Но наступил 1941 год и в наших краях стало голодно. Помню не прошло и года, а я уже осваивал новую пищу – льняной жмых и картофельные очистки. Так же голодала семья, в которой жила его девушка. Он в то время работал на молокозаводе и однажды вынес ей через чёрный ход ведро сыворотки (это то, что остается от молока после изготовления из него творога). За это его осудили на соответствующий срок, и он сидел в Оренбургской тюрьме. Его навестил отец и сказал, что если он не смоет свой позор на фронте, то он от него откажется. И добился, чтобы его сына отправили на фронт в штрафбат. В конце 1942 года он кровью заслужил прощения. Но в 1943 году опять оступился.
Когда подразделение, в котором он воевал, освободило один населённый пункт Белоруссии он увидел там сожжённые вместе с людьми хаты и проколотые штыками трупы детей. Когда потом ему поручили отконвоировать группу военнопленных немцев, он её не довёл до места, а всех расстрелял из автомата. За этот самосуд он снова попал в штрафбат и в его составе брал Берлин.
Так что мне пить водку со штрафником было не зазорно. Так мы сидели и пили. Он меня ни о чём не расспрашивал, поинтересовался только, живы ли и здоровы ли мои родители. Говорил все один он и как-то вроде ни о чём. Речь его была какая-то странная, непрерывная, незапоминающаяся. Такая речь бывает у алкоголиков и у людей, которым хочется очень много сказать, но они не уверены, что их поймут. Время прошло незаметно.
Вошёл сапожник, молча подал починенные ботинки и быстро вышел обратно. Я обулся, поблагодарил Чалого, и мы вместе вышли внутрь базара, я впереди, он за мной. Когда я оглянулся, то больше не увидел его. Он словно растворился в окружающей нас толпе. На другой день я зашёл в эту мастерскую, чтобы все-таки отдать сапожнику деньги, но он испуганно замахал руками, и я ушёл.
А 11 марта я вместе с молодой женой и несколькими её однокурсниками прямо из загса явились на тот базар в пельменную и там скромно отпраздновали это важное событие. По пути туда и сидя в пельменной я всё шарил глазами в надежде увидеть Чалого и пригласить его. Но так его больше и не видел. А ещё через пару недель я расстался на вокзале с Марусей теперь уже Щербавских, и поезд помчал меня на запад в сторону Красноводска. В кармане у меня были последние 10 рублей, а в небольшом чемодане три пачки Вот и все запасы на дорогу. Маруся, конечно, об этом не знала. Когда я ей оставлял всё остальное, то сделал вид, что денег у меня «куры не клюют». Но я сейчас не думал об этом. Подумаешь, двое с чем-то суток до Красноводска и там всего сутки на пароходе до Баку. Ливингстон вон однажды полмесяца вдоль по Африке по правой стороне топал и ничего.
Первые сутки я в основном сидел и курил в коридоре вагона, смотрел в окно на пробегающие детали пейзажа и думал. Ночью улёгся на свою полку и тоже думал под стук колёс и дремал. Только под утро уснул. Сквозь сон слышал, как поезд остановился, за стеной вагона поднялся шум, гомон, шарканье ног, гудки и громкие объявления по трансляции. Это значит прибыли в Ашхабад.
Все пассажиры из моего купе ушли и вместо них вошли три офицера лётчика, которые следовали в командировку в Баку.
Поезд тронулся, попутчики, разместившись, выложили на стол припасы в дорогу: водку, сало, колбасу и прочее. Мое голодное обоняние сразу всё это классифицировало, но я притворился крепко спящим, чтобы не нарваться на приглашение. Неудобно было. Вагон сразу оказался шумным через край. Как я потом узнал, в соседнем купе ехали пограничники, дальше демобилизованные воины всех родов войск. Я же всё изображал беспробудного соню. Потом и вправду уснул. Но где-то во второй половине дня, попутчики, начав вторичный банкет, возмущённо растолкали меня и поставили вопрос ребром. « Ты что, моряк? Совесть у тебя, в конце концов, есть?
Мы за второй ящик принялись, сил уже никаких нет, а тебе и горя мало!».
Чтобы окончательно расставить по местам все знаки препинания и исключить недоумения, я сразу прямо сказал, что у меня кроме курева ничего нет и мне их угощать нечем, что привело всех в дикое веселье. И так я оказался гостем этой весёлой и щедрой компании. Проголодав целые сутки, я, конечно, понимал свои возможности и старался особенно не налегать на спиртное. Но разве упасёшься от него в таком штурмовом коллективе? И я неизбежно начал пьянеть. И в результате, не говоря уже обо мне, надрались изрядно все. Начали выяснять, кто кого больше уважает, а один все пытался спровоцировать меня на ссору. И мы с ним поссорились.
А чтобы нас помирить, тамада придумал решить спорные вопросы дуэлью. А поскольку мы не дворяне и пистолетов у нас, так же как и шпаг нет, то нашим оружием должны быть кулаки. Каждый доложен с расстояния в два шага один раз ударить противника кулаком по морде. Бросили жребий. Первым выпало бить меня. Мы сошлись и по команде секунданта мой противник врезал мне в левую челюсть. Я устоял. Теперь очередь моя. И тут получилось, что секунданты не учли одно важное обстоятельство. Кулак как оружие, имеет очень существенное отличие от пистолета. Пистолет это бесчувственное устройство, сила его действия не зависит от настроения его стрелка. Кулак же – извините. Кулак рассвирепевшего человека бьёт крепче. Мой противник бил первым, настроение у него было в норме. Я же бью вторым, то есть после того, как крепко осерчал. И в результате я так его смазал, что он со всего маху въехал головой в дверь купе и свалился без сознания.
Ну, конечно, его привели с чувство, нам обоим в качестве поощрения влили ещё по полстакана и уложили спать.
Среди ночи я проснулся. Голова гудит. Внутри муторно. Мои попутчики храпят наперегонки. А из коридора слышится разговор проводников. Говорят с акцентом, но я разобрал некоторые обрывки фраз: «Страшный человек.», «Ну, его сразу узнали», «Уже сообщили», «...на следующей станции милиция ждёт».
У меня есть одна привычка. Когда я просыпаюсь после сильной выпивки, то сразу начинаю вспоминать что там было, не натворил ли я чего. Так случилось и сейчас, я начал вспоминать и вспомнил смутно, что была какая то драка и я кого-то сильно ударил, а тот упал. Вот оно что, подумал я. Это обо мне говорят. Это меня милиция ждёт. Что теперь будет?
Я представил что командир узнает это, и белый свет мне стал не мил. Получается, что меня вообще за КПП выпускать нельзя. Пока не поздно надо бежать. Приняв решение, я успокоился, максимально сосредоточился и начал действовать хладнокровно. Вначале нужно сделать тщательную разведку, в процессе которой установить: могу ли я избежать встречи с кем-либо на пути и смогу ли я открыть дверь в тамбуре. Выйдя из купе, я прошёл по всему вагону изображая сильно пьяного в поисках туалета. Установил, что все поголовно спят. Это хорошо. Но вот дверь из вагона наружу перочинным ножом не открыть. В выгородке для угольной печи вагона я нашёл кусок проволоки, из купе взял три алюминиевые чайные ложки, заперся в туалете и начал изготавливать отмычку. Для этого мне приходилось несколько раз выходить в тамбур и примерять её на месте. Наконец отмычка сделана. Так как в форме выходить ночью для случайных встречных покажется подозрительным, я решил китель и фуражку положить в чемодан, а чтобы они там уместились, нужно чем-то пожертвовать. Я вынул запасное бельё и толстую, купленную в Ташкенте книгу, оставив их на своей постели.
В пустыне понадобится вода. Я взял со стола три пустые бутылки из-под водки, наполнил их водой из-под крана, плотно закрыл, и уложил в чемодан. Быстро проскользнул в тамбур (как хорошо, что мое купе расположено близко к нему) и начал открывать дверь. Это удалось не сразу, пришлось повозиться. Всё это время мои нервы были натянуты до предела, а слух обострился как у волка. Я всё время прислушивался не идёт ли кто. На мое счастье все беспробудно спали. Наконец замок провернулся, и дверь открылась.
И ещё одна удача. Я почувствовал, что поезд замедляет движение и явно собирается останавливаться. Уж не станция ли это, где меня ждут.
Медлить больше нельзя, я выбросил чемодан и прыгнул сам как это делается в виденных мною кинофильмах. Приземление было мягким, но через голову я после этого перевернулся не менее трех раз. Хорошо, что успел сгруппироваться. И ещё хорошо, что скорость поезда в этот момент была не более двадцать километров в час.
И вот сижу я на песке и смотрю на удаляющийся поезд. И с беспокойством замечаю, что он явно останавливается. И точно остановился. К чему бы это? Уж не заметил ли кто-то мой прыжок и не сорвал ли стоп-кран? Но через пять минут поезд тронулся и скоро пропал в темноте. Теперь я огляделся и посмотрел на небо. И поразился его красотой. Оно было чёрное, бездонное, усыпанное крупными и горящими как алмазы бесчисленными звездами. И тишина кругом. Я встал, нашёл свой чемодан, одел китель и фуражку, чувствовался холод. Всё-таки март месяц, но днём будет жарко. И тут где-то в темноте раздался хохот. От неожиданности я остолбенел, но сразу сообразил, что это шакалы. Вообще-то я не слышал чтобы они нападали на людей, но на всякий случай удостоверился, что перочинный нож у меня в кармане, и осмотрелся вокруг в надежде обнаружить какую-нибудь палку. Но не бывает в пустынях случайных палок. И я пошел по шпалам вперед навстречу неизвестной мне судьбе. Шакалы ещё несколько раз закатывались от смеха, но вскоре замолкли. Я шёл и обдумывал свои дальнейшие действия. И чем больше я думал, тем все отчетливее понимал, что положение мое патовое.
Во-первых, до Красноводска, вероятно, не менее полторы сотни километров. Дойти-то я когда-нибудь дойду до него, но не изжарюсь ли на солнцепеке и не высохну ли вконец от безводья? Трёх бутылок воды очень уж мало, тем более три хороших глотка я уже сделал. Я помнил по карте от Ашхабада до Красноводска железная дорога идёт по дуге, круто выгнутой на север. Если идти не по шпалам, а свернуть вправо и идти напрямик по хорде, то путь сократится километров на 20-30. Только как найти её – эту хорду?. Если я бы точно знал, где нахожусь, то нашёл бы путь по звёздам. Вон они какие приметные. Но это ночью, днём то звезд нет, а солнце само все время движется по горизонту, да ещё барханы обходить придется. Значит нужно идти по дороге. Здесь поезда ходят и где-то под вечер меня нагонит сегодняшний поезд, идущий в Красноводск. Можно будет его остановить и меня наверняка подберут.
Но как я объясню свое появление в пустыне?. Мне же не удастся кого-либо убедить, что я вообще здесь всегда живу. Меня же сразу раскусят, что я беглый преступник В этом случае мне и поезд не надо останавливать. Он сам остановится и те, кто этому обучен, сразу меня сцапают. А это значит, что при первом намёке на появление поезда мне нужно успеть отбежать за какой-нибудь бархан или зарыться в песок. Но барханы далековато от пути, да и в песок без лопаты быстро не зароешься. Так что меня вполне своевременно заметят.
Вот так я шёл и лихорадочно шевелил мозгами. И почему я своевременно не усвоил мудрые советы умных людей. И книжек-то умных прочитал бессчетно. Тем временем взошло солнце и стало припекать. Я уже выпил полбутылки воды и вынужден был снять китель и фуражку. Взмок уже.
Уже шёл третий час моего марафона, когда я заметил слева на курсовом градусов 60 какой-то движущийся объект, который по прошествии некоторого времени определился как движущиеся в кильватер друг другу два Причём на переднем восседал человек. Встреча неизбежна, резона останавливаться у меня нет, всадник, конечно же, давно уже меня заметил. Так что будь, что будет. У меня мозги и так уже думать устали.
И вот мы встретились и оба остановились. Оба – это я и то ли узбек, то ли туркмен, старый человек, сидящий на переднем верблюде. Поздоровались. Я первым сказал: «Салям алейкум!», а он ответил: «Алейкум салям». И сразу перешёл на чистейший русский язык почти без акцента. Речь его была дружелюбна, но иронична. У нас состоялся следующий разговор: «Куда путь твой, молодой человек?» – спросил он. «В Красноводск, почтенный аксакал» – ответил я. «А откуда твой путь?» – спросил он. «Из Ташкента» – ответил я. «Далёк твой путь», и он покачал головой. «Наверно уже полмесяца идёшь?». «Да нет», – говорю,- всего третьи сутки». «Сначала ехал я на поезде, только надоело, колёса стучат и душно. Вот решил пешком немного пройтись.». Он рассмеялся, потом предложил: «Садись на второго верблюда, я тоже в Красноводск еду».
И так я из моряка-подводника превратился в моряка-кочевника. К сидению на верблюде я не сразу приноровился, на нём качает как на корабле. Видно не даром он зовётся «кораблём пустыни»
Ехали мы до полудня, потом спешились. Установили походную палатку, в тени которой и укрылись. Я же сразу и отключился, будто куда-то провалился. Через два часа старик разбудил меня.
Он уже, оказывается, вскипятил чай и мы сели обедать, то есть пили чай с пресной лепёшкой. Чай был непривычный на вкус, так как был не сладкий, да ещё заправленный бараньим жиром. Но мне понравился. Потом я достал из чемодана оставшиеся две пачки «Беломора», одну отдал старику, и мы закурили. Старик молчал, и я не хотел нарушать молчания. Потом он заговорил «Я сразу понял, парень, неладное с тобой случилось. Морские офицеры не шакалы – в не водятся. Скажи мне всю правду».
Не знаю, что такое было в его голосе и в его глазах, которые твёрдо смотрели в мои глаза, и взгляд его доставал до самой моей души. Я почувствовал облегчение, будто проснулся от кошмарного сна и всё без утайки рассказал ему. Мы закурили по второй. Он опять долго молчал и потом заговорил. «Ничего такого, о чём ты говорил и чего испугался, быть не могло. Ты не совершал преступления, я это вижу. Просто шайтан затмил твой разум. Подумай, если бы было так, как тебе подумалось, разве спали бы спокойно твои попутчики, и разве сам ты спал бы? Ведь не бурдюк водки ты выпил. Судя по твоему виду не больше литра. И то, вряд ли. Но науку ты получил хорошую. А теперь пора, садимся на верблюдов. Утром будем в конце пути».
И так случилось. Утром, когда солнце было уже высоко, мы спешились в центре города. Старик обнял меня и похлопал рукой по спине. Он повёл верблюдов вправо, я пошел влево на морской вокзал. Шагая по пыльной улице, я всё думал о старике-туркмене. Какие же драгоценные люди бывают. По дороге, на мой вопрос, откуда он так хорошо знает русский язык, он рассказал мне свою историю.
В 1900 году его семья погибла во время сильного землетрясения. Он остался сиротой и жил у своего дальнего родственника в качестве батрака. В 1905 году приехала археологическая экспедиция, и он нанялся к ним на работы. Целый год проводились раскопки древнего города. Потом экспедиция уехала, и его забрала с собой в Петербург. Там он получил образование и уехал на родину, где работал ветеринаром, а заодно и людей лечил. Потом воевал в гражданскую войну, а в 1941 году добровольцем ушел на фронт и всю войну охранял военный аэродром. В 1945 году демобилизовался и до 1950 года работал директором коневодческой фермы.
Вскоре я пришёл на и нос к носу столкнулся со своими попутчиками, которые сначала остолбенели и смотрели на меня как на приведение, потом бросились обнимать.
Они как раз шли сдавать оставленные мною вещи, а заодно сообщить военному коменданту о моем бесследном исчезновении. Утром, не обнаружив меня, они решили, что я обиделся за что-то на них и ушёл в другой вагон. Среди выходящих из поезда в Красноводске они тоже меня не обнаружили, решили, что просто разошлись со мной в толпе. Все надеялись встретить на морвокзале, и вот, наконец, решили, что я вообще пропал. А тот разговор, что я услышал в вагоне, относился не ко мне. Просто один пассажир опознал разыскиваемого рецидивиста и сообщил об этом начальнику поезда. Так что кто-то из двоих, то ли шайтан, то ли алкоголь, действительно затмил мой разум. А встречу нам организовала сами судьба.
Вчера пароход из Баку в Красноводск не пришёл из-за сильного шторма и сегодня опоздал по какой-то причине. Придёт только вечером.
Поэтому они и задержались до моего прибытия караванным путём. Пассажиров скопилось много, билетов в кассе нет. Но они меня обязались провести с собой, так как прошлой ночью ухитрились угостить военного коменданта и теперь он им друг, товарищ и брат. Посидев немного в тенистом месте, мы допили оставшееся спиртное. Поскольку на этот раз его было немного, я не опасался, что и с парохода мне придется спрыгивать. Правда, мой давешний оппонент опять пытался спровоцировать дискуссию методом задавания провокационных вопросов. Например, он спросил, зачем я в тот раз из купе унёс с собой пустые бутылки. Я ему спокойно объяснил, что решил их сдать по пути в барханах, и инцидент был исчерпан. Вскоре началась посадка на пароход, и все мы разместились в каюте. Ещё немного томительного ожидания и вот корпус парохода вздрогнул, завибрировал, прогудел гудок, зашумела вода за бортом и мы отошли от причала.. Я же погрузился в крепкий сон. Отпуск заканчивался. Впереди служба.
3. Домой – на север.
Прибыв из отпуска, я вместе со всеми полностью погрузился в подготовку корабля к переходу на постоянное место базирования. Все лодки, проходившие в Баку ходовые заводские испытания, предназначались для Северного флота. Их личный состав был оттуда. Хотя здесь юг и тепло, и Баку своей роскошью многократно затмевал и Полярный и Североморск, но все разговоры и офицеров и матросов, за исключением служебных и бытовых, насыщены были исключительно севером. Я ещё не видел севера, но слыша о нём ежедневно, уже полюбил его тоже и мне тоже хотелось, чтобы побыстрее закончились здешние кувыркания и мы отправились бы в наши родные русские края, подальше от звука заунывных восточных мелодий, ишачьих криков и скрипа песка в зубах.
На очередном собрании офицеров командир обрисовал последний этап нашей здешней деятельности включая и кадровой вопрос. Поскольку с прибытием в Полярный сразу начнётся отработка и сдача курсовых задач, чтобы к концу года лодка вошла в боевое ядро флота, максимальное число личного состава должно использовать отпуска за текущий год. Первыми, ещё отсюда, в отпуск должны уйти минёр, доктор и замполит и вернуться к переходу на север. С их прибытием в отпуска должны уйти штурман, старпом и командир моторной группы, которые встретят нас в Полярном. Командир, механик и я в отпуск за этот год пойдут после сдачи всех курсовых задач.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
