П.В.Левшов, Д.Е.Болтенков. Век в строю ВМФ: Авиация Военно-Морского Флота России (1910-2010). Справочник. - СПб., Специальный выпуск альманаха "Тайфун" №12, 2012. - 768 с. ил. Твердый переплет. PDF макет издания (вариант для информирования) можно скачать здесь:
3-я дивизия атомных подводных лодок СФ. Люди, корабли, события. -- Санкт-Петербург: Специальный выпуск альманаха "Тайфун" ("На страже Отчизны" №11), 2011. - 280с., ил. Мелованная бумага, мягкий переплет. PDF макет издания (вариант для информирования) можно скачать здесь: Надеюсь, издания заинтересуют и будут полезными. Мы продолжаем выпуск альманаха и в ближайшее время ожидается еще ряд новинок.
А два (они никогда не функционировали одновременно) - до 60 тысяч человек. То есть за 17 лет бесперебойного функционирования (без задержек на шторма, туманы и проч.) - всего до 510 тысяч человек, а реально - до 375 тысяч заключенных. Архивы «Дальстроя» в Магадане показывают, что за вышеуказанный период в порт Нагаево был принят «спецконтингент» в 371 тысячу заключенных. Но отнюдь не 10 миллионов, как твердила «лагерная бухгалтерия» и изыскания демписателей-свидетелей , Анатолия Стреляного, Ольги Шатуновской и Александра Солженицына. Лжесвидетелей, если уж говорить о грустной правде. А ведь кроме «спецконтингента» на колымскую землю направлялись и «вольняшки» (геологи, строители, изыскатели, летный состав, врачи и т.п. и, наконец, охранные войска); всего - до 120 тысяч человек. Следовательно, по максимуму на Колыме никогда не могло быть более 500 тысяч человек. А отсюда - «потери», если считать, что все 100% не возвращались, что уж явная чушь. Из статистики, кроме того, известно, что до 1940 года из доставленных на Колыму заключенных составляли: «политические» - до 5%, «бытовики» - до 50%, уголовники - до 45%. В период 1944-1952 годов демстатистика изменилась: «политические» (болтуны и агитаторы) — до 1%, «бытовики» (растратчики, несуны, спекулянты, аферисты и пр. ) - до 25%, ошметки войны (бандеровцы, власовцы, зеленые братья, пособники оккупантам и буржуазно-кулацкий элемент из западных регионов) - до 30%, уголовники (бандиты, воры, насильники и прочая публика) - до 40%. А если подытожить, то «совесть эпохи» Александр Исаевич соврал ни много, ни мало, а в 15 раз (как и при описаниях ужаса раскулачивания в 1929-1931 годах - тоже в 15 раз). А отговорка есть: «мне не достало документов, и я по свидетельствам жертв-очевидцев». А жертвы имеют свойство преувеличивать, и очень даже здорово преувеличивать... Неискушенному читателю вряд ли известно, что в те поры все население Хабаровского края (а Колымский край входил туда) составляло 1,5 миллиона, а все население Приморского края - 3,5 миллиона человек, которое надо было кормить.
утаил, что в 1945 году на Лубянке он был, без особого с его стороны упорства, завербован в «сексоты» и получил агентурную кличку «Ветров», и этот листочек был аккуратными «гепеушниками» подшит в его тюремное дело. Впрочем, во втором, доработанном издании «Архипа» (по-видимому, под подозрительными уколами сохранившихся свидетелей-солагерников) Александр Исаевич подправился и включил в свое жизнеповествование полупризнание, что «да», он был принудительно, под недвусмысленной угрозой «вышака» завербован, подписал листок и был окрещен кличкой «Ветров», но никогда! слышите, никогда! не работал на лагерных «кумов», прикинувшись малопамятным идиотом-придурком. Между тем есть «документик» - личный донос стукача «Ветрова» в 1952 году «куму» в Карлаге о готовящемся там восстании. По этому доносу в Карлаг прибыл летучий отряд «краснопогонников», который без всякого предупреждения открыл огонь по толпе зэков во время их построения перед разводкой на работы, где было убито свыше 200 зэков. А «товарищ Ветров»... за сутки до того исчез и... появился в Костромском лагере щадящего режима. Видимо, Александр Исаевич не знал, что о его расстрельном доносе сохранены документы и хранятся они в укромном месте, либо в каждом лагере были свои «сексоты» с тайной кличкой «Ветров». В последнее, однако, верится плохо, ибо секретно-оперативный учет в ведомстве «товарища Берии» всегда был на высоте, а любезный автор был завербован не в какой-нибудь захудалой «шарашке», а в самом центре, на Лубянке, следовательно, был «централизованный», спущенный сверху «сексот». А к таким прислушивались особо...
. Но... продолжим повествование о путешествии незадачливого Суна. В сторожке «каторжного деда» Сун просидел почти весь день. Неподвижно сидел, ибо был впущен, но не выпускаем огромной псиной-овчаркой, улегшейся у двери и скалившей зубы на малейшее шевеление незадачливого «гостя». Так и сидел на лежаке, не смея ни закурить, ни почесаться, псина грозным рыком предупреждала: «Не шевелись!» Наконец, под вечер хмурый дед ввалился с охапкой дров, выгнал пинком псину и, не глядя, пробурчал: - Там я машину остановил. Идет куда тебе нужно. В Хандыгу. Беги. «В Хандыгу!» - екнуло Суново сердце. Он схватил поклажу и выметнулся из сторожки.
На развилке действительно стояла крытая полуторка, возле топтался и хмуро пинал коренастый дядя, а рядом торчал парень с ружьем. Дядя был странного вида: обросший, в темной рваной рубашке, явно надетой на голое тело, задрипанных портках и опорках на босу ногу. «Форменный Челкаш», - подумал Сун, а вслух заискивающе заулыбался: - Говорят, вы до Хандыги? Можно с вами? - Говорят, - буркнул Челкаш и мотнул головой в сторону кузова. Сун не заставил себя упрашивать и проворненько юркнул в крытый кузов. Машина зарычала сцеплениями и рванула на солнечный закат. В кузове оказались кислородные баллоны. Сун набросил на них полушубок, положил под голову чемоданчик и начал озирать убегающую тайгу, длинные хмурые тени и клубы пыли. Баллоны противно подпрыгивали. А у кабины, в довершение ко всему, елозила принайтовленная веревками бочка, явно с бензином. Но Сун уже привык ничему не удивляться. «И покурить нельзя!» - с тоскливой покорностью подумал он, вцепившись в задний борт и подпрыгивая на беспокойных баллонах.
Незаметно подкралась ночь, а машина все ревела и прыгала по колдобинам, началась уже не колымская, а , громко именуемая «трассой». Скоро ночь сгустилась и деревья слились в одну темную враждебную массу. Сун нашел какую-то дерюгу, набросил на баллоны, сверху полушубок, пристроил под голову чемоданчик и, уже не обращая внимания на взвизги и вскрипы баллонов, уснул. И погрузился в военно-морские сны. Под утро Сун проснулся от болей в спине. Кости противно ныли. Тело охватывал дрожкий холод. А машина все шла. «Железные там, что ли?» - в сторону кабины. - «Остановиться бы, согреться, курнуть...» Наконец, когда солнечные лучи озолотили верха дерев, машина выскочила на широкий распадок и остановилась у моста, под которым бушевала речка. Невдалеке - строение. Шофер Челкаш хлопнул дверцей и, не глядя на соскочивших пассажиров, побрел в сторону строения. Сун и незнакомец с ружьем покосились друг на друга, разбрелись в разные стороны и уселись на плоских валунах у .
Шло время. Начинало припекать. Тогда Сун разулся, сполоснул ноги, выстирал носки и растянул их на камнях, а сам улегся лицом вверх и начал рассматривать бездонную синь неба. Нестерпимо хотелось есть. Но есть было нечего. А в бездонном небе плыли редкие невесомые облачка. - Э-эй! Эй, ты! - раздался от домика крик. - Да не ты (это в сторону вскочившего парня с ружьем)! Ты, Морфлот! Давай сюда! Сун недоуменно привскочил, натянул высохшие носки, надел ботинки и пошел к дому. В домике за дощатым столом с бутылками спирта и объедками жратвы сидели трое: шофер Челкаш, средних лет мужчина и женщина, явно поселенческого типа. Сун пробормотал «здравствуйте» и на приглашающий жест присел к краешку стола. - На, выпей! - пододвинул к Суну граненый хозяин. - Ешь. Рассказывай.
Сун хватанул спирта, чувствуя внутри вспыхнувший огонь, торопливо подхватил кусок жареной рыбы и закашлялся: - Я... собственно... мне в Хандыгу. Малец у меня там народился. Вот за ним и добираюсь. С самой Камчатки. Служу там. Лейтенант я. - А-а! Во-он что! - протянула женщина. - Так это про тебя слух на тыщу километров вперед гудит. Значит, молодец-отец. Не бросаешь мальца, значит. Это хорошо. Это по-нашему. Да ты ешь, ешь! И вдруг, шоферу: - Ты, Миша, вот что. Доставишь Морфлота в Хандыгу чин чинарем, понял? Этого, вербованного с ружьем, в кузов. Лейтенанта в кабину! И на обратке доложишь честь по чести, доставил мол, понял? А ты не стесняйся, ешь, ешь! Ешь и пей! Сун покраснел. Стало жарко. Он понял: этих, явно невыездных поселенцев, видимо, прошедших «огни и воды», задело за живое - за новорожденным «вольняшкой» пробирается из несусветных далей молодой и глупый, но всамделишный законный отец. Такого в колымских краях еще не было. - Это не твоя ли краля проезжала тут осенью? А мы еще думали, не из пригульных ли шальную несет? - Наверно. Моя. После института. На Камчатку не схотела. Поссорились, - опустил глаза Сун. - Ну-ну! Поссорились. Эка невидаль! А ребенка - как кутенка? - опять протянула женщина. - Поссорились, это пустяк. А за сыном, это ты хорошо поступаешь. Так ты, Михаил, понял? В целости доставишь! - Угу, - буркнул Миша Челкаш. - Ну, а теперь иди, зови того, пусть пожрет. Человек все-таки.
Вот так лейтенант Сун неожиданно для себя обрел доброхотов-союзников в глухой . Первый, родившийся вольным, на этой суровой земле! и этим вольным был сунов ребенок. Напутствуемый возгласами ставших вроде бы родными поселенцев, с доброхотным узелком харчей, Сун уселся на правое сиденье в кабине и двинулся из Приколымья в Якутию.
Как-то Борис Михайлович пригласил меня в каюту, чтобы познакомиться со мной, как со своим помощником. Он очень удивился, когда я сказал ему, что по своей специальности я военный инженер-химик – специалист по корабельным дозиметрическим установкам, приборам радиационного контроля атомной подводной лодки. И с такой военной специальностью я решил продолжить службу по командной линии, хотя по командной линии на кораблях и подводных лодках служили выпускники штурманского, минно-торпедного, ракетно-артиллерийского факультетов. А тут вдруг перед ним сидит выпускник химического факультета Каспийского Высшего Военно-Морского училища имени С.М.Кирова.
Я рассказал Борису Михайловичу, что на химическом факультете училища мы учились по «переходной программе», кроме специальных дисциплин, нам очень много часов давали по навигации, кораблевождению и мореходной астрономии. Кроме этого, после 1-го и 3-го курсов, у нас были месячные штурманские практики на надводных кораблях. В конце беседы он выдал мне два зачетных листа: первый – на допуск к самостоятельному несения ходовой вахты вахтенным офицером в соответствии с моей занимаемой должностью помощника командира, а второй – на допуск к самостоятельному управлению торпедной подводной лодкой (командирский зачетный лист). В заключение беседы он мне посоветовал сдать в первую очередь зачеты на допуск к самостоятельному несения ходовой вахты вахтенным офицером, так как я, как помощник командира подводной лодки, в море должен нести ходовую вахту. Отдельные вопросы были и в первом и во втором зачетных листах, поэтому по первому зачетному листу эти вопросы я сдавал в экипаже, а по второму – флагманским специалистам и командованию 26-ой дивизии. В конце ноября 1970 года вопросы по первому зачетному листу я сдал командирам боевых частей, начальникам служб подводной лодки и старшему помощнику командира. После собеседования со мной Борис Михайлович своим приказом по кораблю допустил меня к самостоятельному несению ходовой вахты вахтенным офицером подводной лодки, а до этого были неоднократные выходы в море, где вахту я нес под наблюдением Бориса Михайловича, как в надводном, так и в подводном положении. При этом он тактично учил меня практическим вопросам управления подводной лодкой в надводном и подводном положении. Одной из задач «Плана Боевой подготовки экипажа «К-122» на 1971 год» определялось участие в октябре месяца в торпедной атаке отряда боевых кораблей (условного противника) на приз Главнокомандующего ВМФ СССР. Поэтому с 01 декабря 1970 года Борис Михайлович начал проводить в часы, определенные недельным распорядком дня, командирскую подготовку со всем офицерским составом, изучая корабельный состав вероятного противника, его тактику действий, а также тактико-технические характеристики средств обнаружения и поражения.
Особенно Борис Михайлович обращал большое внимание на изучение тактики действий противолодочных сил в составе авиационно-ударных групп, отрядов боевых кораблей, конвоев вероятного противника и преодоление их ПЛО. При этом использовались различные формы занятий: семинары, тактические летучки и групповые упражнения. Особенно было интересно изучать организацию, характеристику сил и средств противолодочного наблюдения на Тихоокеанском театре военных действий, ведь при этом использовались данные разведки ВМФ СССР. Кроме этого два-три раза в неделю командир проводил тренировки корабельного боевого расчета по выходу в торпедную атаку по одиночным надводным или подводным целям, а также по авиационно-ударным группам, отрядам боевых кораблей и конвоев вероятного противника, идущих переменным курсом, в учебном центре дивизии. Каждая тренировка предварялась опросом тактико-технических данных кораблей и подводных лодок вероятного противника, его оружия и радиотехнических средств. После каждой тренировки он тщательно проводил разбор действий каждого члена корабельно-боевого расчета с выставлением индивидуальных оценок. С каждой тренировкой наша подготовка повышалась, и члены расчета чувствовали себя все увереннее. Эти занятия по командирской подготовке и тренировки по выходу в торпедную атаку по надводным, подводным и прочим целям носили для меня, как помощника командира, большое познавательное значение, ведь многими вопросами по ранее занимаемой должности мне не приходилось заниматься, я их просто не знал. Для меня были новыми многие прописные истины торпедной стрельбы, которые я не получил во время учебы в училище и в первые годы службы на подводной лодке. Например, торпедный треугольник – треугольник, образуемый на плоскости линиями, соединяющими взаимное расположение атакующего корабля, производящего стрельбу прямоидущей торпедой, места цели в момент залпа и точкой встречи торпеды с целью, а также элементы торпедного треугольника: угол упреждения, угол встречи торпеды с целью и курсовой угол цели в момент стрельбы торпедой.
Большую помощь в понятии торпедной атаки и в правильном маневрирования подводной лодки в зависимости от курсовых углов цели и дистанции до неё оказал старшина команды торпедных электриков мичман Ю.Копытко, обслуживавший систему «Торпедный автомат стрельбы – «Ленинград-1м». Это была в то время самая совершенная система счетно-решающих приборов, решающая задачи торпедной стрельбы, в вычислении данных стрельбы, вводе их в торпеду, в занятии атакующей подводной лодкой расчетной позиции и производстве залпа. Насколько это была совершенная система говорит то, что ее алгоритмы были заложены в будущем при создании боевых информационных систем, решающих задачи торпедной стрельбы на атомных подводных лодках последующих поколений. Я благодарен Борису Михайловичу, а также командиру минно-торпедной боевой части старшему лейтенанту Феликсу Гринбергу и мичману Юрию Копытко за то, что они стали для меня первыми наставниками в вопросах устройства, боевого применения торпедного оружия. Я был подготовлен по этим вопросам, как для сдачи зачетов на самостоятельное управление АПЛ, так и к учебе в г. Ленинграде на командном факультете 6-х Высших Специальных Офицерских ордена Ленина классах ВМФ, где полученные знания и навыки я укрепил, расширил на кафедре «Боевого использования торпедного оружия». В течение декабря 1970 года электромеханической службой 26-ой дивизии шло согласование документов по проведению перегрузки активных зон реакторов обоих бортов нашей подводной лодки, а также замене отсеченного по «воде» и «пару» во время государственных испытаний парогенератора № 7 реактора правого борта. В конце января я убыл решать вопрос о выделении места для размещения нашего экипажа в поселок Чажма с командиром 151-го Дивизиона ремонтирующихся АПЛ капитаном 2 ранга К.Шопотовым.
С первых минут общения с ним я понял, что прав был наш командир, преждевременно направивший меня для решения этого вопроса, так как капитан 2 ранга К.Шопотов поставил вопрос о проведении заранее ремонта выделяемых помещений для нашего экипажа до прибытия подводной лодки на перегрузку активных зон реакторов. С боцманом мичманом В.Матвеевым, который непосредственно руководил ремонтом, работало пять матросов. Ремонт двух кубриков для личного состава, кают для офицеров и мичманов, а также камбуза, столовой для матросов и мичманов, кают-компании для офицерского состава, гальюнов был закончен к прибытию подводной лодки на перегрузку 01 февраля 1971 года. Во время этого ремонта под контролем капитана 2 ранга К.Шопотова я прошел настоящую школу проведения ремонта помещений для экипажа в условиях плавказармы. Он пролез все «шхеры» помещений, заставил нас выгрести весь хлам, грязь, все трещины зашпаклевать и покрасить. Все это я оценил потом, когда в конце апреля 1971 года нам пришлось во время перегрузки реакторов сдавать штабу 26-ой дивизии задачу Л-1 «Организация службы. Приготовление подводной лодки к бою и походу». За содержание помещений на подводной лодке и в плавказарме нам поставили оценку «хорошо». Даже в заводе Борис Михайлович планировал командирскую подготовку и 1 раз в неделю проводил тренировку КБР в учебном центре дивизии, заказывая для доставки нас крытую грузовую машину из Чажмы в .
После окончания перегрузки активной зоны реакторов и установки нового парогенератора подводная лодка в конце мая 1971 года под дизель-генераторами перешла в базу. По возвращению в базу ушел в отпуск для поступления в Военно-морскую академию наш командир электромеханической службы капитан 2 ранга Л.Полищук. Он успешно сдал вступительные экзамены и поступил в академию. Вместо него исполняющим обязанности был назначен капитан 3 ранга Ю.М.Шлыков, командир дивизиона живучести с одной из подводных лодок дивизии, а с августа, когда Леонид Полищук был зачислен в академию, он был назначен постоянно. По семейным обстоятельствам перевелся в Учебный центр ВМФ в г. Сосновый бор командир 1-го дивизиона капитана 3 ранга Г.М.Огарков, на его место назначен наш командир турбинной группы капитан-лейтенант Б.А.Завьялов. Летнее время для нашего экипажа был напряженным, часто выходили в море, сдавая задачи «Курса боевой подготовки атомных подводных лодок». В результате постоянных тренировок корабельного боевого расчета подводной лодки, как в море, так и в кабинете торпедной атаки учебного центра дивизии, мы имели высокие результаты выполнения торпедных упражнений. Все практические торпедные стрельбы в море экипаж выполнил с оценками «хорошо» и «отлично», чего не было при прежнем командире капитане 1 ранга В.Копьеве. Успех торпедной атаки подводной лодки по надводным кораблям, подводным лодкам противника, идущих переменным курсом, зависит от отработки и подготовки всего корабельного боевого расчета, от точности определения элементов движения цели штурманом, операторами боевого информационного поста и системы «Ленинград-1М», а также от правильной оценки командиром позиции залпа и своевременном занятии ее. Все это позволило экипажу в октябре 1971 года успешно выполнить торпедную стрельбу практической торпедой и занять второе место на приз Главнокомандующего ВМФ СССР по торпедной атаке отряда боевых кораблей. Почетная грамота от командующего ТОФ «Атомной подводной лодке «К-122», занявшей второе место на приз ГК ВМФ по торпедной подготовке в 1971 году», был вручен Борису Михайловичу 5-го ноября 1971 года на торжественном собрании в честь 54-ой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
В конце 1971 года наш экипаж подводной лодки успешно совершил 45-ти суточное плавание на боевую службу в западную часть Тихого океана, замечаний по работе материальной части не было. За время автономного плавания я все свободное время от ходовой вахты отводил подготовке к сдаче вопросов по зачетному листу на допуск к самостоятельному управления подводной лодкой. Командованием дивизии мне было разрешено в дальнем походе зачеты по командирскому листу сдавать заместителю командира дивизии капитану 1 ранга Л.Сучкову, который ходил с нами старшим похода. В апреле 1972 года после окончательной сдачи теоретических, практических вопросов флагманским специалистам и командованию соединения я сдал экзамены комиссии и в начале мая 1972 года приказом командующего Тихоокеанским флотом был допущен к самостоятельному управлению атомной подводной лодкой проекта 659Т. До сих пор стоит перед моими глазами строй экипажа, перед которым Борис Михайлович зачитал выписку из приказа командующего Тихоокеанским флотом о допуске меня к самостоятельному управлению подводной лодкой и вручил мне знак «Командир ПЛ». Его пожелание закончилось словами, чтобы всегда под килем подводной лодки были 7 футов. И оно всегда сбывалось в процессе всей моей службы. Это было самым незабываемым событием в моей жизни!
В 1972 году к 23 февраля, ко дню Советской Армии и ВМФ, нашему командиру Борису Михайловичу Малькову было присвоено воинское звание «капитан 1 ранга». Это событие было радостным не только для него, но и для нас, оно было как бы заслуженной оценкой состоятельности нашего экипажа, как боевой единицы 26-ой дивизии и Тихоокеанского флота. После боевой службы экипаж приступил к планово-предупредительному осмотру и ремонту материальной части силами личного состава экипажа и специалистами судоремонтного завода «Восток». В этот же период посменно были отправлены в отпуск офицерский состав и мичмана экипажа. В апреле 1972 года наш старший помощник командира капитан 2 ранга В.Г.Пушкарев был назначен командиром подводной лодки «К-45», а на его место пришел капитан 3 ранга А.Гурьев, помощник командира с подводной лодки 26-ой дивизии. В конце мая 1972 года после окончания ремонтных работ экипаж сдал задачу Л-1 «Организация службы. Приготовление подводной лодки к бою и походу» с оценкой «хорошо». В начале июня подводная лодка вышла в море в районы боевой подготовки для подтверждения задачи «Курса боевой подготовки атомных подводных лодок». На этом выходе в море экипаж подтвердил все задачи с оценкой «хорошо» и «отлично». В море в сложной обстановке члены экипажа не терялись, бдительно и уверенно выполняли свои обязанности на боевых постах и командных пунктах. А примером этого явились действия по ликвидации предпосылки большой радиационной аварии с 1–м контуром реактора правого борта, которая произошла на восьмой день похода. Реакторные установки обоих бортов в этот период работали в штатном режиме на мощности 20%. Вахтенный реакторного отсека при осмотре работающих механизмов обнаружил посторонний шум в верхней части электродвигателя главного циркуляционного насоса п/б, доложил о замечании на пульт главной энергетической установки. Командир 5-го отсека капитан-лейтенант Л.Гаврилов по приказанию пульта главной энергетической установки прибыл в отсек и спустился вместе с вахтенным на 2-ой этаж для осмотра электродвигателя главного циркуляционного насоса п/б. Через некоторое время в отсек прибыл командир 1-го дивизиона капитан 3 ранга Б.Завьялов. В результате внешнего осмотра по работе электродвигателя главного циркуляционного насоса реактора п/б замечаний не обнаружено.
После утреннего подъема экипажа и подготовки к завтраку на выносном приборе радиационного контроля в 3-м отсеке на приборе № 15 корабельной дозиметрической системы сработала световая и звуковая сигнализация превышения предельно-допустимой концентрации по радиоактивным газам и аэрозолям на 2-м и 3-м этажах реакторного отсека. Вахтенный инженер-механик подводной лодки капитан 3 ранга Булат Джумагалиев (командир дивизиона живучести) уточнил в центрально-дозиметрическом посту о причине срабатывания сигнализации по превышению предельно-допустимой концентрации по газам и аэрозолям на 2-м и 3-м этажах реакторного отсека. Вахтенный центрально-дозиметрического поста старший лейтенант В.Ким доложил, что он разбирается с причиной превышения концентрации по радиоактивным газам и аэрозолям в реакторном отсеке. Вахтенный инженер-механик капитан 3 ранга Булат Джумагалиев сразу доложил об этом командиру подводной лодки и по его приказанию объявил сигнал: «Радиационная опасность. Зона строгого режима реакторный 5-й отсек. Средства защиты в зоне строгого режима ИП-46, КЗМ. Личному составу 5-го отсека покинуть отсек, перейти в 4-ый отсек через тамбур-шлюз. В остальных отсеках АПЛ средства защиты перевести в положение «наготове». После моего прибытия в 3-й отсек на Главный командный пункт Борис Михайлович приказал мне, чтобы я после всплытия лодки в надводное положение, убыть через кормовую надстройку и аварийно-спасательный люк 8-го отсека в центрально-дозиметрический пост, расположенный в 7-й отсек, и, как бывший начальник службы радиационной безопасности, помог старшему лейтенанту В.Киму разобраться с причиной превышения концентрации по радиоактивным газам и аэрозолям на 2-м и 3-м этажах реакторного отсека. После всплытия в надводное положение, используя страховочный пояс, я прошел по кормовой надстройке к аварийно-спасательному люку 8-го отсека, который открыли по команде с мостика. После прибытия в 7-й отсек на центрально-дозиметрический пост я убедился по показаниям приборов корабельной установки дозиметрического контроля, что сигнализация на центральном приборе дозиметрической установки сработала по тем же каналам, что и на приборе № 15 Главного командного поста. Для подтверждения достоверности срабатывания сигнализации и показаний концентрации радиоактивных газов и аэрозолей установки я предложил Борису Михайловичу послать дозиметриста мичмана Б.Хромова в реакторный отсек для отбора пробы воздух и определения концентрации радиоактивных газов и аэрозолей на 3-м этаже реакторного отсека.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
