ОТ АВТОРА
Герои этой книги живут и действуют в Рижском нахимовском и Киевском суворовском училищах. Однако, дорогие читатели, не пытайтесь отыскивать сходство между героями повести и воспитанниками и офицерами этих училищ, ибо эта повесть написана на материалах, собранных в ряде городов.
Мне хотелось показать, как живут и учатся нахимовцы и суворовцы, как в стенах военных училищ наши офицеры воспитывают юных патриотов, готовящихся стать воинами и стойкими защитниками Родины; поэтому я обобщал и комбинировал наблюдения, произведенные в различных училищах.
Часть первая. Путь к морю
Глава 1. АЛЁША ПАНТЕЛЕЕВ
Солнце не показывалось уже третий день.
Дождь лил не переставая, и в частых выбоинах давно не ремонтированного шоссе образовались лужи. Ветер, не по-сентябрьскому холодный, рябил воду в лужах и сёк лицо путников дождевыми струями.
Близились сумерки, и редкие автомобили мчались с рискованной быстротой, вздымая фонтаны брызг и пугая хриплым рёвом гудков сидевших на обочине шоссе ворон. Обгоняя тяжёлые полуторатонки, летела старенькая «эмка». За рулём сидел человек в кожаной куртке, с трубкой во рту. Сквозь мокрое стекло он пристально смотрел на пустынную дорогу. С выработанной у всех автомобилистов привычкой обращать внимание только на то, что имеет отношение к их машине, он безразлично обводил взглядом чахлые придорожные кусты, нахохлившихся мокрых ворон.
Внезапно он оживился и, сощурившись, вгляделся в фигуру одинокого пешехода.
По мокрому скользкому шоссе шагал мальчик лет десяти-одиннадцати. Через левое плечо у него была надета сумка от противогаза, видимо, выполнявшая роль рюкзака. В правой руке он держал палку с железным наконечником. На ходу он подкидывал её в воздух и, почти не глядя, ловил; изредка же, когда на пути попадалась особенно широкая лужа, мальчик, опираясь на палку, легко перепрыгивал через препятствие. Казалось, он не чувствовал ни дождя, ни злых порывов ветра. Широкая, явно с чужой головы, красноармейская пилотка была натянута до глаз. Старенькое пальтецо небрежно распахнуто.
Когда машина обогнала маленького пешехода, человек за рулём заметил, что губы мальчика шевелятся. Юный путник пел.
Автомобилист круто — так, что тормоза жалобно взвизгнули, — остановил «эмку».
— Эй, паренёк, куда путь держишь? Мальчик остановился и, сдвинув наползшую на глаза пилотку, ответил:
— В Ригу.
— Вон что... Так до неё километров полтораста отсюда. Пешком думаешь? Мальчик кивнул головой.
— Я из Алуксне иду, — сказал он.
— А поездом? Или денег нет? Мальчик не ответил.
— Ну вот что, путешественник, садись ко мне, я тебя до Яунпилса довезу, оттуда уже недалеко до Риги. Садись.
Попыхивая трубкой, он смотрел, как мальчик неумело влезал в машину.
— Захлопни дверцу. Сильнее... Так! Ну, поехали.
Юркая машина снова полетела вперёд, Новый пассажир с интересом рассматривал приборы и даже потрогал пальцем стекло на одном из них. Потом он робко спросил:
— А для чего это?
— Это измеритель скорости. Спидометр называется... Видишь, стрелка показывает на 60, значит, едем со скоростью шестьдесят километров в час. А вот сейчас я сбавлю ход — гляди, сразу на 40 прыгнула... Кстати, имя моё Эрнест Фёдорович. Так и зови меня.
— А вы кто?
— Я инструктор ЦК партии. Знаешь, что такое ЦК?
— Знаю, — неуверенно произнёс мальчик, — это главный комитет, где Сталин.
— Сталин в Москве, а я работаю в Риге. А тебя как звать?
— Алёшей... Пантелеев.
— Ты где живёшь?
Мальчик наклонил стриженую голову и нахмурился.
— Нигде, нет у меня дома, — проговорил он неожиданно низким голосом. — И родителей нет. До войны мы в Калязине жили. Может, знаете: под Калинином. Отец командиром был артиллерийским; с тридцать девятого года на Дальнем Востоке служил. Оттуда, когда напали немцы, его на фронт послали, и с тех пор он нам не писал. Сообщили из полка, что пропал без вести... Видно, убит. А мать... — он помедлил, — в сорок шестом году сюда на работу приехала: вперед в Ринужи, потом под Алуксне... Два месяца назад она померла.
Машина, пофыркивая мотором, подпрыгивая на брёвнах попадавшихся мостиков, переброшенных через речушки, мчалась вперёд. Эрнест Фёдорович искоса рассматривал своего спутника: ему нравился этот мальчик — квадратный лоб с двумя выпуклыми шишками, серые глаза, твёрдо, не по-детски очерченная линия рта.
— Алёша, ты, кажется, пел, когда шёл по дороге? — вдруг спросил Эрнест Фёдорович.
— Пел, — смутился мальчик. — Да разве это пение: мурлыкал неизвестно что.
— Это хорошо, что ты пел. О чём же ты думал тогда? Что тебя радовало?
Мальчик недоумённо пожал плечами.
— Просто так...
— Пелось?
— Ну да.
После непродолжительной паузы он вдруг широко улыбнулся, обнажив ровные, матово-белые зубы, и доверчиво сказал:
— Я в училище иду.
— В какое?
— В нахимовское, — веско проговорил Алёша и с заискрившимися глазами добавил: — Морским капитаном буду.
— Вон что! Понятно! А экзамены сдашь? Ведь туда не каждого принимают. Ты сколько лет в школе учился?
Мальчик тяжело вздохнул.
— Только три года. Но вы не думайте: если я отстал — догоню. Мама говорила, что я способный, она со мной занималась.
— Всё-таки трудно. Почему же ты обязательно в нахимовское хочешь? В ремесленное легче. Мальчик покачал головой.
- Но зависти у нас к потомкам нет,
А будут НАМ завидовать потомки!
— Не хочу в ремесленное. Папа офицером был, и я буду. Когда мама умерла, меня дядька из Совета отвёз в детдом и сказал, чтобы я подучился немного, и он пошлёт меня в ремесленное. А я хочу в нахимовское, вот я и убежал из детдома и иду в Ригу; там есть нахимовское: я слышал, по радио говорили.
Он упрямо, даже почти сердито сжал губы и стал смотреть на мокрую дорогу.
Спустя несколько минут до слуха Эрнеста Фёдоровича донеслось ровное глубокое дыхание: мальчик спал, запрокинув голову.
Остановив машину, Эрнест Фёдорович вытащил из-под сиденья туго свёрнутую шинель и осторожно прикрыл спящего. Стараясь не давать гудков, он уверенно вёл машину, то и дело поглядывая на своего маленького пассажира, который тихо посапывал, изредка вздыхая и бормоча что-то во сне.
Алёша проснулся от того, что его мягко, но настойчиво встряхивали. «Эмка» стояла подле небольшого строения с ярко освещёнными окнами; вокруг суетливо сновали какие-то люди. Дождь перестал, в небе мерцали бледные звёзды.
— Вставай, приятель! Вот и Яунпилс. Тут мне сворачивать придётся. А ты вот что: пойди с этой запиской в горком партии, там тебя устроят переночевать, а утречком отправят с попутной машиной в Ригу.
Местечко Яунпилс находится в 93 км от Риги. Архитектурный памятник
Алёша, не успевший как следует проснуться, ощутил крепкое рукопожатие, потом его подняли и поставили на мостовую, ещё мокрую от прошедшего дождя.
— Не потеряй записку! Горком тут недалеко, покажут. Цвейки!(1)
1 Латышское приветствие, употребляемое при встрече и прощании
«Эмка» зафырчала, рванулась и в тот же миг растаяла во тьме. Мальчик с невольной грустью посмотрел ей вслед.
Чья-то рука легла ему на плечо.
— Тебе до Риги, пацан?
В узкой полосе лившегося из окна света Алёша разглядел долговязого парня в бушлате и сапогах.
— Если до Риги, можешь ко мне моститься: я туда на рассвете порожний грузовик поведу. А переночевать здесь можно. Три рубля — всё удовольствие. Дадут отдельную коечку.
Алёша стоял в нерешительности.
— У тебя, должно, монеты нет? — насмешливо спросил парень.
— Есть...
— Ну, всё! Айда за мной!
Он шагнул к , над которым Алёша разглядел новенькую вывеску: «Дом для приезжих». Алёша, поколебавшись, последовал за ним.
