Среди командиров лодок был и засидевшийся ветеран, мой же однокашник по высшему училищу капитан 1 ранга Аркаша Толстиков. Вскоре и он перевелся на Запад, остальные командиры тоже недавно сменились и были еще молоды. А с молодыми надо работать, как говорили, «вывозить» в море. Первым делом для меня было освоить технику атомоходов первого поколения, многое тут было еще на уровне дизель-электрических ПЛ, конечно, кроме ГЭУ — атомной главной энергетической установки. ГЭУ первого поколения имела некоторую специфику в использовании средств движения. Оружие и тактика его использования мне были знакомы по командирским классам и академии, да и осенью 1970 года, ожидая формирования своего экипажа РПКСН, по просьбе замкомдива 10-й ДИПЛ капитана 1 ранга Кнута занимался разработкой документов по групповому использованию лодок с противокорабельными ракетами. Именно тогда появились первые мысли по действиям в единых боевых порядках. Освоить управление лодкой пр. 670 было проще, все-таки лодка второго поколения, особенность только в одновальной ГЭУ со сложным винтом (так называемый ТАНДЕМ). Особенности управления и технику ПЛАРК пр. 675 постигал на выходах в море то одной, то другой лодки в ходе отработки курсовых задач боевой подготовки. А выходы следовали один за другим. Иногда приходилось пересаживаться с лодки на лодку прямо в море. Надо сказать, что плавающих дней в течение года у меня на дивизии стало значительно больше, чем в должности командира лодки. Как-то в одном из годов подсчитали — оказалось более 200 суток плавающих.
АПЛ пр.675 ТОФ.
Между выходами в течение первого года комдивства вместе со штабом и командирами лодок на семинарах, тактических летучках и групповых упражнениях изучали теорию и отрабатывали практику групповых боевых действий наших ПЛАРК в единых боевых порядках против АУГ. На второй год начали отработку практических групповых действий в море, но пока в пределах районов БП, прилегающих к берегам Камчатки от м. Лопатка до м. Шипунский. Было весьма тесновато. Вообще-то говоря, полномасштабный развернутый боевой порядок ударной группы атомных ракетных и многоцелевых подводных лодок для действий против АУС (АУГ) занимает по площади огромное пространство. Диаметр окружности, в пределах которой располагаются огневые позиции ПЛАРК, почти равен расстоянию от Санкт-Петербурга до Москвы. А в будущем, когда в состав дивизии пришли бы ПЛАРК третьего поколения пр. 949 (типа «Курск»), боевой порядок ударной группировки занял бы пространство, равное почти территории европейской части Союза. Мы же для отработки организации взаимодействия работали на сокращенных дистанциях. Условные пуски ракет на тактических учениях подтверждались затем специально организованными практическими ракетными стрельбами по морской мишенной позиции. Однажды удалось организовать совместную ракетную стрельбу по одной мишенной позиции двумя ПЛАРК пр. 675 и пр. 670 с разных направлений, т.е. почти как в реальной боевой обстановке. Организация таких стрельб требует привлечения значительных сил и средств обеспечения. Только на охрану опасного в плане поражения ракетами района привлекается более десятка надводных кораблей, и в воздухе постоянно барражируют самолеты и вертолеты. Усилия не пропали даром — обе мишени были поражены, а одну их них прошили две ракеты, ПЛАРК пр. 675 пустила две ракеты.
5 мая 1976 года мне присвоили звание контр-адмирала. Достаточно неожиданно: ранним утром 6 мая, когда я еще спал, раздался звонок — на проводе оперативный дежурный ВМФ капитан 1 ранга Саня Смолин, мой однокашник по 1-му Балтийскому и сослуживец по Улиссу — поздравляет с «мухой»! Спросонья думаю, ну, развлекается, мол, решил разыграть — на должности комдивов все ждут. Хи-хи, спасибо, конечно, но пока— хи-хи! С женой обмолвились— розыгрыш. Как правило, о представлении на флотилии было бы известно, так как это обсуждается на Военном Совете, а тут ни гу-гу. Однако через несколько минут— обвал звонков и поздравлений от ОД флота, флотилии и дежурного по дивизии. Ясно, состоялось. Потом уже, в частной беседе, будучи на пенсии, Борис Иванович Громов, бывший командующий флотилии, раскрылся, что когда был еще в феврале в Москве на серьезном мероприятии, кадровики, мол, подсказали: «Чего не пишешь представление?». Взял и написал. Как принято, конечно, обмыли всенародно в гарнизонном кафе, но уже летом, раньше все море да море. Кстати, роль тамады на этом незабываемом многолюдном мероприятии прекрасно исполнил капитан 1 ранга Виль Тушурашвили, командир ПЛАРК «К-10» (выпускник Тбилисского НВМУ 1951 г.).
Под флагом дивизии. 1975 год.
Звание отрабатывать надо. Случай представился. Летом общефлотское учение «Океан-76». Юго-восточнее Японии, почти на севере Филиппинского моря группа из двух ПЛАРК пр. 675М и 670 условно обозначает боевой порядок из четырех ПЛАРК и одной многоцелевой ПЛА, нацеленный на «АУГ противника». «АУГ противника» обозначает группа судов Морфлота СССР, случайно оказавшихся на переходе из Сингапура в порты Японии или далее. Их «мобилизовали» и скомпоновали в ордер, как бы похожий на ордер АУС. Я, командир ударной группы, на флагманской ПЛАРК пр. 675М «К-48», командир ПЛ капитан 2 ранга Н.В.Анохин— кстати, будущий командир дивизии. Периодически, в специальные сеансы связи всплываем под перископ, поднимаем антенну МКРЦ и принимаем информацию с разведывательных космических спутников «КА». На экране дисплея масса одиночных и групповых точек — суда и корабли под какими-то флагами на значительной акватории океана. Кто из них «цель», подсказку даст управляющий береговой командный пункт, ЦКП ВМФ или КП ТОФ. Между сеансами поиск «цели» ведем самостоятельно, согласованно маневрируя в заданной полосе поиска. И так несколько суток. Наконец, с КП ТОФ получаю целеуказание по «АУГ противника» — и тут же приказание принять на себя управление ударной группой подводных лодок и информация о начале «военных действий» в ближайшее время. Та-а-к, горячо! Быстренько обменялись информацией в тактической сети взаимодействия короткими сигналами внутри тактической группы, команда на сближение на гидроакустический контакт с назначенным «АУГ» и готовность к атаке ракетами по команде. Где-то через пару-другую часов доклад командира ПЛАРК «К-201» капитана 1 ранга Н.Н.Алкаева (он тогда со своим «вторым» экипажем держал лодку): «Обнаружил АУГ, широта.., долгота... Курс... Скорость... Слежу оружием».
Алкаев Николай Николаевич. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Час-другой ожидания, сопровождаем оружием. Наконец, очередной сеанс связи с КА, уточнение координат цели. Еще несколько минут ожидания. И вот сигнал «Начало военных действий... оружием. Нанести удар... оружием по назначенным целям». В тактической радиосети даю короткий сигнал «Нанести удар по назначенной цели... и обычным оружием условно. "Ч" удара — время подхода ракет к цели... час... мин мск, далее атаковать торпедами в своем секторе». Еще пару суток бороздим филиппинские воды — и, наконец, команда следовать в базу. В базе разбор учений. На разборе присутствует Главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза С.Г.Горшков. Хотя я с ним встречался перед назначением на должность и беседа прошла вполне доброжелательно, но оторопь перед докладом была. Официальную оценку доклада и действий не помню. Запомнилась реплика сослуживца, когда расходились на перерыв сразу после моего доклада, кажется, это был Николай Тарасович Иванов, комдив соседней стратегической дивизии. «Ну ты даешь! Быстро освоился на новом месте!». Точных слов не помню, но смысл был таков. Это была лучшая оценка, признание своих товарищей. К сожалению, не все так безоблачно было за 3 года на дивизии. Были и неудачные пуски ракет, было и столкновение. Как-то зимой, возвращаясь с моря на одной из лодок, пришлось в Авачинской губе катером-торпедоловом перейти на другую ПЛАРК пр. 675 «К-116», командир капитан 3 ранга Шестак, которая выходила в море на отработку курсовой задачи. Погода была мерзкая, штормовой ветер, густой снег, видимость периодически уменьшалась до 1-2 каб. На подходе к горлу Авачинской губы встретились с тральщиком-конвоиром, встали ему в кильватер в дистанции 5 каб. и пошли на выход. Штормовой ветер в правый борт, очередной снежный заряд закрыл ТЩ, свое место держим по РЛС, доклад радиометриста каждые 2-3 мин (индикатор кругового обзора РЛС только в рубке радиометриста в 3-м отсеке, на ходовом мостике нет). И вот в самом узком месте горла вдруг доклад радиометриста: — Мостик, метрист. Прямо по курсу на входе в базу крупная цель, дистанция 10 каб. Цель быстро сближается с тральщиком. Метки цели и тральщика сливаются... Что за черт? При выходе подводных лодок флотилии ОД КВФ закрывает рейд, входы и выходы всех кораблей и судов запрещаются! Командиру: — Стопори ход! Радистам: — Запросить тральщик... Но доклад радиста перебивает: — Мостик, 1-й докладывает: «Опасно разошелся левыми бортами с сухогрузом».
Доклад этот слышу уже в боевой рубке, скользя вниз по трапу в ЦП. Пулей в рубку радиометриста, мельком взгляд на экран индикатора РЛС — «амеба» меток ТЩ и сухогруза растягивается к центру экрана. Да, точно, идет прямо на нас. Пулей вновь на мостик, еще из рубки кричу: — Давай ход левой, право на борт... Но уже поздно... Из снежной летящей кисеи с правого борта медленно надвигается высокий нос огромного судна. Скользящий мягкий удар позади рубки, скрежет металла, отрывающиеся листы обшивки контейнера пусковой установки ракеты, а там боевая ракета... Время остановилось. Та-а-к, пожара и взрыва нет. Из лодки доклад механика: «Замечаний нет». С высокого мостика судна: — На лодке! Чего стоите поперек фарватера? — Какого черта претесь на вход в такую видимость, когда рейд закрыт? — А мы откуда знаем, что он закрыт. Нам дали «добро» на вход. Ясно, прошляпила оперативная служба, прошляпил тральщик-конвоир. Но почему мы-то поперек? Та-а-к, ясно, когда застопорили ход, нос ветром развернуло влево, рубка-то впереди миделя, парусность носа больше... Эти размышления уже на возвращении в базу. Выход сорван, корабль поврежден... Впереди выгрузка ракетного боезапаса, ремонт ПУ, а мне — серьезное разбирательство. Московская высокая комиссия Главкома разобралась довольно быстро. Официально мне только вынесли порицание, всю вину возложили на оперативную службу ОВРа и КВФ, кого-то сняли с должности, кого-то наказали чуть полегче. Свои ошибки мы тоже учли, сделали разбор в штабе. Мало открыть радиолокационную вахту для наблюдения за внешней обстановкой, для удержания своего места в строю в плохую видимость, надо жестко задать режим наблюдения на соответствующих шкалах дальности, чтобы и место четко держать на шкале малой дальности, и внешнюю обстановку периодически иметь на шкалах большей дальности. У нас же, как выяснилось, оператор РЛС как вперился в метку ТЩ-мателота на шкале 10 каб., так и обнаружил очередную огромную, но расплывчатую из-за погодных помех метку опасной цели, когда она уже начала наползать на метку ТЩ. Так-то, на корабль-конвоир надейся, а сам не плошай! Между прочим, наверно, с тех времен, когда цапались на разборе этого ЧП, у меня испортились отношения с Дмитрием Михайловичем Комаровым.
(командир подводной лодки СФ, соединения лодок Северного флота, впоследствии - начальник штаба и командующий Камчатской флотилией, первый заместитель начальника Главного штаба ВМФ, адмирал).
Он в ту пору был заместителем начальника штаба КВФ. Выпуском из нашего училища он был старше меня на год и, думаю, втихаря страдал оттого, что он еще капитан 1 ранга, а я уже адмирал. А дальше — больше. Через год я стал заместителем командующего флотилией атомных подводных лодок. Правда, еще через год я оказался на КВФ в должности командира отдельного дивизиона АСС, где он уже стал НШ КВФ и звание контр-адмирала вскоре получил, но взаимных симпатий это не прибавило. Так и пошло. Еще через пару лет я стал заместителем командующего КВФ по ВиС, он НШ, а затем командующий КВФ, вице-адмирал, но и это не скрыло затаенную неприязнь. Может быть, подпитывало давнюю «болячку» некоторое уважительное ко мне отношение командования флота? Несмотря на то, что я занимал должность заместителя командующего КВФ по ВиС, мне командующими ТОФ, сначала адмиралом Сидоровым, а потом и Хватовым, поручались дела общефлотского масштаба, совсем не связанные с должностью: то руководство аварийно-спасательными операциями ПЛАРК «К-429» и северокорейской ДПЛ пр. 633, потопленной рыбацким сейнером, то назначение старшим перехода в нашу передовую базу Камрань во Вьетнаме... Не знаю. Впрочем, я отвлекся. Кажется, летом же 1977 года была короткая поездка в Обнинск. Там в учебном центре ВМФ предстояло познакомиться с ПЛАРК третьего поколения пр. 949. Встретился тогда с однокашником Володей Мочаловым, он с Северного флота, тоже комдив. Чертежи и цветные демонстрационные плакаты новой лодки — «убийцы авианосцев» — впечатлили! Но всякое воображение превзошло оружие подводного крейсера, особенно ракетный комплекс «Гранит». Фантастика! Столько лет прошло, но ничего лучше в мире до сих пор не создано! А тогда подумалось, дождусь ли? Он дождался. А я нет. В конце лета полет в Москву, быстренько опять «сито» перед новым назначением. Все так же: номер в гостинице «Москва», беседы в кадрах ВМФ и МО СССР, прием у ГК ВМФ, Старая площадь. Осенью — приказе назначении заместителем командующего флотилией. Дивизию сдал Алику Берзину.
Берзин Альфред Семенович, выпускник Рижского НВМУ 1951 года. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Утром, уходя в море, я сказал жене: «Пан или пропал». Но все обошлось хорошо. Наш экипаж полностью выполнил задание командира бригады Г.Н.Холостякова. Были трудности, я о них уже говорил. За нами совершили длительные автономные плавания, превышающие 40 суток, подводные лодки Щ-122 под командованием А.В.Бука, Щ-123 под командованием И.М.Зайдулина и другие «щуки». Все это, начиная с нашей Щ-117, подтвердило необходимость внести в техническую документацию по «щукам» многие улучшения, способствующие повышению их боеспособности. Конструкторы официально установили для всех «щук» автономность 40 суток. Свой первый орден я получил 23 декабря 1935 года. Это был орден Ленина. Вместе со мной его получила большая группа офицеров и краснофлотцев. Среди них был командующий флотом флагман 1 ранга М.В.Викторов, командиры дивизионов П.Н.Васюнин, А.Т.Заостровцев, Г.Н.Холостяков, командиры подводных лодок И.И.Байков, Н.И.Виноградов, М.И.Гаджиев, С.Е.Чурсин и многие другие. Флот на Тихом океане креп и приобретал высокую боеготовность и организованность.
После нашего длительного похода в автономном плавании К.Е.Ворошилов в своем выступлении сказал: «Наши моряки, в первую очередь наши доблестные подводники, на своих новых лодках также перекрывают теоретические расчеты и нормы, установленные для своих судов». Постановлением ЦИК Союза ССР от 3 апреля 1936 года я и С.И.Пастухов были награждены орденами Красной Звезды, а остальные члены экипажа — орденами «Знак Почета». Наша Щ-117, стала, как я уже говорил ранее, первым в истории флота Советского Союза кораблем с полностью орденоносным экипажем. Вот фамилии моряков-подводников, расположенные так, как было в Постановлении ЦИК Союза ССР (газета Тихоокеанского флота «На боевой вахте» от 5 апреля 1936 года):
Это те товарищи, друзья и сослуживцы, с которыми мы вместе участвовали в формировании нашего подводного флота на Тихом океане.
Члены экипажа подводной лодки Щ-117 после «стахановского дозора»; сидят слева направо: В.И.Манышкин (торпедист), Н.П.Египко (командир лодки), С.И.Пастухов (военком); стоят, слева направо: М.Н.Лавриненко (радист), В.Д.Кондрашев (командир отделения электриков), П.Р.Петров (рулевой), М.А.Дозморов (старший рулевой)
Нет-нет, а воспоминания возвращают меня на Дальний Восток, и я мысленно обращаюсь к плаванию на подводной лодке Щ-117 и к ее дальнейшей судьбе. В 1950-х годах подводная лодка Щ-117 по новой классификации получила наименование С-117 (С — средняя по водоизмещению). Еще в 1938 году, в страшное время борьбы с «врагами народа», а на самом деле с талантливыми и инициативными людьми был арестован Г.Н.Холостяков. Благодаря ходатайствам наркома Н.Г.Кузнецова Георгий Никитич был освобожден в 1940 году. В 1952 году из-за гибели со всем личным составом С-117 Г.Н.Холостякова вызвали в Москву, и Берия не посадил его вновь лишь потому, что Сталин велел не трогать командование и руководство флота. Георгий Никитич Холостяков погиб от рук подонков, польстившихся на его боевые награды в 1983 году. Трагична смерть Г.Н.Холостякова, трагична и гибель подводной лодки С-117 в 1952 году с 52 членами экипажа, причины которой до сих пор точно не установлены.
Существует какая-то взаимосвязь между гибелью подводных лодок типа «щука» (однотипных с С-117) в Великой Отечественной войне. Гибель их происходила при встречах с неприятельскими подводными лодками. Может быть и гибель подводной лодки С-117 произошла от столкновения в подводном положении с американской подводной лодкой в Тихом океане. Ведь шла Корейская война, и американские подводные лодки находились в этом районе. Но кто знает? Океан надежно хранит свои тайны. Забегая вперед, скажу, что за успешное выполнение интернационального долга в Испании во время гражданской войны мне в 1939 году присвоили звание Героя Советского Союза. Номер Золотой Звезды был 117. Совпадение номеров «Щуки» и Золотой Звезды считаю в какой-то мере символичным. Может, оно спасло меня от лагеря. Аресту за новаторство подверглись тогда многие подводники Тихоокеанского флота, в частности, командиры подводных лодок Щ-122 А.В.Бук и Щ-123 И.М.Зайдулин. Судили их за инициативу и новаторство. Не тронули только тех, кто был в море, и меня, так как я был в то время в Испании.
приговорен к 10 годам лишения свободы, и до лета 1940 года находился в заключении. Освобожден и восстановлен в кадрах ВМФ. Приговором военного трибунала ТОФа признан виновным в том, что в отчетных документах об автономном плавании ПЛ «Щ-123» скрыл все нарушения, поломки и аварии на корабле в период похода, а так же в халатном отношении к службе и пьянстве. К счастью, амнистирован, и в сентябре 1939 года восстановлен в кадрах флота.
Построение экипажа на одной из подводных лодок Тихоокеанского флота
Моя служба на Дальнем Востоке подходила к концу. Я должен был возвращаться в Ленинград для учебы в Военно-морской академии. В конце 1936 года я сдал командование кораблем М.И.Гаджиеву и перед отъездом устроил прощальный банкет. На нем был Г.Н.Холостяков, который в напутствие мне сказал: «Все у тебя впереди, я на тебя правильно полагался».
Испанский республиканский Флот
В Ленинград
В ноябре 1936 года я вместе с женой и сыном еду в Ленинград — город, который после всех моих странствий станет для меня второй родиной. Училище имени М.В.Фрунзе, академия и длительное командование училищем подводного плавания имени Ленинского комсомола, затем я ушел в отставку и продолжаю жить здесь же. А сколько всего было между первой встречей с Ленинградом и сегодняшним днем! Это и Севастополь, и Владивосток, который я покидал в последний раз, это зарубежные города Париж, Сен-Назер, Картахена и другие. Далее были Таллин и Рига, затем Лондон, мимолетно Вашингтон, более пяти лет Москва. Потом снова Ленинград, Калининград, Одесса. Но вернусь к ноябрю 1936 года. Ленинград, Васильевский остров, 5-я линия, дом 36. В глубине дворов на втором этаже трехкомнатная квартира родителей моей жены. Кухня с дровяной плитой, на которой постоянно шумит примус и чадит раскаленная керосинка. Отец и мать жены были спокойны и деликатны по отношению ко мне, хотя тогда по молодости мне иногда казалось, что они не всегда довольны моряком — мужем своей единственной дочери. Ее отец — юрист по профессии, мать — домохозяйка. Но вообще они были очень милые люди. Один неприятный для всех нас случай запомнился мне: кастрюля с кипящим бульоном, стоявшая на примусе, случайно опрокинулась на сына. Была сильная степень ожога. Хорошо, что больница оказалась напротив, и все обошлось благополучно. Теперь только небольшой шрам напоминает ему об этом. Бытовые ситуации неразделимы с нашей жизнью. Нет-нет и приходят на память.
* * *
Города, как и люди, все очень разные, но в чем-то все равно похожи. Самые крупные расположены на берегах морей или являются столицами разных стран. Многие из них мне посчастливилось видеть, туда привела меня моя служба на флоте. Даже Мадрид, если перевести это слово на русский язык, означает место, где протекает вода. Вода, которая многие годы была моей стихией. Прекрасным было общение и с нашими, и с зарубежными столицами и городами-портами. В памяти сохранилось много впечатлений об их архитектуре, истории, но главное, о людях, в них живущих. В Париже я случайно очутился на похоронах нашего гениального певца Федора Ивановича Шаляпина. Это было грандиозное и многолюдное траурное шествие мимо «Гранд-опера» 28 апреля 1938 года. Была горечь не только от утраты великого артиста, но и горечь от его последних дней вдали от любимой им Родины. 29 октября 1984 года на Новодевичьем кладбище в Москве состоялось перезахоронение праха русского певца, вернувшегося с парижского кладбища Батиньоль на Родину. Были и другие случаи, но о них несколько позже.
Шаляпин завещал похоронить его на высоком берегу Волги. Его младший сын Фёдор Шаляпин добился перезахоронения. Но прах до Волги не довезли, упокоили в Москве на пафосном .
На Тихоокеанском флоте я прослужил на подводных лодках четыре года, совершил много плаваний, походов и учений. Опыт дал мне необходимое чувство общения с кораблем. Я, как и любой водитель машины, чувствовал подводную лодку и научился умело управлять ею. Опыт — это хорошо, он должен быть у командира корабля. Однако его одного не всегда хватает для правильного и уверенного принятия оперативных и тактических решений при действиях корабля и особенно при воспитании и обучении личного состава. Нужно еще очень много знаний. Требовалось «учиться, учиться и учиться». Это был лозунг для молодежи того времени, да и сейчас он также необходим. Я, как рабочий и выходец из рабочей семьи, только при советской власти получил возможность учиться и получить высшее образование. В свое личное время я старался побольше читать, узнавать о нашем флоте. Очень интересовали меня история создания флота, баталии и сражения на море, бывшие давно и недавно. Я понимал, что история науки — это сама наука, а прошлое — это ключ к будущему. Простой и легкий путь в службе меня не устраивал. Я хотел знать больше и иметь систематизированные и обобщенные знания о морском деле. А стройная и единая система обучения была за долгие годы создана в академии. Там работали люди с большим опытом и глубокими знаниями. Они должны были вооружать нас, слушателей, знаниями и умением руководить и воспитывать подчиненный нам личный состав. Бывает, правда, и так, что человек считает себя полностью готовым к указанной миссии и уверен в своей правоте и возможности вести за собой других. Он прочитал несколько десятков умных книг, неоднократно избирался членом и руководителем различных обществ, был даже председателем какой-либо комиссии и так далее. Но глубоких и систематизированных знаний и опыта реальных действий с кораблем у него нет. Следовательно, те сотни переписанных им для себя истин и правил из различных источников не помогут ему и не пойдут на пользу, а, скорее всего, будут только мешать. Тот, кто не понимает этого, — не воспитатель. А без этого трудно идти дальше, трудно быть по-настоящему полезным людям и делу.
Наконец Герасима вызвали в военкомат. — Никаких сомнений — матрос, — определил майор-председатель комиссии, и врачи, выслушав и выстукав широкую грудь Герасима Глобы, согласились с майором: «•Большому кораблю — большое и плавание». Герасим простился с матерью, поднял ее на могучих руках к потолку — такую легонькую и щупленькую, взял с Леньки слово, что тот при призыве будет тоже проситься на флот и на Балтику, а Герасим уж расстарается, чтобы он попал на один с ним корабль; расцеловал всех девчат, тайно и явно вздыхавших по «километру», «антенне» и «небоскребу», и, щедро раздав им обещания писать и не забывать, уехал на Балтику. В учебном отряде Герасим попросился на тральщики, и его просьбу уважили. Он в полгода освоился со службой, отличной от всех других служб на флоте, перестал удивляться частым выходам в море, закалился в штормах и обветрился; изучив, полюбил и орудие, к которому был приставлен; привык к тралению, к взрывам мин за кормой, ко всей трудной жизни на корабле, постоянно подвергающемся опасностям. Через год Герасим, уже старшина, командир орудия, обратился к командиру «Триста пятого» с просьбой зачислить в его расчет призванного на флот Супрунова, преуспел в своей просьбе, и Ленька, придя на корабль, поступил в распоряжение друга. Большой Герасим принялся обучать и пестовать дружка детства, опекал его столь заботливо, приучая к флотским порядкам, что неразлучных друзей прозвали Герасимом и Муму. Супрунов, уже полонивший на своем коротком веку немало девичьих душ, парень, в школе прилично учившийся, в освоении флотских специальностей оказался не то туповатым, не то ленивым. Герасим весьма огорчился, поняв, что любви к кораблю и к службе у Леньки нет и в помине, Ленька косится на берег, ждет воскресенья, как манны небесной, и живет увольнениями, а не службой. А когда дружок заработал одно взыскание за неряшливый вид, другое — за грубый ответ командиру и тем самым вывел весь расчет из разряда отличных, Герасим стал стыдиться смотреть в глаза Бочкареву, которого он в душе именовал Александром Санычем и считал лучшим командиром на флоте. Ведь Александра Саныча он, Герасим, просил добыть Леньку к ним на корабль, а Ленька замарал журнал дисциплинарных взысканий и поощрений — до прихода на корабль Супрунова в журнале были записаны одни поощрения, и этим гордился весь экипаж «Триста пятого». Сам Герасим имел не меньше пятнадцати благодарностей. Что делать ему теперь с Ленькой? Этакий развихляй! Корсар девичьих сердец!
Тут неслышная тень проскользнула за спиной Герасима Глобы и провалилась в люк, словно призрак в театре. Герасим не верил в призраки. Он соскользнул по крутому трапу в кубрик. При ночном освещении огляделся. Все спали. Одни разметались, другие закрылись с головой одеялом. Словно кто толкнул Герасима к койке, той самой, где, закрывшись с головой, спал Супрунов. Герасим приподнял край жесткошерстного матросского одеяла и сдернул его. Ленька, совершенно одетый, в бушлате, в штанах и в ботинках, смотрел на него наглыми, смеющимися глазами. — Так это ты? — стараясь не разбудить спящих, спросил Герасим. — Я, натурально, — как ни в чем не бывало осклабился Супрунов. — Все в порядке, иди, — и он попытался натянуть на себя одеяло. — Порядка не вижу, — возмутился шепотом Глоба.— Утром пойдешь к командиру, доложишь, что убегал в самоволку. — И не подумаю, — ухмыльнулся Ленька. — Ну я доложу. Хуже будет. — Или у меня балтийский туман в голове или ты — гад, а не друг, — приподнявшись на локтях и глядя на Герасима с нескрываемой злобой, просипел Супрунов. — Ну, думай, смотри... И Герасим направился к трапу. Голову уже обвевал свежий ветер, когда он почувствовал, что его тянут за ногу. — Герасим... — А? — Ты всерьез или шутишь?. — По службе шутить не привык. — Герась, да в уме ли ты? Ни единая душа, кроме тебя, не видала, чудило! Проехало! — Нет, не проехало, — твердо возразил Леньке Герасим и выдернул ногу. — Ну и сволочь! — услышал он.
билось о пирс и о берег. Маяк все мигал и мигал. Огни в городке угасали один за другим. А Герасим стоял и, подставив крутой лоб холодному ветру, размышлял о вдруг поломавшейся дружбе... Супрунов хорошо знал Герасима и его мягкое сердце. Еще в школе, когда два старших задиры избивали во дворе Леньку, Герасим разметал их одним рывком и предупредил, что за Леньку он оторвет им и уши и головы. На корабле, на комсомольском собрании, когда Леньку принялись прорабатывать за неряшливый вид, опять же Герасим вступился, сказав, что замечание сделано и Леонид Супрунов все учтет и больше неряхой не будет. «Он за меня — горой. Что он, дурак — пойти и докладывать? Себя же в лужу посадит». «А кто просил на корабль Супрунова?» — спросит его командир. — «Вы? А теперь пришли жаловаться? Странный, Глоба, вы человек». — «Да и какой дурак полезет сам на рожон? Кто мой ближайший начальник? — Герасим. Ничего, постоит на ветру, сообразит, что не стоит себя выставлять дураком. Образумится. Тоже мне воспитатель нашелся... Давно ль самого тебя мать ремнем во дворе разделывала, воспитателя-то и старшину? Тьфу!» — «А ты, Ленька, я тебе скажу, молодец, — похвалил себя Супрунов. — Ради любви на такое дело пошел! Ушел — никто не видал, и пришел — никто не приметил. Прямо-таки «Тень у пирса», кино! А Гераська, тот промолчит. А она так и ахнула, как открылся». — «Для меня? Убежал? Не спросившись? Ленечка, миленький!» — «Знает флотский порядок девчонка. О Дисциплинарном уставе слыхала. Будет вдвое ценить!» И Супрунов заснул и во сне видел темный подъезд и выбежавшую к нему на свидание краснощекую Дусю — домработницу капитана третьего ранга из штаба...
Уже начинало светать, а Коркин не спал. Он маялся. Его беспокоила служба. Мыльников корабль сравнивал с оркестром. «Если инструмент сдает и фальшивит, — изрекал он,— его надо тотчас же заменить». И мигом списывал на берег проштрафившегося. «Я считал целесообразнее фальшивый инструмент исправить. Мыльников со мной не считался. А я не умел настоять на своем. Теперь я — командир. Да, я командир «Триста третьего», и я сдам экзамен во что бы то ни стало и заслужу свое новое звание. Крамской поверил в меня... ...Завтра придет новый штурман. Он и помощником будет. Трудновато — и самому готовиться и ему помогать. Уживемся...
. Скоро подъем. До чего же противно кричат за иллюминатором чайки!» Коркин представил себе безмятежно спящую Люду. Когда она спит, у нее лицо совсем детское, рука под щекой, губы чуть приоткрыты. «Не могу не думать о ней! Особенно теперь, когда... будет сын. Или дочь? Нет, конечно же, сын, сын, Василий Васильевич!» Солнце окрасило занавески. Наступил новый день. «Вставать! Вставать! Засядем за книги. Дорог каждый час...»
ГЛАВА ВТОРАЯ. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
В семь часов сорок пять минут Старик проводил Крамского до штаба. Ветер разогнал тучи, и капли предутреннего дождя просыхали на твердой листве каштанов. Осень запаздывала, и в зелени берегов бухта светилась и переливалась, как драгоценный камень. Вода — коричневая у набережной, оранжевая с золотистым отливом посреди бухты, синяя у выхода в море — становилась зеленой, цвета бутылочного стекла там, за белой иглой маяка. Сегодня не было ни свинцовых тонов, ни барашков. Балтика была тихая и покорная. Но моряки и рыбаки знают — с Балтикой надо всегда быть настороже. Недаром вся она — одна большая братская могила. Разбушевавшись, она рвет минрепы и разбрасывает по фарватерам мины. Она смывает с палуб людей и захлестывает суденышки рыбаков. Но моряки все же любят ее. Называют ее своей милой и отдают без остатка всю жизнь... Крамской тоже отдал ей тридцать лет жизни. — Ну, иди, Старик, — приказал он псу. — Домой. Быстро. Старик вильнул хвостом на прощание и неторопливо отправился домой, не обращая внимания ни на людей, его окликавших, ни на собак, обходивших его с осторожностью, ни на кошек, бросавшихся, завидев его, в подворотни. Крамской всегда первым встречал новичков; он хорошо помнил, как сам пришел на корабль тридцать лет назад. Его провели в командирский салон. Он увидел бородатого, из старых флотских служак, моряка, из-под насупленных бровей смотревшего доброжелательно, с отеческой лаской. Робость, овладевшая вдруг Крамским, когда он поднимался на палубу своего первого корабля, сразу пропала. С первых же теплых слов Александра Матвеича Сырцова (так звали его командира) молодой Крамской понял, что его ждут, и он нужен, что его поддержат и помогут ему преодолеть трудности службы.
Александр Матвеич Сырцов был, как и отец Крамского, участником . В октябре матросы избрали его своим командиром, и его едва не застрелил какой-то фанатик-кондуктор — поборник старых порядков. Корабль чуть ли не на следующий день вышел в море, и молодой штурман совершил столько промахов и ошибок, что, по его собственному убеждению, его оставалось только прогнать с корабля. Остановившись случайно неподалеку от открытого люка салона, он услышал: желчный старпом убеждал командира расстаться со штурманом, не оправдавшим надежд. Но Александр Матвеич оборвал: — Да что вы, батенька, эдак людьми пробросаетесь! Крамской — человек молодой, неоперившийся, растерялся; такое и с нами бывало. Нет, вы поддержите его да помогите ему переходить через мели и рифы. А списать с корабля — всегда успеем. Крамской хотел было отойти, но услышал гулкий бас комиссара: — Парень молодчина, в гражданскую воевал, училище распрекрасно окончил. Нет, уж коли к нам пришел такой человек да еще в море влюбленный, держись, за него; оступился — протяни руку; не сообразил — подскажи. Дальше Крамской не слышал — он заставил себя отойти. Щеки горели... Ему было радостно и было стыдно: подслушал чужой разговор! В этот день он уверовал в свои силы. Александра Матвеича давно нет в живых, а в ушах Крамского звучат слова одобрения, слышанные в каюте, увешанной фотографиями экзотических дальних портов. Александр Матвеич отдал всю жизнь, он любил его, как только можно любить самое ценное в жизни. В молодости Александр Матвеич грешил стихотворчеством, стихи свои он тщательно прятал в ящик письменного стола. Он писал о том, как моряку в лицо плещут холодные волны, гремящая вода бьет корабль и сияют озябшие полуночные звезды. Воспевал влажный ветер, извивы крутых берегов, голубые дороги в сером тумане.
И Крамской, которому Александр Матвеич читал вслух стихи, видел и чистые звонкие палубы, омытые песком и волнами, и лукавые волны, ударявшие в борт корабля, и морскую соль, оседавшую на потрескавшихся губах капитана... Командир охотно давал читать своим «сынкам», как он называл молодых командиров, аккуратно пронумерованные тетради-дневники за много лет жизни, в дневниках он несколько старомодно, подражая Станюковичу, описывал свои плавания. Он собирал у себя молодых и, склонившись над картой, начинал с ними увлекательный кругосветный поход. «Капитаны ведут корабли», — называл он эти занятия. «Всем вам придется водить корабли, — обещал, улыбаясь, Сырцов. — Привыкайте». И они привыкали. Географические понятия, усвоенные еще в школе, становились ощутимыми, зримыми; «капитаны» прокладывали путь кораблю в океанах. Какие заманчивые названия! Мадейра, острова Зеленого Мыса, Батавия, Гонконг, Сан-Франциско... С помощью добродушного Александра Матвеича они вводили корабли в голубые лагуны, в устья рек, в широкие и узкие бухты. Знали мысы и маяки многих стран. Александр Матвеич — «дед», как они его называли, хотя «деду» было едва пятьдесят, охотно одалживал книги из своей небольшой библиотечки о морских путешествиях предков, о подвигах моряков всего мира. Именно здесь, у Александра Матвеича, Крамской и прочел дневники капитана Роберта Скотта, не забытого с детства, с того зимнего дня, когда на экране в «Солейле» он видел туманные кадры Антарктики: палатки, собак и отважного англичанина. У Александра Матвеича были книги о Седове и Амундсене, о Фритьофе Нансене и его «Фраме», романы капитана Мариэтта (их он тоже рекомендовал читать молодым морякам) и, наконец, книжки в ярких обложках только что объявившегося в те годы русского писателя Грина. Грин увлек Крамского и его юных друзей неуемной своей любовью к морякам и к морям, хотя порты в его повестях носили названия странные — Кассет, Лисс, Гель-Гью, Дагон, Зурбаган — и не были обозначены ни на одной географической карте; и герои Грина носили столь же странные (хотя и легко произносимые) имена: Дюк, Грей, Гез, Тоббоган... но это не мешало рассказам быть увлекательными и абсолютно реальными, а песням, что пели матросы, — запоминающимися надолго.
До сих пор Крамской помнил: «Не ворчи, океан, не пугай, нас земля испугала давно, в теплый рай, южный край приплывем все равно, все равно...» Да, Александр Матвеич оставил след в памяти своих многочисленных «сынков». Любимчиков Александр Матвеич не заводил, все подчиненные ему командиры были его любимчиками и за каждого из них он готов был постоять. Этот жизнерадостный, умный и отзывчивый человек, однако, не прощал, с его точки зрения, самых смертных грехов: обмана, доносов и подхалимства. Он говорил прямо: «Нет, голуба, мне с вами не по пути». И весь подбирался, замыкался в себя. Всю свою жизнь, принимая то или иное решение, Крамской спрашивал себя: «А как бы поступил на моем месте «дед» Александр Матвеич?» И всякий раз, когда приходили к нему новички, он вспоминал свой приход на свой первый корабль и то, как встретил его, защитил и ободрил Александр Матвеич Сырцов. Круглые корабельные часы показывали без пяти восемь, когда Крамской увидел в окно лейтенантов, направлявшихся в штаб. «Вот идут. Что я знаю о них по характеристикам и анкетам? Почти ничего. Только то, что они — нахимовцы и Живцов воспитывался на катерах. Понятно его желание служить на малых кораблях. Но почему он выбрал Балтику, а не родное Черное море? Надо будет спросить. Ведь вот аттестуют! — возмутился, вспомнив присланные ему аттестации. — Словами, стертыми, как медные пятаки. Такую характеристику можно выдать сотням и тысячам моряков. О Живцове и Рындине сказано одинаково: «Исполнителен. Дисциплинирован. Принимал активное участие в общественной работе...» Есть чудаки, которые по подобным характеристикам судят о живом человеке. Другой так себе и затвердит: «исполнителен, дисциплинирован». Ну, а дальше? В душу потрудится заглянуть?» Лейтенанты уже подходили к штабу. Один из них, атлет, здоровяк, шел походкой бывалого моряка, явно скопированной у старых преподавателей училища. Крамской различил полоску орденских ленточек. Это — Живцов. Ростислав как-то рассказывал о заветном желании Живцова—дослужиться до адмирала. Что ж, стремление благородное. Я в его годы тоже мечтал об адмиральских чинах; эта мечта помогала мне совершенствоваться; я знал, что без знаний, без опыта, не умея руководить подчиненными и не любя их, адмиралом не станешь.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
13 мая с.г. исполнилось 230 лет создания Черноморского Флота. Этому событию была посвящена научно-практическая Конференция, на которой присутствовали ветераны Флота всех видов Вооруженных сил , отдавшие годы жизни и силы его укреплению и защите Южных рубежей страны . Инициатором этого мероприятия являлось Одесское областное отделение «Всеукраинской ассоциации ветеранов – подводников». Началась Конференция с минуты молчания в память о моряках Черноморского Флота, погибших за Родину. Выделенная группа во главе с Председателем Организационного комитете Конференции В.В.Кариоти возложила венок к памятнику Неизвестному матросу на Аллее Славы от участников Конференции, о чем и известила ветеранов.
На Конференции выступили: с кратким докладом об Истории создания Черноморского Флота Председатель Одесского областного отделения «Всеукраинской ассоциации ветеранов – подводников » командир ПЛ капитан 1 ранга Сергей Павлович Попов, «О роли ЧФ при ведении боевых действий на море в период Великой Отечественной войны» - командир ПЛ капитан 1 ранга В.В.Суслов, «О действиях подводных лодок ЧФ в мирное время» и сослуживцах - командир ПЛ капитан 2 ранга Ю.К.Розанов. Все ветераны после конференции обменялись мнениями, что необходимо активно принимать участие в военно-патриотическом воспитании молодёжи, студентов и школьников, рассказывать им об Истории Флота, о традициях, сложностях этой не простой, но почётной профессии военного моряка и самим встречаться и общаться чаще.
Встреча прошла в доброжелательной обстановке и закончилась дружескими обещаниями не забывать друг друга.
