- И много тут, на Колыме, погибших? - поежился Сун. - Кто-то, конешно, ведет счет... - задумался шофер. - Поговаривают, милльенов десять. Кто-то считает. А мы - простые, где нам... Но вот эта дорога на костях, это точно. Свидетель. А машина шла, урча на спусках и подвывая на подъемах. И мимо бежала буреломная тайга. В одном из одинаковых глазу поселков (забор «зоны», несколько вольных бараков и барак-магазинчик) машина остановилась, «молодой» из кузова на суновы деньги послан за харчем. Молодой быстренько смотался и приволок харч - буханку черняшки, несколько банок консервов и две бутылки спирта. Поехали. Выехали в распадок. Развели костерчик, поставили котелок, бросили цыбик чаю. - Н-ну, за дорожку! Со святым упокой! - разлил в три кружки бутылку старшой. - Поехали! Поехали. Сун хватанул кружку неразведенного спирта. Разлили вторую. Сун хватанул вторую, тоже неразведенного. Выдохнули, начали ковырять вспоротые банки. И Сун с удивлением почувствовал: а спирт-то не берет! С двух кружек - и ни в одном глазу! Он понял: нервы - как струны натянуты и попутчики... а кто их знает? Поели, швырнули банки в пихтач. Налили по кружке «» - густой коричневой чайной смеси. Сун тоже хватанул. Сердце, молодое, однако! - забилось дизелем. И это Сун выдержал. А шофер Сема быстро пьянел.
- Хошь, покажу, вон там в распадке, людоеды жили? Пойдем, покажу. - Это как? И сейчас? - вытаращился Сун. - Не. Было. А сейчас там черепки, кости, - уверил шофер. - Пошли. Посмотришь. Беглых, выходит, на мясо расходовали. - Пошли! - загорелся Сун. Но молодой, молчавший до сих пор: - Не надо, дядь Семен! Страшно. А нам ехать и ехать. - Ну ладно, в другой раз, - пьяно согласился шофер. - По коням! Накрапывало. В кабине - все трое. Шофер Сема смилостивился. Он погнал самосвал на третьей скорости, каким-то звериным чутьем угадывая тот единственный момент, когда машина начинала юзить по скользкой трамбовке грейдера; давил на тормоза и виртуозно выворачивал руль так, что временами машина мчалась по трассе... задом наперед! Но на обочину не вылетала. И вдруг... шофер Сема выключил зажигание, даванул ручной тормоз, выплюнул очередной окурок, упал лицом на баранку и захрапел.
Мгновенно налетел , облепил лица и шеи. Началась адова мука. Прошло полчаса. Час. Сун не выдержал: - Ну, и долго мы комарье кормить будем? Разбуди. Молодой зэк, сидящий посредине, потормошил шофера Сему и вздохнул: - Безнадега. Хоть из пушки стреляй. Слушай, а ты машину вести можешь? - Нет, не могу. А ты? - ответил-спросил Сун. - Немножко могу. А Семена куда? - А, давай в кузов. Вытащили и свалили шофера Семена в кузов самосвала. - Давай! Это потом Сун сообразил, что молодой зэк (он так и не спросил его имени) умел делать только одно: отпустить тормоз и нажать на стартер. Переключать коробку скоростей он не умел. Машина рванула с третьей скорости и понеслась по дороге. Молодой еле успевал выворачивать баранку, а вошедший в азарт Сун орал: - Право руля! Так держать! Лево руля! Таким образом они выносились на пригорки, неслись под спуски и пролетали деревянные мосты в белесой ночи. И вот... крутой подъем, за ним крутой спуск, а там внизу крутобокая речка и деревянный мост. Машина неслась к мосту. - Стой! Тормози! - орал Сун, видя побледневшего парня, вцепившегося в баранку, - Право! Право руля!
Машина не слушалась и летела наискосок моста. Сун вместе с незадачливым водителем навалились на . Тщетно! С горы машина вылетела на мост, слева направо посшибала перила, перелетела через реку и, по воздуху совершив слаломный прыжок, влетела в болото. Мотор заглох. А машина начала медленно погружаться в вонючее месиво. Погрузилась до подножек и застряла на каких-то кочкарниках. Однако не перевернулась. Снова тишина. И снова тучи комарья. В кузове какое-то рычание. Сун и молодой переглянулись: в острую минуту они начисто забыли про шофера Сему. Вылезли и, утопая в грязи, выволокли шофера, втащили в кабину. Шофер Сема с окровавленной мордой посмотрел на болото, вытер комарье на шее и взъярился: - Это вы, растуды вашу мать! забросили меня в кузов?! - Ну что вы, дядя Семен! - ласково возразил Сун. - Это вы сами так. - Что, и в болото я сам? - И в болото. - Значит, здорово я набрался! - подытожил шофер Сема. - Теперь будем мошку кормить. Прошла ночь, подошел блеклый рассвет. Путешественники смолили цыгарки, ожесточенно отбивались от бандитствующей мошки и молчали. Разговаривать не хотелось. - Чу. Кажется ревет! - встрепенулся молодой. - Точно! - повел лопухами шофер Сема. - По звуку «Татра». Живем, братва!
. Через 15-20 минут на дорогу выползла огромная зверюга, двадцатипятитонная чешская «Татра». Остановилась, выплевывая сизый дым. - Здоров, дядь Семен! - высунулся чумазый шофер. - Эт, как ты туда влетел? - Здоров, - ответствовал шофер Сема. - Влетел вот. - Значит, здорово ты газа давал! - догадался веселый водитель «Татры». - Ну, это мы выправим. Принимайте трос. Завели трос. «Татра» рыкнула и поперла по дороге. А самосвал чавкнул и пробкой вылетел следом. - Ну, а теперь, дядь Семен, бувай! Кроме воды, ничего в рот не бери, слышь? - Вот те хрест! - отмахнулся шофер Сема и уселся за баранку. Самосвал уркнул и поплелся по трассе. За формовочной глиной. Путешествие в сторону страны Якутии продолжалось.
К полудню самосвал подъехал к какому-то безымянному развилку с грудами лесин и теса и визжащей где-то . К машине неспешно подошел могучий, с седой бородой и косматый дед каторжанского вида, с огромной дубиной в узловатой руке. - Здоров, Семен Петров, - буркнул он шоферу. - Где рожу-то попортил? - Здоров, - ответно буркнул шофер Сема и неопределенно махнул рукой, - а, там! И к Суну: - Значит, так. Мне налево, а тебе прямо. А ты, дед, того. Сынка побереги. Понял? Могучий дед зыркнул по Суну, словно бритвой провел: - Ничо. Не бойсь. У меня не зарежут. Сиди вон, в сторожке. Жди оказию... Постояли. Дымнули дедовой махрой. Шофер Сема вздохнул: - Вот, такие мы, брат, враги народа были, - и вдруг, с ожесточением добавил. - Будешь выбираться с ребенком, заедешь. Гостем будешь. Там Семена всяк укажет. А если ты, гад, вздумаешь мимо проскочить, на материке разыщу, морду набью. Понял? - Понял, - вздохнул Сун и, заслезившись притупленным взглядом, протянул шоферу Семену дрожкую руку. Сердце ущимнуло. - Ну, бывай! - шофер треснул дверцей и даванул на газ.
Машина скрылась за деревьями, а лейтенант Сун все стоял и смотрел. И ему было больно за свой образ «», который он впитывал с комсомольских лет. Перевернулась еще одна страничка жизни и закрыла еще одного человека, встреченного на ее извилистом пути. Много позже, когда Сун, уже не лейтенант, а адмирал в отставке, вновь и вновь перечитывал солженицынского «Архипа», шаламовские «Колымские рассказы» и вспоминал откровения кадыкчанского шофера Семена, он понял, что привирали все трое - всяк по-своему. Так, шофер Сема всерьез уверял попутчика - лейтенанта Суна, что там, в подземелье кайлал золотую руду вместе с Константином Рокоссовским и в знак достоверности предлагал проверить - у Рокоссовского родимое пятно под левой лопаткой. Как будто лейтенант мог это проверить. Привирал потому, что все расползалось во времени: этот Семен кайлал «жилку» в конце войны, после 1943-1944 годов, а Рокоссовский уже в 1942-м году сражался под Сталинградом. Но эта семеновская вина была малюсенькой: уж очень ему хотелось побыть в одной шахте со знаменитым человеком. Так сказать, стать причастным к бытию славы.
Но гораздо более врал (этот «апостол правды» с подозрительной бороденкой); врал потому, что вся его статистика исторически-лагерного повествования в «Архипелаге ГУЛАГ» крутилась вокруг расстрельной паукообразной «пятьдесят восьмой» статьи (КР, КРД, КРТД, ЧСИР и проч.); получалось, что все огромные потоки осужденных и невозвращенцев «шли» по этой статье, а в его повествовании - это многие миллионы судеб (никак не меньше 10 миллионов), и в этих потоках «бытовики» и «блатные» шли таким тонюсеньким малозаметным ручейком-струйкой. Между тем из документальной статистики НКВД известно стало, что по бытовым (воры, грабители, насильники, растратчики, несуны и летуны) шло свыше 85% осужденных. И если это так, а это так, то многомиллионный поток «политических» разбухал до такой степени, что становился в численном выражении больше всего населения страны. Таково коварство солженицынской статистики, претендующей на «историческую правду».
Далее более: в июне 1996 года, аккурат перед президентскими выборами, в Магадане воздвигнут гигантский «жертвам ГУЛАГа», притом было заявлено, что «вот на этом самом месте был концлагерь, в котором погибли не менее 700 тысяч заключенных», а всего по Колыме опять-таки известные 10 миллионов. Гигантский памятник ставил известный Эрнст Неизвестный, а при сем присутствовал и витийствовал «гуру» сибирской демократии Виктор Астафьев. Между тем есть известные, но неслышимые исследователи «истории Колымского края», которые на основании изучения документальных архивов НКВД и музейных источников свидетельствуют о совершенно другой статистике. А эта статистика дает иную картину. Как известно, поглощавший рабочую силу зэков «Дальстрой» функционировал с 1939 по 1953 год. За неимением других средств сообщения, подачу рабсилы в виде зэков в порт Нагаево (через порты Ванино и Находка) обеспечивал единственный оборудованный транспорт «» (а в последующем и «Колыма»), способный принять в трюмы до 2 тысяч заключенных. Сезон навигации в Охотском море - июнь-ноябрь, то есть 6 месяцев в году; челночный рейс «туда и обратно» - не менее 15 суток следовательно, транспорт мог сделать не более 12 рейсов за навигацию и доставить на колымскую землю до 30 тысяч человек «спецконтингента».
Контр-адмирал Вилен Васильевич Лободенко об однокашнике, выпускнике Ленинградского нахимовского училища 1948 года Борисе Суреновиче Багдасарьяне (из письма летописцу выпуска Николаю Павловичу Соколову).
После окончания ВВМУ им. М.В.Фрунзе, где мы с ним просидели четыре года бок о бок, служба развела нас по разным флотам. Учитывая наши пожелания, его отправили на Черноморский флот, а меня - на Северный. Оба мы просились на подводные лодки. Борис попал служить на Гвардейскую "С-33"... ... В 1956 году Борис Багдасарьян был уже знаменитым подводником. В 1954 году, в должности помощника командира подводной лодки "С-70", он участвовал в первом автономном плавании на Черном море под РДП. Теперь мало кто представляет условия плавания на дизельной ПЛ в жарком южном море, не всплывая. И 30 суток первого такого плавания было по достоинству оценено правительством. Борис получил первый орден "Красной Звезды". (По-моему первым из наших выпускников). И вслед за мной в 1957 году тоже пошел учиться на классы командиров в Питере, после окончания которых был назначен в экипаж одной из первых атомных подводных ледок, строившихся на Дальнем Востоке, связав с ТОФ свою последующую корабельную службу. Сначала старшим помощником, а с 1962 года командиром атомоходов на Камчатке и в Приморье. Получал призы за стрельбы крылатыми противокорабелъными ракетами и успешно выполнял учебные и боевые задачи в дальних плаваниях, бороздя Тихий океан. 21 июля 1970 года, будучи командиром атомный подводной лодки "К-108" на боевой службе "повстречался" с ПЛ США, которая следила за ними. В результате той "встречи" американцы до последних лет были глубоко убеждены в том, что советская субмарина затонула от столкновения. Но корпус нашей ПЛ оказался по-настоящему прочным, а у Бориса дома в качестве сувенира до сих пор хранится металлический осколок от "американца."
Капитан 1 ранга Борис Суренович Багдасарьян (командир экипажа ПЛ пр.675). - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - СПб, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
После окончания в 1972 году курсов при Военно-Морской академии Борис Суренович, умудренный опытом подводника, стал служить в Управлении боевой подготовки ВМФ, где внес большой вклад в издание ряда действующих и сегодня руководящих документов для командиров кораблей... В конце 1987 года мы с Борисом Суреновичем ушли в отставку по возрасту и начали трудиться в Академии Генерального Штаба, участвуя уже свыше 10 лет в учебном процессе на кафедре Оперативного искусства ВМФ, способствуя подготовке руководящего состава. За это время у нас прошли обучения некоторые действующие ныне командующие флотами и руководящий сейчас Главнокомандующий ВМФ. За службу Борис награжден тремя орденами "Красная Звезда" и орденом "За службу Родине в ВС СССР". И я старался не отставать, получив два ордена "Красное Знамя" и орден "Красная Звезда", естественно, с медалями. А.Ф.Мозговой. Два командира «холодной войны». - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
После назначения в Москву, в Главный штаб ВМФ, Борису Суреновичу Багдасарьяну часто снился один и тот же сон. Вот как он сам его рассказывал: — На К-108 спускаюсь вниз по Тверской к Манежной плошали. Делаю поворот на Охотный ряд и кормой задеваю гостиницу "Националь"... Тут же просыпаюсь.
Люди в кожаных перчатках
В "гражданке" он был больше похож на артиста, нежели на старого морского волка. Одевался Борис Суренович с небрежной элегантностью, присущей представителям творческих профессий. На этого немолодого уже человека на улицах с интересом посматривали девушки. Я как-то спросил супругу Багдасарьяна—Ларису Леонидовну, как она, внучка флагманского артиллериста ЧФ. которую в Севастополе с юности окружали блестящие морские офицеры, остановила свой выбор на никому не известном лейтенанте с армянской фамилией? Лариса Леонидовна ответила просто: — Боря был очень красив. В него невозможно было не влюбиться. Борис Суренович — моряк с младых ногтей и от Бога. В 1948 г. он в числе первых выпусков Нахимовского училища. Это о них, мальчишках в черных форменках и бескозырках, когда-то был написан "Марш нахимовцев", который и сегодня редко, но звучит по радио: "".
Тогда им завидовали все сверстники. И Борису, сыну погибшего в ленинградскую блокаду ответственного работника управления северо-западного бассейна Сурена Сурабековича Багдасарьяна, посчастливилось окончить это элитное учебное заведение. Он не только хорошо учился — он был отчаянным драчуном. Как вспоминает двоюродный брат Багдасарьяна, Алексей Николаевич Хвалько, когда Боря приезжал на каникулы к родственникам в Москву, ему не раз и не два приходилось демонстрировать свои бойцовские качества. В драках с местной шпаной, к восторгу девчонок, он всегда одерживал верх. Его кулаки работали без пощады, а когда "противник" превосходил числом, то в ход шло "ударное оружие"— широкий флотский ремень с тяжелой бляхой, которым юный нахимовец владел виртуозно. После Нахимовского — прямой дорогой в ВВМУ им. М.В.Фрунзе, а из училища— на флот. Там "простор голубой" Борис Багдасарьян видел не часто, разве что с берега или через окуляр перископа, ибо служил на ПЛ. В начале 1950-х гг. флот стал пополняться новейшими ДЭПЛ пр.613. В отличие от своих предшественниц, они оснащались устройством РДП, позволявшим лодкам идти на перископной глубине под дизелями и одновременно подзаряжать аккумуляторы. Впрочем, служба на"дизелюхах", пусть и новейших, продолжала оставаться нелегкой. — Многие, в том числе и офицеры с надводных кораблей, называли нас, подводников, "пижонами" за то, что мы практически не снимая носили кожаные перчатки, — рассказывал Багдасарьян. — Но кожаные перчатки свидетельствовали отнюдь не только о приверженности корпоративной моде, хотя, но правде говоря, и этот элемент присутствовал. Ношение перчаток входило в привычку из-за условий службы. Ведь на борту дизельных лодок каждая капля пресной воды была на учете. Во время длительных походов ее практически запрещалось использовать для гигиенических целей. Отсюда и привычка к перчаткам: их не снимали, дабы не пачкать, а значит и не мыть лишний раз руки. Первым в своей жизни орденом Красной Звезды Багдасарьян был награжден в 1955 г. за участие в уникальном эксперименте — самом длительном по тем временам автономном подводном плавании.
Подводная лодка под командованием капитана 2 ранга Леонида Рыбалко осенью 1954 г. в течение 30 суток не всплывала на поверхность. Аккумуляторы подзаряжали исключительно под РДП. Трудное это было плавание для всех, в том числе и для молодого штурмана — старшего лейтенанта Багдасарьяна. — Когда Боря вернулся из похода, на него страшно было смотреть. — вспоминает Лариса Багдасарьян. — Его тело и особенно ноги распухли и покрылись язвами. — Это было не только моей бедой, но и всех членов экипажа, — уточняет Борис Суренович. — На новейшей по тем временам лодке не лучшим образом продумали размещение шахт РДП и вытяжного устройства, посредством которого вентилировались помещения лодки во время подзарядки аккумуляторов под водой. Отработанные газы засасывались РДП и гнались обратно в лодку. Всякий раз мы осуществляли эту операцию, задыхаясь и давясь от кашля. Организм отравлялся, а тело опухало. После нашего похода конструкторы внесли изменения в конструкцию вентиляционных устройств. После модернизации во время хода под РДП сильных отравлений выхлопными газами уже не наблюдалось. Тридцатисуточная автономка организовывалась ВМФ конечно же не только для того, чтобы проверить рациональность размещения выдвижных устройств. Советский флот готовился к выходу в океан. Уже строилась первая советская АПЛ. В конструкторских бюро вырисовывались контуры будущих атомоходов. Вот для чего понадобилось отправить в беспрецедентное по срокам подводное плавание ДЭПЛ. Как будут вести себя люди в необычных условиях? Выдержит ли их психика? — Люди справились.
Охотник за авианосцами
После окончания Высших офицерских классов в Ленинграде Багдасарьяна опять же распределили на ЧФ, но офицер упросил направить его не на "теплое озеро", а в океан. И снова учеба — в Обнинске, где готовили, и по сей день готовят, экипажи атомоходов. Почти целый год пришлось носить форму майора сухопутных войск, а не капитана 3 ранга. Этот "маскарад" был придуман высоким начальством в целях соблюдения секретности.
Руководящий состав учебного центра ВМФ. Третий слева в первом ряду - начальник Учебного центра генерал-майор (контр-адмирал) Л.Г.Осипенко И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
И вот новое место службы — Приморье. Штаб бригады ПЛ только обустраивался в поселке Промысловка, главная улица которого, под громким названием Театральная, упиралась в уссурийскую тайгу. Комбригу было некогда заниматься со вновь прибывшим офицером, тем паче, что его лодка еще только строилась в Комсомольске-на-Амуре. Багдасарьяна даже не устроили на ночлег. И он заночевал на... дереве. Борис Суренович был человеком сугубо городским, а тут местные газеты, которые он успел прочитать, сообщали, что у поселка Тинкан, что рядом с Промысловкой, объявился тигр-людоед. Вот почему, дабы не искушать судьбу, бравый флотский офицер забрался на дерево, уселся на толстый сук, обнял ствол руками и заснул. Потом он узнал и полюбил этот край. И нередко отпуск вместе с семьей проводил в тайге, где Багдасарьяны охотились и рыбачили. Атомные (Echo-II но классификации NАTО). на которых Борис Суренович отплавал много лет, относились к подклассу ударных ракетных. Главком ВМФ С.Г.Горшков называл их "подводными авианосцами", поскольку каждая лодка, кроме торпед, несла по восемь крылатых ракет П-6 с ядерными или обычными боеголовками, которые отчасти компенсировали отсутствие палубной авиации в советском ВМФ. В американских ВМС их нарекли "убийцами авианосцев", так как предназначались они, главным образом, для нанесения ударов по крупным надводным кораблям и соединениям, прежде всего авианосным.
Много раз Борису Суреновичу, когда он стал командиром, доводилось "работать" с авианосцем 7-го флота США «Midway». Но еще чаще ему в "партнеры" попадался американский десантный вертолетоносец «Tripoli».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
- А так. Десятку - за аварию. Двадцать пять - за убийство конвоира, - искоса посмотрел на Суна шофер. Сун молчал. Он вцепился глазами в дорогу. Шофер рванул рукоятку скоростей и сплюнул в открытое боковое окно: - А вот так. Отслужил я чин чинарем на «Воровском», пять лет отдай и не греши. По специальности - мотористом. В сороковом демобилизовался. Куда ехать? В свою родную тамбовскую деревню, что там? Лаптем щи хлебать? Поступил вольняком шоферить на «эмку», права у меня были. Там, под Владивостоком, на Де-Фриза, морские летчики, знаешь? - Знаю, - мотнул головой Сун.
- Ну вот... шоферил на «», возил летчиков-командиров. Сам я в рот ни грамма. И вот, на Первое Мая вез я комэска и еще двоих во Владик на демонстрацию. Все они в честь праздника хряпнули и здорово. Ну, едем. Тары-бары. А комэску вздумалось порулить. Он: «Дай руль!» Я побрыкался: «Нельзя, дескать!» А он: «Ну, ты, салага, я скорость триста пятьдесят держал, а твои сорок мне плюнуть и растереть. Дай руль!» Ну, я по глупости руль и отдал. Ну, он погнал со скоростью самолета. И... под обрыв! Все насмерть, а я целый. Машина сгорела. Ну мне и впаяли десятку. Статья 58-1а, слыхал? - Нет, не слыхал, - признался Сун. - Подрыв военной мощи СССР, вот что эта статья, - объяснил шофер. - Ну, а потом Колыма золотая. Вот эту дорогу, чуешь? Я мостил. Много в ней косточек. Много. Дашь норму, получай пайку; не дашь - все, полпайки. Ослабеешь... и капут. А мор-роз! Под сорок. А мы - ватник, чуни да брезентуха. Только костры и спасали. А потом - война. Уж как мы на фронт просились! Нет, брат, на фронт нам дороги нет, статья! А просились зачем? Родину, говоришь? Ну, и родину. А главное, хоть раз наесться от пуза, пайку фронтовую сшамать. Помолчал, харкнул окурком в окно кабины и вдруг бодро добавил: - Но мне повезло! Крепко повезло. Я ведь шофер. А на шоферов везде нужда. А тогда особенно. - Так ведь удрать можно, - вставил Сун. - На машине-то легче. - Удрать? - усмехнулся шофер. - Удрать отсюда все равно, что до луны добрызнуть. И опять, обессиленному, без пайки, без карты - куда бежать? В тайгу? Сгибнешь. Вдоль дороги? Пристрелят. Из-под конвоя убежать несложно. А там (и он мотнул головой в сторону гор) - везде секреты. Бьют навскидку. А там, дальше .
Как прослышат, что беглые, за винтовки и айда, премию зарабатывать... Вот наломаешься день, к вечеру двадцать «сусликов». Замерзших. На морозе, как железо. И волокем в «зону». Учет! Чтоб все сошлось. Но мне повезло. Машину дали. Расконвоировали. Доверили, значит, как-никак. Ну, я и старался. Доверие это отработать. Год за два! И срок близко; вон он, родной, маячит!.. - Скажите, - некстати перебил Сун, - а вот я по дороге встретил... Ну, обычно толпа и сзади охрана, конвойные. А тут какие-то квадраты, сцеплены в шеренгах, двойное кольцо. И ни звука. Жутко! - А это, дорогуша, каторга, - снисходительно пояснил шофер. - По сравнению с ними мы дети безвинные. Особо опасные. Ну, бандеровцы, кто был в немецких овчарках и в гестапо. На ком много крови. А порядки там такие: расцепят руки, за голос - сразу прикладом; огрызнется или выбежит из строя хоть по нужде - выстрел.
. - Н-да! - пробормотал Сун. - Но вы же за десятку не добрали срок. А двадцать пять? - Двадцать пять? - не обиделся шофер. - А это конвоира я пришил. Был я расконвойный, две нормы гнал! Стахановец вроде. С одной женщиной сошелся, вроде как семья, тоже из отмотавших срок. А воля - вон она, за бугром, вроде рядом. Вот тут-то судьба и сыграла шуточку! Все знали, в рот я ни грамма. Ну и дали мне рейс - везти полную загрузку ящиков со спиртом в Усть-Неру. А это - четыреста километров. Ну, я побузил, потрепыхался, а начальство - какой разговор! -«приказ!» - и все тут. Дали конвойного, калмыцкую харю, с карабином и в тулупе. Уселся тот на ящики и, карабином, давай-давай! А мороз! Я его, сволочугу, еще пожалел: «Давай, мол, мурза, в кабину!» А он передернул затвор и патрон показал: «Вот, мол, видел?» Ну, мое дело - крути баранку. А ты там, сволочь, мерзни! Ну, дорога, ты сам видел. А зимой мороз за сорок, не дай Бог остановиться, враз радиатор прихватишь. Ну, ехали-ехали, подскочил я к транзитке - кипяточку хватануть, пайку сжевать, тороплюсь, пять минут и мотору каюк. Выскакиваю. А уж сумерки. Смотрю: около машины суетятся какие-то людишки, а калмык мой подает им бутылки и денежки за пазуху сует. Ну ты знаешь: война, сорок четвертый, какая цена спиртяжке! А тот, видно, продрог, закон свой конвойный нарушил, хватанул, забалдел и - давай торговать! Я подскочил и ору: «Ты, харя, мать твою перемать! Мне что, за тебя второй срок ломать?» Ну а тут какой-то майор. Всех, кто колготился у машины, как ветром сдуло. Этот майор записал номер машины, наши фамилии, приказал гнать машину без останову и сказал: сообщит куда надо. Ну, едем. А у меня руки дрожат и слезы от обиды. Надо же, сволочь, махаметская харя, что удумал?.. И тут... на смотровом стекле капля, вторая. Я сразу-то подумал: дождь, что ли? Это в феврале-то! А потом обожгло: да ведь калмык мой из карабина садит в меня из кузова. И это вовсе не капли, а в стекле. Видно - очухался, решил-сообразил - шофер, уголовная шпана, вздумал в пути спиртиком поторговать, а я, страж закона, пресек! Вынужден, значит.
Ну, я на тормоза, а сам под машину. А этот азият слез и шарит карабином, меня ищет, ходит в тулупе вокруг машины. А спьяну, видно, сообразить не может, куда я исчез. Ну, думаю, «тут все решает волчий закон - кто кого!». Просунул я руку под сиденье, пока он у задних скатов сопел, была у меня там полоска, обмотанная изолентой, вроде сапожный нож-самодел. Ну, когда он к переднему скату наклонился и меня стволом шарит, я ему этот сапожный-то и саданул прямо в кадык. Ну, он захрипел. Я опомнился: семь бед - один ответ! завалил его в кузов, забросил туда карабин и - давай на газ! Приехал на базу - «принимайте!» А там... меня сразу в железную клетку: зарезал конвой и сам привез! Такого на Колыме никогда не было! А потом - допросы. Вижу - шьют мне под вышака: и шпион я, и диверсант! За сколько монет, сволочь, Родину продал? Вот там я и остался без зубов. И шпион я немецкий, и шпион японский. Подпишись, гад! А следователь, из «ихних», сволочь; одной ночью заводят: «Садись на табурет!», посреди комнаты. А сам щерится. Табурет железный. Я сел, а меня ка-ак шандарахнет! Табурет-то под током. Я свалился, в голове молнии. Очухался, подымаюсь. А он щерится: «Подпишешь, сволочуга?» Что я - . «Подпишу, говорю», - а сам шатаюсь, кровь из носа. А он: «Ну, давно бы так! Шагай к столу! Вот протокол, подписывай!» Ну я подошел, руками уперся в стол, головой мотаю, вроде мозги на место ставлю. А он ручку тянет. А на столе - пистолет, это на дальнем углу, не дотянуться, а передо мной какая-то штука, то ли арифмометр, то ли карандаши точить... Ну я этот арифмометр, да как ему в рожу вмажу! У него вместо рожи кровавое месиво. Он заорал, руками держится; вбежала охрана, меня скрутили и - в клетку.
Чую - по Колыме гудеж пошел, по начальникам. А потому чую, что не допрашивают, пить не дают, но и из клетки не выпускают, ходят и вроде с опаской поглядывают: такого зверя вроде еще и не видели! И вот однажды прибыл какой-то большой чин. Меня ввели в ту же самую комнату, поставили, охрана за спиной. Страховка. А чин, может, генерал, а может, и пониже, вроде с ромбами. Вежливый такой. Спрашивает: - Ну, рассказывай, что ты тут натворил. Все как есть рассказывай. А я ему: «А ну-ка, сядьте на этот табурет!» А он: - Почему я должен сесть на этот табурет? А я ему: «Садитесь. Садитесь!» Он подумал, подошел и пальцем. А его как шибанет! Ну этот чин отдернул палец, на меня смотрит и ни слова больше не сказал. Вышел... То ли этот большой начальник сработал, то ли депеша от того майора пришла, не знаю. Только меня уже не били и больше не допрашивали. А объявили безо всякого там протокола - «двадцать пять особого режима».
. И попал я в шурф, где золотую руду кайлают. Там и кайлали, там и спали, кто как. Наверх - на веревке, только мертвых. Нарвешься на самородок, орешь: «Эй, там, наверху! вирай!» А тебе вниз - полный котелок и на краю горбушка. Пустую руду в бадью набросаешь, нет пайки. Так вот сколь мы там пробыли, счета не было. Но меня моя сожительница спасла. Она свое отсидела, выбралась на материк, добралась до самого Ворошилова. И добилась - амнистия мне! Вытащили меня наверх. Оклемался. Вот и шоферю, с ней живу при лагере. Зарабатываю я тут неплохо - тысчонок шесть, семь. А на материке сестра, трое детей мал-мала. Отец на фронте сгиб. Вот им и посылаю. Мне-то зачем деньги? Так вот оно и было. - Ну вот, видите, - пробормотал Сун, - все-таки какое-никакое начальство. Закон соблюдали. И майор, и этот, с ромбами. И до Ворошилова... Это, правда, потом? - Потом, потом. Это верно, - согласился шофер. - А тут было... Про такого, Гаранина, слыхал? - Слышал, но не понял, что и почем, - признался Сун. - А! Был тут такой Гаранин, да не какой-нибудь, а начальник всех Северо-восточных лагерей, это от Енисея до Анадыря. Царь и Бог. Он тут повытворял. Без большой крови уже не мог. А по самодурству творил так. Приезжает в один лагерь, строят «контингент». Ходит вдоль строя: - Ну, как тут живете? А ему из строя: «Плохо, гражданин начальник». А он наливается кровью: - Ах, вам плохо! Там, на фронте, за вас кровь проливают, а вам, сволочи, здесь в тылу плохо! Каждого десятого, вперед! И каждого десятого - в расход. Разойдись!
Прибывает в другой лагерь: - Ну, как живете? А уже по всем лагерям, как по телеграфу: «Нельзя говорить - плохо, ни боже мой!» И ему из строя: «Хорошо живем, гражданин начальник!» А он опять наливается кровью: - Ах, сволочи! Там, на фронте, за вас кровь льют. А вам здесь курорты устроили? Морды наедаете! Каждого десятого, вперед! И опять - в расход. Или так: приезжает в зону, а кругом - заборы, колючка, вышки. А он: - Граждане заключенные. Вы здесь честно искупаете свою вину перед Родиной. Своим самоотверженным трудом искупаете. Но Родина справедлива. Она не позволит издеваться над вами, вас унижать. А тут что я вижу? Кругом проволока! Концлагерь! Почему, я вас спрашиваю, проволока? Это на ваши души проволока! Начальник лагеря, вперед! И начальника лагеря - в расход. А по зонам гудеж: за проволоку расстреливает. Везде проволоку снимают. Приезжает в другой: нет проволоки, в заборах - проходы, охрана - отцы родные! А он: - Здесь что? Санаторий? Па-ачему? И опять: начальника лагеря - в расход. Вот такие дела творил. Вели, конечно, кое-какой счет. Подсчитали, своей властью двадцать тыщ душ искоренил. Но и его постигла кара. Расстреляли. Говорят, его дочь написала донос в Москву, на своего отца-изувера. И тут ему законных девять грамм выделили.
Вице-адмирал Емелин Геннадий Валентинович – начальник Управление противолодочного вооружения ВМФ.
Специалист в области торпедного, минного и противоминного оружия, контр-адмирал (1979). В 1954 г. окончил 1-е Балтийское ВВМУ, в 1960 г. Высшие специальные офицерские классы ВМФ, а в 1971 г. Военно-морскую академию. С 1954 г. командир минно-торпедной боевой части подводной лодки Тихоокеанского флота. В 1957-1959 гг. флагманский специалист по ракетному оружию бригады подводных лодок Тихоокеанского флота. В 1960-1962 гг. заместитель командира подводной лодки по политической части Северного флота. С 1962 г. старший помощник командира, а с 1965 г. командир подводной лодки Северного флота. В 1971-1976 гг. В 1971-1976 гг. начальник штаба бригады подводных лодок Северного флота. В 1976-1985 гг. начальник минно-торпедного управления Северного флота. С 1985 г. начальник Управление противолодочного вооружения ВМФ. С 1992 г. в запасе. Награжден орденами Красной Звнзды, За службу Родине в ВС СССР 3-й степени. - Словарь биографический морской. Сб, 2000.
Начальник МТУ СФ Емелин Г.В. -
В конце 1976 года начальником МТУ СФ назначен капитан 1 ранга Емелин Г.В. К этому времени торпеда 53-65К прочно завоевала позиции на флоте. Новый начальник минной службы со вступлением в должность заслушал всех ключевых специалистов Управления, баз оружия, складов, зафиксировал все их проблемы в тетради и проявил при этом уменье на лету схватывать главное, переосмыслить детали доклада с высоты своего положения и опередить своих подчиненных в практическом преломлении известных истин. Моя встреча с Емелиным произошла в 1977 году при очередной командировке в Мурманск для проведения анализа неприемных стрельб торпедами. К этому времени мне было хорошо знакомы специалисты базы оружия: начальник Лопаткин В.П., Лютых Д.А., Волков В.А., Терехов В.С, Елисеев Н.М. и другие. Предстояло познакомиться со специалистами торпедного отдела управления Кузьминым Ю.В., Дюковым А.П., Спеховым А.С, Водяницким В.А., Бронниковым В.Я., Раксиным Н.В. и начальником первого отдела Харламовым В.Ф., Амелешиным В.Г. Среди офицеров управления встретил своих однокашников по училищу оружия: минера Метелицина Ю.И., Минца Н.М. и Либенштейна М.З.
Начальник управления капитан 1 ранга Емелин Г.В. предложил мне разобраться с причинами неудовлетворительных . По представленным мне специалистами 1 отдела, в том числе и Амелешиным, автограммам, пленкам аппаратуры «А» и «Н», были определены возможные причины неудовлетворительных испытании (всплытия в точке залпа и на дистанции, малой скорости и др.). Когда все случаи были рассмотрены и обсуждены, оказалось, что 50% случаев дефектных ходов произошли по вине подготовки, с чем офицеры согласились. Емелин Г.В. попросил рассказать схему торпеды, ее слабые стороны и особенности подготовки. Начальник управления слушал внимательно, задавал по ходу доклада вопросы и, чувствовалось, что хозяин кабинета любознателен, на ходу определяет главное, задает практические вопросы квалифицированно. После доклада и обсуждения попутных вопросов Геннадий Валентинович вымолвил: «Она же проста, как примус! Почему же столько неудовлетворительных стрельб?» Дело в том, что при подготовке торпед специалистами завода неудовлетворительных стрельб на порядок меньше или вовсе нет. А сейчас необходимо просто повысить квалификацию торпедных расчетов, рабочих и офицеров, контролирующих приемку торпед на корабли. Когда все вопросы были оговорены, Емелин Г.В. проводил меня, вызвал свою машину и на прощание обнял: «Ты мне нравишься!» и дал команду водителю доставить меня по указанному мной адресу. В торпедном отделе к этому времени сложился безупречный в профессиональном отношении коллектив, это Кузьмин Ю.В. - начальник торпедного отдела, Дюков А.П., Спехов А.С, Водяницкий В.А., Нагорный А.В., Бронников В.Я. и Раксин Д.Х...
Все флагманы при встрече задавали вопросы о конструкции торпеды 53-65К, особенностях подготовки и эксплуатации. Такие вопросы задавались не от праздного любопытства, а по причине более высокой требовательности начальника МТУ СФ Емелина Г.В. за конечный результат: безаварийность стрельб и результативность атак. Наше взаимодействие продолжалось до тех пор, пока Григорьев В.Е., затем Кавун А.А., Спехов А.С. получили назначение в УПВ (Управление Противолодочного Вооружения ВМФ), а Пензин Е. - на кафедру в Военно-Морскую Академию.
В минном деле, как нигде, Вся загвоздка в щеколде.
(Поговорка флотского минёра)
Р.А.Гусев
В субботу звонит мне флагманский минер бригады Егоркин Виктор Иванович: - Евгений Константинович! Одна боевая мина упала с торпедолова за борт. Бегу на причал. Выясняю. Утром мичману-мотористу потребовалось залезть в свою выгородку. Лючок не открывался- мешала мина. Он самостоятельно включил лебедку, чтобы приподнять мину. Трос по какой-то причине оборвался и мина, выломав створки торпедного клюза, полетела за борт. Спрашиваю командира боевой части: - Стопорная шайба на мине установлена? - Так точно, установлена. На остальных минах наличие стопоров проверил. Стоят. Пока организуются работы по подъему мины, бегу в штаб т докладываю обстановку командиру эскадры. Он решает, что надо выходить с докладом на флот. Старшим на флоте начальник штаба флота вице-адмирал Поникоровский Валентин Николаевич. Он спрашивает командира эскадры: - Мина безопасна? Своими силами поднимите?
Получив утвердительные ответы, Поникаровский требует держать его в курсе дела и добавляет: - Сейчас пришлю к вам начальника МТУ. А тем временем водолазы сделали замеры глубины: в носовой части ТА – 11 метров, в кормовой – 27. Пришел на катер Емелин. В работу не вмешивается. Непрерывно курит. - А что ему вмешиваться? Его Поникоровский прислал не для того, чтобы он нырял за миной. Поникоровский понимал, что прими МТУ мины установленным на флоте порядком – ЧП не было бы. Весь бардак начинается, когда инструкции дополняются русской смекалкой. Все беды отсюда. Правда и без русской смекалки не обойтись. Мину вытащили. Стопорной шайбы на ней не оказалось. Не помню, что мямлил по этому поводу командир БЧ-3, но факт остается фактом. Емелин не стал раздувать большого пламени, но неприятный осадок за свой оптимистический доклад испытываю до сих пор...[/SIZE]
Мальков Борис Михайлович Описание одного из эпизодов боевой службы капитана 3 ранга Малькова Б.М. приводит Г.В.Таргонин в своей статье В боевом ядре флота", опубликованной специальном выпуске альманаха "Тайфун" - "Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли". - Санкт-Петербург, 2005.
Командир К-94 капитан I ранга Г.В.Таргонин и заместитель командира по политической части капитан 2 ранга А.В.Осташко на мостике К-94. Авачинская губа, 1 октября 1968 г.. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
... Командирскую вахту я предложил своим помощникам нести по восемь часов, взяв на себя вахту с нуля часов до восьми утра. На этот отрезок времени приходилось два всплытия на перископную глубину для приема радиограмм (их было три за сутки). Кроме того, это наиболее критическое время с точки зрения бдительности. Меня менял старший помощник, на долю которого приходился третий, дневной сеанс связи. С 16.00 до нуля часов вахту нес приписанный к нам на поход помощник командира капитан 3 ранга Борис Михайлович Мальков, заменивший нашего Евгения Алексеевича Галактионова, который получил повышение по службе. Он стоял вместе с командиром БЧ-5 капитаном 3 ранга Е.Г.Семеновым... Серьезное испытание в этом походе выпало на долю нашего доктора. Внезапно почувствовал острую боль внизу живота помощник командира капитан 3 ранга Б.М.Мальков. Осмотрев его, доктор сделал предположение, что это аппендицит, положил его в изолятор и по наблюдениям и прощупываниям подтвердил диагноз. До окончания нашего похода было еще далеко, и откладывать операцию было опасно. Назначили операцию в ночь с 1 на 2 апреля. Помимо штатного состава операционной бригады, которая состояла из доктора и моряка с самым длинным названием его штатной должности (химик, санитар-инструктор, подводник) старшины 1-й статьи Виктора Тардыбина, занимавшего эту должность и прошедшего стажировку в качестве ассистента хирурга, Владимир Михайлович попросил выделить себе в помощники одного офицера. Добровольно вызвался капитан-лейтенант Л.И.Лукашук... В субботу 1 апреля после вечернего чая бригада санитаров, вымытая в душе и переодетая в чистое белье, приступила к тщательной уборке офицерской кают-компании, являющейся по совместительству операционной с постоянно закрепленной на подволоке над столом люстрой с бестеневыми лампами. Сначала вымыли с мылом все поверхности, затем протерли лизолом и задрапировали всю кают-компанию стерильными простынями. Эта процедура заняла более двух часов. В кают-компанию принесли и включили кварцевую лампу. Хирургический инструмент, находившийся в укладке, был стерилен и хранился в герметичной упаковке.
Всплыв на перископную глубину на полуночный сеанс связи и приняв всю возможную информацию, вновь погрузились на заданную глубину, легли на очередной галс, после чего доктору было дано разрешение приступить к операции. По лодке передали распоряжение о запрете прохода через 2-й отсек. Операция заняла около двух часов и прошла благополучно. Больного перенесли в мою каюту. Я заглянул к нему и задал самый главный вопрос: — Ну как? Борис улыбнулся и ответил: — Нормально. Владимир Михайлович доложил о результатах своей работы и продемонстрировал удаленный аппендикс, заспиртованный в баночке. А самое удивительное произошло вечером 2 апреля, когда наш больной самостоятельно и самовольно появился в ЦП. Не прошло и суток после операции, а он уже стоял на ногах и улыбался. Вызвали доктора, который искренне возмутился нарушением постельного режима и увел его к себе в изолятор. Через неделю швы были сняты, и помощник настоял на том, чтобы его допустили к несению командирской вахты.
(помощник командира АПЛ «К-122» с 12.09.70 г. по 30.09.72 г.) Таким офицерам, как командир АПЛ «» капитан 1 ранга Б.М.Мальков, посвящаются слова адмирала П.С.Нахимова: «У моряка нет трудного или легкого пути, есть только один путь – славный!»
... Мое назначение совпало с тем, что в этот период был назначен новый командир подводной лодки капитан 2 ранга Мальков Борис Михайлович, старший помощник командира одной из подводных лодок 26-ой дивизии, выпускник 1954 года минно-торпедного факультете 1-го Балтийского Ленинградского Высшего Военно-Морского училища. Тактически грамотный и требовательный офицер, отличный воспитатель, корректный человек, главное – в разговоре с подчиненными был вежлив, не кричал и не матерился. С назначением его моральная обстановка в экипаже изменилась, стало намного спокойнее и в тоже время экипаж как-то подтянулся, намного улучшилась дисциплина и исполнительность всех категорий личного состава.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Сун смутно помнил, как он проскочил на попутных с неразговорчивыми шоферами поселки Стрелку, Оротукан, Спорный и еще какие-то, с удивительно одинаковым обликом: непременная «Территория» - лагерь с высоченным забором и сторожевыми вышками, а вокруг на «вольной земле» - приткнувшиеся четыре-пять строений-бараков - жилье, магазин, транзитка. Где - кипяток, иногда - консервы, хлеб и конфеты-«подушечки». В конце челночных перебросок холодным и белесым вечером Сун оказался под мостом быстрой и свинцовой реки Колымы где-то на окраине Дебина. Река струилась у ног, погромыхивая на быстрине окатышами, бесцветная северная ночь ложилась на темные хребты гор. Заключенные и вообще весь живой мир исчезли. Не было ни птиц, ни всплеска рыб. Белесая тишина. Лицо, шею и уши грызла невидимая и беззвучная мошка. Сун тупо глядел на темно-свинцовую быстрину течения, поминутно растирая липкую массу на шее и скулах. Суном овладело тупое равнодушие - к прошлому и будущему, виденному и неведомому. Ко всему.
«Сидеть. Костра не разводить», - предостерегал кто-то невидимый. А струилась. Сгущалась безмолвная ночь. «Однако, пропадешь», - предупреждал тот же невидимый. - Встань. Двигайся». Сун сбросил оцепенение, в очередной раз стер кровавую слизь с шеи, с усилием встал, охлопал карманы. Курева не было. И он полез чахлым кустарником на насыпь моста. Наткнулся на что-то распластавшееся черное, сторожко обошел, цепляясь за кусты, и выбрался наверх. Ветра не было, мошка зверела. Сун огляделся вокруг, увидел какой-то неблизкий костер, в очередной раз стер слизь и поплелся в сторону костра. «Хоть от мошки избавлюсь», - равнодушно ко всему окружающему думал он. У костра оказались... цыгане. И какой-то старик. Сун подошел и молча сунулся в дым. Присутствующие так же молча оглядели пришельца и отвернулись к огню. - Слышь-ка. Курево есть? - наконец, бросил в сторону пришельца старик. - Откуда? - возразил Сун. - Все искурил. Проклятая жрет. - Жрет, - согласился старик, - гнус жрет. Всех, кроме этих. И мотнул в сторону цыган. Цыгане курили и молчали. Мир для них не существовал.
- Откуда и куда? - глядя в , спросил старик. - А... сидел под мостом, - равнодушно ответил Сун, - все равно идти некуда. Мошка выгнала. - Это там, где зарезанный? - Какой зарезанный? Лежит там что-то в кустах. - А там, аккурат откуда ты шел. Со вчерася лежит, - констатировал непонятный дед. - И што ж ты по ночам тут бродишь? - А в Якутию добираюсь. Как рассветет, пойду на трассу. - Значит, в Якутию, - спокойно, как будто Якутия находилась за углом, утвердился старик. И внезапно встал. - А ну, пошли. - Пойдем, - согласился Сун и поплелся следом. - Я, мил человек, сторожу тут неподалеку. Заночуешь у меня. А то эти прирежут... Молчуны, мать их... - сплюнул в темноту старик. - Я ить сразу почуял, не здешний ты, через кусты прешь. Тут ходют цепко, не учуешь. - Не учуешь? - оглянул темноту Сун: теперь темь становилась зловещей. - А тот, зарезанный, тоже не учуял? - Ну, тот из бродяг. Беглый, значитца, - топал впереди старик, - не поделились. А у меня ты не бойсь. Я государственный. А вот курева нет, это плохо. Там в хибарке мох сушеный. Не табак, оно так. Што не што, а курево, мил человек.
. - Курево, - согласился Сун. Накурившись до тошноты сушеного мха, Сун повалился на предложенный загадочным стариком лежак и провалился в пустоту. Последнее, что он видел, засыпая, - сидящего у печурки лохматого деда, протянувшего узловатые клешни к огню. Страх куда-то пропал. Проснувшись белесым утром от крысиных писков под топчаном, Сун вскочил, оцапал одежду и поклажу: все на месте. Высунулся из хибары. Невидимый дед топтался где-то за углом. Мошка исчезла. Мир обретал блеклые краски. - Доброе утро, хозяин! - окликнул Сун. - Доброе, доброе, - отозвался дед. - Я тут чайку сварганил. - Вот хорошо! - обрадовался Сун и выложил из чемоданчика оставшуюся пачку печенья. Почаевали. Дымнули толченым мхом. - Ну, спасибо вам, дедушка, - поднялся Сун и, поколебавшись, протянул старику тридцатку. - Это на курево. - Это ты, брат, зря! - отвел руку дед. - Это ты зря. А теперича топай вон туда, там трасса. А в Якутию тебе, значитца, налево будет... С таким спокойствием, как будто эта самая Якутия находилась за ближайшим поворотом, а не в двух тысячах верст. Сун еще раз поблагодарил загадочного деда и потопал в страну Якутию. Воистину, удивительная страна, эта Колыма! И снова трасса. Суну удалось зацепиться за автобус, позади остались довольно-таки современный Сусуман, по-таежному опрятный Ягодный, где появились первые ели; опять повороты и мосты, растущие в высоту хребты гор. Впереди последний пункт колымской трассы - Ады-Галах. Далее трасса убегала на север, на неведомую Усть-Неру. А суновский маршрут - с поворотом на запад, на загадочную якутскую трассу.
В Сун был вытряхнут из автобуса и затоптался на развилке. Никаких указателей. Дорога мертва. Шел нудный сеящий дождь. И Сун поплелся в ближайшее строение щелястого вида с распахнутой настежь сорванной с петель дверью. Внутри оказались штыбы угля. И внутри, и снаружи сквозь щели - ни души. Тянуло сыростью, дорогу закрывал хлябкий туман. И впервые Сун скис: ему казалось, что он застрял в какой-то Вечности, откуда нет возврата назад и нет пути вперед. Сколько ждать? день? неделю?... год? Кого ждать - небесное чудо? попутный этап? группку шнырких уркаганов? Где привычная и теперь такая уютная Камчатка? Где неведомая Хандыга? На иной планете? В кармане намокшего полушубка - мятая пачка «Примы», за пазухой - жидкая пачка отсыревших от пота десятирублевок. Так Сун просидел остаток дня, вечер и серую бесприютную ночь. Наступило, судя по часам-«штамповке», сырое, моросливое, затянутое туманом утро. Сун оцепенело выглядывал сквозь щели сарая. А мир молчал. И вдруг!.. Рев мотора. Мимо сарая с подбрыкивающим лязгом промчалась машина. Сун с отчаянием выскочил на дорогу и бросился махать руками. Опоздал! И Сун, срываясь всхлипами, ринулся туда, где в тумане растворилась машина. Но Суну везло! Отчаянно везло! В туманной хляби и мороси он завидел стоящую и двоих, копающихся в моторе. Сун подбежал и с придыхом вцепился в борт самосвала:
- Хы... хы... во-возьмите! Копающиеся в моторе выпрямились и недоуменно уставились на непонятного, со всхлипами дышащего догонщика, вытаращив глаза на морскую фуражку с подзеленевшим крабом, неуместный летом полушубок и обшарпанный чемоданчик: - Ты кто такой? - это, судя по всему, старший. - Лейтенант я, - выдохнул Сун. - Лейтена-ант? - удивился старшой, старик явно лагерного вида. - Ты что, не с луны, лейтенант? - Нет. Я с Камчатки, - скороговоркой зачастил Сун, - мне в Якутию надо! Возьмите, а? - Куда, куда-а? - еще больше удивился дядя. — Ты думаешь, что мы в Якутию? Да до Якутии тыща восемьсот! А мы прямо и налево за угол, понял? - Все равно! - испугался Сун: оставаться здесь ему казалось страшнее, чем очутиться в неведомом впереди, и он взмолился. - Все равно в ту сторону. Возьмите! Пожалуйста! Шофер отер щетинистую физиономию, хмуро оглядел испуганного Суна, вытер той же ветошкой клешни рук и, наконец, буркнул: - Здесь будешь сидеть, мошка сожрет. Или прирежут. Ладно. Ты тощий. Поместимся втроем. Лезь в кабину. Второй, напарник шофера, молодой узкоплечий парень, судя по обличью - зэк, молчал. Сун обрадованно швырнул чемоданчик в кузов самосвала и вцепился в правую дверцу. Напарника шофер, похмыкав, вытряхнул-таки в кузов: «Стой там, держись за кабину».
Машина заурчала и пошла пожирать , отбрасывать назад лесистые кряжи, повороты и спуски. Выглянуло бледное солнце. На душе у Суна взыгрывала боязливая радость: солнце указывало -доедешь, доедешь! Шофер хмуро смотрел вперед, вцепившись изуродованными клешнями в баранку, временами почему-то ощеривал беззубый, с двумя верхними клыками, шерстистый рот и искоса поглядывал на Суна: - Слышь, голова. С Камчатки, говоришь? А чего там, в Якутии, ты не видел? - Ага, с Камчатки. С подводной лодки, - с готовностью ответил Сун. - А собираюсь я в Хандыгу. Там сын у меня народился. И виновато добавил: - Так уж получилось. Шофер слегка присвистнул, помолчал и неожиданно бросил, не глядя на Суна: - Сынишка, говоришь? Ишь ты, первый вольняшка народился, значит! Не взял бы я тебя. Скажи спасибо своей форме. Я ведь тоже был моряк. Служил на «». Пограничник. Слыхал про такой корабль?
- Зачем слыхал. Видел. Он и сейчас плавает. - Плавает, говоришь? Плавает, это хорошо, - потеплел в голосе шофер, - Служил я на нем. Мотористом. Так вот. И снова замолчал, вглядываясь в дорогу и свое прошлое. - А вы далеко ли едете? - осторожно вставил Сун. - Вы... это... - Не бойсь, - усмехнулся шофер. - Я расконвоированный. Далеко ли, говоришь? Да... сотни три, а потом сворот. За формовочной землей едем. Для литья. А завод наш там (и он мотнул головой назад), около Кадыкчана. Да ты не знаешь. А я, значит, при машине. А тот, в кузове, еще мотает срок. Из придурков. А зовут-то тебя как? - Меня? Анатолием, - ответил Сун. - А меня Семен! - вдруг ожесточился шофер. - Семен Пулик. Познакомились, значит... До развилки тебя подкину. А там... добираться будешь, как повезет. Сотни три, а там... тыщи две. Но я настырных уважаю. Уважаю, лейтенант. Семеном меня зовут. А был я Семен Иваныч. Вот так. - Судьба такая... - неопределенно протянул Сун: он осторожничал, инстинктивно опасаясь рвануть за душу незнакомого заросшего дядю. - Судьба, - протянул дядя. - Как ты думаешь, сколько мне лет? - Н-не знаю, - чистосердечно признался Сун. - Наверно, лет шестьдесят? - Шестьдесят? - усмехнулся шофер. - Да мне, браток, еще и сорока нет. Тридцать девять мне. Куда, думаешь, зубы дел? Да повыбили их мне ...
И он мотнул куда-то назад, откашлянул и добавил: - А отмотал я всего сроку тридцать пять. Десять и еще двадцать пять. - Тридцать пять? - вытаращил глаза Сун. - Это как? Десять и двадцать пять? Он поежился; почему-то захотелось выпрыгнуть из кабины.
