- Товарищ командир, сделаем, - заверил приунывших отцов-командиров, Леву и Неулыбу, старшина трюмных. -Только надо того... немножко на грунт лечь. Благо, глубины всего ничего - меньше 100 метров. - Ну, а как надолго? - вопросительно встопорщил усы Лева. - Да так. Надо вскрывать цилиндры, слить гидравлику. Полная переборка. Суток трое, не меньше... А что еще оставалось делать? Даже обратно в базу пути нет. Заряжена батарея, провентилированы отсеки. Лодка легла на грунт. Стрелка глубиномера - на 90 метрах. Команде приказано - лежать, спать. Кроме трюмачей и акустиков. Для трюмных - работенка: разобщить и поднять талями тяжеленные крышки пневмогидроаккумуляторов, вычерпать во все мыслимые емкости драгоценную гидравлику, залезть в узкие цилиндры и зачистить мелкой наждачной шкуркой, а затем бархоткой стенки, где мог поместиться, и то вверх ногами, разве что один Юла. Ну а дальше пустячки: профильтровать гидравлику, залить и долить, поставить новые манжеты, опустить и загерметизировать крышки. Карлы-трюмные, а среди них незаменимый щуплый Юла, работали, как черти в преисподней. Остальная команда дрыхла и поднималась только на харч, всасывая скудеющий кислород. Головные боли - не в счет, подводники привычны.
Они вообще удивительный народ: сказано - и на трое суток забыли, что такое . Терпеливый народ. А Юла, свесившись головой в резонирующий цилиндр, самозабвенно орал:
«Вышла прогуляться Катька-комсомолка, Нацепила мамины чулки. И была на попе Катькиной наколка, Знали все про это моряки...»
Но это вокальное хулиганство Юле прощалось: незаменимый человек! Для общества вкалывает... В висках - поршневые стуки. Регенеративные очистительные установки с трудом поглощали углекислоту и держали на голодном пайковом уровне кислород. Давление в лодке от подтравливающих воздушных систем подбиралось к трем атмосферам. Через двое суток трюмачи радостно завопили: - В центральном! Готовы заполнять систему гидравлики! Ай, молодцы! Ай, орлы! По десять суток отпуска каждому. Начался процесс процеживания и сливания веретенки - жидкости гидравлики в цилиндры-накопители из всевозможных обрезов, кандеек и банок. Но ненасытная утроба системы требовала добавки. Трюмные и мотористы слили в накопители резервную бочку веретенки. Увы, не хватает! - Что будем делать, механик? — запросил командир Лева. - Выход один, товарищ командир, заполнить систему соляром, - доложил озабоченно Нутрощуп. - Да ведь соляр через любые манжеты пролезет! Это такая дрянь... - усомнился Неулыба.
- А другого выхода нет. Будем пополнять систему каждые 4-6 часов, - полувозразил, полудоложил механик. Н-да, решеньице! Весь последующий срок похода рядом с трюмным седьмого отсека торчала кандейка с соляром. И как только из центрального поста по трансляции поступала команда-вопль: «Седьмой, держать давление гидравлики!», - вахтенный трюмный немедленно выливал солярку в накопитель. В сумерки лодка всплыла под перископ и, обследовав унылый мутный горизонт, подняла выдвижные устройства. - В отсеках! Отдраить переборочные клинкеты! Сравниваем давление воздуха! - разнеслось в динамиках. Открыт воздухозаборник шахты РДП. В отсеках с ревом упало давление, стало морозно и пронзительно запахло соляром и машинным маслом. В головах стучали серебряные колокольчики, в висках ударил хмель. Посвежело! В ночь подводная лодка всплыла в надводное положение и вошла в заданный район. Начали зарядку батареи. В отсеках - живительные сквозняки и беспайковый кислород. Команде нестерпимо захотелось есть. Шамать! Донельзя довольный Лева отдал величественное приказание помощнику и коку: накормить всех от пуза.
А неунывающий оптимист Колчак, выдав по межотсечной трансляции «вести с колхозных полей», запросил разрешения у мостика дать музыку для поднятия духа. Разрешение дано. И по отсекам понеслось:
«Говорила мама мне, что любовь обманная, Да напрасно тратила слова. Я ее не слушала, вот тебе и скушала, Мама, мама, как же ты была права! Ах, мамочка! На саночках...»
Командир Лева и советник Неулыба оба понимали: главное - совместимость характеров. Как в космосе. Не срываться, не мешать. Выявленные «проколы» - вроде бы позади, впереди - выполнение задач разведки. Неулыба отдавал Леве должное: при провале на глубину и в истории с гидравликой командир действовал решительно. Команда втянулась в режим скрытного плавания. Дележ суток на «зоны командования» устоялся. Оснований для истерик нет. И все же Неулыбе что-то не нравилось. Место лодки определялось с трудом: хмурое небо не показывало звезд, слабенькие береговые радиомаяки в позиции не прослушивались, радионавигационные «лорановские» карты оказались бесполезными. Подлые янки внезапно ввели новую кодовую поправку в импульсные системы. Режим течений - и вовсе непонятный. А точное место необходимо, хоть убейся. В довершение ко всему на глубинах 12-20 метров, и лодка это выявила неожиданно, оказался приповерхностный звуковой канал - все море скрежетало экскаваторами, ухало паровыми молотами... Черт знает что! Попробуй, выдели из этой какофонии шум винтов корабля!
Неулыба, дневной командир, подвсплывая под и обследуя неприютный горизонт, с омерзением рассматривал изредка появляющиеся грязно-ржавые шхуны. Судя по топовым фигурам - с сетями, сволочи. Только и не хватало, для полноты впечатлений, влезать в сети и потянуть этих манз на глубину. Или, чертыхаясь, всплыть. То-то был бы ералаш на всю Азию! Со всеми звуковыми и пиротехническими оформлениями. А флегматичный Лева, крейсируя ночью по району, тоже особенно не радовался. В нежелательной близости от Левы упорно маячили огни сторожевых кораблей. Вправо повернешь - южнокорейский незамедлительно реагирует, как кот на валерьянку; влево шарахнешься - твоей особой начинает интересоваться китайский СКР. Вот и крейсировал Лева по линии разделения, проходящей по центру позиции, как по цирковому канату. И кожей чувствовал, как эти «азияты» радиолокацией ведут лодку. Понимая, что это именно лодка, но не зная - чья лодка. В одну из таких ночей Неулыба спал в командирской каютке. Как обычно, сторожким сном, сбросив только сапоги и укрывшись альпаком. И снился Неулыбе «домашний» сон: жена у плиты, в квартиру врывается первоклашка Андрюшка и самозабвенно ревет. «Что случилось, Андрюшенька? Или мальчишки обидели?» - подскакивает мама. «Не-а! - ревет Андрюшка еще пуще. - Пятерку получил». Это он от избытка чувств ревет. Шутка ли, первая пятерка за полгода! «Мое золотце! Мой хороший! За что получил? По чтению?» - умиляется мамочка. «По арифметике?» - подскакивает папа Неулыба к любимчику.
«Не-а! По леплению... вылепил...» - отвечает маленький гений и вдруг подскакивает к папе Неулыбе и с силой начинает трясти. - Вставай! Тимофеич, вставай! Несчастье! Неулыба встрепанно вскочил, выплыл из сна и понял, что трясет его вовсе не гениальный паршивец, а командир Лева. - Что случилось? - Вертикальный руль оторвало, - полушепотом, со сдавленным придохом сообщил Лева. Неулыбу пружиной выбросило из каюты: - Как там надводная обстановка? - Спокойная. Дождь. Почти штиль. Сторожевик, сволочь, кабельтов пятьдесят, - вполголоса информировал Лева, чтобы не разбудить спящих в кают-компании офицеров. Неулыба понял: сам спустился, не стал включать переговорный динамик. Отцы-командиры выбрались на мостик. Непроглядная темень. Нудный сеящий . Слабо лопочут где-то внизу волны. Лодка без хода.
- Механик где? - Здесь, товарищ капитан 1-го ранга, - толкнула головой в спину Неулыбы невидимая фигура. - Со мной боцман и старшина мотористов. С фонариками... - Командир. Оставайся на мостике, следи за обстановкой. Механик, боцман, страховочные концы где? С Богом, за мной, на надстройку, - Неулыба крабом полез вниз, на ощупь угадывая тесноты кислого железа, надстроечную дверь и трос кормового леера. На кормовой надстройке - темень, склизь. Совсем рядом - шумные заплески волн и глухое урчание воды в шпигатах. Неулыба и боцман, обнявшись и по-обезьяньи цепко ухватывая леер, скобы и вырезы, пробрались на узкую кормовую оконечность, чувствуя, как накатывается на сапоги клохчущая вода. Осветили корму направленным фонариком. Вот он, указатель баллера руля. Стрелка указателя сбита на правый борт. Руль «свободен». В историях всех подводных флотов были случаи, когда подводные лодки возвращались в базы под электромоторами, на буксире у других кораблей, даже под самодельными парусами. Но еще не было случая, когда подводная лодка смогла бы самостоятельно возвратиться в базу без вертикального руля. К тому же через три моря и насыщенные судами и противолодочными силами проливы. Возвратиться скрытно! - Осторожней вы, орлы! Прикройте свет. Ну, что там? - бросил в темь Неулыба. - Оборвана тяга привода. Вышла из соединительной муфты. Снимаем крышку цапфы, - глуховато донеслось из шпигатов. Неулыба пополз к лючине. Снята крышка цапфы. При подсвете фонарика видно: рассоединена муфта тяги привода, со съеденной резьбой болтается свободно, на резьбе - ошметки пакли. Картиночка. - Механик, боцман! Когда осматривали приводы ? Что это? - зловещим шепотом переспросил Неулыба.
- Да в доке когда стояли, в Чажме, - пробормотал механик Нутрощуп. «Эх, механик, механик! И ты, боцман, шляпа! И ты, раззява, на мостике! Взять бы, да и врезать кувалдометром по вашим окаянным шеям! Но нельзя, не тот случай», - пронеслось в голове Неулыбы. Он узнал, что подводная лодка С-141 все лето простояла в плавдоке дохленького судоремонтного завода в бухте Чажма. Аж три месяца. Стояла неспешно: у заводика, принадлежащего ВМФ, под предлогом недостатка рабсилы отсутствовал «план» - что делают, и на том спасибо. А посему заводик, родное детище техупра флота, не торопился: то железа не поставлено, то специалистов нет. Впрочем, деньги шли исправно, аварийные расценки с лихвой окупали весь неспешный труд пролетариев. И, конечно, это оказалось подходящим временем для удовлетворения все возрастающих потребностей и отцу-командиру Леве - мало ли кто пригласит на рюмку чаю? И механику Нутрощупу - благо, старые явки сохранились! И боцману - владельцу шкиперских богатств. В перечень доковых работ, безусловно, входили и разблокировка, дефектовка и ремонт рулевых приводов. Был же, конечно, снят и привод вертикального руля. А резьба тяг была, как это неоспоримо видно сейчас, съедена коррозией. По технологии требовалось - очистить коррозию, сделать наплавку тяги, проточить резьбу, отрегулировать привод в цеху и на месте. А кому это интересно, заниматься всей такой мутотой, если и контрольного глаза нет? Ну и, конечно, гегемон подержал для вида тягу в цехе, обмазал суриком, прикранил на лодку, обмотал изъеденную резьбу паклей, еще раз обляпал суриком и - нате, господа-подводнички, принимайте работенку.
Сашок Сабадаш, родом из Молдавии, никогда не видел море. Но мечтал служить на Флоте. И мечта его сбылась. Он попал на подводную лодку, в боцманскую команду на должность рулевого-сигнальщика. Опытный воспитатель молодых матросов боцман Крячко сразу же обнаружил какие-то странности в поведении юного подводника. Началось с хлеба. Когда Сашок узнал, что по утрам они едят спиртовой хлеб, он задумался. Уж больно хорошо звучит – спиртовой. Боцман Крячко Фёдор Фёдорович однажды обнаружил матроса Сабадаша, сидящего под столом и давящегося сухим хлебом. На вопрос, что он делаете под столом, Сашок разочарованно ответил: «Ем третий , но не в одном глазу! Нет спирта! Не пьянею. Не пойму, почему?».
Корабельный боцман популярно с использованием ненормативной лексики объяснил, что спиртовой батон перед употреблением сбрызгивается водой и закладывается в духовку, где под действием паров спирта превращается в свежий горячий хлеб, который надо скушать немедленно, иначе через полчаса он превратиться в камень. Сашок скис, он надеялся немного захмелеть. Сорвалось! Боцман именно здесь почувствовал первые сигналы тревоги. А сын молдавских виноградарей, опечаленный, надолго задумался, как бы впал в кому. И лицо его выражало полное отсутствие мысли, ну точно, как в песне: «Вот выйдешь, бывало, раззявишь хлебало, а мухи летять и летять… » Эта задумчивость подвела его и в очередной раз. Когда подводная лодка стала срочно погружаться, и все матросы из ограждения рубки гроздьями попадали в центральный пост, матрос Сабадаш стоял в глубокой задумчивости возле надводного гальюна, видимо, думал: «Быть или не быть?» и не отреагировал на команду «Все вниз! Срочное погружение!» Опытный командир капитан 2 ранга Каширин Михаил, убедившись, что наверху никого не осталось, захлопнул верхний рубочный люк, и лодка стала проваливаться в морскую пучину. Сашок в последний момент бросился к задраенному люку и, поскольку ремень и брюки у него были расстёгнуты, бляхой стал судорожно бить по бронзовой крышке люка, как говорится, стучаться в закрытую дверь. Командир прильнул к перископу и … ничего не увидел. Вообще ничего. Потом он разобрал искажённое страхом лицо матроса, который держался за перископ, прильнув к оптике. Командир мгновенно дал команду: «Продуть среднюю!» Лодка подвсплыла, и матрос по перископу, не разжимая рук, вместе с уходящей водой так и скатился на рубку лодки. Когда выскочили «спасатели», они были поражены увиденным. В зубах перепуганного моряка был сухой военный билет, за ним волочились вывернутые наизнанку брюки…
Большего позора Крячко Фёдор Фёдорович не испытывал. Чтобы его подчинённые без штанов болтались на верхней палубе! Этот случай не прибавил авторитета матросу Сабадашу, а боцман вообще его очень «полюбил». Особенно после того, как всевидящий старший помощник капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович просверлил мичмана насквозь своим насмешливым «рентгеновским» взглядом и на попытки боцмана как-то оправдаться отрезал: «Не надо мне ничего объяснять. Я и так знаю, что вы шоколад не любите, что у вас изжога от фольги». ЮП (так уважительно за глаза называли Юрия Павловича на лодке и офицеры, и матросы) был первый юморист, весельчак и насмешник, за что его любили беззаветно. Служить с ним было нетрудно. Неунывающий, всегда в хорошем настроении, блестящий рассказчик анекдотов, морских баек. И, главное, никакого занудства, свойственного некоторым начальникам. Все его приказания исполнялись бегом и с песней. Для поправки здоровья молодого матроса направили в распоряжение корабельного доктора – пусть освоит профессию вестового. В должности вестового Сашок продержался две недели. Это была не его работа. Он, бывало, с трудом открывал переборочную дверь из второго отсека в третий. Садился на комингс, что категорически нельзя делать, (это всё равно, что сесть на кнехт на причале), вызывая скрежет зубов у сурового боцмана, и говорил вахтенному офицеру: «Стол накрыт, пусть идут». А надо было красиво сказать, чему его учили все две недели: «Накрыт стол в кают-компании, офицеры приглашаются к столу!» Эту длинную и красивую фразу Сашок никак не мог запомнить. А когда старпом внезапно выяснил, что вестовой не может разлить бутылку вина на десять порций, по пятьдесят граммов каждому офицеру, у него всегда остаётся треть бутылки для себя, он весело сообщил боцману: «Ваш Сашок много пьёт на посошок». После чего приказал: «Мои глаза, чтоб дажа, Не видели матроса Сабадажа».
И добавил уже в прозе: «Убрать немедленно, как можно дальше. В седьмой отсек». Боцман опять хотел, было, объяснить родословную матроса, но расхохотавшийся старпом отрезал: «Не надо ломать передо мной японскую трагедию: отец - рикша, мать - гейша, сын - Мойша, а мы не виноватые». Боцман сник… В седьмом отсеке матросу стало хорошо. Он отвечал только за вертикальный руль. Но наступил период осенне-зимних штормов, и тут выяснилось, что ко всем своим «положительным» качествам молодой моряк Сабадаш Сашок укачивался. Стоило ему услышать команду: «По местам стоять, со швартовых сниматься!», как ему становилось нехорошо. Его тошнило. Моряки-подводники народ весёлый, любят подначивать новичков. Бывало, привяжут кусок сырокопчёной «Московской колбасы» над головой лежащего в полуобмороке матроса Сабадаша, и говорят: «Саша, море успокаивается, поднимайся, пересиль себя. Открой глаза». Наивный Сашок поднимает голову и видит, как кусок колбасы с жирными вкраплинами сала, раскачиваясь, приближается к его лицу и вот-вот попадёт ему в рот. И вид колбасы и её запах ему противны и невыносимы. Он соскакивает с койки и с рёвом несётся к обрезу (тазику, по-морскому). Его выворачивает наизнанку, а коварные друзья улыбаются – шутка удалась. Как-то раз лодка готовилась выйти в море. Прошли все необходимые команды, все сигналы, Сашок заволновался. Его уже начало подташнивать. Наконец, прозвучало: «По местам стоять, со швартовых сниматься!» Швартовые команды выскочили наверх, затопали по лёгкому корпусу. В седьмом отсеке всё слышно. Что-то за бортом загремело, видимо, заработали винты. Лодка закачалась. Сашок начал травить, хорошо, что заранее приготовил обрез. Прошло некоторое время, Сашок полностью укачался и уже заполнил половину тазика. Наступило затишье и вдруг в отсек заходит боцман. Матрос Сабадаш как только увидел «лучшего друга», бросился к обрезу и лихо выполнил свой долг молодого матроса. Боцман остолбенел. «Что происходит?» Матрос, превозмогая тошноту, доложил, что сильно укачался, мол, сегодня море очень горбатое. Озверевший боцман издал львиный рык: «Какое море? Мы стоим у пирса. Выход отложен на завтра. Полчаса назад подходил катер с командиром бригады, и было принято решение сегодня пополнять запасы топлива, поскольку прибыл танкер из Севастополя». Матрос Сабадаш, как только услышал это известие, вскочил и на радостях исполнил любимую боцманом «цыганочку с выходом». Куда девалась его морская болезнь? Счастливый, он улыбался и, как положено по уставу, «ел глазами начальство». Боцман из гуманных соображений объявил своему «любимчику» три наряда на работу, а для начала приказал полностью прибраться в отсеке. С какой радостью матрос Сабадаш приступил к работе! Боцман в глубокой задумчивости покинул отсек. «Надо что-то делать. С этим матросом ЧП не миновать»…
В канун Дня Военно-морского Флота, воспользовавшись тем, с что корабль стоит на якоре на , боцман с разрешения старпома начал готовить борта подводной лодки к покраске, т.е. обдирать ржавчину и старую облезшую краску. Доверили эту работу молодому матросу Сабадашу. Он на плотике работает скребком и металлической щёткой весь мокрый и грязный, а два матроса-страхующие периодически протягивают его с плотиком на несколько метров вперёд и снова впадают в летаргический сон. Подошли к носовой части корабля. Там страховать его неудобно. Очень «умный» наш боцманёнок, видимо, посчитал себя уже опытным мореманом. Крикнул на палубу, чтобы не мучились и сбросили страховочные концы, он сам перейдёт на другой борт, и показал кусок доски, которым он будет грести. Матросы, не отошедшие от летаргического сна, бросили концы и, отвернувшись, закурили. Они уже заканчивали по второй сигарете, когда вдруг вспомнили, что где-то справа должен быть Сашок. Ни плотика, ни «Тура Хейердала» нигде не было. Какое-то грязное и испуганное существо в полумили от них махало руками и делало какие-то неприличные движения. Да, сомнений не было, это наш Сашок начал кругосветное путешествие. Зря он не спросил «Добро» у боцмана. На лодке тревога: «Человек за бортом!» Но на подводной лодке нет шлюпки. Как спасать? Как оказать помощь? А коварный ветер от берега гонит плотик всё дальше в открытое море. Старпом в красивой «нахимовской» фуражке выскочил наверх и под его горячую руку попал боцман: «Вы убедились, что у нас не подводная лодка, а баржа с отдельно, случайно сохранившимися радиоэлектронными элементами. И на верхней палубе жабы прыгают, и тиной пахнет. Спите в шапке, товарищ боцман. Не вижу, чтобы вы с доблестью и честью разоблачали злобные происки хунвейбинов, завладевших боевым кораблём!» На Юрия Павловича напало вдохновение. Бедный боцман! За что такие страдания?! Сколько хороших морских слов изрёк он, глядя на удаляющегося «друга». Жаль, нельзя их воспроизвести!
Выбрали якорь, и бросилась догонять своего бойца. Ветер крепчает, волна становится круче, только через полчаса лодка подошла к плотику. Сабадаш, измочаленный страданиями, стоял на коленях и в мольбах возносил руки к небу. Подали бросательный конец. Конечно, Сашок его не поймал. Тогда боцман на грани нервного срыва размахнулся, прицелился и так бросил конец, что «легкость», со свистом пролетев расстояние до плотика, ударила нерадивого матроса точно в лоб. Боцман мичман Крячко был мастер военного дела, поэтому в «лёгкость» он вложил огромную гайку и обшил её верёвочной сеткой. Мы увидели, как подогнулись ноги нашего бедолаги, и он, словно подстреленный, упал на плотик. На подводной лодке - немая сцена!.. Боцман, совершенно озверевший, обвязал себя другим бросательным концом и сиганул в воду. Три-четыре сильных взмаха и он на плотике. Плотик с людьми подтащили к борту лодки, и операция по спасению благополучно завершилась. Все были возбуждены, один боцман улыбался. Он был счастлив. Он упросил доктора зафиксировать у матроса Сабадаша сотрясение мозга. «Зачем?» Мудрый боцман пояснил: «Ведь с сотрясением мозга нельзя служить на подводной лодке. Придётся с матросом Сабадашем распрощаться». Боцман хотел показать, что он сожалеет, но весь его вид, его улыбка говорили об обратном. На подводной лодке не было более счастливого человека, чем вдоволь настрадавшегося до сегодняшнего радостного дня мичмана Крячко Фёдора Фёдоровича. По приходу подводной лодки в Феодосию он сам отвел «любимого» матроса в лазарет и только ему известными методами упросил медиков положить пострадавшего на стационарное лечение. В результате было выписано заключение о негодности молдаванина матроса Сабадаша к плавсоставу. Годен к службе на берегу. Боцман лично отвел опального матроса на береговую базу и сдал на руки начальнику продовольственного склада. «Здесь от него вреда будет меньше », - с гордостью подумал Фёдор Фёдорович и облегчённо вздохнул. «От одного носителя ЧП избавился. Пустячок, а приятно!» Вечером дома мудрый мичман Крячко немножко «усугубил» винца, как любит говорить замполит. Потом от высокого душевного порыва он пропел свою любимую «Пиратскую лирическую» Булата Окуджавы: «Когда воротимся мы в Портленд, ей богу, я во всём покаюсь. Да только в Портленд воротиться нам не придётся никогда… Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взойду на плаху. Да только в Портленд воротиться нам не придётся никогда…» и даже исполнил коронный танец «Цыганочка с выходом». Жена и дети давно не видели своего «витязя морских глубин» таким весёлым и радостным.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
