оно ? Кто знает? И как надо прожить жизнь, чтоб быть счастливой? Вот и плачет Елена Андреевна потихоньку в подушку. Если бы можно было прожить жизнь заново! Душа болит. Жизнь заканчивается. Одиночество страшит. А что впереди?..
Октябрь 2009 года.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Сколько пришлось исписать бумаг. Потом, конечно, спустили всё на тормозах. Ну, какой из меня шпион? Предупредили: язык держать за зубами и никому об этом не рассказывать. Но разве можно что-либо скрыть от экипажа? Потом ещё долго моряки шутили по этому поводу. А я вот о чём подумал, что, сколько же мы с ребятами по команде набирали доз радиации, если такой шум подняли? А мы ведь практически каждый день и месяцами при несении вахты, да в море бывали в тех местах, куда я положил свой счётчик. И нам все говорили: "Да всё нормально, ребята". Да, Николай Яковлевич, нормально говорили Вам, команде спецтрюмных, всем нам в экипаже. А итог? Из команды спецтрюмных, которые служили с 1959 года (начиная с Обнинска) и до 1981 года в живых остались единицы. Такова плата тех, кто врал нам, служившим на первых атомных подводных лодках бывшего Союза. Осенью 1965 года Николай Ганжа, прослужив на Северном флоте свыше четырех лет, вернулся в родное село. Женился на Екатерине Алексеевне, проживающей в соседнем селе. В семье Ганжы родилось трое детей: сын и две дочери. Все они выросли, поженились, родили Николаю и Екатерине шестерых внуков. И самое главное, что все трое, как и их родители, остались верны крестьянскому труду. Живут и трудятся сегодня в родном селе Рудка.
Старший сын Валерий проходил службу в Афганистане около двух лет. Что пришлось за это время пережить Николаю и Екатерине – знают только они одни. Валера успешно завершил службу и живой, здоровый вернулся домой, хотя пришлось много чего испытать. Является участником боевых действий. Да и Николаю Яковлевичу во время службы пришлось через многое пройти. Являлся участником ликвидации сложных и очень серьёзных аварий в зоне ядерных реакторов, которые он и его команда обслуживала. Их было около десятка!!! На берегу, в море, походах. Многократно облучался. Но тогда на это мало кто обращал внимание. И отблагодарило его государство, предоставив льготы, только спустя 40 лет! В марте 1966 года, уже будучи на гражданке, Николай Ганжа получил известие, что его наградили орденом Боевого Красного Знамени за мужество и героизм, проявленный им при выполнении задания Правительства и испытание новой техники. Орден Николаю вручили торжественно в колхозном клубе при односельчанах. Вот только какое задание и какую технику испытывал Николай, так и осталось для его земляков за семью замками секретности ещё в течение долгих 30 лет! Такова история службы и жизни потомственного крестьянина, подводника уникальной атомной подводной лодки первого поколения ГАНЖЫ НИКОЛАЯ ЯКОВЛЕВИЧА.
Любовь Мазуренко и Николай Ганжа. 2009 г. Полтавская обл.
В мае месяце 2009 года во время встречи сослуживцев у Николая Яковлевича и Екатерины Алексеевны в селе Рудка, я сказал, что наша Держава жива и будет жить, процветать, пока живы, пашут, сеют, выращивают хлеб вот такие люди, как семья Ганжы. А их сотни тысяч на Украине. Значит, у нашего государства есть будущее!
Глава 17. ПАРЕНЬ СО СТЕПНОГО КРАЯ ПОКОРЯЕТ ОКЕАНЫ И МОРЯ
В Кировограде по сей день живёт Григорий Раина главстаршина АПЛ К-27, который служил на ней, начиная с 1963 года, когда она проходила государственные приёмо-сдаточные испытания, и по 1966 год. Участник первой двухмесячной автономки и боевого похода в Средиземное море. А живая человеческая память, как известно, способна хранить такие подробности, о которых нельзя прочесть в книгах и интернете. С дистанции в сорок с лишним лет кажется, что судьбы Григория Ошаровича Раины и АПЛ К-27 не могли в какой-то момент не пересечься.
Родился Григорий в 1943 году в эвакуации в Сибири, в городе Тайга. О том, что у него есть третий сын, глава семьи узнал только по возвращении с фронта. Когда после войны семья вернулась в Кировоград, Григорий закончил семь классов и пошёл работать на кировоградский завод "Красная звезда". Параллельно начал было учиться в машиностроительном техникуме, но скоро охладел к этой учёбе и, забрав документы из техникума, окончил вечернюю среднюю школу. Зато на заводе получил специальность сварщика, а это многое определило в его дальнейшей судьбе. Осенью 1963 года, получив повестку в военкомат, молодой рабочий заявил твёрдо: хочу служить в ВМФ. Откровенно говоря, в те времена, когда срочная служба в сухопутных войсках продолжалась три года, а в ВМФ – четыре, желающих добровольно отдать Родине "лишний" год было немного. Однако для парня, выросшего в степном краю, была в морской службе своя романтика. Но не только это определило его выбор. "Я тогда занимался спортом, борьбой, –вспоминает Г.Раина, – чувствовал себя хорошо физически подготовленным. А кроме того, мой родной дядя, брат отца, был подводником, служил на Балтике и погиб во время войны. Это в его честь меня назвали Гришей..." И наши "покупатели" из ВМФ, которые отбирали призывников, не скрывали, что служить придётся на Северном флоте. АПЛ К-27, на которой довелось служить Григорию, была в советском ВМФ, как уже упоминалась, первой подводной лодкой, оснащённой не имеющими аналогов ядерными реакторами с жидкометаллическим теплоносителем. Понятно, не Гриша Раина выбирал лодку, на которой будет служить. Она выбрала его. Решающий момент, где служить, был связан ещё с пребыванием Григория в учебке. Точнее, со второй половиной пребывания матроса в учебном отряде, когда ему пришлось после перерыва в несколько месяцев вновь взять в руки сварочный аппарат. Для обучения подводников в условиях, приближённых к боевым, в учебке построили большой бассейн, в который курсанты должны были погружаться в макетах боевых отсеков. Макет центрального отсека, в котором работают командир, механики, рулевые, варил Григорий Раина. Молодого матроса отметили офицеры АПЛ К-27, которые отбирали в экипаж срочнослужащих. Мысль о том, что в составе экипажа нужен не просто матрос-спецтрюмный, а квалифицированный сварщик, была более чем здравой.
Гриша Раина (слева) с другом.
И время подтвердило правильность их выбора. Атомную подводную лодку К-27, на которую пришёл Григорий матросом-спецтрюмным, только-только спустили на воду. Это был опытный образец, ходовые испытания которого должны были дать ответ на вопрос, быть или не быть серии. Рабочим местом Григория стал четвёртый отсек – реакторный. Заводские испытания лодка прошла до того, как Григорий пришёл в экипаж, и стояла после них в сухом доке. Плавбазой для экипажа служил эскадренный миноносец "Баку" – на нём экипаж жил и отдыхал, а рабочее время проводил на субмарине. Начинающий спецтрюмный осваивал лодку и вверенную ему технику, находил время, чтобы заигрывать с девушками-заводчанками, – они устраняли мелкие дефекты, которые были выявлены в ходе заводских испытаний при первом выходе АПЛ в море. Взялся помогать девушкам срезать излишки резины на уплотнителях и так вогнал нож в руку, что на всю жизнь остался шрам на память. И уже как полноправный член экипажа вышел на АПЛ в Баренцево море на двухнедельные государственные приёмочные испытания. Прошли они, как ему помнится, без сучка, без задоринки. Ну, разве что вырвало пробку в четвёртом контуре, в котором циркулировала вода, отсек заполнился белесым туманом, но, по большому счёту, это никто не стал считать аварией – так, мелкой поломкой, которую тут же устранили и продолжили работу. Но подлинным испытанием для молодого матроса-спецтрюмного Григория Раины стал первый автономный боевой поход, в котором моряки, выйдя из Баренцева моря в международные воды, без всплытия, постоянно оставаясь под водой, прошли через Атлантику почти до Индийского океана и благополучно вернулись на базу. В память об этом походе у Григория осталась грамота, удостоверяющая, что 12 мая 1964 года матрос Раина прошёл экватор и был крещён самим богом морей Нептуном. Между прочим, на грамоте оставил свой автограф и руководитель похода: "Утверждаю. Председатель Нептунов вице-адмирал Холостяков". "Замечательный был дядька, – с симпатией говорит сегодня о прославленном подводнике Григорий Раина, – помнится, что-то такое рассказывали, что он чуть ли не в революцию был уже капитаном 1-го ранга, потом сидел при Сталине..."
Но, к сожалению, не только приятные воспоминания связаны с этим походом. Впрочем, по порядку. Одной из первых проверок для АПЛ К-27 стало прохождение линии противолодочной обороны НАТО, которую лодка миновала, огибая Англию. По словам Григория Раины, линия постоянно патрулировалась натовскими самолётами и надводными и подводными военными судами. Существовало и нечто вроде "джентльменского соглашения": обнаруженную советскую подводную лодку, разумеется, не топили – время всё-таки было мирное, но давали понять, что ты обнаружен! Скажем, сбрасывали на неё нечто вроде взрывного устройства – повреждений оно не причиняло, но не заметить взрыва экипаж не мог. После этого подлодка была обязана всплыть и в надводном положении вернуться на базу, в свои территориальные воды. "Но лодка у нас была классная, – вспоминает Григорий Раина, – рабочая глубина составляла 240 метров. На такой глубине обнаружить её визуально было невозможно. Конечно, гидроакустики могли нас услышать. Но ведь тогда и нас было мало, и их не много: невозможно разместить вдоль всей линии корабли и подлодки с гидроакустиками. В общем, прошли..." В Атлантике, когда наша К-27 уже шла к экватору, произошла авария ядерного реактора. Аварийный реактор заглушили и расхолодили, реакторный отсек загерметизировали, хотя радиационный фон во всех отсеках уже начал превышать допустимые нормы. Ситуация сложилась крайне серьёзная. Вице-адмирал Холостяков и капитан 2-го ранга Гуляев, командир корабля, собрали в кают-компании рабочую комиссию. В числе прочих было выдвинуто и предложение прервать поход и вернуться на базу. Но удастся ли это сделать на одном реакторе, и как этот реактор себя поведёт, никто не мог дать гарантии. Практически в безвыходном положении оставался один выход – попытаться устранить аварию. В команду, которая должна была это сделать, вошли капитан 3-го ранга Шпаков, спецтрюмные Григорий Раина и Пётр Вознюк, также призванный из Украины, и представитель НИИ Парнев.
Петр Вознюк, спецтрюмный АПЛ был комиссован после первого похода.
Вот как рассказывает о той далёкой аварии в Атлантике сам Григорий: «На нас с Петькой надели защитные костюмы, «наука» показала нам сверху, какую трубку надо разрезать, и мы начали работу. О радиации никто не думал. Работали по очереди по пять минут. Трубку, в которой застыл металл теплоносителя, вырезали с помощью сварки, прошомполовали вручную, очистили, и вварили обратно. Работа, конечно, была ювелирной: металл или шлак ни в коем случае не должны были попасть в систему, а герметичность шва должна была быть идеальной... И на бумаге, и даже в живом пересказе вся эта история кажется почти будничной. Но на самом деле она такой не является. Надо думать, и командование похода, и весь экипаж пережили немало тревожных моментов, пока я и Петя Вознюк работали в отсеке, а потом – когда шёл повторный запуск остановленного реактора. А уже тогда, когда реактор нормально вышел на режим, «наука», позволила себе лишнее.» По его словам, вообще ни один научный работник и близко не приближался к реактору, не выпив предварительно 100-150 грамм спирта. Не "для храбрости". Алкоголь активизирует работу сердца и кровеносной системы; считается, что благодаря этому из организма выводится радиация. Как, тем более, было не выпить, когда самое страшное осталось позади. А вот Раина и Вознюк удостоились личной благодарности Холостякова. Впрочем, по сто граммов сухого "Каберне" им полагались и так – по должности, ежедневно. Правда, по его словам, когда лодка вошла в пояс тропиков и температура забортной воды даже на глубине достигала 27 градусов, морякам было не до : из-за жары ни пить, ни есть не хотелось.
Остались в памяти Григория Раины и два пожара, которые произошли во втором походе. Первым загорелся второй отсек, в котором были размещены кают-компания, каюты офицеров, а внизу размещалась аккумуляторная. Причиной пожара стало банальное нарушение правил техники безопасности, не той, которую морякам вдалбливали ещё в учебке, а той, которая как бы и не ассоциируется со словом "безопасность". Пожар быстро устранили. Гораздо хуже был пожар в турбинном отсеке на обратном пути. От искры загорелось пультовое оборудование, и, пока пожар погасили, успело выгореть немало. Вспомнил Григорий и смешные истории во время своей службы. Ведь не всегда бывали походы, вахты. Вот некоторые их них. «История эта произошла в Гремихе, за несколько месяцев до похода в Средиземное море. И касалась она мяса. Не знаю, что там произошло, то ли наш снабженец проморгал, то ли эти «деловые» люди часть его оприходовали на сторону, но экипажу вместо мяса в течение недели выдавали тушёнку. Тушёнка не чета тушёнке, которую мы сегодня покупаем в магазинах, имеющую порой весьма подозрительный вид. Двух кусков, изъятых из банки, было достаточно чтобы насытиться. Но как бы она ни была хороша, мясо в виде отбивных, котлет всё-таки лучше. Снабженец лодки мичман Бересневич в очередной раз нам объяснял, вот-вот с Большой земли прибудет большая партия продуктов, в том числе и мясо. Однажды, при очередной проверке со стороны командования нашего питания, кто-то из сидящих моряков проронил: «Товарищ капитан 2-го ранга (это был старпом Умрихин Г.М.), всё хорошо, но пахнет потёмкиным! (мясной бунт матросов на «Потёмкине» в 1905 году) Надоела тушёнка, хотим натурального мяса». Шутками и прибаутками закончился наш разговор со старпомом. Прошло пару дней. В кубрик зашёл Умрихин Г.М. и приказал построить всех свободных от вахты моряков. И обратился к нам со словами: «Моряки, мне нужны несколько убийц! Таковые есть?» Увидев наши растерянные лица, он засмеялся и разъяснил, что есть договорённость с фермой, что там выделят для нужд нашего экипажа пару бурёнок, живых. А вот чтобы эти бурёнки превратились в питательный продукт в виде жаркого и котлет, их надо забить, разделать и доставить мясо на камбуз. Желающие нашлись, а то, что наши умение и «профессионализм» в этом деле были на уровне рассказов бывалых, никого не интересовало. Есть приказ, его надо было исполнять.
Учились в Тбилисском Нахимовском училище, переведены после его расформирования в 1955 году в Ригу, продолжили обучение на подготовительном отделении при 2-м Балтийском ВВМУ подводного плавания в качестве (в звании) нахимовца, носили нахимовскую форму (ленточка, погончики). Командир отделения Валентин Федорович Сиротин. Считаются воспитанниками Рижского Нахимовского училища 1956 года выпуска. Среди них есть те, кто начинал учебу в Рижском нахимовском училище, после расформирования училища в 1953 году был переведен в Тбилисское училище, а затем вернулся в Ригу. Со временем выпускники осознали себя единой тбилисско-рижской ротой. Это выпуск, пожалуй, нам наименее известен.
Емельянов Олег Георгиевич
Емельянов Олег Георгиевич, главный научный сотрудник ЗАО Транзас Марин, кандидат технических наук, капитан 1 ранга в отставке. Окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе (1961) и ВМА им. Н.Г.Кузнецова (1972). Специализация - электронная картография. Автор около 200 печатных трудов.
. Н.Н.НЕРОНОВ - доктор технических наук, профессор.
В результате совместной работы Главного управления навигации и океанографии МО, НИНГИ, Центрального картографического производства ВМФ, гидрографических служб флотов и предприятий промышленности были разработаны и приняты на снабжение ВМФ автоматизированные системы океанографических исследований (АПС-1, АПС-2) и картографический комплекс (АК ЦМК), обоснованы и выданы в промышленность тактико-технические задания на создание океанографических и картографических комплексов четвертого поколения (П.П.Попов, А.К.Мирошниченко, А.М.Воронцов, В.А.Коугия, Н.Н.Неронов, О.Г.Емельянов, В.Г.Бахмутский, Т.К.Крошникова, Э.Н.Свердлов, В.А.Киселев, Е.А.Москаленко, А.В.Каврайский и др.).
Неронов Николай Николаевич (справа), доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, лауреат Премии Правительства Российской Федерации, Почетный член Русского географического общества, выпускник ВВМКУ им. М.В. Фрунзе 1950 года. На выпуске 2010 года Морского корпуса Петра Великого - Санкт-Петербургского Военно-Морского института.
Коваленко Виктор Артемьевич
Капитан 1 ранга Коваленко Виктор Артемьевич
Морозов Геральд Павлович
После окончания РНВМУ в 1956 году Геральд Павлович Морозов поступил в Севастопольское ВВМИУ, которое окончил в 1961 году. С 1961 по 1980 год служил на СФ на подводных лодках. В 1962 году во время Карибского кризиса участвовал в походе на Кубу. В звании капитана 3 ранга (командир БЧ-5 пл 641 проекта) уволился в запас. После увольнения проживал в г Рига. Подробнее см. .
101-й (11) класс, в котором учился Г.П.Морозов при Рижском ВВМУ подводного плавания. Рига, июнь 1956. Справа налево, сверху вниз: 1 ряд: Воронов Герард, Бурнейко Григоррий, Зозулин Александр, Литовник Виктор, Костецкий Виктор, Темкин Эдгар. 2 ряд: Скрымов Геннадий, Перлов Борис, Чертков Геннадий, Бабкис Якуб, Грищенко Анатолий, Авдеев Анатолий. 3 ряд: Бельский Владимир, Бородин Вячеслав, Иванов Георгий, Уваров Виктор, Кирейчук Иван, Мируц Леонид. 4 ряд: Кулибин Анатолий, Андреев Александр, Лисенко Николай, Морозов Геральд, Тимофеев Владимир.
Сведения предоставил Владимир Терентьевич Селин, капитан 2 ранга в отставке, наш друг и товарищ, создатель сайтов и
Мохов Игорь Николаевич
Командиры долго не живут. Довольно одного факта, чтобы представить напряженность службы на той же Четвертой эскадре. Капитан 1-го ранга Игорь Мохов, не вылезавший из «автономок», умер перед строем бригады от разрыва сердца в День Победы. Но даже это весьма символичное и трагичное событие нигде не увековечено — ни в Полярном, где стояла когда-то Четвертая эскадра, ни в Питере, где находится Центральный музей ВМФ... - Николай Черкашин "Черная эскадра". - М.: КУМ-ПРЕСС, 2003.
Это подводники высшей морской пробы: командир бригады капитан 1 ранга Игорь Мохов (слева) и командир подводной лодки капитан 2 ранга Геннадий Сучков. Полярный. 1983 г. - Николай Черкашин "Одиночное плавание". - Москва: Совершенно секретно, 2006.
См. подробнее Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Встретил я их в коридоре госпиталя. Их вызвали телеграммой. Близких тех, кого уже невозможно было спасти. Вызвали отца и маму Виктора, который умирал. Подошёл к ним с чувством вины. Как утешить их? Какими словами? Они вправе судить меня – я ведь был его непосредственный командир. Я не знал, что сказать, и встретил, воистину, людей с великой и благородной душой. Они, отец и мать, теряли самое для себя дорогое – сына, их самих надо было утешать, а они мне говорят: «Мы всё понимаем. Постарайтесь сами выжить, не сделайте несчастными своих родителей». До самой смерти буду помнить глаза этих людей, убитых горем. Очень скромные, добрые люди становились самыми несчастными – они теряли молодого, сильного сына, свою опору и надежду. Видеть страдание своих сослуживцев – испытание не из лёгких. Это был один из самых тяжёлых периодов в моей жизни. Потом были не менее «лёгкие», когда чиновники из Министерства Обороны начали издеваться над нами, инвалидами этой аварии. Моральная боль, причинённая равнодушным садистом, ни сколько не легче физической. Большие начальники в генеральских, адмиральских погонах навещали нас в госпитале и говорили: «Постарайтесь выжить. За дальнейшую судьбу не беспокойтесь. Родина по достоинству оценит Вашу службу!» Да, Родина – понятие очень широкое, и упрекать её в чём-либо – просто грех, а вот людей в лампасах и с большими звёздами на погонах, пожалуй, стоит. Спустя десятки лет, я очень хочу надеяться, что героизм и мужество, проявленное моим сослуживцем Виктором Гриценко, старшиной 2-й статьи и спецтрюмным, будут по достоинству оценены властями Украины, его односельчанами, где он родился, откуда пошёл служить и где сегодня находится его могила.» А вот что рассказал автору книги родной брат Виктора Гриценко, которого я нашёл спустя десятилетия, Иван. «Виктора провожали в армию всем селом. Когда он проходил мимо того или иного двора, ему односельчане махали рукой, желали успешной службы. И было такое чувство, что они с ним прощались и больше никогда не увидят.
Проводы Виктора Гриценко в Советскую Армию. 1965 г.
Со службы часто писал родителям письма. Писал, что у него всё хорошо и ему очень нравится служить. Нравятся ребята, с которыми он встретился там. Постоянно в своих письмах спрашивал о здоровье отца, матери и своих дедушек и бабушек. Передавал большой привет соседям и особенно своей девушке, которую звали Валентиной. Они были одноклассниками. Мы передавали эти его добрые пожелания, хотя знали, что Виктор ей писал больше, чем родителям. Помню, как брат пришёл в отпуск, это было зимой 1967 года. Родители и вся наша семья была очень удивлена его неожиданным приездом. Приехал он на два месяца. А когда пришло время уезжать, мама очень его просила задержаться, хотя бы на недельку. Но Виктор ответил, что ему обязательно надо быть в части. Ибо он подведёт свою команду, своих товарищей. Мы так и не узнали от него, кем он был на лодке, как назывался сам подводный корабль. Спрашивали его, но он уходил от ответа, а мы поняли, что это, наверно, большой секрет. По прибытии Виктор писал, что они собираются в длительный поход, когда не знает точно, но чтобы мы не волновались, если от него не будет долго писем. Первого июня почтальон принесла телеграмму, в которой было написано: «Срочно приезжайте, Ваш сын находится в тяжёлом состоянии». Отец сразу же вылетел в город Ленинград самолётом. Он виделся с Витей, разговаривал с ним, он мог тогда ещё ходить. Говорил отцу, что скоро подлечится, его отправят в санаторий, потом он приедет в отпуск. Отец успокоился, да и врачи его заверили, что всё будет хорошо, и его сын идёт на поправку. По приезде папа успокоил маму, сказал, чтобы она не переживала, что скоро Виктор будет дома. Поверила ему наша мама, не знаю, но ходила неразговорчивая, и всё время смотрела на фотографию Виктора в морской форме, что висела в доме.
12-го или 14-го июня в дом принесли вторую телеграмму, где сообщили, что Виктор в крайне тяжёлом состоянии, и просили прибыть в госпиталь. Не раздумывая, туда выехали отец и мать. Когда в палату зашли родители, Виктор был почти без сознания. На вопросы матери не отвечал, только протянул ей руку и смог сказать: «Ма...» Почти двое суток папа и мама не отходили от него! 6 июня на их глазах Виктор скончался. Врачи и медсёстры говорили, что они всё делали, чтобы спасти их сына. Но медицина была просто бессильна на то время. Виктор получил такое количество рентген, что спасти его практически было невозможно. Говорили, что они очень были поражены поведением Виктора. Он, несмотря на сильнейшие боли, был всегда спокоен, непривередливый, очень терпеливый. Домой Витю везли небольшим транспортным самолётом до Луганска. Из Луганска тело брата и сопровождающих его родителей забрала колхозная машина. Когда привезли тело Виктора домой «картина» была жуткой. Встречало огромное количество народа из его родного села и других близлежащих сёл. Родители многократно теряли сознание. Люди из военкомата и лица в гражданском предупредили родителей: «Гроб с телом не открывать! Похоронить его в закрытом виде». Сказав это, они покинули село. Похороны назначили на второй день. А ночью, дедушка по матери, вскрыл гроб. Родители, увидев тело Виктора, потеряли сознание.
Односельчане прощаются с Виктором Гриценко. Июнь 1968 г.
Провожали брата в последний путь сотни и сотни людей. Разговоры были разные. Никто не знал причину смерти Виктора. Какие только слухи не ходили среди людей. И только спустя 39 лет я, как родной брат, узнал от Вас, уважаемый Вячеслав Николаевич, всю правду о смерти моего брата, на какой он служил атомной подводной лодке. Мы после гибели Виктора многократно обращались в военкомат с просьбой сообщить, что случилось с ним? Но там только говорили, что он погиб при исполнении воинских обязанностей. Больше сказать – не имеем права. Первоначально местные власти в селе как-то пытались увековечить имя Виктора. Пионерская организация школы, где он учился, стала носить имя Виктора Гриценко. Но с развалом Союза всё прекратилось. Обращались в местные органы, как сельские, так и районные, но там не стали даже говорить об этом. Типа того, а кто он такой, какой совершил подвиг, чтобы его увековечивать, называть, например, улицу в селе, где он родился и жил, или прикрепить мемориальную доску на здании школы, где Виктор учился. Мы ничего не могли им сказать, ибо не знали, как погиб Виктор, и что он сделал, чтобы его память увековечить...»
У МОГИЛЫ ВИКТОРА ГРИЦЕНКО. НАБОКА ИВАН (слева) и ЛИТВИНЕНКО ФЕЛИКС. Июнь 1968 года.
Таков рассказ родного брата моего друга и сослуживца. Хочу только добавить, что мои многолетние обращения в Министерство Обороны, к Президенту, Премьеру Украины с просьбой увековечить имена погибших моряков-подводников с АПЛ К-27 заканчивались безрезультатно. Сегодня у власти Украины другие ценности в этом вопросе. Ну зачем как-то напрягаться властям от сельского уровня до руководства Украины в вопросе увековечивания памяти простого украинского парня Виктора Гриценко, который служил не на флоте Украины, а в ВМФ бывшего Союза, который канул в вечность? Да и подвиг он совершил не на благо Украины, а на благо СССР (когда же чиновники всех мастей поймут, что Виктор и его товарищи совершили подвиг не ради СССР, а ради того, чтобы предотвратить международную катастрофу?! –авт.). Да и вообще, подводного флота на Украине нет, значит, нет и вопроса! В заключение рассказа о своём сослуживце хочу сказать: "Пока мы, его друзья и сослуживцы, живы, мы его будем всегда помнить, и передавать эту память своим детям и внукам".
Глава 16. КРЕСТЬЯНИН ОТ БОГА
Когда-то, встречаясь с вице-адмиралом Безкоровайным Владимиром Герасимовичем, бывший командующий ВМС Украины, сказал о моём сослуживце, помощнике командира корабля АПЛ К-27, ныне капитане 1-го ранга Милованове Валентине Николаевиче: "Это штурман от Бога". Есть ещё один мой сослуживец по кораблю, к которому хочу отнести эту фразу, немного переделав её: "Крестьянин от Бога". Речь идёт о старшине команды спецтрюмных, кавалере ордена Боевого Красного Знамени ГАНЖЕ НИКОЛАЕ ЯКОВЛЕВИЧЕ.
Родился в многодетной семье, как он говорит "нас было десять детей" у родителей, но выжило только четверо, в селе Рудка Полтавской области (Украина). Детство прошло в послевоенные тяжёлые годы. Уже в 12 лет помогал отцу в колхозе. Пришло время – Николая призвали на флот. Из села ушло в Армию несколько человек, а вот на флот попал только Николай. После окончания учебки в 1962 году, он был направлен на новостроящуюся тогда атомную лодку К-27. Молодого моряка определили в команду спецтрюмных. Как потом скажет Николай Яковлевич, что это за команда, он не знал. Ему объяснили, что ему и его товарищам придётся обслуживать ядерные реакторы, которых ещё нет ни на одной лодке мира. Что эти реакторы в обслуживании безопасны и надёжны. Командование, которое решало, куда направить прибывшего после учёбы трюмного, не ошиблось в выборе, направив Ганжу Николая в элитную команду спецтрюмных. В крестьянском пареньке они увидели ту жилку характера, которому можно было доверить обслуживание такой сложной техники. И не ошиблись. Николай быстро освоился со своими обязанностями. Принимал активное участие в загрузке ядерного топлива в 1962 году, потом во всех видах испытаний корабля в 1963 году. Участник двух боевых походов в Южную Атлантику (1964) и Средиземное море (1965). За год до окончания воинской службы стал старшиной команды спецтрюмных, получил звание главный старшина. За несколько месяцев до демобилизации у Николая Ганжы состоялся разговор с Главкомом ВМФ СССР, адмиралом флота Советского Союза С.Г.Горшковым, который в то время был в Северодвинске и посетил корабль. Когда знаменитому флотоводцу представили и рассказали о Николае, адмирал предложил ему остаться на корабле и продолжить службу в качестве сверхсрочника. А если Николай изъявит желание стать офицером, то ему предоставят возможность поступить в военное училище.
Много чего ещё обещал адмирал, от чего многие, наверное, не отказались бы. А вот Николай вежливо, но настойчиво ответил Главкому: "Нет. Ему всё-таки ближе крестьянский труд, труд его родителей и его предков". На этом и окончился разговор. Была во время службы у Николая Яковлевича одна история, о которой он вспоминает неохотно. Но однажды при очередной встрече всё-таки поведал о ней. Это было в 1964 году. "Как ты знаешь (обращение к автору этих строк), команда спецов несла непрерывную вахту в отсеке, как, между прочим, и команда турбогенераторщиков. При заступлении на вахту все получали счётчик Гейгера, который вешали на куртку. После окончания вахты его сдавали дозиметристам на санпропускнике, которые снимали показания и записывали в журнал. Сколько мы там набирали доз, нам никогда не говорили. Постоянно звучал ответ: "Нормально". И вот однажды я решил проверить, какая радиация в районе левого реактора, в частности, в трюме, где мы часто бывали, проверяя работу того или иного узла, механизма. Время мы никогда не засекали. Бывали и по полчаса и больше. Я положил свой счётчик в заданный район в трюме и забрал его спустя полчаса. Окончилась вахта. На пропускнике как обычно отдаю свой прибор дозиметристу. И спустя несколько секунд, увидел перепуганный вид проверяющего химика. Вскочив с места, он побежал к дежурному офицеру. А я ушёл с ребятами, которые сменились с вахты в кубрик. Ну, а что потом началось, и сегодня, спустя десятки лет вспоминаю с некоторым волнением. Политотдел, особый отдел: "Зачем это сделал? Кто заставил? Может ты и собирал данные?"
