Не вдаваясь в точные архивные данные (если они, конечно, сохранились), я рассказываю о том, что пережил лично. Рассказываю с точки зрения непосредственного ликвидатора тех давних флотских аварий. Заранее прошу меня простить, если где-нибудь допущу неточность. Тем более прошло с тех пор достаточно много времени – более четверти века. Сейчас, когда остается только вспоминать флотскую службу, память инстинктивно отбирает всё положительное, хорошее и весёлое. Наверно, каждый человек стремится забыть те страшные и неприятные мгновения своей жизни, потому что положительные эмоции продлевают человеческую жизнь. Хотя, какие могли быть тогда положительные эмоции у флотского спасателя? Вся его служба – постоянное ожидание сигнала
Ночуя дома, я подскакиваю среди ночи от звонка в дверь. Это матрос – оповеститель. Ноги в руки и вперёд, в родимую бригаду. А там уже спасательный отряд «разводит пары» и готовится к выходу по одному из вариантов аварии – пожар, затопление корабля, не вышла на связь вовремя стратегическая «единичка». Спасательный отряд Тихоокеанского флота (СО) – это компактная группа первого броска, состоящая из противопожарных кораблей и катеров, спасателей подводных лодок, водолазных судов. Состав спасательного отряда назначается приказом командующего флотом на неделю. На борту одного из спасательных судов базируется походный штаб спасательного отряда – все офицеры: начальник походного штаба, специалист по водолазным работам, инженер по аварийно-спасательным работам, врач-физиолог. Мне довелось служить в 34 бригаде спасательных судов ТОФ в должности флагманского специалиста-химика с 1979 по 1985 год, и, как минимум неделю в месяц, приходилось дежурить в качестве начальника походного штаба. Готовность к выходу на аварию – летом 30 минут, зимой – 40. Пока идет подготовка кораблей к выходу в море, походный штаб должен выработать решение на ликвидацию аварии, а на переходе в точку аварии начальник походного штаба должен доложить командиру спасательного отряда свои предложения. Чаще всего мы выходили на пожары, которые полыхали, как на военных кораблях, так и на гражданских судах – плавбазах, сухогрузах, танкерах. Часто падали военные самолёты - тогда шло интенсивное освоение наших первых и последних тяжелых авианесущих крейсеров (ТАКР) «Минск» и «Новороссийск». Обычно пилоты погибали, а самолеты потом искали наши водолазные суда и тральщики. Запомнился выход на спасение экипажа дизельной подводной лодки . В октябре 1981 года она столкнулась с рефрижераторным судном и затонула на глубине около 30 метров прямо на входе в пролив Босфор Восточный, практически на виду всего Владивостока. Тогда, благодаря умелым действиям спасателей, большая часть экипажа была спасена. Самоотверженно работали наши водолазные специалисты капитан 3 ранга А.Шеремет, капитан-лейтенант П.Алексейцев, врачи-физиологи - майор медицинской службы О.Васильев, капитаны медицинской службы И.Крамар, А.Морозов.
Памятник подводникам на Морском кладбище во Владивостоке. - Не могу забыть трагедию на крупных флотских учениях по высадке десанта. Его высаживали на необорудованное побережье в районе мыса Клерка, под Владивостоком. Это было в августе 1982 года. В числе средств десантирования впервые участвовали и десантные катера на воздушной подушке, только что поступившие на вооружение ТОФ. Руководил учением командующий ТОФ адмирал В.Сидоров, на флагманском корабле находился прибывший на учение главком ВМФ С.Горшков. Ночью отряд больших десантных кораблей вышел, следуя строго в кильватер друг другу, из бухты Владимира в район мыса Клерка. В целях маскировки на кораблях все огни были потушены, кроме гакобортных огоньков на юте. Шли практически в полной темноте. Замыкал колонну кораблей наш океанский под командованием капитана второго ранга И.Кинчина. Мы – походный штаб СО, - были готовы к разного рода чрезвычайным ситуациям и они не заставили себя ждать. Неожиданно небо впереди осветилось от десятков сигнальных ракет, по воде стали шарить лучи прожекторов. Немоту эфира взорвали встревоженные голоса командиров кораблей. Вся конспирация была нарушена ещё до начала десантной операции. Быстро запросили обстановку и выяснили, что у десантного катера на воздушной подушке оторвалась аппарель (для непосвящённых – это опускаемый трап в носовой части десантного корабля). Катер отработал «полный назад», когда внезапно, без ходовых огней, курс ему пересёк торпедный катер. Инерция движения была такова, что аппарель оторвалась и булькнула в воду, а находившаяся в трюме боевая машина пехоты (БМП) с 12 солдатами – десантниками затонула в море.
Учение было скомкано, недовольный главком Горшков улетел в Москву, а мы две недели занимались поиском и подъёмом тел погибших ребят, оружия и самой БМП. У некоторых находили письма, где они сообщали родным, что скоро вернутся домой. До «дембеля» многим из них оставалось меньше двух месяцев. Дома их уже ждали родители, невесты, друзья… 5 января 1984 года. Только, что вернулся домой с тушения крупного пожара на плавбазе «Василий Путинцев», горевшей в Дальзаводе. Не успел отмыть копоть с лица, привести себя в порядок и поужинать, как за мной приехал наш дежурный ПАЗик. В 165 бригаде ракетных катеров пожар! Это был, пожалуй, самый жуткий и памятный пожар на Тихоокеанском флоте. В бухте Большой Улисс заполыхал ракетный катер с боевыми ракетами на бот\рту. Загорелся и рядом стоящий, торпедный катер с полным боекомплектом артиллерийских снарядов. Чуть впереди от них по пирсу – малый ракетный корабль, стоящий тоже в боевом дежурстве. Стало ясно – это ЧП флотского масштаба. Таких пожаров на ТОФ ещё никогда не было. На стенке у горящих катеров уже находились командующий ТОФ адмирал В.В.Сидоров, начальник штаба ТОФ вице-адмирал Г.А.Хватов, начальник поисково-спасательной службы ТОФ контр-адмирал Якимчик, масса военачальников рангом пониже. Мне поставили задачу организовать разведку очага пожара на ракетном катере и доложить обстановку. На обоих катерах, кроме меня, нашей группы разведчиков пожара, вооружённых изолирующими противогазами ИП-6, личного состава военной пожарной команды и командира ракетного катера капитана 3 ранга Г.Заречнева никого не было. Подошёл, взламывая лёд, из его лафетов мощными струями ударила вода по раскалённой палубе, по ракетным ангарам, по людям. Мороз сразу превратил мою шинель в ледовый панцирь.
На катере был полный боекомплект 57 мм снарядов для АК-725 (спаренный артиллерийский комплекс).
Из-за опасности взрыва боеприпасов у рядом стоящего катера притопили корму где хранились артиллерийские снаряды. Ракетный продолжали тушить водой и пеной. Люди работали на пределе физических и душевных сил. Не хотелось думать о том, что останется от нас, когда начнут взрываться ракеты. Топить ракетный катер не имело смысла: из-за малой глубины места стоянки, ангары всё равно остались бы над водой. Пожар продолжался восемь часов и был ликвидирован в 4 часа утра. Только тогда мы, мокрые и обледенелые, покинули палубу катера. Когда я пришел в свою каюту на спасатель «Георгий Козьмин», едва хватило сил раздеться. Выпив почти стакан «шила», как на флоте называют спирт, рухнул на свою койку и проспал до 10 утра мертвым сном. Я присутствовал на разборе происшествия в штабе флота с нами, спасателями, и командованием бригады катеров. Адмирал Сидоров спросил у командира бригады ракетных катеров « Сколько оставалось до взрыва, Солоненко?». Комбриг ответил, что по его расчетам 2-3 минуты. Ракетчики же удивлялись, почему они вообще не взорвались? Какое-то необъяснимое везение… Светлая память жертвам всех флотских аварий. Мы, выжившие, будем вас помнить до конца жизни. Всегда моряки будут поднимать тост «За тех, кто в море!» и добавлять « Живых и мертвых!».
Офицеры – спасатели 34 бригады спасательных судов ТОФ. 1981 год. В первом ряду; А.Шеремет (дивизионный водолаз), В.Попов (помощник командира СС»Жигули») , Ю.Ситников (начальник штаба), Н.Макаров (командир бригады), И.Крамар, И.Кинчин (командир ОСС «Машук»), М.Штоник (командир СНПС «Георгий Козьмин»), П.Чебыкин (офицер-политработник). Во втором ряду: Ю.Попов (командир СС «Жигули»), В.Быков (флагманский водолазный специалист), В.Пустовит (командир малого дивизиона), В.Лещенко (политработник), Ю.Ткачев (автор, флагманский химик), А.Кричко (командир ПЖС-209), офицер – начальник практики Дальрыбвтуза)
Спиртное в магазинах по правилам запрещено было продавать лицам, не достигшим совершеннолетия, то есть 16-ти лет. Существовал ещё один искус, связанный с возрастным ограничением, это фильмы «до 16 лет...».
Если в детстве, когда в фильме встречалась любовная сцена, казалось, что зря на нее пленку тратили, то теперь ты уже жаждешь увидеть хоть что-то подобное. Но в те времена была категория фильмов, просмотр которых детям до 16 лет (время получения паспорта и возможности наниматься на работу) не разрешался. Это сейчас о сексе узнают еще в детском саду, а тогда «у нас секса не было». Секса в том испохабленном виде, какой он приобрел сейчас, тогда действительно не было, и любой намек на него: будь то слишком крепкий поцелуй или обнаженная выше колена нога, ставил фильм в разряд «Дети до 16 лет не допускаются». Мы повзрослели раньше этого возраста. Поэтому стоящая на входе в кинотеатр контролёрша, ангел или дьявол в зависимости от того, как ты ей понравился, раздражала задолго до 16-ти. Физически мы выглядели по-разному, и каждый преодолевал этот возрастной барьер по-своему. У высоких первовзводников этот переход остался незамеченным, но никто так не ждал свой 16-й день рождения, как ребята из третьего взвода, на вид они выглядели моложе. И в день исполнения заветных 16-ти лет эти ребята с глубоким чувством удовлетворения могли себе сказать: «Свершилось!» Да! Можно сказать, что стены училища не уберегли нас от соблазнов. Все препоны, заботливо расставленные вокруг нас, мы с успехом преодолевали. И все-таки существовал ряд нравственных норм, своеобразных табу, которые нельзя было приступить. Одно из них относилось к чужим вещам.
***
Нашими личными вещами в большинстве своем были те же казенные вещи, выданные в личное или индивидуальное пользование. Это форма, белье, учебники и прочее. Эти предметы были на виду у всех и не запирались. Зачем запирать, если у всех есть то же самое, что и у тебя? Чтобы различать их по принадлежности, все помечалось надписями, специальными бирками, тайными знаками. Однако сохранялось желание иметь и свое сокровенное. Прятали в основном вещи, которые не положено было иметь: еду, сигареты, деньги и прочее, или то, что других не касалось: фотографии и письма девчонок. Для их хранения самые хитрые (а это – единицы) пристраивали, где это возможно, второе дно. Мелочи, вроде полотенца, щетки и прочие предметы иной раз пропадали, но эти пропажи были, скорее, следствием небрежного отношения к вещам: своим и чужим. Случаи воровства в памяти наших нахимовцев не сохранились. И все-таки в 1960 году, когда мы учились в 6-7-м классах, имели место несколько незначительных пропаж: в мае пропали тапочки у Воронкова, в июне – вазелин у Брыкина, а 13 октября – зажигалка у Попова. Пропажи мелкие, и о них не стоило бы говорить, если бы все эти вещи не оказались в одних руках. По нахимовским понятиям это были кражи, и вор должен быть изобличен и наказан. По мнению воспитателей, это как раз тот случай, когда требуется принятие всех возможных мер, чтобы предотвратить расправу. Воришек, обычно, сразу отчисляли. Так был отчислен Лебедь В.П. (теперь в роте остался только один Лебедь В.И. – полная противоположность первому). Почему же все же такое случалось? Кражи в училище бывали в послевоенное время, и тогда это хоть как-то можно было объяснить. Но в то наше время, когда все вроде бы жили относительно благополучно!? А ведь кражи случались и до революции в кадетских корпусах.
Известный поэт был исключен в 1816 году из за элементарное воровство. Поэтому интересен вопрос: почему случаются кражи в столь приличных заведениях? Может быть это детская зависть? Может быть доступность чужих вещей? Представление о личной собственности, когда твое и мое лежит рядом, наверное, искажается. Может, это было и не воровство вовсе, а свободное распоряжение чужими вещами. Также сохранялось и желание в нашей суетной общей жизни сохранить участок личной территории, своего пространства, где бы можно было уединиться. Все места, где прятались вещи или прятались мы сами, назывались шхерами. Спрятаться – значит «зашхериться». Белогуб поясняет: «Стремление если не уединиться, то хотя бы на время исчезнуть из-под недремлющего ока наших воспитателей не исчезало и по мере взросления. В 10-11 классах очень было неплохо в теплое время сидеть на чердаке над актовым залом, из слухового окна вид открывался потрясающий. Когда эту «шхеру» обнаружили и на дверь повесили здоровенный амбарный замок, переместились в подвал в котельную. Что делали в «шхерах»? Курили, конечно, а в остальном - ничего предосудительного. Разговоры «за жизнь», о чем публично говорить не будешь, а держать чувства в себе мы еще не научились».
***
В итоге выглядит неким периодом, когда прощаешься с иллюзиями детства, начинаешь знакомиться с пороками взрослой жизни. Но, во-первых, не только они одни были в нашей тогдашней жизни, а во-вторых, вовсе не они определяли нашу судьбу. Из отчисленных, пожалуй, только Ерошкин, Заслонкин и В.П.Лебедь (не путать с В.И.Лебедем) пали жертвой порока. Причем, Ерошкин начинал хорошо и даже был председателем совета пионерского отряда. На этих ребят слишком большое влияние оказывала улица, что само по себе кажется странным, если речь идет о закрытом учреждении, но так было. Из отчисленных в 7-м классе (1960–1961 гг.) преобладают ушедшие по здоровью: Сергей Машков, Иванов Виктор (язва), в августе проведен массовый отсев по зрению: Белоусов, Стародубцев, Иволгин, Проценко, Михотайкин, Листруков. А вот Жора Лиодт и Женя Фрейберг ушли по желанию. Два Васи - Семенов и Калашников и Владимир Григорьев (сын 1-го секретаря Молотовского райкома партии) получили переэкзаменовки. Некоторые из отчисленных даже не запомнились, но с большинством из этих ребят было очень жалко расставаться. Летом 1962 ушел по здоровью Володя Миронов. Он дружил с Юрой Монаховым, оба были застенчивы и скромны. Оставшись без друга, Юра очень переживал. Сожалели и другие ребята. Восьмой класс вообще явился неким рубежом в судьбе многих. Очень много ребят в это время либо сами ушли, либо были отчислены. Однажды в часы самоподготовки нас посетил с дружественным визитом когда-то покинувший стены училища Женя Фрейберг («Фрунсель»). Гость был нежданный. Он воспользовался всем известной тропой - через заборы бассейна водопроводной станции. Он удачно форсировал препятствия и прибыл к бывшим своим однокашникам. На беду его «засек» бдительный охранник, и наше общение с Евгением было непродолжительным. Он был выдворен из учебного корпуса с почетом через центральный выход.
Нахимовцы со своим воспитателем. Слева направо: В.В.Иванов, Е.Беляев, Э.А.Авраменко, В.Калашников, А.Мирошин, А.Сиренко, О.Осипов. 1963 год.
***
Из принятых к нам в роту в 1961 году была одна колоритная личность. Это Георгий Жимерин – сын министра энергетики. Весь прокуренный, в очках-линзах. Родители его прислали явно на перевоспитание, особо, наверное, не надеясь, что из него получится моряк, но вышел бы «просто» человек. Отец у Георгия - талантливый ученый и организатор государственного масштаба. В 1941 он осуществлял руководство демонтажом Днепро- и прочих ГЭС, расположенных на территории Украины. 15 лет он возглавлял Министерство электростанций (так раньше называлось Министерство энергетики). С 1957 года заместитель председателя Госплана РСФСР. Под его руководством была развёрнута работа по объединению энергосистем, которая завершилась созданием Единой европейской энергосистемы. В 1958 году Дмитрий Георгиевич вышел на пенсию, казалось, настало время для воспитания детей, но в 1961 он был назначен начальником отдела Государственного комитета Совета министров СССР по координации научно-исследовательских работ. И в октябре того же года он отправил сына в Нахимовское училище. Сам Георгий – парень неплохой, и был принят нами как свой. Но все-таки он совершенно был неспособен соблюдать порядок, и в учебе отметился только тем, что однажды отстоял целый урок черчения на коленях перед Тимофеичем, выклянчивая себе троечку.
Урок черчения. Слева направо: В.Крылов, А.Т.Тимофеев, А.Сиренко, Л.Козловский. 1963 год.
Он пробыл в училище менее года и был отчислен. Родители, однако, прислали потом письмо командованию с благодарностью – сын, на их взгляд, в корне изменился в лучшую сторону. В этом факте заключена вся парадоксальность ситуации: мы своими выкрутасами все время старались сделать так, чтобы было хуже, а все равно получалось, как лучше. Пока мы воспитывали Георгия, у его отца наметилось новое направление в деятельности: он стал Первым заместителем председателя Госкомитета по науке и технике, а в 1971 году при этом комитете он основал и стал Первым директором ВНИИПОУ – Всесоюзного научно-исследовательского института проблем организации и управления. Интересно, смог бы он стать директором, да еще членкором АН СССР, если бы не мы? Интересно было бы также знать, что стало с самим Георгием?
[1] ЦВВМА. Ф.903. Оп.16. Д.7. Л.294 [2] Подробнее см.: Сапанкевич Ю. Боевые годы ветерана// Советский моряк. 9 февраля 1968.
Глава 7. Корабельная практика
Первые дни на корабле. Слева направо: Б.Горелик, В.Строгов, В.Коновалов, В.В.Иванов, Е.Беляев, мичман И.Е.Лесничий, матрос крейсера, А.Мирошин, В.Виноградов, И.Задворнов, П.Евсевьев. 1962 год.
1961-1962 учебный год. Мы учимся в восьмом классе. Средний наш возраст 14-15 лет. В училище в это время было 486, а в следующем учебном году еще меньше – 472 нахимовца. По исполнении 14 лет нахимовцев переводят на повышенную норму питания хлебом и почти автоматически принимают в Комсомол. Коля Петров, когда заполнял анкету, в графе «пол» написал – «деревянный». К маю 1961 года комсомольцами стали практически все нахимовцы 1946 года рождения и начала (январь, февраль) 1947-го. Всего – 13 человек. Комсомольцам, принятым в мае, билеты вручали у мавзолея Ленина. А через год – у памятника Зое Космодемьянской, по пути на Бородинское поле. Последним в роте был принят в Комсомол Боря Быханов. Дела с учебой у нас обстояли по-прежнему неважно. По итогам 1-го полугодия рота занимает 5-е место. Из десяти двоечников училища пятеро – наши. В то время для хорошистов было введено дополнительное увольнение по средам, но воспользоваться этой возможностью могли не многие. В соответствии с Законом "Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР" (1958 года), мы должны были оканчивать восьмилетнюю неполную среднюю общеобразовательную трудовую политехническую школу. Но мы были последними в истории училища, кто получил свидетельства об окончании не восьми, а семи классов. По идее, у нас должны быть переходные экзамены, но ничего подобного почти никто не помнит. Настоящим экзаменом для нас явилась первая корабельная практика. Наши классы в это время выходили окнами на Большую Невку. Сверху мы наблюдали за корабельной жизнью на крейсере «Аврора». У крейсера стояли наши шлюпки, их по весне драили и красили, а летом на них ходили по Неве. Глубокой осенью мы наблюдали, как наши старшие товарищи грузили на «Аврору» уголь, 800 тонн без перерыва, день и ночь. А после они выскабливали деревянную палубу металлическими голиками. Вот такое представление у нас было о кораблях – из окна.
Крейсер "Аврора". Вид из окна класса. Фото 1964 года.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
_steams_through_the_Mediterranean_Sea.jpg)