Штурман подводной лодки употребил казённый спирт не по прямому назначению и по этой причине на некоторое время выпал из реальности и уклонился от своих обязанностей. Утром командир потребовал показать своё место. Штурман показал на карте район величиной с Чёрное море и виновато проблеял командиру: «Где-то здесь». Командир: «Акустик! Осмотреть горизонт?» Акустик : «Правый борт эхо пеленг 18 градусов, пеленг изменяется влево, дистанция 15 кабельтовых, предполагаю сухогруз!» Командир: «Носовые аппараты товсь! Аппарат №1 Пли!» Радист: «Слушай СОС, координаты штурману! И чтобы в последний раз! На вас разгильдяев, алкоголиков сухогрузов не напасёшься!»
Во времена социалистических соревнований руководство двух морских городов Севастополя и Одессы решили соревноваться по чистоте городов. Как говорится, ударили по рукам и назначили даты контрольных проверок. Первыми приехали проверять одесситов севастопольцы. Походили, поездили по городу, пожевали губами и сказали: «да, неплохо, неплохо, но……, приезжайте к нам». Перед приездом комиссии из Одессы, в город прибыл вагон семечек подсолнуха, и бригадой сопровождения был распродан по бросовым ценам по всему городу.
В кают-компании после ужина идёт трёп. Один из старших офицеров излагает своё видение семейной жизни. – «Главней всего погода в доме. Приходишь из похода, позвони жене и скажи, что будешь дома через час или полтора. Открываешь дверь, а тебя встречает жена. В одной руке рюмка водки, в другой солёный огурец, в зубах подол платья. В квартире чисто и порядок. А остальное – ерунда».
У трапа торгового судна отирается мужик. Очень надо уйти «подальше от грешной земли». Судно готовится к отходу. На борт периодически поднимаются люди. У людей на причале он спрашивает, кто заходит на судно. Ему говорят: Это боцман. Это штурман. Это лоцман. Мужик направляется к трапу, но его останавливает вахтенный у трапа, и спрашивает: «Вы куда?», на что следует ответ: «Я Кацман».
Пассажирский пароход в море застала непогода. При заходе в один из портов пассажиры выходят на берег посмотреть город. Один из пассажиров, проходя мимо капитана, говорит: «Пароход Ваш дерьмо, и управлять Вы им не умеете!» Капитан: «Объясните, в чём претензия?» Пассажир: «Как будто вы не видели, как качало, как болтало!» Капитан: «Так ведь шторм был, волнение на море!» Пассажир: «А Вы бы между волнами, между волнами!» Несколько часов спустя с берега возвращаются на борт пассажиры, идёт сильный дождь. Капитан видит, как пассажир-брюзга поднимается на палубу мокрый до нитки, подходит к нему и с удивлением в голосе спрашивает: «Где это Вы сумели так промокнуть?» Пассажир с раздражением: «Вы что, не видите, что идёт дождь?» Капитан: «а Вы бы между каплями, между каплями!»
По причалу торгового порта идёт бич. На крыле мостика одного из судов видит капитана и кричит ему: – «Кэп! Тропические кочегары нужны?» Капитан, внимательно осмотрев претендента на должность: – «Нет, не нужны!» Бич: – «Молодец, разбираешься, ой как я бы тебе накочегарил!»
Молодой амбициозный капитан портового буксира недоволен своим судном. Хотелось в море, в океан, на океанский лайнер, а назначили… Особое раздражение у него вызывал гудок буксира. Таким несолидным и писклявым этот гудок ему кажется. Представился случай, и капитану удалось добыть гудок со списанного океанского лайнера. Установил он новый гудок и получает очередное задание оказать помощь в швартовке большому кораблю. Даёт команду сняться со швартовых. Затем на всю гавань ревёт басом гудок, оповещая об отходе судна. Капитан даёт «малый вперёд». Винт не крутится, а из машинного отделения вылезает механик и докладывает, что весь пар израсходовали на гудок, и ход можно будет дать минут через 15, когда в котле поднимется давление.
У курсанта заканчивается отпуск. Из города Омска, в своё училище в Ленинграде, курсант даёт телеграмму командиру роты. «Потерял проездные документы, иду пешком».
"Теория и устройство корабля" - предмет довольно сложный. Курсант из отпуска даёт телеграмму в родное училище на кафедру ТУК: «Принимаю жидкий груз, теряю остойчивость. Подпись. Курсант Туковец».
Ранее записывались анекдоты, услышанные от друзей и товарищей. Далее будут записаны анекдоты, выбранные из Интернета.
Сменный экипаж прибыл домой на отдых. Примерно через месяц жена штурмана говорит: «Вот механик ваш всю сантехнику в квартире поменял, а электромеханик новую разводку сделал. Такие светильники установил, закачаешься! А ты всё диван продавливаешь, в этот дурацкий ящик пялишься да книжки читаешь! Сделал бы, что нибудь, для дома!» Штурман встаёт с дивана: «Я на балкон, буду думать, что сделать для дома, мне туда принесёшь большую кружку крепкого кофе и бинокль!»
Штурман заболел. Судовой Айболит осмотрел больного и сидит задумавшись. Капитан спрашивает доктора: «Доктор, положение серьёзное?» Доктор: «Я пытаюсь вспомнить, кто у нас разбирается в навигации!»
Швартуется корабль. На берегу толпа встречающих и зевак. Матрос бросает выброску и кричит «полундра». Лёгость выброски попадает в голову одного из зевак и посылает его в нокаут. Швартовка закончена, и матрос пришёл проведать пострадавшего. Пострадавший: «в следующий раз, когда будешь бросать «полундру», кричи «берегись»!»
Капитан записывает в судовой журнал: «Сегодня штурман был пьян». На следующий день штурман пишет в судовом журнале: «Сегодня капитан трезв».
Телевизионные новости: «Вчера в 2 часа 35 минут по местному времени в Тихом океане американский авианосец столкнулся с айсбергом и затонул». Приказ по министерству обороны: Товарищу айсбергу объявить благодарность.
Письмо домой: «Дорогая мама! Я пошёл служить на флот, потому что мне нравится чистота и порядок. Теперь я узнал, кто наводит чистоту и поддерживает порядок»
На пароход средних размеров идёт посадка желающих попасть в Израиль. У трапа офицер кавказской внешности продаёт билеты и проверяет документы. Посадка идёт уже несколько часов, а на пароход всё прибывают и прибывают люди. Мужик на пирсе спрашивает у офицера: «Слушай, похоже ваш корабль безразмерный. Столько народу вместили!» Офицер: «Нэ бэзразмэрный, а бэздонный, дарагой!».
Капитан на личном автомобиле едет куда-то, и вдруг мотор глохнет, машина останавливается. Капитан выходит из машины, открывает капот, и, обращаясь к двигателю, говорит: «Ну, и когда же у нас снова будет ход?»
После крушения корабля в шлюпке оказались механики и мотористы. Решают, в какую сторону плыть. Пытаются определить, где север. Один механик вспоминает, что север там, где на дереве растёт мох.
Юнга в словаре морских терминов и слов не нашёл ни одного слова из команд, подаваемых боцманом.
Корабль в океане терпит бедствие. Команда пытается что-то починить, капитан ходит злой. Пассажиры нервничают. Один из пассажиров обращается к капитану: «Скажите, сэр, сколько до ближайшей земли и в каком направлении?» Капитан: «Одна миля, сэр, вниз по вертикали!»
Моряк вернулся домой из дальнего плавания, весь увешан подарками, руки тоже заняты. Стоит перед дверью своей квартиры и пытается нажать на звонок. Не получается. С верхнего этажа спускается старушка, знавшая его с пелёнок. «Захаровна, нажми на звонок, пожалуйста, у меня не получается, руки заняты». «А ты, Феденька, рогами, рогами!»
По заявке жены моряка дальнего плавания Ивановой, наше радио исполнит для моряка Иванова песенку «В нашем доме поселился замечательный сосед».
Супертанкер в густом тумане, не сбавляя хода, по расписанию следует в точку загрузки. На индикаторе локатора прямо на курсе появилась цель. Вахтенный офицер хватает микрофон и на частоте общего вызова орёт в эфир: – «Я супертанкер, судно у меня на курсе, немедленно отверните!» Через некоторое время на той же частоте ответ: – «Я маяк на скале…….Отворачивайте сами, если очень нужно!»
А старик рассказывал, что в старину маяками называли костер, разложенный рыбаками, указывавший путь кораблям; «огненными маяками» называли огни, зажигавшиеся на берегу, а «дневными маяками» — столбы и груды камней; что Петр Первый приказал зажигать маячные огни на Петропавловской крепости, построил маяки на Азовском и Белом морях, заботился о безопасности кораблей в Финском заливе. Смотритель показал нам моторчик, вращающий диск рефлектора, большие линзы цилиндрической формы, окружающие огонь; включил аварийную ацетиленовую горелку.
— Во время войны, — говорил он, — маяки сослужили большую службу. Когда Севастополь находился в осаде, маяк светил нашим кораблям, подвозившим продовольствие и боеприпасы защитникам города. Немцы бомбили маяк беспрерывно. Но каждую ночь над маяком загорался яркий огонь. Немцам удалось, наконец, разрушить маячную башню и перебить людей... Сын мой там тоже погиб, — сказал он, вздохнув, — но на смену пришли новые люди и снова зажгли огонь на развалинах... А на Ладожском озере, в трех километрах от линии фронта, тоже светил маяк. Враги разрушали его день за днем, но погасить так и не смогли. — На этом маяке, — сказал Костромской, — служил Родион Тимофеевич (так звали смотрителя). С рейда донесся призыв горна. На палубе «Севера» начиналась вечерняя поверка. Нам пора было возвращаться. На обратном пути Фрол размышлял вслух: — Смотри, пожалуйста, невидный какой старикашка, формы не носит, а у него, пожалуй, и орден есть. — Орден Ленина. — Откуда, Кит, знаешь? — Заметил под бушлатом.
— Ну, что ж, за такое дело он заслужил! А ну, Платон, — спросил Фрол шагавшего перед нами Платона, — что ты видел сегодня? — Маячную башню. — Сам ты — маячная башня! Ты настоящего человека видел! Такого, как батя твой, настоящего человека! Хотел бы я, когда доживу до их лет, не одряхлеть, не согнуться, в их годы быть таким же, как они... И Фрол обернулся, чтобы еще раз взглянуть на смотрителя, стоявшего на пороге. Пока мы добрались до парусника, стемнело, и «Север» осветился огнями. Поужинав, я вышел на палубу. На баке товарищи, сидя кружком, слушали чьи-то рассказы. — Кит, — позвал Фрол, — иди послушай, какие истории водолаз рассказывает. И не «травит», представь, все похоже на правду. — Послали меня на Ладожское озеро в невыносимый мороз, — рассказывал широкоскулый матрос с лицом, обтянутым глянцевой коричневой кожей. — Танкетка одна провалилась в промоину. Водитель едва успел выскочить. Луна в эту ночь ярко светила, нашу машину хорошо было видно на льду, и фашисты ее обстреляли. Попасть — не попали, мы добрались до места; командир меня спрашивает: — А не трудно тебе будет, Тарасов, работать? Мороз-то ведь сорок градусов! — Что мороз, — говорю, — когда надо танкетку выручать! А водитель вокруг меня крутится и все просит: «Выручи, дружок, выручи». Никогда я до тех пор, по совести, под лед не лазил и с утопшими танкетками дел не имел. Спустился на грунт. Осмотрелся, нет ли где мин. Вижу — танкетка стоит; попросил сверху стропы. Подали. Вдруг почудилось мне, наверху что-то неладно. Нет, воздух качают, значит — порядок. Застропил я носовую часть, потом кормовую, а на сердце все как-то не по себе...
Вылезаю на лед, мой дружок, Андреев, снимает с меня , а руки дрожат. — Ты чего? — спрашиваю. — Да нет, ничего. Только когда до казармы добрались, прорвало его: — Ну, Тарасов, не думал я, что с тобой свижусь. — А что? — Как только ты спустился под лед, какой-то сукин сын из леса ракету пустил. Тут как начнут по нас палить, дьяволы! Все на снег полегли, только я да водитель, что за свою танкетку болел, продолжали тебе воздух качать. Качаю я, а сам думаю: а что если где снаряд под лед ахнет, да в воде разорвется? Ведь тут тебе и капут, приглушат тебя, ровно рыбу... ...Да, вот какие дела. Ну, а больше мне под лед лазать не пришлось. Закурить есть, ребята? Со всех сторон к нему потянулись папиросы и сигареты. — Слыхал? — спросил Фрол, спускаясь в кубрик. — Слыхал. — Выводы сделал? — Сделал. — Какие? — Что не ты один, Фролушка, попадал в «вилку». — Ты что, мысли научился читать? — изумился Фрол. — Почему читать мысли?
— Да ведь я то же самое подумал. Куда ни взгляни, повсюду настоящего человека встретишь. Давеча — этот старче на маяке, нынче — водолаз. Сидит человек, ты его в первый раз в жизни видишь, и такое рассказывает, что у тебя дух замирает, а по его словам — как будто ничего он особенного не сделал. Ты знаешь, Кит? Всю жизнь мне казалось, что раз я катер в базу привел, так такое сотворил — во! (он широко развел руками), а выходит на деле всего-навсего — во! (он прижал большим пальцем кончик мизинца).
* * *
На другой день «Север», покинув рейд, вышел в море. Скучать было некогда. Командир и боцман не оставляли нас без дела. Учебные тревоги следовали одна за другой, и мы то дружно тушили «пожар», что было захватывающей игрой, то заделывали обнаруженную «пробоину». Горнист играл боевую тревогу, звенели колокола громкого боя, на нок-рее взвивался флаг, и мы, захватив противогазы, разбегались по боевым постам. Всех забавлял Ветер, который, по тревоге, навострив уши, во всю прыть отправлялся на камбуз. Часто проводились парусные учения. По свисту боцманской дудки мы за матросами «Севера» бросались на свои места, по зычной команде Слонова поднимались по вантам и разбегались по реям, забыв об опасности. Не все у нас получалось, опыта еще не было, бывало и снасть заедало, и тогда на помощь приходили матросы, но в конце концов «Север» все же покрывался парусами, как крыльями, и несся вперед... Мы обучали товарищей гребле. Гребцы спускали на воду шлюпки, и Фрол, подражая боцману, зычно покрикивал: «По банкам не ходить», и командовал: «Протянуться! Уключины вставить!» Потом слышалось за бортом: «Весла-а! На воду!.. Раз, два-аа... Бубенцов, как сидишь?.. Правая на воду, левая табань... Суши весла!»
Но иногда из-за борта доносились выражения, не предусмотренные уставом, и тогда боцман басил: «Живцов!» — «Есть Живцов!» — отзывался Фрол из-за борта. «Поаккуратнее!» — «Есть поаккуратнее!.. Разговорчики! Серегин, руки на борт не выставлять!..» Пылаев учил новичков разбираться в сигналах: — Глядите, на нок-рее «Дружного» — ноль-ноль. Это значит кораблям идти осторожнее, «Дружный» ведет водолазные работы. Молодой штурман лейтенант Полухин проводил с нами занятия. На палубу выносили столики, раскладывали карты. Я с интересом наблюдал за Полухиным; он был недавно выпущен из училища, но держался уверенно, как подобает столь важному на корабле лицу. Ведь это штурман прокладывает путь корабля на карте, зарисовывает берега, производит астрономические наблюдения для определения места корабля, следит за верностью компасов, за хронометрами. Штурман должен знать, как свои пять пальцев, рельеф берегов днем, звездное небо и маячные огни ночью, должен быть лучшим на корабле рулевым. Полухин обучал нас, как обращаться со штурманскими приборами — компасом, лагом, секстаном, эхолотом, радиопеленгатором; он говорил: — Запоминайте характерные черты берегов. Представьте, вы ведете корабль. Берег открылся на короткое время; коли знаете его хорошо — используете для ориентировки... Взгляните — перед вами два соседних участка. На обоих одинаковый лес, но в одном лесу — просека, а в другом — нет. Заметили? Запоминайте. Во время войны один командир катера, высаживая разведчиков, не потрудился запомнить такие же признаки, спутал два разных участка берега и чуть было не сорвал операцию. Вечером мы под руководством Полухина практиковались в прокладке.
Упражнения с пеленгатором курсанта Владимира Брыскина.
Вершинин, всегда присутствовавший на занятиях, говорил: — Когда я стоял на штурманской вахте, я особенно остро чувствовал свою ответственность. Одно дело — вести прокладку в училище, в классе или даже на корабле, на учебном столике, другое — в походе, на мостике, где ошибка в расчетах грозит не двойкой в журнале, а аварией... Я всегда себя спрашивал: правильно ли я проложил курс, точны ли и безошибочны ли мои расчеты? Ведь я отвечаю за всех этих безмятежно спящих людей... — Помнишь, — сказал Фрол, когда мы остались вдвоем, — старик Бату говорил в Тбилиси, что мы будем наперечет знать все звезды? Мы теперь с ними на «ты». — И Фрол, задрав голову, стал перечислять сверкавшие над головой созвездия — Большой и Малой Медведицы, Персея, Лебедя. — А все же нам еще до Полухина ох, как далеко! — кивнул Фрол на мостик, где в тусклом свете освещенных приборов командир совещался со своим юным, но уверенным в себе и в своих расчетах штурманом и, надо полагать, вполне ему доверял. «Север» бороздил море. Балтика жила трудовой, напряженной жизнью. То встречался тяжело груженый транспорт, то спешили на траление тральщики; на них с завистью поглядывал Зубов. То проходил, нагоняя волну, стройный стремительный крейсер, неслись торпедные катера и, прежде чем их успеешь разглядеть, исчезали, оставляя за собой пенистый белый след. Встречались и парусники учебного отряда; мы, выстроившись по борту, приветствовали товарищей. Все втянулись в корабельную жизнь; никто не увиливал от аврала, приборки, даже от стирки белья, которой никогда раньше заниматься не приходилось. Труд не тяготил — радовал. Приятно было, взглянув на чистую палубу, сознавать, что вымыл ее ты, а не другие. Приятно было надеть выстиранную и выглаженную тобой самим форменку. Приятно было взглянуть на свое отражение в «медяшке» — ты сам ее драил.
Труд всех сдружил — не было ссор, пререканий. Состязаясь, мы взбирались на мачты, приучали себя к высоте, привыкали чувствовать себя над палубой легко и уверенно. С жаром мы практиковались каждый день в гребле, чтобы на гонках выйти на первое место. И изумительно радостное было чувство, когда твоя шлюпка приходила к финишу первой! А когда корабль шел под парусами среди ясного летнего дня, было отрадно сознавать, что поставлены паруса тобой и твоими товарищами. И стоило поглядеть на нас во время купания! Тела стали коричневыми, мускулы налились, носы и лбы облупились. Прыгали в море со шкафута; в воздухе мелькало коричневое в голубых трусах тело, оно врезалось в спокойную воду, и вот появлялась отфыркивающаяся, стриженая наголо голова. У обоих бортов дежурили шлюпки. Вершинин, прохаживаясь по палубе, следил за купающимися, а наш командир роты подзадоривал пловцов, плавая с ними наперегонки. Боцман тоже подбадривал нас. Фрол вызывал Платона и, раззадорив, кричал: — Кит, за нами держи! И мы проплывали вокруг корабля. Игнат щелкал «лейкой». Мне было нелегко угнаться за фотоаппаратом, но все же в моем альбоме накопилось много рисунков; вот Фрол, напружинившись, прыгает с бугшприта в море; боцман Слонов, надув щеки, дует в дудку, сзывая матросов; курсанты, раскачиваясь на мачтах, крепят паруса; корабельный пес Ветер не отстает от своего друга, и за круглой головой кока скользят в воде острые собачьи уши. Однажды я рисовал, а Ветер сидел у меня за спиной и заглядывал через плечо в альбом. Я сунул ему кусок сахара.
Купание с борта УПС "Нахимовец" ("Лавена";).
Подошел Гриша. — А ведь ты настоящий художник, Никита. — Ну, чтобы быть настоящим художником, надо много учиться. — Разрешите полюбоваться, Рындин? — спросил, подойдя Вершинин. И стал перелистывать плотные листы ватмана. — Я не большой знаток живописи, но, мне думается, в Ленинграде надо показать ваш альбом понимающим людям. Вам надо учиться. Мы с Игнатом устроили выставку. Кок, ценитель искусства, позвал меня в камбуз и угостил слоеными пирожками. Мне пришлось нарисовать ему на память портрет его «Ветра»
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Важное
Важное
Важное
Важное
