Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Мобильный комплекс освещения надводной обстановки

Комплекс освещения надводной
обстановки "Онтомап"
сделали компактным

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья - Сообщения за 27.12.2010

Обзор жизни и деятельности русского адмирала Михаила Николаевича Станюковича. К 225-летию со дня рождения. Н.А.Верюжский. Окончание.

ТРЕХЛЕТНЯЯ "КРУГОСВЕТКА". Окончание.

Кругосветной научной экспедиции ставились задачи исследовать принадлежащее России побережье Азии и Америки, а также острова, разбросанные в северной части Тихого океана. Экспедиция была щедро оснащена новейшей техникой и научными пособиями. В нее были также направлены ученые по ботанике, минерологи и др.
Начальником экспедиции и командиром "Моллера" был утвержден Георгиевский кавалер капитан-лейтенант Михаил Станюкович. "Сенявина" повел в плавание капитан-лейтенант Федор Литке. Он был моложе Станюковича на одиннадцать лет, но уже успел прославиться как видный полярный исследователь. На счету Литке было и двухлетнее кругосветное плавание под командованием Головнина и четыре летних самостоятельных плавания в Северном Ледовитом океане общей продолжительностью в десять месяцев. Ему покровительствовали люди из ближайшего окружения императора Николая I и высокопоставленные морские чины.
21 августа 1826 года оба шлюпа торжественно покинули Кронштадт. Пройдя проливы Датского архипелага, корабли должны были пересечь Атлантику, достигнуть Рио-де-Жанейро, затем обогнуть мыс Горн, зайти в порт столицы Чили Вальпараисо, после чего начать опасное и долгое плавание через Тихий океан до порта Ново-Архангельск на Аляске.
В середине июня 1827 года корабли достигли Ново-Архангельска. Отсюда начались и продолжались более года самостоятельные плавания каждого шлюпа для исследования берегов Аляски и Камчатки, Берингова пролива, залива Святого Лаврентия, Алеутского архипелага и прилегающих многочисленных островов. Во время экспедиции капитан-лейтенантом Станюковичем в Тихом океане был открыт неизвестный остров, получивший имя Моллер.



Шлюп "Сенявин". Худ. Евгений Валерианович Войшвилло.

Через полтора года со дня начала экспедиции в Петербург были доставлены донесения ее начальника о первых итогах плавания. Капитан-лейтенанту Станюковичу 2 декабря 1827 года присвоили очередной чин капитана 2 ранга.
Согласно высочайшим инструкциям, после завершения всех исследований и соединения в Петропавловске-Камчатском 30 октября 1828 оба шлюпа вышли из Авачинской губы в обратный путь. Шлюп "Моллер" в соответствии с графиком прибыл на рейд Кронштадта 23 августа 1829 года, пробыв в плавании 3 года и 3 дня, а шлюп "Сенявин" - с опозданием, двумя днями позже.
"Кругосветка" под командованием Михаила Станюковича официально была признана наиболее успешной среди морских экспедиций первой половины XIX века. Однако после своевременного прибытия на Кронштадтский рейд на капитана 2 ранга нежданно-негаданно обрушился, мощный вал неприятностей.
Прежде всего флагманскому шлюпу "Моллер" не были оказаны предусмотренные почести. Молва гласит, что на борт корабля внезапно прибыл император Николай. Найдя шлюп в неприглядном виде после трехлетнего плавания, государь приказал его арестовать. После убытия Николая Павловича на шлюп поспешили разного рода военные ревизоры. Оказалось, что главная претензия к Станюковичу - жалобы членов команды на строгость командира во время плавания. Они и явились поводом для того, чтобы "Моллер" был оставлен на рейде как арестованный до окончания дознания.
Разбирательство не могло уложиться в два дня, и прибывший "Сенявин" был свидетелем этого неприятного зрелища.
Как руководитель, Станюкович провел кругосветное плавание безупречно, и об этом свидетельствуют все без исключения официальные документы. Успешным признано плавание и международной общественностью. За 3 года "кругосветки" Михаил Станюкович не потерял ни одного члена экипажа, на "Моллере" не было ни единого тяжелобольного. У Литке же на "Сенявине" был смертельный случай, с корабля сняли серьезно заболевшего лейтенанта, но на эти "мелочи" в Петербурге не обратили внимания.
Опоздавшему шлюпу 25 августа была устроена пышная торжественная встреча. 4 сентября на борт "Сенявина" поднялся сам царь. Чиновники хорошо его подготовили, и на корабль Николай Павлович прибыл в приподнятом настроении. К тому же "Сенявин" успел привести себя в порядок, и он вполне удовлетворил государя.
За посещением корабля Литке императором Станюкович наблюдал с борта опозоренного "Моллера". На подчиненного Михаила Николаевича рекой потекли награды и должности. А он по итогам "кругосветки" никак отмечен не был, его труды и достижения остались незамеченными.



Ботман Е.И. Портрет императора Николая I.   Михаил Николаевич Станюкович.

СЛУЖБА НА БАЛТИКЕ

Спустя четыре месяца после возвращения из кругосветного плавания, 18 декабря 1829 года капитан 2 ранга Станюкович покинул "Моллер". Ему вновь дают ответственное поручение.
21 мая 1829 года в Архангельске был спущен на воду 30-пушечный парусный военный транспорт "Двина", предназначенный для Балтийского флота. Первым командиром судна, которое требовалось испытать в длительном морском переходе, был назначен Михаил Станюкович.
В марте 1831 года транспорт "Двина" успешно завершил переход из Архангельска в Кронштадт. К этому времени вышли сроки присвоения очередного чина. Высочайший приказ о производствах от 25 июня 1831 года гласил: "Из Капитанов 2 ранга в Капитаны 1 ранга 6-го Флотского Экипажа Командир военного транспорта "Двина" Станюкович". 30 августа 1831 года он назначается командиром фрегата "Кастор". Этот корабль, вооруженный 52 орудиями, был заложен 27 сентября 1830 года на Соломбальской верфи в Архангельске, а уже 21 мая 1831 года спущен на воду. Под командованием своего первого командира Михаила Станюковича фрегат в начале 1832 года совершил переход из Архангельска в Кронштадт.
Но всего лишь полгода капитан 1 ранга командовал "Кастором". Его ожидало новое назначение.



В сентябре 1832 года Станюкович становится командиром 74-пушечного линейного корабля "Великий князь Михаил", спущенного на воду в Санкт-Петербурге 15 октября 1827 года  и входившего в состав эскадры Балтийского флота, которая постоянно крейсировала на границе Финского залива и Балтийского моря, тщательно охраняя вход в Финский залив от непрошеных морских гостей.

ВОЙНА С ГОРЦАМИ

Служба Михаила Станюковича на Черном море всецело посвящена закреплению за Россией его Восточного побережья. Горские народы Западного Кавказа, признававшие только власть имама Шамиля, оказывали российским войскам упорное сопротивление. Армейские части были неспособны вести против горцев успешные боевые действия, и только флот, пришедший на помощь сухопутным силам, способствовал активизации военных операций на берегу. Здесь особо отличился Михаил Станюкович.
Однако прежде отметим, что с 1 января 1837 года Российский флот пополнился новым контр-адмиралом. Из Высочайшего приказа: "Производятся за отличие. Из Капитанов 1 ранга в Контр-Адмиралы: Командир 13-го Флотского экипажа и корабля "Великий Князь Михаил", Станюкович, с назначением Командиром 2-й Бригады 4-й Флотской Дивизии".
Поднимая поочередно свой флаг на линейном корабле "Императрица Екатерина II" и фрегате "Бургас", Михаил Станюкович руководил крейсерством вверенной ему бригады у берегов Абхазии. В рапорте главноначальствующего на Кавказе генерала Головина военному министру графу Чернышеву от 28 апреля 1838 года отмечаются "усердные действия командующего отрядом крейсирующих судов у берегов Абхазии контр-адмирала Станюковича, равно и подчиненных ему флотских воинских чинов".
Находясь на флагманском корабле "Екатерина II" совместно с фрегатами "Бургас" и "Агатополь", 10 июля 1838 года адмирал Станюкович высаживает крупный десант в устье реки Шапсуго, где закладывается новое укрепление Кавказской береговой линии. Корабли под командованием адмирала Станюковича занимаются переброской войск из укрепления Шапсуго к устью реки Целис и высадкой десантов в других пунктах.



Основание г. Новороссийска.  В 1838 г. 12 сентября в полдень эскадра Черноморского флота в составе: линейных кораблей «Силистрия», и «Императрица Екатерина II», «Султан Махмуд», фрегатов, пароходов, транспортов, под командованием Главного командира ЧФ и портов вице-адмирала М.П. Лазарева (1788 –1851) и фрегата «Штандарт», под флагом командира Геленджикского отряда Абхазской экспедиции контр-адмирала М.Н. Станюковича, и встала на якорь между устьем реки Цемес и бывшей турецкой крепостью Суджук-кале.

С 1 января 1839 года контр-адмирал Станюкович назначается командиром 2-й бригады 5-й флотской дивизии. Под его командованием 84-пушечные линейные корабли "Султан-Махмуд" и "Силистрия". 3 мая 1839 года он участвует в штурме хорошо укрепленного селения Субаши и высадке там десанта. После взятия селения там же закладывается русская крепость. 25 мая 1839 года Михаил Станюкович награждается орденом Святого Владимира 3-й степени.
1840 и 1841 годы. Имея свой флаг на линейном корабле "Три Иерарха" и фрегате "Агатополь", контр-адмирал Станюкович продолжает непрерывно крейсировать у берегов Абхазии. Успешные действия его бригады вновь были оценены императором. Михаил Станюкович награждается боевым орденом Святого Станислава1-й степени.
Боевые будни флотоводца Станюковича на Западном Кавказе, часто опасные для жизни, зафиксированы в многочисленных архивных документах. Для примера процитируем один из них:
"Рапорт контр-адмирала Серебрякова графу Чернышеву от 15 ноября 1841 года, # 274.
Переход по укрепленным дефиле из укрепления Святого Духа в укрепление Навагинское убыхи считали невозможным. События показали, что этот оплот одолим с помощью Божьей. Приятным долгом считаю доложить Вашему Сиятельству, что начальнику эскадры контр-адмирал Станюковичу мы обязаны важною долей успеха.
Все время эскадра держалась на ближний картечный выстрел, очищала главную долину, избивала береговые завалы неприятеля… Все делалось с величайшим порядком и точностью.. Одним словом, мне не могло прийти ни одного желания, которое не было предупреждено достойным начальником эскадры контр-адмиралом Станюковичем, неусыпно следовавшим за всеми потребностями отряда с самою радушной заботливостью. Не в силах человека было оказать более этого усердия, готовности и искреннего участия".

ГУБЕРНАТОР СЕВАСТОПОЛЯ

В марте 1852 года вице-адмирал Станюкович назначается командиром Севастопольского порта и исправляющим должность военного губернатора Севастополя. Но он не собирался расставаться с морем: Михаил Николаевич поднял свой флаг на линейном корабле "Париж",  мощнейшем паруснике Российского флота.



Длиной 64 метра, трехмачтовый красавец "Париж" имел на вооружении 120 орудий.
Севастополь разрастался и процветал как крупнейшая база российского Военно-морского флота. Созидательные дела руководителя города и порта в северной столице не остались без внимания. Высочайшей грамотой, датированной 23 декабря 1853 года, вице-адмирал Станюкович был всемилостивейше пожалован кавалером ордена Белого Орла.
Не прошло и полгода, а к начальнику севастопольского порта и военному губернатору Михаилу Станюковичу вновь обращено внимание императора.
"Высочайший рескрипт Вице-Адмиралу Станюковичу
Михаил Николаевич! Желая изъявить Вам особенное Мое благоволение, по случаю совершившегося ныне пятидесятилетия отлично-усердной и полезной службы Вашей Престолу и Отечеству Всемилостивейше жалую Вам украшенную алмазами табакерку с Моим портретом, пребывая к Вам благосклонный.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
"Николай". 16-го Июня 1854 года, Петергоф".
В 1854 году в Севастополе закладывается грандиозный пятиглавый храм во имя Святого Равноапостольного и Великого князя Владимира.  На мраморной доске зафиксирована надпись, гласящая, что "сей храм заложен согласно повелению Императора Николая I в лето1854 июля 15-го дня". На ней же золотом высечены имена достойных граждан города Севастополя, и в числе первых - имя вице-адмирала Михаила Станюковича.



Однако всего через несколько месяцев Севастополь был осажден англо-франко-турецкими войсками. 5 октября 1854 года началась первая бомбардировка черноморской твердыни. Этот день оказался роковым для многих сотен ее защитников, ядром в бедро был смертельно ранен генерал-адъютант вице-адмирал Корнилов, на которого в Петербурге возлагались огромные надежды. Не прошло и пяти месяцев, а на том же Малаховом кургане 3 марта 1855 года прямым попаданием ядра в голову оборвалась жизнь другого заслуженного и перспективного моряка контр-адмирала Истомина.
Михаил Станюкович находится в Севастополе, но среди руководителей обороны его имя не упоминается. А город между тем захлестывают все новые проблемы. Ежедневные потери превышают 500 человек, а в отдельные дни они доходят до тысячи, все бараки, магазины и иные помещения Северной части заняты ранеными, а их количество катастрофически нарастает. Убитых не успевали убирать и хоронить. Севастополю угрожала эпидемия.
25 октября 1854 года мы встречаем документ, который свидетельствует еще об участии военного губернатора в делах осажденного города. Вице-адмирал Станюкович ставит в известность главнокомандующего морскими и сухопутными силами в Крыму князя Меншикова о положении дел в Севастополе и о назревающей угрозе массового заражения. Но до этого ли главнокомандующему, пребывающему где-то в Бахчисарае и уже считающему дни до отъезда в Петербург!

КОНЕЦ КАРЬЕРЫ И ЖИЗНИ

Вот в этих трагических условиях бытия Севастополя, когда весной 1855 года нависла угроза сдачи его противнику, при острейшей нехватке военачальников, способных выполнить самую сложную боевую задачу, никогда не прятавшийся от опасностей, многократно смотревший смерти в лицо, храбрый и находчивый моряк вице-адмирал Станюкович нежданно-негаданно спешно отзывается в столицу. Высочайшим приказом по Морскому ведомству от 16 марта 1855 года он назначается членом Адмиралтейств-совета.  



Возможно, инициатива решения принадлежала великому князю Константину Николаевичу,  которому были известны выдающиеся качества Станюковича - бескомпромиссность, честность, образованность.
Михаилу Николаевичу к этому времени исполнилось шестьдесят восемь - возраст явно не для дерзаний в условиях сложнейшей военной ситуации. Но закаленный морем адмирал Станюкович был бодр, не обнаружено ни единого приказа о направлении его на лечение или об отпуске по уходу за здоровьем. Да и у слабых здоровьем под шестьдесят дети не рождаются, а его сын Константин, будущий писатель-маринист, родился, когда флотоводцу шел пятьдесят восьмой год.
Адмиралтейств-совет считался авторитетным и жизненно важным органом по развитию Военно-морского флота России. Финансирование строительства кораблей и выбор строителей, расчет затрат на вооружение и даже подсчет стоимости суточного рациона матроса - все это решалось там. Управление денежными ресурсами, особенно в условиях военного времени, требовало знаний и мудрости. Но ведь и Севастопольская оборона нуждалась в мудром руководстве.
По поводу скоропалительного перевода Станюковича в Петербург, причем явно в ущерб судьбе Севастополя, ныне можно строить лишь догадки.
Еще одна цитата: "Его Императорское Величество, в присутствии Своем, в Москве, 26 августа 1856 года соизволил отдать приказ № 109 по Морскому ведомству "О чинах военных".
Производится: За отличие по службе, из Вице-Адмиралов в Адмиралы, член Адмиралтейств-совета Станюкович 1-й".
Совсем недолго адмирал Станюкович пробыл Петербурге. В 1859 году он вернулся в Севастополь. Здесь Михаил Николаевич безвыездно прожил последние 10 лет жизни и скончался 29 декабря 1869 года.

Составил нахимовец 1953 года выпуска, капитан 1 ранга Н.А.Верюжский.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Страницы истории Тбилисского Нахимовского училища в судьбах его выпускников. Часть 5.

Еще одна судьба, горький, трагический, путь, предшествовавший поступлению  в Тбилисское нахимовское училище. Рассказ Георгия Аскалоновича Огурского. Окончание.

Еды почему-то всегда не хватало. Поэтому спорили, проигрывали или расплачивались "птюшкой" - пайкой хлеба.
Уроки Горя делал обычно днем. Сразу после обеда устраивался на подоконнике в спальне, работал при дневном свете. Поэтому, как правило, получал хорошие отметки, и за 5-й класс его наградили похвальной грамотой.



На примере Николая Черкасова выросли тысячи нахимовцев. Игорь Карасев. - KP.RU - Санкт-Петербург. 06.03.2008.

ЗДРАВСТВУЙ, СТРАНА ПРЕКРАСНАЯ!

В середине лета пришло на детдом приглашение принять участие в конкурсе для поступления в Нахимовское училище, и Горя, «дед» Васька и еще двое поехали на экзамен, в Краснодар. Горе и и страдания оставались позади.
К Горику судьба повернулась светлой стороной; после скудности жизни впроголодь, он оказался в палаточном лагере на берегу Чёрного моря под Геленджиком. Рядом была роща орешника, через которую протекал горный ручей. Сюда их водили постирать одежки: синюю робу, воротник («гюйс»), носки, трусики и полотенце. Всё развешивалось на ветках кустов и расстилалось на гальку, рассыпанную по берегу. Пока сохли одежки, можно было поискать раков, пособирать орехи, поиграть с кем-нибудь в камешки...
От тепла, ухоженности, сытости и уверенности в завтрашнем дне на душе стало, наконец, спокойно, светло и радостно. Удивительно это было, если судить по нынешним временам. Взяли и спасли ребенка, без всяких податей-взяток, с самого дна жизни – в элитное училище! А еще говорят - социализм, мол, всегда был плохим!..
Во время строевой вечерней прогулки в колоннах по четыре пели добрую песенку:
"Солнышко светит ясное. Здравствуй, страна прекрасная! Юные нахимовцы тебе шлют привет"...



Эта фотография  была сделана спустя четыре года после Победы. Но к Великой Отечественной войне этот снимок имеет непосредственное отношение. На ней запечатлены воспитанники детского дома в селе Малая Лепетиха (Великолепетихский район Херсонской области). Родители этих мальчиков и девочек погибли на войне. А некоторые из этих детишек были еще и узниками фашистских концлагерей. Взрослые на фотокарточке — воспитатели, заменившие родителей, делившие со своими и горе, и радость.

Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007. Продолжение.

После снятия блокады моя мама добралась до Вырицы и узнала, что наш дом уцелел. В нем все эти годы жила некая городская женщина, которая то ли в силу обстоятельств, то ли сознательно не уехала в город, когда немцы подходили к Вырице. Узнав, что наш дом покинут хозяевами, она поселилась в нем и так и жила в нем при немцах. Вместе с ней жил и некий дед, но его вскоре после ухода немцев арестовали, и он исчез.
Немцы устроили в нашем доме солдатское казино. В нижней теплой части дома была кухня с большой плитой и две комнаты: в маленькой жили «хозяева», а в большой собирались по вечерам немецкие солдаты какой-то хозяйственной части. «Хозяйка» готовила им еду, а «хозяин» заготавливал дрова и топил плиту и печку. Понятно, что «хозяева» при немцах не голодали. Уходя из Вырицы, немцы оставили дом в целости, только на линолеуме пола красовались следы солдатских сапог.
В моей детской голове никак не укладывалась эта ситуация: два с половиной года немцы разрушали мой город и убивали его жителей, мы их ненавидели, а тут оказывается, что они жили в наше доме, и эта женщина общалась с ними и обслуживала их. Но мама, привыкшая к борьбе за выживание, отнеслась к этому спокойно, так как этой осенью мне предстояло идти в школу. Мама работала, и перспектива того, что ей придется оставлять меня на целые дни одного без присмотра, её очень тревожила. Поэтому она предложила этой женщине продолжать жить в нашем вырицком доме с тем, чтобы я жил с ней, а она бы присматривала за мной. Та согласилась, и ближе к осени я покинул свой интернат и стал жить «под присмотром» в Вырице. Там я и пошел в первый класс.



Вырица, вокзал

Вырица уже тогда была большим жилым и дачным поселком, раскинувшимся на значительной территории, через которую протекала река Оредеж и проходила Витебская железная дорога. Я начал учиться в старой деревянной школе, расположенной недалеко от нашего дома, но ее вскоре почему-то закрыли, и мне пришлось ходить в другую школу, расположенную довольно далеко от дома на другой стороне железной дороги. Во втором классе я ходил в школу во вторую смену. Осенью темнеет рано, а электричества в поселке тогда вообще не было, поэтому уроки в школе проходили при тусклом свете керосиновых ламп, а возвращаться домой приходилось в полной темноте. Несколько ребят, живших в стороне моего дома, собирались вместе, чтобы не так страшно было идти по пустым и темным улицам. Мы шли кучкой, освещая себе дорогу самодельными светильниками. Технология изготовления этих светильников была довольно проста. Пустая бутылка обвязывалась около донышка тонкой веревочкой, смоченной в керосине, веревочка поджигалась, и после того, как она сгорала, бутылочка опускалась в ведро с водой, в результате чего донышко бутылки ровненько откалывалось. На место донышка приделывалась дощечка, на которой стояла свечка. Находясь внутри бутылки, зажженная свечка не гасла даже при ветре. С такими вот светильниками мы и топали в темноте.
То время все еще было нелегким. Питались скудно, не было одежды — ходили, кто в чем мог, не было школьных учебников и тетрадей. Тетради делали сами из старых газет, и свои первые каракули я выводил на газетных страницах поверх напечатанного текста. При дефиците учебников школьные уроки имели особое значение: азы образования мы усваивали (или не усваивали) только на уроках. Учиться было довольно трудно, и я не блистал школьными успехами, но и не был отстающим.
Моя внешкольная жизнь проходила на свежем воздухе. В Вырице тогда было тихо и спокойно, людей на улицах было очень мало, а дома, окруженные большими садовыми участками, далеко отстояли друг от друга. И я жил с ощущением полной свободы, так как большую часть внешкольного времени был предоставлен сам себе.
Летом я целые дни проводил в нашем саду. Там среди сосен, фруктовых деревьев и зарослей кустарников было немало укромных мест, где я мог играть один или с кем-нибудь из товарищей.
Самым любимым местом был небольшой чердак над маленькой баней, куда нужно было залезать по приставной лестнице, — там у меня был «штаб».
Зимой главным занятием ребятишек было катание с горок на берегах реки — на санках, на лыжах или на чем придется, если раскатывалась ледяная дорожка.



Вырица, берег р.Оредеж

Катались также на коньках — на льду реки, пока он не покрывался толстым слоем снега, и на проезжих частях улиц, укатанных санями. Машин в поселке практически не было, и все перевозки осуществлялись на лошадях, запряженных в сани. Любимым развлечением было прокатиться на коньках, прицепившись к проезжающим саням. Возчики относились к этому по-разному: одни добродушно позволяли прицепившемуся пацану катиться вместе с санями, а другие злились и норовили чем-нибудь ударить пацана. Коньки, на которых мы тогда катались, были совсем простые. Их привязывали к валенкам с помощью веревок и палочек. Способ крепления позволял быстро одевать или снимать коньки в любом нужном месте. Простыми были и лыжи, на которых катались в валенках.
Я прожил в Вырице два года, а потом обстоятельства изменились, и следующие два года я жил и учился в Ленинграде. Третий класс я проходил в тридцать восьмой школе, которая располагалась в большом добротном здании на углу Седьмой линии и Среднего проспекта, прямо напротив теперешней станции метро «Василеостровская». Школа была большая, в ней было много разных классов и много суеты. Учился я там довольно посредственно. В школу и обратно я должен был ходить пешком, но мы с приятелями частенько ездили из школы на трамваях, которые ходили по Восьмой линии на мост лейтенанта Шмидта. Ездили мы либо на подножке с левой стороны вагона, либо на «колбасе»  — торчащей сзади последнего вагона стыковочной штанге, и лихо спрыгивали на ходу при повороте трамвая на мост. Такого рода путешествия были тогда популярны среди ленинградских ребят. Они были довольно опасными и требовали определенного умения и сноровки. Однажды меня на этом деле «застукал» мой брат Гена, который к этому времени уже вернулся в Ленинград из эвакуации. Будучи дома и ожидая моего возвращения из школы, он увидел из окна, как я спрыгнул на ходу с подножки трамвая и бодренько пошел домой. Дома я получил от него большой нагоняй, в результате которого дал обещание больше не делать этого. Насколько помню, я потом старался выполнять свое обещание и на ходу больше не спрыгивал, но на подножках иногда ездил.



Все-таки, видимо, постановочное фото. Приводим в качестве иллюстрации для непосвященных, упаси бог, не для подражания.

Перейдя в четвертый класс, я стал учиться в другой школе. Она носила номер девятнадцать и находилась довольно далеко от моего дома — в Тучковом переулке. Эта школа была поменьше тридцать восьмой, и в ней было больше порядка. И директор школы, и завуч, и учитель физкультуры, и мой классный руководитель были мужчинами — для мужской школы это обстоятельство было явно благоприятным (в городе в то время было раздельное обучение мальчиков и девочек, и школы делились на мужские и женские). В четвертом классе я стал учиться гораздо лучше, чем прежде.
Большую часть своего внешкольного времени я проводил на улице, точнее — в Соловьевском садике, расположенном с задней стороны здания Академии художеств. Мой брат в сорок седьмом году был принят на работу в Антарктическую китобойную флотилию «Слава» и на несколько месяцев ушел в свой первый антарктический рейс, ставший началом его многолетней моряцкой судьбы. Мама днем была на работе, а я был предоставлен сам себе.



Моряки - китобои. 1949 год. Крайний слева - мой брат Геннадий.

Соловьевский садик был местом общения младших ребят из всех ближайших домов — он был как бы нашим общим двором. В садике был пустырь, на котором осенью и весной мы часами играли в футбол, обозначив ворота камнями или другими предметами. А зимой мы иногда совершали походы на другой берег Невы к Медному всаднику. Река зимой всегда была покрыта толстым льдом, на котором было протоптано множество дорожек — по ним люди свободно ходили с одного берега на другой. Мы ходили затем, чтобы покататься по заднему срезу опорного камня, на котором стоит знаменитый памятник. Каким-то образом нам удавалось добраться до змеиного хвоста, торчащего из-под задних ног коня, и затем скатиться на заднице по обледенелой и потому скользкой, но далеко не ровной поверхности камня. Милиционеров у памятника тогда не было, да и прохожих было очень мало, так что никто не мешал нам развлекаться таким образом.
Поиграть в футбол в Соловьевский садик иногда приходили и старшие ребята, но обычным местом их общения был Румянцевский сквер, расположенный сбоку от здания Академии художеств между Первой и Второй линиями. Там у них были свои дела и свои «толковища» со сверстниками со всей округи. Там появлялась и «шпана»,  то есть ребята, тянувшиеся к криминальному миру.
Там у моего брата однажды самым банальным образом угнали велосипед — попросили покататься и угнали.



В послевоенном городе ребята «росли» во дворах и на улице, где царили свои законы и правили свои «авторитеты». Кто-то становился «шпаной», да так и не выбирался из этого состояния во взрослой жизни, а кто-то обретал на улице полезный жизненный опыт, позволявший потом твердо шагать по жизни. В нашей коммунальной квартире жил Женя Улыбин, который был одним из «авторитетов» в ребячьей среде нашей округи. Он был на шесть лет старше меня и покровительствовал мне в уличной жизни. Не известно, как сложилась бы его судьба при его хулиганских задатках, но его спасла армия: отслужив три года в танковых войсках, он вернулся из армии другим человеком — взрослым, разумным и самостоятельным. Его мать плакала от радости, увидев, каким он стал.
Неизвестно, как сложилась бы и моя жизнь, если бы я продолжал учиться в школе и «расти» на улице. Но летом сорок восьмого года произошло событие, круто изменившее мою жизнь и во многом определившее мою судьбу.
Мечта стать моряком потихоньку начала созревать во мне еще в блокадные годы. Погибший отец в молодости был моряком, старший брат воевал в морской авиации и носил морскую форму, средний брат после войны тоже стал моряком, хотя и не военным, но зато плавающим по восемь месяцев в году. На Неве, недалеко от нашего дома, в годы блокады стоял легендарный крейсер «Киров». Немцы постоянно обстреливали и бомбили его, пытаясь уничтожить. В наших глазах крейсер был символом обороны города, а его моряки, как и все другие моряки, появлявшиеся на улицах города, вызывали восхищение у блокадных ребят. После войны, когда в город вернулись военно-морские училища, а на заводах города началось строительство боевых кораблей и подводных лодок, военно-морская форма стала заметным явлением на городских улицах. И мечта самому стать военным моряком становилась во мне все более осязаемой. Она окончательно созрела после того, как я увидел кинофильм «За тех, кто в море»,  героями которого были морские офицеры, воевавшие на торпедных катерах.



Старый-старый фильм о молодом советском флоте.  Критика как-то обошла этот фильм режиссера Бориса Бабочкина (того самого «Чапаева» - помните?). воспринял его не очень и зритель, а вот матросы того времени считали его правдивым …

Обаятельный и уже знаменитый Михаил Жаров играл в этом фильме командира дивизиона торпедных катеров, а молодой и такой же обаятельный Даниил Сагал, игравший одного из командиров катеров, в перерывах между выходами в море играл на гитаре и обворожительно пел: «ветер в море, катерки, дальняя дорога, не волнуйтесь моряки — воздушная тревога». Зрелище торпедных катеров, идущих в атаку на полном ходу, совершенно очаровало меня, и я окончательно заболел морской романтикой.
В том году Ленинградское нахимовское училище, в котором готовили будущих моряков, объявило набор ребят, окончивших четыре класса школы. В училище принимали, в основном, детей, чьи отцы погибли на войне. Для поступления в училище нужно было сдать вступительные экзамены по четырем предметам. Подав заявление о желании поступить в училище, я стал старательно готовиться к экзаменам и сдал их довольно успешно — три пятерки и одна четверка. Но желающих поступить в училище было очень много, и в приемной комиссии мне сказали, что меня принять не могут. Однако, мне тут же предложили пройти в другую комнату, где симпатичный на вид капитан второго ранга по фамилии Таршин предложил мне поступить в другое такое же училище, которое находится в городе Тбилиси. В связи с тем, что я уже успешно сдал вступительные экзамены, для поступления в это училище необходимы были только мое желание и согласие матери.
Я тогда еще понятия не имел, где находится этот Тбилиси, но желание стать нахимовцем было столь огромным, что я помчался домой, чтобы уговорить маму дать свое согласие. Не знаю, решилась бы она на такой шаг — отправить своего младшего сына так далеко, так надолго и в полную неизвестность, но мой брат Гена, который в это время приехал в отпуск после своего первого плавания, помог мне уговорить её.
Согласие было дано, и я отправился в неведомые дали навстречу своей мечте.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович


Главное за неделю