- А со срочным погружением от японца. Мальчики работали тики-так! Я был в , машинально заводил свои часы. С момента, когда заквакал ревун, лодка ушла на тридцать метров, знаете, за сколько? - спросил Хорт. И, торжествуя, выпалил: - За двадцать восемь секунд! - Ври больше, комиссар, - отмахнулся Неулыба. - Не мешай спать. - Вот те крест! - шутливо перекрестился Хорт. - Ей-богу, не вру. Все-таки ребята молодцы! - Разумеется, и мужики. Работали как надо... И все-таки техника, комиссар! Подумай, что было бы, если б упало давление гидравлики или не сработала какая-нибудь захлопка? Понял? И вообще. Пристал как смола... Дай вздремнуть. Однако этот разговор Неулыба запомнил: технический норматив погружения лодки из крейсерского положения на перископную глубину, полученный на госиспытаниях и занесенный в «Тактический формуляр», составлял 45 секунд. А тут за 28 на глубину тридцать! Результатик! Даже на госиспытаниях заводчики-сдатчики таких бешеных режимов остерегались, за красную черту не лезли... Лодка продолжала скользить в южном направлении. Работал, успокоительно попискивая, мотор экономхода. В лодке тишина.
***
В середине дня лодка подвсплыла под перископ на сеанс радиоприема. Командир осмотрел горизонт в перископ: впереди по курсу, справа и слева, насколько окуляр охватывал зеркальное спокойствие белесого моря, виднелись и ряды буйков, выстроенные правильными рядами поперек курса подводной лодки. Сети? Ярусные крючковые снасти? Проволочные устричницы? Самое опасное - сети. Капроновые сети, намотанные на ступицу винта, способны сплавиться в такую втулку, которая может наглухо заклинить линию вала. «Остается одно, всплыть и произвести опрос местных жителей», - съязвил про себя Неулыба и жестом подозвал к перископу Шепота. Тот глянул и крякнул: - Н-да! Картинка! Лодка повернула между рядов, выискивая разрывы-проходы. А ряды тянулись, казалось, до горизонта. Утешало одно - видимое безлюдье. Через час-полтора лодка все же нашла разрыв ряда, вошла в него и... повернула на обратный . Как в лабиринте Минотавра. До вечерних сумерек субмарина, как примерная школьница на экскурсии, дисциплинированно гуляла по коридорам бесконечных рядов бамбуковых плотов, выискивая выход на маршрут. - Положеньице почище губернаторского, - резюмировал Неулыба, воздавая непечатное штабникам-творцам боевого распоряжения на поход, с легкостью проложившим маршрут по карте-бланковке. Как во времена Колумба.
Вспомнилась антианалогия английского разведчика (), инструктируемого суховатыми джентльменами из МИ-6 перед выброской в 1943 году во Францию. Инструктаж звучал примерно так: «Сэр! Вы приземлитесь в 50 метрах от живой изгороди фермы Сен-Пьер. Парашют не закапывайте. К северу от вас увидите корявый дуб. Имейте в виду - за дубом будет сидеть Лысый Жан. Тихонько крякните два раза по-утиному, вот так. Жан квакнет по-лягушачьи, вот так. Следуйте за ним молча. Воздержитесь писать в траву: ваша моча зарегистрирована в ведомствах господ Кальтенбруннера и Канариса. Пройдя живую изгородь, имейте в виду - за изгородью канава с тухлой водой, в канаве сидит Жак; запрос - «Жюстен», пароль - «Женевьева». Отдадите ему парашют, получите аус-вайс и билет на поезд Руан - Париж...» И так далее. Но то - английская разведка. А это - наша, родная. К ночи лодка всплыла и на инерции хода проперла через ряды буйков на авось, с заметным шорохом где-то там, в районе киля. Утешительными были две мысли: первая - нагрузка на линии валов свидетельствовала - обошлось без намотки на винты; вторая - так вам, гадам, и надо. Не ставьте сети поперек маршрута подводной лодки. Убыток империалистам. Мелочь, а все-таки приятно! В ночь, обойдя на почтительной дистанции мигающий огонь маяка Оки, лодка ушла в пустынную часть моря и к утру погрузилась под перископ на траверзе безлюдного .
Галс - линия пути корабля от поворота до поворота (примечание автора)
Через час на фоне ослепительного великолепия моря, освещенного солнцем, Неулыба вдруг обнаружил - мощное течение несет субмарину прямехонько на остров. Изменив курс и приведя вертикальные зубцы скал на пеленг сзади траверза, Неулыба приказал дать ход обоими моторами на самый малый и наконец на средний ход. Пеленг на скалы начал медленно сползать за корму. Но... расточительный разряд батареи! Периодически поднимая перископ и считывая пеленги на неумолимо приближающийся остров, Неулыба поневоле заглядывался на ленточных змей с конскими хвостами и прочую диковинную тропическую невидаль, мелькающую в зеленоватой толще воды. Одно прикосновение к ним грозило мгновенной смертью. Бр-р! На исходе дня Неулыба вытер со лба пот: течение, слава Богу, понесло лодку мимо скал в глубины океана. В сумерках всплыли и под дизелями рванулись в спасительную темень востока. А на бледнеющем западе еще долго-долго вырисовывались острые зубцы гористого острова, окруженного невидимыми в ленивом спокойствии лимонного моря подводными скалами. Уже трое суток лодка «ползла» по маршруту в заданный район, днем - на гарантированных от наблюдения с воздуха глубинах, ночью - в надводном положении. Ночь подводники ждали. И еще как ждали! Мощное течение Куро-Сио несло лодку мимо Японии. На всем диапазоне доступных лодке глубин термописец «Березка» показывал одно и то же: температура забортной воды плюс 30-32 градуса. В отсеках же прочного корпуса была парная баня. В самых «прохладных» отсеках - торпедных и центральном - температура доходила до 50 градусов и более, о батарейных и электромоторном отсеках думать не хотелось. С оклеенного пробкой прочного корпуса сочился и противно капал теплый, приванивающий жухлой краской жирноватый конденсат.
На вышедших в тот же район пять лет спустя двух дизельных ПЛ проекта 641 было 8 тепловых ударов среди личного состава и одна «тепловая» смерть (экипажи Писарского, Комарова) (примечание автора). Радомир Ионович Писарский - выпускник ТОВВМУ им. С.О.Макарова 1953 года. Его .
Истекающие потом грязные тела подводников быстро покрылись мокрянкой и нарывчиками. Народ осунулся, с отвращением глядя на традиционные борщи и макароны «по-флотски» и признавая только черные каменные сухари и колбасу «собачья радость». Холодильников и кондиционеров на лодке не было. Единственная мясная рефкамера подозрительно пованивала. Открывать ее становилось опасно. Впервые в истории подводного флота спирт-ректификат, ценность высшего порядка, вызывающе безнадзорно торчал в полуоткрытой командирской каюте. Раз в сутки изнуренные жарой мореплаватели по команде стекались в центральный пост, где вооруженный бутылью и ватой корабельный врач смачивал спиртом тампоны и самолично обтирал матросские спины и животы, заодно прижигая чирьи и нарывчики. Подводные колумбы выискивали уголки, где хоть на пару градусов температура мнилась ниже отсечной. Кряжистый боцман Михалыч, отстояв положенное на рулях, молча сползал в и ложился меж трубопроводов прямо в грязный конденсат.
В лодке прекратились перемещения, разговоры и мелкие стычки, только с монотонной периодичностью слышались доклады: «В отсеках осмотрено, замечаний нет», «Шума нет». Не скисли двое - командир Неулыба и трюмный центрального поста Юла. Для маленького верткого Юлы наступила пора раздолья: провизионка, пожалуйста, открыта, всякие деликатесы - к твоим услугам. Начальство - словно вареные судаки. В центральном Юла чувствовал себя как рыба в воде. Парилка на Юлу не действовала. А потому Юла стал в центральном почти бессменным. Неулыба же свариться просто не имел права. И времени. Его тревожило мощнейшее глубинное течение; стоило повернуть лодку на курс в район, как боцман начинал истошно кричать: «Лодка не управляется!» Вопль означал: попутное течение больше скорости лодки и попросту норовит ее опрокинуть. Оставалось одно - идти ломаными галсами, не подставляя корму течению. Или неэкономно разряжать батарею главными моторами, что Неулыба мог допустить только на короткое время. Давление в отсеках медленно, но неумолимо росло; при всевозможных переключениях «подтравливали» системы воздуха высокого и среднего давления. В центральном с терпеливым вниманием следили за отсечными манометрами: повышение давления до трех атмосфер грозило углекислотным удушьем, ибо включенные регенерационные установки не справлялись с очисткой воздуха, источали жар и грозили воспламениться. Головы мореплавателей наливались чугуном, в ушах стучали молотки, во рту появлялся свинцовый привкус. Подводнички ждали заветного часа - подвсплытия на сеанс радиоприема с берега. Убедившись в перископ в отсутствии на горизонте и в воздухе «двуногих», командир командовал: - Поднять шахту РДП! Открыть воздушную захлопку! - Внимание по отсекам! - возбужденно кричал в динамик трансляции механик Ильич. - Открыть клинкеты вдувной и вытяжной вентиляции! Сравнять давление в отсеках! Спертый, влажно-горячий воздух с шумом уходил из отсеков. Над выдвижными устройствами лодки - это явственно виделось в перископ - вырастало облако. В отсеках становилось знобко-холодно.
В отсеках оживали. Начиналась суетня, поиски чего бы . Предусмотрительный старпом к этому моменту приказывал: выдать закусь. Все знали - это временно, вскоре снова наступит парилка. Но уже ненадолго. Ибо близка желанная ночь - с неимоверно крупными звездами, с прососом отсеков дизелями, когда горячая влажность будет вытянута изо всех закоулков. Если обстановка наверху допускает, можно по очереди выскочить наверх и хватануть сигарету, от которой пьянеешь больше, чем от водки. Словом, для подводной публики распорядок жизни переворачивался. На четвертые сутки Неулыба - а это он делал независимо от штурмана - раскодировал принятый радистами японский метеопрогноз и нанес на бланковку. И озабоченно нахмурился: проползавшее далеко восточнее Марианских островов пятно пониженного давления быстро углублялось и явно перерастало в тайфун, раскручивающий вихревую спираль и резко увеличивающий поступательное движение. Так и есть, американцы уже дали тайфуну имя «Джильда». А это означало - тропическая депрессия перерастает в грозный ураган. И «Джильда» прямехонько шла на ползущую в толще вод субмарину. - Механика, старпома и Шепота ко мне! - приказал в центральный пост Неулыба, а прибывшим сказал: - Ну, вот что, герои. Приближается тайфун. Притом глубокий. В нашем распоряжении около суток. Сегодня всплываем пораньше, ибо все супостаты убегут из полосы движения тайфуна. Так вот, всем сестрам - по серьгам. Командир БЧ-5, со всплытием - глубокую зарядку батареи. Тщательно провентилировать. Старпом, вам лично обойти и проверить отсеки, предупредить народ: уйдем на глубину не менее чем на трое суток. Выбросить весь мусор. Строгая экономия электроэнергии... И оглядел склонившихся к бланку метеокарты: - Все признаки говорят, что в районе нахождения лодки «Джильда» повернет на северо-восток. А в точке поворота замедлит движение и еще углубится. Так что особой радости она нам не принесет... К вечеру небо расцветилось удивительно красивыми красками. Неулыба не ошибся: по видимым признакам тайфун шел прямо в район нахождения лодки. В эфире радиоголоса слабели: все плавающее и летающее почтительно расступалось перед грозным явлением, уходя прочь из полосы движения «Джильды»... За ночь батарея заряжена, лодка провентилирована. Но Неулыба выжидал . И дал команду на погружение только тогда, когда поверхность океана закипела, а корпус уныло застонал от цепких объятий бушующей стихии.
Лодка ушла на глубину 120 метров, тщательно удифферентовалась, перешла на мотор экономхода. Выключено все, кроме аварийного освещения, гирокомпаса и приборов акустики. Подвахте велено спать. Спать. А наверху - это чувствовалось - разверзся ад. Лодку мотало, как огромный маятник. Указатели кренометров угрожающе раскачивались. В лодке укачались все, даже механик и боцман. Мореплаватели поминутно бегали к кандейкам и изрыгали зеленоватую слизь. Ходовые вахты у приборов неслись полулежа.
В штурманской рубке командир, плотный седеющий Петр Егорович Игнатьев, и помощник – совсем юный Николай Захаров прокладывают курс. А внизу, на левом шкафуте, группа нахимовцев, влюбленных в сложное штурманское искусство, ведет параллельную прокладку. Игорь Смирнов, Олег Иванов, Юрий Титов, Борис Щукин, Виктор Виленкин тоже начали запись в вахтенном журнале. Воспитанники определяются по пеленгам, ведут прокладку курса, измеряют глубины. Руководитель морской практики, офицер-воспитатель Сергей Иванович Сергеев руководит молодыми штурманами. На полубаке боцман Михаил Григорьевич Шляпников, старый балтийский моряк, свыше четверти века проплававший на кораблях различных классов, обучает воспитанников такелажному делу. Внизу, в кубрике, старшины повторяют с нахимовцами сигналы дудок. В другом кубрике офицер Василий Федорович Заворуев проводит политинформацию... А «Лавена» идет вперед. Ровно стучит дизель, и легкий ветер развевает кормовой флаг. С мостика раздается свисток-предупреждение. И вслед за дудкой командир кричит в рупор: – Все наверх, паруса ставить!
Из кубриков, с бака и юта мчатся воспитанники. Каждый знает свою мачту и свое место. – Пулей лети! – подбадривает Петр Егорович. Работа у парусов – любимое занятие нахимовцев. Под руководством старшин ребята быстро снимают чехлы. С палубы на мостик несется: – Грот-трисель к подъему готов! Кливера к подъему готовы! Паруса расчехлены, воспитанники на своих местах внимательно смотрят на мостик. Раздается команда: – На фалах и ниралах, бакштагах и завал-талях паруса поднять! Проходит несколько минут, и «Лавена» под всеми парусами, чуть накренившись на борт, плавно скользит по синей морской глади. Незаметно и быстро приходит вечер. Серп молодой луны высоко в небе. Уже закончилась дневная учеба; прошло комсомольское собрание, на котором офицер-воспитатель Павел Мефодьевич Свирский поставил перед комсомольцами задачи похода, уже начищена картошка для камбуза и произведена вечерняя приборка. Все свободные от вахты воспитанники собрались на полубаке вокруг старшины Алексея Акиньшина. Старшина, поудобнее устроившись на палубе, перебирает лады баяна. Над тихим морем несутся песни. Ребята поют дружно, с увлечением о далеком полуострове Рыбачьем, о том, как грустно моряку вдали от родных берегов, о любви и верности Отчизне. Потом старшина сам затягивает и все подхватывают одну из любимых песен:
... А я остаюся с тобою, Родная навек сторона. Не нужно мне солнце чужое, Чужая земля не нужна...
И как бы в подтверждение этой прекрасной песни дружески мигают в ночи маяки родных берегов. А на утро снова в шесть побудка, уборка корабля, торжественная минута подъема флага и длинный летний день учебы. Вновь и вновь раздается любимая команда: «Все наверх, паруса ставить» или «Паруса долой». С каждым разом воспитанники все четче и быстрей работают, команды у мачт соревнуются за быстрейшую постановку и спуск парусов. Уже известны лучшие нахимовцы на парусных ученьях. Это Слава Пичугин, Игорь Смирнов, Вилор Каспер, Олег Иванов, Виктор Соколов, Борис Щукин, Арон Молочников, братья Борис и Герман Тихомировы, Борис Пашков... На третий день плавания «Лавена» подходила к острову Гогланд. Пологими, поросшими лесом горами протянулся Гогланд с севера на юг поперек Финского залива. Нет иного пути кораблям, идущим в Ленинград или из Ленинграда, как мимо Гогланда. Свыше двухсот лет назад мимо этих суровых берегов уходили в бой петровские галеры. Этим же курсом они возвращались к родным берегам, ведя плененные шведские корабли. Первый русский мореплаватель вокруг света адмирал Иван Федорович Крузенштерн, уходя в далекие моря и океаны на шхуне «Надежда», проходил мимо этого острова, надолго прощаясь с родной землей. Первый в мире изобретатель беспроволочного радиотелеграфа преподаватель Минного офицерского класса и Технического училища в Кронштадте Александр Попов здесь, с этого холодного острова, осуществил свое гениальное открытие. Мимо Гогланда ходили в боевые операции Первой мировой войны бесстрашные балтийские крейсеры и эсминцы, подлодки и сторожевики. Мимо Гогланда пробивались из Гельсингфорса в родной Кронштадт сквозь льды и пургу корабли Балтийского флота, участники знаменитого ледового похода 1918 года. Нет иного пути кораблям, как только мимо этого острова, лежащего посередине Финского залива...
. Долгие и обидные 20 лет Гогланд был во вражеских руках. Это был остров-шпион, остров-диверсант. Чужие наглые и хищные глаза наблюдали за нашими кораблями, чужие камеры фотоаппаратов пытались заснять маневры флота... И только в 1939 – 40 годах Гогланд вновь и навсегда стал нашим другом и помощником Балтийского флота, как и сотни лет назад. Эту историю рассказывали нахимовцам офицеры-воспитатели пока мы шли вдоль южной оконечности Гогланда, пока наш сигнальщик переговаривался с постом связи на острове. Слева по корме остался Гогланд. Близок Кронштадт, Ленинград. Закончена большая приборка. О том, что такое большая приборка на учебном судне, мы расскажем отдельно, ибо приборка заслуживает этого. Воспитанники собрались на шкафутах, а с мостка офицеры рассказывали о местах, мимо которых проходила «Лавена». Вот справа по носу показались очертания фортов «Красная горка» и «Серая лошадь». Здесь в незабываемом 1919 году волею Сталина, мужеством балтийских моряков было подавлено эсеро-меньшевистское контрреволюционное восстание...
«Лавена» идет все дальше и дальше. Вот уже справа виден Кроншлот – первая петровская морская крепость, а слева – купол Кронштадтского собора. Кронштадт – родина русской морской славы. От первых галер Петра, от первых викторий над шведами до незабываемых лет Великой Отечественной войны далеко на весь мир прогремела боевая слава Балтийского военного флота. И, наверное, потому так внимательно слушали воспитанники рассказы офицеров, что им, нахимовцам, будущим офицерам Военно-Морского Флота страны социализма, надлежит множить славу Балтийского флота. Ибо они преемники славных морских традиций. Позади Кронштадт, город-моряк, город-крепость. «Лавена» входит в Морской канал. Вдали заревом огней сверкает ночной Ленинград. И, кажется, сами звезды бледнеют на фоне этих бесчисленных огней.
2. В городе Ленинграде.
В походе горнист играет отбой в 23 часа. Все стихало, и только вахтенные несли ночную вахту. Но вот уже склянки на баке отбили полночь, а ребята не спят. Командир разрешил им оставаться на палубе, чтобы познакомиться с каналом, ночным портом. На обоих шкафутах, поближе к мостику, сгрудились нахимовцы. Многие из них впервые в Ленинграде. Да и те, кто бывал раньше в этом городе или жил в нем, тоже с интересом смотрят вокруг, слушают пояснения офицеров. Одно дело – приехать в Ленинград поездом, сойти на перроне Варшавского вокзала – и в трамвай. Совсем другое – прийти в город морем, да еще ночью, ориентируясь по маякам, створам, береговым огням. Шхуна идет узким морским каналом. Впередсмотрящий звонким юношеским голосом то и дело докладывает: – Справа по носу буксир с плотами! Слева по носу встречным курсом корабль!
Мы пришли в Ленинград в ночь на понедельник. Огромный город, город-герой, город-труженик, ни на минуту не прекращал своей напряженной трудовой жизни. По каналу в многочисленные гавани морского порта и из гаваней в море шли тяжело груженые судна, буксиры тащили огромные плоты, огни электросварки горели на судостроительных заводах имени Жданова, Марти, Орджоникидзе... – Право руля, – скомандовал командир, и шхуна вошла в ночную Неву. Гирляндами фонарей моста лейтенанта Шмидта прочерчена река. Яркие огни набережной вырывают из мрака колонны Горного института, огромное здание Высшего военно-морского училища имени Фрунзе и темную бронзу памятника перед главным входом в училище, у самой воды. Это стоит устремленный вперед один из славнейших русских мореходов – адмирал Иван Федорович Крузенштерн. «Лавена» отшвартовалась у набережной имени лейтенанта Шмидта. Утром сотни ленинградцев с любопытством рассматривали шхуну, бравых, загорелых и подтянутых нахимовцев. И, конечно, самыми страстными и заинтересованными зрителями были юные ленинградцы. С нескрываемым восхищением и, чего греха таить, мальчишеской завистью, они часами, не отрываясь, как зачарованные рассматривали сверкающую чистотой шхуну, вахтенного нахимовца с серебряной боцманской дудкой и даже сверхштатного пассажира «Лавены», любимца команды, веселого щенка с мокрым именем «Кранец».
На снимке слева направо: Френк, Яковлев В.П., Х, Авдеев (со щенком), Боярский, Вечеслов, Х, Х. - выпускники 1952 г.
Несколько дней «Лавена» простояла в Ленинграде. За это время воспитанники осмотрели город, побывали в музеях, театрах, на стадионе. В огромном здании бывшей фондовой биржи, у Дворцового моста, находится Центральный военно-морской музей. Напротив музея высятся знаменитые Ростральные колонны – памятники первых побед Российского Военно-Морского Флота. В высоких и просторных залах музея перед воспитанниками оживала блистательная история русского, советского Военно-Морского Флота. ... Указ Петра Первого от 14 апреля 1701 года о создании первой навигацкой школы в Москве, в Сухаревой башне. Сражение при Гангуте 27 июля 1714 года – первая большая победа на море. Знаменитый ботик Петра I – первенец российского флота. Модели галер и корветов, клиперов и фрегатов. История побед русского флота, ведомого адмиралами Ушаковым и Лазаревым, Сенявиным и Нахимовым. Музей познакомил воспитанников с революционным прошлым русского флота, воскресил в памяти подвиги моряков эпохи Гражданской войны, незабываемые годы Великой Отечественной войны, когда корабли советского военного флота и отряды морской пехоты вписали лучшие страницы в книгу славы русского военно-морского оружия. ...Во время войны сотни тысяч ценнейших экспонатов Эрмитажа были эвакуированы в тыл. От артиллерийских обстрелов пострадало само здание, не осталось ни одного целого окна. После войны началось восстановление Эрмитажа. Замечательные советские мастера полностью восстановили прекрасные залы музея. Сейчас Эрмитаж вновь открыт. Нахимовцы провели несколько часов в этой чудесной сокровищнице искусств. Экскурсовод ознакомила их с редчайшими творениями великих мастеров далекого прошлого. Венера Таврическая и тончайшей работы тысячепудовая малахитовая ваза работы уральских умельцев, мозаика и фарфор, полотна Рембрандта и скульптура древних греков – неисчерпаемы богатства Эрмитажа.
В и на выставке Айвазовского многие нахимовцы впервые увидели полотна великих русских художников. Крамской и Поленов, Саврасов и Шишкин, Суриков и Левитан, Куинджи и Репин – бессмертная плеяда талантливейших мастеров реалистической живописи. И, надо ли говорить, какое впечатление произвели на юных моряков картины великого мариниста Ивана Айвазовского. Тихие лунные ночи на море и грозное штормовое море, когда, кажется, слышишь свист ветра и грохот валов, бьющих в береговые скалы... Велика сила подлинного искусства. В один из вечеров воспитанники отправились на стадион приморского парка Победы имени С.М. Кирова посмотреть игру на первенство страны между командами мастеров ВВС – «Зенит». Совсем недавно вступило в строй это замечательное спортивное сооружение – самый большой стадион Советского Союза. Искусственно поднятая огромная овальная чаша стадиона с наружной стороны засажена густой шелковистой травой; широкие лестничные марши, откуда виден залив. В ближайшие годы здесь будет выстроена вторая очередь стадиона – водная и гребная базы, яхт-клуб. ...Приходит к концу срок стоянки в Ленинграде. Завтра в море, а сегодня вновь большая приборка. Два раза в день шхуна моется, чистится, убирается. Но все это мелочи по сравнению с большой приборкой, которая бывает обычно по субботам, в канун праздников, перед приходом в порт или перед выходом из порта. Судя по этому, можно понять, что большая приборка на учебном судне – явление частое и систематическое. В кубриках и каютах наводится идеальная чистота. Но самое главное – это палуба. Ее посыпают песком и песочат, то есть сильно и долго протирают деревянными торцами. После этой операции ее трут кирпичами, затем протирают голиками – этакими вениками из тонких прутьев. Наконец, наступает очередь шланга. Под большим напором широкая струя забортной воды, пенясь и шипя, с силой окатывает палубу от бака к юту. Все на корабле задраивается наглухо, ибо вода промывает весь корабль. Упругая и гибкая, стремительная широкая струя воды в течение получаса, а то и больше, гуляет по палубе, окатывает борта, планширь, забирается на командный мостик...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
