"В 1938 году Гидрографическое управление ГУСМП принял Григорий Никитич Боровиков. Революционный балтийский моряк, соратник Павла Дыбенко по первым боям только что родившейся Красной Армии, Боровиков после гражданской войны занимал крупные посты в Советском Военно-Морском Флоте, командовал Высшим инженерным морским училищем имени Дзержинского. За организацию и проведение зимовки на Диксоне в 1935—1937 годах был награжден орденом Красной Звезды. Полярные гидрографы ветераны вспоминают, что Григорий Никитич порученному делу был предан фанатично.
Вместе с тем его всегда отличал спокойный и выдержанный характер, уважительное отношение к подчиненным. Меньше всего он был склонен к волевым методам руководства. Осенним днем 1940 года его нашли без сознания в служебном кабинете. «В госпиталь доставлен в состоянии инсульта с затемненным сознанием,— сказано в свидетельстве о болезни.— Ранее перенес три тифа, воспаление легких, полиартрит»*. К исполнению обязанностей начальника полярной гидрографии Боровиков больше не вернулся. Но даже став инвалидом, не покинул родной Ленинград и прожил здесь всю блокаду, посильно помогая в его обороне. Умер он 6 сентября 1951 года."
Боровиков Г.Н. - ответственный редактор 9-го выпуска сборника "Северный морской путь: Сборник статей по гидрографии и мореплаванию" / Гидрограф. упр. Главсевморпути при СНК СССР. - Л.: Изд-во Главсевморпути, 1939.
Бусько Михаил Иванович.
О нем немного, в основном о его легендарном отце мы рассказали ранее в очерке Приведем новые сведения.
Сначала предоставим слово его однокашнику Николаю Павловичу Соколову.
"После смерти матери Миша остался с больной бабушкой. Отец его, полковник, начальник отдела контрразведки танковой армии, узнав, что в городе открывается Нахимовское училище, вырвался на два дня с фронта, чтобы определить в училище сына. И в октябре 1944 года воспитанник Бусько уже маршировал в лагере, пел «В нашу гавань заходили корабли» и надставлял скудный столовский харч печеной на костре картошкой и урожайной в тот год
Учился Миша только на «хорошо» и «отлично». В одной из ленинградских газет того времени написали: «Воспитанник Бусько уверенно берет билет и, отказавшись от времени на подготовку, начинает отвечать». Это об экзаменах. На период подготовки к ним — а сдавались экзамены по десяти-двенадцати предметам за сессию — дисциплинарные вожжи ослаблялись, и народ разбредался кто куда, по самым укромным местам, где бы не мешали заниматься. И если вдруг кому-то требовался воспитанник Бусько, его всегда можно было найти в его «персональном кабинете» — оконной нише актового зала, отгороженной от всего мира тяжелым занавесом. Там, еще не подозревая этого, он готовился к более серьезным экзаменам, которые будет постоянно устраивать ему флотская служба на его тернистом пути правдолюба и борца за справедливость. И ой как не всегда он будет выходить победителем!
По окончании училища им. Фрунзе он был направлен на учебный корабль «Неман», который вскоре встал у стенки Кронштадтского морского завода на ремонт и доукомплектование оборудованием. И молодой штурман М. Бусько был назначен командиром учебной роты по подготовке молодых матросов на рулевых и электриков-слаботочников. Так, с первых шагов своей службы, Миша ступил на стезю преподавательской работы. По выходе корабля из ремонта М. Бусько, уже с курсантами, совершал походы по маршруту Кронштадт — Фарерские острова — Североморск — Архангельск — Новая Земля — Кронштадт. В 1954 году «Неман» был переведен с Балтики на Северный флот, где в качестве плавбазы обеспечивал выполнение учебных задач.
Пройдя в 1956 году переподготовку на Ленинградском СКОСе, капитан-лейтенант М. Бусько, переменив по не зависящим от него обстоятельствам несколько мест службы, назначается штурманом на ЭМ «Ожесточенный».
Но с самого начала у него не сложились отношения с командиром корабля, да так, что кому-то надо было уходить с эсминца. Этим кем-то, конечно, оказался праведный Миша. Но, как говорится, нет худа без добра. В Управлении кадров флота ему вдруг предложили продолжить службу в... Киеве! (Оттуда поступил запрос на должность капитана 3-го ранга без предоставления жилья, а у родителей Мишиной жены в Киеве была квартира.) Друзья-северяне ахнули, а у Миши зачесалось под лопатками от вырастающих крыльев. Майские праздники 1959 года молодой и блестящий (в глазах обывателей континентального города) морской офицер отмечал уже в семейном кругу в новой должности заместителя начальника Киевского военкомата.
Но довольно скоро Миша понял, что «шел в комнату, попал в другую». Нахлебавшись бюрократической бестолковщины, перешел (а куда денешься в «сухопутном» городе?) на каплейскую должность в городской учебный отряд. Там помимо функций строевого командира он стал исполнять и наставнические — учить призывников. А с открытием в 1966 году в Киеве Высшего Военно-морского политического училища Михаил Иванович окончательно переходит на преподавательскую работу. Это был последний светлый и радостный период в Мишиной службе. Каждый год капитан 3-го ранга М. Бусько ходил с курсантами в дальние морские походы вокруг Европы, к материкам обеих Америк, к Африке, и надо же — почти всегда за тридевять земель от Родины встречал своих товарищей по учебе!
Но всему когда-то приходит конец. В 1978 году, опять не без козней со стороны начальства, в условиях уже начавшей матереть украинской батьковщины капитан 2-го ранга М. Бусько был уволен в запас. Свою преподавательскую и военно-воспитательную работу Михаил Иванович продолжил в организациях Министерства народного образования Украины и в клубах юных моряков и юных авиаторов.
В 1998 году у капитана 2-го ранга М. Бусько случился инсульт и он был вынужден по инвалидности перейти на «растительный», как он выразился, образ жизни неработающего пенсионера. Так сложилась Мишина жизнь. В результате распада СССР он оказался в чужой стране.
«У меня украли Родину. Я ненавижу тех, кто предал великое государство Советский Союз, и готов спорить с каждым, кто хочет доказать, что в этом был хоть какой-нибудь смысл, кроме шкурнических интересов Ельцина, Кравчука и Шушкевича. Я не сетую на свою не совсем удачно сложившуюся службу, но и нисколько не раскаиваюсь в том, что служил именно так; что не гнул спину перед подлецами и всегда считал себя коммунистом в самом хорошем смысле этого слова. Я горжусь тем, что служил на славном флоте Советского государства, и флаг, под которым я служил, всегда украшает мой дом». Так написал мне Михаил Иванович, направляя свои воспоминания о жизни в Нахимовском училище."
Николай Иванович Бирюков, военный комиссар (член Военного совета) Главного Автобронетанкового Управления Красной Армии в своей книге привел служебную записку, из которой видно, чем приходилось заниматься на фронте Ивану Тимофеевичу Бусько. Естественно, видно непредубежденным и не зашоренным читателям, интересное дополнение к книге В.Богомолова, более известной некоторым по экранизации.
29 ОКТЯБРЯ 1944 г. (Обратите внимание на дату, чуть выше было сказано об отлучке полковника на два дня, в результате которой сын стал нахимовцем и в это время маршировал в лагере и пел «В нашу гавань заходили корабли», а главное - был хороший урожай рябины)
Полковник Бусько, начальник СМЕРШ
1)Засоренность личного состава.
Из рядовых и сержантов – 231 чел.
Принадлежали к Союзу борьбы с большевизмом, члены Белорусского корпуса самообороны –52 чел.
Служили в полиции, были старостами – 13 чел.
Освобождены немцами от арестов – 32 чел.
Были в плену – 67 чел.
Служили добровольно у немцев – 6 чел.
Антисоветские разговоры – 17 чел.
2)Венерические заболевания: до 80 случаев.
3)Грабежи, дебоши. Были случаи обращения с собственностью населения, как с трофеями. Конфеты и прочее брали из магазинов. Борьба командования с грабежами ведётся решительно.
4)Членовредительство.
В августе было 13 случаев членовредительства среди пополнения таджиков, прибывших из фронтового запасного полка.
5)Перебежчиков к врагу не было.
В армии некомплект работников СМЕРШ 36 человек, что составляет 28% к штатной численности.
6)Дубовой держал у себя женщину, при которой слушал доклады и отдавал распоряжения.
ЭТО БЫЛИ МОИ САМЫЕ СЧАСТЛИВЫЕ ГОДЫ. Михаил Бусько.
В первые же дни в училище нас переодели в робу, бескозырки без ленточек и яловые ботинки — «говнодавы» и начали приучать к воинскими порядкам.
Помощник офицера-воспитателя, незабвенный старшина Миша Сафронов утром выгонял нас на набережную Невы на зарядку. Ноябрьский Питер, падает снежок, изрядный морозец, но Миша сам раздевается по пояс и нас заставляет. За каждую оплошность сыплются на нас наряды вне очереди. Не поэтому ли наш ротный гальюн всегда сиял необыкновенной чистотой. Но дни шли, жизнь брала свое, и служить становилось легче.
В здании училища свирепствовал холод, шел ремонт, в чернильницах замерзали чернила, в классах сидели в шинелях. Командование приняло решение отправить нас в лагерь на Карельский перешеек до окончания ремонта здания. В то время электричек не было, до станции Каннельярви ехали поездом. Приехали затемно. Построились и двинулись в сторону лагеря. Темнота, дороги не видно, по сторонам темный лес... Отходить в стороны «по-маленькому» нельзя: могут быть мины. Мучительно долгим и тяжелым был этот переход.
Лагерь Нахимовского училища в 1944 году представлял собой через несколько месяцев после отступления из этих мест финнов несколько заброшенных финских дач, разбросанных на большой территории, и здания с хозяйственным двором, где находились штаб лагеря и столовая. В темноте мы тогда этого не увидели. Нас отвели на одну из дач, где на полу лежали матрацы. Измученные переходом, мы повалились на них и заснули. Утром нас построили и повели на завтрак. Его мы смели мгновенно, но по возвращении к своей даче были снова голодны, как волки.
Оказалось, в лагере мы были не первыми. Там уже жили приехавшие до нас нахимовцы. Они считали себя старожилами, освоились, знали местные порядки. Знали они и о том, что вокруг лагеря в лесу валяется много оружия, патронов, гранат и что не так далеко до линии Маннергейма.
Помню свое первое знакомство с Вовой Киттелем, который на правах «старослужащего» показывал нам, как надо разбивать капсюли в патронах. Вынув пулю и высыпав порох из патрона, он ставил патрон на камень и другим, поменьше размером, бил по нему сверху —- ударит и отвернется, ударит и отвернется... Капсюли замечательно щелкали. Но после одного из ударов Вова вдруг ойкнул и схватился за задницу. При осмотре ее обнаружили маленькую ранку от вылетевшего капсюля. Правда, это ничуть не смутило нашего наставника и он продолжал обучать нас огневому делу.
Шла война. И хотя наши войска были уже далеко, в лесах Карельского перешейка, тихо еще не было — бродили недобитые шюцкоровцы; по ночам, а то и днем раздавались выстрелы. Поэтому наш лагерь охранял взвод прошедших бои матросов. Мы же, мальчишки военных лет, отлично знавшие оружие и умевшие с ним обращаться, несли внутреннюю службу по охране дач, где спали товарищи. Стоишь с винтовкой с двумя патронами (два выстрела означали сигнал тревоги) ночью на посту, кругом темный лес шумит и страшно становится, в четырнадцать-то лет.
За безопасность лагеря отвечал капитан 3-го ранга Дегтярев. Каждую ночь он обходил дачи, проверяя несение службы, устраивал учебные тревоги. Тренировка проводилась так: часовой двумя выстрелами подавал сигнал тревоги, по которому проснувшиеся нахимовцы должны были мгновенно одеться и построиться перед дачей. Начинался осмотр строя. Если обнаруживалось, что кто-то не завязал шнурки на ботинках, кто-то выскочил без ремня на шинели, поступал приказ снова раздеться и лечь в койки. И снова звучал сигнал тревоги, и снова, спотыкаясь и сталкиваясь в темноте, выбегали из дачи в строй. ребята. Так могло продолжаться по несколько раз, пока все не оденутся по форме и не построятся в положенное время. Нам это очень не нравилось, но это было необходимо на случай действительно боевой тревоги.
Дни проходили в занятиях и работах по хозяйству. Трижды на день ходили в столовую с песнями — это три километра в обе стороны. Кормили нас по тем временам сносно, но молодой организм на свежем воздухе требовал большего, и мы, чем могли, подпитывали себя, в основном лесным подножным кормом. Большой удачей было назначение на работу на камбуз.
Дни шли за днями, и вот мы снова в Ленинграде, в училище. Наша 1-я рота, самая старшая, должна начать учебу в 7-м классе, самые младшие ребята из 5-й роты — в 3-м классе. Первый взвод — это 11-й класс, второй — 12-й класс.
В выпускном списке нас было 69 человек, набрано же в 1944 году было значительно больше. Не все дошли до выпуска в 1948 году. Не помню, куда девался Раутский, рисовавший очень забавных человечков, которые у него танцевали, воевали и пр. Не окончил училище и Толя Лансков, очень домашний мальчик, хороший товарищ, но очень рассеянный и несобранный. Все хохотали над ним, когда он после подъема не мог найти свои брюки. Или Саша Шей, сын довоенного атташе в Италии, изнеженный мальчик, владевший итальянским языком. Это были все хорошие ребята. Но в училище попала и откровенная шпана, быстро сбившаяся в группку во главе с Ежовым, которая терроризировала весь класс. Однажды они решили за что-то наказать меня. Когда двое из них подошли ко мне, чтобы отвести к предводителю, и взяли меня за плечи, я с диким криком схватил стул, на котором сидел, и, размахивая им, бросился на Ежова. Чем бы все это кончилось, трудно сказать, но в этот момент в класс вбежал офицер-воспитатель Карпеченко, услыхавший из коридора мой крик. Очнулся я от успокаивающих поглаживаний по голове. Григорий Максимович догадывался о неблагополучном положении в классе, но не мог поймать хулиганов с поличным. На следующий день все училище было построено в актовом зале и под барабанный бой с участников этой группы старшина роты Федоренко срезал погоны. Больше мы их не видели.
Понемногу входила в колею учеба. Командование училища подобрало для нас замечательных преподавателей. Вспомним Кашинцева, Аквилонова, Миловидова. Это были асы своего дела, старые педагоги, видимо преподававшие еще в гимназиях, в совершенстве знавшие методику преподавания своих предметов. Кашинцев так вел математику, что экзаменационные задачи, присылаемые в училище из Гороно, были для нас «семечками».
Старший преподаватель А.В. Кашинцев ведет урок математики. 1945 год.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
