...Посылали нас и в подшефный колхоз на работы. Председательствовал в нем вернувшийся с фронта инвалид. Как-то пришел к нам и сказал:
— Морячки, есть работа по вашей части. Кто пойдет?
Одного такого обращения было достаточно, чтобы как горох посыпалось: «Я, я, я».
Прорвало запруду, и нам предстояло ее залатать. Приходилось работать по пояс в воде. По летней жаре было бы это в удовольствие, если бы не бил со дна водоема холодный ключ, быстро студивший тело. Но если взялся за гуж, не говори, что не дюж. Клацали зубами, выскакивали на берег, когда сводило от холода ноги, но работу выполнили. В награду получили по кружке парного молока, вкус которого мы давно забыли.
В сентябре всю роту посадили на речной буксир и отправили на разгрузку барж с горючим сланцем для пивзавода. Считай, тонн по десять приходилось на брата. А учитывая нашу технологию — в трюме грузили на носилки, а на палубе перегружали в тачки,— и того больше. Работа замедлялась еще тем, что на берег вел только один неширокий деревянный настил. Приходилось попеременно то свозить на берег полные тачки, то возвращаться с порожними на баржу. К полудню измотались, казалось, вконец.
В обед дали нам по плошке пива, по селедке и ломтю черного хлеба. Немного подкрепились, да и с работой освоились. Дело пошло быстрее. Но с тачек, которые гоняли по палубе, вокруг трюма, нет-нет да и слетали вниз куски .
Ничего, если раскрошившегося, а были и пудовые глыбы. Несли мы с Игорем Арцыбашевым в трюме порожние носилки, и вдруг — бах! Что-то упало сверху. Аж щепки полетели. Глянули мы и обмерли... кусок килограмм на пять еще шевелился посреди носилок. Сделай мы шаг или не успей его сделать — этот «камушек» обрушился бы на одну из наших голов.
К вечеру сланец разгрузили. Возвращались в лагерь в сумерках. Казалось, совсем уже нет сил. Дошли до стадиона около лагеря. И вдруг старшина роты Сеня Максимов подает команду: «Запевай!» Молчим. Теперь ту же команду дает командир роты Кириллин. И опять молчок. Тогда звучит грозное: «Бегом!» Побежали: у многих автоматически сработала привычка. Команды «Шагом!», «Запевай!» звучали после каждой пробежки вокруг стадиона. Голос запевалы все-таки раздался. Но песню он запел времен конфликта на КВЖД: «Нас побить, побить хотели, нас побить пыталися...» В ней было явное выражение нашей несломленности.
За ужином возмущались: издевательство! А на следующий день говорили с восхищением: «Настырный Кириллин!» Позднее, уже на флоте, познали, что нельзя позволять себе и подчиненным расслабляться на ближайшем подходе к базе: большинство аварий кораблей бывает при их возвращении из похода, когда, казалось бы, «все трудное позади».
...Вернулись в свою школу старшей ротой. Задираем нос, немного свысока смотрим на новобранцев шестой роты, укомплектованной в основном москвичами. Перебрались в «кубрики» на третьем этаже. В начале сентября начались занятия.
Вскоре как-то на уроке нам сообщили, что специальным постановлением филологической секции Академии наук СССР узаконены некоторые особенности написания и произношения ряда слов из лексикона военных моряков. Теперь с полным правом можно делать ударение на последнем слоге в словах «рапорт» и «компас», писать «штурмана» и «мичмана». Сообщение встретили аплодисментами — дескать, знай наших! Даже в тяжелую годину войны не забыли о флотских традициях. Мы всячески стремились как-нибудь быстрее приобщиться к флоту. Когда в Куйбышев стали приходить в затон корабли Волжской военной флотилии, нам удалось издали увидеть сетевой заградитель «Исеть» и морские охотники типа МО-4.
Но вот у причала почти в центре города пришвартовалась канонерская лодка. Немедленно группа, в которую вошли Володя Звягин, я и еще несколько «спецов», отпросилась рассмотреть корабль поближе. Хотя канлодка была лишь вооруженным речным колесным пароходом, ее выкрашенный в шаровый (серо-голубой) цвет корпус со следами пробоин произвел на нас неизгладимое впечатление.
Уговорили Володю Звягина, отец которого много лет служил на флоте, сходить на корабль и попросить, чтобы нас пустили его осмотреть. Повезло: оказывается, командир знал генерал-майора Звягина, и нам разрешили подняться на борт. В сопровождающие нам выделили юнгу, наверное, даже помоложе нас. Держался он несколько высокомерно, что воспринималось нами как должное: еще бы, был под вражеским огнем. Не помню сейчас всей экскурсии, но подначка, которой мы впервые подверглись на корабле, осталась в памяти. Подвел нас юнга к отверстию в фальшборте с утолщением вокруг и торчащей из него рогулиной.
-- Это,— говорит,— чтобы высовывать голову, когда начнет выворачивать желудок, а за рога надо держаться, чтобы не удариться при качке.
И смотрит на нас, выжидая, когда мы рты пораскрываем от такой заботы о страдающих морской болезнью. Но не тут-то было. Мы дружно захохотали, зная, что отверстие называется , а рогулина — уткой и за нее крепится трос. Рассмеялся и наш гид.
В октябре нашу роту посадили на баржу и отправили по Волге на лесозаготовки, разбив нас на звенья по три человека.
Вот что вспоминает Коля Николашин:
— Несмотря на тяжелый, изнурительный труд и скудный паек, все работали с каким-то неистовством, с энтузиазмом, без лозунгов. Все было подчинено одному — не ударить лицом в грязь перед другими звеньями, во что бы то ни стало перевыполнить норму. В коллективе, охваченном порывом, не могло быть нерадивых. Командиру роты Кириллину не приходилось никого понукать...
Вернулись в школу 20 октября уставшими и похудевшими. А там уже шли хлопоты по подготовке вечера самодеятельности и танцев, который должен был состояться через десять дней.
Организовать его должны мы, как старшие на рейде. Возглавляли подготовку Володя Русанов, Адик Кнабе, Валя Рыков и Борис Дергунов, но принимали в ней участие почти все.
Наступил долгожданный час. Волнуемся, ждем начала. В зале появилась длинная, комического вида фигура: лакированные полуботинки, над ними обмотки, выше — обкромсанные зеленые брюки, тельняшка под кургузым пиджачком, на голове взлохмаченный рыжий парик с приютившейся на нем кепочкой.
Пришельца стараются вытолкнуть. Он слезно умоляет не трогать его. Не помогает. Тогда раздается угроза: «Без меня вечер не начнется. Я конферансье». И Володя Колядко объявляет первый номер самодеятельности. Хохот стихает. Удачное получилось начало, давшее веселый настрой всему вечеру.
6 ноября построили весь батальон. Недавно назначенный новый директор Г.А.Стальков объявил, что в этот день учебные занятия отменяются. Но каждый обязан принести с Волги . Зато следующие два дня — 7-е и 8-е — будут полностью в нашем распоряжении. Объявление понравилось, чего не сделаешь, чтобы быть свободным в праздники!
Хотя мы и считали себя «крупными специалистами» по топливным вопросам, но не сумели сразу оценить всей трудности задачи. Идти в один конец предстояло больше километра, причем обратно с грузом в гору. Дрова оказались сырыми трехметровыми бревнами... Задание наша рота выполнила полностью. Впереди были два праздничных дня. Однако наше торжество оказалось не долгим. Узнали, что на праздники нас опять посылают на лесозаготовки. А как же обещание директора? Поднялся отчаянный галдеж. Директор вновь нас построил. Встретили его топотом и гудением, и лишь сообщение об освобождении Киева несколько нас утихомирило. Но авторитет директора сильно пошатнулся. Может быть, именно тогда у многих из нас, будущих командиров, сформулировалось правило, которому следовали всю жизнь: «Не уверен — не обещай».
...В первой половине декабря мы узнали о состоявшейся в Тегеране встрече глав союзнических держав. Конечно, ждали, что наконец-то появится сообщение об открытии второго фронта. Мы всегда стремились следить по газетам за положением на фронтах. С особым вниманием прочитывались заметки о флотах, нашем и иностранных, делались вырезки с изображениями кораблей.
Самой почитаемой, но не часто читаемой, так как доходила до нас она редко, была газета «Красный флот». Вспоминается, с каким вниманием вчитывались мы в статью академика Е.Тарле об обожаемом нами Павле Степановиче Нахимове. К сожалению, теперь такие статьи в «Красной звезде» не прочитаешь...
...Учился среди нас одаренный по части стихосложения Слава Менчинский. Он написал стихи для песни, с подъемом нами исполнявшейся, особенно, когда прошел слух о возвращении спецшколы в Москву:
Появились реальные подтверждения, что переезд в «далекую столицу» не за горами. Несколько ребят, ездивших на зимние каникулы в отпуск, были оставлены в Москве принимать наше здание на Верхней Красносельской. Если до этого мы все время получали форменное обмундирование из «б/у», что означает «бывшее в употреблении», то на этот раз нам выдали новые бушлаты и сукно для пошива брюк.
И вот, наконец, наша мечта сбылась: поезд подошел к на Комсомольской площади. Первые дни были переполнены радостью встречи с родителями и друзьями, хотя иногда с грустью вспоминали мы о покинутом нами Куйбышеве. Учиться мы стали, к сожалению, хуже — нахлынули новые отвлекающие нас впечатления. Командование и преподаватели от призывов перешли к делу: для отстающих в учебе ввели обязательную самоподготовку в аудиториях спецшколы, особо нерадивых перевели на казарменное положение. Помогло.
В первомайские праздники наша рота прошла строем от стадиона Юных пионеров до Манежной площади. Развевается на весеннем ветру бело-голубой военно-морской флаг, торжественно-весело звучит оркестр, а мы «рубим» строевым, настроение у нас под стать солнечной весенней погоде. Тротуары улицы Горького заполнены народом. Замечаем, как на звуки музыки открываются двери балконов и оттуда смотрят на нас! Бегут за строем вихрастые мальчишки. Внимание москвичей нам льстит, и еще тверже становится шаг. Запеваем: «На заводе был он машинистом, а когда настал двадцатый год, он с отрядом юных коммунистов добровольцем уходил на флот». Быстро летит по строю шепот: «Дадим!» И вот одновременно со словами «Нюра! Иду я в моряки» взлетают вверх бескозырки и после трех взмахов, как при прощании, опускаются на головы. Улица содрогается от аплодисментов.
Выполнили-таки обещанное: «Мы так пройдем, чтоб улицы дрожали».
А через несколько дней в хроникальных фильмов на Тверском бульваре в киножурнале показывали наше прохождение по улице Горького. Смотрели его несколько раз, пытаясь отыскать в кадрах себя. Естественно, не всем это удавалось. Через отца шедшего ассистентом знаменосца Сережи Соловьева, кинооператора Николая Владимировича, удалось раздобыть несколько кадров этой кинопленки. Повезло и мне: до сих пор как реликвия хранится у меня один из них.
Стало известно, что скоро опять предстоит переезд: на базе Московской, Ленинградской и частично Горьковской спецшкол образуется Ленинградское военно-морское подготовительное училище (ЛВМПУ). Даже странно — несмотря на то, что большинство «спецов» москвичи, эта весть обрадовала. Ближе к флоту — ЛВМПУ это уже ВМФ.
Наш эшелон, состоявший из товарных вагонов, 24 июля после нескольких дней скитаний по окружным железным дорогам прибыл в Ленинград. Город встретил нас неприветливым моросящим дождичком. Мрачное впечатление произвело на нас и здание, в котором предстояло жить и учиться. В нем зияло множество пробоин от вражеских снарядов: недалеко Балтийский вокзал, который гитлеровцы пытались уничтожить своей артиллерией.
Конечно, здание ремонтировали при нашем участии. Приветливость и гостеприимство, с которыми ленинградцы, несмотря на перенесенные ими муки, встретили нас, вскоре развеяли первоначальные неблагоприятные впечатления о городе.
В заключение постараемся определить, что дала нам Московская военно-морская спецшкола?
Замечательный советский педагог А.С.Макаренко считал одной из высших ступеней педагогических достижений — воспитание через коллектив, через отношение к труду.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
