Помнится, что первый мой шаг в эту область сделан был ещё тогда, когда мне было лет пять отроду, и закончился он полным провалом. В то далёкое время жил я в селе Грачёвка всё той же Оренбургской области. Была там широкая река, за рекой дремучий лес, а дальше горы. За одной из этих гор всегда пряталось солнце, когда заканчивало свой дневной путь. И всегда в это время оно было очень большим. Очень любопытно было, куда оно там девается. А что, если добраться туда и посмотреть на все эти чудеса? И я решился. Сагитировал ещё пятерых таких же как я решительных джентльменов, и мы где-то под вечер отправились в путь, взяв с собой рогатки, сачок для ловли бабочек и, уже не помню зачем, ещё и барабан. Ходоки мы были привычные, сноровистые и, без особых помех форсировав лес, вышли к подножию гор. Но мы опоздали. Солнце уже скрылось, и поди догадайся теперь, за какой именно горой оно прячется. Люди мы были серьёзные и прекрасно понимали, что искать его сейчас бесполезно. Разумнее вернуться обратно, а завтра повторить попытку, но выйти пораньше. Мы развернулись и снова углубились в лес. Форсировав его и выйдя на открытую местность перед рекой, мы к своему ужасу увидели, что на нашем пути раскинулся табор цыган. Горят костры среди кибиток, фыркают пасущиеся лошади и суетятся те самые цыгане, о которых нам от старших доподлинно известно, что пуще всего на свете любят они детей воровать. Недолго думая, мы юркнули опять в лес и начали продираться через него кружным путём, обходя это опасное место. Как я уже отметил раньше, люди мы были опытные, поэтому, миновав все преграды, сохранив в наличии и рогатки, и сачок, и барабан, мы благополучно достигли своих домов. Но было уже далеко за полночь. Уже половина села было на ушах, молва разнеслась что сразу шестеро детей куда-то пропало. Уже и милиция, и другие поисковики прочесывали все окрестности, даже в том таборе побывали и цыган опросили.
В общем, дома получил я серьёзное взыскание в виде порки. И когда на другой день я встретился со своими подельниками, которые тоже почесывали свои задницы, мы, обсудив сложившуюся ситуацию, пришли к решению пока повременить с поисками ночного логова солнца. Может быть тогда в мое подсознание внедрилась идея в далёком будущем податься в штурманы? Не вдаваясь в дальнейшие подробности, отмечу, что учёба на штурманском факультете проходила необыкновенно интересно. Учили нас опытные в этом деле преподаватели. Навигацию, кроме ранее упомянутого Медведева, вёл ещё бывший флагманский штурман Тихоокеанского флота Использованию навигационных приборов нас учил конструктор новейшего тогда гирокомпаса «Курс-3». Астрономии обучал Перельман. Много внимания уделялось именно практической стороне. Мы разбирали и собирали гирокомпас, меняли жидкость, каждую неделю уничтожали и определяли остаточную девиацию магнитного компаса, усиленно изучали звёздное небо и производили обсервации по небесным светилам. Интересно проходили занятия по прикладной навигации в особых ситуациях. К примеру проводилась навигационная прокладка при отсутствии транспортира и параллельной линейки, тренировки по определению курсового угла встречного судна, тоже без приборов, определение на глаз расстояния до объектов. Не знаю, кого ещё из нас готовили, но нам ещё преподавали и азы гидрографии и картографии. Дальше помнится, что в подводники я попал тоже не преднамеренно. У меня хорошо получались задачи на столе атаки по поиску и уничтожению подводных лодок, а когда увидел новый МПК, то он мне очень понравился. Когда после выпускных экзаменов нас отправляли на стажировку, то спросили желание каждого, на каком классе кораблей он желает стажироваться. Я в своем рапорте указал, что хочу стажироваться на кораблях ПЛО. Однако писарь, видимо не разобрался в моем корявом подчерке, ПЛО принял за ПЛ и, уважаемые господа, в результате я оказался в Балаклаве на бригаде подводных лодок.
Но это меня не огорчило, а когда я прибыл на «М-30» – малую ПЛ 12-й серии и был представлен её дружному экипажу, то сразу понял, что это как раз то место, где мне и надлежит быть. Штурман, лейтенант Квель, принял меня как родного брата. Правда, позднее я понял, что причиной всего этого было вовсе не мое обаяние, а то, что на лодке накопилось много не откорректированных карт и других пособий. Так что мичман-стажёр оказался кстати. На этой лодке я успел только пройти лёгководолазную подготовку, да откорректировать целый комплект карт и пособий, и меня перебросили на ПЛ «М-35», потому что на ней не было штурмана, а она отправлялась в район Одессы для выполнения разных учебных задач. Вот там я и принял настоящее крещение как штурман-подводник. Когда мы возвращались обратно, то на подходе к мысу Тарханкут вышел из строя гирокомпас. Это был допотопный «ГО-МЗ», и вышел он из строя окончательно и бесповоротно. А поскольку на этой лодке до меня уже больше месяца не было штурмана, то о девиации магнитного компаса никаких сведений не отыскалось. Командир лодки капитан-лейтенант Серов был суровый капитан и настоящий морской волк. Поэтому он сразу же обложил меня многоэтажным напутствием и поставил задачу: кровь из носу, но лодку я должен привести точно в Балаклаву, а не в Жмеринку и не в Талды-Курган, иначе я не штурман, а известно кто. Отдышавшись от полученного инструктажа, я раскинул всеми, имеющимися у меня на тот момент мозгами, и придумал способ решения поставленной задачи. Ночь была лунная и все звёзды тоже были в наличии. Курс на карте проложен, главное как его на местности найти, чтобы рулевой мог его удерживать У нас есть курс, у луны есть азимут. От азимута отнять этот заданный курс, получится курсовой угол на луну, который и нужно постоянно удерживать, чтобы лежать на заданном курсе. Не мешкая, взял я астрономический ежегодник да и рассчитал по нему на каждые полчаса местного времени азимуты луны, а заодно и звезды Сириус, особенно приметной на бездонном южном небе. Запасся куревом и терпением и уселся на мостике так, чтобы одновременно было видно и луну и нос лодки. Так и шли. Посматриваю я то на луну, то на нос лодки, покуриваю да рулевого подправляю изредка командами: «чуть влево», «чуть вправо», «так держать!». И т.д. А когда рассвело и стало видно береговую черту, тут уж вообще плёвое дело. Театр-то я знал безукоризненно. В общем, вышли мы на Балаклаву тютелька в тютельку. Командир тоже не спал. Всё время под козырьком стоял, курил и разговоры со мной разговаривал. Совсем другим человеком стал. Всё расспрашивал меня о моем прошлом житье-бытье, разные поучительные истории рассказывал. И всё на литературном русском языке без всяких эмоциональных примесей. Много полезного я тогда почерпнул.
Когда же стажировка моя закончилась, и я пришел к нему за характеристикой, он дал мне пару листов бумаги и сказал: «Пиши сам, ты лучше других знаешь свои достоинства, а недостатки у тебя потом другие выискивать будут». Больше часа я промучился, сидя в кубрике, пока не без помощи боцмана и старшины команды телеграфистов не накарябал общепринятые слова и фразы. Такие как: «проявил себя..», «Морально устойчив..» и прочее, общепринятое в этом виде искусства. Когда же пришёл к командиру и подал это сочинение ему на подпись, он только взглянул на него мельком, молча взял другой лист и стал писать сам. Написал, подписал, шлёпнул печать и сказал; «Вот так надо». Поблагодарив и выйдя от него, пробежал я глазами свою характеристику и не сразу понял, что это обо мне. Уж таким я распрекрасным предстал перед своим мысленным взором. А потом было присвоение первого офицерского звания и выпускной вечер, где мы, вчерашние «салаги», «дровосеки» и даже «махновцы», как иногда в сердцах нас величали, сидели за столами вперемешку с нашими наставниками, прошедшими суровую войну, пили водку, не озираясь по сторонам, и пели песни. Там я, собравшись с духом, подошел к своему строгому командиру роты капитан-лейтенанту Ганичу и извинился перед ним за одну давнишнюю шкоду, содеянную мною сгоряча и по недостатку ума. А было вот что. В начале первого курса наш взвод работал на расчистке развалин береговой батареи, где планировалось сооружение караульного помещения. Там же работал и стройбат в составе которого были в основном грузины. И вот в перерыве, когда мы отдыхали все вместе, один солдат грузин начал вызывать желающих из нас померяться с ним силой, то есть побороться. Среди нас было двое начинающих борцов-третьеразрядников по классической борьбе. Они согласились, и он их одного за другим уложил быстро и без особого труда. Внимательно наблюдая, я понял причину его лёгких побед. Наши-то старались бороться по всем правилам. Провести бросок через бедро или ещё чего там сотворить по всем правилам борцовской науки. Он же никаких правил не соблюдал. Он просто был крепкий и ловкий малый, хватал за что попало, толкал, швырял и ловко делал подножки. После этого с нашей стороны желающих бороться больше не нашлось, и грузины начали над нами смеяться.
У себя на родине я был большой любитель побороться, как говорится, по рабоче-крестьянски, и хоть подножками так, как этот грузин не владел, но умел делать что-то другое. Я принял приглашение, и мы сошлись. Происходило всё это на больших стальных, лежащих плашмя и полузасыпанных песком воротах. Я крепко ухватил его за руки возле плеч, резко присел, потянув на себя и упал на спину уперев колени ему в живот. В результате он перелетел через меня. Я вскочил быстрее и что есть сил уложил его лопатками на эти ворота. И тут над нами раздался громкий строгий окрик: «Это что такое!? Встать!». Я вскочил и увидел командира роты, который, видимо, решил что тут происходит драка. Растерявшись я ничего объяснить не смог и оказался единственным виновником, так как грузин был хитрым. Он стонал и делал вид, что никак не может встать, а его друзья, выкрикивая на своем языке что-то угрожающее в мой адрес, быстро подхватили его под руки и утащили в толпу. За такое злодеяние я схлопотал наряд на работу и в тот же вечер был вместе с другими штрафниками отправлен на всю ночь на железнодорожную станцию разгружать вагоны с углём. После этого, улучив момент, я написал на клочке бумаги: «В капиталистическом обществе человек человеку – Ганич». И приколол это ему на дверь. Кстати, через три дня после этого события я поблагодарил и свою судьбу и судьбу того солдата-грузина за подаренную нам дальнейшую жизнь, ибо когда мы боролись с ним на тех стальных воротах, за спиной у обоих стояла смерть. Под теми воротами лежала неразорвавшаяся авиабомба. Обнаружилось это. когда ворота решили оттащить в сторону,. для чего их тросами прикрепили к трактору. Трактор дёрнул и успел протащить ворота всего метра полтора, как раздался сильный взрыв, который подбросил ворота метров на пять вверх, свалил трактор на бок и разбросал всех находящихся поблизости людей. К счастью, никого не убило и не ранило. Все отделались только ушибами, потому что все осколки ударили в ворота и полетели строго вниз. На людей обрушилась только ударная волна. Итак, я извинился перед командиром роты, он же сказал, что с самого начала догадался кто отважился на ту выходку, по почерку узнал, простил меня, что мы и отметили опрокинув ещё по рюмке. Через пару дней после этих волнующих событий всех нас, прошедших стажировку на лодках (человек двадцать, насколько помню), собрал начальник училища адмирал Колышкин и объявил, что отпуска нам в этом году отменяются. Вместо этого мы должны отправиться в город Ленинград, где 1-го ноября 1952 года явиться на Высшие Ордена Ленина специальные офицерские классы для прохождения трёхмесячных курсов офицеров-подводников Эту новость мы выслушали с серьёзной покорностью, но в душе вовсе не были обрадованы. Делать нечего – ехать так ехать, но и отдохнуть хоть немного как-то надо. Уж больно напряжённый был этот последний год учебы. И мы, посовещавшись, решили, что не будет большим преступлением, если мы опоздаем всего на неделю. Те, чьи родные живут по пути в Ленинград, заедут домой и прихватят в гости к себе тех, кому ехать домой далеко. Так и сделали. Меня к себе в Кривой Рог пригласил Володя Волошин. А 8 ноября все мы встретились на Московском вокзале в Ленинграде и, положившись на волю Всевышнего, явились по назначению.
Очень разгневанно встретило нас начальство классов. А иного мы, естественно. не ожидали. Нас всех скопом стращали и поодиночке допрашивали, стараясь выявить зачинщиков этого саботажа. Мы стойко всё это переносили, прикинувшись всё ещё не повзрослевшими оболтусами, и сваливали часть вины на трудности с поездами. Наконец, начальство устало и вынесло нам окончательный вердикт, из которого следовало, что для того, чтобы наверстать упущенное время, у нас в течение двух недель будет по три дополнительных урока, и в эти две недели мы ещё самоподготовкой будем заниматься в воскресенье до обеда. Мы приняли это как должное и с энтузиазмом погрузились в учёбу. Все подводные науки оказались довольно интересными, особенно практические занятия в кабинете атаки. Вскоре на нас уже перестали смотреть как на «махновцев», а Христов с вообще приобрели глубокое уважение у преподавательского состава. В конце января 1953 года все мы успешно сдали зачёты и экзамены, получили назначения и разъехались по флотам. Я получил назначение на подводную лодку «С-142», проходящую заводские ходовые испытания на Каспийской флотилии, и вскоре уже ехал в скором поезде в направлении Баку. Сейчас уже не помню, где и сколько я делал пересадок. Помню, что в Баку прибывал утром и в ту ночь накануне прибытия мне не спалось. Одолевали мысли о будущем. Я понимал, что время, когда я жил под чьим-то присмотром, кончилось. Началось время моего превращения из опекаемого полуфабриката в самостоятельную боевую единицу и должен я теперь самостоятельно принимать решения и нести за них полную ответственность А это значит, что стиль своего поведения нужно менять, тем более, что отвечать теперь придётся не только за себя лично, но и за своих подчинённых. И как сложится моя жизнь в неведомых закавказских краях? В то время ещё не было фильма «Белое солнце пустыни», ещё не прозвучали мудрые афоризмы товарища Сухова, но я каким-то внутренним чутьём уже смутно догадывался, что «Восток – дело тонкое».
Часть II. Еще дальше.
Одним солнечным утром в начале февраля 1953 года в г. Баку прибыл совершенно новый лейтенант ВМФ. Прибыл для того, чтобы начать совершенно новую интересную жизнь, вернее, службу, что, разумеется, одно и то же. Главное, побыстрее найти, где эта подводная лодка «С-142», куда я назначен командиром рулевой группы. Вокзал встретил меня присущим всем вокзалам шумом, к которому примешивались специфические местные дополнения: пряные запахи восточной кухни и горестные крики ишаков с соседнего базара. Поиски длились недолго. Такси быстро домчало меня к КПП бригады подводных лодок и минут через двадцать я уже стоял перед дверью офицерской каюты в полутёмном коридоре плавказармы. Я постучал, выждал три секунды, толкнул дверь и вошел в просторное помещение, заставленное сейфами и тумбочками и по всему периметру окаймлённому казарменными двухъярусными койками В этом перебрасываясь короткими репликами, в клубах табачного дыма суетились пять переодевающихся офицеров. Лодка только что пришла с моря, так что в этом ничего необычного не было. Выслушав мое приветствие и краткие данные о себе, они радушно обменялись со мной крепкими рукопожатиями. Это были: командир БЧ-У капитан 3 ранга инженер Осягин Василий Андреевич, три старших лейтенанта: командир БЧ-1-1У Постников Александр Михайлович, командир БЧ-Ш Линде Олег Николаевич, начальник мед. службы Сосков Игорь Владимирович и командир группы движения инженер-лейтенант Морозов Дмитрий Иванович.
Вертеп – это традиционное кукольное представление, кукольная мистерия, посвященная Рождеству Христову, бытующее в России с XVII века. Представление разыгрывается в специальном ящике – вертепе, изображающем пещеру (от церковно-славянского вертеп), в которой родился Спаситель.
Как старший, механик распорядился самому переодетому из них Олегу Линде доставить меня к командиру ПЛ для представления. Мы поднялись на следующую палубу плавказармы, прошли в дальний конец длинного, но более светлого коридора. Олег постучал в одну из дверей, и мы вошли. За большим письменным столом восседал пожилой тучный капитан 3 ранга. Это и был командир Горбунов Анатолий Фёдорович, а напротив его сидели два его приближённых – два капитан-лейтенанта: старпом и замполит Соловьёв Евгений Капитонович. Пока я, приняв стойку «смирно», чётким голосом осчастливливал командира тем, что такой-то прибыл для того-то, все они с серьёзными лицами внимали мне. После чего командир строго назидательным голосом, немного картавя, объявил мне, что экипаж решает ответственную задачу, для чего требуется добросовестное выполнение всеми своих обязанностей. Поэтому: если я имею склонность к нарушениям дисциплины и, тем более к пьянству, то должен всё это напрочь забыть. При этих словах лица старпома и замполита ещё более посуровели. А командир, ещё немного постращав меня, закончил речь свою так: «наши офицеры вообще спиртного в рот не берут. Вот Линде не даст соврать. Скажи Линде. «Так точно, товарищ командир», – не моргнув глазом, отчеканил минёр и тоже строго посмотрел на меня. «Скажи штурману, Линде», – продолжал командир, – «пусть он подробно ознакомит лейтенанта с нашими порядками а на вечерней поверке пусть представит его команде». Командир милостиво отпустил нас, и мы вернулись в каюту офицеров, где на столе уже стояли гранёные стаканы с разведенным спиртом и лежали ржаные сухари. После только что перенесённого эта картина меня приятно удивила, а когда все мы выпили, да ещё Олег мастерски изобразил то что было в каюте командира, стало вообще весело. Так я влился в офицерский коллектив настоящих подводников. И, как водится, меня, как новенького и самого молодого, вскоре загрузили по самую макушку. Старпом Кулаков обязал меня в течение ближайших дней переписать из чернового вахтенного журнал центрального поста всё в чистовые секретные вахтенные журналы, а замполит Соловьёв поручил еженедельно проводить политинформации. Всё это я выполнял своевременно и качественно.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Это был Десятый урок: для Системы Главное - чтоб Ты был Верным, а Грамотность в Деле - вторична... Простят в счет Будущего... Тогда Я мог себе позволить Думать Так! Тяжкий Груз Флотской Ответственности в виде Безопасности Кораблевождения еще не лег на Мои Плечи... Десятый урок я потом «усваивал» всю Флотскую Жизнь! Об этом речь еще впереди...
В начале четвертого курса я вступил в ряды КПСС. Единогласно приняли Меня... Кандидатом в члены КПСС. Сильное было чувство: осознание того, что теперь Ты - коммунист, а значит - Верной Дорогой идешь, Товарищ... Вообще тогда это звание воспринималось Моей Душой как символ Абсолютного Совершенства! No pasaran! Они не пройдут... Раз Ты - коммунист, то это знак Абсолютного Служения Идее и Жертвенности за Нее. По сути, уже «Бюра» в Питонии была ни чем иным, как первым мостком к Партии. Я на своей шкуре в полной мере постигал тогда глубокий смысл строк В. Маяковского:
Плохо человеку, когда он один... Плохо одному: один - не воин! Каждый сильный ему господин, И даже слабые... если двое. Но если в партию сгрудились малые - Сдайся враг! Замри и ляг... Партия - рука миллионопалая, Сжатая в один громящий кулак!
В «Бюре» Я впервые перестал быть Одиноким. В «Бюре» Я впервые понял, Что гораздо сильнее Физического Превосходства - это Превосходство Моральное, основой которого является сильная Идея... Испания стала вторым моим мостком к Партии. «Провоевав» в интербригадах и коммунистических батальонах, Я неосознанно стал воспринимать коммунистическую идею как некую разновидность Прометеева Огня - «светя другим - сгораю сам!»... Снова Жертвенность и Служение Идее, воплощением которой обязательно должно стать Дело... Дело, которому Ты служишь!
Но... в то время Партия не подвигла Меня к освоению Знаний, которые являлись Содержанием Дела - штурманского... Я оказался очень Слабо Подготовленным к Эксплуатации Технических Средств Кораблевождения... Потому меня ожидала в ближайшем будущем незавидная участь - Иждивенца Действующего Флота... Представляя себе Командира Штурманской Боевой Части, которому Судьба «преподнесет» Меня в качестве подарка, Я Ему не завидовал! А о том, какой может быть Его реакция на Мои «не знаю... не умею... не владею...» Я вообще предпочитал не думать...
Рота вступила в новый статус - «Отцов и детей»! Левый рукав форменки приятно грели пять золотых уголков... А Мои плечи в тот период украсили еще и погоны «главного корабельного старшины» - высшее воинское звание курсанта... Должность замкомроты позволяла Мне свободно покидать стены училища в любое время, Я владел «сквозным» увольнительным билетом, то есть имел право являться на службу к 08.00 следующих суток... Все попытки «штатного» ротного начальства лишить Меня старшинских привилегий, мотивируя недостатками в учебе, неизменно блокировались Вышестоящим Руководством.... Вот одно из «резюме» начальника штурманского факультета по поводу очередной «свары»: «Я согласен терпеть лишнего троечника на пятом курсе, если его трудами Я имею отличную роту второго курса...». Это был Одиннадцатый Урок: оценки одного и того же отрицательного пли положительного факта «низами» и «верхами» Системы могут не совпадать! Пока «несовпадение» - в Мою пользу...
С особым удовольствием оглядываю Себя в зеркале: теперь рядом с питонским знаком на правой стороне груди появился другой знак - «за дальний поход» - долгожданный, очень престижный у курсантской братии. Обычно этот знак штурмана получали уже после практики на втором курсе -за учебные походы по маршруту «Кронштадт- Севастополь» или «Севастополь - Кронштадт»... Мы их в шутку называли «Европа слева» или «Европа справа»... Нашей роте не повезло: в тот год поход сорвался из-за срочного ремонта корабля. Зато на четвертом курсе мы, что называется, «оттянулись» по полной: маршрут «Кронштадт - Вера-Крус - Картахена - Гавана»! Представляете себе? Мексика, Колумбия, Куба... Финский залив, Балтийское море, Датские проливы, Северное море, пролив Ла-Манш, Атлантический океан, Азорские остров, Карибское море, Флоридский пролив, Мексиканский залив... Впечатляет? Поход длиной в 89 суток. Заходы в Вера-Крус, Картахену, Гавану - по 5 суток! Концерты, экскурсии, посещения... Тропическая экзотика... Несколько самых острых впечатлений о Походе... Ему Я обязан Многим. Для абсолютного большинства из нас - это Первая Встреча с Океаном! Что она сулит нам? Начало... Вечер перед Стартом. Мы собрались на баке... Просто сидим на палубе... Июльская жара медленно спадает... Чуть прохладнее стало... Раскаленная стальная коробка прочно держит дневной жар... Бетонная стенка опустела... Вода у борта - сонный желтый кисель... Пятна соляра... Мелкий мусор... Завтра - Начало... А сегодня Мы вдруг запели... Что бы вы думали? Вовек не угадаете! Но как-то по-особенному тепло звучат полузабытые слова... «Прощай, любимый город... Уходим завтра в море...»
Словно Невидимая Черта уже отделила Нас от всего того, что зовется Берегом... Не скоро мы вернемся сюда - это будет уже Поздняя Осень! Утро... «На флаг и гюйс - смирно!» Поднят флаг и гюйс... Чего-то догружают... Офицеры штаба бригады собрались в салоне... И вот... команда, которая до сих пор заставляет сердце учащенно биться... «Не идущим в поход - покинуть корабль!» Оркестр... «Прощание славянки»... Выбраны якоря..... Первый бурун от винтовой отработки за кормой... Поход начался!!! ...Балтика совсем разомлела от жары... Абсолютно гладкая поверхность лениво расступается перед форштевнем... Раскаленная палуба «прожигает» даже наши видавшие виды «гады»... Дышать почти нечем... Кондиционеры пока не включают... Пот вытирать нет смысла - чем больше вытираешь, тем больше льет... Простыни влажные, спать невозможно, поэтому, даже сменившись с вахты, остаемся на палубе... На подходе к Датским проливам нас встречает дождь... Мы тихо радуемся ему... Никогда не думал, что капли дождя могут Так Радовать... Утром выходим из Скагеррака... Здравствуй, Северное море! Ярко-синяя вода лениво лижет борта... Справа - очертания берегов... Норвегия... Где-то там, неразличимый отсюда, скрывается порт Ставангер...... Слева - Дания... Ночью, во время вахты, на траверзе левого борта я явственно видел фигуру Гамлета - принца Датского... Но... увы! Утешить нашего случайного гостя нечем: здесь нет Офелии... В районе Ла-Манша - сплошное море огней! С интервалом 10 минут мимо нас проходят встречные суда. Что-то многовато нас получается... Малые дистанции пугают. А вдруг... Но вот - мы в проливе! Справа остается мигающий нам Галлопер - главный маяк в устье Темзы... Спасибо, друг, в Лондон мы зайдем в другой раз... Туман «спасает» нас от утренних занятий астрономией... Да здравствуют туманы!!! Но... что это?? Я чуть-чуть не ударился головой о переборку... Через несколько минут все становится понятным: корабль вышел в Бискайский залив... Ужас, который начался внезапно и продолжался почти двое суток, Я опишу подробнее... Килевая качка - вот его имя! Мы живем в носовых кубриках, а это значит, что страдание от «качелей» здесь невероятное: корабль медленно «взбирается» на горб очередной волны, а потом стремительно «плюхается» вниз... Бац! Удар носом в основание... И снова - «взлет»...Красивая картинка, если со стороны глядеть... Особенно - в кино: «ходили мы походами»...
А реальное ощущение такое: сначала тебе Что-то сдавливает живот... Плавно, наваливаясь снизу, поднимая тело вверх.... Вот сейчас желудок окажется между зубов... И вдруг стремительный «полет» твоих внутренностей вниз: теперь кажется, что если не подставить обе руки, то кишки «пробьют» днище... Бац! Я - дневальный носового кубрика... И обязан в течение двух часов Это выдерживать! С интервалом 10 минут... Качели, мать вашу... Какие там... часы! Уже через 15 минут завтрак Мой украшает палубу рядом с дверью в кубрике. Час кажется вечностью... Я выблевал недельный запас желчи. Тошнота парализует Волю... В ушах - гул, в глазах - «зайчики»... Вспоминаю питонские уроки и начинаю «лечиться»... Той Самой Шваброй, о которой уже рассказывал. Помогает... Второй час бежит легче и быстрее. А вот и смена Моя появляется: лицо - зеленое, в глазах - Ужас от предстоящего испытания. Терпи, моряк! Капитаном будешь... Измученное тело, наконец, занимает Горизонтальное Положение! Ощущение непередаваемо!!! Воинский Долг свершен... Вторые сутки общения с бискайской зыбью проходят легче... В голове Моей сумбур от невеселых мыслей: Как же Я буду «штурманить» на качке?
Выдь на мостик... Чей стон раздается Над просторами русских морей? Это штурман над картой ... Прокладая пути кораблей...
Не очень прилично по форме, но очень точно по содержанию... Атлантика встречает нас Величавым Покоем и Бесконечным Простором.. Мы уже в тропической форме: удобные шорты, безрукавки, пилотки, тапочки... Погода настраивает на Безмятежный Лад... Вот только астрономические «ритуальные танцы» достали вконец... «Утренние и вечерние навигационные сумерки» - звучит солидно, заманчиво... даже интригующе...
А на деле - Форменное издевательство! Вот типичная ситуация... В 03.00 наша смена передает вахту «каспийцам» (это - курсанты Каспийского ВВМУ)... Радостно залегаем в койки в предвкушении четырехчасового сна... Но ... радость оказывается преждевременной... Повылезли звезды, черт бы их драл: «Второй смене собраться на верхней палубе для астрономических наблюдений...» Матеря и звезды, и свою незавидную долю, выползаем наверх... «Товсь - ноль»... «Товсь - ноль»... Визируем «линии положения» у дежурного преподавателя, и - вниз... После посчитаем, а сейчас - спать. Море любит сильных. А сильные любят... Да, и спать тоже... Я - очень эмоционален. Но встреча с Океаном Меня просто завораживает! Ощущения переполняют Душу... Особенно - во время ночных штурманских вахт... Особой поэзии в том, чтобы четыре часа тупо торчать над картой, «прокладая» одну и ту же прямую линию, Я не вижу, поэтому напрашиваюсь периодически нести вахту наблюдения.. Это - мера предосторожности на случай, если кто-нибудь «сыграет» за борт.. Суть вахты проста как апельсин: занимаешь выемку у лееров по правому или левому борту и смотришь в Ночной Океан... Смотришь и Слушаешь Постепенно глаза привыкают к Черноте Ночи... Равномерный плеск волн у борта... Свечение планктона то вспыхивает, то гаснет... Звезды - прямо над головой... Вот созвездие Кассиопеи... «Хорошие» звезды, в виде двух соединенных углов (XV).... Ни с чем другим не спутаешь... А чуть ниже - мое любимое созвездие Скорпиона. Самая большая звезда - Антарес - подмигивает Мне желтым глазом... Звезды - крупные, яркие... А вот и лунная дорожка пересекает курс кораблю... Мне кажется: если напрячь глаза, то вот-вот Я увижу Фрэзи Грант - Бегущую по Волнам - на этой дорожке...
Когда палуба вниз уходит И смерть бредет по морям Кораблям на помощь приходит Бегущая по волнам. Из тумана, из брызг соленых Тихо к мачте она придет, Пройдет вдоль голов склоненных И силы слабым вернет. И снова встанут матросы, И снова начнут борьбу. Подтянут сникшие тросы И вновь поверят в судьбу А та, что веру вернула, Победу в борьбе принесла Тихонько за борт шагнула И быстро в туман ушла. Ушла к сияющим зорям, К неведомым островам, Что спрятались в синем море - Недоступные кораблям. Так выпьем, друзья, за долю Что судьба уготовила нам, За счастье, ветер и волю, За Бегущую по волнам!
Не удалось... в этот раз... Но ощущение Неизбежности Встречи - абсолютно реальное... Оно овладевает Мной все сильнее... Затерянные в Океане... До одного берега - 700 миль, до другого - 1300... Идем в зоне, где место корабля можно определить только астрономическим способом: по высотам Солнца - днем, по высотам звезд и планет - ночью... Дни идут похожей чередой... Мы - и Океан... Иногда лишь американский самолет базовой патрульной авиации «Орион» лениво пролетит мимо корабля... Вахта кончается... Скоро - утренние навигационные сумерки... Секстан в руки - и за работу, товарищи Будущие Штурмана. Надежда ВМФ СССР... А она, как известно, хороший завтрак, но плохой ужин... В отношении Меня - прямо в точку: пока все Мои потуги «зачесть» хоть одну астрономическую задачу кончаются неудачно... Не умею «качать» секстан... Из-за этого - большие ошибки при «снятии» высот... Поэтому во время «адмиральского часа», когда отличники спят после сытного обеда, Я тренируюсь на верхней палубе... Но - есть и маленькие, но очень существенные радости в нашей походной жизни: сегодня переводят корабельные часы на 1 час назад... Это значит, что Мы перешли в очередной часовой пояс... А поскольку корабль идет на запад, то время периодически «приводится» в соответствие... Бурная радость в Наших Душах! Еще бы... и Вы обрадовались бы, если вместо команды «Вставать», получаете еще 1 час послеобеденного Сна... А Монотонность Движения и Безмятежный Покой Океана с каждым днем все больше и больше «сужают» Поле моих Эмоций... Постепенно их сменяет Рутинная Повседневность Суточного Распорядка... и Необходимость Делать То, Что Должен! Впервые тогда Я увидел еще одну грань Будущего Дела: делай, что должен, и Будь Что Будет! И еще кое-что Я понял: Верность Системе не отменяет Необходимости Знать Дело! На берегу это не так важно, но в Море - очень часто это вопрос Жизни и Смерти.. На берегу, в родном училище, Ты - заместитель командира взвода, старшина роты и еще бог весть кто... Большой начальник... Кого Система по Непонятым Пока причинам «двигает» вверх по курсантской служебной лестнице. А в море все не так: здесь Мы делимся на тех, кто умеет «качать» секстан, и на тех, кто не умеет... Или - на тех, кто хорошо переносит качку, и на тех, кто плохо... Одним словом - Профессиональные Задатки у Меня пока неважные... Но - помогают Воля и Командные Качества... Мы - можем! Мы - должны! Мы - будем! Открылись Азоры... Сегодня утром, во время нашей вахты... Явственно виден двугорбый остров Фойял... Зеленые вершины слегка расплываются в тропическом мареве... Хорошо бы пробежаться нагишом по золотому песку и окунуться в теплые волны... Размечтался... А как насчет того, чтобы «поснимать» высотки секстанчиком? Вот-вот, правильно... «Нужно очень захотембы и немного попотембы...» Это - из забавного мультика про мишку, который захотел стать олимпийским чемпионом. И все-таки жаль: Азоры постепенно исчезают в Океанском Безбрежье... «Вот так и жизнь пройдет, как Азорские острова...» И станут они для нас Несбывшемся... А каждый пойдет Своей Дорогой дальше... Останется Память... И все!
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Я понял, что их закрывает уходящая от меня к берегу вершина волны, с саженок перешёл на спокойный брасс, чувствуя, что меня уже подталкивает вперед могучая сила откатившейся и догоняющей теперь меня волны. Я поплыл к то появляющимся, то пропадающим далеко впереди силуэтам баркасов. Здесь волн больше нет, и грохота прибоя не слышно, и качает вроде бы как-то ласково. И не было, было просто нетерпение. Скорее туда, к людям. Оглядевшись вокруг при очередном подъёме на пологой волне, я увидел и справа и слева от себя головы других пловцов и совсем успокоился. Подплыл я к внезапно появившемуся передо мной баркасу, вернее, меня волна прямо об него шмякнула, но я не ушибся, выставив вперед руки. А вот влезть в него не успел, так как меня от него отбросила другая волна. Только после второго раза меня подхватили руки спасателей и как мешок втащили в баркас. Я свалился на его дно, а спасатели уже тянули руки к следующему подплывающему с выпученными как у карася глазами. И таким манером прошла вся операция. Нас пересчитали, убедились, что все в наличии, и флотилия двинулась к стоящей далеко на горизонте «Волге». Тут я и увидел, что дельфины, которых я не встретил ну пути, всё же тут есть. Они носились вокруг баркасов, выпрыгивая из воды, как будто радовались нашему спасению, и так провожали нас до самого судна. С тех пор я очень люблю этих животных. Я потом часто встречал их в водах Тихого океана, стоя на мостике подводной лодки, и всегда рад был этим встречам, напоминающих мою морскую юность. Не буду много распространяться о первых военно-морских буднях, скажу только ещё, что нормальная размеренная учёба у нас началась после нового года, когда полностью был восстановлен учебный корпус, но поскольку мы росли вместе с растущим заново училищем, быт наш резко отличался от быта в других училищах. Мы периодически участвовали в восстановлении города Севастополя, вплоть до конца второго курса. Но это делалось уже размеренно, по плану. То есть периодически, как в обычный наряд, отправлялось на работу какое-либо подразделение. Обычно это был взвод. Иногда конкретные работы закреплялись за каким-нибудь конкретным подразделением.
К примеру, мой третий взвод первой роты в начале второго курса оборудовал водную станцию в бухте Песочная, расположенной между нашим училищем и раскопками древнегреческого города Херсонес. Мы с утра до вечера ныряли в бухте на глубину до трёх-пяти метров, привязывали канаты к затопленным катерам, бочкам, ящикам и прочему хламу, а трактор-тягач выволакивал их за эти канаты на берег. Мы строили пирсы, выравнивали дно в их районе, насыпая привозимый самосвалами песок. Другие взвода были заняты другими работами. В течение четырёх лет учебы интересных и поучительных для меня событий было видимо-невидимо, но боясь наскучит, остановлюсь здесь на трёх.
В середине второго курса соответствующие работники установили, что курсант старшина 2 статьи Лазаревич (Геной его звали) при поступлении в училище скрыл важные факты своей биографии, боясь, что его не зачислят в училище, узнав, что он был в немецком плену. Он скрыл, что в начале 1942 года, когда ему было 17 лет, его вместе со старшим братом немцы угнали из родной Белоруссии в Силезию на шахты. Оттуда он в группе с другими узниками бежал. Во время этого побега многие, в том числе и его брат, погибли. Ему же удалось добраться до Чехословакии, где он вступил в словацкий партизанский отряд. Когда туда дошла Советская армия, он вступил в её ряды и провоевал до конца войны. В автобиографии же он написал, что в армию вступил на нашей территории, когда достиг призывного возраста. Сразу же был издан приказ об его отчислении из училища, а политотдел отдал распоряжение комитету комсомольской организации исключить его из комсомола за проявленную нечестность. Комитет отказался единолично принимать такое решение и настоял на созыве общеучилищного комсомольского собрания. На этом собрании выступающие от руководства училища и незначительная часть курсантов заклеймили Гену позором, заявляя, что он проявил нечестность и неуважение к партии и её помощнику – комсомолу. Комсомольцы же в подавляющем большинстве говорили по-другому. Да, он проявил нечестность, но не из-за корыстных целей, а из-за желания поступить учиться в училище, чтобы стать на всю жизнь защитником Родины, каким он себя показал во время войны. Скажи он правду, его лишили бы такой возможности. Да, защитить его от отчисления из училища мы не можем, потому что не вправе. Но вправе сохранить его в рядах комсомола. Такое право он заслужил с оружием в руках.
Началось голосование, и из зала не поднялась ни одна рука за его исключение. И второй раз, после разъяснительной работы, проведённой с нами поротно и повзводно, собрали собрание, но мы не изменили своего решения. Гена уехал домой комсомольцем. Теперь второй случай. Был у нас курсант старшина 2 статьи Максимук, который являлся физоргом комсомольского бюро 1 роты. Он был общительным и весёлым парнем. Хорошим организатором. Отличник учёбы и хороший спортсмен. И вот, когда мы были на практике, кажется на крейсере «Красный Кавказ», в одну из суббот, сразу после большой приборки к борту подошел катер, из которого по трапу на крейсер поднялись два человека в лёгких плащах и, встреченные дежурным офицером, прошли в дежурную рубку. Через несколько минут по судовой трансляции прозвучало: «Курсант Максимук, прибыть в дежурную рубку!». Мы как раз в кубрике забивали козла. Отложив костяшки домино, Максимук поднялся из-за стола и ушёл в рубку. И больше мы его не увидели. Позже вахтенный у трапа рассказал, что видел, как Максимук вышел из рубки вместе с двумя теми посетителями, они спустились по трапу на катер, и катер сразу же ушел к берегу. Уже позже, встретившись во Владивостоке (помнится, это было где-то в 1960 году) с бывшим работником нашего училища, который, насколько я помню, был на кафедре физподготовки, я узнал от него, что тот Максимук был вовсе и не Максимук, а бывший офицер эсэсовской дивизии «Галичина», воевавшей на Украине. И был не 1925-го года рождения, а 1921-го. Документы у него были от расстрелянного немцами его родственника, очень похожего на него. И что его после войны заслали к нам, чтобы он внедрился в Вооружённые силы СССР.
Третье запомнившееся событие, связанное лично со мной, произошло в конце третьего курса на практических занятиях по подрывному делу. Руководителем занятий был опытный подрывник – мичман Гвоздобоев, обликом своим оправдывающий свою фамилию, громадного роста и с пудовыми кулаками. Наша группа состояла из десяти человек, а так как командир отделения по какой-то причине отсутствовал, то я был за старшего. Высадившись с катера в бухте то ли Камышевой, то ли Казачей, уже не помню, мы проводили там всякого рода подрывы. Много там было для этого разных объектов. И полуразвалившиеся строения и разная, оставшаяся со времен войны техника. План занятия был уже завершён, но оставался ещё один заряд. Мичман, страстный рыболов, решил немного порыбачить, а нам доверил найти ещё что-нибудь стоящее и подорвать. И мы отправились на поиски объекта. Смотрим – торчит наполовину из песка рогатая мина. Похоже типа КБ. Объект стоящий. Прикрепили мы к одному из рогов заряд и сделали все остальное точно, как и положено. Разнесли провода на соответствующее расстояние, отрыли укрытие, проверили пульт, подсоединили к нему провода и повернули ключ. И сразу поняли, что мина-то действующая. Впереди в поднебесье взметнулся столб земли, огня и дыма. Земля под нами вздрогнула, а адский грохот, от которого аж мозги зачесались, сразу лишил нас слуха. И нас засыпало по самые уши. Выползаем, чихаем и чихания своего не слышим, а в носу щиплет от какого-то кислого запаха. Видим, бежит к нам мичман, руками размахивает, рот разевает, кричит что-то очень неприличное. И это неприличное касается нас. На это происшествие самое серьезное внимание обратил начальник училища Герой Советского Союза адмирал Колышкин, год назад сменивший на этом посту адмирала Жукова. С его подачи командир роты меня как виновника несанкционированного землетрясения отправил на гауптвахту на трое суток. И вот я на гауптвахте, и совесть меня мучает. Все думаю, что же там с бедным мичманом теперь сделали. Как же я его подвёл. И вижу – вот и мичман вместе с начальником гауптвахты идёт, и они оживленно о чём-то разговаривают. И мичман меня увидел, и почему-то улыбается. И самое удивительное это то, что он мне улыбается. Подошёл, хлопнул меня по плечу легонько, от чего я чуть вокруг своей оси не развернулся, подал мне свою руку и приветливо пожал мою ладонь, полностью утонувшую в этой лапище.
И говорит мне: «Не дрейфь. подрывник! Начальник губы обещал тебя сильно не притеснять. Посиди тут немного. Это полезно. А я тебе вот курева принёс». Оказалось, что мичмана вовсе и не наказали. Адмирал, похвалил его за то, что он так хорошо обучил своих подопечных подрывному делу. Мы-то, оказывается, всё сделали грамотно, то есть продемонстрировали хорошую выучку. Меня же наказали для большей пользы дела. Для острастки, чтобы не самовольничал в дальнейшем и не зазнавался, а понимал: хорошо сейчас обошлось, а могла и беда случиться. И это правильно. Вообще учёба была насыщена захватывающими событиями и богата незабываемыми впечатлениями. Всё было интересно, и я не испытывал никаких особенных трудностей ни в усвоении морских наук, ни в общении с однокашниками. Помню, как вначале я держался земляков и настороженно относился к другим. Но уже с первого курса все стало иным. В нашем третьем взводе первой роты из Оренбуржья я был один, ещё один из Уфы, а остальные были и из Тамбовщины, и с Подмосковья, и с Поволжья, и из Одессы, Днепропетровска и Кривого Рога. И все были прекрасными товарищами. Одни одесситы – два Виктора Евсеев и Скабард – чего стоили! Когда Евсеев переходил на неповторимо-смачный одесский жаргон, то это стоило послушать. Жванецкому до этого далеко. Вроде: «Заходим в кабак, так там народу – битками набито, с яблоками негде упасть». Я ни разу не видел его в растерянности или озадаченным. В любой ситуации он находил выход и ободрял, поддерживал других. Другой Виктор, который Скабард, был человеком другого плана. Говорил редко, больше молчал, но уж если как скажет, то так, что вопросов больше не требуется. Был он невозмутим. Кто-то выразился: если сверху будет падать кирпич, то Скабард и голову не поднимет, пройдёт так спокойно, что кирпич застесняется и упадёт мимо. На уроках он очень внимательно слушал, но ничего не конспектировал, на самоподготовке в основном читал художественную литературу. Он даже в курилке читал. Стоит в клубах дыма, в правой руке самокрутка дымится, в левой раскрытая книга. К этому все привыкли и не обращали внимания.
При подготовке к экзаменам, а на неё обычно отводилось не менее трёх дней, он в первый день рыскал по книжным магазинам или библиотеку перекапывал, набирал кучу всяких пособий и учебников. Во второй день всё это перелистовал, а в третий день все это отодвигал в сторону и обращался к классу: «Ребята, у кого есть хороший конспект?». Ему давали, и он его успевал бегло просмотреть и на другой день блестяще сдавал экзамен. Он был отличный пловец, и мы с Евсеевым были подстать ему. В училище был обычай, когда преподаватель в начале экзамена раскладывал билеты на столе, то первых трёх вызывал не по списку, а предлагал подойти добровольцам. Оба Виктора и я сразу поднимали руки. Мы сдавали первыми и до конца экзамена, практически до обеда у нас было свободное время. Мы, оставив одежду в казарме, бежали к морю, плавали и загорали до построения на обед. Обычно мы выплывали из Песочной, проплывали вокруг развалин Херсонеса и на берег выходили или в бухте круглой, или у памятника погибшим кораблям при входе в Севастопольскую бухту. Там мы немного загорали, а иногда, в зависимости от времени или погоды, сразу разворачивались и плыли обратно, проплывая таким образом более пяти миль. Это вовсе не рекорд. На праздновании дня Военно-Морского флота мы в числе сотни других пловцов участвовали в звёздном заплыве. В сопровождении катеров мы в белых беретах стройными рядами плыли из бухты Песочной до самой водной станции, толкая плотики с разными транспарантами, это было около семи миль. Вообще в нашем училище для купания нам была предоставлена полная свобода. В хорошую погоду мы этим занимались практически всё свободное от учёбы время. Даже после вечерней поверки у нас до отбоя было достаточно времени, чтобы, выбежав из казармы, попрыгать со скал в воды Стрелецкой бухты. Море со свободным доступом было вокруг. На западе от казармы в ста шагах Стрелецкая бухта, на севере в пятистах шагах – открытое море, на востоке, тоже в пятистах шагах – Песочная бухта. И нигде никаких заборов, никаких КПП. Летом в период свечения моря в вечернее время купание выглядело фантастической феерией. Не только мы оставляли за собой светящиеся траектории, но иногда в нашу компанию врывалась стая дельфинов, и тогда море буквально закипало огненными трассами и сверкающими искрами брызг. Не раз мы отваживались купаться и в штормовую погоду, хотя делать это у скалистых берегов было опасно.
И однажды там случилась беда. Правда, она не была связана с купанием. Наше отделение в одну из суббот во время большой приборки было отправлено на берег бухты стирать дорожки, шторы, скатерти из ленкомнаты. Мы со стиркой задержались и запаздывали на обед. Командир отделения Вася Харичкин решил отправить кого-нибудь в роту сообщить, чтобы на нас заказали расход. Для этого гонец должен был преодолеть скалистую кручу, чтобы попасть в роту кратчайшим путём. Пробираться вдоль берега до казармы пришлось бы среди валунов и прибоя, что долго. Скабард посоветовал послать курсанта Шереметьева, сказав, что этот известный пройдоха, если сорвется, то не упадет, а будет парить в воздухе. Все посмеялись, потому что сказанное очень точно характеризовало всем известные способности Шереметьева всегда выходить сухим из воды. Но Вася почему-то решил не рисковать подчинённым, оставил за себя Скабарда и на кручу полез сам. И сорвался. Сильно он покалечился, после того, как отлежал в госпитале, был демобилизован. Очень жалко было всем расставаться с ним. Он был замечательный товарищ, все искренне любили и уважали его.
Время несло меня вдоль выбравшей меня дороги, а я всё ещё не определился в отношении своего будущего. К моему стыду, оно вроде и не интересовало меня особо. И меня даже не настораживал сам факт безразличия к своему будущему, к тому, что я вроде как не от мира сего. В этом отношении вспоминается один случай, когда, будучи в отпуске после второго курса, я встретился со школьным учителем по истории. Оба мы были рады встрече, так как история всегда была моим любимым предметом. В процессе разговора он спросил меня, кем я собираюсь стать конкретно: штурманом, или артиллеристом, или минером. И я растерялся. В моем сознании мелькнул дурацкий ответ: и тем, и другим, и третьим хотел бы я быть. Но, будучи всё-таки не окончательным идиотом, я этот мысленный ответ не озвучил, а сказал, что не решил еще. И когда на вопрос, сколько хоть получать я буду, став лейтенантом ВМФ, я тоже ответил, что не знаю, что как-то не задумывался об этом. Он посмотрел на меня с каким-то настороженным интересом и удивлением и тактично перевел разговор в другое русло. Ничто тогда не предвещало, что училище я окончу штурманом, так как по этой специальности я успевал вовсе не лучше, чем по другим. В артиллерийском деле мне везло больше. У нас был прекрасно оборудованный кабинет артстрельбы, и практические занятия в нем проходили очень интересно. Когда стоишь в рубке и смотришь в окуляр дальномера, панорама открывается как в действительности. И палуба под ногами покачивается, и облака над морем движутся. И вот на горизонте появляется цель. Её нужно опознать, получить данные об элементах движения: дистанция, курсовой угол, относительная скорость. С учётом угла и скорости ветра, а также дальности стрельбы рассчитать ВИП (величина изменения пеленга). ВИР (величина изменения расстояния). Принять решение о виде стрельбы или очередью или залпом; уступом вправо или влево, и дать команду. С учётом видимых результатов надо вносить корректуру, учитывая ещё и своё маневрирование и предполагаемый манёвр цели. И как не вспомнить тут Славу Синегубова из Тамбова, который додумался значительно упростить расчёты производимые в уме с помощью составленных им дополнительных таблиц. Мы быстро усвоили это, и дело у нас пошло успешнее. А какое удовлетворение получаешь, видя, как за целью встает ряд всплесков (перелёт), потом всплески перед целью (недолёт) и затем накрытие цели.
Так же интересны были тренировки на столе атаки на бригаде противолодочных кораблей, где мы отрабатывали поиск и атаку подводной лодки. И тут у меня были очень даже неплохие успехи. А вот в штурманском деле я как раз в лучшую сторону не выделялся. Нет, я освоил все способы определения своего места в море, быстро выполнял навигационную прокладку, достаточно разбирался в штурманских приборах. Даже гидрометеорология, казавшаяся многим нудным предметом, мне почему-то нравилась. Но отличных оценок по штурманскому делу у меня было меньше, чем по другим наукам. У меня не хватало аккуратности, и очень уж коряв мой подчерк. Это, видимо, потому, что слишком рано я грамоту освоил и писать научился самоучкой, до школы, то есть минуя процесс выведения палочек и крючочков в тетрадке в косую линию. Ведь до сих пор, чтобы читающие поняли, чего я такого написал, я вынужден выводить полупечатные буквы. Помню, как однажды преподаватель по навигации капитан 1 ранга Медведев, проверяя мою прокладку, укоризненно посмотрел на меня и спросил: «Курсант Щербавских, а вы которой ногой прокладку делали? Похоже не правой, а левой. Не обессудьте, хоть и приплыли вы туда, куда надо, но кроме тройки, я вам ничего другого предложить не могу». Очень ехидный и остроумный был капитан 1 ранга Медведев. Но я на него не с обиде. Тем более, что на выпускных экзаменах он мне поставил оценку «отлично». Но, главное, знания он мне дал твёрдые. И вот, несмотря на все, когда вначале четвёртого курса нам предложили 3 варианта дальнейшей учебы, я без колебаний выбрал штурманский факультет. Почему? Видимо, к этому был какой-то намёк в самом начале моей дороги.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
«...Первое: иногда недостаточно жестки и пунктуальны. Второе: много слов слишком, чуть-чуть меньше эмоций. Третье: больше сдержанности и выдержки. Владейте голосом и лицом. Четвертое: больше индивидуальной работы с курсантами. Выделение группы хорошо, но это плохо влияет на мнение остальных. Пятое: меньше гласного самобичевания. С работой согласен, благодарим за многое, спасибо за цель».
«... Прожили мы с Вами О.К. ни много, ни мало, а полгода. Мою симпатию Вы завоевали еще тогда, в первый день, когда подсели ко мне и начали беседу о том о сем, в общем, знакомство. Помню его дословно. В памяти у меня, да думаю и у всех нас, останется и сад, который мы сажали все вместе, и песни, которые Вы нам пели в машине. Песня и Вы неразделимы, так уж оно и есть. Давно анализирую, пытаюсь что-то перенять для себя, но не удается, видно еще много надо над собой работать, чтобы стать таким же командиром. Я рад, что мы вместе будем жить еще полгода, думаю, что и потом оставшееся время мы будем вместе. Желаю, чтобы будущие матросы, которые будут в твоем подчинение, так же уважали и любили тебя, Олег как мы».
«...Порой мне кажется, что я знаком с Вами минимум 2 года, так прочно Вы вошли в мою жизнь, а знакомы ведь всего 5 месяцев! Я навсегда запомню это время - именно за этот период я стал настоящим курсантом. Это Вы, О.К., научили меня носить нашу красивую военно-морскую форму, дали эталон командира-воспитателя личного состава, заставили понять, что я «в первом взводе, а не в каком-нибудь третьем» - чем я и горжусь, «зажгли» меня своей игрой на гитаре, и я решил, что буду стремиться к такому уровню игры на гитаре. Я рад, что именно Вы были у нас ЗКВ и, будь моя власть, я бы оставил Вас до последнего срока, т.е. до Вашего выпуска. Но, Вы не уходите совсем, и я уверен, что наша дружба будет крепнуть, и мы почерпнем еще много того, что так необходимо морскому офицеру».
«...Уважаемый О.К.! В Вашей работе как ЗКВ я, признаться, не обнаружил никаких более или менее значительных недостатков. Это действительно так. Взыскания, по-моему, Вы всегда накладывали, по крайней мере, на меня, справедливо. Мне понравилось в Вас такое качество, как умение признать свои ошибки и недочеты, и то, что Вы не пользуетесь принципом: «Прав тот, у кого больше прав». А теперь, разрешите поблагодарить Вас за все то хорошее, что я от Вас получил. Благодаря Вам, я взглянул теперь на многие вещи иначе и, по-моему, правильнее. Спасибо Вам большое! Р.S. Если я тут написал что-нибудь не так, то, пожалуйста, забудьте все это, но учтите, что я это написал совершенно искренне».
«...За время нашей совместной службы, в вашей деятельности, как ЗКВ нашего взвода, серьезных недостатков и упущений с вашей стороны, на мой взгляд, не было. Ваша строгость, порой даже излишняя, иногда, конечно, вызывала обиду, но это все мелочь, и как написано в уставе на строгость командиров не жалуются, и поэтому, это, скорей достоинство в вашем руководстве. Больше ничего сказать не могу. И, вообще, спасибо за хорошее отношение как равного к равному».
«... Недостаток - вспыльчивость. Считаю Вас требовательным и принципиальным командиром. ...1. Что мне понравилось, и в чем я бы хотел подражать Вам: 1) Принципиальность, полнейшее отсутствие панибратства. 2) Неустанная требовательность. 3)Умение держать себя перед строем. 4) Аккуратность во внешнем виде. 5) Чувство коллективизма. 6) Умение «войти в положение». Это самое главное, но далеко не все. У нас в 111, даже самые скептики ценят Вас за справедливость. 2. Что я посоветовал бы Вам устранить, над чем подумать: 1) В столовой иногда Ваши темы для разговоров не аппетитны. 2) Не стоит снова срываться на мат, если Вы решили его больше не употреблять. И еще одно. Может быть это специфика училища, и здесь можно больше строить свои отношения с подчиненными па вере в то, что он хороший и поймет, но на флоте, наверное, где матросы - не свой брат- курсант, чуть-чуть «покруче». Словом, по пословице (по это уже как напутствие): «На флоте лучше иметь мягкий шанкр, чем мягкий характер».
«...О.К.! За то время, которое Вы были ЗКВ-1, в Вашей работе я особых недостатков не видел. Еще я думаю то, что думают многие из класса: в том, что класс оказался отличным, есть Ваша немалая заслуга. Вашу деятельность я рассматриваю только с положительной стороны».
«...О.К.! За полгода, которые Вы с нами работали, в Вашей работе вряд ли были недостатки, по крайней мере, я считаю так. Когда-то мне не нравилось, что Вы меня наказывали, я даже обижался на Вас. Но иначе ведь нельзя. Ведь Ваша задача была воспитывать из нас хороших курсантов, и я думаю, что Вы многое для этого сделали. Спасибо Вам».
«...Вы верно заметили, что в нашем классе нет коллектива. Но что сделать, чем зажечь ребят. Здесь создались отдельные группы, а целого класса нет. Ведь нельзя жить по волчьему закону: Я думаю, что все Ваши требования вместе с нашим пониманием дела и поддержкой, сделают класс образцовым. Я вполне одобряю Ваши требования».
«...Мы с Вами жили вместе больше 5 месяцев. Мы о Вас узнали много, но о нас Вы узнали еще больше. В Вашей работе мне лично нравится то, что Вы умеете «давить на совесть», т.е. умело подходите к людям разных характеров и нравов. Это мне очень нравится. Претензий у меня особых нет. Разве что такой пустяк, как физзарядка. Когда Вы подсчитываете нам, то получается чуть-чуть высокая частота. Старшина роты считает чуть-чуть медленнее. Ну, в общем, от бега остается неприятный осадок. А если попробовать счет исходя из состояния организма, т.е. чтобы был такой счет, чувствовался «запах воздуха». Этот бег называется лечебным. Но это надо попробовать. Вот и все, что я могу сказать, правда, это так несущественно. В общем, с точки зрения психологии все в норме».
«...О.К.! Во многом Вы правы, что фраза, брошенная мной насчет оповещения, была не правильной. Но, не кажется ли Вам, что «шкурничество», о котором Вы много говорили - слишком резко. Разве Вы не допускаете вариант, что такая моя реакция может быть вызвана какими-то причинами, из-за которых было просто необходимо уволиться? Причина довольно веская, мне не хочется вспоминать о ней, но рассказать о ней я могу».
«...Послание старшине. О методе Вашем и работе. О немногих итогах. Сразу о просчете, который совершен Вами, о котором узнал недавно, вернее потом. Многое из всего того, о чем мы говорили с Вами, заставило задуматься над сказанным. Со многим согласен. Принцип верен. Расхождения в некоторых частностях. Как Вы говорили, в бывшем 111, Вас сразу поняли, а здесь поняли не все. Почему так? Вы сами в принципе не делаете того, чтобы это дошло до каждого. Если бы такие беседы проводились с большинством, то и результаты были бы другие. Вы как суеверная мать, боялись показать свое дитя: вдруг сглазят. Не надо бояться, если уж взялись, то надо как можно шире, пусть с Вами многие не согласились (есть такие), но думать то Вы их бы заставили. Многих в нашем классе надо, оказывается, и убеждать в необходимости требовательности. Примером может служить В.Г.: в его представлении все должно быть объяснено, демократия, одним словом. Это потому, что он свое предназначение понимает неправильно. Кроме В.Г. есть еще и другие. Опасность таких людей в том, что у них сложилось свое мнение о большинстве вопросов. Поколебать эту уверенность в себе смогли Вы, чей авторитет у нас неоспорим. Поколебать для начала мнения, а дальше может больше. Да и Вам легче было бы, если бы все, если не понимали бы, то хотя бы знали, для чего Вы все делаете. Почему строже других ЗКВ требовали? Можете возразить: не могу же я всех переубеждать, заставить мыслить по-своему. Это другой бы не мог, а Вы можете. Заставили же Вы меня жить по плану, а я ведь в душе был страшный анархист. На будущее. Когда лейтенантом придете на флот и будете продолжать свою работу, попытайтесь вовлечь в нее всех своих подчиненных, Вам, думаю, будет от этого легче. Хоть будут люди знать, что у Вас такие убеждения, потому Вы так и поступаете. Не будет непонимания и отсюда - ненужных обид. Второе. Меньше разбрасывайтесь. Вспомните о том, что Вы собирались делать за год и о чем говорили. Много ли сделали? Вспомните. Со стороны виднее, лучше уж промолчать. Лучше сделать, чем просто болтать, потом можно и поговорить. Все пока. Это мое личное мнение. Раз уж просили высказаться. Поработали Вы, ей богу, неплохо. Жаль, что уходите».
«...С надеждой в будущее свет глядим мы нынче вместе, и вот подводим, наконец, итоги общей песни. Итоги действительно были неплохими, даже пока хорошими. Но, надеясь на то, что много еще придется выслушать Вам лестных слов, скажем несколько обычных. Не совсем научились учитывать некоторую неоднородность людей, много субъективизма. Иногда кажется, что слишком много бесполезных повторений, многие положительные идеи не находят логического завершения, как впрочем, и вредные. В некоторых моментах важные события пропускаются с таким же пристальным вниманием, с каким обнаруживаются не важные следствия из других. Признавать это нужно более резко. А так, во многом наши взгляды на военную службу совпадают. Основное нормально».
«...Это не официальная характеристика или какое-либо свидетельство. Это просто мое мнение, которое совершенно свободно может быть ошибочным. Но хочу сказать, что с самой первой встречи я понял, что с Вами у нас работа пойдет. Хотя, сначала Вы и показались мне слегка болтливым, но позже я понял, что слова у Вас не расходятся с делом. Интересен прием со своим уставом внутреннего состояния и устоями совместной службы. Очень часто я убеждался, что у Вас сильная воля и Вы не из тех, кто может только приказать небрежным тоном, а сам заняться отвлеченными разговорами с подчиненными. Есть и отрицательная черта: это скорее пережиток, этакий, иногда, «словесный понос», но Вы способны его вовремя остановить, хотя это часто характеризуется избыточным душевным отношением к человеку. Вы быстро разбираетесь в людях и часто в откровенной беседе говорите свое мнение о нем. Думаю, в дальнейшей службе с матросами так нельзя все о себе рассказывать. Это допустимо только в среде курсантов, а у матросов может вызвать отрицательную реакцию. Мне кажется, авторитет добывается работой, а о себе можно говорить только касаемо каких-либо конкретных случаев из жизни. В общем, мне кажется, что как товарищ, Вы прекрасный волевой человек. Но не совсем правильно. Кажется, это у Вас оттого, что Вы слишком мало знали настоящей ласки. Любовь вещь коварная,... Что касается метода командования и воспитания, то он рассчитан на людей, на которых можно положиться. Т.е. это как советские законы: человек дисциплинированный их не чувствует, начинает буянить кто-нибудь (Ч.) Вы его бах-бах и человек выходит с обвисшими ушами, а Вы его все «долбаете и долбаете». Правда, в конце концов, это дает свои результаты, но если человек слаб, надо ему просто объяснить, а не бить, правда, Вы это тоже делаете. Я за таких офицеров, счастье служить с Вами».
«...Множество раз предупреждали о разговорах в строю, давали десятки «последних» предупреждений. Наказывали мало. Лучше действовать по Крылову «там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить». Имело место некоторое пустословие. В остальном Вы сроднились со взводом, стали его неотъемлемой частицей. Стали гораздо ближе, чем все другие командиры, за это Вам большое спасибо. Не поддавайтесь Вашим настроениям. Ваше плохое настроение иногда отражалось на других. В такие моменты не поддавайтесь желанию сорвать его на ком-нибудь. Это бывало в редких случаях. Но лучше устранить и это. Будьте и в дальнейшем нашим первым другом и советчиком».
«...Итак, О.К. мы с Вами прожили почти 7 месяцев. И Вы просите, чтобы я проанализировал Вашу работу. Ну, что же, я попробую, хотя вряд ли получится что-нибудь путное. До службы в училище я вообще не представлял, что такое армия и какие законы действуют в ней. На гражданке я привык жить вольно, без каких- то ни было стеснений. Я любил защищать себя от нападок, если меня ругали, то я всегда умел найти оправдательные доводы. Здесь меня поразило то, что ты не можешь ничего сказать в свое оправдание. Как говорится «нет тебе оправдания»! И, вот первым исполнителем этой теории, явились Вы, О.К. Я понимаю, что Вы можете сказать: мол, необходима железная дисциплина и т.д. и т.п., но ведь существуют еще и условия, которые не дают тебе сделать то-то и то-то. С одной стороны с Вами было вроде как-то проще, можно было, и поговорить и пошутить..., но с другой стороны - тиран, деспот. Может быть так и надо, но все-таки я с этим не согласен. Например, с А. я держусь более свободно, чем с Вами. Однако в его глазах это не означает, что я распустился и подрываю основы дисциплины, просто А. знает, что я знаю меру и на привязи меня держать не надо. И мне, как бывшему рабочему (все-таки год работы на производстве открывает глаза на многое) этот Ваш деспотизм сразу бросился в глаза. Потом меня интересует такой вопрос, вот Вы стараетесь вбить в нас азы дисциплины и, наконец, добиваетесь успехов (идеально заправленные рундуки, построение за 1 минуту, оружие в идеальном порядке...), все это хорошо, но, вот беда: первый же наш отпуск «сводит на нет» все Ваши усилия, и все начинается сначала. Так как же с сознанием? Ваше же кредо очевидно: только наказание. Подумайте над этим. Вы могли бы быть заботливее. Помните, как-то ко мне приезжала мать, но так случилось, что мне нужно было заступать в оповещение. И, вот тут Вы отнеслись ко мне как-то холодновато. Пошли навстречу, разрешили уволиться, но все это с сожалением и полу - презрением к моей просьбе. Знаете, где было здорово? Это в лагере, когда сажали деревья. Там Вы были одним из нас. Ну, а, в общем, работа велась хорошо, и не все ли равно какими методами результат достигнут. Люди делали свое дело, что и требовалось. Если мне когда-нибудь придется выступать в роли ЗКВ или другого командира, я возьму за основу Ваш метод и форму работы. Правда, кое-что изменю, попробую поэкспериментировать».
Вот таким Я остался в душах этих вторых моих мальчиков... Вчерашних советских школьников... Об особом Состоянии Души, которое периодически проявлялось Моим Взводом в сложные моменты Жизни, свидетельствует вот такой эпизод... Представьте себя на Моем Месте: за четыре дня до Нового Года вам ставят задачу заступить в караульный наряд! Новый Год - особый праздник.... К нему готовились заранее, поскольку было непросто достать шампанское, сухую колбасу и другие аксессуары новогоднего стола. Аналогично - с новогодними рандеву: что, где, когда, кто, с кем... Новогодние наряды - особые... Их планируют задолго до срока исполнения. Со скандалами зачастую... С жеребьевкой, как правило... С «подковёрными» играми... Короче, новогодние «герои» свою Печальную Участь знают заранее... Сам был в этой шкуре, поэтому свидетельствую: Радостного Чувства не испытал.... Одно дело - наряд одиночный... А тут - караул! Это - одиннадцать бойцов надо внезапно «оторвать» от запланированного новогоднего стола... Из-за не совсем понятных обстоятельств... Просто - «кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет...» В таких ситуациях, понятное дело, никто за Тебя «хомут волочь» не желает. Поэтому Я сразу принял Решение: заступать! Осталось сообщить это решение Взводу. Вот они, стоят передо Мной... Неожиданно для Себя я произношу самую что ни на есть заурядную речь: «Нам поставлена боевая задача: несение новогоднего караула... Я могу назначить личный состав Сам, но, учитывая потребность в Особом Душевном Настрое для выполнения поставленной задачи, хотел бы сформировать караул из Добровольцев. В вашем распоряжении два часа». Вот и все! И ушел... Никаких вопросов... Гробовая тишина - и Я... Через час Я получил «Боевой листок - челобитную» со списком добровольцев. Это был практически весь Взвод... Вот он, этот листок.. Пожелтевший за тридцать лет... Читаю - и снова чувствую комок слез в горле... Как тогда... Это была Гордость и Счастье Командира. Мы можем! Мы должны! Мы будем! Спасибо Тебе, Первый Взвод... За то, что Ты был в Моей жизни... Мне удалось «подвинуть» пацанов к Служению и Жертвенности, применяя Личный Пример, Требовательность и Заботу о Людях... Они начали становиться частью Системы.
Система это заметила, а Конвейер Верноподданности в очередной раз «поднял» меня на новую ступеньку: вскоре Я стал Старшиной Роты, а вскоре - заместителем Командира Роты, теперь уже - второго курса... Это - Пик моего курсантского «Взлета». Я прошел испытание Властью в самом начале пути к Командирскому Мостику... Система Приняла Меня, а Я - Принял Систему... Я Добросовестно Работал на Нее, а Она платила Мне тем же... Я чувствовал Огромное Моральное Удовлетворение от Работы с Людьми... Мы понимали друг друга... Я и Система... «Отличный взвод»... «Отличная рота»... Это - уже признание Моей деятельности в училищном масштабе, поскольку подобные звания присваивались приказом начальника ВВМУ им. М. В. Фрунзе. А Сам Я - «троечник»... В зимнюю сессию получил «тройку» по одной из профилирующих дисциплин... И смех и грех... Были у нас мастера особого сорта: специалисты по «расколу» системы выкладки экзаменационных билетов... Поясняю: билеты можно раскладывать перед экзаменом как угодно... Можно их перемешать на глазах у изумленной курсантской братии («Садист!») - только и ахнет строй... А можно разложить определенным порядком: в один ряд, в два, в три... веером, внахлест... Первые четверо - «камикадзе» - всегда брали только крайние билеты: слева сверху, справа снизу, справа сверху, и слева снизу... Пятый брал «центр», а дальше начиналась «расколка»... то есть, «группа товарищей» определяла, где именно и какой именно билет лежит.... Бывали, конечно, и «проколы», но в целом система давала стабильную результативность. Я никогда не полагался на нее и всегда старательно готовился ко всем экзаменам. Но..., начиная с третьего курса, ежедневная Командная Работа поглощала Меня... Поэтому Учеба постепенно превратилась в Нечто Сопутствующее Основной Деятельности. Я перестал систематически прорабатывать учебный материал, «подвиги» второго и третьего курсов канули в Лету, а посему - даже тщательная подготовка уже в ходе сессии в целом ничего не решала и не спасала... Так было и на этот раз. Моя «очередь» была где-то в последних рядах списка сдающих. Все спокойно ожидали своего часа. И тут произошло Невероятное!!! Представьте себе: вы - председатель экзаменационной комиссии... Экзамен идет уже несколько часов. Все устали и как избавления ждут окончания рутинной процедуры. К столу подходит очередной из будущего «хамского отродья» и докладывает, что для сдачи экзамена прибыл. Вы ему: «Берите билет». Он берет и ..., не глядя в Билет, говорит: «Билет такой-то, вопросы ясны». Какой была бы ваша реакция в этом случае? Реакция нашего преподавателя была из Ряда вон Выходящей: мгновенно поняв, что сдача идет по системе, он тут же перемешивает билеты на столе... А Следующим был Я... И в то время уже Умел Держать Удар... Еще не хватало «неуд» получить на старости лет (ведь наша рота - четвертый курс -- уже была в статусе «Женихи-Невесты»). Все обошлось... Два часа позора - и итоговая оценка - «удовлетворительно». Нам не нужен высший балл - лишь бы отпуск не пропал!
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
И вот прибыли мы в полностью разрушенный город. На вокзале нас встретил бравый мичман, построил, поздравил с прибытием в героический город Севастополь и повёл в Стрелецкую бухту – конечный пункт нашего странствования. Мы шли по бывшим улицам среди развалин, груд битого кирпича и редких сохранившихся зданий с закопчёнными глазницами бывших окон. И когда поднялись на Синопский перевал и стали спускаться с него, то увидели справа ослепительный синий простор до самого горизонта, не сразу сообразив, что это и есть то самое море, к которому мы так стремились. Потом мы долго шли по широкой дороге, с которой уже не видно было моря, за появившимися справа небольшими возвышенностями и полуразрушенными зданиями. Зато слева и спереди до самого горизонта пламенели ярко-красные маки, словно напоминая об обильно пролитой крови на этой многострадальной земле. Мы шли молча, переполненные впечатлениями, а мичман рассказывал нам о том, что нас ожидает впереди. О том, что до войны здесь было Военно-морское училище, в котором он учился, но не доучился, так как с началом войны всех направили на фронт, кроме последнего курса, который перевели в глубь страны. А сейчас нам придётся и учиться, и ремонтировать свое училище, которое ещё не до конца восстановлено. Вот и Стрелецкая бухта. В глубине её у причалов стоят корабли ОВРа и служебные здания, а ближе к морю на выход бухта свободна и широка. Впереди справа видна половина четырёхэтажного учебного корпуса без крыши. Слева лазарет, столовая, пара одноэтажных строений и развалины клуба. Впереди прямо двухэтажная казарма, где готовятся к выпуску курсанты двухгодичного училища катерников. Огибаем её и входим в палаточный городок, раскинувшийся до самого мыса с развалинами береговой батареи. Разношёрстная толпа ранее прибывших шумно приветствует нас. Вот мы и пришли. После завтрака мы долго получали и устанавливали шестиместные палатки. После обеда стриглись наголо и мылись специальным мылом прямо в волнах прибоя под скалистым берегом бухты. Потом всем нам вкололи прививки от москитной лихорадки, собрали в развалинах клуба, где мы уселись кто на чём. Нам рассказали распорядок на следующий день подробно ответили на все наши вопросы. Всё оставшееся время до вечерней поверки мы купалось, знакомились с окрестностями, благоустраивались, общались с ранее прибывшими. И собралось здесь нас аж полторы тысячи.
Но после прохождения медицинской комиссии нас осталось одна треть. Не знаю, как это было в других училищах, но к нам почему-то требования предъявили как к кандидатам в космонавты. Зрение – единица, слух как у волка. Зубы чтобы все были и не одного дупла, ни одной пломбы или коронки, никаких шрамов, никаких лысин. Хорошо, что кто-то нас предупредил, мол будут спрашивать, не стукнулся ли когда головой – не признавайся. И мы не признавались, хотя я за своё детство голову расшибал несчётно. Нас и на вращающее кресло сажали, и с завязанными глазами заставляли пройти по прямой, и на короткий звук колокольчика нужно было точно указать направление. И картинки замысловатые показывали, а ты должен сказать, что там тебе мерещится. И замысловатые загадки загадывали, а ты должен угадать ответ в течение девяти секунд. Меня, к примеру, спросили в чём разница: брат моего отца и отец моего брата. Но я с честью проскочил все эти капканы, а вот друга моего Колю чуть не ущучили. Ноги у него кривые. И давай его пытать не рахитом ли он переболел. Но он быстро сориентировался, сказал, что у него в роду все такие, потому как монголы были среди его предков. И пронесло. А потом начались приёмные экзамены и ещё полсотни отсеялось. Здесь я должен остановиться и поведать, как мы с ним дрогнули однажды и получили надолго запомнившийся урок. А произошло вот что. На неподготовленное место с неустроенным бытом прибыла большая масса молодых людей в возрасте от 18 до 25 лет из разных краев. И городские и деревенские, и со школьной парты и фронтовики. Приехало много за долгую дорогу тесно сплотившихся групп, которым в непривычной обстановке трудно было слиться в единый коллектив. Эти группы плохо контактировали друг с другом. Приехавшие из центральных районов высокомерно посматривали на тех, кто с периферии. Одесситы, ленинградцы и прибывшие из подготовительных училищ уже корчили из себя моряков. Если бы не сдерживающий фактор фронтовиков, которые изначально пользовались большим авторитетом, мы бы уже через неделю передрались, а так пока обходились взаимными подначками и оскорблениями. Кроме того, на наше моральное состояние влияли частые построения и долгое стояние в строю на непривычном солнцепёке, суета и неинформированность, куда и зачем нас постоянно гоняют, тяжёлая работа и неопределённость. С перерывами на экзамен мы то развалины разбирали, то чего-то грузили, то разгружали, копали бесконечные траншеи, всё время подсознательно боясь отстать от своих земляков и потеряться, не успев попасть туда, куда надо. Стал все больше распространяться, возможно со злым умыслом, состряпанный кем-то слух, что училище наше будет вовсе не высшее и что в Горьком нашего брата без экзаменов сразу принимают на второй курс речного училища. И тут мы с Колей задумались. А поскольку одна голова хорошо, а две головы – два сапога пара, то мы приняли дурацкое решение забрать документы и ехать в Горький. Для этого нужно просто завалить два оставшихся экзамена. На данный момент мы уже сдали на отлично математику, физику, химию, историю, немецкий язык, даже сочинение на заданную тему написали на отлично. Осталось сдать литературу и экономическую географию.
Сказано – сделано. Когда мы заваливали эти два предмета, то с трудом удерживались от смеха, от которого корчились другие. Преподаватели же смотрели на нас с ужасом, поражаясь нашей вопиющей безграмотности По литературе мне достался вопрос о сути, заложенной в произведении Горького «Мать», и я с идиотской уверенностью поведал, что мать очень страдала от того, что её сын Павел попал в плен к горцам на кавказской войне, бежал из плена, примкнул к Пугачёву, за что и был повешен. На вопрос преподавателя, знаю ли хоть, когда это все происходило и какая фамилия этого несчастного Павла, я ни на секунду не сомневаясь сообщил, что было это при царствовании Петра 1, а фамилия Павла – Печёрин. Так я заработал первую двойку. На экзамене по экономической географии я вообще распоясался. Мне досталось охарактеризовать экономику Швейцарии и если бы швейцарцы услышали, что я на них наплёл, убили бы меня без всякого сожаления. Делая вид, что путаю Швейцарию со Швецией, я сообщил, что там развито судостроение, самолётостроение, производят много музыкальных инструментов. А с транспортом плохо, и поэтому в городах используют рикш, а в сельской местности ездят на ишаках. ещё там разводят верблюдов и арбузы. Преподаватель оказался не из пугливых, а наоборот с юмором. Он слушал меня с большим интересом и потом спросил, а король там случайно не Карл ХII. На что я ответил, что Карл ХII погиб ещё при Бородино, а сейчас там вероятнее всего уже Карл ХХ. Итак, я получил вторую двойку. В том же духе демонстрировал свои знания и мой друг. На другой день его куда-то вызвали сразу после завтрака. Долбая киркой кучу кирпичных блоков вместе с другими, почерневшими как негры земляками, я напрасно озирался, теряясь в догадках, куда же он запропастился, как появился рассыльный и громко спросил: кто тут из вас Щербавских. Я назвался, почувствовав сразу неладное, и он повёл меня в учебный корпус и прямо к двери в Особый отдел. Я вошёл, представился пожилому хмурому капитану 2 ранга и тот молча указал мне на табурет. Я сел, а он, сидя за столом напротив, курил, посматривал на меня изучающе и молчал. И это молчание всё больше казалось мне зловещим, а время бесконечным. Я всё старался предугадать, что теперь со мной будет, на сколько меня посадят. Я начал уже свыкаться со своей горькой участью, когда он, наконец, раздавил в пепельнице свою беломорину и, видимо, прочитав мои мысли, неожиданно широко улыбнулся и заговорил. «Ну рассказывай, трудно было играть роль Пятницы с необитаемого острова?
Только зря ты нас обижаешь, за полных дураков принимаешь. Мы что не сообразим, что не могут два отличника десятиклассника без подготовки, без шпаргалок сдавшие на отлично и историю, и географию, и химию, и прочие сложные предметы, да ещё без единой ошибки написавшие сочинение, вдруг совершенно не знать ни литературы, ни географии? А впрочем, не надо ничего рассказывать. Мы и так уже знаем, кто спровоцировал вас и ещё нескольких человек на такую глупость. Не надо позорить своего отца-фронтовика. Сейчас ваша задача следующая: сразу после обеда вы идёте в экзаменационный класс и пересдаёте эти два экзамена. Преподавателей, которых вы глубоко оскорбили своим хулиганским поступком, мы уже упросили, чтобы они ещё раз отважились на беседу с вами. Не забудьте только извиниться перед ними». Вскочив, сгорая от стыда, я искренне извинился перед этим капитаном 2 ранга, поблагодарил и, выскочив как ошпаренный за дверь, помчался искать друга. Его я нашел возле значительно уменьшившейся кучи битого кирпича, катящим гружёную тачку. После обеда мы устранили свое прегрешение перед советским народом и собственной совестью. Оба преподавателя поочередно садистски мучили нас самыми заковыристыми вопросами. На все эти вопросы мы ответили без запинки, но они в назидание нам поставили только по трояку и мы выскочили из этой пыточной на божий свет, чтобы потом от палящих лучей крымского солнца смыть пот от мозговых усилий. И вот наступило время, когда мы приняли присягу. Всех нас, перетасовав как колоду карт, построив по ранжиру, рассортировали по ротам и взводам, обмундировали и вооружили до зубов, выдав каждому винтовку и палаш. Тут я с другом вынужден был расстаться, так как ростом был на целую голову выше его. Потом нам назначили старшин из кадровой команды. Но этот номер не прошёл, так как мы безмолвно заартачились и начали методично выживать нелюбимых нами начальников. Мы и дураками прикидывались, делая вид, что ничего не смыслим в строевом деле, делая всё невпопад, невозмутимо отрабатывая наряды вне очереди и тонко издеваясь над ними и добились своего. Начальники наши запаниковали, а группа наших фронтовиков, бывших солдат и матросов, партизан, морских пехотинцев и десантников добились приема у начальника училища Героя Советского Союза адмирала Жукова, руководившего в войну обороной Одессы. Они заявили ему, что готовы сами выполнять обязанности командиров взводов и рот и установят должный воинский порядок. Начальник училища с ними согласился, и стало так.
У нас установился твёрдый воинский порядок – своеобразный военно-демократический уклад, сцементированный круговой порукой в хорошем смысле этого слова. Обладая всей полнотой власти, младший командир не выдавал своих на расправу вышестоящим инстанциям, а подчинённые старались всеми силами не подводить своего командира. Если проступок затрагивает честь командира или, тем более, всего подразделения, то виновный подвергается единодушному осуждению всего подразделения. Я, как и все, нередко совершал разные проступки, но к чести своей среди них не было сна на вахте или пререкания со старшими. Много чего было. Сейчас не упомнишь, но самое первое полученное взыскание от старшины роты мне запомнилось. Однажды один курсант из соседнего взвода, шутки ради, во время дневного сна налил воды в мои ботинки. Узнав, кто это сделал, я отплатил ему с лихвой. Не поленился, встал среди ночи, взял иголку, нитки и зашил его в постель по всему периметру. То есть пришил одеяло к матрасу, матрас – к подушке, подушку к полотенцу на спинке койки, полотенце к обмундированию на тумбочке. Наступило утро, дневальный прокричал: «подъём!», а у нас было особым шиком подать эту команду так, чтобы и покойники из своих могил повыскакивали, если бы они оказались в нашем районе. Вся рота вскочив, сначала остолбенела, увидев как какой-то ворох тряпок скатился на палубу, барахтается и орёт истошным голосом. Потом поднялся общий хохот. На вечерней поверке старшина роты – бывший морской пехотинец Коростелёв – скомандовал: «Курсант Щербавских, выйти из строя!» Я вышел. «Курсант Щербавских, доложите, зачем вы утром устроили всеобщий цирк?» Я доложил, что курсант Клименко мне в ботинок воды налил, вот я ему и отомстил. Теперь ротный скомандовал: «Курсант Клименко, выйти из строя!». Тот вышел. «Курсант Клименко, доложите, это так было?» Тот ответил, что действительно так было. После чего последовала команда «Смирно!», а потом: «Курсанту Щербавских за хулиганство один наряд вне очереди, курсанту Клименко за провокацию этого, два наряда вне очереди». Отрабатывая наряд ночью на рытье ямы, мы с Клименко простили друг другу обиды и больше никогда не ссорились Эта яма и мирила и сближала многих. А эта яма вот что за штука. Все, кто совершал дурацкие и другие несерьезные поступки, направлялись в место, находящееся в ста шагах от казармы в направлении развалин батареи. Там они в течение часа рыли в ночное время яму. Когда яма достигала глубины двух метров, то следующие штрафники эту яму зарывали. И так до бесконечности: одни роют, другие зарывают. На этой яме я сдружился с Виктором Евсеевым – одесситом, весёлым и отчаянным парнем, и мы с ним неотлучно дружили до самого конца учёбы, после чего наши дороги разошлись. Однажды, будучи дневальными, мы, убирая кубрик роты, поленились выйти в курилку и закурили прямо на рабочем месте. Нас застукали, и в эту же ночь мы с ним встретились на яме. Работая разговорились, и он мне поведал, что отрабатывает здесь наряд уже в пятый раз, так как, заработав оный, сам сюда просится. Сказал, что многие считают эту работу унизительной, так как она бессмысленна, но он так не думает.
Здесь очень хорошо. Ночь, свежий воздух, над головой бездонное звёздное небо. И опять же, физическая работа, мышцам на пользу. Когда один, думается хорошо, когда с напарником, разговор интересный. Я с ним вполне согласился, так что мы с ним ещё пару раз здесь поработали и вообще стали неразлучными друзьями Он мне рассказывал про Одессу – весёлый, своеобразный город, про разные хохмы. Я же ему – про родные уральские просторы и тоже про разные хохмы, в которых участвовал бессчётно. От одного моего повествования он особенно долго хохотал. Я рассказал, как летней ночью 1947 года я т ещё двое моих друзей, решившись полакомиться мёдом, забрались на пасеку в надежде, что пчёлы ночью спят крепким сном, никогда не выставляя дневальных, так что бояться нам некого. Но мы не предвидели, что такая же идея зародилась у одного медведя, проживавшего в недалеком лесу, и он начал её осуществлять в то же самое время, что и мы, только с противоположной стороны пасеки. И он и мы крались беззвучно и небо было тучами затянуто, обеспечивая нам кромешную тьму. Но вот тучи разошлись и засветила луна. Одновременно один из нас налетел на жестяное корыто, которое с грохотом опрокинулось на покрытую галькой землю, а он выматерился громко и тут же выматерился медведь по-своему. Мы в ужасе ломая ноги понеслись как кони в обратную сторону, чуть не свалив забор. А медведь – в противоположную, тоже без оглядки. В то время я мастер был рассказывать смешные истории, не то что сейчас, так что Виктор чуть не лопнул от смеха.
А потом я добил его другой историей, случившейся, когда мне было ещё лет шесть. Пошёл я с друзьями в лес за земляникой. И нашли мы чудную поляну, богатую ягодой. Особенно много её было по краям, прямо под кустами, окаймлявшими поляну. Мой друг полез в самые кусты на противоположной от меня стороне так, что из них только его зад торчал, копошился там и что-то бормотал. И вдруг ойкнув выскочил и скрылся в кустах противоположной стороны. Я решил, что ему просто приспичило и он заторопился по важному делу. Заползаю я под кусты, где он недавно был, а навстречу мне выкатывается щенок, такой забавный пёсик и очень дружелюбно что-то протявкал. Я не понял и в то же время краешком мозгов отметил, что такого тявканья я от собачьих детей что-то раньше не слышал. Хотел уже погладить симпатичного щеночка, как вдруг увидел за ним на соседней поляне громадную овчарку, которая с интересом очень внимательно меня рассматривает. Тут включились все мои остальные мозги, мгновенно сообразив, что это волчье семейство а не собаки. Я начал быстро отползать задом, то есть оставаясь лицом к волкам. Я тоже давно уразумел, что задницу хищникам показывать опасно. Было уже раз, когда меня цепной кабель за неё самую тяпнул. Ну, конечно, не одни хохмы были темой наших разговоров. Учёба на первом курсе была сопряжена с немалыми трудностями, но проходила интересно. До конца декабря мы занимались в основном приобретением первичных навыков в морском деле по три-четыре дня в неделю. Остальное же время работали на восстановлении учебного корпуса и других строений, также на ликвидации развалин совместно со стройбатом и военнопленными, которые всегда работали под охраной на огороженных колючей проволокой участках. В конце августа нам устроили настоящую морскую практику, продолжавшуюся две недели. Всех нас разместили на (бывший грузопассажирский восьмипалубный лайнер «Хуан Себастьян эль Кано»). На нём в условиях ежедневных судовых работ, корабельных учений, учебных вахт и практических занятий мы прошли вдоль Крымского и Кавказского побережья, где развернулись обратно и остановились на Лазаревском рейде, недалеко от Новороссийска. Здесь была малая судоверфь Черноморского флота, и мы должны были загрузить «Волгу» её продукцией: шлюпками, катерами и их рангоутом и такелажем.
«Волга» стала на якорь, а нас на баркасах доставили на берег, где мы и принялись за работу. Из ангаров выкатывали на тележках катера и шлюпки, из складов выносили всё остальное. Всё это грузили на баркасы, которые брали на буксир все эти плавсредства и доставляли к борту судна. Другая часть курсантов всё это поднимала на борт и загружала во вместительные трюмы. Было очень жарко, и многие из нас разделись наполовину, отправив все снятое с себя на судно, чтобы оно не потерялось. Обедали и ужинали здесь же на песчаном пляже в тени складов и деревьев. Поздно же вечером сначала налетел сильный шквал, а за ним разразился и шторм. Это в районе Новороссийска из-за горных хребтов навалилась знаменитая «Бора», о которой все мы были уже наслышаны от бывалых моряков. К счастью она нас захватила только своим южным краем. «Волга» спешно снялась с якоря и полным ходом ушла в море, а мы в количестве сотни человек остались на берегу и укрылись в находящейся недалеко большой бане. Оставшиеся с нами командир 2 роты капитан 3 ранга Божко и боцман с «Волги» с несколькими нашими старшинами отправились в город решать нашу судьбу. Пока они отсутствовали, мы обскакали ближайшие виноградники и вдоволь наелись этой непривычной для нас ягоды, а в бане вдоволь намылись под тёплыми струями душа.. Уже поздно приехали на грузовике наши начальники и привезли для ночёвки в качестве постельных принадлежностей мягкие аварийные пластыри вместо матрасов, шлюпочные брезенты в качестве одеял и взамен подушек – мешки с аварийной куделью. Командир роты с боцманом опять уехали в город, а мы, наработавшись за день, вповалку забылись мертвецким сном на полу. Когда мы проспались, ветер уже стих, но на берег обрушивались громадные валы послештормовой зыби. Так что «Волга», вернувшаяся из-за горизонта смогла приблизиться к берегу не ближе, чем на 20 кабельтовых и стала там на якорь. С неё были спущены моторные баркасы, которые подошли к берегу на 5-7 кабельтовых и лежали в дрейфе в ожидании начала операции по нашему спасению. План этой операции обсуждался с помощью флажного семафора. Боцман, махая флажками с немыслимой скоростью, передавал на судно всё, что диктовал ему командир роты, и как с книжки быстро читал то, что сообщалось ему с судна, докладывал это командиру роты. Через полчаса всё было оговорено и принято решение. Это решение и довёл до нас командир. Заключалось оно в следующем. Все, кто хорошо плавает, должны остатки своего обмундирования отдать тем, кто плавает недостаточно хорошо. Затем построиться на берегу, получить инструктаж и добираться вплавь до линии ожидающих баркасов, то есть на расстояние 5-7 кабельтовых. Оставшиеся же, одевшись как цивилизованные люди, чтобы не шокировать местное население, прибудут на железнодорожную станцию. Затем на угольном товарнике их доставят в Новороссийск, откуда их и заберёт «Волга» после того как примет на борт пловцов.
Так и сделали. Нас, пловцов, во главе с боцманом, набралось 52 человека. Стоим мы на берегу бушующего моря, голые и черные как папуасы, в трёхшереножном строю. Капитан 3 ранга Божко расхаживает перед строем и инструктирует нас. Речь его была примерно такой. «Курсанты! Наступил час показать, что вы моряки, а не дровосеки! Сейчас я научу вас, как добраться до баркасов. Всё просто. Моря не бойтесь. Море нам друг. Как только набежавшая волна начнёт откатываться, очередная шеренга по моей команде быстро побежит за ней. Не для того, чтобы догнать её, ибо это невозможно. Просто вы должны успеть убежать по оголившемуся дну как можно дальше, в море, как можно дальше от берега, чтобы следующая набежавшая волна вас не ударила об него. Перед встречей с этой набегающей волной вы должны сделать следующее: набраться как можно больше смелости и столько же воздуха в лёгкие. Кто сумеет набрать его и в живот, это тоже можно. После этого вы нырнете под эту волну и обязательно вынырните уже на безопасном расстоянии от берега, куда вас без ваших усилий унёсет эта же волна, откатываясь от берега. После этого вы лопатите кто каким стилем умеет к баркасам, где вас ждут так, как ждёт родная мама. Только не торопитесь, экономьте силы. И вот ещё что. Возможно, вас встретят дельфины. Не бойтесь их. Они тоже наши друзья и на людей не нападают. И вас не тронут, тем более, если вы не будете сквернословить. Не отвлекаясь на разговоры с ними, сразу к баркасам, только осторожно, чтобы волна вас не ударила об них». И вот очередная волна обрушилась на берег, команда: «Первая шеренга бегом марш!» Шеренга побежала, и я с ней. Бежим мы что есть духу по оголяющемуся песку за убегающим от нас водяным валом. И увидели, как впереди с пенным всплеском он столкнулся с встречным, набегающим валом и вот уже водяная стена, вырастая в высоту несется навстречу. Вода уже до колен поднялась когда я нырнул в эту упругую стену и мне показалось, что на меня снова, как в далёком детстве, наехал воз с сеном, сильно сдавило грудь и рёбра, появилась боль в ушах. Почти сразу я вынырнул и. оглянувшись, увидел, что берег уже далеко сзади, а стоящих у его кромки не видно.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
