Старший лейтенант Танский, идущий на предельной скорости впереди, прорвался сквозь огненный заслон.
Старшина первой статьи Семен Дробот поставил дымовую завесу. Фашисты стали стрелять вслепую —густой дым закрыл идущие за охотником Танского корабли. Старший лейтенант видел, как первый катер пристал к берегу. Десантники, выскакивая на берег, сразу же вступали в бой. Он поддержал их пушкой и пулеметами и вдруг заметил, что с ближайшей высоты трассирующими пулями бьет немецкий крупнокалиберный пулемет. — Огонь по пулемету! — скомандовал Танский артиллеристам и развернул корабль так, чтобы им было удобнее «накрыть» пулеметное гнездо врага. Автоматическая пушка выпустила несколько снарядов, и пулемет умолк. Это отличился командир отделения комендоров старшина первой статьи Михаил Козленко. Улучив удобный момент в ходе боя, Танский пристал к большому валуну, и десантники ринулись на берег. Высадив их, морской охотник поспешил за второй группой.
За ночь и день 14 октября 1944 года МО-424 под командованием Танского сделал восемнадцать рейсов и перевез на плацдарм около тысячи десантников. Экипаж корабля не потерял ни одного человека. С плацдарма, захваченного десантниками, нашим войскам открывался путь на Петсамо.
За участие в Петсамской операции и проявленный при этом героизм было присвоено звание Героя Советского Союза, орденами были награждены все члены экипажа.
ДУБРОВИН Олег Юрьевич
Род. 29.07.1925 в Москве. В 1940 поступил в Военно-морскую спецшколу г. Москвы. В ВМФ с 1942 С сент. 1942 — курсант при Военно-морском хозяйственном училище. В сент. 1943 зачислен в ВВМИОЛУ им. Ф.Э.Дзержинского. На параде Победы — курсант училища. По окончании училища в 1948 назначен командиром котельной группы крейсера "Чкалов" БФ. В 1950 назначен заместителем командира по политчасти дивизиона на корабле, с 1951 — пропагандист крейсера "Жданов". В 1953-1955 заместитель командира по политчасти гвардейского дивизиона тральщиков. В 1959 заочно окончил Военно-политическую академию им. В.И.Ленина. В 1955 переведен на СФ, где прослужил до 1966 в должностях от старшего инструктора политотдела дивизии до заместителя начальника Полярнинского строительного управления по политчасти. В 1966 переведен в Москву и до 1977 работал в должности лектора политотдела военно-морских частей центрального подчинения. С 1977 в запасе. Работал преподавателем в автошколах ДОСААФ г. Москвы. Награжден медалями.
Журнал (№ 4, 2004) печатает отрывки из рукописной книги Олега Юрьевича Дубровина . Приедем фрагмент, повествующий о порядке и обстоятельствах поступления в военно-морскую спецшколу.
Отец лелеял надежду, что я пойду по его стопам…
Говоря о моём будущем, желая выявить мои стремления и наклонности, в душе своей отец лелеял надежду, что я пойду по его стопам – буду занят в сфере коневодства. Но когда мне исполнилось 14 лет, он понял несбыточность своих желаний и окончательно убедился, что конником я не буду никогда. Очевидно, время сделало своё дело. В век машин городскому мальчишке возвращаться назад к лошади было несподручно. Но отцовская военная жилка, видимо, засела во мне крепко. Вне армии я плохо представлял своё будущее. Колебания имели место только в рамках родов войск. Когда начали открываться аэроклубы, я захотел стать лётчиком, потом у меня появилось желание стать танкистом. Затем, когда шефом нашей школы стало пограничное училище, расположенное около Белорусского вокзала, и мы частенько ходили туда на концерты, мне захотелось пойти в погранучилище. В начале лета 1940 года по решению Правительства открываются военно-морские специальные школы в семи городах страны, в том числе и в Москве. Что такое спецшколы, я уже представлял. В 1937 году в столице появились первые артиллерийские спецшколы, а в 1939 году и авиационная спецшкола. Дошёл черёд и до Военно-морского флота. Приём осуществлялся одновременно в 8–9-й и 10-й классы. Необходимо было представить заявление, аттестат об окончании (без троек) семи классов, пройти медицинскую комиссию. был велик, тем более, что окончившие военно-морские спецшколы поступали в училища, которые давали высшее образование.
Решать предстояло мне…
Отец высказал, какие он видит преимущества, но никакого давления не оказывал. Решать предстояло мне. И я принял первое в жизни самостоятельное решение, но оно определило всю мою дальнейшую судьбу. Родители дали своё благословение. Написать заявление было делом простым. А потом начались сложности. Учебный год в 7-м классе я закончил в целом неплохо, но по немецкому языку и алгебре у меня были тройки. Поступить с двумя тройками было немыслимо.
За дело взялся отец…
За дело взялся отец. Блата в школе у нас не было. Понятия о взятках тоже не было, да и давать было нечего. О чём говорил отец с директором школы, я не знаю, но слава Богу, что есть на свете люди, которые могут перешагнуть через формальности. Отец принёс домой мой аттестат, в котором не было троек. Первый рубеж был взят. На очереди была медицинская комиссия. Физически я был достаточно развит. Любил лёгкую атлетику, хорошо катался на лыжах и коньках, увлекался велосипедом, умел плавать и часами играл в футбол. Но стал замечать, что у меня ухудшилось зрение. И вот на комиссии в Военно-морской поликлинике, которая за год до этого открылась на Крымской набережной, было зафиксировано, что зрение моё 0,7 на каждом глазе, что является низшим пределом для поступления в училище. При высоком конкурсе, это могло привести к печальным последствиям.
посвящен мальчишкам, влюбленным в свою мечту стать моряками - и никем больше! В первой книге романа (вышедшей в издательстве "Молодая гвардия" в 1974 году под названием "Матросы Наркомпроса" ) читатель встречается с героями ее у дверей приемной комиссии военно-морской спецшколы. Вторая "Не надо скидок". Здесь те же мальчишки, те же воспитанники военно-морской спецшколы, но мечта которых опалилась войной. На долю их выпало испытать бремя самых трудных первых месяцев Великой Отечественной войны в Ленинграде в условиях блокады. Впереди оставалось не менее важное – мандатная комиссия, которая являлась решающим и заключительным звеном. И тут большую роль сыграл отец. Мандатная комиссия состояла собственно из двух человек – военного руководителя спецшколы, лейтенанта Эндзелина, и старшего политрука Дубровского. Вошли мы в огромный кабинет, в дальнем конце за столом сидели оба руководителя. Вдруг, к моему удивлению, отец начал печатать строевой шаг и, подойдя к военруку, громко и чётко стал докладывать, что он, начальник штаба Сокольнической кавалерийской школы, и его сын на мандатную комиссию прибыли. Я оторопел и испытал чувство досады и унижения. Это не было характерно для отца. Он всегда был достаточно независим, держался с достоинством, никогда не холуйствовал, ни перед кем не лебезил. И вдруг такой пассаж. Но зато, как я почувствовал, и Эндзелин и Дубровский оценили и военную выправку отца, и чёткость доклада, и его определённое служебное положение. Расчёт был верным. Руководители спецшколы, надо думать, сделали вывод, что у такого отца должен быть дисциплинированный, приученный к порядку сын, несущий в себе какие-то положительные задатки для предстоящей военной службы. Так или иначе, но скоро мы узнали, что меня зачислили учеником третьей роты (8-й класс) Московской военно-морской специальной школы. Для меня начиналась новая жизнь. Большую роль в этом сыграл отец.
В Севастополе памятник капитан-лейтенату Казарскому венчает краткая надпись: «Потомству в пример». Думается, что таких же слов достойна и Первая Московская Военно-морская специальная школа. - ДЫГАЛО Виктор Ананьевич
Род. 26.03.1926 в г. Одесса. С 1942 — курсант Высшего военно-морского училища. В Великой Отечественной войне в 1944-1945 на крейсере "Красный Кавказ" и линкоре "Севастополь". Участвовал в боевых действиях. 1945-1947 — курсант Высшего военно-морского училища. На параде Победы — в сводном батальоне ЧФ. В 1947-1951 служил на ПЛ ТОФ в должностях штурмана, помощника командира. В 1951-1952 — слушатель Высших специальных классов офицерского состава. В 1952-1960 служил в должности старшего помощника командира ПЛ, затем командиром ПЛ. В 1960-1963 — слушатель Военно-морской академии. В 1963-1970 — заместитель командира, командир дивизии, в 1970-1973 — заместитель начальника полигона по науке и испытаниям оружия. В 1973-1977 — главный редактор журнала "Морской сборник". В 1977-1984 — заместитель командира поисково-спасательной службы ВМФ. С 1984 в запасе. Контр-адмирал. Работал старшим научным сотрудником в НИИ. Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й ст., "За службу Родине в ВС СССР" 3 ст., медалями.
Спецшкольник В.Дыгало. «Гроза мирового фашизма». Одесса 1940 г.
В Одесской спецшколе ВМФ учился контр-адмирал известный подводник и морской историк, он вспоминал: «В 1941 году началась война, вся спецшкола была привлечена для организации, подготовки обороны Одессы, мы участвовали в подготовке укреплений. Когда стало жарко, спецшколу, через Николаев, эвакуировали в Баку». Видимо, в жизни все было сложнее, и часть школьников из Одессы была переведена в Бакинскую спецшколу. А в 1943 году и узбекские школьники-моряки были переведены в Баку.
См. Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Наступил долгожданный день, когда нам разрешили увольнение в город. Воспитанникам-ленинградцам было разрешено ночевать дома, а иногородние должны были вернуться до отбоя. Однако перед выходным днем нам объявили: чтобы уволиться с ночевкой, нужна роспись родителей или родственников в специальной книге. Тем, у кого были домашние телефоны, все было просто: позвонили домой, и родители приехали. А каково тем, у кого телефона нет? Да и не все родственники могли приехать. Моя мама, например, вечером была занята на работе в Доме культуры работников связи. Мы приуныли.
Казаков Николай Алексеевич Выручил офицер-воспитатель Казаков: он разрешил родителям, приехавшим в училище за сыновьями, расписаться за тех, кого они знали и за кого ручались. За меня расписалась мама Феликса Иванова. В дальнейшем так и делали. Чья-нибудь мать по просьбе тех или иных родственников расписывалась в книге. Этот неудобный порядок со временем был упразднен, и ленинградцы увольнялись с ночевкой просто по записке. Иное дело — каникулы. У нас ведь были и круглые сироты, которым некуда было ехать. Всех их разбирали по домам друзья. Так, у меня на каникулах всегда отдыхал Гриша Михайлов. И вот, наглаженные и надраенные, мы впервые шагали по улицам города. Все бы хорошо, да только не было у нас погон. Погоны нам еще не выдали. Поэтому, когда мы отдавали честь офицерам, многие из них посматривали с недоумением — дескать, кто такие? Правда, на шапках у нас алели звездочки, и это в какой-то степени определяло нашу принадлежность к Вооруженным Силам. В один из зимних январских дней в торжественной обстановке нам вручили перед строем заветные погоны. Это были небольшие, узкие, черные полоски, обрамленные белым кантом, на которых желтой краской была нанесена затейливая литера «Н» — нахимовец. Со временем форма букв стала печатной, и их уже не наносили краской, а вышивали шелковыми нитками. После войны в стране многие носили погоны: и железнодорожники, и речники, и летчики, и даже шахтеры. Первое время это сбивало с толку. Идет, допустим, речник. Фуражка у него, как у адмирала, на плечах золотые погоны. Завидя такого начальника, невольно соберешься, «дашь ножку», лихо откозыряешь, а потом поравняешься и видишь, что это не военно-морской офицер, а речник. Штатский человек. Неловко и ему, и тебе.
Каждый из нас старательно пришил новые погоны к шинели и бушлату, а квадратные погончики — к суконке и фланелевке. Вскоре в училище произошло еще одно важное событие. К нам прибыл начальник военно-морских учебных заведений вице-адмирал . Училище построили в актовом зале. В торжественной тишине слышен был лишь малиновый перезвон многочисленных наград на тужурке вице-адмирала. Начальник ВМУЗов зачитал приказ наркома Военно-Морского Флота Кузнецова с объявлением Указа Президиума Верховного Совета СССР о вручении училищу знамени. Знамя принял капитан первого ранга Изачик. Он передал его знаменной группе: знаменосцу старшине первой статьи С.Ф.Федоренко и двум ассистентам — нахимовцам первой роты. Грянул гимн Советского Союза, и многократное «Ура!» прокатилось под сводами зала. Затем все роты прошли мимо знамени торжественным маршем.
Игорь Кузьмин, старшина 1-й статьи Сергей Федорович Федоренко и . Фото М. Романовой. С того дня мы стали полноправной воинской частью. Знамя училища поместили в специальный защитный пенал из оргстекла, и хранилось оно на почетном месте в вестибюле при входе. Для охраны знамени был выставлен пост № 1, на котором несли службу воспитанники старших рот. Позже, когда мы учились в десятом классе, нам тоже доводилось заступать на пост № 1. Ленинградцы сразу заметили появление нахимовцев на улицах города и отличали их от курсантов подготовительного военно-морского училища. Относились к нам тепло, с любовью. Популяризации училища способствовали строевые прогулки по городу. С развернутым знаменем, под звуки оркестра, печатая шаг, мы проходили по центральным улицам Ленинграда. Это было эффектное зрелище. По обеим сторонам улиц стояли горожане и приветствовали нас аплодисментами. Мы старались тверже печатать шаг. Вскоре нам ввели парадную форму. Она хоть и стесняла движения, но была красивая. Мундир и брюки из тонкого кастора стали теперь нашей постоянной одеждой на всех торжественных вечерах, парадах, праздниках. Мундир был двубортный, со стоячим воротником, по бокам которого золотились вышивные якоря. По рукавам и брюкам был пущен белый кант. Словом, мундир делал нас стройнее и наряднее- Но все же мы предпочитали простую матросскую форму. Когда намечалось очередное построение, все в первую очередь спрашивали: во что одеваться? Дневальный, в манере начальника училища, безапелляционно и слегка сумрачно бросал: — В мундирах. И все безропотно облачались в парадную форму. Теперь такие мундиры отменены и нахимовцы их не носят.
Воспитатели.
Постепенно жизнь и учеба в училище входили в нормальную колею. Мы притирались друг к другу, офицеры и старшины лучше узнавали нас. Сказать, что все было гладко, нельзя. Всякое бывало. В училище съехались ребята с разных концов необъятной страны. У многих не было родителей. К тому же мы были разного возраста, учились в разных классах — от третьего до седьмого. Были ребята, пережившие блокаду, фронтовики, некоторые испытали даже ужас фашистской оккупации. А некоторые совсем не знали, что такое бомбы, снаряды, голод, они приехали из глубокого тыла. Учились сироты и дети адмиралов, наркомов. Большинство считало нахимовское своим домом, но находились и такие, кто не хотел учиться, хулиганил, воровал. Словом, были разные. Сколько же нужно было иметь адского терпения и как любить детей, чтобы в конце концов вырастить из нас дисциплинированных, грамотных, хорошо развитых физически, преданных делу и Родине молодых людей! Большинство из нас пошли после нахимовского учиться в высшие военно-морские учебные заведения. Тех, кто плохо учился, злостно нарушал дисциплину, отчисляли из училища. Отчисление — суровая мера, да и проводилась сурово. Все училище выстраивалось в актовом зале, объявляли приказ начальника училища об отчислении и под дробь барабана с бывшего воспитанника срезали погоны, снимали ленточку с бескозырки и выводили из зала. Крайняя мера, но она действовала лучше всяких уговоров. У нас в третьей роте командиры менялись довольно часто. Дольше всех пробыл капитан-лейтенант Николай Иосифович Ростов, который довел роту до выпуска. Но подлинным отцом для нас был офицер-воспитатель. Нам повезло. Все шесть лет нас опекал Николай Алексеевич Казаков. Поначалу он нам не очень приглянулся. Встретили его по одежке: сухопутный младший лейтенант, вовсе не моряк. Потом узнали, что Казаков служил матросом, затем старшиной на корабле. В трудные для Ленинграда дни сошел с другими моряками на берег и воевал в морской пехоте, откуда и был назначен к нам.
Учил нас Николай Алексеевич не гнушаться никакого труда, будь это натирка паркета или чистка гальюна. Причем учил не абстрактно, а личным примером. Он мог, например, снять китель, засучить рукава тельняшки и показать, как нужно чистить унитаз, а не манкировать с тряпочкой. Когда Николай Алексеевич дежурил по роте в выходные дни, а увольнения не было и наши родители приходили в комнату свиданий, мы были спокойны. Каждый верил: Николай Алексеевич даст воспитаннику самую честную и объективную характеристику, а где надо, смягчит гнев родителей. Не знаю, по каким качествам подбирало Николая Алексеевича командование на должность воспитателя, но в своем выборе оно не ошиблось. Очень трудное дело — найти толкового офицера-воспитателя. Ведь их нигде специально не готовили. В других взводах тоже были воспитатели. И выправкой получше, и орденов побольше, и образованием повыше. А вот главное — подобрать ключ к душам ребят, заменить им отца — могли не все. Поэтому и уходили на другие должности. А Николай Алексеевич оставался. Знал он нас всех бесподобно, даже, как говорят, по дыханию. Вспоминается одна комичная история. Впоследствии кое-кто выдавал ее за анекдот. Но это было на самом деле. Находясь в увольнении, один из наших товарищей решил подшутить над Казаковым. Звонит из города в канцелярию роты. Трубку снял Николай Алексеевич: — Алле, — и дует в трубку, — фу, фу! В ответ: —Алле, фу, фу! — А, это ты, Смирнов. После увольнения явишься ко мне за нарядом вне очереди. Казаков был нашим бессменным воспитателем до окончания училища, до того дня, когда мы уже с курсантскими погонами на плечах обнимали его и целовали, прощаясь. Николай Алексеевич к этому времени был уже капитан, обзавелся семьей. Но, пробыв с нами шесть лет, вырастив из двенадцатилетних мальчуганов юношей, начать все сначала не смог. И ушел из училища на другую должность. К сожалению, Николая Алексеевича уже нет в живых. Конечно, в каждой роте, в каждом классе были свои Казаковы. Большим уважением пользовались в училище такие офицеры, как В.Туркин, Г.Карпеченко, Г.Щепетьев.
Туркин Владимир Иванович, Карпеченко Григорий Максимович, Щепетьев Иван Георгиевич. В нашей роте, но в другом классе бессменным воспитателем был Иван Гаврилович Гаврилов. Веселый остроумный человек, которого все любили. Служили в училище и другие хорошие офицеры. Но все-таки для нашего класса лучше Казакова не было. Такой же добрый след в наших душах оставил и начальник училища. Я не помню ни одного случая, чтобы капитан первого ранга Николай Георгиевич Изачик на кого-то повысил голос. Это была сама справедливость. Всегда в гуще ребят находился начальник политотдела Морозов. Веселый, доступный, Петр Степанович всю войну провел на кораблях Северного флота. Мне довелось на собственном опыте убедиться в мудрой человечности моих старших начальников. В одно из увольнений я очень спешил в Дом культуры на улицу Герцена, где в то время работала мама. Спешил из-за того, что боялся опоздать на концерт Утесова. Трамвай полз через Кировский мост. Чтобы выиграть время, я спрыгнул на ходу, так как дальше вагон заворачивал к Летнему саду, а мне нужно было делать пересадку на трамвай, идущий вправо, на улицу Халтурина. Пустился я бегом, а навстречу милиционер. — Почему нарушаете, товарищ матрос? Прыгаете на ходу с трамвая? Я стал объяснять, что спешу «на Утесова», опаздываю. На милиционера это не произвело никакого впечатления. — Предъявите увольнительную. Тут я завелся: — Не предъявлю, не имеете права! — Имею, предъявите! Дальше — больше. Возник конфликт. Милиционер предложил мне пойти в отделение. Я, естественно, отказался.
Теперь тот вагон - памятник! - Как всегда в таких случаях, вокруг собралась толпа. Мне сочувствуют. Тогда постовой стал дуть в свисток, и на его трели подошел милицейский патруль во главе с младшим лейтенантом. Начальник патруля сказал, что, если я не пойду в отделение сам, меня туда доставят силой. Сошлись на компромиссе: в отделение я не пойду, если предъявлю увольнительную записку. Предъявил. Патруль ушел, а милиционер подробно выписал все мои данные. Никакие извинения его не трогали. На концерт опоздал, да и настроение уже было испорчено. Конечно, я был виноват. И скажи я об этом сразу милиционеру, конфликта не было бы. Но взыграла во мне гордыня: «Как же, я — моряк, фронтовик, и вдруг— милиционер!» Мое самолюбие обошлось мне дорого, и я был проучен на всю жизнь. Прибыв из увольнения, я никому о происшествии не доложил. Ведь через два дня начинались зимние каникулы. Я благополучно уехал домой, и вот через несколько дней к нам в дверь стучится Гриша Михайлов и говорит, что меня срочно вызывают в училище. Что случилось? Мать заохала. У меня же закололо сердце — догадался, откуда такая срочность. Приехал в училище, доложил офицеру-воспитателю о прибытии. — Ты что там натворил? — спросил Казаков. — Да ничего, товарищ лейтенант. — Как это ничего?! Пришла бумага, что ты избил двух милиционеров и был доставлен связанным в милицию. Я обомлел. — Не было этого, товарищ лейтенант!!! И я подробно рассказал, как было дело. — Ладно, — сказал Казаков, — за то, что вовремя не доложил, будешь вместо оставшихся дней отдыха снег чистить. А там разберемся...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
