На одной из лодок военного времени, уже не плавающей, был командиром капитан 3 ранга Владимир Антипов. Я его знал очень мало и только внешне. Хорошо упитанный, неряшливо одетый, с усиками под носом, что делало его похожим на Чарли Чаплина и Гитлера одновременно, он слыл непроходимым пьяницей и незлобивым добродушным человеком. И когда в Полярный завезли водку в трехлитровых здоровенных бутылках, так называемых «четвертях», это брутто сразу же окрестили «антипкой».
... Пронести такую «антипку» на территорию дивизии незаметно, было просто невозможно. Помощь пришла в образе маячницы, которая обитала здесь же, на территории дивизии, близ пролива, называемого Переймой. Веселая, покладистая, не слишком молодая женщина, она была хорошо знакома с матросами послевоенного призыва. Результатом этих знакомств были пять шустрых детишек примерно от 2 до 7 лет. Четверо из них регулярно питались в матросской столовой, что была тут же, неподалеку, и когда каждый новый, не успевший еще войти в курс дела, дежурный по камбузу пытался отогнать эту ораву, старший резонно отвечал зарвавшемуся лейтенанту: - Настругали, теперь кормите! Это я говорю «настругали» - смышленый мальчик употреблял другое, более подходящее к суровой действительности, слово. Видимо, каким-то, как говорят теперь, спичрайтером подготовлен был хорошо. Вот эту-то симпатичную даму матросы склонили к некоторому отступлению от инструкции по проходу в режимную часть. Нарушение происходило следующим образом. В один из воскресных дней, т.е. дней увольнения личного состава, к проходной дивизии подошла маячница с младенцем на руках и в сопровождении двух нетрезво ухмыляющихся матросов. На КПП у нее документы не стали проверять (кто ж не знает маячнипу!), зато пожилой мичман, дежурный по КПП, соизволили пощекотать ребенка за подбородочек: - У-у тю, тю, маленький... Мичманский палец проник куда-то под пеленочку, и вдруг лицо мичмана исказилось, глаза полезли из тех мест, где они растут - палец наткнулся на что-то холодно-скользкое и безжизненное. Быстро уложили ребенка на столик с документацией и распеленали.
Внутри была «антипка»... На горлышко была плотно надета головка с красной кожурой. Пользуясь общим оцепенением, матросы сбежали.
Разберёмся...
На дверях нашей каюты (так мы привычно величали рабочую комнату, заодно и спальню, в которой стояло четыре двухъярусные койки и четыре стола), вот уже третий день висело написанное от шкодливой руки объявление:
СЕГОДНЯ, АВЧАРАСЬ И ПОСЛЕЗАВТРЕВА ЗДЕСЬ ПРАЗНУИЦА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ К.ЖАБАРИНА. ПОДНОШЕНИЯ ПОД СТОЛ.
В то время Кирилл Жабарин был помощником командира на соседней лодке. На торжествах присутствовал и Антипов. Уже изрядно нагрузившись, он лежал на чьей-то койке, как определял наш штурман Н.Н.Конюшков - «в состоянии аутодафе». Из словаря я узнал, что это исполнение приговора испанской инквизиции, главным образом - публичное сожжение. Но делать краткие заявления он был еще способен.
. Экипаж Антипова располагался в одном кубрике с нашим, шагах в десяти от офицерских кают, вследствие чего матросская жизнь была постоянно «на слуху» у офицеров. Так же точно, как и офицерская у матросов. И вот за дверью происходит следующий скандал. Как стало приблизительно понятно из возбужденного разговора двух матросов (один из которых, как потом выяснилось, был баталером), разговор шел о пропаже ботинок, и вот один требовал у другого замены обуви из БУ (бывших в употреблении), а второй объяснял, что нет у него в БУ ботинок 45 размера. - Я к командиру пойду! - бесновался первый. - А я что? Иди! — истошно кричал второй. Без стука открывается дверь, влетает разъяренный матрос и орет обращаясь к Антипову: - Товарищ командир, ботинки спи... (ну, в общем, украли)! Антипов, поворачиваясь на левый бок лицом к двери: - Пошел на... Матрос оторопело пятится обратно к двери... Слышится такой разговор: - Ну, что сказал командир? - Командир сказал «разберемся». Последняя надежда матроса - командир. Нет, не мог сказать командир «пошел на...» - он сказал «разберемся»... Умница матрос. Хотя и хулиган тоже.
Дорогой читатель, на этом рассказы с запахом спиртного закончились. Закуси, чем бог послал и прости меня за пьянь и ненормативщину. Вернее, за намеки на нее.
Глава V. ВИЗИТ БЕЗ ВИЗЫ
Балтика
Плавание по Балтийскому морю, а тем более в больше напоминает вождение козла на поводке. Представьте - видимость не более 2-х кабельтовых (а это всего-то 370 с хвостиком метров - не разгуляешься), сверху кто-то сыплет то ли мелкий дождь, то ли крупный туман, естественно, никаких берегов, хоть и слышна отдаленная береговая возня. Наш эскадренный миноносец плывет от одного буя до другого и от него до следующего, а основной заботой ходовой вахты является обнаружение этого следующего. Для этой цели, а также для безопасности плавания непрерывно работает радиолокатор, на мостике слезятся пять пар покрасневших от холода, дождя и напряжения глаз, а кроме того на баке бдят два впередсмотрящих. Один бдит от 0 до 45 градусов правого борта, другой от 0 до 45 левого.
Западный ветер в четыре балла гонит крутую злющую волну, с размаху бьет ее о левую скулу форштевня, превращая в облако брызг, наискось перелетающее к правому борту. Мелководье. Винты бурлят мутной водой Эресунна пополам с песком, илом, ракушкой... Идем в Англию. В Портсмут. По курсовому 4 градуса правого борта едва угадывается громада крейсера «Орджоникидзе» - уравнителя нашего ордера. А всего нас трое - крейсер и два эсминца. Крейсером идет в Англию 1-й секретарь ЦК КПСС, а фактически глава государства Хрущев и вместе с ним Председатель Совмина СССР Булганин. Эсминцем идем мы. Визит первых лиц государства - штука ответственная, тем более, что, как показал опыт, Хрущев наиболее агрессивен именно на кораблях, поэтому все ко всему готовы - корабли вылизаны, личный состав отработан, судоводители многоопытны. Например, командир нашего эсминца - Александр Данилович Белюгов. В общем, как говорят те же англичане, все тип-топ, или, говоря по-русски - «на кончике верхушки», если вы меня понимаете.
Полярный - столица подводников
Ранней весной 1956 года нас - пятерых старших помощников командиров подводных лодок 33-й Краснознаменной ордена Ушакова дивизии ПЛ Северного флота собрал начальник разведки капитан 2 ранга Иващенко. Мы - это Роберт Эрлих, Валентин Рыков, Михаил Бочаров, Виктор Кириллин и я. Все капитан-лейтенанты, все старпомы лодок 613 проекта - славных «дизелей» начала 50-х годов. Задача, которую поставил перед нами разведчик, была предельно проста: на одном из кораблей отряда, который отправляется в Англию, следовать туда же, по пути изучить театр плавания, навигационную обстановку, условия базирования, разобраться с акулами империализма и, может быть, чего-нибудь там подсмотреть. Например - чем англичане «чистют ружья». С сочувствием глядя на нашу задрипанную форму одежды, разведчик обрадовал нас тем, что родной флот выделил материальные и денежные средства на пошив каждому тужурки с брюками и плащ-пальто. Убытки возместим со следующей получки и со следующего срока выдачи шмуток вещевого довольствия. Военторговскому начальству было указано препятствий нам не чинить и срочный пошив произвести в ателье г. Мурманска по ул. Ленина, 25.
Валентин Павлович Рыков. Будущий Герой Соцтруда. Полярный. 1955 г.
Если честно сказать, то классическое выражение «блестящий морской офицер» по отношению к подводнику приобретает, как бы это сказать, слишком буквальный смысл. Повседневное лазание через вертикальные и горизонтальные люки, теснота и общение со всяким смазанным и несмазанным железом накладывает специфический блеск на весь гардероб подводника. Ну скажите, у офицера какого еще рода войск может быть потерт до блеска китель на лопатках? Через две недели мы были одеты с иголочки и, поскольку теперь ничем не отличались от своих надводных собратьев, нам было строго-настрого запрещено в дальнейшем кому бы то ни было сознаваться, что мы подводники. Так сказать - инкогнито, что в дословном переводе означает «неузнанный, неизвестный». Тем временем наша и так-то небольшая группа понесла потерю. Уходил с повышением командир «С-181» Щербаков, и на его место был назначен Валентин Рыков, который на этой же лодке был старпомом. Выпал из обоймы хороший компанейский товарищ и к тому же мой друг.
В путь!
Выход кораблей был назначен из Балтийска - главной базы Балтийского флота. Перед тем как отправиться туда, мы получили последние наставления Иващенко и табельное шпионское снаряжение - фотоаппарат «ФЭД» без пленки, четыре отрывных блокнота в дерматиновой обложке и четыре карандаша «ТМ». Полностью экипированные и снабженные для выполнения ответственного задания, мы отбыли в Балтийск. Работать фотоаппаратом было поручено мне. Старшим группы назначался капитан-лейтенант Р.Д.Эрлих. Все путем. Как у настоящих.
Далее - калейдоскоп несущественных событий, впечатлений, встреч. Единственное, что отложилось в памяти - это вызов к командующему Балтийским флотом адмиралу Арсению Григорьевичу Головко, который в годы Великой Отечественной войны командовал Северным флотом. Конечно, ностальгия по Заполярью имела место и, когда командующему доложили о наличии в главной базе аж четырех подводников с Севера, он, естественно, приказал доложить, какого черта нам здесь нужно. Роберт обстоятельно доложил, адмирал обещал помочь с размещением, пожелал нам счастливого плавания и отпустил с богом. Ничего интересного в походе не было - дождь, холод, на верхней палубе слякотно... В общем, визуально открылась Британия только в Дуврском проливе. А там и до Портсмута рукой подать. Все рядом! Крохотная страна.
Вечером к Максимову прибыл старпом Чертков, который начал со слов: «Товарищ командир, я тут принёс вам бред сивой кобылы, не посмотрите?» Максимов улыбнулся, т.к. к нему вернулись его же слова, которыми он оценил вчера записи в этом журнале. Чертков передал журнал учёта событий командиру и доложил суточный план на следующие сутки, Максимов его утвердил. Далее разговор пошёл о предстоящем отпуске экипажа после возвращения из похода. Обсудив основные вопросы, Максимов спросил: «Александр Иванович, а вы куда поедете в отпуск?» Чертков подумал и не спеша ответил: «Я же холостяк, у меня много знакомых женщин в Москве, Севастополе, Риге, навещу некоторых. В отпуск еду один, свободен как птица.» Максимов любил свою семью и, когда оставался один, одиночество грызло его как голодный волк. Он не понимал как можно было прожить до тридцати пяти лет и до сих пор не жениться, поэтому он спросил Черткова: «А чувство одиночества вы не испытываете?» Чертков сразу же ответил:«Я вижу как живут мои семейные товарищи и особой зависти у меня к ним нет.» Максимов знал немного о его жизни, которая была не из самых лёгких. Родился во Львове. Отец и старший брат постоянно пили и рано умерли, все это происходило на его глазах и еще тогда он поклялся себе, что никогда в жизни не прикоснётся к вину. Училище он закончил с большим трудом, но служба на флоте пошла у него не хуже, чем у многих других, о нём говорили как о кандидате в командиры. Везде, где он служил, удивлялись, что он трезвенник. Во времена застоя офицеры довольно часто собирались по тому или иному случаю, где водка лилась рекой, а тосты предварялись определённым ритуалом - стоя и до дна. Многие приставали к нему и пытались заставить его выпить, но из этого ничего не получалось. Закончив разговор, они прошли в кают-компанию, подошло время вечернего чая. Как-то уже сложилось, что за чаем и после него довольно часто Хитренко доверительно рассказывал Максимову о своей жизни и службе. Максимов поделился с ним о только что прочитанной книге о Тухачевском, Уборевиче и Якире. С книги беседа перешла на аресты 1937 года.
, но... Раньше их могли хоть куда-то пристроить, а сейчас нет никаких врагов народа, но беспризорников столько, сколько не было и в гражданскую войну. Сейчас до них вообще никому дела нет.
Хитренко неожиданно сказал: «А я, ведь, тоже в 37 году сидел в лагере.» Максимов с удивлением на него взглянул и спросил: «Как? Вы же тогда были ребёнком.» Хитренко ответил: «Да, тогда мне было двенадцать лет. Отца и мать арестовали через три дня после одной вечеринки, где отец в подпитии неосмотрительно рассказал политический анекдот. Их судили, дали каждому по десять лет, отправили в разные лагеря, где они впоследствии погибли. Меня арестовали через неделю, отправили в лагерь, где содержались взрослые и дети. Там я пробыл около года, каким-то чудом мои дальние родственники вызволили меня оттуда, усыновили… я этот год запомнил на всю жизнь. Всё, что я там пережил и увидел — это невозможно рассказать. Постоянное чувство голода и холода, издевательства и бесконечный мат.» Хитренко помолчал, но потом продолжил: «А вообще при Сталине был порядок, строгая дисциплина, не то, что сейчас — полный бардак; государственное имущество так не воровали.» Хитренко закончил на бодрой ноте: «Ладно, командир! Пошли спать, завтра в Москве открывается 24 съезд, не забудь провести митинг по этому случаю.» Максимов зашел к штурману Москвину дать указания по дальнейшему плаванию. Они наметили на завтра точку всплытия для определения места, где командир поставил поперечную черту на курсе. Максимов завёл речь с Москвиным о 24 съезде КПСС, который должен был начать свою работу завтра. Москвин сказал: «Интересно, наш командир Собачевский будет там выступать?» Максимов ответил: «Я не знаю, эти вопросы решают, наверное, в ЦК.» Москвин стал рассказывать, что у Собачевского почти все друзья из политработников и даже один секретарь райкома. Максимов знал это, Собачевский ни с кем из командиров не дружил, был замкнутый и довольно мрачноватый человек. Как-то незаметно Максимов почувствовал, что штурман ненавидит Собачевского, и он решил спросить его об этом: «Вы его ненавидите?» Тот помедлил некоторое время, но ответил: «Да, ненавижу! Его многие офицеры ненавидят. Он с нами обращается как с роботами, ни с кем по-человечески не может поговорить, хитрый, злопамятный, хам и грубиян, современный Собакевич, личный состав его боится. Это политики его выдвинули в делегаты.»
Максимов не хотел далее продолжать разговор на эту тему и сказал: «Наверное, у вас лично что-то с ним не сложилось!» Москвин усмехнулся и ответил: «Я не пророк, но рано или поздно вы с ним столкнётесь и тогда оцените мои слова. Старший сын у него стал бродягой, ушёл из дома, пьянствует, спит в подвалах.» Максимов ответил: «Возможно, вы правы. По поводу сына его можно только пожалеть, такое случается и в самых хороших семьях, с самыми лучшими людьми. Разбудите меня, пожалуйста, когда подводная лодка подойдёт к отметке на курсе, которую я сделал на карте.» Штурман ответил: «Есть!» Максимов вышел из штурманской рубки и прилёг в центральном посту на свою самодельную койку. Последние дни он чувствовал себя неважно, болела голова, слабость, накатывало какое-то тупое равнодушие ко всему. Из беседы с врачом он понял, что такое состояние у многих в экипаже. Утром его разбудил штурман докладом: «Товарищ командир, через пять минут подводная лодка пройдёт отметку, которую вы сделали на карте». Подводную лодку покачивало. Максимов взглянул на кренометр, стрелка показывала бортовую качку пять градусов, далее его взгляд остановился на глубиномере — глубина 80 метров. Появление бортовой качки на такой глубине означало, что наверху шторм — это было Максимову предельно ясно, он отменил всплытие на перископную глубину, в таких условиях астронавигационную систему использовать было нельзя.
Самым тягостным для Максимова на подводной лодке было посещение гальюна, с конструктором которого он давно мечтал встретиться. По размерам он напоминал пенал для человека. Над унитазом висел массивный вентилятор, об который многие набивали себе шишки на лбу, забыв про его существование; слева - набор клапанов, справа — дверь, прямо перед носом переборка с «правилами пользования». Если их нечаянно нарушишь, то содержимое унитаза летит обратно в тебя, после чего нарушивший «правила» выходит из гальюна окрашенный в тёплые коричневые тона, с определённым специфическим запахом. При исполнении всех «правил» - это тоже может произойти в отдельных случаях. Специалист трюмный, оправдываясь, скажет: «Унитаз чуть-чуть наддулся, клапан потравливает воздушок». От объяснений тебе легче не становится. Вентилятор работает, но вонь всё равно не исчезает. Все эти недостатки во много раз усиливаются, когда подводная лодка попадает в шторм и её сильно качает. На подводной лодке своя специфика не только в гальюне, но и в остальных бытовых вопросах: помыться, постираться, выбросить мусор и остатки пищи. Максимов хорошо помнил свою службу на дизельных подводных лодках, когда шли в поход, то цистерны питьевой воды заполняли полностью, экономили каждый стакан. морской водой, для этого было специальное мыло. Врач регулярно давал салфетки смоченные в спирте для протирки тела.
На атомной подводной лодке есть испарительная установка, которая «варит» из морской воды дистиллированную для главной энергетической установки и для бытовых нужд личного состава, питьевую воду и для помывки. В походе личный состав моется в двух душевых кабинах раз в семь-десять дней; там же стирают личные мелкие вещи. Прачечной на лодке нет, также как и негде сушить нижнее и постельное бельё. Каждому члену экипажа выдают трусы, рубашку и носки, две простыни и наволочку. Всё это меняется в день помывки. Грязное бельё собирают и с приходом в базу передают в переработку. Бельё называют «разовым», т.е. рассчитанное на одноразовое использование. Практически оно выдерживает довольно большое количество стирок, чем некоторые мошенники интенданты довольно часто пользуются, используя разовое постельное бельё в береговых условиях, а хорошего качества сплавляют налево. Верхняя одежда состоит из тёмно-синих куртки, брюк, пилотки или берета, которые меняют в походе не более двух раз. На куртке каждый носит матерчатую белую ленту, где у офицеров написана его должность, а у матросов и мичманов — боевой номер. Одна из наших лодок в походе заходила в Сомали, какое-то время стояла у пирса, одну из таких изношенных курток выбросили в мусорный ящик, но забыли спороть ленту. Негр, который обслуживал пирс, выудил эту куртку из ящика, постирал и стал носить, на ленте было написано: «Командир боевой части три.» Лодочный особист пришёл в ужас: рассекречена должность. Он достал новую куртку и стал обменивать у негра на старую с лентой, но тот на сделку не пошёл, т.к. ценил в костюме деталь. Каждый день экипаж веселился, наблюдая как «командир боевой части три» подметает пирс.
В каждом отсеке мусор и остатки пищи собирают в специальные пластиковые мешки. В назначенное время по команде их сносят в отсек, где находится шахта для удаления этих мешков за борт. Шахта имеет два люка: нижний — забортный, верхний — в отсеке. Если в подводном положении сразу два люка открыть одновременного отсек быстро заполнится водой, а подводная лодка погибнет. Специальное устройство, подводники его называют «поправка на дурака» исключает такие действия. И всё же дурак бывает сильнее любой техники. На одной подводной лодке в базе один дурак отключил такое устройство, а другой решил выбросить мусор через эту шахту, что категорически запрещается делать в базе. Результат был плачевный — в кратчайший срок вода затопила нижнюю часть отсека, с большим трудом дальнейшее поступление воды удалось предотвратить. Загублено было большое количество электрооборудования, подводную лодку пришлось ставить в длительный ремонт. Максимов уже давно не понимал кадровой политики на флоте. Особисты, кадровики, политработники и командование смотрели, чтобы на лодки не попадали лица «некоренной национальности»: евреи, немцы, поляки, корейцы. Такой ими был введён в обиход термин. А те, которые ещё служили, под любым предлогом убирались. Офицеров и мичманов коренных национальностей, которые постоянно пьянствовали и уклонялись от службы, с подводных лодок не убирали годами, хотя командиры об этом просили чуть ли не на коленях, ответ был всегда один и тот же: «Воспитывайте!» Они составляли ту благодатную почву, на которой пышно процветали аварии и гибель людей. Максимов вызвал в центральный пост заместителя по политической части Зубкова, с которым они обговорили все детали митинга по случаю начала работы . Для этого в походе личный состав никуда не собирают, каждый остаётся в своём отсеке, назначенные приходят в центральный пост, где выступают по корабельной трансляции. Всё прошло спокойно и буднично. К съездам все привыкли и ничего особенного в жизни от них не ждали.
Наверху шторм уже третьи сутки, подводную лодку качает на глубине 80 метров. Всем хочется домой, время тянется очень медленно. До обеда Максимов тренировался по выходу в торпедную атаку. В этих тренировках всегда участвует корабельный боевой расчёт, который состоит из старпома, штурмана, торпедного электрика и начальника радиотехнической службы. Суть торпедной атаки можно объяснить на самом простом примере. Представьте, что вы находитесь в поле и увидели человека, который бежит в каком-то направлении. Вам поставлена задача сблизиться с ним и по достижении расстояния в пределах шестидесяти-тридцати метров бросить в него теннисный мяч, чтобы тот долетел и коснулся человека. Для выполнения этой задачи вас сделали «неведимкой», но это качество может быть потеряно, если сблизитесь с бегущим человеком на расстояние 25 метров и менее. Так вот, вы — подводная лодка, теннисный мяч — торпеда , другой человек — это вражеский корабль, судно, подводная лодка. Если вы условия нарушите, то бегущий человек вас увидит, и задача значительно осложнится и может даже станет невыполнимой. Тоже самое и при торпедной атаке, скрытные действия способствуют её выполнению, а с обнаружением подводной лодки противник принимает все меры к срыву торпедной атаки, во многих случаях сам её атакует. В нашем примере вы видите, куда, с какой скоростью бежит человек, какое до него расстояние. На подводной лодке командир получает от гидроакустика только направление на шумящий объект. Курс и скорость объекта, дистанцию до него определяет корабельный боевой расчёт. По-другому, эта работа называется определением элементов движения цели. Когда она заканчивается, то решают вторую задачу: в каком направлении выпустить торпеду, знаменитый у подводников ещё с первой мировой войны «». В конечном итоге вырабатываются и вводятся необходимые параметры в торпеду, чтобы сна дошла до цели и её поразила. Торпедная атака — это такой процесс, где воедино сливаются работа техники, знания и умение личного состава, характер, ум и воля к победе командира.
Вечером кто-то из экипажа помылся в душе, закрыл дверь на замок и ушёл спать, позабыв выключить водоподогреватель, который представлял собой герметичный цилиндр ёмкостью около ста литров, приваренный вместе с фундаментом к потолку душевой кабины. Водоподогреватель стал работать в режиме парового котла, начало расти давление, предохранительный клапан оказался неисправным, как говорят на лодке «закис». В этом же отсеке, где находилась душевая, в каюте по правому борту шло партийное собрание электромеханической боевой части с повесткой дня: «О предотвращении аварий и поломок.» Давление в водоподогревателе достигло предельной величины и он взорвался со страшным грохотом, был сорван с фундамента и как снаряд ударил в металлическую дверь душевой, деформировал её, сорванный замок сплющил красномедную трубу одной из систем, освободившийся пар заполнил отсек. Если бы в этом районе был человек, то он несомненно был бы убит. Внезапно раздавшийся грохот и поступивший пар на несколько секунд парализовали присутствующих на партийном собрании, командир боевой части Прошин доложил в центральный пост: «Взорвалась установка регенерации воздуха!» Так ему показалось в этот момент. Максимов в это время был в центральном посту; получив доклад, сразу же объявил аварийную тревогу. В аварийном отсеке через минуту разобрались в причинах и стыдливо доложили: «Чуть-чуть подорван водоподогреватель.» Степень уменьшительности при авариях на флоте очень часто применяется при докладах снизу-вверх. Подводная лодка утонула на глубине 50 метров, личный состав почти весь был спасён. Через некоторое время лодку подняли и отвели на судоремонтный завод. Главком доложил в Министерство Обороны и ЦК КПСС, что лодка не утонула, а частично затопила некоторые отсеки.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
