Подводный флот Республики в то время, когда я прибыл в Испанию, состоял из четырех действующих подводных лодок С2, С4 и С6, которые находились здесь, на севере, и плавали в Кантабрийском море, то есть в водах Бискайского залива и Атлантики, омывающих испанские берега, и подводной лодки С1, находившейся в главной республиканской морской базе — Картахене. События разворачивались быстро, мы с И.А.Бурмистровым решили сразу приступить к сдаче-приемке «С-6», и уже на следующий день мы вышли в море.
По сути дела, это был мой первый боевой поход в Испании. Находились в 15-20 милях от берега, в надводном положении. Было темное время суток, рядом с нами проходила международная трасса, на которой хорошо были видны яркие огни и флаги курсировавших кораблей. Находясь вдвоем на мостике, мы вдруг увидели на фоне огней силуэт мятежного крейсера «Альмиранте Сервера». Боевая тревога. В мыслях — понимание того, что это настоящие боевые действия и желание оказаться в них на высоте. Иван Алексеевич дает команду: «Аппараты 1 и 3... товсь!» Я ему советую подойти поближе к фашистскому крейсеру. Но Бурмистров считает, что пора, и командует: «Аппараты, пли!» Мы идем над водой по направлению стрельбы и видим, как одна из торпед вылетела из аппарата и, оставляя за собой яркий фосфоресцирующий след в прозрачной воде моря, вдруг неожиданно повернула и пошла на циркуляцию вокруг нашей лодки. Хорошо, что радиус циркуляции оказался не очень малым, и торпеда, наблюдаемая нами, прошла примерно в 50 метрах от кормы. Наше внимание было приковано и ко второй торпеде, которая сразу же после залпа сделала резкий поворот и через несколько секунд взорвалась, ударившись под нашим кораблем о грунт.
Подводная лодка С6 в главной базе республиканского флота. Картахена, 1930-е годы
Наше оцепенение было прервано. На этот раз все обошлось без потерь и повреждений. А могло быть и хуже. Крейсер мятежников уже был далеко, а мы, подавленные происшедшим, пытались найти причины нашей неудачи. Суть, очевидно, заключалась в неисправности старых итальянских торпед, а, может быть, и нежелании офицера, обеспечивающего стрельбу, топить свои, испанские, корабли. Так состоялась моя приемка подводной лодки С6. Я стал командиром подводного корабля. Под моим командованием находился полностью испанский экипаж моряков. Среди них были коммунисты, социалисты, беспартийные, многие из которых потом оказались анархистами. Все люди разных убеждений. Главной опорой для меня были рабочие парни из Каталонии и Валенсии. Комиссаром был коммунист Паоло, горячий и решительный человек, поддерживавший меня в различных ситуациях и помогавший мне в общении с командой, в обеспечении дисциплины и порядка на корабле.
Примечания научного редактора
Согласно документам Н.П.Египко командовал подводной лодкой С6 с 12 мая по 20 октября 1937 года, подводной лодкой С2 — с октября 1937 года по сентябрь 1938 года. Не совсем понятно, как он мог в Москве встречаться с Н.Г.Кузнецовым, который, согласно его воспоминаниям, был отозван в СССР в августе 1937 года. Это же подтверждается и документами Н.Г.Кузнецова. Возможно, назначение Николая Павловича вместо И.А.Бурмистрова командиром С6 было намечено в мае 1937 года, а прибыл он в Испанию не ранее августа, где уже Н.Г.Кузнецова не застал. Первая «испанская» дата встречается у Н.П.Египко на с.73 этих воспоминаний — «в ночь с 24 на 25 августа 1937 года», но при этом складывается впечатление, что он командовал подлодкой уже не первую неделю.
Моим адъютантом-переводчиком был коммунист, югослав Вальдес. Он являлся членом Центрального комитета коммунистической партии Югославии и был заочно приговорен к смертной казни. Ему удалось бежать в Советский Союз, откуда по линии Коминтерна он добровольцем приехал сражаться за Испанскую республику. Не так давно, уже в 1980-х годах мне передавали от него самые наилучшие пожелания и дружеские приветствия. Ну а тогда, в 1930-е годы мы с ним находились на испанской подводной лодке.
Примечание редакции блога
- Йосип Копинич («Вокшин», «Глумчев», «Н.Н.», «Антун Кадич») - работал на советскую военную разведку.
Вспоминается и еще один переводчик, который плавал с И.А.Бурмистровым. Это Анатолий Маркович Гуревич. Он участвовал в трудном переходе через Гибралтарский пролив на подводной лодке, которой командовал Бурмистров.
(слева) - легендарный "Кент" - на супертраулере «Иван Бурмистров»
Нам с Бурмистровым приходилось командовать испанскими экипажами подводных лодок, и необходимо было, особенно в тактических ситуациях, знать основные команды. Я старался как можно быстрее запомнить основные командные слова на испанском языке, такие как: immersion (погружение), immersion rapida (срочное погружение) и другие. Мы, как и испанские подводники, носили их форму. Это двубортная тужурка, как и у нас, из темно-синего материала, на рукаве нашивки — две средние полоски и третья с круглым вензелем — это звание «капитан де фрегата», то есть наш капитан 3 ранга. А в нашем флоте в то время я был капитан-лейтенантом. Фуражка, как и у нас, черная, обтянутая черной плетеной лентой, белый чехол. Эмблема на фуражке изображала башни и части крепости, вышитые на материи. Офицерам-подводникам республиканского флота выдавался значок для ношения на тужурке, который походил на значок королевского флота. Это был силуэт подводной лодки. Посередине лодки находилось овальное отверстие, затянутое красным сукном. Ранее в этом отверстии помещалась эмблема королевского флота. И я имел значок подводника республиканского флота. Сейчас этот значок подводника находится в музее Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола. Интересно, что при создании нашего нагрудного значка командира подводной лодки, который был утвержден в ВМФ в 1942 году, я высказывал свое мнение и показывал наркому ВМФ адмиралу Н.Г.Кузнецову свой значок подводника республиканского флота Испании. Николай Герасимович был в Испании военно-морским советником республиканского флота, и его там называли дон Николас. В Испании мы с ним не встречались, он уехал на Родину до моего прибытия в Испанию.
Трудность руководства республиканскими подводными лодками объяснялась, главным образом, отсутствием преданных и опытных офицеров, которые могли бы воодушевлять матросов и вести решительную борьбу с противником. Были случаи, когда отдельные командиры выходили в море, опускали лодку на грунт и бездействовали, а потом докладывали, что противник не обнаружен, без всяких весомых причин уходили и интернировались во Францию. Все это способствовало тому, что противник, уверенный в бездеятельности подводного флота республики, беззастенчиво хозяйничал у берегов и нарушал перевозку боеприпасов и продовольствия. А нашей общей задачей в то время была жесткая необходимость охраны побережья и проведение караванов судов со снабжением. Моя трудность заключалась также и в том, что торпеды не вызывали доверия, да и многое другое оборудование корабля было не в полном порядке, особенно после частых бомбежек и повреждений. Сама подводная лодка по конструкции была «интернациональной». Главное оружие корабля давно не проверялось, было итальянским, но купленным по случаю у Греции. Перископы были английскими, двигатели и гирокомпас — немецкими. Многие механизмы и оборудование требовали срочного ремонта. К сожалению, на севере Испании, то есть там, где мы находились, отсутствовала ремонтная база, не было простых ремонтных мастерских и других средств для поддержания разболтанного при обстрелах и эксплуатации оборудования корабля. Пришлось решать эту проблему самим, то есть приводить подводную лодку в порядок подручными средствами. Во многом помогал мне неутомимый и настойчивый Паоло. За неделю мы с командой осмотрели и подремонтировали все механизмы и вспомогательные средства. При одном из выходов в море я обратил внимание на интенсивную вибрацию командирского перископа, расположенного в боевой рубке корабля. На определенных скоростях перископ просто не работал. Без «глаза» в море на подводной лодке даже в то время делать было нечего. Как ни странно, но во времена испанских событий и в той сложившейся ситуации на море и на суше боевая деятельность подводных лодок с целью их эффективности не должна была всегда базироваться на их основном преимуществе перед другими кораблями — скрытности действий. В Испании в отдельных ситуациях работала не скрытность подводных лодок, а наоборот, демонстрация их присутствия. Скрытность мне и нашей лодке потребовалась при уклонениях от кораблей противника и особенно при форсировании Гибралтара.
Сейчас скрытность действия подводных лодок является их главным оружием как в бою при морских операциях, так и при решении стратегических задач. Однако обеспечение скрытности в Испании вызывало определенные трудности. Так, у И.А.Бурмистрова был случай, когда поврежденная кормовая топливная цистерна демаскировала длительное время подводное движение корабля. Авиация по всплывающему следу вела постоянную бомбежку лодки. Хорошо, что Иван Алексеевич применил тактическую хитрость и, повернув корабль, пошел обратно по старому топливному следу. У меня были случаи, когда беспокойный океан часто выбрасывал подводную лодку на поверхность. Дело в том, что основной командирский перископ, расположенный в рубке, был не в порядке, а чтобы смотреть из более толстого и надежного зенитного перископа, приходилось подвсплывать на 2—3 метра повыше, то есть на глубину погружения 8—7 метров, и подводная лодка оказывалась над водой. Опыт плавания и замена перископов помогли мне выработать наиболее удобную тактику использования подводной лодки. В подводном положении плавал на глубине 30—40 метров, затем на большой скорости подвсплывал на перископную глубину. Осматривал горизонт и опять погружался. И так же действовал, когда нужны были скрытность и эффективность защиты подводной лодки от вражеских кораблей и авиации. Были и тяжелые уроки, связанные с гибелью многих республиканских подводных лодок (пяти из девяти). Они заключались не только в малом опыте мужественных испанских командиров и моряков, но и в неисправности кораблей. Одним из отрицательных факторов была неумелая и неотработанная тактика использования кораблей. Морское республиканское командование допускало много погрешностей и ошибок оперативного и другого характера. Служба обеспечения кораблей не была организована, не было надежной системы наблюдения и связи, зачастую нарушались режимы секретности. Возвращаясь в свой порт, подводные лодки включали опознавательные огни, это сразу же оповещало противника о возвращении на базу корабля. После нашего заявления об этом командование приняло меры к проверке подходов к порту и создало систему секретных сигналов при входе и выходе корабля.
Крейсер мятежников «Альмиранте Сервера»
Были недоброжелатели в руководстве, на подводных лодках и вблизи мест их базирования, что в определенных случаях приводило к поражениям. Больше всего неприятностей доставлял нам крейсер мятежников «Альмиранте Сервера». Он часто беспокоил подводные лодки и обстреливал побережье. Одна из неудачных встреч у нас с ним уже была, когда выпущенные нами торпеды чуть-чуть было не решили нашу судьбу. Если бы у нас были настоящие боевые торпеды, а не рухлядь, которая долгие годы лежала на стеллажах и в аппаратах... Мое желание рассчитаться с «Альмиранте Серверой» активно поддерживал Паоло и ряд других моряков экипажа. Мы все хотели доказать врагу и командованию, что республиканские подводные лодки могут успешно решать боевые задачи. Эти мысли не оставляли нас, когда мы вышли в очередной боевой поход в море. Около часа шли под водой и затем всплыли на перископную глубину. Я посмотрел в перископ и увидел знакомые очертания вражеского крейсера. Срочно привел подводную лодку на боевой курс и скомандовал: «Кормовые аппараты... товсь!» Расстояние до корабля составило 4 кабельтовых (около 740 метров), были хорошо видны фигуры матросов и развернутые по борту орудия. Рядом со мной стоял штурман, и я с целью более точного опознавания корабля пригласил его к перископу. Взглянув в перископ, он выкрикнул слово «Сервера»! Боцман, сидевший на рулях, внезапно переложил их на погружение. Лодка провалилась на глубину. Кто-то, очевидно штурман, нажал на кнопку опускания перископа, тяжелый удар пришелся по мне, и я упал. Все произошло мгновенно, а подводная лодка уходила все глубже и глубже. Я пришел в себя после болезненной травмы и жестко подал команду: «Рули на всплытие!» Подводники, наблюдавшие происшедшую сцену, пришли в себя. Однако всплытие под перископ продолжалось, как мне казалось, весьма медленно. Взявшись за перископ, я увидел сверкающее море и уходящие за горизонт мачты и трубы «Альмиранте Серверы». Так второй раз миновал своей участи .
Три республиканские подводные лодки, плавающие в Контабрике, не могли расправиться с этим крейсером в течение долгого времени. Это позволяло крейсеру находиться без охраны и успешно решать свои задачи. У меня же на корабле то торпеды шли не туда, то мы сами проваливались на глубину. Две другие подводные лодки, на которых командирами были испанские аристократы, при выходе в море, как мне потом рассказывали матросы, отлеживались на грунте и ни в каких операциях не участвовали. Было среди республиканских командиров нежелательное для гражданской войны мнение, что топить свои, испанские, корабли ни к чему. Такого же мнения были и отдельные члены моего экипажа, а именно боцман и штурман. Таким образом, для обеспечения успеха в атаке необходимо было в то время иметь на подводной лодке не только командира, желающего этого, но и надежный экипаж корабля. Тогда для меня все неудавшиеся случаи были неожиданностью. Перед поездкой в Испанию вопрос о вредительстве и о невыполнении приказов даже не упоминался. Говорили, что все в порядке. У меня же во время плавания на севере Испании в конце концов создалось впечатление, что в команде подводной лодки есть люди, действующие против республики. С преданными делу коммунистами Паоло и Вальдесом мы решили поговорить с людьми. И о дисциплине, и о наших задачах. В первую очередь нас беспокоили «беспечное» поведение штурмана и «решительность» боцмана, а также четверка анархистов, чувствовавших себя уверенно и высказывающих свои мысли весьма открыто. Паоло убеждал меня, что в команде есть и надежные ребята. Такие, как Лукьяно, хорошо проявивший себя в плавании, и другие коммунисты и беспартийные ребята.
Очередная высокая должность. Опять трудности и переживания становления. Черт его знает, и чего я каждый раз чувствую себя неуютно? Неужели оттого, что опять моими подчиненными становятся люди старше меня? Во флотилии четыре дивизии: две стратегические — ими командуют Привалов Виктор Васильевич и Иванов Николай Тарасович, «оба старше меня по годам и по выпуску», и две оперативно-тактичекие — противолодочной командует Слава Заморев, противоавианосной Алик Берзин, мои однокашники. По должности, по одной из функциональных обязанностей, я их должен учить, во всяком случае, руководить их командирской подготовкой, когда это не делает командующий флотилией, а опыт службы на атомных подводных лодках у каждого из них больше, чем у меня. Короче, авторитет и соответственно право учить надо было еще поиметь. Однако начинать пришлось с совсем не авторитетных действий. Не помню уж, что за кабинетные перестановки на втором этаже штаба флотилии происходили, но мне пришлось с ходу заниматься ремонтом и оборудованием собственного кабинета. Кто-то брякнул: «Ну, ты надолго тут обустраиваешься!». — Да нет, не в этом дело — зима на носу, а тут из всех дырок дует. Эти дурацкие хлопоты прервал первый заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Э.Н.Спиридонов, нагрянул с «визитом», объезжая пункты базирования ТОФ в новой своей должности, и стал «возить меня носом» по помойкам и задворкам огромного хозяйства флотилии и ее береговой базы, как будто бы сам только что не был «хозяином» всего этого бедлама. — Не бери в голову, — это Борис Иванович, когда я ему пожалился о выволочке Эмиля, — ему меня не ущипнуть, я напрямую ему не подчинен, так он через тебя наезжает. Твои проблемы не здесь. Наверно, сам понимаешь, что за плечами у тебя автономок мало. Авторитет надо нарабатывать. Понятное дело, командующий, так же как и я, понимал легковесность моего назначения заместителем командующего такой большой флотилии. — Я-то тебя знаю... с академической скамьи, — продолжал он, — а они-то нет. Я-то знаю, на что ты способен, твой потенциал, твои возможности, а они-то нет. Да, думаю, у него те же мысли, что и у меня. И имеем в виду мы одних и тех же людей. — Надо плавать, — отвечаю. — Я готов.
Командиры дивизий подводных лодок. Справа — В.Привалов, в центре — Н.Иванов. 1976 год
— Ну и хорошо. На днях на БС выходит «К-...», командир... Пойдешь с ним. Заодно познакомишься с отличиями от своей. Свою не забыл? — Нет, конечно. — Ну и хорошо, а это пр. 667Б. Три месяца автономки прошли почти незаметно. В свободное от несения командирской вахты время осуществил давнюю задумку. На большой склейке карт-сеток разыграл во временном и пространственном масштабе океанские баталии с участием лодок всех проектов флотилии. Тут были и тактические эпизоды дуэльных ситуаций ПЛА против ПЛА, ПЛА против противолодочных НК, уклонение от противолодочной авиации, сближение и длительное слежение оружием группы ПЛАРК в едином боевом порядке за АУГ и нанесение удара по нему противокорабельными ракетами и, наконец, переразвертывание отработавших по берегу ПЛАРБ для действий торпедами против НК и КОН. Словом, универсальный игровой планшет для проведения тактических летучек и групповых упражнений по командирской подготовке командного состава дивизий и кораблей флотилии. Исполненный в цвете, с учетом гидрологии и дальних зон акустической освещенности, планшет получился очень смотрибельным. Я его еще задумал на дивизии для отработки только с командирами ПЛАРК, но теперь исполнил в интересах всех лодок флотилии. К сожалению, на практике воспользоваться им пришлось только один раз. По возвращении из автономки и отпуска события развивались стремительно. Командующий флотилией уехал в очередной отпуск, я остался за него, что, как потом стало известно, вызвало недовольство члена военного совета — нач. политотдела флотилии Катченкова Ивана Архиповича. А почему? А потому, что начальник штаба флотилии контр-адмирал Авдохин Геннадий Федорович, он же по должности первый зам. командующего флотилии. Наверно, в то время это было бы и правильно, поторопился Борис Иванович. Кстати, Авдоха старше меня по выпуску и имел большой опыт службы на атомоходах. Еще четыре года назад мы все, Привалов, Иванов, Авдохин и я, были командирами на РПКСН в одной дивизии под флагом Бориса Ивановича. Но тогда я этих подковерных интриг Ивана Архиповича не замечал, тем более что на людях он был сама любезность и частенько напоминал о совместной службе у Кодеса на ДПЛ «С-290».
Командование флотилии и дивизий подводных лодок. Слева направо: И.А.Катченков, В.И.Заморев, А.Н.Луцкий, Б.И.Громов, Н.Т.Иванов, Г.Ф.Авдохин. Камчатка. 1978 год.
Дружеское застолье. 1976 год.
Да, так вот худо-бедно рулю флотилией, не сам, конечно, для этого целый штаб, командиры частей и подразделений флотилии. Все вроде идет по заведенному порядку, но вот случилось настоящее ЧП. На одном из РПКСН у пирса РТБФ, здесь же в бухте Крашенинникова, при проверке одной из баллистических ракет после загрузки ее в пусковую шахту случился пожар. Из-за ошибочных действий оператора произошла разгерметизация одной из мембран ампулизированного бака окислителя ракеты. На борту корабля, конечно, аварийная тревога, на РТБФ тоже. Немедленное оповещение по оперативной службе на дивизии, на КВФ, на КП флота, ОД ВМФ в Москву, первому секретарю Камчатского обкома и предисполкома г. Петропавловска-Камчатского. Ситуация исключительно опасная: к ракете пристыкована головная часть с ядерным зарядом большой мощности (ГЧ ЯБП). Можно было ожидать самовыброса горящей ракеты из шахты и падения ее в некоторой близости. Нет, ядерный взрыв, видимо, не последовал бы, но при падении на сушу взрыва обычного ВВ в ГЧ исключать было нельзя. А тогда — радиоактивное заражение местности и т. д. Я на телефоне ЗАС в кабинете командующего: на связи то Москва, то Владивосток, то Петропавловск. Мучительно долго убеждаю разрешить немедленный выход аварийного РПКСН в море. Все опасаются, а вдруг выброс будет на выходе в Авачинской губе, а тут город... Наконец, сомнения и нерешительность кончились, Москва дала «добро». Лодка выходит, я на выделенном ОВРом корабле сопровождаю ее на выход в море. Вышли. Аварийная лодка несколько часов маневрирует в нескольких милях от северного безлюдного берега Авачинского залива, тральщик 15 кб южнее. Томительное ожидание, напряженно всматриваемся в черный непривычно дымящий силуэт атомохода. Периодически обмен информацией по УКВ ЗАС. Наконец, из аварийной пусковой шахты форс пламени — головная часть ракеты, описав дугу в воздухе, плюхнулась сравнительно недалеко от лодки в воду... Тихо. Никаких других событий не последовало, система недопущения несанкционированного взрыва сработала надежно. Так закончилась незапланированная операция «Портал». Командующего отозвали из отпуска, прибыла высокая комиссия, причины и обстоятельства ЧП расследовали — лодку в ремонт, «фитили» раздать, лишним отойти! Командующий улетел догуливать отпуск. Теперь за него остался НШ флотилии Г.Ф.Авдохин. Работаем по плану дальше.. Операцию по подъему затопленной ГЧ ЯБП проводили позже, без нас. Из Приморья пришла специальная спасательная ПЛ пр. 690 с автономными спасательными аппаратами и спасательное судно «Машук». Изделие под именем «Палтус» подняли без замечаний.
Как-то в июле на пирсах РТБФ руковожу погрузкой ракет сразу двух подводных лодок. В перерыве между подачей очередной ракеты с техпозиции к пирсу подходит катер-торпедолов, прибыл комдив Привалов. Излагает: так и так, мол, одновременно выходят в море на контрольный выход два РПКСН, предстоят глубоководные погружения при взаимном обеспечении (КВФ, как всегда, корабль-обеспечитель не дает), нужен еще один старший на выход, а он один на дивизии и потому просьба — выйти старшим на одной из лодок, с Авдохой, мол, все согласовано. — Нет вопроса, надо так надо. Когда спланирован инструктаж? — Да, дело в том, что инструктаж проводить некогда, я сейчас на «К-...» с Ломовым уже выхожу, вон она уже на рейде, а «К-...» выходит завтра с утра, уже идет ввод установки, так ты с утра Морозова и проинструктируешь. Встретимся в районе глубоководного погружения. Кстати, если связь ЗПС прервется, есть предложение погружение не прерывать, иначе не успеем уложиться по времени погружения обоих лодок. Продлевать район очень нежелательно, временной график контрольных выходов очень жесткий, срок выхода на БС подпирает. — Так, ладно, раз такие жесткие обстоятельства, давай кое а чем договоримся. Гидрология сейчас действительно сложная, слой скачка на глубине 20—25 метров, и, чтобы связь не прервалась с погружением, необходимо обеспечивающей лодке, удерживая курсовой, потихоньку склоняться вправо, увеличивая дистанцию. Тогда можно будет удержать погружающуюся лодку в узком луче ЗПС. Говорю и при этом прутиком вычерчиваю на песке кривую графика изменения скорости звука в воде с глубиной, ход звуковых лучей ЗПС, положение лодки в луче с погружением. — Понял? — Да, это понятно. В районе встретимся, уточнимся.
Вот такой у нас получился инструктаж — в буквальном смысле на песке. За документальную точность приведенного разговора не поручусь, но смысл именно такой. Роковой инструктаж... и, действительно, «на песке». Встретились в районе, но позже назначенного времени: Привалов опоздал, задержался в предыдущем районе. Дальше — больше. Погружаться по плану он должен был первым, но погружаться не готов —подбивает компрессорами ВВД. Опять задержка. Менять план, очередность погружения (мы же готовы!) — запрашивать ОД флота надо, может больше времени уйдет... Ждем его готовности. Потеря времени против нас. Наконец, он готов. Вопросы есть? Нет. Договоренности все в силе? Да. Время упущено — тем более. Он пошел на погружение. ЗПС устойчива... Чуть ухудшается — увеличиваем дистанцию, держим курсовой. Я все время на мостике, контролирую и связь, и маневр. Что-то задерживается Привалов на глубине, третий час уже пошел... Наконец, сигнал: «Начинаю всплытие». Еще через час лодка всплыла, докладывает: «Замечаний нет». Это хорошо, но на свое погружение они потратили больше половины остававшегося полигонного времени. — Что задержался-то? — это переговоры по УКВ ЗАС. — Да так... Проверки по режиму... — Но нам-то времени не остается! А еще до исходной точки погружения идти. — Продлевать район дольше получится, сорвем завтрашний план. Может не доходя до точки нырнете? — Ладно, разворачиваемся, быстро устанавливаем связь и нырнем прямо отсюда. Как видишь, ЗПС все погружение была нормальная, только маневрируй, как договаривались. Развернулись на курс погружения, лодка-обеспечитель заняла позицию на курсовом угле 110 градусов правого борта в дистанции 5 кб, установили ЗПС. Да, времени мало, но постараемся успеть. Погружаемся. Идем сразу на 100 м для сокращения общего времени погружения, задерживаться на промежуточных горизонтах режима глубоководного погружения смысла нет, тем более что переход в район совершали на глубине 120 м. До глубины 150 м связь устойчивая, медленно с небольшим дифферентом идем дальше... — Центральный, —тревожный доклад гидроакустика, —сигналы ЗПС от «К-...» прослушиваются слабо, пеленг на лодку смещается за корму. Что за черт! Скорость хода обоих лодок должна быть постоянной! Что он место не держит? Чуть сбросили обороты, чтобы нагнал, курс нам менять нельзя. Задержались с погружением, чтобы дать время обеспечителю занять заданную позицию и восстановить связь. Но наши маневры безуспешны — звукоподводная связь утеряна. — Что будем делать, командир? — ..? — Вообще-то, как я уже говорил, мы с Приваловым договаривались, что в случае потери связи, глубоководное погружение не прерывать. Лодки-то надежны! — Ну, тогда идемте дальше.
И пошли. Почти заканчиваем режим проверок на рабочей глубине, и тут доклад штурмана: — До кромки района 5 кб. Командир: — Ворочать? Командир БЧ-V: — Может можно закончить режим? Еще минут 5—10. — Командир, задержись с поворотом, пусть закончат проверки. Соседних районов БП нет, впереди чистый океан, выйти за кромку не страшно. Развернемся и сразу пойдем на всплытие без задержки, полигонное время кончается. Вышли за кромку района кабельтов на 10 — еще одно мое нестандартное решение. Развернулись, всплываем. Акустический горизонт чист, ни шумов винтов, ни сигналов ЗПС. На глубине 50 м, глубине безопасной от таранного удара надводного корабля (судна), задержались (а зря!), прослушали горизонт — горизонт чист (естественно — слой скачка!), отвернули вправо на курс в открытый океан (еще одна предосторожность по договоренности с Приваловым, а он должен был отходить при нашем всплытии, наоборот, в сторону берега), прослушали горизонт и на этом курсе.., чисто. Три пузыря наверх, и КСП красного цвета — пли! Всплываем. Командир поднялся в боевую рубку к перископу, я занял место рядом с боцманом и машинными телеграфами (на душе что-то не по себе...). Командир из рубки: — Боцман, всплывай! Дифферент 5 градусов на корму! Обе турбины вперед малый! Радисты, готовьтесь передать радио! — 40 метров, 35.., 30.., — доклады боцмана, — 25 метров... В душе нарастает тревога, я уже готов скомандовать: «Стоп всплытие», и в этот момент — мягкий толчок, сотрясение лодки... В тот же момент командую и понимаю, что поздно: — Стоп всплытие! Рули на погружение! Лодка клюнула носом, дифферент перевалил на нос. — Обе турбины вперед средний! Боцман, держать глубину 40 метров! Осмотреться в отсеках! Из 1-го доклад: «Поступает вода из контрольного краника ТА №... », в остальных замечаний нет. Та-а-к, по меньшей мере поврежден волнорезный щит и передняя крышка ТА. Кого же мы поддели? Сейнер без хода? Или... Командир уже в центральном: — Сбавляй ход, прослушивай горизонт и всплывай! С передачей радио о всплытии уже опаздываем, на КП уже переполох.
Всплыли под перископ, РДО в эфир. В перископ ничего не видно, уже темно. На экране РЛС всего одна цель в дистанции 15 кб. Вызываем на УКВ ЗАС лодку-обеспечитель, ответила. Запрашиваю на связь Привалова: — Мы кого-то подцепили. Не вас ли? — Похоже, что нас. — А что ты тут крутишься, как здесь очутился? Ты же должен был быть ближе к берегу, раз связь потеряли, а ты залез в нашу полосу! Пауза. — Вас искал, беспокоился. Что у вас? У меня все нормально. — У нас вода из контрольного краника ТА №.... разгерметизация передней крышки, а что еще — неизвестно. — Что будем делать? — Что делать, что делать! Доносить и возвращаться в базу. — А может, пока не доносить, разойдемся по районам дальше по планам контрольных выходов? Вернемся в базу, разберемся, может ничего страшного? — Нет. Доноси об освобождении района и возвращении, я доношу тоже. Пришли в базу. Водолазные осмотры лодок подтвердили правильность решения о возвращении в базу: на одной повреждения в носовой части, волнорезного щита и тяг приводов передней крышки ТА, повреждения устраняются на плаву; у другой повреждения легкого корпуса в районе 4-го отсека ниже ватерлинии, требуется док. Выход на БС обоих лодок сорван. Скандал на уровне генерального штаба!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В первый же период войны подводные лодки составляли флотилию под командованием верного республике Р.Вердия. Деятельность флотилии координировалась директивами правительства, находящегося в Мадриде (позже в Валенсии) и морским министром. Действия подводных лодок не сочетались с действиями надводных сил и всего республиканского флота. Подводные лодки типа «С» по своим тактико-техническим элементам были схожи с теми, на которых я служил на Балтике и Тихом океане. Они имели ту же подводную скорость, подобное вооружение. Большим недостатком испанских лодок было слабое торпедное вооружение и плохая исправность других технических средств. В Испании торпеды не изготовлялись, и поэтому лодки были оснащены итальянскими торпедами, изготовленными в Фиуме. Фиумские торпеды были закуплены в Италии в 1928 году по одному комплекту на лодку и только для учебных целей. Других пополнений запаса торпед не осуществлялось. Закупка торпед в других странах не удавалась, и только случайно в 1937 году были куплены отдельные комплекты итальянских торпед у Греции. Надеяться на хорошие боевые качества этих торпед было нельзя. Состояние подводных лодок в целом по сравнению с надводными кораблями было значительно хуже. Надводные корабли и служившая на них знать привлекались к парадам по прибытии в порт короля, и были оборудованы и оснащены существенно лучше подводных лодок. При фашистском мятеже в заговор были втянуты командиры как надводных, так и подводных кораблей. Оставшийся верным республике командир лодки С5 , спокойный и уверенный в своих действиях офицер, в первые дни мятежа атаковал линкор мятежников «Эспанья», попал в него торпедой, но она не взорвалась. Это только одно из многих доказательств небоеспособности оружия республиканских лодок. Были и другие недостатки и ошибки.
С самого начала военных действий судьба подводных республиканских лодок сложилась неудачно. В первые месяцы погибли три подводные лодки «В». В сентябре 1936 года В6 была расстреляна у Сантандера фашистским эсминцем «Веласко», В5 пропала без вести, В4 была торпедирована у Гибралтара и погибла со всем экипажем. Остальные малые подводные лодки нуждались в срочном ремонте и в военных действиях не участвовали. Более современные лодки типа «С» принимали участие в борьбе с надводными силами противника и в транспортировке ценных грузов и людей из осажденных баз. Подводная лодка С3 погибла при выходе в надводном положении из Малаги для атаки мятежного крейсера «Альмиранте Сервера», ведущего интенсивный обстрел побережья. Она неожиданно взорвалась: то ли это была диверсия, то ли торпедная атака итальянской подводной лодки, курсировавшей вместе с «Альмиранте Сервера». Лодка мгновенно ушла под воду, оставив находившихся на мостике командира и штурмана. Хорошо плававший штурман освободился от одежды и быстро достиг берега. Командир, выбиваясь из сил, с трудом доплыл до берега, вышел из воды и умер на берегу от разрыва сердца. Подводная лодка С5 из-за технической неисправности не смогла погрузиться и в артиллерийской перестрелке была уничтожена двумя вооруженными рыболовными траулерами противника.
Долгое время, до октября 1937 года, подводные лодки С2», С4 и С6 базировались на севере Испании в портах Бильбао, Сантандер и Хихон. Подводная лодка С6 после повреждения при бомбежке, когда я был на ней командиром, была затоплена командой вблизи Хихона. С2 и С4 были интернированы во Франции и по просьбе правительства республики впоследствии были И.А.Бурмистровым и мной переведены через Гибралтар на юг Испании, в Картахену. После ожесточенной атаки мятежниками Картахены, где в конце войны находился весь республиканский флот, и при попустительстве командующего флотом профашистски настроенного М.Буиса, корабли убыли в марте 1939 года в Тунис (Бизерту) и прекратили свои действия в революционно-освободительной борьбе за демократию и республику. Подводя итог борьбы на море во время испанских событий, хочется отметить отдельные количественные результаты. Главными морскими силами можно было считать 19 надводных кораблей у республиканцев и 10 у франкистов, то есть всего 29 кораблей. В боевых действиях со стороны республики участвовало шесть подводных лодок «С» и три малые лодки типа «В». За период с 1936 по 1939 года на мине подорвался и затонул линкор республики «Хайме I», а при прорыве через Гибралтар был потоплен эсминец «Сискар». Также был потоплен в бою один крейсер мятежников «Балеарес»17, то есть из общего числа надводных кораблей 17 % было уничтожено. А по подводным лодкам дела обстояли хуже: из девяти действующих лодок шесть были потоплены и уничтожены. Получается, что 67 % республиканских лодок полностью были выведены из строя во время этих событий. Причин тому много, о них разговор впереди. Но главное — это отсутствие у республики достаточного числа опытных командиров и умелого руководства операциями, плохое техническое состояние кораблей, интенсивная фашистская наступательная целеустремленность в морских действиях и авиабомбежках и, наконец, нерешительность многих командиров и особенно руководителей, приводящая к бездеятельности, пораженчеству и изменам. Это моя сложившаяся в то время точка зрения.
Линейный корабль «Хайме I»
Пиренейский полуостров, находящийся на большом расстоянии от Советского Союза, долгие годы оставался под властью диктаторского фашистского режима, подобного режимам в Германии и в Италии тех времен. В Португалии было покончено с фашизмом в 1974 году, а в Испании — после смерти Франко, в 1975 году. Только потом в этих странах начался процесс демократизации общественной жизни.
В Испанию через Париж
Фашистский мятеж в Испании явился причиной пробуждения идей пролетарского интернационализма во многих странах. Большое число советских людей отправилось в далекую страну бороться за свободу и независимость испанского народа. Я заканчивал учебу на первом курсе академии. Вдруг неожиданно меня вызывают в Москву, в Генеральный штаб, где задают вопрос: «Желаете ли вы поехать в Испанию в качестве добровольца-интернационалиста на борьбу с международным фашизмом?» Я сразу же ответил: «Согласен!» — Может, вы подумаете, ведь у Вас ребенок, сын? — Что думать. Я полностью согласен! — Тогда все ясно. Будем Вас оформлять.
Н.Г.Кузнецов
Я встретился с Н.Г.Кузнецовым, который недавно вернулся из Испании и имел определенный боевой опыт борьбы республики. В Испании он был военно-морским атташе и советником по морским делам у морского министра республиканской Испании Индалесио Прието. Он в общих чертах обрисовал обстановку. Время на мои сборы было ограничено. Мне быстро выдали гражданскую одежду: костюм, макинтош, шляпу и другие вещи. Билет был взят заранее. Поезд шел через Ригу, Антверпен и далее в Париж, где в скором времени меня уже встречали представители нашего посольства. Поселился я в одной из гостиниц по советскому паспорту в качестве туриста. На другой день вечером я расплатился по счету и сказал, что уезжаю, а сам явился в советское посольство к военно-воздушному атташе Васильченко. Он, немного прихрамывая, подошел ко мне, поприветствовал, расспросил о впечатлениях и текущих делах. После сдачи своих советских документов меня на машине привезли в испанское республиканское посольство, где вручили испанские документы на имя дона Северино де Морено, по матери Лопес. Так я стал испанцем. Брюнет с голубыми глазами, со смуглым лицом — эта схожесть в некоторых случаях мне пригодилась. Потом в воспоминаниях писали, что я внешне похож на испанца. Вместе с испанским представителем мы поехали в другую гостиницу, где я уже был оформлен как настоящий испанец. Я стал испанцем, не зная испанского языка совершенно. В училище и академии изучал английский и французский. И это в какой-то степени пригодилось. Кое-как по-французски я говорил, иногда употребляя и некоторые английские фразы.
Все происходило очень быстро и оперативно. Через два дня меня отвезли в испанское посольство и на машине отправили на юг Франции. Ехали всю ночь. Прибыли на частный спортивный аэродром, остановились у сарая-ангара. Некоторое время мой попутчик выяснял обстановку. За каждого пассажира при перелете франко-испанской границы в то время приходилось платить большую сумму — 20 тысяч франков (легковая машина тогда стоила 25—30 тысяч франков). После договоренности я вошел в ангар и уселся в спортивный одномоторный самолет. Там уже был мой попутчик-испанец. Я обратил внимание на желтые крылья, на которых контрастно выступали огромные черные трефовые тузы. Стартовали мы прямо из ангара и взяли курс на Байону. Погода на французской территории была прекрасной. Когда подлетели к границе, то справа в небе появились облака. Я посмотрел в окна на гладь Бискайского залива и увидел гирлянду кораблей, состоящую из крейсера, эсминца и других вспомогательных судов. По бортам кораблей заметил систематические огневые вспышки — нас обстреливали. Обратил внимание летчика на это, и он постарался набрать побольше высоту и нырнул в находившиеся рядом облака. Плутали в них довольно долго. По времени казалось, что уже пора садиться. Увидев первый просвет в облаках, пилот завернул в него, и оказалось, что мы уже не над республиканской территорией, а у мятежников. Они открыли огонь из пулеметов. Были четко видны следы трассирующих пуль. Срочный разворот самолета, и резкое снижение высоты в сторону ближайшего республиканского аэродрома в районе Сантандера. Пришлось садиться с сложных условиях, так как побывавшие незадолго до нас «хейнкели» разбомбили взлетную полосу. Садились сбоку, на обочину полосы, с большой тряской.
И.А.Бурмистров
Нас уже ждали, был и наш русский представитель. Повезли меня в испанский штаб, где я встретился с Иваном Алексеевичем Бурмистровым. Он уже находился здесь с сентября 1936 года и был первым русским командиром подводных лодок С1 и С6. На С6, после повреждения ее при бомбардировке Бильбао, был закончен общий ремонт. И мне предстояло командовать этим подводным кораблем после отъезда на Родину И.А.Бурмистрова.
Другой показался знакомым. «Похож на отца», — сообразил Крамской. Он с Рындиным-старшим учился в училище, вместе они пробивались на на катерах через льды... Ясно, почему младший Рындин выбрал малые корабли. Отец его всю жизнь командовал катерами и передал любовь к малым кораблям сыну. «Они товарищи моего Ростислава. Ростислав — парень с открытой душой. Глеб, тот — нет... За сутки я так и не узнал, чем он дышит...» — Разрешите войти? — Войдите... прошу. Они стоят на пороге. Он идет им навстречу, выслушивает рапорт о прибытии; докладывают четко, но, несомненно, волнуясь. Надо ободрить. — Добро пожаловать, — говорит он как можно радушнее. — Мы ждали вас. Хорошо, что вы пришли к нам по собственному желанию. Он видит, как расцветают их юные лица: радостно слышать, что их ждут. Он приглашает сесть — не к столу, а на большой широкий диван, и сам садится между ними. Начальники, куда меньшие, принимали их подчас иначе: делали вид, что они страшно заняты, подолгу читали давно перечитанные бумаги. А Крамской уже спрашивает, преподает ли еще старик — «навигатор» или вышел на пенсию, дружили ли они с Ростиславом, повидался ли Рындин с отцом, а Живцов — со своими катерниками. Наверное, катерники довольны, что их воспитанник стал офицером... Крамской рассказывает им о соединении, в котором им придется служить, говорит, что хотя и мало осталось заслуженных ветеранов войны, но имена «стариков» не забыты. Стоит взглянуть в исторические журналы. Он поднимает с низкого столика один из альбомов. Здесь сохранились фотографии героев, описания подвигов.
Как бы невзначай, перелистывая страницы история, он останавливается на двух тральщиках — «Триста третьем» и «Триста пятом». Крамской вспоминает о десантах, о поединках с бомбардировщиками и с подводными лодками, с уважением произносит имена моряков, погибших и здравствующих. Есть что вспомнить и есть чему поучиться! Тяжело раненные офицеры «Триста третьего» Самохвалов и Ножиков до последнего удара сердца держались на своем боевом посту. На «Триста пятом» офицеры воодушевляли матросов. Верные славной боевой традиции, они и в безвыходном положении не покинули своего корабля. Хладнокровие и выдержка не оставляли их в самые трагические минуты... — Я хорошо знал их, — Крамской называет фамилии. — Я очень хотел бы, чтобы вы, молодежь, всегда помнили ваших предшественников, благородство и чистоту их самоотверженных душ. О них не написано ни поэм, ни песен. Не потому, что они были хуже других. Они воевали, как все моряки. Как я. И как вы, — он улыбнулся Живцову, и Фрол вспыхнул от удовольствия. Да, и он — участник великой войны! — Боцман на «Триста пятом» — ветеран, всеми уважаемый мичман Межуев, — продолжал Крамской. — На «Триста третьем» нет старых моряков, но молодежь почти вся из десятилетки. С такими матросами можно горы ворочать. Запомните: командир должен уметь сплотить свои боевые части, должен верить, что на любом посту, в самых сложных условиях, его приказание будет выполнено точно. Вы должны жить одними стремлениями со своими матросами, а стремления эти сейчас — стать отличными боевыми частями и кораблями. Пуще всего берегитесь зазнайства, — предупредил он. — Без матросов вы много не повоюете. Они — главный двигатель, так ведь еще Нахимов сказал... Вы будете учить и воспитывать, но и сами учитесь у них. Есть чему. Они почти все комсомольцы, а вы оба, разумеется, имеете опыт комсомольской работы? Я тоже прошел через это, мне тоже было когда-то лишь двадцать пять лет... Трудно предположить, а? Лед окончательно сломлен. Как не похож этот разговор на другие, когда некоторые начальники, с которыми Никите и Фролу приходилось встречаться, ограничивались опросами по пунктам анкеты в своих скучных, наводящих тоску кабинетах и холодно говорили: «Можете быть свободны». Фрол примечает в пепельнице великолепную трубку, о которой можно только мечтать. А Никита рассматривает фотографии кораблей и катеров морской гвардии.
3 апреля 1942 год. Рождение морской гвардии в СССР. В этот день гвардейскими стали крейсер "Красный Кавказ", эсминец "Стойкий", минный заградитель "Марти", тральщик Т-205 «», подводные лодки "Д-3", "М-171", "М-174", "К-22".
Уже ярко светит в окна осеннее солнце, и за окнами заискрилось повеселевшее море. Переговорили о многом — рассказано, как первый начальник Крамского Сырцов увлекал штурманов игрой, называвшейся «Капитаны ведут корабли», Крамской узнает от своих молодых собеседников, что Балтика им кажется суровее, романтичнее Черного, что они выбрали малые корабли по любви к ним с детских лет, что Рындин любит рисовать, а Живцов — стихи, особенно «флотские». Не расспрашивая, Крамской узнает о их детстве и юности, о привязанностях и вкусах и, глядя им в лицо с вершины своих пятидесяти лет, думает: «Какие чистые, хорошие души!» Ему нравится этот рыжеволосый атлет, как видно, честный, прямой, нравятся его огненно-золотистые кудри и мальчишечьи веснушки, обступившие самый русский, широкий нос, его решительные и сильные руки; нравится и другой, сероглазый; именно таким был в училище его отец, Юрка Рындин. Он был отличным товарищем и нежным мужем маленькой хрупкой блондинки. Кажется, она умерла... Крамской узнает, что Живцов — сирота, Никита не захотел служить под крылышком у отца, да и отец не согласился бы на это (Крамской тоже не хотел бы быть начальником Ростислава). Живцов со вспыхнувшим и одухотворенным лицом вспоминает к слову вдохновенные строки морского поэта:
И если ты, о Партия! — велела... нет на морях для нас такого дела, которого не выполнили б мы!
— Великолепные слова, — одобряет Крамской. — Партия поручила вам, совсем еще молодым офицерам, нелегкое дело: воспитывать таких же, как вы, молодых моряков. Вы мне нравитесь, я в вас верю. Он встает. Поднимаются Рындин с Живцовым. — Я вам доверяю людей. Да, людей... — Есть, — вырывается у Фрола. — Вот вы сказали «есть»! Относитесь с уважением к этому слову. В двадцать втором году партия сказала нам, комсомольцам: «Надо идти строить флот», мы сразу ответили: «Есть!» Пришли на флот, строили, воевали, и многие из нас отдали ему всю свою жизнь. И я никогда не раскаивался. Можно ли не любить море? Нельзя. Лицо его просветлело. — Можно ли не любить флот? Нельзя! Можно ли не уважать флотское четкое слово «есть»? Для меня оно всю жизнь значило, что я приказ выполню — высажу в срок десант, найду и потоплю подводную лодку, пройду в осажденный Ханко... Надеюсь, что и вы, сказав «есть», станете настоящими офицерами флота... Доброе имя его и добрая слава завоевываются личным примером и чистой душой; любая оплошность будет замечена подчиненными; плох офицер, добивающийся дешевого авторитета послаблениями и поблажками; хорош офицер, который требователен к другим, но и сам хорошо подготовлен: он не только специалист, он начитан и образован и может оказать глубокое нравственное воздействие на матроса. Авторитет офицера всегда поддержит комсомольская организация, но и он должен верить ей и на нее опираться...
Им все это близко, понятно. Крамской говорит раздельно, торжественно, так, чтобы это запомнилось на долгие годы. — Вас, лейтенант Живцов, назначаю штурманом и помощником на «Триста третий». Командир «Триста третьего» — лейтенант Коркин. Даю месяц на подготовку к экзамену на несение самостоятельной вахты. Мне хочется верить, что вы оправдаете мои надежды. А вас, лейтенант Рындин, назначаю штурманом и помощником на .«Триста пятый». Вас просил к себе Бочкарев. Рындин не может скрыть своей радости — Бочкарев в нем нуждается! — Командир дивизиона капитан третьего ранга Щегольков так же, как и Бочкарев, один из лучших у нас офицеров. Они вам помогут. Вам обоим пригодится и опыт комсомольской работы. На кораблях почти все комсомольцы. Узнайте получше каждого, кто чем дышит... Рассказав им об их обязанностях, Крамской предупреждает: — Ваше слово, данное старшине и матросу, должно быть крепким, как... — Лед! — решается Фрол подсказать. — Лед — он тает. А ваше слово должно быть тверже гранита... Коли обещал — выполняй. А не выполнишь — авторитет потеряешь. Завоевать авторитет очень трудно, а потерять—легче легкого... И предупреждает, как отец сыновей: — Скидок у нас не дают ни на старость и ордена, ни на молодость и неопытность. На тральщиках надо быть мастером своего дела. Ошибка в расчетах, замешательство, нечетко отданная команда — и могут погибнуть и люди и корабль... Тральщики — вы это знаете — и в мирное время воюют. Они постоянно в бою. Служить на них трудно, труднее, чем на других кораблях. Но зато и почетнее. И романтичнее. Вы будете служить человечеству. Я не ошибся, назначив вас обоих на тральщики? — Никак нет! — ответил Фрол за обоих. — Мы очень вам благодарны, товарищ капитан первого ранга!
Глеб сладко потянулся, открыл глаза. Отца уже не было. К спинке дивана приколота записка: «Герда сегодня свободна. Еда в буфете. Кофейник в кухне. Согрей себе кофе, позавтракай. Пообедаем вместе в столовой». — Вот чудак, «согрей себе кофе», а на что же тогда существует кафе? — сорвал Глеб записку. — А отец ничего устроился, красота, — он спустил голые ноги на коврик. — В одиннадцать придет в парк эта девчонка. Ну что ж? Будет в Москве чем похвастать. Он оделся, тщательно уложил волосы. Повязал галстук и, взглянув на часы, увидел на столе фотографию брата. — Ишь ты, будущий адмирал, — усмехнулся он. — Воображаю, гордится погонами, кортиком. Ежеминутно смотрится в зеркало. Он давно уже недолюбливал брата, хотя именно он, Глеб, был любимчиком матери и, наслушавшись, что он «младший и хворенький», отбирал у Ростислава игрушки и книжки с картинками, заливаясь отчаянным воем: «Я младший, меня не смей обижать, отдай!» Мать пичкала его сладостями, ему всегда перепадало больше, чем Ростиславу, и он рос тираном, хотя и умел притворяться, и отец знал его благонравным, тихим, воспитанным мальчиком. Он хорошо помнит, как мать согласилась отдать в нахимовское Ростислава и наотрез отказалась отпустить от себя Глеба. Она заливалась слезами, бормоча, что Глебик хрупкий, болезненный, он не вынесет жизни в казарме. Она рисовала такие ужасы жизни ребенка вдали от матери, что и Глеб разревелся и завопил: «Ни-по-чем не хочу в на-хи-мов-ское!» Отец махнул рукой и уехал — дома он бывал гостем.
Глеб позеленел от зависти и обиды, когда увидел Ростислава в белых перчатках, в матросской форменке и в бескозырке с тисненой золотом ленточкой. Ростислав с упоением рассказывал о голубом доме на набережной, где помещалось училище, об «Авроре», им отданной, о товарищах до тех пор, пока, глотая злобные слезы, Глеб не взвизгнул: «А мне это вовсе не интересно»... — Ну, как знаешь. А мне интересно, — и Ростислав отвернулся к книжному шкафу. Мать, собиравшаяся в театр, прикрикнула: — Опять ты Глебика раздражаешь? Он нервный, болезненный. Ростислав вздохнул и сказал, что ему пора в училище. Он стал приходить лишь в те дни, когда приезжал отец. После войны отец командовал морской базой в таком разрушенном городе, что мать решительно отказалась туда поехать. И отец жил в Далеком, а они — в Ленинграде. Ростислав ездил в отпуск не к ним, а к отцу, но это не огорчало ни маму, ни Глеба. К ним с некоторых пор стал приходить молодой весельчак в хорошо сшитых костюмах — мать познакомилась с ним в театре на «Пиковой даме». Федя — он просил не называть его «дядей» — расположил к себе Глеба; играл с ним в шашки, показывал карточные фокусы, приносил шоколад «Золотой ярлык» и, достав из бумажника с золотой монограммой десятку, предлагал: «Не желает ли любознательный молодой человек ознакомиться с последним достижением кинематографии?» Глеб с удовольствием брал деньги и шел знакомиться с очередным достижением кинематографии. Глеб уже не был младенцем и, когда приходил Федя, сам предлагал: «Знаете что? Вы потолкуйте, я не буду мешать...»
Однажды, вернувшись из школы, он увидел, что дом перевернут вверх дном, и мать, словно в лихорадке, забрасывает открытые чемоданы тряпьем. Она повернула к Глебу вспотевшее, возбужденное лицо и без знаков препинания сообщила, словно телеграмму отправила: «Мы уезжаем в Москву в Москве школа лучше Федя устроит будем жить с Федей я оставляю отца ты не против?» Нет, Глеб не был против поездки в Москву и даже не спросил, возьмут ли они Ростислава и что подумает об их отъезде отец. Он давно знал со слов матери, что отец эгоист, себялюб, погубивший ее светлую молодость и испоганивший счастливое детство ее бедного Глебика. А Ростислав им не нужен. В тот же вечер они уехали и поселились в Москве. У Феди была небольшая, хорошо обставленная квартирка в новом доме на улице Горького, с лифтом и похожей на Квазимодо одноглазой лифтершей.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Все эти соображения могут быть только сугубо индивидуальными суждениями. Но мне лично тогда нужна была учеба в , которая, к моему сожалению, была длительной и прерывистой, она продолжалась с 1936 по 1941 год, то есть закончилась непосредственно перед самым началом Великой Отечественной войны. В то время в академии был трехлетний курс обучения. Я закончил первый курс в 1937 году и вместе с другими добровольцами отбыл в республиканскую Испанию, где пробыл целый год и командовал двумя испанскими подводными лодками. После возвращения, в июле 1938 года, был направлен в академию для продолжения учебы, а в конце года снова отправлен на флот на должность командира бригады Черноморского флота. По моей настоятельной просьбе через год, в сентябре 1939 года, мне разрешили продолжить курс обучения в академии. Но в декабре этого же года во время войны с белофиннами меня назначили командиром бригады подводных лодок на Балтийский флот. В финском конфликте база была в Таллине, тогда еще столице буржуазной Эстонии. После окончания войны я уже в четвертый раз был командирован в академию, которую окончил в апреле 1941 года и продолжил свою службу командиром бригады подводных лодок на Балтийском флоте. Я прожил долгую жизнь. Многих моих товарищей уже давно нет в живых, и с позиции прожитых лет могу смело утверждать, что главная операция всей моей жизни — активное участие в испанских событиях, в первой схватке с мировым фашизмом.
События в Испании
В 1983 году во многих капиталистических странах различным образом отмечалось 50-летие зарождения фашизма. Активизировались американские реакционные круги, в Японии пытались создать «непотопляемый авианосец» США; Великобритания участвовала в военных конфликтах... Все это вело к накалу международной военной обстановки, к росту затрат на вооружение и обороноспособность стран Европы, Азии и других континентов. Очаг Второй мировой войны, если заглянуть в прошлое, возник в Европе еще в 1933 году с приходом к власти в Германии Гитлера, а в Италии — Муссолини. Для них Испания была базой для запугивания антифашистских фронтов. В 1931 году в Испании после неудавшегося и развалившегося фашистского режима генерала Примо де Ривера образовалась республика. Однако она не оказала большой помощи трудящимся страны. Народный фронт в стране победил на выборах только в 1936 году. В парламент (кортесы) были избраны 17 коммунистов, 88 социалистов и 159 республиканцев. Через пять месяцев в стране вспыхнул фашистский мятеж, который возглавил генерал Франко. Поддержку ему обеспечила финансовая и земельная олигархия страны, армия полностью перешла на его сторону. Гитлер и Муссолини существенно помогли отправкой в Испанию регулярных частей своих армий, посылкой оружия и снаряжения. Вместе с испанскими мятежниками против республики воевали 300 тысяч иностранных солдат и офицеров.
С историей испанского флота мы, добровольцы, ознакомились, еще учась в училище и академии. Это мощная «» из 130 судов, разбитая штормом и англичанами у берегов Великобритании. Это и Трафальгарское сражение, где британский флот во главе с Нельсоном разгромил опять же испанцев, и еще много других исторических сражений. Во время фашистского мятежа испанский флот практически полностью остался у республиканцев. В этом большую роль сыграли экипажи кораблей и отдельная незначительная часть офицерского состава. Вот данные, опубликованные в 1949 году: из 19 адмиралов у республиканцев осталось только двое; из 31 капитана 1 ранга — тоже двое, из 65 капитанов 2 ранга — семеро, а из 126 капитанов 3 ранга — 13 офицеров. Все подводные лодки, а их было шесть типа «С» и шесть типа «В», были у республики. Главной базой до конца войны оставалась известная нам по истории Картахена на Средиземном море.
Примечания научного редактора
В момент начала мятежа в руки франкистов попали только старый легкий крейсер «Република» (находившийся в резерве и стоявший в Кадисе) и эсминец «Веласко» (из боевого состава флота).
Подводные лодки испанских ВМС в базе
Таким образом, флот оставался в основном верным республике, а сухопутные войска оказались полностью на стороне Франко. При этом не следует забывать большую обученную армию фашистских формирований Германии и Италии, а также профашистски настроенной Португалии, а также их надводные и подводные корабли, их активное и непредвиденное участие в срыве морских перевозок для республики и в боевых действиях. Данные по кораблям флота в период испанских событий приведены в таблице.
Примечания научного редактора
Линкор «Хайме I» погиб 7 июня 1937 года от внутреннего взрыва боезапаса. Линкор «Эспанья» ремонтировался на базе в Эль-Ферроле, захвачен франкистами после боя за базу. Тяжелые крейсера «Канариас», «Балеарес» строились в Эль-Ферроле, захвачены франкистами после боя за базу. Легкий крейсер «Альмиранте Сервера» ремонтировался на базе в Эль-Ферроле, захвачен франкистами после боя за базу. Старый легкий крейсер «Република» переименован в «Наварро». Эсминцы «Сеута», «Теруэль», «Мелилья», «Уэска» переданы генералу Франко правительством Италии.
Правительство Народного фронта с первых дней фашистского мятежа обратилось к трудящимся страны за помощью. Быстро возникли отряды республиканских войск и — образовалась Народная армия. У защитников республики отсутствовал опыт ведения войны. Это мешало. Централизованное создание испанского государства началось в 1479 году в результате объединения королевств Арагон и Кастилия и военного захвата в XVI и XVII веках территорий в Америке, Африке, Азии и Европе. Далее продолжалась борьба за испанское наследство с Францией и Англией, которая привела к потере Гибралтара. Интенсивные военные действия, перевороты и гражданские войны насытили XIX век. В начале XX века велась только классовая борьба и произошла смена правительств. В то время, то есть в 30-х годах XX века, для вооруженной борьбы нужна была военная техника, оружие, боеприпасы, убежденные и решительные военачальники. Проявленные героизм и самоотверженность республиканских бойцов известны многим. Большое участие в борьбе на стороне Народного фронта принимал Советский Союз. Мы направили в Испанию 648 самолетов, 347 танков, более 1000 орудий и много другого военного снаряжения. За республику на стороне антифашистов сражались около 3000 советских добровольцев. Среди них было 29 моряков. Наши подводники, в отличие от офицеров надводных кораблей, были не военными советниками, а командирами испанских подводных лодок. Это И.В.Грачев, В.А.Егоров, Г.Ю.Кузьмин (погибшие в Великую Отечественную войну), И.А.Бурмистров и я. С.П.Лисин был старшим помощником у Г.Ю.Кузьмина, а затем командиром подводной лодки. Были и будущий адмирал Алафузов Владимир Антонович, Кузнецов Николай Герасимович, ставший впоследствии Адмиралом Флота Советского Союза, интересно описавший республиканские события в Испании в своих книгах, особенно в «На далеком меридиане», а также Н.О.Абрамов, Н.Е.Басистый, В.Л.Богденко, Л.К.Бекренев, А.Г.Головко, В.П.Дрозд, И.Д.Елисеев, А.В.Крученых, Н.А.Остряков, С.А.Осипов, С.С.Рамишвили и другие моряки флота нашей страны. Всего в рядах интернациональных бригад насчитывалось более 40 тысяч добровольцев из 54 стран мира. В них входили бойцы из Англии, Югославии, Франции, США и других стран.
По призыву VII Всемирного конгресса Коминтерна, проходившего в Москве, был создан единый антифашистский международный фронт. из людей различных национальностей возникли в 1936 году. С оружием в руках сражались они на стороне Испанской республики. В 1986 году исполнится 50 лет со дня рождения этих интербригад. Главной силой бригад были коммунисты из разных стран мира. О них и о бойцах, отстаивавших республику, написано много книг, сняты фильмы и документальные, и художественные. Участник борьбы с фашизмом в Испании Эрнест Хемингуэй в романе «По ком звонит колокол» описал трагическую судьбу и героизм некоторых интернациональных бойцов, участников этих кровавых событий. Лирика испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки также была направлена против фашизма. Активно участвовал в борьбе с фашизмом французский коммунист и испанец по происхождению Пабло Пикассо. В своих картинах он разоблачал человеконенавистническую сущность фашизма. Это серия «Мечты и ложь генерала Франко» и монументальная «Герника». Наш талантливый кинодокументалист М.И.Ромм прямо во время сражений снимал свои испанские репортажи. Вел постоянные репортажи и корреспондент «Известий» И.Г.Эренбург. Многие другие прогрессивные деятели искусства в своих работах показывали ложь и ненависть фашистской реакции.
Отсутствие единства среди руководителей правительства, несогласие по ряду важных вопросов между социалистами и коммунистами, влияние капитулянтских настроений республиканцев, разногласия с анархистами, троцкистами создавали нерешительность, непрочность и ненадежность Народного фронта. Усталость и пораженческие настроения в финале борьбы усугубляли судьбу республики. Огромную роль в падении республики сыграла «пятая колонна», измены руководящего состава и планируемые диверсии и провокации. И главное — это огромная военная и кадровая помощь, оказываемая фашистской Германией и Италией. Вспомним 300 тысяч хорошо вооруженных и оснащенных солдат, неизмеримая роль немецких новейших самолетов типа «юнкерсов», «хейнкелей» и итальянских «капрони» и «фиатов», кораблей и подводных лодок, участвовавших в агрессии против республиканских сил. Решающую роль в борьбе с республиканцами играли марокканские войска, переправленные Франко из Африки.
Если силы флота в начале вооруженной борьбы были, в основном, на стороне республики, то уже в середине — они либо были уничтожены, либо интернированы, либо, не имея умелых и верных республике кадров и нормальной технической оснащенности, бездействовали и придерживались тенденции — не топить испанские корабли, перешедшие на сторону Франко. Их роль заключалась в обеспечении в первые периоды войны коммуникаций, особенно с Советским Союзом, в исключении десантных операций со стороны мятежников и в поддержке сухопутных сил республиканцев своим присутствием на театре военных действий. Ограничивали возможность действия сил флота и отсутствие или недостаток боеприпасов, топлива, плохая организация использования кораблей и управления ими, а также невозможность топить торговые корабли противника, идущие под «нейтральными» флагами. Подводный флот, оставшийся полностью на стороне республики, состоял из 12 единиц, в которые входили 6 малых устаревших подводных лодок типа «В» (одна ремонтировалась) и 6 более новых средних подводных лодок типа «С».
Примечания научного редактора
Подводные лодки типа «С», которыми Н.П.Египко командовал в Испании, были построены в 1924-1929 годах серией из шести единиц на государственной верфи в Картахене. При водоизмещении 915/1290т (длина 75,3 м, ширина 6,3 м, осадка 4,1 м) и скорости хода -16,0/8,5 уз, они вооружались шестью 533-мм торпедными аппаратами и одним 75-мм орудием. Надводная дальность плавания 10-узловой скоростью достигала 3800 миль, глубина погружения — 80 м.
