Санкт-Петербургский Союз суворовцев, нахимовцев и кадет приглашает на Праздничную программу, посвящённую Дню Военно-морского флота России, которая состоится 31 июля в 13.00. в .
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Однако пароходы типа «Либерти» имели один серьезный недостаток — слабое продольное крепление корпуса - слабые стрингера. Особое задание по укреплению корпусов «Либерти» — постановка дополнительных стрингеров, было поручено судоремонтному заводу №2, где директором был Е.П.Желтовский. Одним из действующих лиц этого периода, одним из активных действующих лиц, я бы назвал капитана дальнего плавания ДМП Анну Ивановну Щетинину — замечательного моряка и человека, друга нашей семьи еще с далеких двадцатых годов, когда Анна Ивановна вместе с Евгением Петровичем учились во Владивостокской мореходке. Анна Ивановна Щетинина рассказывает о случае «разлома» парохода «Валерий Чкалов». В связи с возникшей трещиной впереди комингса третьего трюма капитан парохода «Валерий Чкалов» подал сигнал «СОС». К нему первым подошел наш танкер и взял его на буксир, пытаясь медленно отбуксировать в ближайший порт. Но случилась беда — «Валерий Чкалов» разломился на две части по третьему трюму. Танкер продолжал буксировку носовой части аварийного судна, Анне Ивановне досталось буксировать кормовую часть. Для предохранения аварийного «обломка» от затопления Анна Ивановна решила его буксировку производить кормой вперед. Так и тащила она заднюю часть «Валерия Чкалова» кормой вперед, оберегая водонепроницаемые переборки от ударов волн. Через много лет Е.П.Желтовскому довелось «сварить» обе половинки парохода «Валерий Чкалов» вместе, после чего он еще много лет ходил в море в ДМП. Но об этом в свое время. А в следующем рейсе сложная ситуация сложилась на пароходе «Жан Жорес» под командой капитана
В штормовую погоду на судне по палубе прошла поперечная трещина перед третьим трюмом по комингсу. Анна Ивановна дала команду засверлить устье трещины. На моей памяти сохранились рассказы моряков о том, что кроме «засверловки» еще связали-стянули обе части судна стальными тросами от грузовых лебедок. В таком виде А.И.Щетинина привела его обратно в американский порт. За этот героический поступок Анне Ивановне американцами было предоставлено право входа в любой порт США без портовых сборов. Много лет спустя я вновь приехал во Владивосток и случайно встретил Анну Ивановну. Подошел к ней и пожелал доброго здоровья от семьи Евгения Петровича Желтовского. Анна Ивановна посмотрела на меня непонимающим взглядом и пошла дальше. Позднее ей сказали, что я приезжал во Владивосток. Она воскликнула: Так это был сын Желтовского, а я думала опять какой-нибудь проситель. Сказал бы просто — от Женьки Желтовского, и все. Ведь он был среди нас самый младший. Вот и еще один товарищ из окружения Евгения Петровича. Очевидно, здесь уместно сделать еще одну ссылку на книгу А.А.Афанасьева. В этой книге достаточно подробно описано то напряжение, с каким работал весь порт и завод. Их работа была под неусыпным контролем со стороны ГКО (Государственного комитета обороны) и лично Верховного Главнокомандующего. Приход каждого судна был под контролем, его разгрузка и отправка военных грузов была главной задачей города. Именно целого города. Даже старшеклассники занимались разгрузкой судов. У отца на заводе мальчишки чуть старше меня стояли у станков, сделав скамеечки для того, чтобы можно было доставать до рабочих органов станков. Стоит такой «станочник» у станка, выточит (например) деталь, возьмет колесико и покатит его вокруг станка. А потом снова станет к станку и снова точит очередную деталь. Вот так и работали. И делали мины. И ремонтировали пароходы. Все для фронта, все для победы. Вот главный девиз во Владивостоке. По совокупности успехи СРЗ-2 были отмечены телеграммой Верховного Главнокомандующего.
Готовый понтон (плавающая платформа)
Другим ответственным заданием для завода было изготовление плавающих платформ для ускорения разгрузки судов на оба борта. С одного борта портальными кранами выгружали трюма на причал или в железнодорожные вагоны, а в это время судовыми стрелами выгружали груз на платформы, стоящие у противоположного борта. Во время разгрузки пароходов во Владивостокском порту на них практически всегда звучала музыка. Мне запомнилась наиболее часто исполняемая песня «Прощай любимый город, уходим завтра в море...». На моей памяти запомнились чьи-то слова, что эта песня написана в честь ухода последнего каравана судов из Таллинна в 1941 году. Отец любил эту песню, поскольку она напоминала ему о трудном переходе из Риги через Таллинн до Ленинграда под непрерывной бомбежкой немецкими самолетами.
Плавкран в работе
Кроме плавающих платформ, СРЗ-2 изготовил плавучий кран большой грузоподъемности. Каждый спуск на воду платформы или крана был большим праздником для коллектива завода. Устраивали митинг, награждали победителей соревнования. Все понимали, что ударный труд приближает день победы над злейшим врагом. Сохранилась фотография, на которой снят понтон с надписью «Трубопроводчики отвечают! Бригада тов. Мурашко в ответ на вызов котельщиков обязалась закончить трубопроводные работы на понтоне 25 февраля». Скорость разгрузки пароходов увеличивалась почти в два раза. Помню, что право подъема флага на первой платформе было поручено начальнику деревообделочного цеха Воскобойникову — первому стахановцу СРЗ-2 1930-х годов. С ним отец работал во Владивостоке еще до отъезда в Академию.
Желтовский и Воскобойников
Портальный кран и понтоны обеспечили быструю разгрузку судов, настолько быструю, что ежедневная отправка фронту не менее 800 железнодорожных вагонов не смогла полностью разгрузить площадки порта. Пришлось складывать грузы на улицах города. Я помню, как на нашей Бестужевской улице стояли ряды «Студебеккеров», ожидая отправки на запад. Трудно шла работа на заводе в годы войны. Отец поставил себе койку в кабинете и практически не бывал дома. То экстренные заботы о судоремонте, то заботы о выпуске мин, то заботы о жизни рабочих. Помню, была организована рыболовецкая бригада для ловли рыбы в столовую со стороны Амурского залива. Иной день был удачный, а иной - одна медуза. По настоянию отца в 1944 году был построен виадук через железную дорогу до проходной завода.
Строительство виадука к проходной завода
Рабочим стало легче добираться до работы, а то бывали несчастные случаи — стоит состав, перекрыл проход на завод и, когда рабочие лезли под вагоны, неожиданно трогался. Опаздывать на работу было нельзя — военное время не позволяло. Он и сейчас стоит этот виадук. Настал счастливый день для всех нас — закончилась война, унесшая миллионы жизней и принесшая горе в каждую семью. Во Владивостоке в этот день была ясная, теплая погода. Радости не было предела. На заводе состоялся митинг. Отец выступил перед рабочими. Рассказывая о работе отца в годы войны, хочу особо отметить, что так напряженно работали все дальневосточники. Отец не был исключением из этого трудового ряда, хотя в отдельные моменты отец был впереди своего окружения. Личный пример, настойчивость в достижении цели и много других положительных качеств порой выделяли отца из общего ряда. Несмотря на Победу, выпуск военной продукции и ускоренный ремонт пароходов никто не снимал, но заставить рабочих работать в прежнем темпе уже не было сил. Как теперь известно, еще предстояла война с Японией.
Сергей Лазо зверски замучен японскими интервентами. Памятник Сергею Лазо изготовлен литейщиками Владивостокского Судоремонтного завода № 2 при непосредственном участии Е.П.Желтовского.
Во Владивостоке на территории «Дальзавода» в литейном цеху еще с довоенных времен стояла модель памятника Сергею Лазо. Высота памятника превышала пять метров. «Дальзавод» отказался отливать такой большой памятник. Пригласили отца. Отец попросил стремянку, поскреб модель в разных местах и определил, что всю модель можно распилить на сектора, как колбасу. СРЗ-2 взялся за выполнение этого почетного заказа. Формовка головы производилась в присутствии отца, вначале не получались уши. Пришлось сделать их вставными. После отливки головы, зачистки облоев и покраски ее в черный цвет отец пригласил руководство города на смотрины. Все ахнули. Лазо был, как живой. Дальнейшие литейные работы выполнялись уже без отца. Для сборки будущего памятника с внутренней стороны секторов предусмотрели специальные приливы под штифты, по которым потом и собрали весь памятник. Отца срочно вызвали в Москву. Перед отъездом отец просил, чтобы на фундаменте была предусмотрена надпись с фамилиями всех формовщиков и литейщиков. Но Сипягин (главный инженер) приказал ограничиться только эмблемой завода «СРЗ-2». А жаль.
Сейчас этот украшает город, стоит на улице Светлановской (бывшей Ленинской). К сожалению, мои просьбы прислать фотографию памятника Лазо руководство СРЗ-2 оставило без внимания. Спасибо другим отзывчивым людям, что прислали фотографию памятника. Во время этой молниеносной войны (с 8 августа по 2 сентября) во Владивостокском порту у пирса на Первой Речке во время разгрузки танкера «Таганрог» вахтенный матрос доложил о появлении в небе самолета со стороны Амурского залива. Оповещения о полетах наших самолетов в этот день не было. На танкере сыграли тревогу. Зенитчики открыли огонь и сбили самолет. Что за самолет, чей он? Никто не знал. В штабе ПВО ТОФ замешательство. Пригнали портальный кран и подняли самолет - оказался японский. А перед этим над головой героя разыгралась целая драма. Его хотели арестовать. Никто из руководства не допускал и мысли, что во Владивосток мог пробиться вражеский самолет. Особенно «старался» разъяренный начальник противовоздушной обороны. Представьте себе. Стоит в родном порту у причала под разгрузкой пароход, прибывший с моря. Моряки еще «не остыли» после трудного и опасного рейса. И в этой обстановке, когда можно и «расслабиться», моряки проявили себя геройски. Сбили японский самолет, спасли танкер, заполненный топливом, спасли огромное топливохранилище... Больше попыток атаковать Владивосток не было. Об этом эпизоде написано в книге А.А.Афанасьева. Однако в этой книге допущены некоторые неточности. В личной коллекции исторических справок о годах войны Н.Г. Мизь сохранились вырезки из газет того времени. Спасибо ей и Е.В.Сушко за оказанную помощь. Из этих заметок следует, что героический танкер назывался «Таганрог», а не «Батуми», как сказано у А.А. Афанасьева. А танкера «Батуми» и «Апшерон» пассивно стояли у стенки в Первой Речке. Это нападение самурая-камикадзе было совершено 18 августа 1945 года, героем-зенитчиком был капитан-лейтенант Федор Иванович Бурмистров. А вот фамилию разъяренного «защитника отечества» людская память не сохранила. А жаль. Нужно, чтобы каждый подлец помнил: и через сто лет его потомкам будет стыдно за содеянное их предком. Как должно быть стыдно потомкам Павла Лошкарева, написавшего пасквиль на моего отца в далеких 1930-х годах. Подлый поступок срока давности не имеет.
Коллеги по Владивостокскому СРЗ-2
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Не думал я тогда, что слова генерал-лейтенанта Щукина скоро сбудутся и меня, молодого офицера, пошлют совершенствоваться на Высшие офицерские классы именно по радиолокации и гидроакустике.
* * *
Итак, мы стали офицерами, дипломированными специалистами... Но специальности у нас были разные: кто штурман, кто минер-торпедист, кто артиллерист. А до того — муки выбора специальности. Вдруг ошибешься? Даже характер человека накладывал большой отпечаток на будущую службу. Как правило, быстрые, порывистые ребята стремились попасть на скоростные корабли — эскадренные миноносцы, торпедные катера. Более спокойных, рассудительных тянуло к большим кораблям — крейсерам. Педантичных и аккуратных привлекали штурманские расчеты. Если мечтаешь о торпедных катерах, лучше быть минером-торпедистом. Собираешься служить на крейсере — иди в артиллеристы. Примерно так рассуждали мы, выбирая специальность. Я вначале мечтал быть штурманом. Мне нравилась чистая гладь карт, жужжание гирокомпаса. Хотелось научиться измерять высоты Солнца, звезд и планет секстаном. Но штурманом я не стал по двум причинам. Во-первых, из-за мореходной астрономии. Я очень любил секстан, любил брать им высоту Солнца, а потом по таблицам Морского астрономического ежегодника определять место корабля, но когда дело доходило до определения высоты звезд в ночное время, становился в тупик. Сколько раз ночью я изучал звездное небо, однако для меня так и осталось загадкой, где какое светило расположено. Пожалуй, быстро находил только Большую и Малую Медведицу да еще Сириус. А без знания звезд место корабля ночью не определишь. Вторая причина была личного, так сказать, свойства. Уж очень хотелось стать командиром корабля, хотя бы маленького. Почему-то бытовало у нас мнение, что из штурманов выйти в командиры труднее, чем из артиллеристов или минеров. Но будущие штурманы в противовес этому мнению приводили в пример капитана 1 ранга Петрова, который из штурманов дорос до командира крейсера «Молотов». И все же таких примеров маловато было... Артиллерия меня привлекала меньше, чем минно-торпедное дело. Торпеды нравились своей сложностью и эффективностью. По своему характеру я человек быстрый, импульсивный, а поэтому большая скорость и стремительность торпедных катеров пришлись мне по душе. Льстило стать сразу после училища командиром корабля. Хоть и четвертого ранга, но настоящего, боевого!
Учебная торпедная атака. Виден след торпеды, идущей в эсминец. КБФ. - Борис Соломонов, Константин Кулагин. Торпедные катера серии Г-5.
* * *
В своей мечте служить на торпедных катерах я был не одинок. Об этом страстно мечтал и Жора Варданян. С Жорой я подружился с первых же дней пребывания в училище. Наши койки в кубрике стояли рядом, тумбочка была общей. Общими были и многие вещи. Наша дружба выдержала испытания временем. У Жоры было трудное детство. В первые дни войны погиб его отец, комиссар артиллерийского дивизиона. Жора добровольцем ушел на флот, окончил школу юнг учебного отряда Балтийского флота. Перед училищем служил на легендарном лидере «Ленинград» — командиром торпедной группы минно-торпедной боевой части. В его заведовании находились два торпедных аппарата. Служа на корабле, он сумел окончить десятый класс в вечерней школе. Нам, нахимовцам, импонировало, что в нашем классе учился настоящий военный моряк. Жора потянулся ко мне как к человеку, который тоже хлебнул лиха: как-никак два года фронта за плечами. Как и у Жоры, отец у меня погиб на фронте. Но, пожалуй, главным в зарождении нашей дружбы была любовь к музыке. Все четыре года обучения в училище мы участвовали в художественной самодеятельности. Я играл на аккордеоне, а Жора плясал. Причем плясал он виртуозно. Не было выступления, чтобы из зала не раздавались выкрики: — Жора! Цыганскую венгерку! Здесь Варданян был неподражаем. Его танец, наверное, украсил бы любой профессиональный коллектив. Смуглый, с небольшими усами, он действительно был похож на цыгана. Быстрый, дерзкий, огневой!
Немалую роль в выборе специальности играли наши преподаватели. Олицетворением мужества был для нас капитан 1 ранга Никольский. Боевых наград у него было больше, чем у других преподавателей училища. Вел он у нас курс минного оружия. Никольский не был прирожденным лектором, но дело свое знал безукоризненно. Рассказывая курсантам об устройстве той или иной мины, он любил сам себе задавать вопросы: — А это что за штучка? И тут же отвечал: — Это не штучка, а щеколда. Подчеркивая важность этого устройства, он говорил: — В минном деле, как нигде, вся загвоздка в щеколде! Как-то на практике на полигоне мы занимались под его руководством взрывными работами. По какой-то причине не взорвался семикилограммовый заряд. Никольский немедленно уложил нас на землю и не велел поднимать головы. — Вы молодые. Вам жить надо. Я один с этим справлюсь. Николай Иванович выждал по инструкции пять минут, а затем осторожно, каким-то кошачьим шагом направился к заряду, выдернул из него взрыватель с бикфордовым шнуром и только тогда разрешил нам встать. Судьба его была интересной. Как сына попа, его не приняли с первого раза в военно-морское училище — бывший кадетский морской корпус: туда принимали исключительно сыновей родовитых дворян. Лишь с началом Первой мировой войны Никольскому разрешили там учиться. Революция 1917 года застала его гардемарином на корабле. Команда избрала Никольского своим командиром. В годы Великой Отечественной войны Николай Иванович лично разоружал разные по устройству мины. Он впервые разрядил мину с тяго-минрепным устройством, доставлявшую много неприятностей нашим кораблям. Прежде долго не удавалось узнать ее секрет, так как при подсечке тралом минреп обрубался и она немедленно взрывалась.
1-корпус мины (стальной из двух полушарий). 2-чашка якоря. 3-рама с автоматическими механизмами якоря. 4- лапы. 5-предохранительный прибор. 6-зарядная камера с запальным стаканом. 7- свинцовые колпаки (сверху надет стальной предохранительный железный колпак колпак). 8-склянка с жидкостью Грене. 9- батарейки. 10-кусок сахара. 11- головка стержня гидростатического диска. 12- гидростатические диски. 13- контакты. 14- вьюшка с минпрепом. 15- груз. -
Никольский шутя говорил: — Минное оружие — единственное из всех, где все построено на сахаре. (Дело в том, что в стопорных устройствах мин применялся сахар. При попадании мины в воду сахар таял, и она приводилась в боевое положение.) Хорошо запомнился мне день, когда мы, молодежь, принимали Николая Ивановича в партию. К этому времени Никольский был уже пожилым человеком. На вопрос одного из курсантов: «Почему так поздно вступаете в партию?» — Никольский ответил: — Считаю, что в партию вступать никогда не поздно. Я всегда считал себя беспартийным большевиком. А не вступал из-за своего происхождения — мой отец был священником. Все члены нашей парторганизации единогласно проголосовали за принятие Николая Ивановича Никольского кандидатом в члены партии.
* * *
Врастать в службу нам не пришлось. Нас, выпускников, знали в дивизионе еще по стажировке. Капитан 3 ранга Консовский представил нас в кают-компании офицерам дивизиона, затем проводил в казарму, показал койки. После обеда комдив повел нас на пирс. Там, прижавшись друг к другу, стояли катера. По тем временам они считались большими. На носу и корме каждого корабля красовались автоматические пушки, а по бортам возвышались торпедные аппараты. Две торпеды, находившиеся в них, были грозной боевой силой, способной пустить на дно большой надводный корабль. Внутри находились жилые кубрики и каюты для членов экипажа. Эти деревянные катера были способны ходить в сильный шторм и развивали большую скорость. Вот такими кораблями нам предстояло командовать. На палубах выстроились команды. Многих из нас матросы помнили еще мичманами. С трепетным волнением и гордостью взошел я вслед за командиром звена на свой небольшой корабль. Помощник командира мичман Скорин подал команду «Смирно». Матросы рассматривали меня с любопытством. В их взглядах читалось: «Посмотрим, товарищ лейтенант, как покажете себя в море». Командир звена, улыбнувшись, сказал: — Представляю вам, товарищи, нового командира лейтенанта Иванова Виктора Петровича, выпускника училища имени Фрунзе. Желаю плавать с ним так же уверенно, как с прежним командиром. Более подробно он сам о себе расскажет. Ну, Виктор Петрович, — сказал, обращаясь ко мне, старший лейтенант Беланов, — как говорится, семь футов под килем. — И тихо добавил: — Ни пуха! Мысленно я послал Беланова к черту и четко подал команду «Смирно». После его ухода пригласил экипаж в носовой кубрик. Коротко рассказал о себе, затем познакомился с каждым членом команды. И боцман старшина 1-й статьи Жук, и командир отделения радистов старшина 2-й статьи Белоусов, и радиометрист старший матрос Костя Пинчук, и торпедист Слава Гришин — все мне очень понравились. Но особое уважение сразу вызвал старшина электромеханической группы, или, как говорят на больших кораблях, командир БЧ-V, мичман Павлов Александр Иванович, спокойный, уверенный в себе человек. Еще в штабе офицеры говорили, что мне с механиком повезло. — С Павловым ты будешь чувствовать себя в море, как у Христа за пазухой. Никогда не подведет. С полуслова командира понимает.
Еще на стажировке я узнал, что такое хороший механик. Во время движения мощные так, что слов не слышно. Тут надо понимать друг друга не с полуслова — с полужеста: команды на увеличение или замедление хода командир отдает именно жестами. Оба находятся в боевой рубке: командир в походе стоит у руля, а механик сидит справа, манипулируя рукоятками газа. Если надо прибавить катеру несколько оборотов, командир похлопывает механика по плечу или объясняет на пальцах. Ошибки здесь быть не должно. Катера атакуют в строю, и нельзя одному из них вырваться вперед или отстать. От взаимопонимания между командиром и механиком зависит успех атаки. С помощником мне тоже повезло. Мичман Скорин был из сверхсрочников, прекрасно знал штурманское дело и умело вел на корабле все сложное хозяйство. Словом, вступление в должность и в офицерскую семью особых хлопот не доставило. К службе я, как и мои товарищи, был подготовлен еще в училище. Там, на занятиях в классах и лабораториях, в морских походах на летней практике, на стажировке, нас целеустремленно вели к командирскому мостику. После первого и второго курсов мы хорошо освоились с разнообразной матросской работой, со штурманским делом. После третьего курса проходили корабельную практику по избранной специальности, после четвертого — стажировались в должности офицеров. Отношения на катере с экипажем складывались у меня хорошие. Правда, не обошлось без стычек с боцманом Жуком. И не по вопросам боевой подготовки, а по хозяйственным. При всех положительных чертах была у него одна страсть: тащить на катер все, что подвернется под руку. Как-то увидел я боцмана согнувшимся под тяжестью многопудового якоря. — Куда вы, Жук, тащите эту железяку? — спросил я, к интересом рассматривая ржавый якорь. — Да вот, товарищ командир, нашел около склада якорь, думаю привести его в порядок, в хозяйстве пригодится. — Отнесите его обратно туда, где взяли!
Жук стоял передо мною, по лбу катились бисеринки пота, а в глазах застыло удивление. — Товарищ командир, а если потеряем свой, как же тогда без якоря? — А мы просто не будем его терять. Все, Жук, на корабль этот хлам не несите, а положите его на прежнее место! — Есть, — нехотя ответил Жук и, хмуро посмотрев на меня, потащил якорь обратно.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
