Алексей Борисович Суров, выпускник ЛНВМУ 1976 г., контр-адмирал, начальник Нахимовского военно-морского училища (выпускник 1976 г.)
Ленинградское Нахимовское военно-морское училище было создано в соответствии с Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 21 июня 1944 г. № 745, после полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Училище предназначалось для обустройства, воспитания и обучения сыновей защитников Родины, погибших на фронтах Великой Отечественной войны и юных бойцов — юнг и сынов полков, на груди которых сверкали боевые награды. Своё имя училище получило в память о славных традициях русского флота, в честь выдающегося русского адмирала П. С. Нахимова (1802–1855), героя Крымской войны, чья судьба для многих поколений стала примером верности Отечеству, воинского таланта и несгибаемой стойкости духа. В отремонтированном голубом здании Городского училищного дома имени Петра Великого на Петроградской набережной, 7 ноября 1944 г. за парты сели первые 425 мальчишек. Первый выпуск из Ленин градского НВМУ состоялся в 1948 г.
В связи с закрытием Рижского НВМУ (1953 г.) и Тбилисского НВМУ (1955 г.), Ленинградское НВМУ осталось единственным в СССР, каким остаётся и поныне. На него легла ответственная задача по подготовке будущих военных моряков советского-российского ракетно-ядерного флота. Для многих поколений воспитанников обучение в НВМУ стало опытом живого приобщения к героическим традициям Российского Флота. В образовательной системе училища помимо общенаучных дисциплин важное место занимают изучение теоретических основ военно-морского дела, гребля, выходы под парусом, шлюпочная и корабельная практика, а также занятия по строевой и физической подготовке. Важной составляющей практической подготовки нахимовцев являются практики на учебных кораблях ВМФ, в том числе с посещением портов зарубежных государств, таких как Финляндия, Голландия, Дания, Англия, Франция, Греция, Италия, Болгария, США и др.
На протяжении всей истории НВМУ, начиная с 1945 г., воспитанники училища — нахимовцы традиционно принимают в военных парадах на Красной площади в Москве и на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге. В училище ведется интенсивная многоплановая воспитательная работа, культурно-патриотическая работа, направленная на формирование у нынешних нахимовцев высоких психологических качеств товарищества и взаимовыручки, исполнения воинского долга, чести и достоинства будущих морских офицеров. С момента образования Нахимовского училища тысячи выпускников стали офицерами флота, многие из них — адмиралами, командирами подводных лодок, надводных кораблей, соединений и частей ВМФ, морской пехоты и морской авиации. Звания героя России удостоены контр-адмиралы А.Берзин, В.Хмыров, морской летчик генерал-майор Т.Апакидзе, капитаны 1 ранга С.Справцев и А.Опарин. Среди выпускников училища — учёные, военные педагоги, деятели культуры и искусства, государственные и общественные деятели.
Фамилии выпускников НВМУ всех выпусков навечно красуются на перилах центрального трапа училища. Это одна из необычных традиций НВМУ, которую выпускники с благодарностью почитают и поддерживают. В честь 60-летия НВМУ в 2004 г. у фасада главного здания училища на Петроградской набережной в торжественной обстановке был открыт бюст адмиралу П. С. Нахимову. В 2014 г. Нахимовское училище отмечает свой славный 70-летний юбилей, и вместе с другими довузовским военно-учебными заведениями страны, созданными в 1943–1944 гг., продолжает славные кадетские традиции воспитания российского юношества в духе служения своей Родине с детства.
К сведению участников и гостей юбилейных торжеств! Информацию о праздновании и изменениях в ней см. на сайте
Володя – адмирал по праву: Лихой моряк и командир по нраву. Как хорошо быть адмиралом. А адмиральшей – не совсем: Колючки, что судьба собрала, Преодолеть дано не всем.
При неприятностях в морях Мы не слыхали «Ох» и «Ах». И не сыскать нам , ей же ей, На всех флотах, во всей округе Жены надёжней и милей Прелестной Вовиной супруги!
Жена и друг, порой писатель, Всегда корректор и издатель… Он быть бы без неё не мог Как жить без глаз, без рук и ног… Вдвоём от юности до старости Они в трудах находят радости!
— Чего же ты дома валяешься? — Сам себе хозяин. Что хочу, то и делаю. Не маленький. Дмитриев стоит за моей спиной. Он говорит, обращаясь к Ефрему:
— Вот видишь, я выиграл спор-то... Говорил тебе: наш Карась на весь белый свет. Как же это его величество Владимира Якумовича смели покритиковать? Он этого, видишь ли, вытерпеть не может. Я вскочил с дивана: — А что они меня позорят при всех, на весь город? Клоун я им, что ли? — Кто они? — строго спрашивает Дмитриев. Спрашивает и пристально смотрит мне в глаза. Понимаю, ждет прямого ответа. Брови сдвинулись, глаза злые. Знаю его хорошо, а вот таким никогда не видел. И вдруг ясно вспоминаю, как мы вместе с Васей и Ефремом просиживали бессонные ночи в поисках технических решений, как радовались своим удачам. — Кто они, я тебя спрашиваю! Василий, верный друг и товарищ, теперь спрашивает, словно прокурор. Одним своим вопросом сбил меня с «твердых» позиций, и я не знаю, что ответить. Молчу. — Выходит, что они — весь цех? И все неправы? Нет, ты перестань ходить по комнате! И не молчи. Значит, только Карасев Владимир — носитель правды, а остальные... Кутейников пытается примирить нас: — Ладно, Вася, нападать. Сам видишь, Володька переживает. Стыдно человеку. — Брось, Ефрем, эту поповскую проповедь. Не ты ли задумывался, когда мы наше дело начинали? А он про оглобли говорил. И кто же подводит? — Значит, по-твоему, правильно, что по всему Ленинграду на Карасева карикатуры таскают? — спрашиваю. — Ты лучше иначе вопрос ставь. Вал запорол? Было такое? — Ну было. — И сейчас еще дело не ладится? — Ну не ладится. — Нет, ты без «ну» отвечай. Кто же за это в ответе? Наладчик на станке кто? — Ну я.
— Опять «ну». Вот и получается, что за дело тебя ругали, не зря ребята тебя для выбрали. Ты скажи: карикатуры-то вообще рисовать можно? Или по-твоему только на других, а на товарища Карасева Владимира Якумовича запрещается? А? Я молчу. Мне нечего сказать. Но Василий не унимается, кудряшки бьются на лбу, слова, каждое с дырочкой, так и летят: — Ты знаешь, — говорит Дмитриев, — я бы на тебя сейчас вторую карикатуру нарисовал. Да перестань ты, говорю, комнату шагами мерить! И еще на собрании прочистил бы с песочком. Смыл бы с души твоей накипь. Отдраил бы по первое число. И откуда это у тебя? «Откуда?..» — я вместе с ним задаю себе этот вопрос. — Нет, ты скажи, откуда? — не отступает Василий. — Вспомни, кто ты? Или ум обида застила? С кем Зимний брал, против колчаковских офицеров воевал, из Питера Юденича гнал, громил кронштадтских мятежников? И вот теперь краснопутиловский рабочий, что твоя кисейная барышня. Анархия-матушка! Стыдись!.. — Да и так стыдно... Слова вырвались как-то сами собой, неожиданно, от души. И это сразу заметил, мгновенно остыл Вася Дмитриев. — Вот с этого бы и начинал. А то напустил туману. Лицо его стало добрым, глаза ласковыми.
— Эко ты право. Без ума да разума сразу резать... Ведь как нехорошо: и прогульщик. — Кто прогульщик? — почти кричу я. — Ты, — спокойно говорит Кутейников. — Ну, ладно, в жизни всякое бывает. Но давай договоримся, такое в последний раз. Так я думаю: раз я тебе друг — за тебя ответ держу перед обществом, а ты уж за меня. И Василий за обоих. В радости, в горе — друг за друга! Потому к тебе и пришли... Чувствую, отлегло от сердца. И уже когда Дмитриев говорит: «Только не думай, что мы тебя защитим. Еще ругать будем, как друзья умеют...», я не обижаюсь. Понимаю, они правы. И завод, и цех, и люди — все такое мне до боли близкое и дорогое. Не могу же я жить без них. Пусть ругают, если заслуживаю, говорят как хотят о моих ошибках. Только б приняли обратно. Некуда мне от них деться, не смогу никуда уйти от них до конца дней моих. Понял это. Хорошо понял. Наука на всю жизнь. В цехе Решетов поздоровался, словно ничего не случилось. Только в перерыве за обедом сказал: — Ежели от дерева лист оторвался, дерево не погибнет, но лист обязательно . Ты это запомни, Владимир.
А потом встреча с Александром Андреевичем Фоминым — искусным мастером, человеком простым и прямым, из тех, о которых говорят: «что у него на уме, то и на языке». — Здравствуйте, Владимир Якумович! Хороший номер ты выкинул. Не одобряю. Никак. Вроде буржуазного сынка — каприз устроил... Это как называется, а? Два дня не выйти на работу?! А у меня тут конфликт был с американским инженером. Нужен ты был, эх, как нужен! Вот так упрек! Да это не упрек, а праздник для меня! Я нужен, и кому! Самому Фомину, у которого я когда-то учился. Нужен человеку, вооружившему стольких людей своим опытом работы на фрезерном, токарном станках, по высшему классу обучавшему мастерству строгальному и шлифовальному. — Но что же все-таки тут произошло, дядя Саша? — Что, что?.. Был бы вчера, узнал первым, а теперь узнаешь последним, — ворчит Александр Андреевич. — Точно измерить кузов модели надо было, вот что. Словом, снять форму. Понял? — Вроде да. — А как снять? — Не знаю. — Вот и фордовский инженер сказал: «Не знаю. Не выйдет. Нужны стационарные приспособления, которых в России нет, надо Форда запросить». Понял его? У него-то время есть запрашивать. Ну, я кое-что придумал и говорю: «Ладно, мил человек, все-таки я твою блоху подкую». Он переспрашивает: «Как это понять — блоху?» «Как сказано», — отвечаю. «Это невозможно — на лапы блохи подковы сделать». Ну, я ему про туляка того, конечно, рассказал вкратце. А он смеется. Сквозь смех еле слова выдавил: «Вы юморист, мистер Фомин. И любитель . Это хорошо. Сказки вызывают мечту. Я это буду своим детям и внукам рассказывать. Но я скажу, что подковать блоху легче, чем измерить сейчас кузов модели. Сказки сочиняют, а в технике точность нужна. Тут так ковать не годится».
Но Фомин все же «подковал»: измерил модель кузова. Сколотил из дерева раму. На нее нанесли деления. Затем с большой точностью расчертил он кузов модели автомобиля. Простым глубиномером и большим штангелем были произведены сложнейшие промеры. И все это произошло в то самое время, когда я «капризничал». Как неловко мне перед Александром Андреевичем. Может, и вправду я был ему нужен. А в душе неотступно звучит: «А вы-то как мне все нужны, мои дорогие товарищи!» Поздно вечером выхожу из цеха. Невзначай сталкиваюсь с Николаем Николаевичем Остаховым. А может, и ждал он меня. Идем, разговариваем. — Новое дело, знаешь, не так быстро осваивается, — возвращается он к «больной» теме. — Большого внимания требует. И обижаться тут нечего. Не одному тебе досталось. — Это верно, — говорю, — справедливо. А только обидно было. — Не допускай ее до себя, обиду-то. Коллектив помочь человеку хочет. А обида, она плохой союзник, мешает трезво оценивать поступки. Бывает так: вскружилась голова, перехвалили чуток, и человек уже в амбицию. Хорошо, что ты вовремя все осознал. — Ребята помогли, Николай Николаевич. По-рабочему дали понять. Правильно. Выразительно объяснили. Остахов смеется. Потом вдруг неожиданно говорит: — А что, Володя, если тебе написать статью в стенгазету? — О чем? — Да думаю, надо дать другим понять, в чем твоя ошибка, почему за станком недосмотрел. А? Чтоб люди поняли и в другой раз ошибки не допустили. Договорились? Утром написал. Поместили. Это было мое первое выступление в печати.
ЗАКАЗ № 610
Январь 1933 года. На подведены итоги первой пятилетки. Из аграрной страны СССР превратился в страну индустриальную. Гордые, счастливые, мы слушаем по радио, читаем в «»: — У нас не было... У нас есть теперь... Не было черной металлургии — она есть теперь. Не было автомобильной, химической и авиационной промышленности — есть теперь. Не было тракторной промышленности — у нас она есть теперь. А международное значение нашей пятилетки?.. Трудящиеся капиталистических стран уже видят преимущества социалистической системы хозяйства. Пятилетка укрепила в них веру и в собственную победу. Наши хозяйственные успехи усиливают раскол мирового общественного мнения. Даже буржуазные газеты всех стран с удивлением отмечают, не могут не отметить успехи Советского государства. Американский журнал «Нейшен» писал: «Советский Союз работал с интенсивностью военного времени над созидательной задачей построения основ новой жизни... Путеводными точками советских равнин стали не кресты и купола церквей, а зерновые элеваторы и силосные башни. Рабочие учатся работать на новейших машинах. Крестьянские парни производят и обслуживают сельскохозяйственные машины, которые больше и сложнее, чем те, что видела когда-либо Америка. Россия начинает «мыслить машинами». Россия быстро переходит от века дерева к веку железа, стали, бетона и моторов».
. Читал ли этот журнал мистер Мак Грегер? И не его ли свидетельства помогли сформулировать эти заметки? В эти дни января 1933 года в типографии имени Володарского была сдана в набор книга по заказу № 610. Весной эту брошюру с волнением брали в руки рабочие Страны Советов, трудящиеся других стран. Заказ № 610 типографии Володарского — это «Отчет «Красного путиловца» рабочему классу и трудящимся всех стран». Готовили его в канун Нового года всем заводом, читали проект во всех цехах. Спустя столько лет она снова у меня в руках, эта бесценная книжка. Я стал старше на три с лишним десятка лет. А она давно уже стала библиографической редкостью. Маленькая книжка почти потеряла суперобложку, иные листы оторваны и помяты углы. Но так же молодо бьется сердце мое, когда я держу ее драгоценные, нестареющие страницы. «Всем трудящимся СССР, трудящимся всех стран!» — писали краснопутиловцы. И хотя речь шла о тракторах, о пятилетке, о трудовых буднях, понятно, почему писалось именно так. Мы делились своим самым сокровенным, говорили рабочим всех стран: да, Советская страна становится могущественной и не кланяется капиталистам! И показывали, как лживо утверждение буржуазии, будто рабочий класс не способен строить новое. Мы писали о тракторах, турбинах, но рапортовали о победе раскрепощенного труда. На суперобложке книги толпы людей в кепках, шапочках, платках. Похоже на огромную сходку. Высокие деревянные ворота. Забор. Заполнена людьми вся гигантская площадь заводского двора. И вот снова через толпу, через высокие трубы корпусов, через дорогие знакомые лица строго и серьезно глядят цифры «5 в 4!» — «».
Словно переговариваются между собой страницы... Вот фотография «Энтузиасты коллективизации». Красный кумачовый лозунг по краю стола президиума. За столом вместе с другими М.И.Калинин. Вот страница истории — листок-представление к приему на работу М.И.Калинина. Написано — «Мастерство: токарь». И рядом запись, которую заносит в рабочую книжку писарь-охранник: «На храм жертвовать не желает» — первая официальная отметка в революционном «послужном списке» будущего председателя ЦИК СССР. Дышит книжка временем дорогим, словно жизнь заглянула на ее страницы: фотографии, разноцветные монтажи. Говорят за себя документы, беседует с читателем книга. Мы рапортуем, что выполнили пятилетку (теперь уже всего завода) за 3 года 7 месяцев, дали стране первые колонны советских тракторов, научились делать машины, которых никогда до того не изготовляли. Что такое для 1960-х годов тысяча тракторов? И 12 тысяч? И 34 тысячи? Капля в море, неправда ли?.. Кто сейчас, когда на полях одного целинного края работает более 100 тысяч тракторов, когда наши трактора идут в десятки стран мира, на все континенты, кто сейчас помнит легкие четырехколесные «Фордзоны-Путиловцы»? Но с какой гордостью мы отчитывались о них! Это был прыжок от отсталости к прогрессу, от единоличного отсталого сельского хозяйства к колоссальным преобразованиям в деревне. Всего тридцать лет прошло с тех пор. А наша страна уже стала сильнейшей в мире. Это они, первые успехи, казавшиеся нам тогда сказочными, обеспечили весь нынешний процесс нашего гигантского движения вперед.
