Вскоре после этих событий меня послали на учебу в Военно-морскую академию, в Ленинград. Ушли на какое-то время на второй план привычные флотские заботы. Лодку я сдал своему старшему помощнику капитану 3 ранга Павлову. И, как мы шутили, попал в ситуацию, когда имел в подчинении из материальной части лишь авторучку, а из личного состава — жену и дочь, полностью включившись в новую для меня обстановку учебы. Это был 1962 год. Я попал в четверку первых командиров атомных подводных лодок, посланных в академию. Три года в Ленинграде промчались быстро. Конечно, поддерживал постоянную связь с нашим кораблем, с соединением, интересовался состоянием дел, судьбами своих бывших сослуживцев, Радуясь их успехам, огорчаясь, когда случались неприятности. После окончания более всего боялся попасть не туда, откуда ушел, не вернуться к делу, которое захватило. Но судьба оказалась благосклонной: вернулся начальником штаба соединения, из которого ушел. И что самое интересное, мне пришлось принимать дела от капитана 1 ранга Комарова, который с этой должности убывал на повышение в Москву. А Лев Николаевич Столяров представился мне уже как командир одного из атомоходов соединения. Сам этот факт говорил о том, что и Комаров, и Столяров сумели переломить не совсем удачный поначалу ход событий на своем корабле и их личная деятельность была высоко оценена командованием: обоим было оказано доверие, выразившееся в назначении на новые должности. Для Столярова это доверие не закончилось назначением командиром атомохода, а явилось прелюдией к главному событию его жизни — к участию подводной лодки, которой он командовал, в первом групповом подводном переходе с Северного на Тихоокеанский флот южным путем. Путем, которым советские атомники еще не ходили.
Рассказывая здесь о первых командирах советских атомоходов, я недаром подчеркиваю особенно их умение применять оружие. Без этого не может быть настоящего командира-подводника. И флот, подбирая офицеров на столь ответственные должности, при всех прочих качествах, непременно самое пристальное внимание обращал и должен обращать на эту сторону вопроса. В руках не умеющего мастерски использовать оружие командира атомная подводная лодка превращается всего лишь в дорогостоящую мишень... Итак, мы совершали на корабле Столярова переход в родную базу, домой. Встречал атомоход командир соединения контр-адмирал Сорокин. С учетом предстоящего перехода на Тихоокеанский флот он дал указание командиру в течение месяца подготовиться и сдать с экипажем все курсовые задачи. К концу января определилось, что групповой переход должны совершить две лодки. На флот приехал Главнокомандующий ВМФ. Накануне его приезда Столяров обратился ко мне за советом, как докладывать Главкому и какие поставить вопросы. Дел у начальника штаба соединения всегда много, а докладов, обращений, телефонных звонков и того больше. Наш разговор постоянно прерывался, а мне хотелось не только ответить на все вопросы Льва Николаевича, но и дать дополнительные рекомендации, советы. Договорились встретиться вечером, после ненормированного рабочего дня (как его в шутку называли подводники, "безразмерного''), у меня дома и обговорить все в спокойной обстановке. Так и сделали. Столярова беспокоили некоторые командиры боевых частей. Он не был в них уверен и считал, что, может быть, следует поставить вопрос перед Главкомом об их замене. Я не советовал. И не потому, что не в лучшем свете выглядел бы сам командир корабля, а потому, что недоверие к своим хоть и некоторым подчиненным всегда отрицательно сказывается на настроении экипажа. Другое дело — предъявить к людям более строгие требования. Вкупе с доверием это дает хорошие результаты, а по некоторым специальностям я обещал Льву Николаевичу усиление офицерами штаба дивизии. Столяров не без труда, но согласился. Беседа наша затянулась, но зато все, что волновало командира, мы рассмотрели. Вопросы, которые мог решить штаб соединения, отсеяли. Столяров с доверием воспринимал советы и потому, что у нас за спиной была хорошая совместная служба на одном корабле, и потому, что я тоже должен был участвовать в этом переходе, правда, в необычном для подводника качестве — на обеспечивающем надводном корабле.
Сергей Георгиевич Горшков собрал экипажи кораблей. Как обычно, начал с заслушивания командиров. Я специально сел рядом со Столяровым, чтобы морально его поддержать. Лев Николаевич волновался, на лице проступила испарина. Но доложил кратко и спокойно: экипаж к переходу готов. Я потом говорил ему: "Это был лучший твой доклад, Лев Николаевич". Не удовлетворившись только докладами командиров, Главнокомандующий еще долго и основательно беседовал с офицерами, интересуясь их личной подготовкой, подготовкой их подчиненных. Инженером-механиком у Столярова был недавно назначенный на эту должность капитан-лейтенант Н. Капишников. С малоопытным командиром БЧ-5 любое плавание для командира — риск, а тем более длительное и напряженное. Поэтому встал вопрос о необходимости подкрепления инженера-механика более опытным специалистом. — Кого бы вы хотели? — полюбопытствовал Сергей Георгиевич Горшков. — Капитана 2 ранга Морозова, — не задумываясь, ответил Столяров. — На этой лодке он служил, ее принимал из ремонта, так что лучшей кандидатуры быть не может. — Пожалуй, — согласился Главком. — А как на это смотрит сам товарищ Морозов? Иван Федорович, хоть и не было у него на эту тему разговора со Столяровым, в душе, конечно, был благодарен командиру. — Считаю, что буду полезен в плавании, — сдержанно ответил Морозов.
Герой Советского Союза капитан 1 ранга Иван Федорович Морозов. Специальный выпуск альманаха "Тайфун" (2001 г.) посвящен 40-летию со дня образования 3-й дивизии ПЛ СФ.
Его активно поддержал командир соединения Сорокин: — Лучше Морозова лодку никто не знает, товарищ Главнокомандующий, ему на ней целесообразнее всего и идти. Главком согласился. Здесь же решался вопрос и о командире перехода. Командующий флотом адмирал Лобов предложил свою кандидатуру, но Главком не согласился: — У вас главная забота — флот. Отклонил он и кандидатуру вице-адмирала Егорова. Тогда вскочил контр-адмирал Сорокин. — Товарищ Главнокомандующий, я готов, если будет доверено. Видимо, это совпадало с решением Главкома, но он не хотел этого высказывать, а потому неожиданно спросил: — Но ведь у вас, я слышал, товарищ Сорокин, со здоровьем неважно? Анатолий Иванович даже растерялся: — Никак нет, товарищ Главнокомандующий, пока не жаловался. — Ну, раз так, — полушутя удивился Главком, — придется посылать вас.
Сорокин Анатолий Сорокин. - Апшеронский меридиан. Документальная повесть. А.П.Курочкин, В.Т.Татаренко. - Баку, 1989.
Меня, как начальника штаба соединения, Главком назначил старшим надводных сил обеспечения. Звучало это громко, на самом же деле эти силы состояли из гидрографического судна небольшого водоизмещения и танкера. Тот путь, который атомоходы должны были проделать в глубинах, нам предстояло пройти в надводном положении в готовности оказать помощь, если такая потребуется. Для небольшого судна, каковым являлся ГИСу, такой "круиз" сам по себе очень серьезное испытание. Предстояло преодолеть огромное расстояние, штормовые широты Южного полушария. При этом ни в коем случае нельзя было нарушать график движения. То есть ГИСу почти был лишен возможности маневра при встрече с циклонами и тайфунами, так как должен был постоянно следовать полным ходом. А не учитывать силы стихии невозможно. И по сей день самые мощные и совершенные военные корабли стремятся уклоняться от штормов. Достаточно сказать, что Мировой океан ежегодно поглощает сотни судов и кораблей. И это в наш атомный век. Но тогда об этом не думалось и ставить вопрос о снижении средней скорости перехода мы не стали. Главное — было обеспечить по мере возможности успешный переход атомных подводных лодок. А это как-то оттесняло на задний план мысли о трудностях, которые предстояло перенести самим. Затрудняюсь даже приблизительно сказать, сколько к тому времени было на моем счету различных походов. Но практически все — на подводных лодках, а вот на надводном судне пускаться в плавание через три океана мне доводилось впервые. В день отхода на Кольском полуострове свирепствовал сильнейший мороз. Бухта, обычно всегда чистая, в последние дни покрылась льдом. Ледокол, правда, не потребовался. Буксир бил лед, расчищая подводной лодке путь. Два часа назад из другой бухты вышел в море атомоход Виноградова, назначенный флагманским кораблем.
За несколько дней до начала перехода подводную лодку Столярова послали в море для контрольных измерений. Командир пытался было сопротивляться, так как все подготовительные "процедуры" были уже выполнены. Но для надежности его все-таки направили еще раз. И пожалели. Проходил атомоход между четырьмя близко поставленными бочками. Буксир не помогал. В результате задели правым винтом бридель одной из бочек, оставив себе "на память" зазубрину. Случай неприятный вообще, а тут еще перед походом. Возвращался Лев Николаевич в базу в подавленном состоянии, тем более что о последствиях "касания" мощной цепи можно было только догадываться. С приходом сразу же доложил начальнику штаба объединения контр-адмиралу Кичеву: — Я сломал винт! — Да ты что! — Кичева такая новость, конечно, ошеломила. — Завтра Главком приедет! И как тебя угораздило? Но не паникуй, давай сначала посмотрим. Спустили водолазов. Те после тщательного обследования доложили, что на лопастях осталось несколько зазубрин. Записали, как и положено, в вахтенный журнал. Проанализировали ситуацию. К счастью, менять винт не потребовалось. — Менять винт не будем! — решил . — Гудеть же буду на весь океан, — намеренно сгустил краски Столяров. Он был за то, чтобы все обстоятельно взвесить. — Не будешь. А доклад командованию я беру на себя.
Уже позже, на переходе, именно на этой линии вала потек сальник. Имел ли случай касания бриделя отношение к этим протечкам — сказать трудно. Скорее всего, нет, но вода в отсек поступала. И хотя поступление это было весьма умеренным, приходилось принимать соответствующие меры. Командир воспринимал это довольно спокойно. Идеальные условия даже на тренажере создать невозможно, а на живом корабле в море, в длительном походе, почти никогда не обходится без малоприятных мелочей. Они обычно не влияют на события решающим образом, но портят настроение, и не учитывать их нельзя. На Камчатке, когда Столяров докладывал о состоянии корабля первому заместителю командующего флотом вице-адмиралу Васильеву, то сказал, что потек сальник правой линии вала. — Ну, это ты, видимо, здесь лед задел. Вон у нас сколько льда, — успокоил командира Георгий Константинович. — Ничего, сменим вам винт. Главное — нормально дошли. — Потом улыбнулся: — А помнишь, как я тебя, лейтенанта, наказывал? — Так точно, — согласился Столяров. Действительно, был такой случай еще на Балтике. — Вот видишь, пошло на пользу. В люди вышел, — пошутил Васильев.
Но вернемся к походу. После выхода из базы и погружения, по традиции, командир объявил подводникам о цели и задачах плавания. Моряки с энтузиазмом отнеслись к оказанному доверию. Выход в Атлантику Столярову был хорошо знаком. Он уже не раз ходил этим маршрутом до того, как стал командиром корабля. А далее ждали неизведанные воды. Хотя эта неизведанность весьма условно сказывается на самоощущении командира-подводника, но каждый район имеет свои особенности, и учитывать их командир обязан. В этом плавании были и районы с повышенной навигационной опасностью, и проливные зоны, и зоны различных климатических поясов. Здесь практический опыт командира очень ценен. В этом походе таким особо сложным районом, как говорилось выше, представлялся пролив Дрейка, самый широкий на земном шаре. Однако это было далеко впереди. А пока экипаж готовился к вхождению в тропические воды. Температура за бортом медленно, но неуклонно повышалась. На атомоходах система жизнеобеспечения позволяет в любых забортных условиях поддерживать в прочном корпусе постоянный микроклимат. Труднее технике, корабельным системам, рассчитанным на средние широты. Надо заботиться, чтобы она не подвела. Присутствие на борту опытного, плававшего в различных климатических зонах Морозова давало такую уверенность. В Северной Атлантике был намечен район для первого сеанса звукоподводной связи между атомоходами. Район небольшой, поэтому подводники должны были без труда найти друг друга и обменяться необходимой информацией. Поиск контакта продолжался долго, однако успеха не принес. Когда отведенное время вышло, корабли снова легли на генеральный курс. Новая точка встречи им была определена уже за экватором, на сороковой параллели. Меня, конечно, беспокоила неудавшаяся встреча атомоходов, но для серьезных опасений оснований не было. Если бы у кого-то что-то случилось, то, согласно полученным на поход указаниям, нуждавшаяся в помощи подводная лодка должна была всплыть и дать об этом донесение мне — командиру отряда надводных кораблей. И все-таки лучше, когда все в таком плавании идет точно по плану.
ЭОС "Гавриил Сарычев" (ССВ-46 ) В назначенное время Столяров всплыл под перископ, обнаружил нас и связался по УКВ. Вопросов у нас к нему, конечно, накопилось много, но самое главное мы узнали сразу: на атомоходе все в порядке, самочувствие экипажа (как это принято говорить и у космонавтов) хорошее. — Лев Николаевич, а где Сорокин? — поинтересовался я у Столярова, полагая, что он уже имел контакт с лодкой Виноградова. Однако Столяров был в полном неведении. Вдруг мы увидели перископ второй подводной лодки. Как оказалось, командир перехода решил несколько скорректировать маршрут нашего движения в сторону сокращения. Вот и подвсплыл, чтобы дать указания. Впереди был сложнейший совместный переход надводных и подводных кораблей неизвестным проливом Дрейка. После пролива Дрейка оба атомохода сообщили в Главный штаб ВМФ об успешном его форсировании. Половина пути и его самый трудный участок была позади. Поход продолжался по плану. Если сороковые широты Северного полушария встречали нас, как и экватор, хорошей погодой, то сороковые южные полностью оправдали данное им всеми моряками мира название "сороковые ревущие". Они нас встретили сильнейшим штормом. И сравнительно небольшие надводные корабли моего отряда, особенно их обитатели, чувствовали себя не лучшим образом. Беспокойств ураганный ветер и свирепый шторм доставляли много: скорость хода надводных кораблей упала, пришлось выбирать наиболее благоприятные курсы, а подчас и просто штормовать в океане. Прибавилось забот по организации вахт, по обслуживанию механизмов, которые работали с большой перегрузкой. В палубе корабля от сильных ударов волн возникли трещины. А это грозило не только проникновением воды внутрь корпусов, но и еще большими неприятностями. В общем, забот хватало. И все-таки люди держались довольно стойко, а это кроме походного штаба, экипажа корабля были и члены второго экипажа атомохода в полном составе, потому что к этому времени достаточно оморячились даже те, кто не привык к плаваниям на надводных кораблях. Изматывало то, что практически никто не мог спать: из коек выбрасывало. А тех, кто пытался пристроиться на паелах в кубрике, катало от переборки к переборке. Мы все могли оценить в тот период преимущества подвесных корабельных коек, каковыми в былые времена комплектовались корабли, а также комфорт подводников. Находясь на глубине, они почти не чувствуют волнения моря. Только по второстепенным признакам на атомоходах могли догадываться, что делается наверху, и пофантазировать о нашем самочувствии. Самое тяжелое — долговременность штормовых периодов. Каждый из нас с невольной завистью вспоминал друзей, несущих где-то под нами свои вахты в тишине и покое.
Пролив Дрейка почти ничем по погодным условиям не отличался от "сороковых ревущих". Но появились два новых малоприятных фактора, которые потребовали обострения внимания и дополнительных усилий. Температура резко упала, штормовая погода способствовала обледенению кораблей, появился плавающий лед, а потом и айсберги. Мы их видели и предупреждали о них подводников. Те имели возможность по нашей информации разойтись с ледяными монстрами на большой дальности и безопасных курсах, вне зоны видимости. Плавание боевого корабля никогда не бывает только ради плавания. В условиях похода всегда отрабатывается множество учебно-боевых задач, и прежде всего те, которые невозможно отработать в базе. Столяров, как и Виноградов, испытывал с экипажем в различных походных условиях технические средства корабля, оружие. Своеобразное испытание прошла у Столярова и медицинская служба корабля. В Тихом океане у одного из матросов случился острый приступ аппендицита. Подобное у корабельных медиков считается возможным, но они стремятся не допускать подобных заболеваний в океане. Существует особенно хорошо отработанная система профилактических мер. Начальник медицинской службы на лодке Столярова капитан медицинской службы Б.Никонов вообще считал, что надо взыскивать с врачей, допускающих случаи хирургического вмешательства в море по поводу аппендицита. Но обстоятельства вынудили его самого сделать исключение из своих же правил. Вообще сам режим питания подводников в море, подбор продуктов определяются с учетом особенностей нахождения человека в условиях ограниченного в движениях состояния. При всем желании подводник, скажем, лишен возможности "находить" даже минимальное количество километров, необходимое здоровому человеку. В отсеках и сотни шагов в день — достижение. Физические упражнения тоже показаны в весьма ограниченных дозах. Помню, как в одном из походов я, тогда еще молодой командир дизельной подводной лодки, решил подналечь на тренировки с тяжестями. И эффект оказался совсем неожиданным: вдруг появились непривычные ощущения в области сердца, повысилась утомляемость. Пришлось гири и гантели отложить. Сейчас современные атомоходы, тем более подводные ракетоносцы, где места побольше, оборудуются специальными спортивными залами, с гимнастическими стенками, велоэргометрами, подвижными беговыми дорожками... Моряки очень охотно проводят там свободное время. Но при этом все физические упражнения строго дозируются, регламентируются, контролируются корабельными медиками, ибо грань между пользой и вредом от специальных физических нагрузок в плавании весьма незначительна.
На подводных лодках у врачей есть все необходимое . И естественно, начальник медицинской службы корабля обязательно проходит специальную хирургическую практику в больницах и госпиталях. Но даже в ходе боевых действий, о чем свидетельствует опыт войны, в операционной помощи подводники нуждаются крайне редко. Борис Никонов был опытным корабельным медиком, и все-таки операция у него затянулась. Конечно, здесь трудно установить жесткий норматив, но медики понимают, что задержка у операционного стола в море крайне нежелательна. Боеготовность корабля волей-неволей снижается, нарушается отработанный режим жизни экипажа. Операции на данном типе подводных лодок предусмотрены в кают-компании офицеров. Практически на подводной лодке кают-компания функционирует круглосуточно: на флоте традиционно питаются четыре раза (завтрак, обед, ужин, вечерний чай), да еще в две, а то и в три смены, в зависимости от состава походного штаба. Перерывы получаются небольшие. И нарушенный по каким-либо причинам ритм работы кают-компании потом оказывается нелегко восстановить. Так было и на сей раз. Но, разумеется, на это не обращают внимания, когда в опасности здоровье моряка. И если возникает такая необходимость, то подводникам оказывается помощь и извне. Во время моего командования Северным флотом был случай, когда врач на подводной лодке не смог самостоятельно закончить операцию аппендицита. Многочисленные спайки кишечника мешали добраться до аппендикса, а сильный шторм, который лодка ощущала даже на глубине, еще более осложнил ситуацию. Когда мне доложили об этом, я, посоветовавшись со специалистами, решил послать на выручку подводникам авианесущий крейсер "Киев", находившийся тоже в море, но в другом районе. Мы с беспокойством следили за разворачивавшимися событиями. Во-первых, шторм был чувствителен даже для этого огромного корабля, тем более что следовать ему на встречу с подводной лодкой предстояло полным ходом. Во-вторых, поднимать в такую погоду с палубы вертолет — большой риск. И наконец, вызволить больного из штормующей подводной лодки, доставить на крейсер — тоже представляло чрезвычайную сложность. Напряжение длилось несколько часов, но все-таки пересадка моряка на "Киев" была произведена успешно, а затем в прекрасных условиях крейсера, в специальном медицинском комплексе, опытные медики благополучно закончили и начатую под водой операцию аппендицита.
Вице-адмирал Зуб рассказывал потом мне о впечатлениях подводника в лазарете "Киева". Удивлению и восхищению его всем увиденным не было предела. — Оставайся служить у нас, — в шутку предложил матросу Виталий Иванович. — Вон какой у нас простор. И выручили мы тебя. Что тебе подводная лодка — теснота, неудобства, море-то по-настоящему не видишь... Подводник не на шутку испугался: — Товарищ адмирал, очень прошу, верните меня в мой экипаж. — Так ты ведь только служить начал, небось еще и не привык? — Привык, очень привык. И командир меня не отпустит. — Ишь, какой ты незаменимый. А вообще-то командир действительно уже интересовался, когда тебя вернем. Подводник просиял. — Я уже готов! А после операции прошло всего три дня.
Такова уж специфика подводного флота, что нет нигде более короткой дистанции между матросом и командиром, чем на подводной лодке. Поэтому, кстати, было естественным, что после операции Столяров уступил свою командирскую каюту больному турбинисту. Забрал постель и перебрался в центральный пост, в рубку радиометристов. Там он и отдыхал попеременно со вторым командиром, прикомандированным в помощь Столярову на поход, — капитаном 2 ранга Е.Гринчиком, удостоившимся за этот переход ордена Красного Знамени. Вообще, если говорить о наградах, то ими в первую очередь оценивалось мужество командиров, выполнявших ответственные задания Родины. И, пожалуй, одной из главных составляющих этого мужества являлось спокойствие и уверенность офицера, возглавлявшего экипаж в самой сложной подчас и драматической ситуации. Если командир спокоен, уверен в себе и своем экипаже, то в любой ситуации будут уверенно чувствовать себя и моряки. Как-то в центральный пост поступил тревожный доклад: "Пожар в четвертом отсеке!" — В чем дело? Где огонь? — спокойно запросил по переговорному устройству Столяров. — Огня нет, — последовал ответ, — дымит фильтр. Старпом капитан 2 ранга М.Яблоков кинулся было из центрального поста в четвертый отсек, но Столяров остановил его. Он уже знал, в чем дело. Там замочили воздушный фильтр и, не дав ему стечь, высохнуть, поставили в калорифер. Фильтр задымил. Личный состав отсека был предупрежден, что нарушать технологию нельзя, а моряки все-таки нарушили. — Пусть разбираются сами, — пояснил он старпому, а в четвертый отсек передал: — Не слушаете командиров — теперь боритесь за живучесть сами. Опасности это задымление не представляло, а урок не только четвертому отсеку, но и всему экипажу был преподан убедительный. В Тихом океане на подводную лодку поступило радио с неожиданным сообщением. Министр обороны поздравлял экипаж с присвоением кораблю гвардейского звания. Это был один из редких случаев, когда лодка в мирное время удостаивалась такого высокого звания. Вручали кораблю гвардейский Военно-морской флаг значительно позже, в День Военно-Морского Флота.
В то время лодка, прошедшая послепоходовый ремонт, находилась в море. Вдруг поступила команда срочно возвратиться в базу. Возвращались полным ходом. Ночью ошвартовались. Экипаж предчувствовал приятные события. Ранее стало известно, что есть решение о награждении экипажа государственными наградами за поход. На Камчатку прибыли командующий флотом адмирал Н.Амелько, член военного совета — начальник политуправления Тихоокеанского флота вице-адмирал М.Захаров. В клубе собрали экипажи всех кораблей. Столярова предупредили, чтобы он проколол в тужурке дырочку. Командующий флотом сам прикреплял Льву Николаевичу Золотую Звезду. Долго прикручивал. — Эх, командир, — сказал, — если бы мне такую награду вручали, я бы такую дыру прокрутил... Вручили награды и членам обоих экипажей, участвовавших в кругосветном подводном плавании. А сразу после торжества — опять в море. В парадной тужурке, с Золотой Звездой, орденами, медалями, кортиком на боку, отдавал Столяров швартовы. И это ему нравилось. Он любил эту бурную, стремительную жизнь флота. Было ему тогда 36 лет. Никогда не думал Лев Николаевич, что скоро закончится для него эта жизнь. В академию пошел с удовольствием, но, оказалось, покинул корабельную службу навсегда. Уже учеба подходила к завершению, когда врачи обнаружили неполадки со здоровьем. Впервые изменило счастье подводнику. У медиков победы он не одержал. Никак не могли ему после выпуска подыскать должность. Туда, куда хотел, по болезни не подходил. Преподавателем не хотел. Приехал в академию Главком. Начальник академии взял да и сказал, что выпустили офицера, которого несколько месяцев не могут определить. — Кто такой? — спросил Главком. — Столяров. — Знаю. Надо ему боевую должность. — Да вот здоровье... — Это серьезно. Значит, определите его в академии. Назначили Льва Николаевича начальником заочного отделения Военно-морской академии. А через некоторое время — начальником Нахимовского училища.
Напутствие Главнокомандующего ВМФ Адмирала Флота Советского Союза С.Г. Горшкова перед парадом на Красной площади. А.А.Раздолгин. Нахимовское военно-морское училище. — СПб.: Издательско-художественный центр «Штандарт», Издательский дом «Морской Петербург», 2009.
В первый же год работы Столяров убедился, что иметь дело с юнцами сложнее, чем с теми, кем он командовал всю свою долгую офицерскую службу. То были люди с реальным представлением о морской службе, твердо осознавшие свою неразрывность с ней. А здесь флот для его подчиненных — подростков еще только голубая, часто неоформившаяся мечта. Но в том-то и ценность ростка романтики, что чаще всего он неповторим. Не помоги ему окрепнуть, и, может быть, больше никогда в жизни не подхватит человека зов мечты, способный вывести до высот высшего самовыражения, самоотдачи. Так думал человек сурового командирского склада, оказавшийся вдруг в совсем непривычном кругу. Но он не стал себя переиначивать, а вскоре почувствовал, что нашел среди этих мальчишек свое место, понял, что работать, жить с этим самым замечательным, но и самым трудным народом, видно, действительно написано ему на роду. Столяров никогда не предполагал, как сложен процесс приема в училище. Казалось, все регламентировано. Но сколько порой возникает ситуаций, требующих нестандартных решений. От тех первых времен в училище остались особые воспоминания. Из Курской области, где о море знают разве что понаслышке, приехал поступать в Нахимовское Сережа Канищев. Что-то насторожило врачей — и его забраковали. Не один он не попал в училище. Давно разъехались неудачники. А Сережа не уезжал. Полтора месяца обивал пороги училища. Со всеми перезнакомился. У жены Столярова, Ларисы Александровны, стал нередким гостем. Очень уж хотела она помочь пареньку, попросила мужа поговорить с Канищевым. — Я все равно буду учиться, — твердо заявил он. — Не подведу! Дрогнуло что-то внутри у Льва Николаевича. Ведь именно люди такого настойчивого характера особенно нужны флоту. Именно на таких самоотверженных, безоглядно верных призванию флот всегда особенно полагался. — А ну давай, сынок, еще раз на комиссию! При более тщательном обследовании оказалось, что портил впечатление о здоровье абитуриента легко устранимый пустяк. А через несколько дней уже нахимовец Канищев вновь предстал перед начальником училища. — Что же это вы, Канищев, не успели начать учебу, как две двойки получили? Ничуть не смутился Сережа, глаза не отвел, и будто бы даже они заискрились. — Отстал, но догоню. И все равно буду хорошо учиться! Лев Николаевич только улыбнулся: — Идите. Он не мог не верить этому нахимовцу, потому что в нем самом всю жизнь жила такая же, сначала отчаянно-юношеская, и потом решительно-мужская вера в себя.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Лев Николаевич Столяров - начальник Ленинградского нахимовского училища с января 1979-го по сентябрь 1990-го года. В поселке Победа в шести километрах от Нахимовского лагеря на гражданском кладбище находится могила одного из самых замечательных начальников Нахимовского военно-морского училища Героя Советского Союза контр-адмирала Столярова Льва Николаевича. В один из дней шлюпочной практики нахимовцы 2-й роты отдали дань памяти славному моряку. Мы возложили цветы, прибрались на его могиле и узнали о воинском пути доблестного офицера, кавалера орденов Ленина, Красной Звезды, «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» 3-й степени. С 1 февраля по 26 марта 1966 года многоцелевая АПЛ «К-133» под командованием капитана 2-го ранга Столярова Л.Н., обогнув мыс Горн, совершила совместно с атомным ракетоносцем «К-116» (командир — капитан 2-го ранга Виноградов В.Т.) групповой трансокеанский межфлотский переход из губы Западная Лица (Краснознаменный Северный флот) в бухту Крашенинникова (Краснознаменный Тихоокеанский флот). Этот уникальный переход возглавлял командующий флотилией АПЛ контр-адмирал Сорокин А.И., чей походный штаб размещался на борту «К-116». Приказом министра обороны СССР от 14 апреля 1966 года за успешное выполнение боевой задачи АПЛ «К-133» удостоена гвардейского звания. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 мая 1966 года за успешное выполнение заданий командования и проявленные при этом мужество и героизм гвардии капитану 2-го ранга Столярову Льву Николаевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 11252). В январе 1979 г. он стал начальником Ленинградского нахимовского военно-морского училища и служил здесь по сентябрь 1990 года. 7 мая 1980 года капитану 1-го ранга Столярову Л.Н. присвоено воинское звание "контр-адмирал".
Офицеры и преподаватели, знавшие Льва Николаевича, рассказывают о нем с глубоким уважением и любовью, вспоминают о его человечности, справедливости. Он пользовался большим авторитетом и любовью у нахимовцев, был хорошим педагогом, умело использовал свою богатую морскую практику в деле воспитания любви к морской службе. Он был требователен и заботлив, умел и любил общаться с нахимовцами. Скончался Лев Николаевич 28 февраля 1992 года и был похоронен в поселке Победа неподалеку от лагеря. Такова была его воля. Он мечтал, чтобы до его могилы долетали звонкие голоса нахимовцев, поющих «Солнышко светит ясное». Для нас, сегодняшних воспитанников, пример Героя Советского Союза контр-адмирала Столярова Льва Николаевича поучителен и важен. Его образ — напоминание о том, как искренне, преданно, светло и профессионально нужно служить Отчизне.
Нахимовцы помнят Вас, Лев Николаевич, чтят память о Вас, верны Вашим заветам и продолжают служить Отечеству словом и делом.
Лев Николаевич Столяров - выпускник ТОВВМУ им. С.О.Макарова (фото предоставил В.М.Ермаков). Из аттестации 1989 г.: «Училищем руководит уверенно, пользуется большим авторитетом и любовью у воспитанников-нахимовцев. Хороший педагог, умело использует свою богатую морскую практику для воспитания любви к морской службе, обладает для этого хорошими методическими данными и личным опытом образцовой службы. Уставную требовательность к воспитанникам сочетает с отцовской заботой об их быте, хорошо знает настроение обучаемых, у воспитанников к нему доверительное отношение». - Т.В.Полухина. Военные моряки - Герои подводных глубин (1938-2005). - М.: Кучково поле, 2006. Об этом периоде деятельности Л.Н.Столярова еще предстоит рассказать, это будет, надеемся, коллективное повествование представителей выпусков питонов, которым дал путевку в жизнь Лев Николаевич.
Сейчас же рассказ о подводнике Столярове, Герое Советского Союза.
ОРБИТА СТОЛЯРОВА. - Из книги Владимира Чернавина «АТОМНЫЙ ПОДВОДНЫЙ…». М.: Андреевский флаг, 1997.
Второй атомной подводной лодкой группы, совершавшей переход по "большому кругу", командовал, как я уже упоминал, капитан 2 ранга Лев Николаевич Столяров. Командиром перехода был назначен командир соединения атомных подводных лодок контр-адмирал А.И.Сорокин. Если с капитаном 2 ранга В.Т.Виноградовым, командиром флагманского корабля, я был знаком по совместной службе на дизельных подводных лодках, то со Столяровым нас связывали служба на одном атомоходе, хорошие товарищеские отношения и даже соседство в течение нескольких месяцев по квартире. Во время постройки корабля в Северодвинске нам на три семьи дали четырехкомнатную квартиру. Две комнаты были выделены мне как командиру, третья — Льву Николаевичу как моему помощнику, четвертую занимал командир дивизиона с соседнего атомохода. Но в стенах общего жилища мы встречались редко. Старательный, добросовестный, искренне преданный службе, Лев Николаевич стремился максимум времени проводить на корабле с личным составом. Утром он убегал на службу раньше меня, а вечерами, уже после окончания занятий и работ на атомоходе, засиживался в казарме. Была у него "слабость" — любил поговорить с моряками. Зайдешь к нему в каюту и чаще всего видишь такую картину: сидит нахмуренный Столяров, курит, трет ладонью колено, а перед ним кто-либо из моряков исповедуется, порой со слезой на глазах. Моряки уважали и любили помощника, несмотря на его строгую требовательность, и если что-то случалось, то сами шли к нему на откровенный разговор. Знали, что поблажек от помощника не дождешься, но то, что он поймет, поможет, ни у кого не вызывало сомнений. А это очень важно в работе с людьми. Не поблажек они ждут от своих командиров, а понимания, справедливости, умения прийти на выручку в сложных жизненных ситуациях. Казалось бы, немудреное житейское дело. Но, к сожалению, этот естественный контакт с подчиненными далеко не всем командирам дается легко. А без такого контакта нет у командира настоящего знания экипажа, ощущения его настроя, того духовного единства, которое позволяет легко справляться с повседневными проблемами.
М.И.Гаджиев, Г.И.Щедрин.
Офицеры-подводники по самой специфике их службы находятся в постоянном и предельно тесном контакте с личным составом, особенно в море. Пожалуй, лучше всего об этом сказал Герой Советского Союза : ни у кого нет такого единства перед подвигом и смертью в бою, как у подводников, — если побеждают, то побеждают все, если погибают, то погибают тоже все. Так было во время войны, а опыт военных лет для нас, первых атомников, часто оказывавшихся, как и фронтовики, в экстремальных ситуациях, был особенно важен. Во всех проявлениях, скажем, как воспитатель подчиненных, особенно был интересен для нас . Помню, первые его книги, рассказывающие о боевых делах прославленной подводной лодки, мы просто проглатывали. Сила Щедрина была, прежде всего, в умении работать с подчиненными. Даже в самом повествовании автора чувствовалась его способность, стремление постоянно видеть роль своих подчиненных во всем, что он, как командир, обдумывал, решал, проводил. И это не фон боевой деятельности командира. Экипаж у него — он сам, его продолжение, его мускулы, нервы, чувства, мысли. Ходили, как это бывает во флотской среде, даже своеобразные легенды о необыкновенной памяти Щедрина на людей. Мол, и сейчас он не только по фамилии, имени может назвать каждого своего бывшего подчиненного, но даже тонкости биографий моряков С-56 по-прежнему отчетливо помнит. Наверное, память действительно у знаменитого советского подводника, потопившего 14 вражеских кораблей и судов, необыкновенная, но не отнять у него и необыкновенно внимательного, чуткого отношения к людям. Я потому так подробно упоминаю Щедрина, что Столяров, несомненно, обладал таким же особым даром жить заботами и чувствами своих подчиненных. Как-то мы встретились с ним в Ленинграде, когда он уже был начальником Нахимовского училища. — Наконец-то, Лев Николаевич, ты поставлен на дело, для которого рожден, — пошутил я. Пошутил, потому что и командовать кораблем он тоже был рожден, но должность начальника училища, да еще Нахимовского, более всего позволяла раскрыть его воспитательский талант. Столяров только улыбнулся. — А ведь действительно интересно. Мальчишки — вся судьба впереди, и знаешь, что определить в этой судьбе можешь многое.
В первые свои дни в училище заметил он, что нахимовцы при случайной встрече стремятся ускользнуть от начальника, вроде как боятся. Задержал как-то одного. — Почему убегаешь? — полюбопытствовал он у сконфузившегося нахимовца. — Кто тебе что сделает? — На всякий случай, — пробормотал тот. — Нет такого случая и быть не может, если ты за собой вины не чувствуешь. Пройди мимо, бодро честь отдай, улыбнись — и все в порядке. А то, небось, уже и небылицы про меня рассказываете? — Никак нет! — Знаю я вас. И уже вскоре нахимовцы стали вести себя иначе, не опасаясь грозного, как им внешне казался Столяров, начальника училища. А потом стали появляться у него и в кабинете. Детство у Льва Николаевича было нелегкое, потому что вклинилась в него война; бедовое, потому что рос, как он сам вспоминает, хулиганистым. Ничего доброго ему соседи не предвещали. Родился он в 1930 году под Калугой. До пятого класса, хоть и доставлял школе немало хлопот, ходил в отличниках. И тут война. Решил — хватит учиться, пора воевать. Но семью эвакуировали на Урал. Однако решения Столяров не изменил и бежал на фронт. Конечно, поймали, вернули родителям, отец выпорол, послал в школу. В 1942 году, когда Калугу освободили, Столяровы вернулись. Тут Лев настоял на своем: бросил учиться, пошел работать. Но после энергичного вразумления отца был отдан в железнодорожное училище. К концу войны окончил его и пошел работать слесарем-ремонтником на завод. И здесь захотелось учиться. Поступил в восьмой класс вечерней школы. В то время подростки трудились наравне со взрослыми по восемь часов. Только на сверхурочные не оставляли. Работа нравилась, а учиться было тяжело. Три раза школу бросал и, если бы не соседка-учительница, которая активно подключала при очередном загуле Льва его отца, вряд ли бы окончил десять классов. Здесь захотелось настоящей свободы и романтики. Старший брат, учившийся в военно-морском училище, подсказал, как освободиться от строгого присмотра отца. На всякий случай решил податься подальше от дома. И махнул во Владивосток. В училище поступил с первого раза. Поступил - и понравилось. Кормили, одевали, занятия интересные. Увлекся, стал хорошо учиться и установил непостижимый для себя рекорд: за все годы учебы — ни одного взыскания.
Окончил Столяров артиллерийский факультет, а служить попал минером на подводную лодку "малютку" на Балтийский флот. Озорство молодости ушло в прошлое, служить начал старательно. Вскоре перевели на среднюю лодку, которая казалась просто гигантом. Через три года, пройдя ступени командира группы, командира минно-торпедной боевой части, как перспективный офицер, был назначен помощником командира корабля. В то время подводные лодки плавали мало. Для практики его направили штурманом на судно "Маршал Говоров", после чего в 1958 году был послан учиться на командирские классы. Назначение получил, о котором и не гадал: помощником командира атомной подводной лодки. Не гадал, потому что и не подозревал, что такие у нас уже существуют. Тогда мы впервые и встретились со Львом Николаевичем в Москве. В общежитии. Я был капитаном 3 ранга, тоже только что получившим назначение командиром на атомоход после командования в течение трех с половиной лет дизельной подводной лодкой. Очень любопытно было увидеть новый корабль, не менее любопытно — и новых подчиненных, которые пополнили наш, уже в основном сформированный, экипаж. Захожу как-то в свою комнату, смотрю, на соседней кровати сидит парень в цветной рубашке, курит. Прищурился на меня, дым пустил. — Вы что здесь делаете? — невольно вырвалось у меня. Забыл, что сам в гражданском платье. — Сижу, — ухмыльнулся парень. — Вижу, что сидите. — Я понял, что это офицер и, может быть, мой подчиненный. — Куда назначили? — Никуда. — И все-таки? — В вэчэ. — В какую? Посомневавшись, смерив меня взглядом, парень назвал номер воинской части. — Кем? Воинская часть была моей. — Помощником. — А я командир, — обрадовался я. — Давайте знакомиться.
А.И.Павлов, В.Л.Зарембовский.
Столяров в то время был капитан-лейтенантом. В капитан-лейтенантском звании пришел и наш старпом , и командир электромеханической боевой части . Все они мне сразу понравились. Не без трудностей, но сколотили, в конце концов, отличный экипаж, приняли корабль, много плавали. Наша лодка удостоилась чести принять флаг знаменитой Краснознаменной К-21, которой во время войны командовал Герой Советского Союза капитан 2 ранга Н.А.Лунин. О фронтовой К-21 хочется немного рассказать. Война застала ее на Балтике. Первым боевым заданием для ее экипажа стал труднейший переход на Север по Беломоро-Балтийскому каналу. 7 ноября 1941 года капитан-лейтенант А.Жуков, командовавший в ту пору "катюшей", вывел ее в первый поход на вражеские коммуникации. Через два дня К-21 в подводном положении поставила 10 мин в проливе Бустасунд. В ту же ночь на заграждении подорвался и затонул гитлеровский транспорт "Ригель". Двенадцатого ноября у острова Квалё подводный крейсер атаковал торпедами два транспорта, шедших в охранении сторожевого корабля, и потопил один из них. Успешно справился экипаж и с последующими боевыми заданиями. В январе 1942 года К-21 потопила транспорт и вооруженный мотобот противника. Однако наибольшие достижения экипажа связаны с именем Николая Александровича Лунина, назначенного вскоре командиром этого подводного крейсера. В июне 1942 года К-21 в районе острова Игней атаковала гитлеровский линкор "Тирпиц". В результате эскадра вражеских кораблей, в которую входили этот линкор, тяжелый крейсер "Адмирал Шеер" и эсминцы, не выполнив своей боевой задачи, вернулась в шхеры.
Июль 1942 года. На мостике ПЛ после возвращения из пятого боевого похода. Справа налево: 1-й ряд — командир ПЛ Герой Советского Союза капитан 2 ранга Н.А.Лунин, военком ПЛ ст. политрук С.А.Лысов, минер ст. лейтенант В.Л.Ужаровский, мичман В.Д.Сбоев; 2-й ряд — комендор Федор Чалышев, торпедисты Иван Жуков и Виктор Глухарев, электрик Владимир Конаков, краснофлотец Воробьев, мичман Тимофей Соловей; 3-й ряд — трюмный Михаил Устенко, Рулевой Иван Фокеев, трюмный Матвей Карасев, рулевой Григорий Ашурко, комендор Павел Шорников; 4-й ряд — акустик Алексей Веселов, моторист Александр Камышанский. - Не менее дерзкой была атака К-21 в феврале 1943 года. Тогда, форсировав под водой минное заграждение, "катюша" в надводном положении подошла к гитлеровской базе в Кватанген-фьорде и четырехторпедным залпом разметала причалы и стоявшие у них сторожевые корабли. 17 потопленных кораблей и транспортов противника — такой боевой счет имела эта подводная лодка к концу войны. Но вернусь к нашему первому атомоходу. После сбора экипажа в Москве, мы, как это уже было принято, поехали на учебу. Новая техника даже от опытных подводников требовала основательного теоретического и практического обучения. Все мы стремились как можно быстрее освоиться в новом качестве. И Лев Николаевич уже тогда проявил не только усердие, но и высокий профессионализм, в нем отчетливо угадывался будущий командир корабля. В очередной отпуск Столяров поехал к родителям. Естественно, о том, чем мы занимаемся, тогда не принято было говорить даже близким людям. И приехал Лев Николаевич домой в штатском костюме. Из-за этого с ним произошел курьезный случай. В представлении соседей Столяров-младший так и остался проказливым. В прошлые приезды его всегда видели в военно-морской форме, а тут приехал переодетым. "Как был шпана, так и остался!" — решила соседка и, недолго думая, поехала в военкомат со своими подозрениями. К ничего не подозревавшим Столяровым вдруг нагрянул работник военкомата. Проверил документы. Конечно, все подозрения были тут же сняты, но окончательно успокоились соседи только через несколько лет, узнав, что их земляк стал .
— Вот ведь как много надо, — шутил Лев Николаевич, — чтобы изменить о себе мнение. После постройки корабля начались у нас активные плавания. Атомоход оказался удачным, каких-то особых неприятностей с техникой мы не знали. И на этом можно было бы "по технике" поставить точку, но хочется хоть несколько слов сказать о том, что стоит за фразой "атомоход оказался удачным". Видимо, выражение это не совсем точное. Правильнее сказать — атомоход сделали таким люди. Я имею в виду и тех, кто строил этот корабль, и тех, кто с большой тщательностью принимал выполненные работы, участвовал в наладке и регулировке сложной техники, досконально изучая свое заведование еще в заводе, то есть экипаж подводного корабля. Мастерство наших кораблестроителей сложилось уже давно. И то, что атомоходы быстро пошли в серию, — тому лучшее свидетельство. А вот подготовка экипажей — искусство флота. Надо заметить, что флот быстро решил задачу подбора и подготовки экипажей атомоходов. Сначала моряки получали продуманную, полноценную теоретическую базу в учебном центре, а затем экипажи практически совершенствовались, участвуя, с определенного этапа, в строительстве кораблей. Именно такой путь прошел личный состав и нашей подводной лодки. Дело было поставлено в заводе так, что доскональное знание своего заведования офицерами, мичманами, матросами считалось доблестью. И лучшие специалисты экипажа были в большом почете. Мы стимулировали этот процесс хорошо организованной учебой, многочисленными строгими зачетами по всем основным темам и непрерывной воспитательной работой по сплочению коллектива, по привитию личному составу с первых дней службы особой гордости за корабль, многими другими средствами и способами. Нельзя сказать, что эта работа была легкой, всегда успешной, а жизнь нашего коллектива безоблачной и спокойной. Как раз этого-то и не было, особенно на первом этапе сколачивания экипажа, когда собрались люди с разных мест, с разными взглядами на жизнь и службу. От некоторых офицеров даже пришлось отказаться, хотя это и вызвало неудовольствие у работников кадровых органов. Но это было исключением. Мы всегда твердо верили, что нам по силам создать экипаж, достойный и дела, которое нам доверили, и чести, которая нам оказана. Эту работу я как командир считал главной, определяющей, от которой все остальное — производное. И такой коллектив у нас сложился.
Мне повезло, что в группу командования были подобраны люди с плавающих кораблей, прошедшие подводную службу на дизельных подводных лодках, не новички на флоте, а главное — влюбленные в морскую службу, готовые отдать ей все свои силы и помыслы. Именно такими на корабле были и старший помощник командира капитан-лейтенант Анатолий Иванович Павлов (впоследствии вице-адмирал, Герой Советского Союза); и помощник командира капитан-лейтенант Столяров, о котором здесь идет речь; и заместитель командира по политической части капитан 3 ранга Александр Кузьмич Волошин; и командир электромеханической боевой части капитан-лейтенант Владислав Леонидович Зарембовский (впоследствии контр-адмирал, начальник одного из научно-исследовательских институтов ВМФ); и командиры дивизионов — старшие лейтенанты Виталий Васильевич Зайцев (адмирал запаса, бывший заместитель Главнокомандующего ВМФ), Юрий Александрович Дубовский, Лушин. Все — офицеры молодые, энергичные, с огоньком и творческой жилкой в работе. Мне всегда больше импонировали люди, которых приходилось подчас сдерживать в их деятельности, нежели те, которых надо непрерывно подталкивать. Отношения у нас в группе командования сразу сложились и хорошие, товарищеские, и деловые. Экипаж наш называли молодежным, и это соответствовало действительности и радовало меня. До сих пор считаю, что наш первый экипаж был очень крепким, знающим, слаженным. Мы успешно выполняли такие задачи в море, которые еще мало кто решал или вообще никто не решал. Например, первое в истории атомного флота плавание на полную автономность или плавание в высоких широтах Арктики. Отрабатывали поиск полыней в паковом льду и всплытие подводной лодки в разводьях, как естественных, так и в "окнах", сделанных нами же... Не случайно, видимо, руководитель первого похода атомной подводной лодки (получившей впоследствии наименование "Ленинский комсомол";) к Северному полюсу подо льдами контр-адмирал Петелин со своим штабом избрал именно наш корабль для практической отработки методики плавания под паковым льдом и всплытия в высоких широтах.
Помню, Столяров был очень неравнодушен к управлению подводной лодкой и старался помимо учебы по этим вопросам, которую мы организовывали, использовать любую ситуацию в море, чтобы получить практические навыки. Вообще-то это естественное стремление каждого корабельного офицера, избравшего для себя командирскую стезю. Но на деле не всем хватает упорства, настойчивости, смелости, ответственности для того, чтобы овладеть по-настоящему кораблем, чувствовать его в маневрировании. Здесь, безусловно, нужен талант. Такой талант у Столярова проявился еще на ранней стадии службы на нашем корабле. И набрал силу на более высоких командных должностях. Вернусь ко времени испытаний нашего атомохода после его постройки. Проходили эти испытания непросто, а подчас и драматично. Все были настроены сдать корабль к XXII съезду партии. Такое ответственное обязательство, взятое заводом-строителем, подчас вольно или невольно заставляло торопиться людей. Руководство завода принимало все меры по ускорению работ, и здесь подчас допускались поспешность, стремление выдать желаемое за действительное. В общем, корабль сдавался в сложной обстановке. В этих условиях особую роль мы отводили взыскательности экипажа, который полностью входил в сдаточную команду. Личный состав корабля делал все, чтобы обеспечить качество работ, проявляя при этом и твердость, и волю, и компетентность, и высочайшее чувство ответственности. Некоторые трудились буквально сутками, почти без отдыха. Но штурмовщина, даже из благих пожеланий, все-таки чревата неприятностями. При проведении испытаний подводной лодки на максимально возможном ходу в течение длительного времени случилось непредвиденное: внезапно большие кормовые горизонтальные рули заклинило в положении на погружение. Перед этим ничто не предвещало такой ситуации. Напротив, уже в течение пятнадцати часов следования максимальным ходом все механизмы работали вполне устойчиво и надежно.
Поддерживая повышенную готовность, личный состав обедал по сменам. Подошла моя очередь. Оставив в центральном посту старшего помощника (в то время уже капитана 3 ранга) Павлова, я ушел во второй отсек. Через некоторое время почувствовал какое-то еле уловимое, но непривычное движение подводной лодки. Пулей влетел в центральный пост, но ситуация уже успела резко осложниться: подводная лодка с нарастающим дифферентом на самом полном ходу резко набирала глубину погружения, неумолимо приближаясь к грунту. Подводники знают, что в такой сложнейшей ситуации все решают буквально мгновения и безошибочно грамотные действия экипажа. И прежде всего того, кто стоит на телеграфах управления турбинами. На этом посту, как и положено по боевому расписанию, стоял помощник командира капитан-лейтенант Столяров. Я видел его напряженное лицо, его руки на телеграфах, его глаза, смотрящие на меня, и был уверен в его готовности к действию, к немедленному выполнению приказания. Еще задолго до выходов в море на учебе в группе командования мы не раз и не два разбирали и в деталях проигрывали такую ситуацию и Столяров твердо знал, что нужно делать, но... Команды на реверс от меня не поступало, и я видел немой вопрос в глазах своего помощника, а ситуация была уже такой, что реверс турбин с его потенциальной возможностью падения аварийной защиты реакторов было давать уже нецелесообразно, тем более что нашелся другой вариант выхода из этого щекотливого положения, который и был принят мною. Потом мне пришлось подробнейшим образом разобрать со всеми эту ситуацию, так как я всегда считал, что главное в процессе обучения своих помощников безусловное понимание того, что делает командир. Правда, я, убеждая их в правильности своего решения, никогда не прибегал к авторитарному методу, а скорее наоборот. Я предлагал обучаемым высказать свое видение вопроса, изложить все «за» и «против» и предпочесть, в конце концов, итоговое решение. Таким методом убеждения или обучения я пользовался почти всегда, когда это позволяла обстановка и позже в своей службе не без основания считая его наиболее целесообразным. Из этого правила не были исключением и мои самые большие должности на флоте и в Военно-Морском Флоте. Итак, опасность миновала. Лодка выровнялась, люди, повисшие было на клапанах из-за большого дифферента, встали на ноги. Наступила нервная тишина. Не могу не рассказать о продолжении этой истории после возвращения в завод. Его главный инженер, оставшийся за директора, Вашанцев, несмотря на нашу обеспокоенность случившимся, настаивал на очередном выходе в море завтра утром и продолжении испытаний корабля на максимальном ходу. Я заявил, что, пока не будет выяснена причина заклинивания рулей и не устранена неисправность, лодка в море не выйдет.
Директор Севмашпредприятия , главный строитель опытной АПЛ . — А я сказал — выйдет, значит, выйдет, вы сорвете нам выполнение плана, — самоуверенно ответил директор. Я возразил еще настойчивее. — Если вы отказываетесь, — не принимал мои доводы Вашанцев, — я позвоню Главкому, и лодку выведет другой командир. — Ищите и устраняйте неисправность ночью, — предложил я. — Иначе экипаж в море не пойдет. — Обойдемся и без вашего экипажа, — вспылил директор, отказываясь дальше разговаривать. Можете забирать свой экипаж. Это уже было слишком. Вернувшись на корабль, я приказал старпому снять с лодки экипаж и отправить в казарму. Павлов сделал удивленные глаза, но тут же дал команду на построение. Едва моряки начали уходить с корабля, примчался на машине Вашанцев. — Ну, командир, я не думал, что ты такой сумасшедший! — А я не привык, чтобы так обращались со мной и экипажем. Инцидент был исчерпан, решения были приняты правильные. За ночь разобраться с рулями рабочие не смогли, и корабль остался стоять в заводе. Директор вынужден был признать, что рисковать атомоходом нельзя даже ради подарка к съезду. Лев Николаевич, как и старпом, скоро получил допуск к самостоятельному управлению атомоходом. Это очень важное и непростое событие в жизни корабельного офицера. Ведь чтобы получить допуск, надо пройти несколько этапов самых строгих проверок, прежде всего со стороны командира корабля. Причем экзамен у командира, если он по-настоящему требователен и ответствен за подготовку заместителей, пожалуй, сдать бывает труднее всего. Ведь командир подчиненного видит насквозь, точно может оценить его практическую подготовку и вообще способность командовать кораблем и людьми. Надеяться здесь на везение или еще на что-то не приходится.
Затем идет защита своих "претензий на владение кораблем" у флагманских специалистов, то есть офицеров штаба и командования соединения. На этом этапе офицер подвергается наиболее тщательной теоретической, специальной, технической проверке. Каждый флагманский специалист — большой знаток своей специальности, и корабельных офицеров он достаточно хорошо знает, их слабые и сильные стороны. Так что проскочить наудачу и у него тоже не удается. Сколько всяких драматических и комических случаев по этому поводу знает флот! И обостряются отношения, и ссорятся друзья, и порой рушится чья-то командирская карьера... Но, наверное, ни в чем не проявляется на флоте большей скрупулезности, принципиальности, как при оценке готовности офицера к исполнению командирских обязанностей. За этим стоит традиционное понимание военными моряками огромной, мало с чем сравнимой ответственности за доверие управлять кораблем — самостоятельной и очень мощной боевой единицей флота. К тому же весьма дорогостоящей, особенно если это современный атомный корабль. Для убедительности достаточно привести такие цифры. Постройка одной атомной ракетной подводной лодки типа "Огайо" с ракетным комплексом "Трайдент" обходится США в сумму, равную стоимости квартир для 2 миллионов человек. В 1989 году агентство Рейтер отмечало, что ВМС США вынашивают планы строительства 30 новых ударных подводных лодок "Сивулф", каждая из которых обойдется в один миллиард долларов. Последняя ступень на пути к получению допуска к самостоятельному управлению кораблем — флотская комиссия во главе обычно с первым заместителем командующего флотом. Здесь оценивается весь комплекс командирских качеств. Конечно, каждый командир корабля должен стремиться подготовить как можно лучше, качественнее своих офицеров к самостоятельному управлению кораблем. Не для облегчения своей командирской службы — ее ничем не облегчишь, — а для создания запаса прочности в самом ответственном — командирском звене.
Еще капитан-лейтенантом Столяров заслужил право носить командирскую лодочку — "Нагрудный знак командира подводной лодки". Престиж этого знака на флоте очень велик. Примечательно, что командирская лодочка была учреждена в Военно-Морском Флоте приказом народного комиссара ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова во время войны, 12 июля 1942 года, когда героизм, мастерство, мужество командиров-подводников получили большую известность в наших Вооруженных Силах, в стране. С января 1961 года право ношения нагрудного знака получили старшие помощники, помощники и заместители командиров по политической части после допуска их установленным порядком к самостоятельному управлению подводной лодкой, а также офицеры, занимающие должности командиров БЧ-5, с момента допуска их к самостоятельному управлению боевой частью. И таким образом, право ношения знака командира получили не только офицеры, которые не являлись командирами кораблей, но и многие из тех, кто никогда в последующем не становился командиром. Последнее и объяснимо, так как среди "кавалеров" этого знака оказывались люди некомандирского профиля. Престижность высокого знака, естественно, упала, а труд командира и его высокая единоличная ответственность за корабль, экипаж по форме размывались, хотя по существу объем служебных обязанностей оставался прежним. Мы считали это неправильным и, в конце концов, ликвидировали несправедливость, оставив знак командира подводной лодки только у командиров подводных лодок, как и было с самого начала. Еще интереснее складывалась судьба знака для командиров надводных кораблей. Такого знака в нашем флоте никогда не было, что вызывало много нареканий со стороны командиров-надводников. И, на мой взгляд, сетования эти были справедливыми. Во время командования Северным флотом я начал обращаться к вышестоящим инстанциям с просьбой решить по справедливости этот вопрос. Но безрезультатно. Только в 1987 году, наконец, был учрежден знак "Командир корабля" с изображением подводной лодки — для подводников и с изображением надводного корабля — для надводников.
... Плавал с нами Лев Николаевич около двух лет. И как не жаль было расставаться с отличным офицером, но я чувствовал, что ему по плечу более высокая должность. А новые атомоходы все приходили и приходили на флот, и спрос на подготовленных, грамотных, опытных офицеров-атомников становился все ощутимее. Кроме того, не в моих правилах было, да и оставалось всегда, по каким-либо причинам искусственно сдерживать рост перспективных офицеров, адмиралов. Короче говоря, "подарил" я своего помощника командиру одного из атомоходов капитану 1 ранга О.Б.Комарову. Назначили к нему Столярова старпомом. И это очень нужно было кораблю. Дело в том, что Олег Борисович Комаров принял командование атомоходом сразу после окончания Военно-морской академии и относился к весьма немногим командирам с академическим образованием. Он, конечно, имел хорошую теоретическую подготовку, но пришел к нам на соединение, когда мы уже имели сравнительно большой опыт службы на атомоходах. Я говорю "сравнительно большой", потому что в то время, на заре становления атомного подводного флота, опыт приобретался очень быстрыми темпами, в короткие сроки. Это объяснялось различными причинами, но прежде всего тем, что многое в освоении атомоходов делалось впервые и подчас никто (даже светила нашей науки) не мог заранее дать на некоторые практические вопросы однозначные ответы. Итак, несколько слов об экипаже корабля, на который Столяров был назначен старшим помощником командира. Экипаж только проходил становление, и давалось оно трудно. Первое время после своего ухода от нас Лев Николаевич частенько заглядывал ко мне излить душу по наболевшим вопросам: то со стрельбами не ладилось, то на выходе в море случалась какая-нибудь неприятность... Конечно, это не способствовало укреплению авторитета экипажа, болезненно переживалось подводниками. Как мог, я стремился помочь командиру и молодому старшему помощнику — то советом, то практическими рекомендациями в торпедной подготовке, то подключением наших специалистов к подготовке их корабля в море. Но главное, что я старался внушить Льву Николаевичу и в чем уверен был сам, — неудачи, беды и различные "залипухи", как мы тогда говорили, происходят от недостаточной подготовки личного состава, от нечеткости организации службы на корабле, от слабой сплоченности экипажа. В этих условиях сникают даже самые энергичные люди, теряют интерес к делу, а борьба за честь корабля, за его доброе имя во многих звеньях утрачивается, превращается в абстрактный лозунг. В конце концов, и Комаров, и экипаж нашли себя, определились в соединении, получили необходимое признание. При этом Столяров сумел сыграть значительную роль в становлении корабля.
Окончание следует
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
