Вскормлённые с копья - Сообщения за 25.05.2010

Однажды на атомной подлодке, только что пришвартовавшейся к пирсу после завершения длительного похода, при выводе из действия реактора произошел сильный выброс радиации. Вся команда была сильно облучена и немедленно эвакуирована в госпиталь с диагнозом «лучевая болезнь». Можно представить удивление докторов, когда при обследовании командира подлодки у него не обнаружили ни малейших признаков поражения! При этом всем было хорошо известно, что во время аварии он находился на своем месте в центральном посту и покинул субмарину, как и положено по Уставу, последним. История чудесного спасения командира оказалась до банальности простой. Оказывается, на этой субмарине была заведена своеобразная традиция – при окончании похода механик обязательно подносил командиру наполненный до краев стакан чистого спирта, «за успешное завершение». Тот был крепким мужиком, и выпитая лошадиная доза никак внешне не сказывалась на его поведении. Это-то и спасло его при ударе радиации. Как оказалось, алкоголь в определенных условиях может нейтрализовать ее действие.
В официальные наставления такая методика предотвращения лучевой болезни не попала, но в кают-компаниях атомных субмарин об этом знали.



В начале XX века лошадям в качестве допинга давали алкоголь

30 августа, 10.00.

Сегодня пришлось снова побывать в отсеке у механиков. Молодой лейтенант, который в начале похода так скучал по своей жене, делает явные успехи в службе. Стармех Юрий Петрович Козлов подчиненным доволен. Похоже, это результат своеобразного шефства, которое взял над ним командир отсека мичман Морозов. Для человека, имеющего канонические представления о воинской службе, такая ситуация может показаться странной. Действительно, чему может научить мичман офицера? Тем, кто знает реалии жизни на подлодке, такая ситуация удивительной не покажется.
Однажды на берегу я стал свидетелем интересного спора. Два молодых лейтенанта – Николай Прусиков с нашей атомной субмарины и неизвестный мне юный выпускник военно-морского училища, еще не получивший назначения, выясняли, кто на подлодке значит больше – офицеры или мичмана. Ответ на этот вопрос был действительно не столь однозначным, как может показаться на первый взгляд. Если не видевший моря лейтенант с жаром отстаивал безусловный приоритет офицеров, то Николай, не умаляя их авторитет, вполне резонно отдавал должное мичманам. И он был прав.
Во времена дизельных подводных лодок сверхсрочников на борту было немного. Боцман, старшины команд трюмных и мотористов – вот, пожалуй, и весь список. Погоды на лодке они не делали, все действительно держалось на плечах офицеров. На атомном подводном флоте дела обстояли иначе.



Командир первой АПЛ «Ленинский комсомол» Леонид Гаврилович Осипенко  быстро понял, что столь сложным кораблем должен управлять профессиональный экипаж. Многочисленные рапорты о необходимости его формирования исключительно на контрактной основе тогдашний Главнокомандующий советским военно-морским флотом адмирал флота Горшков оставил без внимания. Официальная идеология тех времен отрицала саму возможность существования наемных вооруженных сил. Однако де-факто дело сдвинулось с мертвой точки. Иначе и быть не могло. Укомплектованные по старинке подлодки попросту не смогли бы выйти в море. На атомных субмаринах появились полупрофессиональные экипажи, на 50-60 % состоящие из мичманов, настоящих мастеров своего дела.
Они были единственными военными моряками, которые от начала и до конца своего контракта, как правило, находились на одном корабле. Ни матросы, через три года отправляющиеся в запас, ни офицеры, карьера которых предопределяла частую смену должностей, не имели физической возможности досконально изучить субмарину, на которой им доводилось служить. Мичмана перспективы служебного роста не имели. Полученная в училище специализация раз и навсегда предполагала исполнение узкого круга обязанностей, и поэтому они были заинтересованы в стабильной работе на одной подводной лодке. Мичмана стремились максимально разобраться в своей технике, чтобы заслужить авторитет у начальства. Очень часто их знания помогали выходить из самых безнадежных ситуаций.
По сути дела мичмана представляли собой некую замкнутую касту, со своими традициями и своеобразным укладом жизни. Это были немногословные, знающие себе цену мужики, не стремящиеся к внешнему лоску. Многие были выходцами из сельских районов и с деревенской основательностью старались наладить свои службы. Особой культурой они действительно не блистали, но дело свое знали хорошо. Понимая, что корабль становится их домом на многие годы, они старались устроиться поудобнее , и мичманские каюты всегда отличала особая атмосфера уюта.
Отношение к ним было не всегда однозначным. Некоторые офицеры, из тех, кто служил на берегу, считали этих специалистов охотниками за «длинным рублем». В те времена политическая пропаганда старательно декларировала принцип бескорыстного служения Родине, а мичмана, в силу простоты своей натуры, особо и не думали скрывать стремление хорошо обеспечить себя службой на флоте. Зарплата их действительно не намного отличалась от офицерской, что, впрочем, соответствовало реальному вкладу в общее дело.
Для того, кто впервые оказался на атомной подводной лодке, различить офицера и мичмана было непросто. Обращаться друг к другу по званию было не принято, форма – без знаков различия. Во главу отношений ставилось уважение к профессионализму коллеги, и очень часто именно мичмана оказывались негласными лидерами в своей боевой части. Поучиться у опытного специалиста-практика не считалось зазорным даже для офицера.



Бокс под водой. Командир дивизиона живучести Евгений Логинов. У каждого свой поединок, но бой выигрывают только все, вместе.

В особой цене на атомных субмаринах были акустики и радисты. Очень часто от них зависел успех боевого похода. И хотя эти службы возглавляли, естественно, офицеры, только индивидуальное мастерство подчиненных им мичманов в конечном итоге определяло возможность выполнения поставленных задач.
Одним из самых способных радистов Северного флота был мой сослуживец, мичман Писарев. На берегу этот уроженец Астрахани доставлял немало хлопот командованию своей любовью к «зеленому змию» и особым талантом привлекать внимание комендантских патрулей. В море этот человек преображался. Он обладал фантастическим чутьем – в условиях полной непроходимости радиоволн умел найти единственную точку в океане, откуда можно было связаться с берегом. Доверие к нему было полным. Если Писарев говорил, что передать РДО можно в тридцати милях от нашего генерального курса, то подлодка в течение часа неслась полным ходом в указанное им место. И действительно, через несколько минут после передачи мы получали квитанцию, подтверждающую связь флотским радиоцентром.
Похожим мастерством обладали и многие мичмана-акустики. Для того, чтобы выделить в многоголосой симфонии моря важные для субмарины шумы, недостаточно было обладать хорошим музыкальным слухом. Надо было чувствовать свою подводную лодку, знать индивидуальные особенности установленной на ней аппаратуры. Когда акустик мичман Николай Кругликов обнаруживал подозрительный звук, ему достаточно было посмотреть в мою сторону. Мы понимали друг друга без слов.
К тому моменту, когда я занял главное место в центральном посту АПЛ, на флоте сложилась негласная традиция. В отличие от многих, она пользовалась безоговорочной поддержкой командования. Каждый командир старался сплотить вокруг себя группу доверенных мичманов, которые затем сопровождали его в течение дальнейшей службы. Основными критериями отбора были профессиональное мастерство и психологическая совместимость. По сути дела на новую подлодку приходила сплоченная группа специалистов, знания которых гарантировали выход из большинства экстремальных ситуаций.



Валентин Соколов на ходовом мостике

Я тоже взял на вооружение этот опыт. В один из самых ответственных походов – кругосветное плавание - со мной пошли восемь человек, среди которых был и боцман Исаченко, с которым мы служили в Севастополе на подлодке «А-615». Признаюсь, у меня были некоторые сомнения, когда я решил позвонить ему в Крым с предложением перебраться на Север. Исаченко не медлил с ответом. Через месяц он уже стоял на палубе моей подводной лодки. Много позже, когда, как обычно, мы вместе с нашими семьями отмечали возвращение из очередного похода, я спросил у Анатолия, что заставило его откликнуться на мое приглашение. Ответ заслуживает того, чтобы привести его полностью:
– Командир, я уверен, что вместе мы можем не только уйти в поход, но и благополучно вернуться. Поэтому не имеет значения, в каких морях нам приходится плавать.

1 сентября, 15.00 Гренландское море. Траверз острова Шпицберген.



Мы огибаем этот остров на большом расстоянии. Шпицберген  – вотчина противолодочных сил НАТО. Здесь расположены аэродромы, с которых вылетают самолеты дальнего действия, висящие потом долгими часами над безбрежными просторами океана. Если они нащупают субмарину в глубине – сразу начнется хоровод боевых кораблей и самолетов американцев и их союзников, которые будут «пасти» подлодку до наших территориальных вод. Поэтому мы проявляем повышенную осторожность.
Картина на экране подводного телевизора уже изменилась. Появились разводья, полыньи, светлыми пятнами выделяется молодой лед. Скоро «К-438» выйдет на чистую воду.
– Алексей Алексеевич! Подготовьте донесение на берег, – обратился Коржев к старпому, - пора подать весточку о себе.
В обычном плавании подводная лодка только изредка подвсплывает на перископную глубину, где она в строго оговоренное время связи может принять информацию. Обратная связь возможна только в экстренных случаях. Сейчас уже конец плавания, и мы можем позволить себе послать весточку на берег.
Наконец чистая вода. В глубине трюма тихо загудел гидромотор, поднимающий перископ. Наверху – чудесная погода. Море почти спокойно, видимость – 40 кабельтовых. Вдруг в окуляре мелькнул белый росчерк. Чайка,  белокрылая красавица! После 38 суток под водой она воспринимается как настоящее чудо природы, нежданно очутившееся над студеным полярным морем.



Неожиданно раздался встревоженный голос:
– Что случилось, что наверху?
Это начал «работу» представитель особого отдела флота. Посланца КГБ на нашей лодке звали Владимиром. Невысокий, субтильного телосложения человек, с абсолютно не запоминающимся лицом, он постоянно оказывался именно в том отсеке субмарины, где в настоящий момент происходили какие-либо значимые события. Сначала я не мог понять, почему каждый раз при поднятии перископа Владимир старался занять позицию прямо напротив наблюдателя. Как оказалось, в его обязанности входил контроль за лицом человека, осматривающего поверхность моря. Улыбка, с которой я встретил нежданную чайку, вызвала у него откровенную тревогу, и «особист» тихо, но весьма настойчиво повторил вопрос:
– Что там наверху?
Пришлось ответить:
– Чайка. Но доказательств представить не могу. Она улетела.
Отношение к офицерам КГБ на лодке было двойственное. С одной стороны, это, как правило, были неплохие ребята, скромные и приятные в общении люди. Вели они себя достаточно тактично, мнение свое никому не навязывали, в чужую работу старались не вмешиваться. Однако каждый из нас понимал, что негативная характеристика, данная «особистом», может поставить крест на карьере как гражданской, так и военной любого члена экипажа.
В последнее время тематика советского атомного подводного флота стала весьма популярной среди кинематографистов и книгоиздателей. И обязательно почти в каждом произведении авторы стараются вывести образ злобного представителя КГБ, главная задача которого – расстрелять командира субмарины в случае отказа выполнить приказ или трусости. Не могу утверждать, что похожая ситуация не рассматривалась советской госбезопасностью вообще, но в те годы мы не задумывались о такой возможности. Да и сложно предположить подобный вариант развития событий в тесных отсеках подлодки, где принцип единоначалия, как нигде, возведен в абсолют, и каждый член экипажа уверен, что его судьба находится в руках командира.
Тем не менее присутствие этих людей на борту, которых за глаза называли «иждивенцы», было достаточно сильным раздражающим фактором для профессионалов, которым доверили атомную субмарину. После многочисленных проверок на лояльность и политическую сознательность мы не нуждались в мелочном контроле, и специально приставленный надсмотрщик не мог вызывать положительных симпатий.
Справедливости ради нужно упомянуть эпизод, когда присутствие представителя особого отдела на борту оказалось весьма кстати и спасло меня и экипаж от серьезных неприятностей.



Я не уверен, что кто-нибудь сегодня так ярко помнил бы о Кошевом без фильма "Молодая гвардия" и о Маресьеве без "Повести о настоящем человеке". Другое дело, что "К-19" по идее должны были снять наши кинематографисты, но они, увы, заняты подвигами "ментов" и нашей истории боятся как огня...

Субмарина, которой я в то время командовал, готовилась к выходу в очередной боевой поход. Завтра предстояло ввести в действие нашу главную энергетическую установку, экипаж завершал проверку механизмов, а я сидел в своей каюте на плавбазе, готовя необходимую для плавания документацию. Неожиданно раздался тихий стук в дверь. На пороге стоял приписанный к подлодке капитан-лейтенант из КГБ.
– Валентин, сходи на лодку, посмотри, что там делается.
– Я был там ровно четыре часа назад, все в порядке, подготовка идет по плану.
– Прошу тебя, сходи обязательно, посмотри.
Тон голоса «особиста» был тревожным, и мне не оставалось ничего другого, как выполнить его просьбу.
На лодке вроде все было в порядке, но сопровождающий меня капитан-лейтенант посоветовал пройти все отсеки. Когда мы пришли в пятый, он неожиданно оказался впереди меня и как бы невзначай облокотился на обшивку расположенного здесь турбогенератора. Намек был более чем очевиден. Я приказал мичману - старшине отсека предъявить его к осмотру.
Люк, скрывавший медные пластины щеток, был поднят. Лицо мичмана, которого я знал не один год и которому полностью доверял, стало бледнее мела. Внутри механизма лежал кусок толстой стальной проволоки. В лучшем случае он должен был стать причиной пожара завтра, при вводе в строй главной энергетической установки. Однако турбогенераторов на лодке было два, и вполне возможно, что этот решили бы запустить попозже, уже под водой…

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru