Как популярный писатель, а таковым считал себя Игорь Жданов, являвшийся членом Союза писателей СССР, имел моральное писательское право излагать свои мысли так, как ему заблагорассудится. Сюжетной линией для повести «Взморье» послужило нахождение и обучение автора в Рижском, а затем в Ленинградском Нахимовских военно-морских училищах с 1949 по 1955 годы. Совершенно понятно, что для придания своему произведению бОльшего читательского интереса автору порой изменяет чувство меры и он закручивает схему событий и поведения некоторых участников до такой степени, что «от некоторых деталей написанного захватывает дух».
Я никоим образом не намерен давать оценку произведению, наводить какую-то критику, и, тем более, указывать на те или иные проколы и несоответствия, которые мне так отчётливо заметны, поскольку я сам обучался в Рижском училище с 1947 по 1953 годы и был свидетелем многих реальных событий. Повесть написана от первого лица – Владимира Зотова и это, не скрываю, придаёт читателю чувство личной причастности к происходящему. Это хорошо, когда написано честно и откровенно. Но когда с нескрываемой ехидцей, да ещё с невероятными придумками, то впечатление – совсем другое. Герой повести «Взморье» Владимир Зотов – это двойник самого Игоря Жданова. Всем действующим лицам: офицерам-воспитателям, командирам, преподавателям автор – Игорь Жданов – дал свои имена, присвоил клички, наделил такими чертами характера, которые посчитал нужным. И что примечательно – у Зотова нет друзей, а только непримиримые соперники, другие – бездарные и никчемные недоумки-двоечники. Есть и ненавистники – это те воспитанники, к которым приезжают родители или родственники для встречи, приносят передачи и «сюсюкают». А он один. Отец погиб на фронте. Мать бросила его, сбежала неизвестно куда и с кем. Осталась одна добрая и ласковая бабушка в далёкой российской деревне. Никто никогда к нему не приедет, не навестит в училище, не принесёт подарок, не обогреет добрым словом. Ну. что ж. Это его право.
Думаю, что по прочтению этой книги, многие из указанных героев, если ещё живы, узнают себя, но какие они получат «эмоции» от прочитанного? Вот это вопрос. Что же касается других читателей, то, надеюсь, каждый получит те впечатления, которые хочет получить. Пусть каждый имеет своё мнение. Хочу, однако заметить, что мне точно известно по воспоминаниям нахимовцев, что начальник Рижского Нахимовского училища К.А.Безпальчев, который обозначен в повести под фамилией Белогорский, после ознакомления с этим произведением получил, мягко говоря, неоднозначное впечатление. Наконец последнее. Настоящим положительным диссонансом к содержанию повести «Взморье» является прекрасно подобранный документальный ряд фото с аннотациями, молчаливо подтверждающий реальную жизнь в нахимовском училище.
Встреча нахимовцев с Вилисом Лацисом 30 сентября 1949 года. В каком-то нашем обзоре она публиковалась с пояснительным текстом. Там стоят ребята из старших классов: Макшанчиков, Познахирко, мои одноклассники Окунь, Швыгин, Лавренчук и др. Так вот. В первом ряду, по левую руку от Лациса сидит головастенький, стриженый наголо нахимовец-пятиклассник Игорь Жданов - будущий писатель.
Н.А.Верюжский, выпускник РНВМУ-1953
Проведя исследование по изданной литературе о нахимовцах и Нахимовских училищах, мы пришли к выводу, что написано непозволительно мало, особенно относящейся к категории художественной. Поэтому было принято решение познакомить читателей нашего блога с максимально возможным количеством авторов и книг. Одна из таких книг - "Взморье" Игоря Жданова. Можно спорить: хорошая это книга или плохая, правда это или вымысел автора. В разные годы к ней относились по-разному и нахимовцы, и офицеры. Можно вспомнить сразу и Сергея Колбасьева с его Арсеном Люпеном и некоторые другие книги, в которых приведено нестандартное видение или отношение к учебе, жизни, службе. Конечно, первое желание начальников - запретить выдавать читать, а лучше собрать все книжки, да сжечь!
Конечно, хочется, чтобы слова и поступки автора, совпадали с нашими мыслями и представлениями о добре и зле, дружбе и любви, учебе и службе и пр. и пр. Но тогда, наверно, пропадет его индивидуальность... Мы не будем вас, дорогие читатели, томить своими рассуждениями, читайте сами, а наша авторская группа по ходу публикации будет помещать в конце глав мнение нахимовцев разных годов выпуска и разных училищ.
О.А.Горлов, выпускник ЛНВМУ-1970
Всё, о чём пишет Игорь Жданов, было частью его собственной биографии. Как и герой повести "Взморье" Володя Зотов, он окончил Нахимовское училище. С Володей Зотовым мы знакомимся перед окончанием Нахимовского училища и расстаёмся накануне его вступления в большую жизнь. По всему своему укладу Володя не из "лёгких" юношей. Он много и серьёзно думает о будущем, о своём месте в жизни, неприязненно относится ко всему косному, стремится к самостоятельному творческому труду. Как и его товарищи, он любит Родину, любит море. Во имя этой любви нахимовцы и посвящают свою жизнь флоту.
ЦЕРАТОДУС И ВЕЛИЧКО
Кто-то потряс меня за плечо и потянул за нос. Я спустил ноги с койки, коснулся пятками холодной травы и опять полез под одеяло. Снова невидимая рука вцепилась в плечо. – Вот черт,– проворчал я и стал одеваться, не открывая глаз. Разбудивший меня человек задел за осевой столб палатки – вздрогнул брезент, и глухим гулом отозвались туго натянутые стропы. Потом заскрипел песок под каблуками, и все смолкло. Я зашнуровал тяжелые ботинки из свиной кожи, которые у нас почему-то назывались «гадами», и окончательно понял, что уже четыре часа утра, что мне пора заступать в караул и, значит, надо будить Толю Замыко, в паре с которым мы сегодня охраняем лагерь.
Не дай бог кому-нибудь будить Толю в четыре часа утра: он брыкается, не просыпаясь, и устрашающе рычит. Но я за пять лет постоянного общения с Толей изучил все его повадки и очень спокойно сдернул с него бушлат и одеяло. Толя пытался еще спать минуты две, потом пошарил вокруг, ища исчезнувшее одеяло, и вскочил с удивительной резвостью. Я перекинул через плечо влажный ремень карабина, пожелал Толе всего хорошего и вышел из палатки. Солнце еще не всходило. Между темных стволов сосен, как ртуть, светилась неподвижная река. Где-то в плавнях лениво крякала утка. В конце песчаной линейки, под белым грибком с намалеванными по трафарету якорями, украдкой курил дневальный.
Я пошел прямо к берегу, где у длинных мостков, выдвинутых почти до середины реки, поскрипывали на привязи и терлись бортами многочисленные шлюпки – шестивесельные ялы и десятивесельные гребные катера. Безмолвие, предшествующее появлению солнца, почти ничем не нарушалось. Только один из караульных, присев на задернованный откос, щелкал от скуки затвором карабина, да иногда выплескивалась крупная рыба за стеной высоченных камышей. Затвором щелкал Цератодус, или, вернее, вице-главный старшина Самохин, один из трех Николаевичей нашей выпускной роты. Второй Николаевич – Толя Замыко, третий я. Познакомились мы пять лет назад, когда еще только поступали в нахимовское училище, очень удивились, что наших отцов звали Николаями, и тогда же решили создать «Союз трех Николаевичей». Но «Союз» оказался непрочным: Самохин быстро отдалился от нас с Толей, а потом стал вице-старшиной и немедленно зазнался.
Толя постоянно занят изобретениями. Ему удалось построить вечный двигатель. Этот двигатель работал целый урок, смущая преподавателя физики. Только на перемене, когда все столпились вокруг невиданной машины, сверкающей пластмассовым колесом с наклеенными на него полосками свинцовой бумаги, раздался треск – и чары внезапно рассеялись: хитроумно приспособленная резинка, которую Толя по мере ее ослабления незаметно подкручивал, лопнула и щелкнула по носу Самохина.
Урок физики ведет старший лейтенант Виктор Петрович Башняков.
Цератодусом Самохина прозвали недавно. Раньше Цератодусом, то есть двоякодышащей рыбой, был я, потому что нырял лучше всех в роте. Но однажды на соревнованиях по плаванью я проплыл под водою весь бассейн, высунул голову у поворотного щита и оглянулся: по соседней дорожке плыл Самохин. Он явно не торопился, думая, что я отстал. Не теряя времени, я устремился к финишу. Самохин так удивился, что чуть не пошел ко дну.
Но победу мне не засчитали, потому что половину дистанции я пронырнул. Победу присудили пришедшему вторым Самохину – и вся рота долго потешалась над ним и не хотела признавать победителем. Вот тогда-то он и поклялся нырнуть дальше меня и тренировался целый год. На весенних соревнованиях он вылез из воды с красными глазами и долго хватал побелевшими губами воздух, сидя на стартовой тумбочке: он победил. Ему во всем хотелось быть первым, и он очень гордился победой надо мной. А мне почему-то было жаль его усилий, затраченных им на то, что мне давалось даром. Мне не хотелось видеть его красные глаза и вздрагивающие бледные руки. И тогда я предложил столпившимся вокруг нового чемпиона товарищам звать отныне Цератодусом не меня, а Самохина. Предложение приняли на "ура"... И вот Цератодус сидит рядом со мной и смотрит на воду. Хотя он и вице-главный старшина, хотя его погон и пересекает широкая золотая ленточка, в караулы он ходит вместе со всеми: так приказал еще в прошлом году майор Дубонос, командир нашей роты.
Пирс летнего лагеря РНВМУ. Слева плавательный бассейн и 3-х метровая вышка.
Я прошелся по пирсу, посчитал шлюпки и отпустил с миром обоих караульных, как только на тропинке замаячила грустная фигура Толи, еще не совсем проснувшегося и цепляющего ногами за торчащие из земли корневища. Толя положил карабин на сырые доски пирса, встал на четвереньки и окунул голову в воду. Отфыркался и окунул еще два раза. Он преобразился буквально на глазах: взгляд просветлел, а длинное тело вновь приобрело гибкость и хитрую лисью грацию. Он пошевелил облупленным носом и мгновенно принял решение: Идем на камбуз. Зачем? Надо же совершить обход!
Мы совершили обход, и он увенчался кастрюлей холодной и густой лапши, заправленной консервами. Лапша предназначалась, вероятно, для матросов кадровой команды, которые после отбоя навещали наших смешливых официанток, но почему-то не была съедена. С лапшой мы покончили быстро: в лагере всегда хотелось есть, даже после обеда. Потом мы обогнули лагерь по лесу и улеглись на краю пирса, вглядываясь в воду. Солнце уже встало, и в его косых лучах были хорошо видны красноватые водоросли на дне, темные спинки мелких рыбешек около свай, облепленных ярко-зеленой слизью, и зубная щетка, оброненная кем-то во время умывания. Мы видели, как проплывали в глубине широкие желтоватые линии, как сверкал порой среди водорослей зеркальный бок голавля и как грелись на песчаной отмели .
В шесть часов Толя разбудил дежурного офицера лейтенанта Эльянова и на пирс вернулся с удочкой. Мы стали искать червей, отворачивая большие пласты дерна у самой воды. У Толи был крючок особой конструкции, он чем-то напоминал якорь Холла с поворотными лапами. Толя смастерил крючок из булавки и двух тетрадных скрепок. Я вспомнил, что сегодня к нам в гости должны прийти рыбаки из расположенного неподалеку поселка и что вчера на собрании мы постановили преподнести гостям подарок – рыбу, пойманную лично нами. В рыбной ловле принимала участие вся рота. Вчера мы несколько раз протащили бредень по заливчику, в котором стояли наши шлюпки, и поймали три ведра рыбы. Рыбу приходилось долго отыскивать в тине и водорослях, выволоченных на берег бреднем. Сегодня шлюпочные ученья кончатся на час раньше – и весь день, до приезда гостей, ребята будут ловить рыбу удочками. Тому, кто поймает больше всех, начальство вручит приз.
Нет, мы не надеялись поймать больше всех и получить приз. Мы просто смотрели, как терзает червяка стая мелких рыбок, а крючок Толиной конструкции настороженно ждет, когда появится стоящая добыча, и тогда мгновенно разогнутся его колючие пружинки в прожорливой рыбьей пасти. И мы дождались: из-под досок пирса выскользнуло длинное серое веретено, стая малявок бросилась в заросли и затаилась там, червяк исчез, а коричневый поплавок из толстой сосновой коры ринулся в глубину. Толя не дрогнул: он потянул удилище на себя и снова ослабил натяжение лески. Поплавок медленно поворачивался и больше не тонул. Толя поднял удилище: на конце капроновой лески топорщились жалкие остатки крючка особой конструкции. Когда нас сменили в восемь часов утра, мы пошли спать, но в палатке было душно и пахло сыростью. Тогда Толя предложил отправиться на остров. Этот островок знали только мы. Он находился на самом краю обширных зарослей камыша. На островке рос небольшой ивовый куст и лежал полуистлевший борт баркаса, видимо занесенный сюда разливом. Добраться до нашего острова можно было только через камыши, по пояс в воде. Да и то нужно знать точное направление, чтобы не провалиться глубже и не увязнуть.
Я захватил на всякий случай большой бинокль, и мы с Толей отправились в путь. Бодрой рысью пересекли мы спортплощадку и военный городок, прошли с полкилометра мелколесьем и остановились у края сплошного камышового моря. Здесь торчал из земли обструганный колышек – это мы отметили начало секретной . Мы быстро разделись, тугие сверточки с одеждой, перетянутые ремнями, перекинули за спину, и пошли по пружинящему и хлюпающему ковру из переплетенных корневищ камышей. Сначала вода доходила нам до колен, потом я провалился по грудь и тут увидел, что мы чуть не прозевали «поворотный знак»– пучок камыша, перевязанный грязным бинтом. Минут через пятнадцать заросли расступились, и мы вышли на песчаный островок, одной стороной примыкающий к плавням, а другой выходящий прямо в реку. Мы легли на песок и осмотрелись: слева от нас камыши образовали залив полукруглой формы. Он перегорожен частоколом шестов – это рыбаки поставили здесь свои верши и сети. Прямо перед нами, по широкой Лиелупе, шел на взморье белый теплоход, и на нем сверкал трубами оркестр.
Толя сказал, что утреннее солнце самое полезное, и мы решили загорать. Целый час мы усердно подставляли солнцу спины и животы, потом купались и обсыпали друг друга песком. Толя жевал сухие, мучнистые корневища каких-то водорослей, разбросанных по острову. Мне эти корневища не нравились. Мимо нас проходили парусные шлюпки, и мы рассматривали их в бинокль. На мачте, установленной на берегу, вблизи лагеря, наконец появился белый флаг с красным крестом в центре. На языке морских сигналов этот флаг означает конец занятий. Потом в небо взлетели еще два одинаковых трехцветных флага – и на всех шлюпках паруса скользнули вниз.
Умение ходить под парусом на шлюпке отрабатывалось постепенно. Вначале надо было научиться правильно ставить мачту.
Мы с Толей задремали на солнцепеке, но вскоре нас разбудили негромкие голоса и шлепанье весел по воде. Вот они,– сказал кто-то.– Видишь? Вижу. Подгребать к камышам? Валяй. Я поднял голову и быстро отполз за куст: прямо передо мной, в центре образованного камышами залива, покачивался неуклюжий двухместный тузик с сине-белой флюгаркой – знаком нашего училища – на борту. В тузике стоял Ким Величко и рассматривал торчащие из воды верши. У Кима величественная осанка и печать независимого благородства на лице. За эти качества да еще за громкий ровный голос Киму всегда поручают зачитывать приветствия на торжественных вечерах и посылают делегатом на всякие конференции.
Греб Цератодус. Золотые нашивки на его погонах испускали солнечные зайчики. В белых бровях сверкали бисеринки пота. Длинные удилища торчали из тузика далеко за кормой. Я разбудил Толю и зажал ему рот, потому что он начал ругаться. Хорошо еще, что шумели камыши. Знаешь, Ким, по-моему, не стоит: ведь это все же воровство,– неуверенно сказал Цератодус. Какое там воровство! Рыба – она ничья, общественная,– отрезал Ким. А верши-то небось колхозные? Ну и что ж, что колхозные?.. Мы их и не возьмем, нам чужого не надо. А рыба все равно государству пойдет, мы же ее не себе берем.
- браконьерское приспособление в форме бутылки с горлышком внутрь.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Карасев Сергей Владимирович (КСВ) - архивариус, Горлов Олег Александрович (ОАГ), ВРИО архивариуса
В преддверии летней навигации в собрались капитаны парусников, яхтсмены, которым еще предстоят самостоятельные плавания и курсанты, обучающиеся управлению парусом. Совсем не за горами то время, когда раздастся, наконец, долгожданная команда: «Поднять паруса!», и под форштевнем весело зашипит белая пена.
Капитан яхты «Элизабет» Вячеслав Лебедев приобрел свое судно всего несколько месяцев назад. Пройдя подготовку в Косинском морском клубе и будучи на капитанской практике в одном из портов Средиземного моря, к нему подошла старая гадалка, и спросила, не капитан ли он. Вячеслав со смехом объяснил ей, что он только обучается, - курсант. «Нет, - возразила гадалка, - Ты в следующем году придешь сюда капитаном». Тогда Вячеслав не придал никакого значения словам гадалки, да и перспектива капитанства не маячила на горизонте. Но, так получилось, что год спустя, он приобрел красавицу яхту: стальной корпус, 43,5 фута длиной, три каюты, камбуз, душ, комплект новых парусов – все, как положено. Яхта была в неплохом состоянии, но, все равно, в Афинах было произведено докование и текущий ремонт. После регистрации суда в регистре , на флагштоке торжественно был поднят российский флаг. Название «Элизабет» яхта получила в честь внучки капитана. Думаю, вряд ли можно придумать лучший подарок внучке!
Первые небольшие плавания показали хорошие мореходные качества. А, вот, когда Вячеслав начал подготовку к первому походу из Афин, на Родос, затем в турецкий Мармарис и дальше до Анталии, вспомнились слова старой гадалки. Может быть, удастся вновь встретиться с ней. Тем не менее, капитан Лебедев привел таблицу расходов на поход, - получилось совсем недорого: около 500 евро с человека на неделю, включая перелет туда и обратно, трансфер и т.д. Капитан предложил яхтсменам записываться в команду на этот поход. Следом, в июне, последует другой поход – по мотивам известного (), известного всем советским яхтсменам. Плавание будет начинаться в Афинах и закончится в израильском порту Хайфа. При этом присоединиться к команде можно и в любом промежуточном порту. О других своих планах капитан Лебедев не рассказал, но, уверен, они будут не менее интересными и амбициозными. Для участия в таких экспедициях, конечно, хорошо бы иметь хоть какие-нибудь навыки управления парусами, ведь на, относительно небольшом, судне нет пассажиров, каждый является членом команды и выполняет свою функцию.
Кстати, получить такие навыки можно не выезжая из Москвы – в . Здесь организованы курсы по программам ВФПС России с выдачей диплома общероссийского образца. А у кого совсем нет времени, можно пройти обучение по программе клуба «Яхтсмен за 5 часов», что вполне достаточно участия в регатах и походах. Долго еще капитаны обсуждали особенности ремонта яхты, подготовки необходимой документации, получение виз. Всем было хорошо и уютно в старом Косинском морском клубе. Елена Куликова
Аренда яхты в регионе Турция, Греция - Цены за неделю: в мае = 1000 евро Тип яхты BRUCE ROBERTS 43 (длина 43 фута), год выпуска – 2008 Вместимость – 6 чел., не считая капитана Каюты (спальные места) - кормовая(2+1); носовая(2); место в проходе (1)
В ЦЕНУ ВКЛЮЧЕНО: яхта со стандартным оборудованием заправленная водой, дизелем, бытовым газом.
ОТДЕЛЬНО ОПЛАЧИВАЕТСЯ: после окончания оплата заправки дизеля по факту (обычно до 200 евро /неделя) стоимость стоянок в маринах (по необходимости ) от 30 до 50 евро в день (обычно 2-3 стоянки в неделю) – 150 евро Всего – 1350 евро
Перелёты, трансфер, питание индивидуально (обычно трансфер до 50 евро, питание 50 евро /день.) Итого с человека в неделю без перелётов, питания и трансферов из расчёта на 5 чел – 270 евро из расчёта на 4 чел – 338 евро из расчёта на 3 чел – 450 евро из расчёта на 2 чел – 675 евро
О времени и наших судьбах. Сборник воспоминаний подготов и первобалтов "46-49-53". Книга 1. СПб, 2002. Часть 4.
Высшее училище – это не подготия
Таким я стал, когда принял военную присягу и получил боевое оружие
Есть две фотокарточки, на которых наш бывший 323-й класс снят с одной «галкой» на рукавах и с ленточками на бескозырках «Военно-Морские силы». У бедра каждого из нас – палаш. На фотокарточках изображены: А.Марков, О.Степанов, Л.Карасев, В.Сазонов, В.Лаврентьев. В.Лентовский, Ю.Руднев, В.Семенов, В.Абрамов, А.Чистяков, Ю.Серебренников, В.Скороходов, А.Шмыгов, В.Никитин, А.Жуков, Э.Голованов (Рулле), Л.Речинский, И.Марченко, Г.Александров, В.Гольденберг (Кульницкий), Ю.Вовнянко, И.Пакальнис, а посередине командир роты – капитан 3 ранга Иван Иванович Савельев.
1950 год. Первый курс высшего училища – золотое время
Вскоре к нам в класс пришли В.Груздев и В.Поляк. Обо всех ребятах, что были в классе, что-то знаю. Об одних много, о других меньше. Со многими встречаемся во вторую субботу апреля у памятника «Стерегущему», а также раз в пять лет на юбилейных встречах. А вот о Толе Маркове – ничего, ни слуху, ни духу. Он был старше нас и, кажется, перед тем как поступить в училище уже служил. Выпустился он минером и попал на ТОФ. И все – с концами. Никто о нем ничего не знает. У многих на фото, как у бывалых моряков, травленные хлоркой воротники («гюйсы»), вместо тельников – вставочки на три-четыре полоски для шика и тянутые на «торпедках» брюки – клёш. Одним словом – бравые ребята.
123 класс. Парни, что надо!
Особых подробностей об учебе в высшем училище – не помню. Очень нравилась военно-морская география у П.Г.Сутягина, навигация у Б.П.Новицкого. Хорош был артиллерист до мозга костей с рыкающим голосом Г.А.Хватов. Нравились наши «англичанки» со стройными ножками. Для того, чтобы созерцать их и слушать, мы садились за первые столы. Запомнились также преподаватели: Мешалкин, Игнатьев, Грищенко, Ванин. К сожалению, имен и отчеств не осталось в памяти, как и названий предметов, которые они преподавали. Очень нравился флажный семафор, который полюбил еще в подготии. На втором курсе наша команда (Поляк, Абрамов и я) заняли в соревнованиях по флажному семафору первое место.
Практика на боевых кораблях
Первая настоящая практика после окончания первого курса высшего училища проходила в июне-августе 1950 года и не где-нибудь, а в легендарном Севастополе, еще почти не восстановленном после разрушений, причиненных войной. Здесь я впервые повстречался с солнечным Югом и почувствовал вкус настоящей соленой морской воды. Ощущения от этого в подкорке остались на всю жизнь. Практика проходила на линкоре «Севастополь», которым командовал тогда контр-адмирал Уваров, и на учебном судне «Волга». На «Севастополе» я был расписан на 10-й кормовой батарее зенитной артиллерии. Объект приборки – кормовой адмиральский срез, деревянную палубу которого мы самозабвенно драили деревянными брусками и песочком. До сих пор не забыл потрясающего впечатления от идеально чистой палубы. Помню ужасный жар машинно-котельного отделения. Машинистам непрерывно подавали с верхней палубы по сквозному люку чайники с водой. Они пили ее не глотая, а просто вливая через горло в желудок. Спали мы на верхней палубе вблизи вентиляционных грибков.
Походы на «Севастополе» вдоль крымского побережья незабываемы. А стрельба главным калибром (12 стволов калибра 305 миллиметров) – это жуть! Помню, как сдавило грудную клетку избыточным давлением дульной волны от выстрела. Про линкор «Севастополь», город Севастополь и жизнь на флоте прекрасно написано у в его . Помню звездный заплыв в день ВМФ от «Севастополя» до Графской пристани с портретом Сталина во главе плывущей колонны. В эту практику я по-настоящему научился плавать стилем кроль.
Звездный заплыв в Севастополе. День ВМФ, 31 июля 1949 года
Штурманский поход на учебном корабле «Волга» от Севастополя до Батуми и обратно был великолепной прогулкой. А какие большие стада дельфинов сопровождали наши корабли и как они играли! Спустя не так уж много лет, когда служебная судьба меня снова забросила в Севастополь, такой чудесной картины уже не наблюдалось.
Вторая практика. Северный флот, июнь-август 1951 года. Сначала – на больших охотниках («Бобиках») в Полярном, затем – на торпедных катерах в бухте Долгая. Неописуемый восторг от моря, скал, незаходящего солнца! С тех пор, как и большинство из нас, стал бредить Севером. Но, увы, мечтам моим не суждено было сбыться. Известно, что Бог полагает, а начальство располагает. Пришлось за службу как минимум трижды стать жертвой большой политики, но об этом позже. Не забуду картину: просыпаюсь в 3 часа ночи на большом охотнике, выглядываю в иллюминатор и вижу, что на стадионе Полярного матросы играют в футбол. Ярко светит солнце, как днем. А как треску и пикшу прямо из иллюминаторов на «самодур» таскали! Помню, как стоя на брандвахте у входа в Кольский залив, арестовали идущий с моря сейнер, который не отвечал на позывные. Команда пьяная, полные трюма морского окуня. Сейнер препроводили в Тюва губу, где он от нас откупился несколькими мешками с прекрасным морским окунем.
Север до сих пор остается для меня в романтической дали, как на картинах и эпической . Далее практика проходила на «Амиках» – американских тральщиках, полученных по ленд-лизу. Прекрасные по тому времени корабли: мореходные и по обитаемости хороши. Чего стоит собственная пекарня! На них мы участвовали в экспедиции по проводке через минные поля, оставшиеся с войны, речных судов из устья Северной Двины (Архангельска) в устье Оби и Енисея с заходом на острова Вайгач и Диксон. Я был на «Амике» с бортовым №117. Проделали мы тогда путь в 1743 мили в один конец.
В памяти осталось, как на Вайгаче местные оленеводы на санях летом разъезжали, скромные памятники нашим погибшим морякам, туманный мрачный Диксон, жуткий шторм, когда возвращались обратно. Запомнилась то ли байка, то ли правда о том, как мы долго шли в тумане вне видимости берегов, по счислению, а когда удалось штурману определиться, то невязка оказалась около 25 миль, и мы, стало быть, сутки «чапали» по минному полю, не ведая о том. К сожалению, из-за грубого нарушения порядка и правил морской практики, нас поименно не внесли в вахтенные журналы. И получается, что мы формально на боевом тралении не были. А юридическое признание этого факта дало бы многим нашим однокашникам ощутимую прибавку к пенсии. Третья практика, июнь-июль 1952 года. Северный флот. Проходили ее сначала на эскадренных миноносцах в Североморске, а затем на подводных лодках в Полярном.
Как нас разделили
На третьем курсе нас разделили на штурманов, минеров-торпедистов и артиллеристов. Судьба в лице командира курса Ивана Сергеевича Щеголева распорядилась так, что наша неразлучная троица – Карасев, Абрамов, Поляк, оказалась в артиллеристах. Поначалу нас Новицкий брал в штурмана. А на артиллерийский факультет оказался недобор. Пошла агитация в таком духе: из кого вышли командиры больших кораблей, флотоводцы? Известно из кого – из артиллеристов! Эта агитация сыграла свою роль. Как бы сложилась жизнь, попади я в штурмана, теперь одному Богу известно.
Вот тогда мы оказались в первый раз жертвами большой политики. Менялась военно-морская доктрина страны. Флоту нужны были, прежде всего, подводные лодки, а значит штурманы-подводники и минеры-торпедисты-подводники. А артиллеристы оказались не востребованными. Известно, что вскоре училище стало училищем подводного плавания. За давностью лет не помню особого сожаления (может быть его и впрямь не было) по поводу того, что не попал в подводники. Впоследствии, как известно, с нами, артиллеристами, обошлись жестоко. Единицы из нас попали служить на настоящий флот. Более десятка из окончивших училище с отличными и хорошими оценками (я по этому списку числился тридцатым) угодили на Дунайскую флотилию. В том числе и сталинские стипендиаты Борис Петров и Виктор Хмарский, а также «гроза» роты – ее старшина Игорь Махонин. Остальных бросили переучиваться на локаторщиков на курсы при ВМУРЭ имени А.С. Попова. В общем-то, это дело было нужным и перспективным. Ни тогда, ни, тем более, сейчас не могу понять, по какому принципу нас тогда отбирали, кого – куда? Забегая вперед, скажу, что несмотря на всякие перипетии и злую волю больших начальников, подавляющее большинство из артиллерийского выпуска нашли свое место в службе и жизни. Такие были сильные ребята и так отменно нас воспитывали и готовили наши училищные отцы-командиры и педагоги.
Итак, была сформирована рота артиллеристов и в ней мой 423 класс. Вот его состав по сохранившейся у меня записной книжке «Делегату комсомольской конференции части, март 1953 года» (был я в то время секретарем комсомольской организации класса): В.А.Абрамов, Г.К.Александров, Р.К.Васильев, В.Н.Гущин, В.И.Донзаресков, В.Г.Ефграфов, Л.С.Иванов, Л.В.Карасев, А.И.Кулешов, В.В.Логинов, Ю.В.Макаров, Л.А.Малышев, М.С.Марков, Л.А.Маточкин, Ю.П.Назаров, В.С.Скороходов, В.Е.Поляк, В.А.Рыбин, В.М.Шумилин, В.А.Шушин, П.П.Щербаков, Е.М.Юдин.
Записная книжка, кроме этого списка, хранит и другие любопытные сведения. Например, личный план подготовки к государственным экзаменам: а) по специальным дисциплинам (Мешалкин, Игнатьев, Грищенко и Ванин); б) по общим дисциплинам (Гельфонд и Соколовский). Есть в плане такие детали: «По возможности первые 10-15 минут на самоподготовке уделять изучению ПСП и ППСС»; или: «При подготовке по ОМЛ чередовать повторение первоисточников с повторением Краткого курса истории партии». Хранит записная книжка и подробный «План работы комсомольской организации 423 класса на апрель месяц». В этом плане, например, есть такое: «Оказать помощь комсомольскому бюро роты в подготовке и проведении комсомольской конференции на тему: «Сталин – создатель Советской военной науки». Доклад должен был делать Юра Макаров. Вот откуда взяла начало его дорога в большую науку. Или: «Провести беседу в классе: «Политическая карта мира», ответственный – Логинов. Ну, здесь явно просматривается начало дипломатической карьеры Вити Логинова. Так нас идеологически «закаляли».
Но прежде всего из нас готовили специалистов для флота, и, прямо скажем, неплохо. Вот пример. По окончании училища я получил назначение на реку Дунай, сами понимаете – не море. Прослужил там шесть лет. В море на бронекатерах мы выходили лишь изредка – выполнять стрельбы по морскому щиту. Один раз за мою службу, осенью 1958 года, был длительный переход, очень ответственный и очень интересный, от устья Дуная до Керченского пролива, где дивизион принимал участие в учении Черноморского флота, на котором как бы повторялась Керченско-Феодосийская операция периода Великой Отечественной войны. Конечно, шли мы туда и обратно вдоль берегов. Этим и ограничились в тот период мои морские походы. И никакой прокладки штурманской я не вел. А осенью 1959 года я был направлен учиться в Ленинград на Высшие специальные офицерские классы на флагманского специалиста. На классах все поступающие сдавали вступительный экзамен – контрольная прокладка. Я прокладку выполнил на пять и эта пятерка послужила началом того, что всю затянувшуюся на 8 месяцев «экзаменационную сессию» под названием Высшие специальные офицерские классы, я сдал на пять, получил диплом с отличием и право быть занесенным на вечные времена (как тогда казалось) на мраморную доску почета у входа в актовый зал классов. Годом раньше такое же право получил и наш однокашник Витя Бочаров, которого я сменил на должности флагманского артиллериста 1-го Отдельного гвардейского дивизиона бронекатеров.
Последний год учебы. Женитьба Однако, возвратимся в родной «чудильник».
На четвертом курсе высшего училища я почувствовал себя взрослым человеком и женился
Итак, мы учились, ходили в увольнение, на танцы в разные дома культуры, в меру выпивали, в меру бузили, знакомились с девушками. В общем, вели нормальную курсантскую жизнь. Что бы я хотел выделить из воспоминаний о той поре? Прежде всего, мою женитьбу, московские парады и курс лекций в Эрмитаже. Может быть, еще смерть Сталина и плачущего на трибуне полковника Соколова во время траурного митинга на плацу училища. Познакомился я с Валерией Николаевной Антоновой, а попросту – Валей, моей спутницей жизни, осенью 1952 года в , что был на Фонтанке недалеко от Обуховского моста, в летнем театре, куда мы зашли с Валерой Абрамовым.
Зарегистрировались 24 мая 1953 года. К этому времени нас уже произвели в мичманы, а многие «досрочники» из числа подводников получили лейтенантские погоны. На регистрации было много моих однокашников, которые образовали живой коридор из скрещенных палашей, сквозь который мы с Валей и прошли. Это было здорово! С тех пор идем по жизни вместе. Родили двух дочерей, от которых у нас четверо внуков. Надеемся дожить до правнуков, тем более, что в августе 1998 года вышла замуж старшая внучка Настенька.
Мы были молоды и очень счастливы
Парады и будни
За плечами у нашего выпуска два Московских парада. Не каждому Училищу выпадала такая честь. Не буду рассказывать об изнурительных многомесячных тренировках, сначала на площади у Кировского райсовета, затем в Москве: в Химках и на поле Тушинского аэродрома. Запомнилось, как нас великолепно принимали в Москве в октябре – ноябре 1951 года. Одно посещение Большого театра чего стоит. Объяснялся столь восторженный прием нашего морского парадного батальона отчасти тем, что годом раньше было образовано самостоятельное министерство Военно-Морского флота, просуществовавшее, к сожалению, недолго. Я не встречал источника, в котором упоминалось бы такое министерство, тем не менее, оно было.
Парад в мае 1952 года запомнился каким-то особенно восторженным настроением. Прекрасная солнечная погода, толпы праздничных москвичей, радостно приветствующих моряков во время нашего прохождения по улицам Москвы. И огромный якорь, выложенный на площади Маяковского из оторванных от ботинок подковок после того, как мы уже прошли парад и отдыхали на площади. Запомнил Сталина на трибуне мавзолея и как он иногда садился на трибуне (или мне показалось), видимо, уже трудно ему было выдержать весь парад и демонстрацию стоя.
1 мая 1952 года. Мы стоим на Красной площади в ожидании команды: – «К торжественному маршу! Побатальонно!...»
Смерть Сталина переживал, как и большинство наших людей, ложью опутанных. Уже значительно позже, под влиянием многих обстоятельств и прозрения, переоценил свое тогдашнее отношение к этому монстру, и предъявил ему и его системе личный счет, который уже никто и никогда не оплатит. Это:
– «Раскулачивание» труженика-деда, его ссылка и смерть в блокадном Ленинграде;
– Безвинная гибель отца моей жены. Летом 1942 года он был осужден военным трибуналом Ладожской военной флотилии на десять лет за то, что однажды на вечеринке после удачного боевого похода на тральщиках бросил фразу: «Я воюю не за Сталина, а за Родину». Нашелся стукач (по тем временам и не мог не найтись), который об этом донес «куда надо». И пропал человек, моряк, старшина 1 статьи, между «Крестами», этапом в Сибирь или штрафным батальоном. Выяснить судьбу его после приговора так и не удалось. Теща, естественно, долго никому не рассказывала об этом. И только в 1970-х годах решилась обратиться в соответствующие органы, в том числе в Военный трибунал Ленинградского Военного округа. Постановлением трибунала приговор в отношении Антонова Николая Ивановича был отменен, и он был полностью реабилитирован.
– Муж моей двоюродной сестры-москвички, большой московский хозяйственный работник, был необоснованно репрессирован в конце 1940-х годов, осужден к длительному тюремному сроку. Сестра на этой почве повредилась умом и почти оглохла.
Последний курс училища был знаменателен еще тем, что образовалась группа однокашников (по инициативе, кажется, Вити Бочарова), которая с осени 1952 года по весну 1953 года прослушала цикл из сорока лекций ведущих научных сотрудников и экскурсоводов Эрмитажа о западноевропейской живописи. Я уже писал, что с детства был неравнодушен к рисованию и к живописи вообще. И наше многомесячное дружеское общение с замечательными людьми, одержимыми изобразительным искусством, живописными шедеврами мировой классики, оставило на всю жизнь неизгладимый след в моей душе. Без ложной скромности скажу, что живописную экспозицию (конечно, на достаточно дилетантском уровне) я знаю, как свои пять пальцев. Хожу в Эрмитаж раза три-четыре каждый год. Не пропускаю ни одной более-менее значительной выставки, ибо считаю, что с прекрасным надо общаться постоянно, или не общаться совсем. И сейчас, по разным поводам и без повода, когда муторно на душе или светло, иду в Эрмитаж, Русский музей и другие картинные галереи.
Неоднократно посещал , и в Москве, картинные , , . Перед глазами фотокарточка, датированная 10.11.1953 года, на которой запечатлены Виктор Бочаров, Леонид Карасев, Виктор Поляк, Олег Степанов, Игорь Куликов, Вилен Чиж в новенькой форме с лейтенантскими погонами, снятые вместе с искусствоведами и экскурсоводами в мозаичном зале Эрмитажа, там, где еще выставлены .
Молодые лейтенанты прощаются с искусствоведами Эрмитажа после завершения цикла занятий по западноевропейскому искусству и в связи с назначением на флоты
Не могу не сказать о моих самых любимых картинах в Эрмитаже, перед которыми я и сейчас простаиваю помногу минут. Это: и – великих мастеров До сих пор поражает гармония предмета и среды в их изображении. Конечно, обожаю почти всех импрессионистов, а также постимпрессионистов: Матисса, Марке, Ван Гога.
Стажировка
Стажировался на Северном флоте в должности командира зенитной батареи на новейшем в то время (в просторечии – “Бздиловатом”, да простят мне потомки). Командиром “Осторожного” был капитан 2 ранга Иофин. Запомнились еще два командира эсминцев: Бабий и Дадан, впоследствии ставшие адмиралами. Бабий командовал “Быстрым”. Уже значительно позже, когда я начал службу в 1-м ЦНИИ МО, встретился с Бабием, который к этому времени был уже вице-адмиралом, начальником 24-го ЦНИИ МО. Командовал бригадой эсминцев капитан 1 ранга Самус, с которым мне пришлось потом работать в стенах 1-го ЦНИИ.
Общее впечатление от стажировки осталось хорошее. Хорошие корабли. Море, походы, стрельбы. Повстречал в Североморске своего двоюродного брата Мишу Карасева, лейтенанта, который годом раньше закончил училище имени М.В.Фрунзе и получил назначение на Северный флот на новые эсминцы.
Запомнился такой забавный случай. Бригада кораблей стояла на якорях на рейде “Могильный”. Поставили меня – мичмана-курсанта – вахтенным офицером. Утром перед поднятием флага я на мостике. На флагмане, как и положено, за пять минут до подъема флага на рее поднят “исполнительный” “до половины”. Мой сигнальщик репетует: “ответный” “до половины”. Я даю команду по трансляции: “Сигнальщикам – на подъем флага!”. На флагмане, опять же как и положено, за минуту до 8°° – “исполнительный” “до места”. Репетую “ответный” “до места” и с ужасом вижу, что ни у флагштока, ни у гюйсштока никого нет. На флагмане “исполнительный” “долой” и у меня “ответный” “долой”. И я опрометью спускаюсь с мостика и бегу сначала на бак – поднимать гюйс, а затем через весь корабль на ют – поднимать флаг. Поднимаюсь на мостик и получаю от флагмана семафор: “Вахтенному офицеру эсминца “Осторожный” за опоздание с подъемом флага на пять минут пять суток ареста при каюте. Самус.” Вот так нас учили и матросы и командиры. И правильно делали.
Стажировку официально проходил с 20.08.53 года по 28.10.53 года А неофициально, практически на месяц меньше. Известно, что многие из нас “рванули” со стажировки на месяц раньше ее официального окончания. В их числе был и я. Не помню, как нам это удалось, и как мы сговаривались (а может, и не сговаривались). Потом месяц до явки в училище дрожали. Итак, закончилась славная, замечательная, шальная, веселая, серьезная училищная пора.
Офицерская служба
Службу делю на четыре периода, по месту и времени ее прохождения: 1-й – Дунайский – - 1959 годы, 2-й – Севастопольский – 1960-1965 годы, 3-й–Николаевский– 1965-1967 годы, 4-й – Ленинградский – 1967-1989 годы. Отслужил сорок календарных лет, сменил девять должностей, получил шесть офицерских званий. Офицерская служба началась в декабре 1953 года. Описать ее подробно – непосильное занятие. Но кое о чем, конечно, напишу.
Как известно (я об этом уже писал), мы – выпускники артиллерийского факультета училища, стали жертвами большой политики. Артиллерийские офицеры оказались ненужными. Новая военно-морская доктрина шарахнулась в сторону создания мощного подводного флота, как основы ВМФ страны. Уже позже флотские умы стали размышлять над идеей сбалансированного флота и путях ее реализации. А в 1953 году лишь некоторые из выпускников артиллерийского факультета 1-го Балтийского ВВМУ сразу попали служить на настоящий флот. Остальных “бросили” переучиваться на радиоэлектронщиков.
На Дунае
На Краснознаменную Дунайскую флотилию, кроме меня, попали: Герман Александров, Виктор Бочаров, Викентий Викторов, Иван Краско, Юрий Крылов, Игорь Махонин, Сергей Никифоров, Аркадий Павлов, Борис Петров, Юрий Пузыревич, Анатолий Стефанович, Виктор Хмарский. Без ложной скромности скажу, что мы внесли живую струю в легендарную Дунайскую флотилию, прославившуюся в годы Великой Отечественной войны, когда командовал флотилией будущий Главком ВМФ С.Г.Горшков. Все мы получили назначения на должности командиров бронекатеров и командиров средних десантных кораблей. Только Гера Александров был назначен командиром БЧ-2 прославленного .
Наша группа уезжала к месту службы 10 декабря 1953 года. Со мной в одном вагоне ехали: Герман Александров с женой Тамарой, единственной женщиной, ехавшей с нами в неизвестное, Витя Бочаров, Сережа Никифоров, Юра Крылов и Боря Петров. Когда мы были в дороге, произошло одно из значительных событий в моей жизни. На Витебском вокзале меня провожала жена на сносях, мама и теща. После отхода поезда жену сразу с вокзала отвезли в роддом. И вот в пути я получаю телеграмму (храню ее до сих пор): “ЖИТОМИР ПОЕЗД 19 ВЫШЕДШИЙ ЛЕНИНГРАДА ДЕСЯТОГО 12 00 ВАГОН 7 ПАССАЖИРУ КАРАСЕВУ ЛЕОНИДУ ПОЗДРАВЛЯЕМ ДОЧКОЙ ЦЕЛУЕМ ЖДЕМ ПИСЬМА МАМА”. Так появилась на свет моя старшая дочь Лена. Естественно, радости моей не было предела. Радовались и ребята. И мы славно (даже чересчур) отметили это событие.
Служба на Дунае для военно-морской карьеры ничего не давала. Ведь река – это не море, а катера – это всего лишь катера. Командиры бронекатеров служили в должности по четыре года и более без какой-либо перспективы. Должностная категория – старший лейтенант. Но что касается самой службы, то была она сложной, трудной и очень интересной. И дала нам эта служба главное – уверенное становление нас как боевых офицеров. Чтобы плавать и выполнять боевые задания на маленьких корабликах (50 тонн водоизмещения) в узкостях на сильном течении, надо обладать достаточным искусством. В этих условиях плавания от командира бронекатера с экипажем 19 человек многое зависело. Воспитывалась самостоятельность в принятии решений и адекватная реакция на быстро меняющуюся обстановку. Было много забавных и полутрагических эпизодов.
Флотилия состояла тогда из 1-го Отдельного Гвардейского Белградского дивизиона бронекатеров, бригады речных кораблей, в которую входили: 2-й гвардейский дивизион бронекатеров, дивизион тральщиков, дивизион десантных кораблей, монитор “Железняков”, а также дивизиона кораблей резерва и многочисленных береговых служб. Штаб флотилии, узлы связи и другие службы находились в Измаиле на 91-м километре реки Дунай. Район боевой подготовки – ниже по течению, в дельте Дуная.
Мой дивизион и 2-й гвардейский имели стоянку в районе 14-го километра Очаковского гирла Дуная. Боевая подготовка была очень интенсивной. Начиналась в марте-апреле и заканчивалась в октябре-ноябре. И все это время мы находились в отрыве от своих семей, живших в Измаиле. Дома я бывал в лучшем случае один раз в месяц на короткое время. Как пример интенсивности боевой подготовки, можно привести число стрельб, проводимых дивизионом. Когда я был флагманским артиллеристом, только зачетных стрельб было не менее ста. И это не считая всяких подготовительных стрельб. Стреляли мы из артустановок калибра 76 и 85 мм боевыми снарядами, так как стреляли в основном по береговым целям, а для корректировки стрельбы необходимо было наблюдать разрывы снарядов.
Командир бронекатера гвардии старший лейтенант Карасёв сходит на берег
1-й Отдельный Гвардейский Белградский дивизион бронекатеров за год до моего прибытия на службу вернулся с Верхнего Дуная, из Австрии, города Линц под Веной, где он находился после войны. О боевых заслугах дивизиона говорит тот факт, что в нем во время войны четверо получили звание Героя Советского Союза: Абдарахманов, Великий, Воробьев и Соколов. С меня свела судьба позднее в Севастополе. Он был командиром корабля, бывшего крейсера “Ворошилов”, предназначенного для испытаний новых комплексов ракетного оружия. Я был командиром БЧ-2, а Боря Пукин – командиром БЧ-1.
В общем, я оцениваю службу на Дунае, как очень интересную, но абсолютно не карьерную. Кто это понял раньше, тот всеми правдами и неправдами с Дунайской флотилии стремился уйти. Рано ушли Боря Петров, Сережа Никифоров, Гера Александров, Аркаша Павлов и другие. Ушел Ваня Краско, и слава Богу, иначе русская культура не досчиталась бы одного Народного артиста, а мы чуть-чуть меньше гордились бы нашим выпуском. Ушел Игорь Махонин, обреченный, благодаря хорошим командирским качествам, на большую карьеру, которую и сделал, став заместителем Главнокомандующего ВМФ по тылу и адмиралом. При этом уместно сказать, что в 1980-е годы многие командные высоты в ВМФ заняли наши однокашники: адмирал флота К.В.Макаров – начальник Главного Штаба, разведку возглавил вице-адмирал Ю.П.Квятковский, тылом ВМФ командовал вице-адмирал И.Г.Махонин. В Главном Штабе ВМФ и в Генеральном Штабе Вооруженных Сил служили в это время еще несколько однокашников. Надеюсь, что они сами об этом напишут.
До конца, то есть до расформирования флотилии в 1961 году, оставались на Дунае Юра Крылов. Юра Пузыревич и Виктор Хмарский. Как я уже писал, служба на бронекатерах была очень интересной. Матросы и мичманы (два старшины команды – комендоров и мотористов соответственно) любили свои корабли, ухаживали за ними, с нескрываемой гордостью носили гвардейские ленточки на бескозырках и значки на форменках и кителях. Гвардейские значки специально изготавливались по типу тех, которые носили моряки во время войны. Не помню ни одного случая, как теперь называют, неуставных отношений (дедовщины), хотя матросы . когда я пришел на катер, служили по пять лет. Наши семьи жили в Измаиле – отличном южном портовом городе. В то время – областном центре. В городе был богатый базар и вещевой рынок. В магазинах – горы (пирамиды) банок с дальневосточными крабами. Очень хороший дом офицеров, где мы часто проводили зимние вечера. После приезда жены с дочкой в 1954 году мы снимали комнату с земляным полом, а через три года мне дали хорошую комнату в коммунальной квартире в хорошем доме в центре города.
Все наше житье-бытье описать, разумеется, невозможно. Как я уже говорил, были и комические, и драматические, и трагикомические эпизоды и в жизни, и в службе. Вот один из них. Была суровая зима 1956 года. Дунай рано замерз. Наш дивизион находился на зимнем отстое в Кислицком рукаве дельты Дуная. Жили мы в плавказармах. Одной из задач было не дать льду раздавить катера, и лед надо было каждый день окапывать. Домой отпускали раз в неделю. До Измаила километров 35-40. Добираться было очень трудно: дороги замело, транспорт не ходил. В феврале-марте дали нам очередной “сход на берег”. Добраться до Измаила было не на чем, пурга. Юра Пузыревич, Викентий Викторов, я и другие во главе с начальником штаба дивизиона решили идти до Измаила пешком. Вышли в субботу, часов в 11-12 дня, дошли до Измаила поздно вечером. Разошлись по домам. В воскресенье отсыпались, а утром в понедельник пошли к оперативному дежурному по тылу флотилии в надежде, что нам дадут какой-нибудь транспорт. Транспорта не дали. Сказали, чтобы шли по домам и ждали улучшения погоды. Я пригласил Юру и Викентия к себе домой на жареную картошку, которую приготовит Валя. Дома была поллитровая бутылка спирта, которую мы, естественно, “уговорили”. Конечно, сказалась усталость. Вечером, уйдя от нас, Юра и Викентий до своих домов не добрались, а заночевали в чьем-то дворе. Утром их обнаружила хозяйка дома и сообщила в комендатуру.
И надо же так случиться, что как раз в это время пришло письмо ЦК КПСС “О пьянстве на флоте”. И тут, пожалуйста, – горяченький пример! Политотделу флотилии надо было отчитаться о проделанной работе. И он отчитался. У Юры и Викентия сняли по звезде с погон, мне же комдив выдал пять суток ареста, а по партийной линии влепили “строгача с предупреждением” и формулировкой: “За организацию коллективной пьянки в рабочее время, распитие казенного спирта и неискренность перед партийным бюро”. А почему – неискренность? Да не хотел впутывать в эту историю жену, которую уже начали таскать по инстанциям. Потом было заседание военного совета флотилии, на котором раздалбываемых было четверо – прибавился Аркаша Павлов, который вообще не хотел служить. А мы-то служили нормально, можно сказать, хорошо. Вот только прокол получился. Поэтому Викентия и Юру в этом же году восстановили в звании, а в конце года присвоили старших лейтенантов. Вот так они получили три звания в один год.
Вот еще один интересный случай, на этот раз – боевой. Стрельба ночью звеном катеров по береговым целям – одна из самых сложных задач. Стреляли мы, как я уже писал, только боевыми снарядами. Цели на берегу обозначались специальными имитаторами – электрическими огнями и вспышками. Итак, четыре бронекатера идут в кильватерном строю с небольшим уступом влево без отличительных огней, с заморбличенными (узкая щелочка) кильватерными огнями, по которым правят рулевые. Расстояние между катерами 25-30 метров. Я, как флагманский артиллерист и управляющий огнем, нахожусь на головном катере вместе с комдивом. Задача наводчиков в башнях – после целеуказания держать в прицеле огни на берегу, обозначающие цели. Наводчики (они же командиры башен) по команде командиров катеров после моей команды по рации всем катерам открыть огонь с приходом на дистанцию, должны вести огонь с максимальной скорострельностью. Первые выстрелы должны быть с трассирующими снарядами, чтобы наводчикам можно было скорректировать стрельбу. После первого же выстрела рулевой на моем катере ослеп от трассера и вильнул так, что наводчик сзади идущего бронекатера схватил в прицел не береговой имитатор цели, а наш заморбличенный кильватерный огонь, и произвел выстрел по нам.
Комдив дико закричал: “Карасев! Дробь, дробь, такую-то мать!! Мичман, закрывай кильватерный!”. Пока моя “дробь” дошла до других катеров, а мичман-контролер на стрельбе закрыл шапкой кильватерный огонь, над нами с жутким воем пронеслось несколько 76 миллиметровых снарядов. Одного из них с лихвой хватило бы, чтобы разнести нашу рубку и нас в ней в щепки. К счастью, пронесло. Подобных случаев и случаев, связанных со сложностями плавания и маневрирования на реке, было много.
Интересны были штурманские походы вверх по Дунаю, аж до Австрии. Вот где Дунай по настоящему голубой. В низовьях он жутко грязный. После купания надо было с тела смывать шматы глины. Зато рыбалка хороша! И разная. Бывало, стоишь в дозоре, на учениях или в помощь пограничникам. Бронекатер замаскирован ветками и камышом так, что с пяти метров не заметишь (искусство!), и вдруг рядом проплывает рыбак, а на кукане у него за кормой белуга килограммов на пятьдесят. Тут же его, ошарашенного, к борту. Покупаем почти за символическую цену его улов. А в белуге не менее десяти килограммов черной икры. Сразу же рыбку и разделывали (не буду расписывать технологию). Свежепросольная икра – чудо! Никогда до этого ничего подобного не ел. И мое семейство в восторге. А вино местного приготовления – смак! С клубничным привкусом. Местные жители на островах в речных протоках между рядами виноградных лоз сажали клубнику. И каким-то непонятным образом виноград приобретал вкус клубники.
Про селедку дунайскую, подаваемую на стол только верховным правителям, можно складывать легенды. На сковородку масла не надо – сама себя обжаривала. А свежепросольная – вообще объедение. Подобную селедку – астраханский залом – я узнал лишь много позже, когда в 1980-1990-х годах стал ездить в отпуск в дельту Волги под Астрахань. Впрочем, эта тема бесконечна.
Получал я тогда, в общем-то, гроши: оклад командира катера 1200 рублей + 200 рублей “за прислугу” + 500 (600) рублей за звание. Итого: 1900-2000 р. + 30% “плавающих”. Но жить было можно, даже с семьей. В 1959 году нас в Измаиле было уже четверо: в декабре 1958 года родилась вторая дочь – Оленька. Как-то мой бронекатер стоял в ремонте на заводе в Измаиле – меняли старые, еще военных времен моторы на новые дизеля. И вот однажды пришла в завод на ремонт подводная лодка, а на ней помощником Коля Калашников. Интересно, помнит ли он нашу встречу?
Не забуду Вилково – нашу “Северную Венецию”. В самом низу Дуная, в начале ее дельты у Очаковского гирла есть городок, известный еще с Суворовских времен как . По легенде, а может и по правде, его посещал А.С.Пушкин, путешествуя по Бессарабии. Чудный городок. Вместо улиц – каналы и канальчики, называемые ериками, по которым в лодках передвигался посадский люд. Жили в городке в основном рыбаки с семьями. Одно лето я там для жены и дочки снимал хату. Из Вилково ездили на берег моря купаться. Воспоминания на всю жизнь.
Служили и жили мы на Дунае дружно. Часто встречались семьями. Особенно были дружны с Крыловыми и Александровыми. Любопытно, что командиром моего звена бронекатеров был Алексей Иванов – выпускник нашего училища 1952 года. Дунай и служба на Дунайской флотилии оставили самые светлые воспоминания у меня и моей жены, несмотря на все сложности службы и быта. Это была молодость и этим, я полагаю, все сказано.
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
_steams_through_the_Mediterranean_Sea.jpg)